Русские богатыри

Ставр Годинович

Был пир у князя Владимира про многих богатырей-витязей, своих и заезжих, молодых и старых… День, другой пируют гости, пьют, едят, про свои удачи рассказывают; кто хвалится казною несметною, кто платьем цветным, кто конём богатырским, кто тугим луком разрывчатым…

Сидит на пиру добрый молодец, заезжий гость, богатырь литовский, Ставр Годинович, молчит, других слушает, ничем не похваляется. Подошёл к нему Владимир Красное Солнышко, подносил ему чару зелена вина, говорил ему с ласкою княжескою:

— Гой еси, добрый молодец, заезжий гость, что же ты сидишь, молчишь, ничем не похваляешься? Аль у вас на Литве нет ни золота, ни серебра, нет платья цветного, нет коней богатырских?

Встал молодой Ставр Годинович, выпрямился, оглянул всех соколиным взором:

— Что́ мне, ласковый князь, похваляться, хвастать? У меня на Литве золотая казна не переводится, цветное платье не изнашивается, добрые кони не изъезживаются, слуги-работники не стареются… Есть у меня дома тридцать сапожничков-мастеров; шьют они мне сапоги изо дня в день: поношу я день сапожки да на рынок пошлю, на рынке вам же, боярам, за полную цену продам. А ещё есть у меня тридцать портных; они шьют мне платье цветное ново-заново; день поношу, другой поношу, пошлю на рынок да вам же, боярам, за полную цену и продам. Жеребцы у меня златогривые, что получше, на тех сам езжу, что похуже, вам, боярам, продаю, денежки с вас беру, казну коплю. Всё это богатство мне не в честь, не в похвальбу, а уж если чем мне похвастать, так молодой женой Василисой свет Микуличной: во лбу у ней что светел месяц, в косах часты звёздочки, брови у неё соболиные, очи соколиные, а по уму, по разуму никто ей не ровня, она всех вас, бояр, проведёт и выведет, да и тебя, князь Владимир, самого купит и продаст.

Обиделись гости, зашумели, заговорили:

— Ещё что же это Ставр похваляется? Ещё как же это Годинович нас всех на смех поднимает, тебя, Владимира князя, ни во что считает?.. Если впрямь жена у него такое диво дивное, так и засади ты его в погреба глубокие, запечатай его добро-имущество, а жену вели привезти сюда, хоть посмотрим на такую диковинку!..

Разгневался на Ставра и сам князь:

— Эй вы, слуги мои верные! Вы ведите Ставра в погреба глубокие, не видать Ставру света белого ровно тридцать лет!

Подхватили Ставра, повели в погреба, а Владимир послал послов в землю Литовскую, чтобы всё добро Ставрово опечатали, а жену его, Василису, в Киев привезли.

Сидит Василиса Микулична со своими гостьями-соседками, пирует, не чует над своею головою беды неминучей. Вдруг слышит, подскакал ко крыльцу добрый молодец. Вышла она в сени, посла встретила, а посол ей подаёт грамотку от мужа её, Ставра, и говорит:

— Гой еси, Василиса Микулична, Ставр-то Годинович в погребу сидит, за то что тобою, твоим разумом да богатством своим на пиру расхвастался.

Призадумалась Василиса, пригорюнилась; велела посла напоить, накормить, а сама прошла в гридню к соседушкам.

— Не обессудьте, — говорит, — меня на моём хлебе-соли, ждёт меня дело неотложное…

Разошлись гостьи, а Василиса поспешила в высокий терем, созвала своих девушек.

— Давайте, — говорит, — скорее ножницы, несите мне платье посольское, татарское, созывайте мне тридцать молодцев, чтобы все оделись в одежды татарские.

Обстригла она свои русые косы, нарядилась послом из Золотой Орды, стала красавцем добрым молодцем, поснимала кольца жемчужные, надевала доспехи железные, седлала коня богатырского, поехала к Киеву со своею свитою.

Встречают они по пути посла Владимирова со слугами.

— Куда вы, — говорит Василиса, — путь держите, добрые молодцы?

— Мы едем от Владимира стольно-Киевского в Литву, к Ставру Годиновичу, опечатаем его имущество да прихватим с собою его молодую жену…

— Эге, — говорит Василиса, — поздно вы спохватились; был там у нас постоялый двор, да теперь уж и нет: Василиса-то Микулична уехала в Золотую Орду…

— А кто же вы-то такие? — спрашивают Владимировы послы у Василисы.

— А я Василий Микулич, посол из Золотой Орды, от грозного царя Калина, еду получать с вашего князя дани-выходы, да кстати просватаю его племянницу, Забаву Путятичну.

Испугался посол Владимиров.

— Что́ уж, — говорит, — ехать к Ставру, коли там нет Василисы, надо поскорее поворот держать к Киеву да сказать князю о грозном после из Золотой Орды.

Подъехали они к Киеву, Василиса с витязями раскинули шатры в поле, посол поскакал ко Владимиру.

— Батюшка, Владимир Красное Солнышко, не до Ставра теперь, не до его жены; жена-то его уехала в Золотую Орду, а приехал оттуда грозный посол, Василий Микулич, требовать от тебя даней-выходов, свататься на Забаве Путятичне.

Захлопотали князь с княгинею, приготовились встретить гостя с почестью.

Оставила Василиса своих молодцев в поле, въехала на широкий двор княжеский, воткнула своё мурзамецкое копьё тупым концом в землю, привязала за золочёную маковку шёлковый повод коня и вошла в гридню, отвесила поклон князю с княгинею, поклонилась невесте в особину.

Владимир принял посла ласково, садил его за столы дубовые. Не садится посол, заводит такую речь:

— Славный князь, Владимир Красное Солнышко! Недосуг мне, послу, рассиживать, недосуг мне прохлаждаться; я приехал к тебе за данями, а ещё за своим делом, не малым, не шуточным; отдай мне племянницу твою, Забаву Путятичну в замужество.

— Я не прочь выдать за тебя племянницу, только надо мне спросить её согласия, — отвечал князь и повёл Забаву в её светлицу.

— Что, Забава, родная моя племянница, люб ли тебе посол из Золотой Орды, хочешь ли за него замуж?

Бросилась девица князю в ноги.

— Дядюшка родимый, ласковый! Не губи ты меня, не отдай на смех; разве не видите вы все, что посол-то женщина?.. И походка у него частая, и поговорка у него с провизгом, скорая, да и на руках-то видны следы от колец…

Призадумался князь.

— Ну, — говорит, — я повыпытаю посла, узнаю, и впрямь не женщина ли?

Вошёл князь в гридню.

— Добрый молодец, — говорит, — ты, я думаю, с дороги умаялся? У меня истоплена баня, не хочешь ли со мною помыться, попариться?..

— Отчего с дороги не помыться, — отвечал Василий Микулич.

Собирается князь, снаряжается, идут перед ним постельничьи, а за ним раздевальничьи, а там слуги с помощниками несут цветное платье княжеское; а Василиса между тем живо сбегала в баню, одной рукой умывалась, а другой одевалась, идёт навстречу князю, баню похваливает, поклон отвешивает.

— Что же ты, Василий Микулич, больно скоро вымылся? — спрашивает князь.

— Да ведь твоё дело княжеское, тебе торопиться некуда, а моё дело посольское, дорожное, мне недосуг прохлаждаться. Что же, князь, отдашь ли ты за меня Забаву?

Опять князь пошёл к племяннице в светлицу, опять Забава ему говорит, что посол-то женщина.

— Хорошо, — говорит Владимир, — когда так, то уж теперь я испытаю посла поиначе.

Пришёл он к послу, говорит:

— Добрый молодец, Василий Микулич, ты не хочешь ли с моими молодцами побороться, потешиться?

— Отчего, — говорит, — не позабавиться: я смолоду с мальчишками по улицам побегивал, малые шуточки пошучивал…

Вышли они на широкий двор, а там уже посла семь борцов, удалых молодцов, дожидаются.

Как стал Васильюшко похаживать, как стал тех борцов поколачивать: кого хватит за руку, тому плечо вывихнет, кого дёрнет за ногу, тому ногу выломит, а кому по ребру попадёт, из того и дух вон.

Смотрит Владимир, дивуется.

— Такого, — говорит, — богатыря у нас давно не видывали.

Пошёл к Забаве.

— Ну что, Забава, видишь теперь, что это не женщина, а сильный могучий богатырь?

А Забава всё своё твердит: женщина да женщина, и руки-то белые, нежные, и пальцы-то тонкие, и ступает-то по-женски, и садится-то не по-мужски.

Рассердился князь.

— Вот уж правда, что у женщины волос долог, да ум короток! Покажу я тебе, что это не женщина! Пусть-ка он с моими стрельцами потягается…

— Не хочешь ли, — говорит, — Василий Микулич, ещё и со стрельцами потешиться, позабавиться?

— Отчего, князь, не позабавиться? Смолоду я с мальчишками по улице побегивал, из лука постреливал…

Пошли они в поле чистое, где рос старый кряковистый дуб. Вышли двенадцать сильных богатырей, стали по дубу постреливать, от их стрелок стал дуб пошатываться. Посол и говорит князю:

— Вели-ка, князь, принести мой лучишко дорожный, с которым я езжу по чисту полю.

Бросились молодцы за луком: под один рог ухватили пятеро, под другой рог пятеро, а колчан едва тридцать человек притащили. Взял Васильюшко свой лук одной рукой, левою, говорит князю:

— Уж потешу я тебя, князь ласковый!

Наложил посол стрелку калёную, булатную, натянул тетиву шелковую, как полетела стрела в дуб, как грянула — так и распался весь дуб на мелкие щепочки, а от свисту стрелы богатырской и Владимир, и витязи наземь попадали.

Думает Владимир: «Дай-ка ещё сам повыпытаю посла!»

Стал с ним играть в шахматы с золотыми тавлеями: первую игру посол выиграл и вторую игру выиграл, а третью дал князю шах да и мат, и игру кончили.

— Давай, — говорит, — князь, и Забаву Путятичну, и дани-выходы за двенадцать лет, за каждый год по три тысячи.

Опечалился князь, призадумался, не знает, как посла умилостивить. Уж не спрашивает Забавы, готовит пир свадебный. Началось столованье, нашли скоморохи, стали петь, плясать, гостей потешать; а жених молодой сидит нерадостен, думает думу крепкую.

Стал его Владимир расспрашивать:

— Что ты, молодец, не весел сидишь? Аль не нравятся мои скоморохи, гуселыщики?

Отвечает посол:

— Слышал я, князь, от своего батюшки, что есть у тебя искусный гусляр, Ставр Годинович, — вот бы я кого послушал, стосковалось что-то мне на чужой сторонке…

«Как тут быть? — думает князь. — Не привесть Ставра, отказать послу, разгневить его, а показать ему Ставра, возьмёт его себе, по тех пор его и видели…»

Делать, однако, нечего: послал он слуг за Ставром, сняли с него тяжёлые цепи, вывели из погребов, дали гусли и привели на пир.

Как увидала Василиса мужа любимого, вскочила из-за стола, взяла его за руки, посадила за стол против себя.

Стал Ставр играть: сыграл напевы цареградские, хитрые, искусные, завёл плясовую, что перенял от гостей заезжих, наигрывал и величанье про князя с княгинею, спел духовный, еврейский стих, тихий, жалостный.

Вскочил посол из-за стола:

— Слышишь ли, ласковый Владимир князь, не надо мне ни даней, ни выходов, ни Забавы Путятичны, только дай ты мне твоего гусляра искусного, Ставра Годиновича!

Обрадовался князь, отдал Ставра, а она говорит:

— Дай, сведу я его к моим витязям, в шатёр.

Уехала Василиса со Ставром в шатёр, да и говорит ему дорогой:

— Здравствуй, Ставр Годинович, разве ты меня не признал, мы с тобою вместе грамоте учились?

Посмотрел Ставр на татарина.

— Никогда, — говорит, — я с тобой не учился…

А Василиса знай посмеивается, вошла в шатёр, оделась в своё женское платье и вышла к Ставру.

— Ну, — говорит, — и теперь не признаёшь меня?

Обрадовался Ставр, брал её за руки, говорил ей:

— Ты сударушка моя, любимая жена! Поедем-ка мы поскорее в Литву, домой?

— Нет, Ставр, не пристало нам с тобою уезжать. Мы пойдём к князю свадьбу доигрывать, ведь как ты ему обещал, так я и сделала.

Пришли они в гридню, а там ещё пированье не кончилось.

— Что же, ласковый князь, — говорит Василиса, — отдашь мне дани с выходами, отдашь за меня свою племянницу?

Застыдился Владимир.

— Ну, — говорит Ставру, — обошла меня твоя жена, да и тебя выручила; за это я тебя жалую: торгуй в Киеве бесплатно, беспошлинно отныне и до смерти.

Распрощались они с князем, уехали в землю Литовскую; с тех пор Ставр по пирам не хаживал, своим домом не хвастывал, а жил себе мирно с молодою женою Василисою свет Микуличною.