Русско-турецкая война 1877—1878 гг.

Глава IV. Сан-Стефанский мирный договор и Берлинский конгресс. Историческое значение войны и Берлинского конгресса для России и Болгарии

Форсирование русскими войсками Балкан и успешное развитие русского наступления вынудили турецкое правительство направить к главнокомандующему русской Дунайской армией уполномоченных Сервера-пашу и Намыка-пашу для заключения перемирия; 19 января они прибыли в Казанлык. Русскому правительству не имело смысла торопиться с заключением перемирия - выгоднее было выиграть время, чтобы продвинуть русские войска возможно дальше по направлению к Константинополю и тем сделать Порту сговорчивее. Турецким уполномоченным были предъявлены выработанные в Петербурге основные мирные условия, без предварительного принятия которых Турцией не могло быть и речи о заключении перемирия. Эти «предварительные основания мира»(1), как их было принято называть, так ужаснули Намыка-пашу и Сервера-пашу, что они отказались их признать, сославшись на отсутствие на это полномочий от султана. Однако безостановочное продвижение русских войск к Константинополю заставило турецкое правительство принять русские предварительные основания мира, и 31 января они были подписаны в Адрианополе вместе с условиями перемирия. При этом Николай Николаевич добился в дополнение к петербургскому тексту предварительных оснований мира, согласия Турции на очищение Болгарии турецкими войсками и сдачу крепостей Виддина, Рущука, Силистрии и Эрзерума, а также некоторых константинопольских укреплений. Все эти русские требования Порта обязывалась выполнить еще до заключения мира. В тот же день войскам обеих сторон были разосланы приказания о приостановке военных действий и о вступлении в силу перемирия.

Известие о принятии Турцией русских предварительных оснований мира было встречено в Англии и Австро-Венгрии резко враждебно. Биконсфильд, мечтавший о захвате когда-нибудь проливов и Константинополя Англией, опасался, как бы русские не предупредили его в этом. Особенно беспокоила его статья предварительных оснований мира, касавшаяся проливов. «Его величество султан, - говорилось в ней, - войдет в соглашение с е.и.в. императором всероссийским для охранения прав и интересов России в проливах Босфорском и Дарданельском»(2). Биконсфильд объявил, что Англия не признает действительными русские предварительные условия мира и не будет с ними считаться. В подкрепление этого заявления Биконсфильд 8 февраля приказал Хорнби, начальнику английской средиземноморской эскадры, пройти с согласия султана через Дарданеллы в Мраморное море и оттуда угрожать русским высадкой десанта в случае их попытки занять Константинополь. Английская эскадра без согласия султана прошла Дарданеллы, вошла в Мраморное море и 15 февраля бросила якорь у Принцевых островов.

Столь же враждебную по отношению к России позицию заняла и Австро-Венгрия. В русских предварительных основаниях мира австро-венгерское правительство увидело нежелание России считаться с Рейхсштадтским и Будапештским соглашениями. Вопреки этим соглашениям Россия намеревалась создать на Балканах сильное славянское государство - Болгарию, усилить Сербию и Черногорию. В Австро-Венгрии началась демонстративная переброска войск к русской границе.

Английское и австро-венгерское правительства потребовали от России передачи всех вопросов мира с Турцией на решение международной конференции.

В этих условиях царское правительство старалось выиграть время, чтобы успеть заключить мирный договор с Турцией и поставить Европу перед совершившимся фактом. Горчаков для успокоения Англии и Австро-Венгрии заявил, что предварительные основания мира являются лишь прелиминарными и что Россия согласна передать на обсуждение мирной конференции те вопросы будущего мирного договора с Турцией, которые имеют общеевропейское значение(3). Затем, чтобы успокоить Англию насчет проливов, Горчаков объявил, что Россия не займет Константинополя и не введет своих войск на расположенный у Дарданелл полуостров Галлиполи(4). Наконец, в тех же целях русское правительство отказалось от мысли потребовать от Турции демобилизации армии и передачи России турецкого военного флота.

Русское правительство рассчитывало заключить с турками мир, а затем защитить мирный договор на международной конференции.

B основе всех этих расчетов и упований на конгресс лежала все более возраставшая уверенность русского правительства в том, что для России совершенно невозможно ради защиты интересовавших ее положений мирного договора с Турцией вступить в новую войну с Англией и Австро-Венгрией. На конгрессе в одном из германских городов можно было бы при поддержке Германии, как рисовалось царскому правительству, отколоть от Англии Австро-Венгрию за счет незначительных уступок и, таким образом, избежать новой войны; без коалиции с Австро-Венгрией Англия не стала бы воевать, и Россия мирным путем обеспечила бы на конгрессе свои интересы.

Однако, как показал дальнейший ход событий, надежды царского правительства на разрешение при поддержке Германии всех трудностей, связанных с защитой заключенного с Турцией мирного договора на предстоявшем конгрессе, оказались нереальными.

Договор был подписан в Сан-Стефано 3 марта 1878 года. Игнатьев, возглавлявший русскую делегацию на мирных переговорах, включил в договор ряд таких положений, которые шли дальше, чем было предусмотрено в русских предварительных основаниях мира. Таким положением являлось в первую очередь предоставление Болгарии выхода к Эгейскому морю и такое начертание ее юго-восточной границы, при котором она проходила на довольно близком расстоянии от Константинополя и проливов. Кроме того, Сербия и Черногория в результате установленных договором территориальных приобретений не только значительно увеличивались, но и получили выгодные стратегические позиции для сопротивления австрийской экспансии.

Оба эти положения резко противоречили захватническим планам Англии и Австро-Венгрии.

В отношении русско-турецкой войны установка Биконсфильда состояла в том, чтобы в равной мере добиться ослабления и России и Турции и, воспользовавшись этим, беспрепятственно удовлетворить за счет Турции захватнические аппетиты английской буржуазии. По Сан-Стефанскому договору получалось, что Россия, хотя и была ослаблена на некоторое время в результате войны, в дальнейшем получала перспективу укрепить свои стратегические позиции на Балканах. Поэтому Биконсфильд ставил своей ближайшей задачей коренное изменение тех статей Сан-Стефанского договора, которые приводили к усилению России на Балканах.

Сан-Стефанский договор противоречил и захватническим вожделениям Австро-Венгрии. Мечтой ее правящих классов являлось глубокое проникновение в западную часть Балканского полуострова, подчинение себе Сербии, Черногории, Албании с выходом у Салоник к Эгейскому морю. В целях реализации этой мечты Будапештское соглашение и намекало на выделение западной части Балканского полуострова в сферу влияния Австро-Венгрии. С этой же целью в него было включено требование, чтобы Россия не создавала на Балканском полуострове сильного славянского государства. Между тем Сан-Стефанский договор образованием сильной Сербии и Черногории с общей границей, созданием сильной Болгарии, перехватывавшей своими юго-западными границами доступ к Салоникам, нарушал эти положения Будапештского соглашения, кладя конец захватническим планам Австро-Венгрии на Балканах, Поэтому главными ближайшими целями австро-венгерского правительства являлись всемерное ослабление созданной по Сан-Стефанскому договору Болгарии, разъединение и территориальная урезка Сербии и Черногории, занятие на Балканах стратегических плацдармов для будущих захватов и, в частности, занятие Боснии и Герцеговины.

Остальные положения Сан-Стефанского договора (возврат России юго-западной Бессарабии, взамен которой Румыния получала Добруджу, присоединение к России Батума, Ардагана, Карса, Алашкертской долины, 310 млн. рублей контрибуции в пользу России и пр.) не имели в глазах Англии и Австро-Венгрии крупного самостоятельного значения.

Основной метод английского правительства в борьбе против Сан-Стефанского договора заключался в запугивании России войной. Вначале это запугивание выражалось в довольно своеобразной, скрытой форме: Лондон заявил, что Англия примет участие в конгрессе только в том случае, если Россия со своей стороны согласится предоставить конгрессу право пересмотреть весь Сан-Стефанский мирный договор в целом, а не только его статьи по общеевропейским вопросам. Из этого русскому правительству предоставлялось право сделать вывод, что если Англия не примет участия в конгрессе, она пойдет на разрыв и войну с Россией(5).

К этому времени русскому правительству стала достаточно ясной призрачность надежд на поддержку Германии. Еще 19 февраля Бисмарк в рейхстаге заявил, что Германия не примет на себя роль арбитра конгресса и готова лишь «по-дружески», «в интересах мира» выполнить долг «честного маклера» - простого посредника между враждующими сторонами. После же подписания Сан-Сте­фанского мира русскому правительству стало совершенно очевидно, что особой приязнью Бисмарка пользуется не Россия, а Австро-Венгрия.

Слабость надежд на германскую поддержку и созданная Англией атмосфера угроз вынудили царское правительство отказаться от полной защиты договора на конгрессе. Была сделана ставка на уступки какому-либо одному из главных противников России. При этом казалось, что если бы еще до конгресса удалось за счет уступок войти в соглашение либо с Англией, либо с Австро-Венгрией, то их коалиция против России была бы предотвращена и тем самым была бы устранена возможность новой войны; не вошедший в соглашение противник вряд ли ввязался бы в войну один на один.

Исходя из таких новых расчетов, в Петербурге приняли решение прежде всего попытаться договориться с Австро-Венгрией. В Вену был для этой цели направлен Игнатьев. Ему было поручено выяснить, какую цену запросит Австро-Венгрия за свой переход на русскую сторону и за неучастие в намечавшейся новой войне.

Как выяснилось в результате переговоров, Австро-Венгрия требовала многого. Она добивалась: «1) оккупации Боснии и Герцеговины; 2) превращения этих областей в автономное княжество наподобие Болгарии, но под господством Австро-Венгрии; 3) введения подобного же режима в Албании и Македонии вместе с Салониками; 4) возможности заключать с Сербией и Черногорией военные и торговые договоры, которые по существу подчинили бы эти объявленные независимыми государства венскому кабинету; 5) образования с этими последними, а также с вновь созданными княжествами своего рода Таможенного союза, всецело к выгоде великой дунайской монархии»(6). Кроме того, Австро-Венгрия хотела:

1) занять Ново-Базарский санджак, вклинившийся между Сербией и Черногорией, и с этих выгодных стратегических позиций добиться полного стратегического господства над обоими государствами;

2) лишить Черногорию выхода к Адриатическому морю;

3) отодвинуть границы Болгарии от Константинополя;

4) сократить территорию Сербии в пользу Боснии;

5) установить срок русской оккупации Болгарии не в два года, как было предусмотрено Сан-Стефанским договором, а в шесть месяцев. За это Австро-Венгрия соглашалась поддержать Россию на конгрессе(7).

Требования Австро-Венгрии были признаны русским правительством «непомерными и нахальными»(8). Милютин писал, что они «превосходят все, что можно было ожидать худшего»(9). Австрийские требования были отвергнуты, несмотря на «дружеский» совет Бисмарка уступить Австро-Венгрии во всех ее притязаниях на западе Балканского полуострова.

Неудача венских переговоров быстро стала известной Биконсфильду, и он от скрытых угроз перешел к открытым. Стоявший у Принцевых островов английский флот был усилен военными судами из Ла-манша, на Мальте сосредоточивались английские войска из разных мест, даже из Индии. Новый английский министр иностранных дел Солсбери 1 апреля разослал во все страны английским представителям циркуляр, в котором Сан-Стефанский договор расценивался как «несовместимый с законными интересами Великобритании»(10).

Все это заставило русское правительство еще более уверовать в неизбежное приближение новой войны; казалось, ее надо было избежать ценой любых уступок, не считаясь с престижем России, так как сам военный министр Милютин считал, что Россия новой войны не вынесет.

В невозможности и гибельности для России новой войны были уверены и оба русских главнокомандующих, и министр финансов, и канцлер.

В этих условиях естественным следствием отказа от сделки с Веной явилась мысль заключить сделку с Лондоном. К этому же толкал русское правительство и сам Солсбери. Он «давно был сторонником соглашения с Россией, но он полагал, что предварительно её следует хорошенько запугать»(11). Когда запугивание возымело свое действие, приспела пора воспользоваться его результатами. Переговоры Петербурга с Лондоном были начаты.

Соглашение с Англией было подписано в Лондоне 30 мая русским послом Шуваловым. По этому соглашению Россия уступала многое из того, что предусматривал Сан-Стефанский договор.

В основном эти уступки шли по линии вопроса, более всего интересовавшего Англию на Балканах, - вопроса сохранения статуса кво(12) не только самих проливов, но и всего, что хоть сколько-нибудь их касалось. Раз Англия в данный момент не могла сама захватить проливы, то английский кабинет добивался, чтобы и Россия не получила на это дополнительных шансов. С этой целью соглашение предусматривало разделение Болгарии на две части. Одна из них, расположенная к северу от Балкан и более удаленная от проливов, хоть и урезалась против установленных Сан-Стефанским договором размеров, но зато сохраняла установленное этим договором государственное устройство. Другая, южная часть, более приближенная к проливам, прежде всего удалялась своими границами от Константинополя и лишалась выхода к Эгейскому морю; кроме того, соглашение оставляло эту часть в составе Турецкой империи, ограничившись лишь предоставлением ей административной автономии и права управления христианским губернатором. В возмещение русских уступок Англия брала на себя обязательство не возражать против возвращения России Бессарабии и присоединения к ней занятых русскими областей в Армении (кроме Баязета и Алашкертской долины), а также Батума. Большинство прочих положений Сан-Стефанского договора (кроме нескольких второстепенных, которые Англией принимались) оставлялось открытыми и передавалось на решение конгресса, в котором Англия, наконец-то, согласилась принять участие.

Сравнение лондонского соглашения с венскими требованиями даже в оценке такого видного представителя царского правительства, как Милютин, говорило не в пользу первого. Он писал, что «...австро-венгерский канцлер допускал Болгарию до Эгейского моря и не требовал разделения Болгарии на две части. Таким образом, английские условия, на которые мы теперь соглашаемся, еще невыгоднее австрийских требований в отношении Болгарии»(13).

Милютин утешался только тем, что «зато, по видимому, Англия обещает поддержать во всем остальном наши условия Сан-Стефанского договора, не исключая распространения Черногории до морского берега и уступки нам Батума»(14).

Таким образом, отвергнув венские и приняв лондонские условия сделки, царское правительство променяло кукушку на ястреба. Надежда же на английскую поддержку во время конгресса являлась весьма призрачной уже в самый момент подписания соглашения, так как Англия далеко «не во всем остальном», как писал Милютин, обещала поддерживать условия Сан-Стефанского договора (открытые вопросы могли оспариваться Англией).

В итоге можно признать, что для русского правительства основным положительным результатом соглашения Шувалова с Солсбери являлось прекращение на ближайшее по крайней мере время английских угроз войны. Но ведь остается еще под вопросом, могли ли эти угрозы привести к новой войне.

Такая сугубо морская держава, как Англия, никогда не ввязалась бы в войну с обширной континентальной Россией одна, без коалиции с сухопутным союзником. Это доказывается и характером английских вооруженных сил, и традицией английской истории. Коалиция с Турцией ничего бы в этом отношении Англии не дала - турецкая армия была обескровлена и вконец расстроена, хотя турецкое правительство предпринимало лихорадочные попытки к ее воссозданию. По некоторой временной общности интересов наиболее вероятным союзником Англии могла бы быть Австро-Венгрия. Но если бы дело подошло вплотную к войне с Россией, Австро-Венгрия вряд ли решилась бы воевать в коалиции с Англией. Лоскутная монархия раздиралась, кроме социальных, также и сильнейшими национальными противоречиями; ее армия, битая еще так недавно под Садовой (1866 год), была много слабее русской армии, даже ослабленной войной. Между тем было совершенно очевидно, что в коалиции с Англией на Австро-Венгрию пали бы все тяготы и превратности сухопутной войны. Германия, все внимание которой было привлечено к Франции и которая тогда не имела еще непосредственных интересов на Балканах, не вступила бы в коалицию, чтобы, по сути говоря, драться за интересы Англии и Австро-Венгрии, жертвуя своими интересами.

Таким образом, угрозы войной не были основаны на реальной возможности возникновения новой войны против России и являлись лишь игрой на нервах русского правительства. И, пойдя на уступки Англии, признав, что не только конгресс, но даже отдельные государства могут добиваться изменения любых (а не только «общеевропейских») статей Сан-Стефанского договора, царское правительство эту игру проиграло.

Причины этого проигрыша так же, как и причины большинства военных неудач в недавно закончившейся войне, лежали в социальной и экономической отсталости России, в гнилости царизма, Рисовавшаяся русским правящим классам и царскому правительству картина неизбежного поражения России в случае ввязывания ее в новую войну сочеталась в их представлении с усилением революционного движения, которое в 1878 году переходило уже в стадию возникновения революционной ситуации. Только мир, купленный любой ценой, мог, как считало правительство, предотвратить еще большее нарастание революционного движения. В. И. Ленин писал, что в вопросе войны и мира буржуазия, как и любой правящий класс, в основу кладет «...интересы «социального мира», т.е. интересы подавления и обезоружения всех угнетенных классов»(15).

Новую войну царское правительство считало гибельной именно потому, что неизбежное поражение в ней могло привести к полному нарушению «социального мира». В памяти был еще свеж пример Крымской войны и еще более яркий пример - крушение империи Наполеона III после Седана.

Дипломатическое поражение России в сделке с Солсбери являлось в глазах царского правительства наименьшим злом, чем военное поражение России в новой войне.

Шувалов, ехавший на Берлинский конгресс вторым представителем России, а фактически возглавлявший русскую делегацию(16), так передает слова Милютина, которыми тот его напутствовал при отъезде на конгресс: «Вы знаете положение. Мы не можем больше сражаться. Мы не можем этого ни по финансовым, ни по военным соображениям. Вы взяли на себя выполнение патриотической задачи, поэтому защищайте нас как можно лучше. Отстаивайте пункты, какие вы сочтете возможными отстоять, и уступайте, лучше уступайте все, чтобы только не сорвать конгресса»(17).

При такой широте диапазона директивных указаний предел уступок с русской стороны мог во многом определяться личностью Шувалова. Но Шувалов совершенно не подходил к роли дипломата, которому предстояло мужественно и умно отстаивать русские внешнеполитические интересы.

Берлинский конгресс начал свою работу 13 июня 1878 года. На первом же заседании выяснилось, что центральным являлся вопрос о Болгарии. Решение этого вопроса в общих чертах предопределялось соглашением России с Англией, но детали, особенно уточнение границ на Балканском полуострове, вызвали горячие споры. В итоге Болгария (северная) определилась как государство, хотя и вассальное по отношению к Турции и платящее ей дань, но все же самостоятельное. Болгарией должен был управлять князь, избранный народом, но утверждаемый Турцией с согласия европейских держав. Верховное управление князя ограничивалось конституцией (органический статут). Впредь до окончательной выработки конституции, но не долее девяти месяцев со дня ратификации Берлинского договора, власть в Болгарии должна была при­надлежать «Временному управлению» во главе с русским комиссаром, при котором «в помощь» и «для наблюдения» создавалась комиссия из турецкого комиссара и европейских консулов. Срок оккупации Болгарии русскими войсками устанавливался в девять месяцев (вместо двух лет по условиям Сан-Стефанокого договора). Территория Болгарии сокращалась против установленных Сан-Стефанским договором с 163 000 до 63 000 кв. км, население с 4 млн. человек до 1,5 млн.

Решение по Восточной Румелии (такое название было придумано на конгрессе для Южной Болгарии) в основном также было дано в рамках предварительного соглашения России с Англией. Исключением явилось предоставление султану права ввода в страну турецких войск для защиты ее границ, что русско-английским соглашением отвергалось(18). Однако внутри страны могла находиться «туземная стража» и местная милиция. Организация управления Восточной Румелией была возложена на Европейскую комиссию. Русские войска могли оккупировать Восточную Румелию не долее девяти месяцев со дня ратификации договора; общая численность русских оккупационных войск в Болгарии и Восточной Румелии устанавливалась в 50 000 человек.

Следующим в порядке работы конгресса стоял вопрос о Боснии и Герцеговине. По предложению Солсбери, поддержанному Германией, Босния и Герцеговина «в целях умиротворения» были переданы для оккупации Австро-Венгрии.

Далее конгресс решил вопрос о Сербии и Черногории. Территории, придаваемые Сербии за счет Боснии Сан-Стефанским договором, были отданы Австро-Венгрии, а взамен их к ней были присоединены территории за счет Болгарии. Территория Черногории хотя и увеличивалась вдвое, но по сравнению с Сан-Стефанским договором урезалась на две трети. Выход к морю Черногории предоставлялся, но она лишалась права иметь военный флот; даже полицейский таможенный морской надзор по побережью был возложен на Австро-Венгрию.

Австро-Венгрия получила право содержать свои гарнизоны в Ново-Базарском санджаке, хотя внутреннее управление там и оставалось за Турцией.

Таким образом, благодаря германской поддержке Австро-Венгрия вынудила царское правительство удовлетворить почти все ее требования, несмотря на соглашение России с Англией, заключенное именно для того, чтобы избежать уступок Австро-Венгрии. К такому результату привела неспособность царского правительства во-время понять роль Германии.

В вопросе о Бессарабии было принято благоприятное для России решение, но зато конгресс дополнительно прирезал Румынии в Добрудже 2000 кв. км за счет Болгарии.

Вопрос об азиатских приобретениях был решен конгрессом в рамках англо-русского соглашения.

Наблюдение за проведением Турцией реформ в Армении, вопрос о выплате Турцией денежной компенсации и ряд других вопросов были решены конгрессом не в пользу России.

8 июля, перед закрытием конгресса (он окончил работу 13 июля), выяснилась причина относительной «уступчивости» Англии по вопросам присоединения к России Карса, Ардагана и Батума. В этот день Биконсфильд объявил о занятии Англией острова Кипра, что явилось следствием англо-турецкого «соглашения», ультимативно и обманным путем навязанного Англией Турции еще 4 июня. «Уступчивость» Англии объяснялась тем, что Англия уже с лихвой компенсировала себя за счет Турции.

Следовательно, в итоге конгресса царское правительство понесло дипломатическое поражение, а результатами русских уступок воспользовались не принимавшие участия в войне Англия и Австро-Венгрия.

Объективное историческое значение войны 1877-1878 гг. и Берлинского конгресса для России заключалось в том, что вторично (первый раз в Крымской войне) была вскрыта ее социально-экономическая отсталость - результат господства в ней царизма, тормозившего свободное экономическое и политическое развитие страны.

Если Крымская война была одной из причин, толкнувших царизм на буржуазные реформы, то война 1877-1878 гг. наглядно показала, что царизм не способен достаточно полно и последовательно осуществить эти реформы; проведение реформ суживалось, замедлялось, и еще до войны реформационное движение пошло вспять, сменяясь реакцией. И хотя реформы, особенно военная, несомненно, сыграли положительную роль в войне 1877-1878 гг. и во многом способствовали завершению ее военной победой, но их половинчатость и непоследовательность отрицательно сказались в ходе войны. Военная победа России стала возможна после ряда военных неудач.

Берлинский конгресс показал, что Россия при господстве в ней царизма не способна в дипломатической борьбе с передовыми капиталистическими державами закрепить за собой военную победу, Добытую дорогой ценой на полях сражений.

И война 1877-1878 гг., и Берлинский конгресс являются этапами, характеризующими значительное падение самостоятельной роли царизма в области внешней политики Европы со времени Крымской войны.

Последствием русско-турецкой войны 1877-1878 гг. явилось то, что силой русского оружия болгарский народ был освобожден от пятивекового турецкого ига. «Болгария получила свою свободу не от Константинопольских конференций и протоколов, не благодаря слезам европейских гуманистов, а от победоносной русской армии»(19). Само по себе прогрессивное значение освобождения болгарского народа увеличилось еще более вследствие того, что в результате освобождения болгарский народ получил свою государственность. То, что болгарское государство возникло после войны лишь как автономное, сохранившее вассальные отношения к Турции и не ставшее, таким образом, независимым в полном смысле слова, оказалось обстоятельством скоропреходящим и было отменено в ходе дальнейшего исторического развития Болгарии. Точно так же скоропреходящим оказалось искусственное разделение Болгарии на две половины. Северная половина Болгарии, получившая отдельное государственное устройство, явилась тем крепким ядром, вокруг которого через короткий исторический отрезок времени объединились сперва Восточная Румелия, а затем и другие болгарские земли. Вновь возникшее болгарское государство основывалось на одной из самых передовых по тому времени либеральных конституций.

Непосредственная разработка проекта болгарской конституции («Органического устава») легла на русское «Временное управление», созданное в Болгарии согласно Берлинскому договору на время оккупации. Этот проект был заново переделан в Петербурге созванным для этого «Особым совещанием», причем ему был придан значительно более либеральный характер.

Подоплека такого на первый взгляд странного поступка царского правительства крылась в борьбе царской России с западноевропейскими державами за сохранение и укрепление влияния царизма в будущей Болгарии. Борьба эта велась очень напряженно.

Агенты Англии и Австро-Венгрии всеми силами старались подорвать влияние русского правительства в Болгарии. При этом, как указывает болгарский историк Косев, «в своей антирусской агитации дипломатические представители западных держав выдвигали в качестве аргумента и то обстоятельство, что царская Россия будет стремиться уничтожить политические свободы болгарского народа»(20). Либерализацией русского проекта конституции царское правительство (главную роль при этом играл Милютин) рассчитывало выбить этот козырь из рук своих противников и тем сохранить влияние и престиж России в Болгарии.

Играло здесь роль и другое обстоятельство. Во избежание осложнений с западноевропейскими государствами царское правительство отказалось от выдвижения русского подданного в качестве кандидата на княжеский престол Болгарии. При иностранном же кандидате опора царского правительства на княжескую власть могла оказаться в Болгарии ненадежной. Отсюда стремление переделанного русского проекта конституции к ограничению власти князя, к увеличению конституционных гарантий и расширению функций народного представительства.

Наконец, как правильно полагает советский историк И. В. Козьменко, царскому правительству приходилось считаться с народным мнением Болгарии, склонным к либерализации конституции, и даже с конституционным движением в самой России(21).

Все эти обстоятельства привели к исключению из первоначального проекта конституции положения о вхождении в Народное собрание (парламент) высших администраторов, увеличению числа избираемых народом, а не назначаемых князем депутатов, увеличению прав Народного собрания, усилению гарантированных конституцией буржуазных свобод.

По тем же причинам русский проект конституции был внесен на рассмотрение болгарского Учредительного народного собрания, начавшего свою работу 22 февраля 1879 года в Тырнове, лишь в качестве программы.

В самом Учредительном народном собрании преобладающим влиянием пользовалась партия «молодых». Хотя после апрельского восстания верх среди «молодых» и взяло умеренное крыло, все же «молодые» стояли за значительно более либеральную конституцию, нежели скомпрометировавшая себя туркофильством и ненавидимая болгарским народом торгово-чорбаджийская партия «старых».

Располагая в Учредительном народном собрании большинством голосов, партия «молодых» еще более усилила либеральный характер конституции. Внесенное «старыми» предложение о создании сената, имевшее целью ограничить власть народного собрания, было провалено «молодыми». Последние добились также исключения из конституции статьи о Государственном совете, усилили статьи о конституционных гарантиях и буржуазных свободах.

Оценивая значение Тырновской конституции, В. Коларов в своей речи, посвященной 70-летию Болгарии, говорил: «Освобожденная русскими войсками Болгария возродилась к новой жизни не только как государство, свободное от иноземного национального гнета, но и как современное в духе того времени государство, наделенное наиболее прогрессивной и демократической для того времени конституцией»(22).

Необходимо подчеркнуть, что без помощи России болгарский народ не закрепил бы передовым государственным устройством своего национального освобождения и мог бы оказаться жертвой новых происков Англии и Австро-Венгрии.

Англия, Австро-Венгрия и Турция после заключения Сан-Стефанского и даже Берлинского договоров предприняли целый ряд попыток к восстановлению турецкого владычества в Болгарии и особенно в южной ее части (Восточная Румелия). Русское правительство, преследуя цели укрепления влияния царизма в Болгарии, в период занятия страны русскими войсками отражало эти попытки усилиями дипломатии и войск. В то же время русское правительство создавало условия для того, чтобы болгарский народ после ухода русских войск из Болгарии мог своими собственными силами также успешно бороться с этими реакционными попытками западных держав.

Так, в период занятия Болгарии русскими войсками последние подавили вооруженное выступление турецких реакционных элементов в Родопах, инспирированное, организованное и материально поддержанное Англией, и ряд других подобных же попыток.

В это же время была создана армия (земское войско) в Северной Болгарии, а в Южной Болгарии (Восточной Румелии) при прямом содействии русских властей оружием и инструкторами была создана сеть стрелково-гимнастических обществ, включавшая в себя 103 000 участников и имевшая на вооружении 90 000 ружей(23).

После ухода русских войск Англия готовила провокационное выступление в Восточной Румелии с тем, чтобы использовать его как предлог для ввода в область турецких войск и реставрации в ней прежних порядков. Однако решимость болгарского населения отстаивать свою национальную свободу была так велика, а стрелково-гимнастические общества давали этой решимости такое грозное материальное выражение, что султан был вынужден заявить о своем отказе от ввода турецких войск в Восточную Румелию.

Национальное освобождение сопровождалось освобождением социальным. Война 1877-1878 гг. устранила на территории Болгарии турка-помещика и власть турецкого феодального государства; государственные и помещичьи турецкие земли перешли в руки болгарского крестьянства. В результате война «...ускорила и закончила аграрную революцию»(24).

Переход турецких помещичьих земель в руки болгарского крестьянства начался сразу по мере продвижения на территории Болгарии русских войск; болгарские крестьяне иногда с разрешения русского гражданского управления (чтобы дать средства прокормления многочисленным беженцам-болгарам, чтобы не пустовала земля), иногда под фиктивным предлогом аренды занимали земли бежавших турецких помещиков. Но тогда еще это занятие турецких земель рассматривалось как мера временная.

После войны и Берлинского конгресса в Болгарии (особенно в Восточной Румелии) обстановка в отношении окончательного решения земельного вопроса сложилась весьма своеобразно(25).

Царское правительство России принципиально стояло за сохранение турецкой феодально-помещичьей собственности на землю. Но с середины 1878 года турецкие помещики, бежавшие перед приходом русских войск, хлынули обратно, особенно в Восточную Румелию, чтобы добиться возвращения им их земель. Это обстоятельство грозило увеличением в Болгарии «мусульманского элемента» и ростом влияния мусульман. Во враждебности последнего России нельзя было сомневаться. Поэтому царское правительство, оставаясь на своей прежней принципиальной позиции в отношении сохранения феодально-помещичьей земельной собственности, ввела два ограничения: первое заключалось в том, что земельная собственность не возвращалась тем лицам, которые были замешаны в преступлениях против болгарского населения, второе - в том, что для возврата земельной собственности требовалось представление документов, подтверждавших право владения землей. Но так как турецкие помещики почти все были замешаны в преступлениях против болгар, а из числа лиц, составлявших в этом отношении исключение, лишь немногие могли предъявить нужные документы, эти ограничения фактически ликвидировали турецкое помещичье-феодальное землевладение. В результате происшедшего, таким образом, аграрного переворота земля оказалась в руках болгарского крестьянства.