Русская военная история в занимательных и поучительных примерах. 1700 —1917

В 1801 г. русские войска под командованием генералов Лазарева и Гулякова защитили Грузию от очередного вторжения соседних враждебных ей народов. Грузинский царь Георгий XIII духовным завещанием уступил Грузию на вечные времена России. По случаю принятия Грузии в подданство России Александр I издал манифест, где говорилось: «Не для приращения сил, не для корысти, не для распространения пределов и так уже обширной в свете Империи нашей приемлем мы на себя бремя управления Грузией; единое достоинство, единая честь и человечество налагают на нас долг, вняв молению страждущих, в отвращение их скорбей, учредить в Грузии правление, которое могло бы утвердить правосудие, безопасность и дать каждому защиту закона».

Главнокомандующим русским Кавказским корпусом в 1801 —1806 гг. был генерал от инфантерии П. Цицианов. Когда русскими войсками была взята крепость Ганжа, главнокомандующий и многие офицеры получили от царя награды — ордена, нижние же чины — по серебряному рублю. Цицианов писал графу Ростопчину в столицу: «Рубли даются солдатам за вахтпарады, а за взятие крепости следовало бы медали. Разве что прикажут к полученным рублям приделать ушки, но и тогда — на какой ленте носить их?» Признав недосмотр, Александр I учредил для солдат специальную медаль за взятие Ганжи.

У генерала Цицианова на Кавказе было немало проблем. Об одной из них главнокомандующий Кавказским корпусом в расстроенных чувствах писал царю: «Вот уже четыре месяца, как я нахожусь в войсках, мне вверенных, а по сие время не имею карты Грузии и должен ходить здесь и распоряжаться, как во мраке ночи. Без карты же и самоопытнейший генерал, а не таков, каков я, безвинно ввергаться может в проступок».

Отмечая, что офицер генерального штаба, делающий карты, отправляет их в Петербург, Цицианов сердился: «...как будто бы в Петербурге карты нужнее, нежели генералу, здесь действующему и движущемуся ».

Генерал Цицианов различал гуманные и грубые методы военной политики на Кавказе, отдавая предпочтение первым. В одном из отчетов Александру I он сетовал на своих союзников в покорении лезгин: «Несмотря на строжайшие мои предписания, не было возможности воздержать храбрых грузин, воспламененных мщением, от древнего азиатского обычая превращать селения в развалины и предавать все огню и мечу».

Маршал Мюрат во франко-австро-русской войне 1805 г. несколько раз с успехом применял против австрийцев такую хитрость: направлял к противнику парламентеров для ведения мирных переговоров, а в это время совершал маневр для обхода или окружения расслабившихся австрийцев. Под Иецельсдорфом он пытался обмануть таким образом и Кутузова, командовавшего русскими войсками. Но тот перехитрил Мюрата. Приняв парламентера, он поставил условием, чтобы соглашение о перемирии утвердил сам Наполеон, и за пятнадцать часов, пока соглашение путешествовало между Кутузовым, Мюратом и Наполеоном, русские войска скрытно отошли на безопасную позицию. Мюрат же получил от Наполеона выговор за нерешительность, но время для атаки было упущено.

Перед Аустерлицким сражением 1805 г. главнокомандующий русско-австрийскими войсками Кутузов предчувствовал поражение: ему не нравился план сражения, разработанный австрийским генералом Вейротером, досаждал своими указаниями царь Александр I. Торопясь начать битву, Александр спросил у Кутузова: «Почему вы не идете вперед?»

— Я поджидаю, чтоб все войска собрались.

— Но мы не на Царицыном лугу, где не начинают парада, пока не придут все полки.

— Государь! Потому я и не начинаю, что мы не на Царицыном лугу. Впрочем, если прикажете...

Приказание было отдано...

Генерал В. Г. Костенецкий, служивший в русской армии при Александре I, был известен своей храбростью, а также огромной физической силою. Во время Аустерлицкого сражения в 1805 г. русская артиллерийская батарея, над которой начальствовал Костенецкий, подверглась атаке французских улан и оказалась перед угрозой захвата. Костенецкий немедля бросился на выручку, схватил банник и стал безжалостно сокрушать им врагов, в конце концов обратя их в бегство. Когда Александр I благодарил его за геройские действия, Костенецкий выразил пожелание, чтобы вместо деревянных банников в русской артиллерии ввели железные. Государь, засмеявшись, ответил, что согласился бы, но на железные банники понадобилось бы слишком много Костенецких.

В 1806 г. русскую армию, ставшую союзницей Пруссии в войне с Наполеоном, некоторое время возглавлял 68-летний фельдмаршал М. Ф. Каменский. Один из героев русско-турецкой войны 1768— 1774 гг., опытный полководец, состарившись, утратил свои былые качества и порою «чудил». Наполеон, запутанный хитроумными, хаотичными действиями Каменского, шутил, что этот военачальник является для него самым опасным противником, ибо планы всех здравомыслящих людей можно предугадать, а вот планы Каменского предвидеть невозможно.

В 1806 г. бриг «Александр» из эскадры контр-адмирала Д .Сенявина был атакован у одного из средиземноморских островов пятью французскими канонерскими лодками. Среди французских кораблей был и «Наполеон». Маршал Мармон, пославший лодки в бой, в этот день давал на берегу бал и обещал дамам подарить бриг «Александр», который будет взят «Наполеоном». В свою очередь, командир «Александра» И. Скаловский перед боем обратился к команде со следующими словами: «В числе лодок есть одна под названием „Наполеон". Ребята, помните, что вы защищаете имя нашего государя Александра. С Богом!»

После трехчасовой баталии «Александр» обратил французов вспять, а поврежденный им «Наполеон» затонул.

После сражения под Прейсиш-Эйлау (январь 1807 г.) главнокомандующий русской армией Л.Беннигсен докладывал Александру I о том, что у французов захвачено 12 знамен. Сообщая, что в Петербурге получено только 5 знамен, Александр спрашивал Беннигсена, где остальные. Главнокомандующему пришлось оправдываться так: «К сожалению, знамена не были собраны в одно место, и некоторые проданы солдатами в Кенигсберге на рынке, ибо солдаты почитали французские орлы на знаменах сделанными из золота».

После битвы под Прейсиш-Эйлау ослабленная русская армия отошла; армия Наполеона, также сильно расстроенная, вскоре тоже начала отход. Беннигсен приказал преследовать неприятеля казакам Платова, и те лихими, дерзкими действиями против французов положили в эти дни начало своей европейской славе. Донские казаки так досаждали противнику, что разозленный Наполеон охарактеризовал их как «исчадие рода человеческого».

Генерал Н. М. Каменский, сын фельдмаршала, сражаясь в рядах русской армии, старался не уронить достоинства фамилии. Летом 1807 г. ему была поручена оборона Кенигсберга, к которому подступили войска французского генерала Сульта. После поражения главных сил русской армии под Фридландом Сульт, считая защитников Кенигсберга морально надломленными, послал к Каменскому парламентера с предложением сдать город. Каменский ответил коротко: «Вы видите на мне русский мундир и смеете требовать сдачи?»

Один из покорителей Крыма — А. А. Прозоровский в 1807 г. получил звание фельдмаршала и был назначен командовать Молдавской армией для войны с Турцией. 74-летний фельдмаршал любил вспоминать свои былые победы и, по-прежнему ставя себя очень высоко, приводил слова, сказанные Суворовым: «От Суворова до Прозоровского». Великий Суворов действительно однажды произнес эти слова: когда Прозоровский находился с войсками у Перекопа, Суворов из Анапы послал курьеров узнать положение дел «от Суворова до Прозоровского» — от Анапы до Перекопа.

Фельдмаршал Прозоровский в 1808 г. жаловался на своих генералов, что среди них не хватает толковых командиров и порою они способны на разные неожиданности. Так, однажды Прозоровский передал распоряжение генералу Ртищеву, чтобы в 4 часа утра был произведен выстрел из пушки, по которому все войска должны начать выдвижение для занятия позиций против турок. Велико было удивление фельдмаршала и замешательство в войсках, когда пушка выстрелила в 2 часа утра. Ртищев не смог оправдаться в таком казусе и был понижен в должности.

Главнокомандующий Кавказским корпусом А. Тормасов, поочередно недовольный действиями генералов Розена, Симоновича и Орбелиани, в течение восьми месяцев семь раз передавал командование русскими войсками в Имеретин от одного к другому. Но из-за нарушений в сообщениях распоряжения Тормасова не доходили до Имеретии, и командование все это время оставалось у Розена, чем сам Тормасов в конце концов остался доволен. «Всуе я торопился»,— признался он.

Царь Имеретии Соломон, отстраненный от власти, но не покорившийся русскому владычеству, был, по мнению генерала Тормасова, первопричиной происходивших в Имеретии беспорядков. Главнокомандующий Кавказским корпусом наставлял в письме генерала Симоновича: «Действуйте неупустительно на сию причину, преследуйте оную повсюду, не давая ни на час покою, отрезывайте ей дороги, дабы причина не ускользнула, ибо тогда дело будет безуспешно, и, гоняя ту причину по всем местам, ослабьте до того, чтобы соумышленники оную оставили».

Преемник Тормасова на посту главнокомандующего Кавказским корпусом генерал-лейтенант Ф. О. Паулуччи особо заботился об укреплении дисциплины в войсках. Он издал приказы, запрещающие азартные игры и пьянство, «пустое времяпрепровождение», прием подарков от местного населения и т. д. Был и такой приказ: «Запрещаю всем без изъятия, как высшим, так и низшим чинам высочайше вверенного мне корпуса, иметь на содержании женщин, так как сие христианской религии противно».

ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ Кульнев Яков Петрович 1763—1812

Генерал суворовской школы. Участник войн с Турцией 1787—1791 гг. и 1806—1812 гг., польской кампании 1794— 1795 гг., русско-шведской войны 1808—1809 гг. В Отечественную войну 1812 г.— командир 5-тысячного кавалерийского отряда, нанес ряд поражений войскам французского маршала Н. Удино, двигавшимся к Петербургу. Смертельно ранен в бою под Клястицами, на белорусской земле.

Генерал Кульнев по праву считался человеком неукротимой отваги и доблестным командиром. В обществе он часто бывал задумчив и молчалив, но в военное время оживал, возбуждался и становился тем энергичнее, чем больше было опасности.

Услышав в 1808 г. о начале русско-шведской войны и назначении его в действующую армию, он, радуясь, воскликнул: «Люблю нашу матушку Россию за то, что у нас всегда где-нибудь да дерутся!»

Умел Я. П. Кульнев вдохновлять войска и был любим ими. Когда командир дивизии генерал П. Багратион поручил ему совершить поход через снега и льды для овладения шведским городом Гриссельгамом, Кульнев обратился к своим солдатам со следующими словами: «Бог с нами! Я перед вами, князь Багратион за нами! На марше быть бодрым и веселым. Уныние свойственно одним старым бабам. По прибытии на бивак — чарка водки, кашица с мясом, ложе из ельника и спокойная ночь!»

После трудного перехода Гриссельгам был взят.

В бою Я. Кульнев был суров и грозен, но по-рыцарски великодушен к побежденному противнику. В период русско-шведской войны 1808—1809 гг., действуя в Финляндии, он требовал от своих солдат и офицеров уважать местное население и сурово карал тех, кто допускал какое-либо насилие и несправедливость по отношению к мирным жителям. «Кульнев идет!» — передавала молва среди финнов, и это означало, что идет благородный противник, которого не надо бояться, который станет другом.

Замечательный боевой генерал Я. Кульнев беспредельно почитал военную службу во имя блага отечества. Подтверждением этому был такой примечательный случай. Кульнев был холост, но, однажды влюбившись и встретив взаимность, решил жениться. Невеста, однако, поставила условием, чтобы жених вышел в отставку, на что получила следующий ответ: «Ничто на свете, даже самая любовь, которую к вам питаю, не возможет никогда отвратить меня от сердечных ощущений беспредельной любви к отечеству... Прощайте, любезная и жестокая очаровательница».

Граф А. Аракчеев, бывший в фаворе при Павле I и Александре I, отличался приверженностью к прусским военным порядкам, грубым отношением к людям. Посетив конно-артиллерийскую роту, которой командовал А. Ермолов, будущий герой Отечественной войны и правитель Кавказа, он измучил солдат и офицеров проверкой. Когда в конце он выразил удовлетворение содержанием в роте лошадей, Ермолов, глядя прямо в глаза графа, произнес: «Жаль, ваше сиятельство, что в армии репутация офицера часто зависит от скотов». Аракчеева передернуло, но он сделал вид, что не расслышал сказанного.

Суровый и грубоватый военный министр граф А. А. Аракчеев иногда применял тонкие воспитательные приемы. Примером этому однажды стала записка, приколотая к двери его приемной и предназначенная для чтения посетителям: «Я, Влас Васильев, камердинер графа Алексея Андреевича, сим сознаюсь, что в день Нового года я ходил с поздравлениями по многим господам, и они пожаловали мне в виде подарков...» — и далее поименно перечислялось, кто именно и сколько дал Васильеву денег. Вслед за камердинером горько раскаиваться пришлось тем, кто попал в этот список.

Адмирал П. Чичагов, получивший образование в Англии, при Александре I быстро пошел в гору, став морским министром и членом Государственного совета. Но вскоре адмиралу с его европейским скептицизмом наскучила нудная работа в Государственном совете, и он перестал ходить на заседания. Это стало известно царю, любившему Чичагова, и он поинтересовался у него, в чем тут причина. «Извините, ваше величество,— с улыбкою ответил Чичагов,— но последнее заседание, на котором я был, разбирало вопрос об устройстве далекой Камчатки, и потому я решил, что все остальное уже устроено в России и собираться Совету не для чего».

За обедом у Александра I, на котором среди прочих гостей был губернатор Сибири генерал И. Пестель, присутствующие стали обсуждать тему: какое из пяти чувств в человеке развито сильнее всего. «Я полагаю, что зрение,— сказал граф Ф. Растопчин.— Вот, например, генерал Пестель хорошо видит, что делается в Сибири, хотя почти все время живет за несколько тысяч верст от нее, в Петербурге».

Полковник Болдырев был заядлым картежником, и Александр I, зная об этом и не одобряя эту слабость, задерживал его производство в генералы. Однажды, проходя мимо Болдырева в свой кабинет, царь произнес: «Поздравляю вас». Болдырев предвкушал желанное повышение в чине. Через некоторое время, выходя из кабинета, Александр снова обратился к нему: «Поздравляю вас, говорят, вы вчера опять изрядно отличились за карточным столом». Болдырев был в отчаянье.

Генерал Ермолов был известен ревнивым отношением к немецким генералам, состоявшим на русской службе и пользовавшимся особым расположением царя. Во время одного из военных советов, который проводил Александр I, последний сообщил подошедшему к нему Ермолову о своем намерении поощрить его продвижением по службе. Выждав паузу, Ермолов ответил:

—Ваше величество, окажите милость...

—Какую же?

—Произведите меня в немцы. Царь изобразил рассеянность и сменил тему разговора.

Русско-иранская война, начавшаяся в 1804 г., затягивалась, и летом 1812 г. главнокомандующему в Грузии генерал-лейтенанту Ртищеву было поручено начать мирные переговоры с персами. Те призвали к себе на помощь в качестве посредника английского посланника в Персии Г. Морьера. Когда Морьер приехал в лагерь русских войск и сел за стол переговоров, он был весьма удивлен тем, что рядом с Ртищевым сидели грузины, армяне, татары, черкесы... «Все, которых вы здесь видите,— с улыбкой объяснил Ртищев, — суть российские подданные и имеют одного государя, одного Бога и одну душу».

Генерал П. Котляревский, стоявший в 1812 г. со своим отрядом на русско-иранской границе, сдерживая воинственных персов, укорял в своем письме Аббаса-Мирзу: «Вы происходите от знаменитой фамилии персидских шахов, имеете между родными стольких царей и даже считаете себя сродни небесным духам; возможно ли, что при такой знаменитости происхождения, зная всю малочисленность русского отряда, вы решаетесь тайно воровать у него лошадей?»

На успешный для России исход русско-иранской войны 1804—1813 гг. больше всего повлияли героические действия отряда под командованием генерала П. Котляревского. В октябре 1812 г. он принял смелое решение переправиться через Араке, чтобы сразиться там с главными силами персов. Призыв Котляревского к солдатам перед переправой был коротким, но выразительным: «Я велю истребить все средства к переправе назад. Иду первым за Араке, и тех, кто последует за мной, поведу к славным успехам или к достойной храбрых воинов смерти!»

Всеобщий порыв помог солдатам Котляревского разбить персов за Араксом.

Кульминацией похода войск генерала Котляревского за Аракс было сражение за Ленкорань в 1813 г. Когда чаша весов в сражении заколебалась, «генерал-орел» с золотой шпагой в руках сам повел бойцов на решающий штурм крепости. После взятия крепости среди груды мертвых тел солдаты разыскали и своего любимого командира. Голова Котляревского была пробита двумя пулями, лицо рассечено ударом сабли. «Погиб наш орел»,— загоревали над ним солдаты. Котляревский очнулся и, приоткрыв уцелевший глаз, произнес: «Я умер, но все слышу и уже догадался о победе вашей».

С тяжелейшими и мучительными травмами Котляревский выжил.

Неизвестным юношей из украинского села Ольховатки П. Котляревский надел солдатские погоны и за 17 лет участия в сражениях получил военную славу и звание генерал-лейтенанта, был удостоен многих наград. Легенда гласит, что однажды его вызвали в Петербург, в Зимний дворец, где царь Александр I с любопытством оглядел Котляревского, отвел в сторону и доверительно спросил: «Скажите, генерал, кто помог сделать вам столь удачную военную карьеру? Назовите вашего покровителя». «Ваше величество,— ответил Котляревский,— мои покровители это солдаты, которыми я имел честь командовать, и только им я обязан своей карьерой».

Перед походом Наполеона в Россию один из чиновников французского посольства в Петербурге составил для парижского двора характеристику на известных русских генералов и полковников. Большинство из четырех десятков имен, о которых писал француз, удостоились от него лестных слов. Но были и курьезные отзывы. Например, писалось о генерале М. Милорадовиче, будущем герое Отечественной войны 1812 г.: «...В военном искусстве не делал больших успехов. Плохой субъект, проевший все свое состояние»; о казачьем полковнике Грекове: «Человек очень храбрый, очень предприимчивый... Грабитель»; о генерале И. Палицыне: «...Плохой генерал. Без головы и трус, в конце концов все же видный человек».

Без объявления войны в июне 1812 г. «Великая армия» Наполеона вторглась в Россию. Наполеон считал, что для разгрома русской армии будет достаточно двух месяцев, после чего он заставит Александра I подписать мир в покоренной Москве. Иного мнения был русский царь.

Принимая накануне войны французского посланника графа Нарбонна, он в ответ на угрозы развернул карту России и сказал: «За нами — пространство и время». Показав на карте границы Российской империи у берегов Тихого океана, он добавил: «Если удача не будет на стороне русских, Наполеону придется идти до этих мест, чтобы найти мир».

Вскоре после начала войны с Наполеоном Александр I послал к нему генерал-адъютанта А. Балашова с предложением прекратить военные действия. Наполеон, принявший генерала в Вильно, самоуверенно отказался от предложения русского царя. Предвкушая легкую победу в войне, французский император спросил Балашова, какая дорога ведет в Москву. «Ваше величество, этот вопрос меня затрудняет,— отвечал Балашов.— Римляне в подобных случаях говорили, что все дороги ведут в Рим. Поэтому русские считают, что дорогу на Москву выбирают по желанию: например, шведский король Карл XII шел через Полтаву». Наполеон сделал вид, что не понял намека русского генерала.

Вице-адмирал Д. Сенявин, находившийся в опале у Александра I, с началом Отечественной войны 1812 г. обратился к царю с просьбой вновь использовать его на военной службе во благо отечеству. Александр начертал на прошении прославленного флотоводца: «Где? в каком роде службы? и каким образом?» Уязвленный Сенявин иронически отвечал: «Буду служить таким точно образом, как служил я всегда и как обыкновенно служат верные и приверженные русские офицеры». Царь предпочел отмолчаться.

В конце июня 1812 г. под Витебском генералу графу А. Остерману-Толстому было поручено со своим корпусом сколько можно задерживать французов с тем, чтобы 1-я и 2-я русские армии сблизились между собой. Ядра и картечь сыпались на войска Остермана много часов, в жестоких схватках редели ряды его корпуса, державшего оборону. «Что делать?» — спрашивали генерала встревоженные командиры отдельных частей. «Ничего не делать. Стоять и умирать!»

ГЕНЕРАЛ ОТ ИНФАНТЕРИИ Багратион Петр Иванович 1765—1812

Ученик Суворова и сподвижник Кутузова. Происходил из древнего рода грузинских царей Багратидов. С 17 лет — на русской службе. Участник русско-турецкой войны 1787—1791 гг., Итальянского и Швейцарского походов Суворова 1799 г., войн против Франции 1805— 1807 гг., русско-шведской войны 1808— 1809 гг., русско-турецкой войны 1806— 1812 гг. В Отечественную войну 1812 г. командовал 2-й армией. Смертельно ранен в Бородинском сражении.

Отступая перед Наполеоном, русские войска отходили в глубь России. Тяжело переживал ситуацию командующий 2-й русской армией генерал Петр Багратион. Темпераментный ученик Суворова изливал в письме душу перед начальником штаба 1-й армии А. Ермоловым:

«Я никакой здесь позиции не имею, кроме болот, лесов, пески и гребли. Я ежели выберусь отсюдова, то ни за что не останусь командовать армией и служить: стыдно носить мундир, ей-богу, и болен! А ежели наступать будете с первою армиею, тогда я здоров».

Очень переживал неудачное начало войны с Наполеоном подполковник Денис Давыдов, отпущенный Багратионом из адъютантов в Ахтырский гусарский полк, где он надеялся отличиться победами в боях. Но побед не было, и расстроенный гусар прискакал к Багратиону, которому он заявил следующее: «Если не прекратится отступление, то Москва будет взята, мир в ней подписан, и мы пойдем в Индию сражаться за французов! Если должно погибнуть, то лучше я лягу здесь! Я в Индии пропаду со ста тысячами моих соотечественников без имени и за пользу, чуждую России...»

Военный министр и командующий 1-й армией М. Барклай-де-Толли в глазах генерала Багратиона был главным виновником отступления русских войск перед французами. Протестуя против отступления, Багратион в споре с Барклаем, имевшим шотландское происхождение, использовал и такой аргумент:

— Ты — не русский! Поэтому тебе судьба России нипочем!

— Но позволь,— отвечал Барклай-де-Толли грузинскому князю,— ты-то сам разве русский?

После назначения Кутузова главнокомандующим русской армией в войне с французами он стал собираться к отъезду в армию. Один из родственников спросил у Михаила Илларионовича: «Неужели вы, дядюшка, надеетесь разбить Наполеона?» «Разбить? Нет. А обмануть — надеюсь».

Неудачное начало войны с Наполеоном угнетало русскую армию. Вступив в должность главнокомандующего, Кутузов ободрил войска, обещал остановить французов, выгнать их из России. В войсках царило мнение: «Теперь конец отступлению». Но на следующий день вышел первый приказ главнокомандующего — продолжить отступление. Среди командиров и солдат поднялся ропот, который дошел до Михаила Илларионовича. Лукаво прищурив единственный глаз, Кутузов велел передать в войска: «Это не отступление, а маневр, который должно исполнять».

Кутузов сберегал армию до Бородино.

В русской армии накануне Бородинского сражения был проведен молебен и перед войсками пронесена икона Смоленской богородицы, спасенная из огня при оставлении Смоленска. Когда кончилось молебствие, несколько голов поднялось кверху и послышалось: «Орел парит!» Кутузов взглянул в небо и, увидев там знаменитую птицу, парящую над войсками, тотчас обнажил свою седую голову. Сто тысяч русских кричали «ура» и верили, что славный орел не случайно явился над ними в эту минуту.

Тяжело приходилось в Бородинском сражении армии генерала Багратиона, бившейся на левом фланге. Кутузов не раз направлял туда посыльных, но те подолгу не возвращались, разыскивая князя Багратиона. Быстрее всех с курьерскими поручениями управлялся Воейков. Когда его спросили, в чем тут секрет, он улыбнулся и показал на поле боя, где сражалась армия Багратиона: «Смотрите: где всего жарче идет бой, туда и скачите, там Багратион».

ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛ Кутузов Михаил Илларионович 1745—1813

Сын военного инженера. В 1759 г. окончил инженерно-артиллерийскую школу. Участник русско-турецкой войны 1768— 1774 гг. С 1776 г. служил в Крыму. Сподвижник Суворова в русско-турецкой войне 1787—1791 гг. В русско-австро-французской войне 1805 г. командовал русскими войсками в Австрии. В качестве главнокомандующего успешно завершил русско-турецкую войну 1806—1812 гг. С августа 1812 г.— главнокомандующий русской армией в войне с Наполеоном, руководил разгромом французских войск и их изгнанием из России.

В Бородинском сражении русские войска отчаянно обороняли высоту Курганную, которую атаковали два французских корпуса. Сюда на помощь Дохтурову Кутузов послал генерала Милорадовича. Отступающие защитники Курганной поглядывали на храброго Милорадовича: что-то он предпримет? Вдруг генерал спешился, подал знак адъютанту, и тот разложил перед ним завтрак. Видя, что генерал спокойно трапезничает среди разрывов гранат, солдаты поверили, что дела их вовсе не плохи, прибавилось у них уверенности и сил, стали насмерть. Тут вскочил Милорадович: «За мной, ребята!»

Неудачник начального периода Отечественной войны 1812 г. генерал Барклай-де-Толли смог сохранить душевное спокойствие и доверие Кутузова. Надежно он проявил себя в Бородинском сражении, командуя центром и правым флангом русских войск. Его отличало необычайное хладнокровие, которое даже стало солдатской поговоркой: «Погляди на Барклая, и страх не берет». О невозмутимом спокойствии Барклая-де-Толли один из его современников писал так: «Если бы вся вселенная сокрушилась и грозила подавить его своим падением, то он взирал бы без всякого содрогания на сокрушение мира».

Во время Бородинского сражения сводная гренадерская дивизия полковника М. С. Воронцова до последнего человека обороняла знаменитые Семеновские (Багратионовы) флеши. Когда тяжело раненного Воронцова выносили в тыл, кто-то сказал: «Где ваша дивизия? Она исчезла с поля боя». Превозмогая боль, он ответил: «Она исчезла не с поля боя, но на поле боя».

Сидя после Бородино в сожженной Москве и предчувствуя недоброе, Наполеон послал к Кутузову генерала Лористона с предложением окончить войну, заключить мир. «Кончить войну? — не торопясь переспросил Кутузов.— Да мы ведь ее только начинаем».

Однажды (это было вскоре после ухода французов из Москвы) адъютант Кутузова Михайловский-Данилевский написал проект извещения главнокомандующего для рассылки по губерниям, где грубо отзывался о Наполеоне. Прочитав текст, Кутузов сказал адъютанту: «Молодой человек, кто дал тебе право издеваться над одним из величайших людей? Уничтожь неуместную брань».

Оценивая свою миссию по спасению отечества, Кутузов не был лишен честолюбия. Однажды ему подали к подписи приказ от его имени по армии, где, между прочим, упоминалось имя Суворова. Кутузов согласился с текстом приказа, но Суворова он велел в нем не упоминать, сказав: «Конечно, Александр Васильевич был великий полководец, но тогда ему еще не представлялось спасти отечество ».

У Кутузова не сложились отношения с начальником штаба генералом Беннигсеном. Генерал несколько лет назад тоже был главнокомандующим русской армией и теперь, испытывая ревность, интриговал против Михаила Илларионовича.

Как-то один из офицеров свиты царя приехал к Кутузову, чтобы уговорить его ускорить наступление русских войск, и надеялся в этом на поддержку Беннигсена. Но тот во время разговора у главнокомандующего просидел за столом молча. Когда Кутузов вышел, офицер упрекнул Беннигсена за молчание. Тот с улыбкой ответил: «Ведь наши отношения с фельдмаршалом таковы, что, поддержи я ваши предложения, ваша миссия сразу бы провалилась».

Беннигсену покровительствовал Александр I, и потому Кутузов долго сносил интриги своего начальника штаба. Все же решив расстаться с ним, он со скрытой иронией сообщал царю: «По случаю болезни генерала Беннигсена и по разным другим обстоятельствам предписал я ему отправиться в город Калугу... о чем счастье имею вашему величеству донести».

Перейдя в партизаны, Денис Давыдов приноровился к народной войне: снял гусарский мундир и надел крестьянскую одежду, отпустил бороду, вместо орденов повесил образ Николая-чудотворца, заговорил простым языком. Над этим его превращением некоторые посмеивались, что очень злило самолюбивого Давыдова. Позвав его к себе, Кутузов, улыбаясь, успокоил славного гусара: «В народной войне это необходимо, действуй, как ты действуешь. Всему есть время, и ты будешь в башмаках на придворных балах шаркать».

Денис Давыдов прискакал однажды в авангард к генералу князю Багратиону и сообщил: «Главнокомандующий приказал доложить вашему сиятельству, что неприятель у нас на носу, и поэтому просит вас немедленно отступить». Лучше знавший обстановку генерал Багратион, обладавший крупным грузинским носом, отвечал курносому партизанскому командиру, своему младшему другу: «Неприятель на носу? На чьем? Если на твоем, так он и вправду близко, а коли на моем, у нас с тобой еще есть время отобедать».

Служил в конном полку корнет Васильчиков. Наслышавшись о подвигах партизан Дениса Давыдова, он самовольно оставил полк и уехал к Давыдову искать славу. А там — жизнь в лесу, сон на мокрой земле, бои не по плану. Васильчиков не выдержал и через две недели вернулся в полк. О корнете доложили Кутузову. Тот нахмурился и распорядился: «За самовольство — наказать. За то что вернулся — наказать вдвойне».

Штабной офицер Хитаров, докладывая Кутузову о боевой обстановке, взял в привычку преувеличивать успехи русских войск и потери противника. Кутузов через некоторое время понял, что его вводят в заблуждение, и спросил Хитарова: «Почему врешь?»

— Хочется, ваша светлость, чтобы скорее к нам пришла победа.

— Ну если хочется скорее, то отправляйся-ка ты, голубчик, в маршевый полк.

Отступая из Москвы, французская армия оказалась в кольце всяческих бедствий, обрушившихся на нее как следствие народной ярости против завоевателей. Оправдываясь за эти бедствия, Наполеон пустил в ход версию, что с началом войны русские призвали себе на помощь племя татар и те все опустошают и разрушают во вред и французам, и русским. Когда генерал Лесепс стал доказывать Наполеону, что это не так, тот оборвал его: «Замолчи. И в Париже об этом — ни слова. Мои ветроганы французы, которым я подарил имя „великого народа", поверят всему, что я им скажу».

К зиме 1812/13 гг. отступление «Великой армии» Наполеона из России превратилось в бегство, началось пленение французских войск. Мечтая захватить в плен самого Наполеона, командующий 3-й русской армией адмирал П. Чичагов разослал по армии приказ, где говорилось: «Желаю, чтобы приметы сего человека были известны всем. Он росту малого, плотен, бледен, шея короткая и толстая, голова большая, волосы черные. Для вящей же надежности ловить и приводить ко мне всех малорослых». По иронии судьбы именно Чичагова обманул Наполеон своим ловким маневром у Березины, уйдя от плена и уведя армию на другой берег.

По случаю изгнания французов из пределов России Кутузов обратился к войскам со следующим приказом, запечатлевшим благородство русского оружия: «Храбрые и победоносные войска. Наконец вы на границах империи. Каждый из вас есть спаситель отечества... Пройдем границы и потщимся довершить поражение неприятеля на собственных полях его. Но не последуем примеру врагов наших в их буйстве и неистовствах, унижающих солдата. Они жгли дома наши, ругались святынею, и вы видели, как десница Вышнего праведно отмстила их нечестие. Будем великодушны, положим различие между врагом и мирным жителем. Справедливость и кротость в обхождении с обывателями покажет им ясно, что не порабощения их и не суетной славы мы желаем, но ищем освободить от бедствия и угнетений даже самые те народы, которые вооружились против России».

В одном из сражений с французами генерал Петр Христианович Витгенштейн просил стоявший перед его артиллерийскими батареями ополченский полк отступить за пушки, чтобы те смогли нанести прицельный удар по неприятелю. Ополченцы, тоже жаждавшие сражаться, нехотя ушли назад, и огонь батарей сыграл свою роль в победе над противником. «Ну что, не лучше ли вы сделали, отступив?» — спросил после боя у ополченцев генерал. «Видимо, так,— отвечали ополченцы,— но ты уж в следующий раз ставь пушки не позади нас, а впереди».

В 1813 г. П. X. Витгенштейн, русский генерал немецкого происхождения, в прокламации к вестфальским войскам — своим землякам, воевавшим на стороне Наполеона, убеждал их перейти на сторону России. Перечислив все обстоятельства в пользу этого, Витгенштейн на конец оставил сильнейший довод: «Если станете и впредь сражаться против нас, то ожидайте жестокого заточения в степях сибирских».

После изгнания армии Наполеона с территории России русские войска провели немало сражений с французами, прежде чем добрались до Парижа. При въезде в Париж русского императора Александра I его приветствовал народ: «Мы давно ожидали вашего прибытия». Александр галантно отвечал: «Я бы ранее к вам прибыл, но в моей медленности обвиняйте храбрость ваших войск».

Русские войска, вошедшие в Париж, своим дружелюбием и миролюбием вызвали всеобщее восхищение. Французский историк Лакретель в своей речи в Академии наук восклицал: «Как скоро созрели плоды просвещения, которые Петр I здесь почерпал! С какою щедростью Александр воздает нам то, что предок его, преобразовавший свое царство, у нас заимствовал!»

Со своим гвардейским Финляндским полком генерал-лейтенант М. К. Крыжановский прошел боевой путь от Бородино до Лейпцига. Полк заслужил Георгиевские знамена и серебряные трубы, а его командир — ордена Святого Георгия и Святой Анны. Многочисленные ранения, полученные Крыжановским (только в Лейпцигском сражении их было пять), не позволили ему оставаться в строю. В 1816 г. он покинул полк и в течение двадцати лет занимал различные другие должности. Став членом генерал-аудиториата и Государственного военного совета, Крыжановский имел право носить различные мундиры, но его всегда видели только в мундире «финляндца». На вопрос, почему он его не снимает, Крыжановский отвечал: «Этот мундир крепко пришит ко мне неприятельскими пулями и ядрами».

Участник войн со Швецией и Францией генерал Д. С. Дохтуров, умело руководя войсками, отличался необычным хладнокровием и спокойствием. Он не раз оставался на своем месте даже под сильным огнем противника, чем многие восхищались. «Но тут нет ни малейшей моей заслуги,— улыбался Дохтуров и излагал оригинальную, но твердую точку зрения:— Будьте уверены, что на каждом ядре и на каждой пуле написано, кому быть раненым или убитым, и они свою жертву найдут. Не лучше ли в таком случае умереть на том месте, которое указывают долг и честь».

В 1814 г. по случаю взятия русскими войсками Парижа атаман Платов послал из столицы Франции в Новочеркасск молодого офицера с известием о радостном событии. Тот вздумал щегольнуть в родном городе парижской модой, о чем стало известно Платову. Атаман прислал в Новочеркасск следующее предписание: «Дошло до меня сведение, что атаманского полка офицер К., прибывший из Парижа курьером на Дон, помешался в уме и является в новочеркасские дома и ходит по улицам в каком-то странном, неприличном для донского казака одеянии; а потому предлагаю — посадить этого офицера в дом умалишенных». Пришлось офицеру в этом доме побыть некоторое время, чтоб забыть парижскую моду.

ГЕНЕРАЛ ОТ КАВАЛЕРИИ Платов Матвей Иванович 1751 — 1818

Герой Дона, граф (с 1812 г.). Участник русско-турецких войн 1768—1774 гг. и 1787—1791 гг. С 1801 г.— войсковой атаман Донского казачьего войска. В 1806—1807 гг. участвовал в войне с Францией, в 1808—1809 гг.— вновь с Турцией. В Отечественную войну 1812 г. и заграничных походах русской армии 1813—1814 гг. командовал казачьим корпусом, слыл «грозой французов».

В Петербурге атаман М. И. Платов был приглашен на обед во дворец к императрице Марии Федоровне. Раскланиваясь после обеда с императрицей, Платов нечаянно зацепил саблей дорогую фарфоровую вазу, которая упала и разбилась. Атаман не смутился и весело заметил: «Недаром есть пословица: чего казак не возьмет, так разобьет».

Атаман Платов ездил со своими друзьями погостить в Царское Село. «Вы, наверное, там гуляли?»— поинтересовалась у него одна придворная дама. Платов, по-своему разумея слово «гулять», ответил: «Нет, сударыня, до гульбы дело не дошло, осушили только бутылки по три на брата».

Когда атамана Платова, гостившего в Петербурге, спросили: «Не лучше ли здесь, чем на Дону?», он ответил: «Здесь, конечно, очень хорошо, даже прекрасно, но на Дону лучше, хотя там нет знаменитых петербургских салонов, которые нам, казакам, вовсе не нужны».

М. Платов в 1814 г. в свите царя Александра I ездил в Лондон. Там ему понравилась одна молодая англичанка, и он забрал ее с собой. Тем, кто удивлялся этому, атаман отвечал, что взял ее «не для физики, а больше для морали; она — девка добрая и благонравная, к тому же бела и дородна, как наша русская баба».

Адмирал П. Чичагов, после своих неудачных действий при Березине в 1812 г., впал в немилость и, получив положенную по чину пенсию, поселился за границей. Обидевшись на Россию, он раздраженно отзывался о ней. Его знакомый, П. Полетика, выслушав в Париже язвительные суждения адмирала о России, с улыбкой заметил ему:

— Признайтесь, однако, что есть и в России одна вещь, которая весьма хороша.

— Что вы имеете в виду?

— Те деньги, которые вы от нее получаете.

Генералы М. Милорадович и Ф. Ушаков по моде того времени любили изъясняться на французском языке, хотя сильно коверкали его. Однажды за обедом во дворце у царя они сидели рядом с генералом А. Ланжероном (французом на русской службе) и о чем-то горячо спорили. По окончании обеда Александр I поинтересовался у Ланжерона, о чем те говорили. «Извините, ваше величество,— ответил, смеясь, Ланжерон,— я их не понял, они разговаривали по-французски».

Генерал Н. Раевский, герой Бородино и многих других сражений, выйдя в отставку, взял себе в имение управителем одного бедного майора, заметив с горечью, что тот был заслуженный офицер, отставленный за военные отличия с мундиром без штанов.

Когда в 1814 г. генерал-губернатор Москвы Ф. Растопчин передал свой пост генералу А. Тормасову, то не удержался от каламбура: «Москву подтормозили, видно, прытко шла». Тормасов ответил также в шутливом духе: «Ничуть не прытко, она, напротив, была растоптанной».

Дед знаменитого героя Плевны и Шипки И. Н. Скобелев был боевым генералом, честным и добрым человеком, но и сторонником некоторых своеобычных традиций русской старины. Так, он считал, что «на Руси без розог и батогов, в известной и разумной мере, нет и не может быть спасения». Однажды, ознакомившись с «завиральными, либеральными стишками» молодого Пушкина, он писал в петербургскую полицию, что «не мешало бы посечь этого писателя», и в дальнейшем оставался при том же мнении.

Когда книга воспоминаний Дениса Давыдова о партизанской войне с Наполеоном была отдана на просмотр председателю военно-цензурного комитета Михайловскому-Данилевскому, Пушкин иронически заметил: «Это то же самое, как если бы князя Потемкина послали к евнухам учиться обращению с женщинами».

Пушкин подшучивал над Денисом Давыдовым: «Военные думают, что он отличный писатель, а писатели уверены, что он отличный генерал».

Одна вдова, очень любившая рассказывать всем о биографии своего мужа-генерала, довольно заурядного человека, преследовала Пушкина просьбой написать стих для надгробия супруга. В отместку за назойливость Пушкин придумал следующую надпись по мотивам биографии:

Никто не знает, где он рос, но в службу поступил капралом, французским чем-то ранен в нос и умер генералом.

Генерал-лейтенант Е. Чаплиц, участник войн с Наполеоном, был известен не только своей храбростью, но и привычкой к длинным рассуждениям, нескончаемым рассказам. Генерал-адъютант В. Апраксин приходит однажды в Варшаве к великому князю Константину Павловичу и просится у того в отпуск на месяц. «В чем такая надобность?»— спросил великий князь. «Завтра ко мне придет в гости генерал Чаплиц, который обещает кое-что рассказать. Так что раньше месяца я, ваше высочество, никак не отделаюсь».

Адмирал Н. Мордвинов, имея ум, просвещенный английским образованием, скептически оценивал деятельность Государственного совета и кабинета министров, членом которых он состоял с 1817 г. Наблюдая за их работой и ее результатами, он сделал такой вывод: «Можно принять меры противу голода, наводнения, противу огня, моровой язвы, противу всяких бичей земных и небесных, но противу благодетельных распоряжений правительства решительно нельзя принять никаких мер».

Адмирал В. Головнин, известный своими морскими экспедициями, в 1823 г. был назначен генерал-интендантом российского флота. Изучив флотское хозяйство, он пришел в уныние от беспечности, царившей в морском ведомстве, и сделал такой главный вывод: «Крадут». В статье «О злоупотреблениях в морском ведомстве» он классифицировал эти злоупотребления на несколько родов, особо выделив среди них «неизбежные и необходимые». Для изжития последних Головнин стал проводить реорганизацию флотского хозяйства.

В период царствования Александра I (1801—1825 гг.) ему много приходилось заниматься военными делами. Под его руководством Россия вела войны с наполеоновской Францией, Ираном, Турцией, Швецией, которые закончились успешно. Совершая осенью 1825 г. поездку по Крыму с его благодатными местами, Александр с грустью произнес: «Хорошо бы взять здесь клочок земли и зажить спокойно. Я отслужил двадцать пять лет, и солдату в этот срок положены отставка и отдых». Через несколько недель Бог призвал к себе уставшую душу Александра.

Делегация от Сената, Государственного совета и Синода просила Александра I принять титул «Благословенного» и разрешить в его честь возвести в Петербурге торжественный памятник. Царь отказался от таковых почестей в специальном указе, где он записал такие слова: «Да соорудится мне памятник в чувствах ваших, как оный сооружен в чувствах моих к вам. Да благоденствует Россия и да будет надо мною и над нею благословение Божие!»

Фельдмаршал князь М. Волконский и граф А. Аракчеев по своему положению ближе всего стояли к Александру I. О характере их взаимоотношений лучше всего говорит письмо Волконского к его другу Закревскому, отправленное в 1825 г. из Таганрога, где неожиданно смертельно занемог царь: «Проклятый Змей (Аракчеев) и тут отчасти причиною сего несчастия, ибо в первый день болезни Государь занимался чтением полученных им бумаг от Змея и вдруг почувствовал ужаснейший жар, вероятно, происшедший от досады, слег в постель и более уже не вставал. Не правду ли я говорил вам, что изверг сей губит Россию и погубит Государя?»

Когда Аракчеев, наконец, подал в отставку, Закревский, военный губернатор Москвы, писал фельдмаршалу Волконскому: «О Змее, по слухам, знаю, что он при начале весны намерен ехать в Карлсбад к водам; но, верю, не для того, чтобы отогреть свое ядовитое замерзшее жало, а чтобы скрыть себя от отечества, которое смотрит теперь на него как на чудовище».

Проведя последние годы жизни уединенно в своем имении в Грузине, генерал Аракчеев, умирая, сказал: «Теперь я все сделал и могу вернуться к императору Александру».

Генерал М. А. Милорадович, вспоминая после войны битву под Бородино, за которую он получил алмазные знаки ордена Александра Невского, не без веселости рассказывал: «Как град сыпались на нас ядра, картечи, пули и бриллианты».

Милорадович, командовавший после Отечественной войны 1812 г. гвардейским корпусом, очень ценил награды, полученные за боевые подвиги, но к своим заслугам в мирное время относился иначе. «Убедительно прошу ваше величество,— писал он Александру I,— не награждать меня. ...По мне лучше выпрашивать ленты другим, нежели получать их, сидя у камина».

ГЕНЕРАЛ ОТ ИНФАНТЕРИИ Милорадович Михаил Андреевич 1771 — 1825

Происходил из сербского рода. Ученик Суворова, его сподвижник в Итальянском и Швейцарском походах 1799 г. В 1806—1809 гг.— командир корпуса в войне с Турцией. Во время Отечественной войны 1812 г. командовал авангардом русских войск при преследовании наполеоновской армии. С 1813 г.— командующий всей гвардией, с 1818 — генерал-губернатор Петербурга. Убит декабристом Каховским на Сенатской площади.

Стихией М. Милорадовича чуть ли не с первых дней службы были долги. Уж очень он любил быть щедрым, оказывать помощь всем, кто ни обратится, расточительным в застольях. «Не понимаю, какой интерес жить без долгов?» — оправдывался он.

В своем петербургском доме генерал Милорадович часто перемещал с места на место мебель, картины, статуи. На вопрос, зачем он это делает, генерал отвечал: «Скучно. Войны нет. Вот и нахожу дело».

Милорадович, исполняя должность петербургского губернатора и оставаясь в душе боевым генералом, не терпел бумаг, массой шедших к нему на стол, и подписывал их почти не читая. Зная об этом, один затейник разыграл шутку — направил ему челобитную такого содержания:

«Его сиятельству, петербургскому военному генерал-губернатору, генералу от инфантерии и разных орденов кавалеру, графу Михаилу Андреевичу Милорадовичу покорнейшее прошение.

Благочестивые благодеяния вашего сиятельства, пролитые на всех, аки река Нева, протекли от востока на запад. Сим тронутый до глубины души моей, воздвигнул я в трубе своей жертвенник, перед ним стоя на коленях, сжигаю фимиам и вопию: „Ты еси Михаил,— спаси меня с присносущими! Ямщик Ершов"».

Милорадович, не глядя, отписал на прошении: «Исполнить немедленно».

За разные «дерзкие стихи», неприятные трону, Александр I решил отправить автора — молодого Пушкина — в ссылку. Милорадовичу, петербургскому генерал-губернатору, было поручено произвести дознание. Он пригласил к себе юношу, по-отечески распек его, а потом решил направить полицеймейстера домой к Пушкину для досмотра бумаг.

— Генерал,— сказал поэт,— там этих стихов вы не найдете. Лучше дайте мне перо и бумагу — я вам их все здесь на память напишу.

Милорадовичу понравилась благородная искренность поэта, и он ходатайствовал перед государыней о смягчении ему наказания.

Когда офицеры-декабристы в 1825 г. вывели на Сенатскую площадь верные им роты солдат, генерал-губернатор Петербурга М. Милорадович был встревожен. Заехав в конную гвардию и встретив там генерал-адъютанта Орлова, он пригласил его вместе отправиться на площадь убеждать мятежников. Орлов отказался со словами: «Этим людям необходимо совершить преступление, и нам не надо доставлять им к тому случай».

— Что же это за генерал-губернатор, который не сумеет пролить свою кровь, когда кровь должна быть пролита! — вскричал Милорадович и, взяв у Орлова лошадь, поскакал на площадь.

Офицерам-декабристам удалось собрать на Сенатской площади около трех тысяч солдат. Появление на площади популярного в войсках генерала Милорадовича, обратившегося к солдатам с просьбой разойтись, встревожило организаторов восстания — членов тайного общества, и один из них — Каховский — выстрелил в Милорадовича из пистолета, тяжело ранив его.

Когда из раны героя Отечественной войны извлекли пулю, он посмотрел на нее и облегченно вздохнул: «Я уверен был, что это пуля не солдатская, не ружейная, стрелял, наверное, какой-нибудь шалун». Пуля Каховского оказалась для генерала смертельной.