Русские богатыри

Садко богатый гость

Раскинулся на реке на Волхове, что течёт из Ильменя-озера, широко-далеко государь Великий Новгород. Из конца в конец целый день идти, что́ посадов, что пригородов, а промеж них леса да болота, да пригорки пораздвинулись… Широко раздолье в славном городе, есть где разгуляться удали молодецкой, расходиться воле-волюшке заветной… Живут в Нове-городе люди богатые, торговые, каждый день пиры дают почестные, широкие, на тех на пирах гусляров, скоморохов кишмя кишит, гостей потешают, увеселяют, зато и сыты бывают.

Всех-то звончее, всех веселее наигрывает Садко-гусляр; почёт ему на пирах широких, и вина чару поднесут, и накормят досыта. Всего имущества у Садко его гусли яровчатые, день поиграет, тем и кормится.

Вот и пришла раз на Садко невзгодушка — не зовут его на пиры, да и только: и день, и два, и три проходит, всё сидит молодец без дела, даже соскучился. Пошёл он к Ильменю-озеру, сел на белый горючий камень и стал играть на гуслях. Было тихо озеро, гладко как зеркало, а как заиграл Садко — всколебалось, расплескалось… Испугался гусляр.

— Что за притча, — думает, — ветру нет, а волны заходили?!..

Перестал он играть, пошёл домой, в Новгород.

Ждёт-пождёт опять и день, и два, и три — всё не зовут на пиры, даже тоска берёт. Пошёл он опять к Ильменю-озеру, опять, как только заиграл на гуслях, всколыхалось озеро, поднялись волны… Ещё больше перепугался Садко, подхватил гусли и пошёл домой.

Опять целых три дня просидел без дела добрый молодец, закручинился, затосковал пуще прежнего, пошёл к Ильменю-озеру… Только что сел на камень, только что повёл по струнам, глядь! а из воды царь морской выходит, говорит ему:

— Полюбилась мне, Садко, игра твоя нежная, жалостливая; чем мне тебя пожаловать за то, что потешил меня? Ступай-ка ты к себе в Новгород; как позовут тебя купцы на пир, ты и бейся с ними об великий заклад, что есть в Ильмене-озере рыба — золотое перо; ставь на заклад свою буйную голову, а с купцов бери лавки товара красного. Как ударишься с ними об заклад, сделай себе шелковый невод и приходи ловить в озере: я тебе дам три рыбы — золотое перо.

Исчез царь морской в волнах, а Садко пошёл к себе в Новгород.

Только что пришёл домой, а уж его и зовут на честной пир.

Стал он играть в гусли, стали его поить зелёным вином, брагою хмельною; развязался язык у гусляра, стал он хвалиться перед купцами богатыми:

— Вы послушайте-ка меня, гости званые, честные купцы! Я знаю, есть в Ильмене-озере чудо-чудное, диво-дивное: есть в озере рыба — золотое перо!

Заспорили с ним купцы, говорят ему:

— По-пустому ты хвастаешь, никогда никто такой рыбы не видывал, нет такой рыбы в озере и не бывало!

Стоит на своём гусляр:

— Хотите, бейтесь со мною об великий заклад: заложу я вам свою буйную головушку, а вы давайте мне лавки товара красного, миткалей да камки, да сукна с аксамитом-бархатом.

Ударились с ним три богача-купца об заклад, каждый заложил ему по три лавки товара красного.

Связали шелковый невод, пошли к Ильменю-озеру. Закинули раз — попалась рыбка — золотое перо, закинули другой — и другую выудили, третий раз закинули — третью поймали. Проиграли купцы, отдали Садко девять лавок, стал он торговать, и повалило к нему счастье невиданное; получил он такие барыши со своих товаров, о каких и не слыхивали, состроил себе палаты белокаменные, а в палатах всё устроил по-небесному: на небе солнце — и в палатах солнце, на небе месяц — и в палатах месяц, на небе звёзды — и в палатах звёзды.

Разжился Садко, зазнался, зачванился. Созвал он к себе гостей на великий пир, знатных бояр, посадских людей, самого посадника с тысяцким. Сидят гости, прохлаждаются, пьют, едят, похваляются: кто конём богатырским, кто казною, кто удалью молодецкою, кто родом-племенем; только сам хозяин сидит, молчит, речи слушает.

Говорят ему гости:

— Что же ты, Садко, ничем не хвастаешь?

— Да что мне хвастать? Вы и сами знаете, что у меня платья цветного не износить, дружины не перечесть, а на казну свою бессчётную я скуплю все товары новгородские, крупные и мелкие, выкуплю всё, так что вам и торговать нечем станет…

Словили его на слове, ударились с ним посадник да тысяцкий об заклад: чтобы выкупил он все товары новгородские; назначили заклад в тридцать тысяч.

Поднялся Садко на другой день раным-рано, разбудил дружину, дал им золотой казны без счёту, послал скупать все товары; сам тоже пошёл в гостиный ряд посмотреть, как опустеют лавки новгородские.

На другой день опять послал он свою дружину скупать товары, опять прошёл в гостиный ряд, смотрит: товаров-то навезено вдвое против прежнего, все лавки опять полным-полны. Повыкупил Садко и во второй день всё, что навезли, думает, что на третий день с государем Великим Новгородом справится, ан, не тут-то было: навезли товаров втрое против прежнего, подоспели товары московские, и опять стоят лавки полным-полны.

Задумался тут Садко, образумился:

— Не осилить мне, видно, Великого Новгорода, богаче он меня, не выкупить мне товаров: скуплю я сегодня товары московские, завтра подоспеют товары заморские; надо мне, видно, отдавать проигранные денежки.

Отдал Садко тридцать тысяч, с тех пор уж не спорил с Новгородом.

Построил Садко на свою золотую казну бессчётную тридцать кораблей красивых, расписанных, бока у них выведены по-звериному, корма по-гусиному, а нос по-орлиному, — вместо глаз вставлено по яхонту. Нагрузил он корабли свои товарами новгородскими и стал ездить торговать по Волхову, да по Ладожскому озеру, да по Неве-реке, а потом съездил и в Золотую Орду, продал товары с большою выгодою, накопил себе целые бочки красного золота, чистого серебра.

Едет Садко назад, в Новгород, по синему морю; расходилось синее море, разбушевалось, поднялась буря страшная-престрашная, раскидало все тридцать корабликов по волнам, рвёт ветер буйный паруса полотняные, ломают волны корабли, не сладить с волнами удалым корабельщикам.

Стоит Садко на своём корабле, посматривает, говорит дружине:

— Вы послушайте меня, дружинушка моя храбрая! Разгневался, видно, на нас морской царь, ездим мы по морю синему и взад, и вперёд, берём барыши богатые, а морскому царю дани не плачивали, вот он и требует от нас своё заслуженное. Берите-ка вы бочку чистого серебра, спускайте-ка в море, авось он и смилуется.

Спустили молодцы бочку с серебром: покатилась бочка, скрылась в пучине морской, а всё буря не унимается, пуще прежнего ветер паруса рвёт…

— Видно, мало царю дани показалось, — говорит Садко, — спускайте ещё бочку с красным золотом.

Спустили и красное золото, а всё царь морской бушует, не унимается.

Призадумался тогда Садко, закручинился.

— Видно, — говорит, — царь морской живой дани требует. Знать, судьба наша такая, братцы, одному из нас быть в море у морского царя; бросимте жребий: чей жребий упадёт на дно, тому и идти в море, к морскому царю.

Сделали все дружинники себе жребии из таволги, подписали свои имена, а Садко пустил вместо жребия хмелево́е перо: у всех-то жребии по воде плывут, а у Садко жребий ключом на дно пошёл.

— Нет, неправильно, братцы, мы эти жребии придумали: пусть теперь тот в море идёт, чей жребий по воде поплывёт.

Сделали себе все жребии ивовые, а Садко пустил жребий булатный: у всех жребии ключом ко дну идут, а у Садко жребий по воде плывёт.

— Ну, прощайте, братцы, дружинушка моя храбрая! — говорит Садко. — Значит, меня морской царь к себе требует; принесите мне бумагу, перо лебединое, чернильницу, надо мне завещание писать, с белым светом расставаться.

Стал Садко именье своё отписывать. Разделил всё на четыре части: одну часть дал на церкви Божии, другую — нищей братии, третью — молодой жене, а четвёртую — дружине своей храброй.

— Дайте-ка мне, братцы, мои гусельки, поиграю я на них напоследки, потешусь, больше уж мне в них не игрывать.

Принесли ему гусли, взял он их, жалко с ними расстаться.

— Уж не взять ли мне их в синее море?.. Возьму я с собою гусельки, а вы спустите меня на доске дубовой, всё не так мне будет страшно умирать…

Спустили Садко на доске в море, и сейчас унялась буря, уехали корабли, полетели соколами по морю.

Страшно Садко на дубовой доске, видит он под собою бездну глубокую, со страху закрыл глаза да и заснул крепко-прекрепко.

Проснулся Садко, протёр глаза, смотрит и глазам не верит: очутился он на дне морском, над ним пучина морская зыблется, сквозь зелёные воды едва видно красное солнышко, заря утренняя. Перед Садко стоят палаты белокаменные, двери в палаты порастворены. Вошёл Садко, огляделся, сидит перед ним морской царь, головища огромная, косматая, а вокруг него гады да рыбы всякие.

— Здравствуй, Садко, — говорит морской царь, — ты, купец, давно по нашему синему морю поезживаешь, а дани мне не плачивал, вот теперь и пришлось тебе самому ко мне пожаловать. Ты, говорят, умеешь хорошо в гусли играть, поиграй-ка мне, я тебя послушаю.

Стал Садко играть, развеселился морской царь и пошёл плясать, а от его пляски всё море разбушевалось: поднялась такая буря, какой и не видывали. Играет Садко день, другой, играет три дня, пляшет морской царь в своём подводном царстве без устали, а наверху, на море, волны вздымаются, плещут, бурлят, корабли бросают, ломают, тонут корабельщики со своими товарами, кто в живых, тот Николе Можайскому молится…

Играет Садко на третий день, поигрывает, вдруг слышит, кто-то его за плечо трогает; обернулся, видит — старичок старенький, седенький говорит Садко:

— Не играй больше на своих гуслях, видишь, от пляски царя морского сколько душ погибает…

Видит Садко, тонут карлики, на дно падают, да перестать боится.

— Я бы рад перестать, — говорит он старичку, — да играть-то мне приказано, а тут, в море, у меня не своя воля.

А старик его учит:

— Ты оборви у гуслей струны, выломай шпеньки, как станет тебя морской царь заставлять, ты и скажи, что сломались гусли, починить нечем. Станет тебя сватать морской царь на девице-красавице, ты выбирай себе самую невзрачную, Чернавку, как женишься и будешь опять в Новгороде.

Послушался Садко. Морской царь спать лёг, а он изломал свои гусельки, оборвал все струны, все шпеньки повыломал.

Проснулся морской царь, первым делом за Садко шлёт.

— Ну, потешай меня, старика, играй-ка в свои гусельки!

Отвечает ему Садко:

— Я бы рад тебе играть хоть целый день, да гусли-то поизломались, нечем их здесь починить, нет у тебя в синем море ни струн, ни шпеньков.

Нечего делать, успокоился царь, говорит опять Садко:

— Ты мне, молодец, нравишься, хочешь, я женю тебя здесь на девице-красавице?

— Что ж, у меня в синем море не своя воля, жени.

— Завтра утром, как встанешь, выбирай себе невесту: пойдут мимо тебя девицы, какая приглянется, ту и бери.

Встал Садко раным-рано, видит: идут мимо него девицы одна другой краше.

Пропустил он их триста, и ещё триста, и ещё… Позади всех идёт девушка Чернавушка, Садко и говорит:

— Вот это будет моя невеста.

Стали они пировать, свадьбу играть.

Проснулся Садко на другой день и видит: лежит он на крутом бережку у речки Чернавы, что под Новгородом.

Встал Садко, пошёл к Волхову а по Волхову бегут его тридцать кораблей, встречает их жена Садко, плачет, тоскует:

— Не воротится ко мне Садко из синя-моря!

А Садко тут как тут, стоит на крутом берегу, с дружиною здоровается.

Удивляется дружина, говорит:

— Как же ты впереди нас очутился? Остался в синем море, а встречаешь нас на Волхове, у Новгорода!

Пошли они в палаты белокаменные, жена очень ему обрадовалась, говорит ему:

— Милый мой, надёжа, опора моя крепкая! Ты не езди больше в синее море, оставайся со мною, с нашим малым детищем, благо ты теперь-то жив домой вернулся!

Послушался Садко жены, разгрузил с кораблей бессчётную золотую казну, построил церковь Николе Можайскому и не стал больше ездить по синему морю, а жил себе тихо да скромно в Нове-городе.