Русь от нашествия до «ига». 30–40 гг. XIII в.

Заключение

Традиционной точкой зрения считается та, согласно которой «монголо-татарское нашествие», которое охватывает период с 1237 по 1240 г., нанесло сокрушительный удар по экономике и социально-политическому положению Руси, погибла бо́льшая часть населения, были разрушены и запустели крупнейшие города, а в уцелевших поселениях появились монгольские чиновники, заведующие сбором дани (баскаки). Подобное концентрированное изложение результатов вторжения нигде в литературе не встречается, но формируется в сознании читателя после ознакомления с основными выводами исследователей. Действительно, урон от вторжения Батыя, как на Северо-Востоке, так и на Юге и Западе Руси, был огромен. Были сожжены многие города, а люди или убиты, или уведены в полон. Факт погрома фиксируется археологически и по другим косвенным указания. Оспорить его невозможно.

Однако для полноты картины при описании того или иного явления бывает полезно ввести понятие «степени» (или «уровня»), а в нашем случае и такой показатель, как «охват», от которого будет зависеть и реанимационный коэффициент. Как только мы увлекаемся расстановкой подобных качественных акцентов, то описание событий 30–40-х гг. XIII в. приобретает другой, более прагматичный ракурс.

Русские земли подверглись масштабному разорению. На Северо-Востоке страны погибли крупнейшие города. Уверенно можно сказать, что были сожжены Пронск, Ижеславец, Белгород, Рязань, Коломна, Москва, Суздаль, Владимир, Переяславль, Тверь, Торжок. О других поселениях, как и о сельской округе, нет оснований высказываться однозначно: сохраняется возможность оспорить те или иные письменные и археологические данные. При этом факт разгрома и поражения в войне налицо. Вооруженные силы страны были уничтожены, а значительная часть населения уведена в плен. Следует подчеркнуть, что в полон уводили чаще всего квалифицированных ремесленников и наиболее развитых физически людей, то есть урон численности дополнялся снижением профессионального уровня жителей.

Однако в экономической сфере решительным рубежом 1238 г. не стал. Почти во всех городах жизнь возобновилась, а порою даже приобрела дополнительную интенсивность. Изменились торговые связи, но не сразу и не полностью. Так, следует помнить, что между разгромом Северо-Востока и падением Киева прошло почти два с половиной года, за которые люди могли успеть восстановиться психологически и восполнить, хотя бы отчасти, урон своему хозяйству. Для жителей Руси нападение монголов на Киев было ожидаемым событием, к нему готовились. В области торговли оно не могло вызвать катастрофу. Скорее всего, русские купцы подготовились к нему и заранее переориентировали свои маршруты. Другое дело, что вслед за монголами за Днепр перешли и связанные с ними купеческие объединения из Средней Азии, для которых конкуренты были обузой. Киев остался перевалочной базой для товаров, но участники этого процесса стали другими. Теперь здесь Западная Европа встречалась непосредственно со Средней Азией, а местные посредники были устранены. Ярослав Всеволодович, сохранивший сюзеренитет над Киевом, не мог этому воспрепятствовать, опасаясь обострения отношений с ханской ставкой.

В экономическом плане Северо-Восточная Русь оказалась отрезанной от Южной и Западной. Позднее это размежевание только усугублялось. Усиление Литвы, отношения с которой оставались неровными, было для этого дополнительным фактором. Зона монгольских экономических интересов в южнорусских землях смыкалась с областями, контролируемыми литовскими племенами, образуя клин между группами русских княжеств, возглавляемыми Ярославом и Даниилом. Произошла не только решительная переориентация торговых связей, но и их сокращение. Новые маршруты были сложнее технически, отчего такие сложные процессы, как культурные заимствования, стали менее интенсивными. Более открытым был восточный регион. Вступив в вассальные отношения с монгольскими ханами, владимиро-суздальские князья распахнули для себя обширные просторы Азии, лишенной большинства таможенных барьеров и всех различий в политическом устройстве: одно государство от Рязани до Пекина, один «пропуск» на весь Шелковый путь. Однако выход для этой линии транзитной торговли остался только через Новгород, притом что у самой Азии теперь имелся прямой беспрепятственный путь в Европу (через Киев). Все это вело к снижению для суздальских купцов прибыльности международной торговли, а затем и к переориентации (большему вниманию) на внутренний рынок, на котором заморские товары не были приоритетными.

Результаты этих процессов можно наблюдать и в сфере внешней политики. Зоной активности владимиро-суздальских князей стали Прибалтика и Литва. К тому, что теперь колонизационные проекты на востоке (мордва, болгары) осуществлять было негде, дополнялось и давление торговых слоев горожан. Необходимы были безопасные наземные маршруты, альтернативные морскому пути через Новгород.

На рубеже XII–XIII вв. сухопутным дорогам на Северо-Западе Руси особого значения не придавалось. Полоцк и Смоленск фактически без боя сдали немцам стратегически важное устье Западной Двины (где основана Рига), а затем были совершенно раздавлены экспансией литовских племен. Суздальские князья начали проявлять интерес к этому региону только после 1239 г., когда были поставлены в условия новгородской монополии на международную торговлю.

Внутренний рынок Северо-Востока, кроме того что замкнулся, еще и сократился. Наибольший урон был нанесен людским ресурсам: пострадала наиболее работоспособная и квалифицированная часть населения, отчего ближайшие 20–25 лет, пока не подросло новое поколение, о каком-либо качественном изменении производственных технологий говорить затруднительно. Наибольшее распространение получили упрощенные товары первой необходимости: хозяйственная керамика, изделия бытового назначения и инструменты из черного металла. Все они были местного производства. Ввоз зарубежных аналогов совершенно прекратился (например, навсегда исчезли средиземноморские амфоры).

Наряду с экономическими последствиями вторжения, обращают на себя внимание культурные изменения. Прежде всего фактически прекратилось почти на три десятилетия строительство новых церковных зданий, а также ничего не известно о крупных ремонтах (роспись, смена кровли и т. п.) уже существующих построек. Вообще летописная информация о событиях второй половины XIII в. удивительно скудна. Мы мало знаем о том, что происходило на Северо-Востоке Руси и почти ничего не знаем о событиях на юге и западе. Причем, характерный для прежних веков общерусский масштаб летописных сводов, в которых отмечалось произошедшее в самых отдаленных уголках страны, теперь совершенно исчез. Владимиро-суздальские письменные источники второй половины XIII в. ничего не знают о событиях в Киеве, Галиции и на Волыни; это — как бы малосущественная или недоступная информация. Русь предстает расколотой не только экономически, но и в социокультурном отношении.

Действительно, процессы обособления княжеств шли и до появления монголов. Однако теперь им был придан особо интенсивный ритм, описать который не всегда удается, отчего социально-экономические сдвиги порою воспринимаются в качестве единомоментных событий. Например, обрыв информации о южных землях во Владимиро-Суздальском летописании действительно произошел практически мгновенно в начале 1240-х гг. С другой стороны, очевидно, что никакое нашествие не способно сразу расколоть этническую общность. Эти процессы обычно начинаются значительно раньше, а завершаются гораздо позже. В случае с монгольским вторжением ситуация выглядит именно так[690].

Процесс дробления страны на протяжении XIII в. шел практически постоянно. Он не начался и не завершился в 1237–1240 гг. Княжеские усобицы на юге и западе Руси после этих лет постепенно затухают, но их завершение следует связывать с битвой под Ярославом (1245 г.), а не с захватом монголами Киева или разорением Волыни и Галиции. Во Владимирском княжестве наблюдается ситуация совершенно обратная: после смерти в 1246 г. великого князя Ярослава усобица только начинается, а ее завершение относится уже к концу 1250-х гг. и связано с вовлечением монголов в качестве союзников одной из сторон конфликта.

Общественная жизнь региона также не претерпела решительных изменений в ходе вторжения. Традиционные «структуры повседневности» достаточно быстро восстановились, и их позднейшая трансформация, на которую, без сомнения, повлияли монголы, проявилась значительно позже.

Все это заставляет более трезво и взвешенно подходить к вопросу об «иге». Что означает это расхожее выражение? Марксистское понимание термина укладывает его в рамки даннических отношений, «татарского выхода», отчего и датируется 1257–1462 гг., от переписи населения на Северо-Востоке до прекращения выплат[691]. Однако уже в конце XIII в. система взаимоотношений между монголами и Русью существенно изменилась. Во-первых, изменилась система сюзеренитета. Уже в 1260-х гг. власть монгольского великого хана в русских землях фактически упраздняется. Прекращаются и поездки князей в далекий Каракорум. Завершается формирование Золотой Орды в рамках улуса Джучи и выделение ее в отдельное государство. Инициатором переписи, как известно, выступал верховный хан, а не золотоордынский хан. Возможно, после окончательного развала империи Чингисхана характер даннических отношений Руси также претерпел существенные изменения. Так, армянский писатель Киракос Гандзакеци писал чуть позднее: «Русские князья платят дани более или менее смотря по обстоятельствам. Сначала хан улуса Джучиева посылал своих чиновников для сбора дани и налогов в Россию, а потом передал эту обязанность в руки русских князей, не потому конечно, что имел к ним более доверия, а потому, что раздражение народа во многих случаях показало невыгоды и даже опасность первой системы»[692]. Система взаимоотношений явно отличалась от налоговой системы в современном понимании. Те самые баскаки, за которыми признаётся право взимания даней, как выясняется, находились вовсе не повсеместно, а уже в конце того же XIII в. вообще исчезли[693]. Право сбора перешло к местным князьям, но и среди них не было единства: ведь средневековое общество всегда иерархично, а сюзерен обязан блюсти интересы своих вассалов. В таких условиях говорить о единой системе «ига» не приходится. Скорее всего, требуется всегда заключать это слово в кавычки и наполнять его весьма абстрактным содержанием. Например, понимать под «игом» ту систему вассалитета, которую установил с Батыем великий князь Ярослав. Сюда будут включаться как претензии на верховенство со стороны монгольских ханов, так и признание этих претензий теми или иными русскими князьями. В случае если одного из указанных элементов не хватает, следует говорить не о «иге», а об попытках его установить. В этом отношении политика Даниила Галицкого лишь формально учитывала режим «ига»: ведь его зависимость от Батыя фактически была условной, а подчинение Бурундаю в 1260 г. воспринималось как временная мера.

Пути развития русско-монгольских отношений для каждой из земель сильно различались. Если перепись податного населения, проводившаяся в 1250-е гг. по всей Монгольской империи, охватила Киев, Владимирское и Новгородское княжества, то о нем ничего не известно на Волыни и в Галиции. Причем во Владимире Залесском и Киеве переписчиков встретили мирно, а в Новгороде подняли бунт, потребовалось вмешательство Александра Невского для того, чтобы сохранить монгольским чиновникам жизнь и завершить процедуру переписи.

Различались, как видно, и княжеские подходы в отношениях с восточным соседом. Ярослав утвердил мир и сотрудничество, а его сын Александр начал использовать этот альянс в своих меркантильных целях, против собственного брата. Даниил Романович вообще относился к переговорам с Батыем как к явлению, необходимому для того, чтобы выиграть время, а затем, разгромив врагов внутри княжества и на западных границах, обрушиться на интервентов, покусившихся на отеческие земли. Только в 1250-е гг. монголы приступили к покорению Галиции и Волыни, но вскоре навсегда покинули эти области, в которых спустя некоторое время утвердились другие иноземцы — из Литвы и Польши. Система данничества (или «ига») не носила здесь регулярного характера и полностью была изжита к середине XIV в.

Выходит, что во всех своих обобщениях исследователи стоят на очень зыбкой почве, представляющей из себя скуднейшую информацию источников. Период со второй половины XIII в. до середины XIV в. часто называют «темным веком», «самым темным временем в истории Руси»[694]. Особенно справедливо это звучит в отношении истории Западной Руси, для которой известия письменных источников второй половины XIII в. более чем кратки, а после 1290 г. вообще прерываются: по выражению М. С. Грушевского, «киммерийская тьма» опустилась после этого на историю Галицко-Волынской Руси[695].

Показательно, что мы практически не имеем сколько-нибудь полновесной информации о размере монгольской дани в XIII, да и в XIV в.[696] Вследствие этого отсутствует возможность сопоставить экономический потенциал русского населения и размер ордынских поборов, которые остаются виртуальной величиной отрицательного значения. У нас нет оснований для ответа на вопрос, насколько обременительным для населения было монгольское иго в фискальном и экономическом смысле.

Пожалуй, только в области военно-политической мы располагаем качественным материалом для анализа. Лишь описывая грабежи и набеги монгольских всадников, мы стоим на прочном фундаменте. Однако это только одна сторона процесса, охватившего русские княжества в период после «Батыева пленения». Другие области остаются весьма слаборазличимыми.

Остается надеяться, что дополнительное обследование косвенных и вспомогательных источников, а также новые методы работы с ними позволят дополнить наши рассуждения конкретными фактами и взвешенными акцентами. Пока же приходится заботливо вглядываться в имеющиеся сведения летописцев, перекладывать и ранжировать археологический материал, а также следить за логикой порождаемых лихими гипотезами реконструкций.