Русские здесь: Фильм, помогающий Андропову

ВРЕДНЫЙ ФИЛЬМ

Фильму дали эффектное название: ’’Русские здесь!” Как какую-то сенсацию преподнесли американской публике то, что показывалось 13 июня по телевидению.

Но русские в Америке отнюдь не сенсация. Они на этом континенте не новички. Это они почти двести лет назад осваивали Аляску и Калифорнию. Они гением Сикорского строили самолеты в Коннектикуте, гением Леонтьева решали проблемы экономики, гением Зворыкина совершенствовали телевидение, гением Набокова вошли в американскую литературу.

Но создатели фильма таких русских в виду не имели. Как они сами объяснили в начале фильма, их интересовали только те, кто приехал из Советского Союза после 1971 года.

В громадном большинстве те, кто приехал в Америку после 1971 года — евреи. Но о еврейских проблемах выступившие в передаче не говорили, как не упомянули и антисемитизм в СССР. Да и вообще большинство участников фильма большого понимания жизни и окружающей их действительности не обнаружили.

Думаю, что американская публика поняла: те, кто прошел перед ней в фильме, сказанное персонажами фильма - вовсе не ’’голос эмиграции”. Хотя, конечно, ответственность за безвкусицу, показанную нам на телеэкране, должны в первую очередь нести не персонажи, а авторы и постановщики этого оскорбительного для эмигрантов фильма.

Хотя внешне все вроде бы в порядке. Диапазон представленных в эильме эмигрантов достаточно широк. Здесь и случайные прохожие, и поэт, и бывший редактор еженедельной русскоязычной газеты в Нью-Йорке, и таксист, и экскурсовод, и психиатр, и философ, и человек, отрекомендовавшийся бывшим боссом, и писатели, и официант, и биржевой маклер.

Под переливы сентиментального вальса камера переносит нас на ставший уже трафаретным в рассказах о недавних эмигрантах из СССР Брайтон Бич, где поселились, в основном, выходцы из Одессы. И хотя ’’вся Одесса очень велика”, но все-таки это не вся та громадная страна, откуда за минувшее десятилетие эмигрировало в США свыше ста тысяч человек.

Авторы фильма хотят внушить зрителям, будто в основном жизнь недавней российской эмиграции проходит в ’’маленькой Одессе”, где звучат песенки времен Мишки Япончика и Бени Крика, а люди пляшут и пьют водку чайными стаканами на фоне обязательных самоваров. Будто это вот и есть тот желанный идеал жизни, ради которого мы боролись с ОВИРами, шли на риск, бросали все и ехали за океан. Вот он, наконец-то достигнутый получившими свободу ’’русскими” жизненный идеал: наконец-то из темноты подъездов, где распивали ”на троих”, они вышли в светлый и свободный мир ресторанов.

При этом становится очевидным, что большинству обретших свободу участников фильма эта свобода в тягость. Они ехали за сытной, обеспеченной жизнью, а свободу они получили в нагрузку. И теперь эта свобода в нагрузку доставляет им немало хлопот. Она им просто мешает. ’’Слишком много свободы!” — восклицает шофер такси. Но когда его спрашивают, считает ли он, что этой свободы много и для него, он удивляется. Нет, себя он в виду не имел. Ограничивайте кого угодно и как угодно, только мне дайте возможность делать то, что я хочу. Так вот, оказывается, как понимают свободу ’’эти русские”, — приходит к заключению зритель фильма. - Неудивительно, что у них вот уже шесть с лишним десятилетий существует полицейский режим. Ведь там никто не думает о свободе для всех, а лишь о том, чтобы добиться крошечной свободы для себя.

Никто из участников фильма не сказал о том, что воздух свободы здоровее тюремного, что должен он всю жизнь благодарить американскую землю уже за одно то, что приняла она его, беглеца из той огромной тюрьмы народов, имя которой СССР.

Что сказали бы им те, кто вмерз в землю Колымы или смешался с песками Казахстана, если бы они послушали их речи? Что сказали бы те сотни тысяч соотечественников, которым сегодня отрезана дорога к эмиграции, к свободе? Где ваша совесть, отъевшиеся на американских харчах господа? Вы забыли, что уехали из страны красного фашизма, где каким бы обеспеченным вам ни казалось настоящее, у вас не было и не могло быть будущего? Нет, вы не забыли. Вы этого даже и не знали, а за время пребывания на Западе даже не попытались понять этого. В фашистской Германии были и Рихард Штраус, и Гейзенберг, и Кароян, и Шварцкопф, но в этой стране был и Гитлер, и тень его заслоняет все остальное. Немцы это поняли. Когда поймем мы, что через все, что делается в Советском Союзе, просвечивает кровавый оскал фашизма?

Не понять все это — простительно обывателю. Но писателя, не понимающего этого и жалующегося, что у него нет доступа к говорящей на английском языке публике, к этой публике его на пушечный выстрел допускать не следует. Писатель, распространяющийся о демократии для ’’львов и москитов” себя видит, конечно же, львом. Ему и в голову не приходит, что для других он такой же крошечный москит, каким он видит остальных. Для москитов он предлагает ограничить демократию. Но, может быть, это ограничение следует начать с ликвидации ’’хлебных” купонов и социального обеспечения, на которые неизвестно за какие заслуги перед Америкой существует философствующий ’’лев”.

...Я пишу это вечером после целого и совсем не легкого дня работы, которая не относится ни к литературе, ни к журналистике. Купонов у меня нет, как нет и велфэйра. Чтобы иметь возможность заниматься своим журналистским трудом, я должен сам зарабатывать себе на хлеб.

Меня обеспечивает мой труд, и сознание этого делает человека добрым и щедрым. Мне не жалко кормить львов, хотя, если сказать по чести, лучше бы, если бы их держали в цирке. Иначе такой растерявшийся в условиях демократии лев может договориться до того, что сообщит вам о своей тоске по... КГБ (это не придумано, это дословное заявление писателя перед телекамерой), т.к. прежде он хоть в лице этой организации имел вдумчивого и оценивающего читателя.

После этой сентенции нам показывают писателя ’’принесшего в магазин свои книги на продажу”. Известно, что издание одной тысячи экземпляров книги обходится в две-три тысячи долларов. Значит, есть у живущего на велфэйре писателя эти деньги. А если книги его так хороши, как он думает, их должны буквально расхватывать читатели, знающие русский язык... Но на поверку оказывается, что король-то голый.

Один из участников фильма ’’Русские здесь” с тоской вспоминает о том, что в СССР не надо ’’бороться за свое место на службе”. Это в стране-то анонимок, различных проработок не надо бороться за место? В стране, где в борьбе за место человек превращается в зверя, и это еще и поощряется звериным государством?

Говорится в телефильме и о том, что иные приехавшие из Советского Союза страдают от того, что изменился их статус. Там, мол, человек ходил в руководителях, а тут оказался никем. Но ведь для каждого, кто жил в СССР, не секрет, что многие так называемые руководители — это дутые величины. За их титулами ничего не стоит. Чем занимается человек на такой должности, зачастую понять так же трудно, как найти занимающего эту должность в его кабинете. Как, к примеру, можно определить обязанности человека, представившегося нам ’’бывшим боссом студенческого клуба”? Вот так прямо и сказал. И не смутился. Очень страдает он оттого, что здесь ему быть ’’боссом” не приходится.

Но этот бывший босс клубного масштаба, хоть кое-как, но по-английски говорит. А ведь многие другие участники фильма, хоть и пробыли в Америке не один год, и слова сказать не могут. Они, по сути дела, живут не в американском обществе, а в том узком мирке таких же, как они сами. Не зная языка, они замкнули себя в том, что теперь получило имя ’’русского гетто”. Они не живут в американской демократии, о которой берутся судить, а лишь постоянно борются с ней. Как могут они понять, что американская демократия, несмотря на все ее недостатки, — высший этап развития человечества.

Предстал перед нами на телеэкране некий поэт, нарядившийся зачем-то в женское платье и с рюмкой водки в руках. Он тоже жало-вася, что не имеет доступа к американской публике. Но как использовал он вдруг представившуюся ему возможность выхода на американскую публику? Позировал, стремился ’’создать впечатление”, что-то лепеча о российской дружбе, настоянной на водке, о дележе последнего куска хлеба с другом ’’там”. И не приходит в голову ’’инженеру человеческих душ”, что делить в Америке хлеб ни к чему. Велфэйр и прочие пособия с голоду умереть не дадут, да и у соседа всегда кое-что найдется в холодильнике. Безотрадное впечатление произвел этот поэт.

Заканчивая фильм, его ведущая Джессика Савич, говорила, что иные из тех, о ком фильм, хотели бы вернуться, но хотим ли мы, — то есть, аудитория, — чтобы они вернулись? И этот вопрос больше, чем что-либо иное, раскрывает перед нами душевную щедрость американцев. Они щедры, но, как и свойственно добрым людям, наивны. Беда, если голоса лепечущих о трудностях наполнения желудка и обретения статуса в условиях демократии и свободы, будут приняты ими за истинный голос недавних эмигрантов из СССР.

Затратившие много времени и труда авторы фильма имели все возможности для того, чтобы создать полноценный фильм о российской эмиграции, но прошли мимо всего того, что могло бы показать ее в правдивом положительном свете. Сделали ли они это сознательно или по недомыслию, не столь уж и важно. Важен результат - кривое зеркало эмиграции.

Гарри Табачник

(’’НовоеРусское Слово”)

17 июня 1982