Рыцари черешневого цветка

Глава девятая

Возле каменного моста, возле второго каменного моста угнетенно стояли два существа. Каждое с противоположной стороны моста. Господи! Какая одинаковая у них судьба! Оба печальны, несчастны, обездоленны… Хозяин бесчисленное количество раз прогонял Цомби. И даже гладкий камень не раз свистел у пса над ухом. Собака, конечно, знала, что если бы ее хозяин хотел попасть по-настоящему, то от него не спасся бы ни кончик хвоста, ни даже третья рыжая крапинка на правом усе. Кто лучше, чем он, знал безошибочную меткость большого мастера!.. А сейчас ни разу не попал! Подобного оскорбления Цомби не испытывал уже — ого-го! — кто знает сколько времени!

А Тик… С ним все ясно. Правда, когда дед Тимофте пришел к дому, где крыльцо обвито плющом, малыш уже встал, он был одет, зол, растерян и несчастен. Альтруист от природы, он сразу же начал искать, на ком бы сорвать злость, здесь подвернулся Цомби, и Тик, не долго думая, всю досаду вылил на него. Почему тот не поднял тревогу? Почему не пригнал петуха под окно, чтобы тот кукарекал? Почему не затеял потасовки с котом, чтобы поднять шум на самом рассвете? Почему не прыгнул в окно и не залаял над самым ухом, хоть окно было открыто целую ночь? Почему скрыл, что Мария ушла?.. Почему?.. Почему?..

Горемычный пес уже и не знал, что думать. Сколько уже раз за такие дела его наказывали без сожаления! И кто наказывал? Именно тот, кто сейчас наоборот так ругает его! Разве ж он, пес, виноват, что хозяин сменил все свои привычки и не сообщил ему об этом?

Растрепанный до нельзя малыш ощущал протесты собаки, но не хотел их принимать. Именно поэтому он и перешел к наказанию, не забыв похвалить себя за снисходительность, так как вместо десятка наказаний, на которые заслуживал Цомби, пес получил одну-единственную: сидеть дома!..

«Лучше смерть!» — подумала несчастная собачка и начала подлизываться к хозяину, лишь бы умилостивить его: он скулил, ластился, притворялся равнодушным, веселым, отважным, скалился, набрасывался на него… Все напрасно. Даже больше — вдобавок получил еще несколько вульгарных оскорблений.

Ему не оставалось ничего другого, как делать то же, что и его хозяин: ластиться к деду Тимофте, который появился перед домом. И не ошибся, так как нашел-таки в нем своего союзника и сразу же успокоился.

Пес подался в будку и важно сел там, положив голову на лапы. А когда Тик простился с дедом Тимофте и бросился вслед за черешарами, он величественно вышел из будки, спокойно прошел через ворота, то есть только красиво продвинул голову и посмотрел вслед своему хозяину. А убедившись, что тот уже далеко, решил: за ним! Быстро!

Первой ошибкой Цомби было то, что он, вместо того, чтобы лишь прокрасться под заборами, держался серединой дороги. Тик сразу увидел его, хорошенько обругал и прогнал назад. Другую ошибку пес сделал на шоссе. Хотя и бежал он кюветом, так как уже набрался ума, но, услышав какой-то необыкновенный гам, заинтересованно выдвинул голову и увидел, что его хозяин вытянулся посреди дорожной пылищи. Думая, что с ним произошло что-то плохое, он мигом бросился к нему на помощь. Тик споткнулся о камень и упал, он — который мог во весь дух бежать густейшим лесом и не зацепить ни одной ветви. А здесь на тебе, такой позор, еще и при свидетеле. И он тот камень, о который споткнулся, метнул в Цомби.

Третью ошибку пес допустил возле барьера. Какие-то никчемные шавки стали выступать перед ним, то есть окружили его с намерением покусать и подергать за шерсть, и у него не было другого выбора, как начать ссору с ними. И началась возле барьера такая драка между собаками, которой еще никто не видел!

Здесь Тик вторично швырнул камнем, но на этот раз его можно простить: может, он целился в бойцов, а не в арбитра, который был уже в стороне от схватки. Однако оскорбления Тика адресовались именно ему, Цомби, в особенности эта: «А, никчемная шавка! Ну-ка, марш домой в будку!» Ведь она не могла касаться драчунов, так как драчуны, ясное дело, не имели дома, а если даже имели дом, то не имели будки…

Случилось и еще несколько других неприятностей, но он все равно добрался, наконец, до второго моста.

Здесь грусть, сожаление и горе все сразу напустились на малыша. Не надо было ему ни слов, ни жестов. Пес ощутил это сразу. За один миг он оказался возле него. На этот раз хозяина покорила его преданность:

— Что нам теперь делать, упрямый поганец? Куда нам направляться? Направо? Налево? Куда?

Цомби неуверенным взглядом уставился в какой-то столб. Собака не была совершенным представителем собачьего племени. Пес имел много хороших качеств, в частности отмечался умом, в самом деле несравненным, вместе с тем почти полностью был лишен нюха; он никогда не тренировал его, так как считал весьма грубым и весьма специфически собачьим. Малыш когда-то согласился с ним и даже никогда не ставил в укор. И вот теперь…

— Что будем делать, Цомби? Разве не видишь, что никто нам не поможет?

Цомби все-гаки на какую-то минуту превратился в полицейского собаку, но просто так, для формы, лишь бы никто не подумал, словно он не хочет поискать правильной дороги, так как нюх его был развит только в трех направлениях: на кота, на пищу и на Тика.

— Ну? Нашел что-нибудь? — нетерпеливо спросил Тик.

Собачья морда была такая растерянная, что парень вторично даже не переспрашивал.

Так они и стояли вдвоем возле моста, подавленные и несчастные, словно нищие из давних немилосердных времен, как неожиданно обоим показалось, что вдали слышится какой-то шум. И в самом деле, там что-то виднелось. Через пять минут томительного ожидания они увидели подводу, а еще через пять минут подвода остановилась возле них.

— Добрый день! — сказал Тик, сопровождая свои слова очень вежливым жестом. — Не знаете ли вы, какая дорога ведет к Черной пещере?

— Неужели ты хочешь пойти туда? — в свою очередь спросил его дед, который сидел на телеге. — Туда очень далеко. Иди-ка сюда, садись возле меня, я отвезу тебя в город, так как тебя уже разыскивает мама вместе со всеми соседями! Давай, давай!

Малыш покраснел, но только на миг, так как в следующий миг к нему пришла спасательная мысль:

— Кто говорит, что я иду к пещере?.. Не-е-ет! Я поспорил со своим двоюродным братом на три кило абрикосов и на два кулака. Я говорю, что дорога — правая, а он говорит, что эта, которая ведет влево…

— Ты выиграл, — сказал дед, очень пораженный подробностями, которые ему рассказал малыш. — Ну, сорванец! Ты не иначе…

— Нет, дедушка! — заторопился с ответом Тик. — Где там!.. Вы говорите, что надо направо… Благодарю…

— Садись на подводу, говорю тебе, и поедем домой, слышишь?

— Я слышу очень хорошо! — ответил Тик, отбегая от него. — Но я не поеду с вами к городу. Неужели вы думаете, что мой отец такой же добрый, как и вы?

— Ну, будь здоров, сорванец! — обругал его на свой лад дед, и улыбка скользнула ему под усы.

— Но я пойду по левую сторону! — крикнул ему малыш, а потом еще и показал языка.

Однако не язык разозлил деда, а то, что сорванец разгадал его хитрость.

— С каких пор это ты стал такой мудрый, парень?

— С того времени, как узнал о правильной дороге. — Тик считал своей обязанностью ответить старику и пошел дорогой с левой стороны.

Зеноага — глубокая обрывистая впадина, словно яичная скорлупа, окруженная лысыми и хрустальными скалами, как констатировал Ионел. А по измерениям Лучии высота холмов, окружающих плато над уровнем моря, приближалась к 1200 метров. На этой высоте братски росли буки и пихты. Буки здесь были высокие и стройные, словно пихты, с симметрично расположенными ветвями. Только белый цвет коры, словно цвет утренних тучек, и широкие листья отличали их от пихт.

Черешары остановились отдохнуть на одной из лужаек, поросшей шелковистой травой. Там они сняли свою кладь, там же устроили роскошный обед — он хотя и приготовленный из холодных продуктов, но благодаря сноровке двух хозяек выдался им по-гурмански изысканным.

Неподалеку журчал ручеек; термосы быстро наполнились водой из него, а опустели еще быстрее, потом снова наполнились, но на этот раз уже для научных опытов Лучии и Ионела. Каждый из них упрямо досказывал в научном диспуте свое, но наконец вода стала «железисто-газированная», и это удовлетворило обоих.

Очарованные своим большим научным открытием, а еще больше обрадованные своим собственным поведением перед открытием, они со вкусом выпили воду. Потом, беспечные, очень утомленные, черешары раскинулись на траве, после того, ясное дело, как устроили по всем правилам постели под недремлющим надзором Лучии.

Отдых был необходим, как и любая, даже очень приятная, работа. Полтора часа никто не имел права даже пошевелиться на постели, но никто не имел права вылеживаться хоть одну секунду после сигнала будильника, который Дан мысленно послал к черту.

Никто не возражал против программы, только Урсу, кажется, что-то немного беспокоило. Такое впечатление сложилось у Лучии, и она молча решила зорко присматривать за ним, так как опасалась, как бы он не покинул лужайку. К счастью, Урсу укладывался на краю Зеноаги, и Лучия облегченно вздохнула. Чтобы оставить лужайку, парню надо было бы перепрыгнуть через всех, а это, бесспорно, привлекло бы хоть чье-то внимание. Другой дороги не было, так как с противоположной стороны была страшная пропасть.

Немного времени спустя, Лучия проклинала себя за то, что никогда не видела знаменитых на весь город акробатических упражнений Урсу. Откуда ей было знать, что два спортивных клуба присылали в город своих эмиссаров, лишь бы переманить к себе чемпиона школы по гимнастике? Прошло лишь несколько минут после сигнала к общему обязательному отдыху, и Лучия, решив спросить что-то у Урсу, а на самом деле убедиться, на месте ли он, увидела только пустую постель над самой пропастью. На какой-то миг ее парализовал страх… Неужели? Это ее нерешительность оказалось фатальной. Когда они с Виктором потом подошли ближе к обрыву, чтобы заглянуть туда, то не увидели ничего, даже следа Урсу.

— Жаль… — прошептал Виктор. — Я видел чудеснейший спектакль…

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты никогда не видела, как Урсу делает упражнения на перекладине или на трапеции?

— Нет! И мне очень досадно, если ты именно это имеешь ввиду…

— Я думаю, эта Зеноага, с каких пор она и существует, еще со времен обезьян, если они когда-нибудь были здесь, не видела лучшей демонстрации акробатики.

Лучия была здесь как раз, чтобы искать доказательства и контрдоводы за и против существования антропоидов, но вспомнила, что они лишь начали программу обязательного отдыха, а она отвечает за выполнение этой программы.

Виктор нисколько не преувеличивал, сказав об акробатическом спектакле Урсу. Парень выработал план бегства еще тогда, когда готовил постель и ждал только благоприятного момента, он-таки и спровоцировал его, бросив камешек возле Лучии. Девушка начала рыскать удивленным взглядом по траве, а он тихонько, без шума метнулся к краю обрыва, стал правой ногой на какое-то выступ и… исчез в пропасти. Именно в тот миг, когда весь вес тела еще приходился на край того выступа, он схватился левой рукой за ствол пихты, а когда правая нога скользнула с выступа и тело начало падать, он повис на долю секунды на левой руке, а свободной ногой зацепился за ветвь. Урсу облегченно вздохнул. Тяжелейшее позади. И пока что тревоги не поднял никто! Далее — уже детские игрушки. Он перелетел и схватился за ветвь другой пихты, перепрыгнул потом еще на одну, потом снова и снова. Он уже был на противоположном краю Зеноаги, когда Лучия и Виктор остановились возле его постели. Никто из них не заметил, как Урсу помахал им на прощание с противоположного края Зеноаги, так как именно туда они и не смотрели. Они искали его на ближайшем ребре, между пихтами на крутом склоне, в пропасти, метров на тридцать дальше, и даже вообразить себе не могли, что он даже не там.

Помахав еще раз в направления привала, Урсу отправился на разведку. Прежде всего он определил несколько ориентиров, которые должны были помочь ему при возвращении, потом высмотрел давно неисхоженную тропинку, о чем свидетельствовали трава и цветы посреди нее. Очень капризная и непостоянная, она ошеломила его своими изгибами и крюками. Натолкнувшись на какой-то ручеек, который и ребенок перепрыгнет, тропа изгибалась вбок на двадцать — тридцать метров; любой скальный выступ она обходила далеко; встретив пригорок, который можно было бы преодолеть двумя-тремя прыжками, она снова испуганно бросалась вбок возле его подножия. Даже Дан проигнорировал бы такую тропу. Этот аргумент оказался для Урсу убедительным, и он сошел с капризной тропы — пусть бежит себе в дол.

Дорога, которую выбрал Урсу, была сперва легкая — маленькие платы, накладываясь одна на одну, лежали словно широкие ступени, но по тому, как он поднимался, она становилась настоящим мучением. Деревья, валуны, неожиданные подъемы и спуски, потоки, бесчисленные трещины — все это вместе создавало докучливые преграды, которые не давали ничуть отдохнуть. Он даже начал жалеть, что отказался от тропинки… С каких пор здесь не ступала человеческая нога?..

От этой мысли Урсу встрепенулся. До сих пор он продвигался только вперед, все внимание — на поиск надежного места, куда можно поставить ногу и за что можно схватиться руками. Сейчас же глянув на все, он залюбовался красотой и богатством пейзажа. Цвета и запахи цветов словно соревновались между собою, а под желтой листвой роились разнообразнейшие птицы.

Не долго думая, он собрал красивейшие и невероятнейшие цветы, подобрал на сухом листе несколько удивительных букашек, которых не видел до сих пор, и среди них исполинского рогатого жука с клыками толщиной с палец и огромным рогом.

По дороге назад Урсу, собирая «украшения», которыми он хотел задобрить Лучию, неожиданно наткнулся на какую-то тропу. Она чуть виднелась между травой и валунами. Это была та самая тропинка, с которой он сошел. Неожиданная встреча утешила его, в душу нахлынула волна нежности. Было такое впечатление, словно он встретил давнего приятеля.

Урсу пошел тропинкой в дол, и вскоре его радость встречи с дорогой была награждена — за одним из поворотов он наткнулся на скопление скал, которые за несколько минут подарили ему настоящую коллекцию образцов породы. Готово! Теперь можно не бояться Лучии! За такое богатство, которое у него в руках и карманах, можно купить себе все индульгенции… Оставалось сделать последний обзор окружающей местности и можно возвращаться на Зеноагу.

Урсу всегда заранее выбирал себе дерево, которое облегчало бы ему обзор. Сейчас он тоже нашел его на какой-то лужайке, далековато от места отдыха — исполинский бук, который высился над своими братьями кругом. Парень даже не заметил, как оказался на его вершине. Он невольно повел глазами: лучшего места здесь не было. Потом начал тщательно, внимательно, напряженно, без поспешности изучать главнейшие направления.

На севере поднималась прядь гор: голые или заросшие лесом шпили, островерхие, словно зубы, холмы. Где-то там и вход в пещеру. «Самое многое — десять километров», — подумал Урсу.

Скользнув взглядом ниже от гор, он увидел километра за два от себя впадину, похожую на корабль. Это Зеноага. Само место привала было плохо видно, так как деревья заслоняли его, словно щит. По правую и по левую сторону лес стоял такой густой, что нельзя было ничего различить. Только деревья, деревья, деревья. Но где-то на окраине, по правую сторону, разведчик открыл, изучая складки рельефа, глубокую долину — итак, там есть речка. Зафиксировав направление, он направил взгляд на долину, туда, откуда пришли черешары. Долина виднелась, словно на ладони, вплоть до второго каменного моста, о котором он скорее догадался, чем увидел его. Увидел он и извилистую ленту дороги рядом с серебряной лентой речки и дорогу, которая вела к Зеноаги…

Разведчик неожиданно напряг зрение. Ему показалось, что он увидел какое-то пятнышко на дороге к Зеноаги. Пятнышко двигалось так, словно ползла вперед мурашка. «Вероятно, путешественник», — подумал Урсу, но не успел докончить мысль, как позади этого подвижного пятнышка увидел еще одно.

Урсу ощутил, как в нем шевельнулось странное беспокойство. Он до боли напряг зрение и по меньшей мере минуту вглядывался в оба пятнышка.

Наверное, пора уже сказать, что зрение у Урсу было феноменальным. Учитель астрономии проверил его однажды, попросив найти ночью, как это делают арабы, знаменитую звезду Алькор. Только уважая учителя, Урсу не рассмеялся: звезду он видел очень четко. Второе испытание проводилось, словно настоящий ритуал. Надо было найти в Северном Кресте на вершине четырехугольника, который захватывает и Денеб, красивейшую звезду из созвездия Лебедя, очень маленькую звездочку, названную 61-я Лебедя, она одна из тех, которые ближе всего находились к Солнечной системе. Урсу увидел и ее без всяких трудностей. Проверка закончилась после того, как была найдена еще одна знаменитость на небесной сфере — непостоянная Мера Четти…

Учитель был ошеломлен: в самом деле, острота зрения Урсу выходила за пределы возможного. Мало кто из смертных мог похвалиться таким зрением.

Разведчик до слез утомил глаза, но то, что он увидел, было в тысячу раз важнее, чем открытые за одну ночь знаменитейших украшений звездного мира.

Гонимый своим открытием, Урсу во весь дух бросился к Зеноаги. Его товарищи лишь несколько минут назад встали и начали готовиться к строгому полевому трибуналу. Опоздай он хоть на миг — и приговор был бы вынесен заочно.

Ему разрешили воспользоваться правом защиты… и Урсу начал доставать из карманов и карманчиков все, что он насобирал во время своего странствия. И все молча, без одного слова. Только энергия и упорство Лучии остановили готовый начаться горячий спор возле сокровищ, принесенных беглецом. Остроты быстро утихли, бегство Урсу забыли или просто замолчали его, и послышались даже похвалы… Атмосфера снова стала дружеская и непринужденная. Урсу осмелился попросить добавки еды. — А ты не можешь подождать? — спросила Лучия доброжелательным тоном.

— Ни секунды! — изрек он. — Лишь бы ты знала, как я намучился, пока собирал образцы! Я прорыл настоящие туннели… А этот голубой цветочек, словно звонок… Я едва не разорвал себе мышцы…

Лучия вынужденна была уступить настояниям и достала из вещевого мешка, какой все время держала при себе, пакетик с сухим пайком. Она давала его неуверенно, но дала…

— Может, найдешь еще один…

— Довольно! — отрезала Лучия.

Это «довольно!» было весьма решительным, и Урсу не настаивал. Но ведь была еще Мария! Она возникла перед ним.

— А мне что ты принес? — начала она.

Какая неприятность! Для Марии Урсу не захватил ничего. Все, что он собрал, лежало сейчас возле постели Лучии. Парень покопался в карманах, но не нашел ничего. Ни камешка, ни листочка…

— Мне ничего не принес… — нахмурилась Мария. Урсу неожиданно оживился, словно на него брызнули живой водой, даже повеселел:

— И для тебя кое-что имею!

— Что? Где? Покажи! Давай сюда!

— Сейчас не могу… — подмигнул он ей. — Подожди до вечера… Когда будет смеркаться…

— Ага-а! Я знаю… Ты не хочешь признать, что забыл обо мне, и надеешься, что до вечера найдешь что-то по дороге… Я не ждала такого от тебя!

— Честное слово, Мария… Если я тебе говорю… Поверь мне…

— Не верю! Я больше тебе не верю!

— Тогда… Пожалуйста, дай мне что-нибудь поесть… Может, у тебя осталось…

Мария даже рот разинула. Только и была в состоянии сказать:

— Ты обалдел?.. Или, может, не ел? Кто знает?…

— Ты угадала!.. Именно так: кто знает…

— У меня только корочка хлеба, если этого тебе довольно… Кажется, есть еще один помидор… кусочек брынзы… И будь здоров…

— Прекрасно! А кусочка «будь здоров» не надо… И вечером будешь иметь такой подарок, на который и не надеешься…

Мария покопалась в рюкзаке и протянула Урсу остатки обеда, умышленно отказываясь смотреть на голодного:

— Ты Лучию благодари… Если бы она не ввела в обязанность нам не выбрасывать остатков…

— Благодарю вас обеих… Вы очень порядочные девчата, хозяйственные, добрые, пусть…

— Ага! А сейчас мне скажешь? — внезапно набросилась на него Мария.

— Что тебе сказать? — вытаращил глаза Урсу.

— Ага-а-а! Ты уже забыл?.. Вот ты какой…

— Ну, Мария! — начал умолять Урсу. — Только… вечером… Даже еще до захода солнца… Но сейчас не могу, честное слово…

— Кажется ты кое-чего набрался у Петрекеску… Ну и ладно, что не хочешь!

Тем не менее Урсу не ответил. Он помрачнел, Мария отошла. Но не о ней он сейчас думал. Девушка быстро просветлела, и теплая искра мелькнула у нее в глазах. Мучительный вопрос исчез. Оставалась только ответ, короткий ответ.

Когда черешары покинули Зеноагу, Урсу замедлил шаг на какую-то минуту: словно для того, чтобы немного поправить свою кладь. Но когда друзья скрылись за поворотом и исчезли из поля зрения, он вскочил, словно ошпаренный. Покопался в вещевом мешке, достал что-то, бросился бегом тропой в долину и вскоре исчез за деревьями. Всего за две минуты возвратился очень удовлетворенный, поправил багаж и весело подался вслед за свой друзьями.

Он догнал их, тяжело дыша, именно там, где тропа раздваивалась. Но они были не одни. Две особы неожиданно переступили им дорогу: высокий чабан, который стоял, опираясь на толстую суковатую палку, и рядом с ним подпасок лет десяти, наверное, его сын. Оба — словно окаменели на горе, склонившись на свои посохи. Отара в долине звенела колокольчиками.

— Которой дорогой лучше пройти к Черной пещере? — спросил Дан чабана с посохом.

Тот, не пошевелившись и не сделав малейшего жеста, даже не мигнув, мягко ответил:

— Это для какого человека лучше… Может, для тебя подошла бы и та, что по правую сторону… А ему, — он показал на Виктора, — подошла бы вторая.

Пастух был скуп на слова, неразговорчивый, раскрывался не сразу. Лучия попробовала уточнить: — Дорога по правую сторону длинная?

— Да где… Длинная!.. Это как сказать… Вот смотрите… Отсюда к буку, вон тому, что возле отары, столько же, как и от бука сюда… или скажете, не так?

— Это же и так ясно, словно день… — Ионел попробовал подстроиться под язык чабана.

А чабан, не пошевелившись, даже не видно было, чтобы губы его шевелились, ответил:

— Где там… А бегите-ка вниз к буку и смотрите на часы, за сколько добежите… Потом возвращайтесь назад и снова смотрите на часы, и увидите, за сколько пробежите… Это не одно и то же…, или скажете, что не так?

Ионел, а вместе с ним и остальные черешары, ощутили себя в затруднении. Мудрый был чабан, не пустомеля, как казалось сперва.

— Так оно и есть, как вы говорите, — признал Дан его справедливость.

— А как же!.. Теперь и вы будете знать, почему мы, горцы, определяем дорогу не длиной, а временем…

— И когда мы придем туда, если пойдем направо? — Дан под новой формой вернулся к старому вопросу.

— Если сейчас солнце над горой, то я сказал бы, что до сумерек дойдете до Черной… Если будете идти так, как полагается людям вашего возраста, ясное дело…

— А если пойдем по левую сторону? — спросила Мария.

— Той?.. Так… Если пойдете той дорогой… то до сумерек дойдете к Черной…

— Итак, мы можем идти любой дорогой, — определила Лучия. — Это одинаково…

— Где же… Конечно, что так! Только та, что по правую сторону, немного лучшая…

— Той, что по левую сторону? — спросил Урсу.

— Так… и немного более тяжелая, но поднимается прямо.

Черешары в конце концов выяснили характеристики обеих дорог, которые вели к Черной пещере.

— А вы что нам посоветуете? — попробовал Виктор заинтересовать чабана.

Лишь тогда чабан впервые пошевелился: передвинул посох под другую подмышку.

— Так… Это уже другое… Кто хочет совета, тот его спрашивает… Я вам посоветовал бы идти более спокойной дорогой…

— Конечно, мы пойдем ею! — сразу же подскочил Дан. — И мы очень благодарны вам…

Однако чабан не имел времени отвечать в знак благодарности. Он молниеносно метнулся, не выпуская из рук посох, вниз, так как овцы, ощутив себя без надзора, бросились врассыпную и оказались возле пропасти. Вслед вскочил и маленький подпасок.

— Которой дорогой мы пойдем? — спросила Лучия.

— Так мы уже решили! — вылез Дан. — Спокойной дорогой, то есть по правой стороне.

— Проголосуем! — предложила Лучия. — Кто за то, чтобы направиться по правую сторону, прошу поднять руку!

Дан поспешил поднять руку, но с удивлением вынужденное был признать, что его никто не поддержал.

Черешары пошли к пещере, взяв по левую сторону. Впереди, весело насвистывая, шел Урсу… За ним Дан, тяжело дыша и бормоча непонятные слова… скорее похожие на проклятия.

Возле поваленного дерева под Зеноагой остановились два очень утомленных существа. Прошло не очень много времени, как они ощутили голод.

Так бывает только в сказках. При подходе к каменному кораблю Тик увидел на очень видном месте пакет. Он не мог бы обойти его даже с закрытыми глазами, и малыша весьма заинтересовала позиция, в которой был тот пакет, и странное поведение собаки. Цомби превратился в незыблемую вертикальную стрелу… так как пакет висел на ветви пихты, пристроенный так, что его не мог бы обойти даже слепой, идя тропой: обязательно ткнулся бы в него носом.

Отметив это, малыш подошел к пакету и с удивлением увидел, что тот адресован именно ему! Имя адресата, выписанное большими печатными буквами, видно было издали: «ДЛЯ ТИКА».

Снять пакет можно было лишь расщепленной на конце палкой. Он быстро нашел ее, и таким образом пакет прибыл по назначению. Кто его прислал?.. Обертка из плотной бумага не говорила ничего, но малыш знал, что в дебрях водятся и добрые феи, а не только лес и деревья…

Догадывался ли он, что там, в пакете? Почему он сразу подумал о доброй мавке, а не о лесной маме?..

Тик скосил глаза на Цомби и по тому, как тот шевелил кончиком носа, догадался, что у него в руке пакет с пищей. Он осторожно развернул его, под внимательным надзором пса, и увидел, что в плотной бумаге завернуты три куска хлеба, несколько кусочков колбасы, два помидора, комочек брынзы, три бисквита и одно яблоко.

Мальчуган, не задумываясь о кулинарных вкусах доброй феи ни на миг, набросился на это богатство, не забывая делиться всем, чем можно, со своим замечательным советчиком Цомби: хлебом, колбасой, а в особенности, к сожалению, бисквитами.

Жадно проглотив все, Тик искренне поблагодарил добрую мавку. Без ее подарка кто знает, что было бы! Господи, как его донимал голод! Как у него пекло в желудке! И не хватало силы во всем теле, а в особенности в ногах! Иногда даже казалось, что у него начались видения. Несколько раз, пока поднимался к Зеноаги, он словно видел, как в листве деревьев пошатываются под ветерком сосиски, окорока, галушки, черная смородина и еще видимо-невидимо всякого съедобного… Но на самом деле то были только сучки, поломанные ветви, шишки или просто листва. — Ох, и ужасный же голод он испытал! — вспоминал малыш, наслаждаясь помидором.

Однажды Тик даже подумал — не попросить ли добрую фею превратить все дебри в тропический лес с пальмами и кокосами… но не решился произнести вслух свою просьбу, опасаясь, что тот лес будет переполнен отвратительными и злыми животными.

Оба существа возле поваленного дерева закончили есть вместе. Взгляды их встретились, но малыш пересилил волну нежности, которая накатила на него. Солнце уже переходило через горы.

— Ну, так как? — обратился хозяин к своему советчику с покорными ушами. — Дойдем уже до Черной пещеры?

Хвост Цомби ответил очень уверенно, а чтобы не оставалось ни единого сомнения, морда тоже подтвердила согласие.

— Ну, если так, — набросился на него малыш, — то почему ты медлишь, бездельник? В дорогу!

И они оба пошли в дорогу — тропой, которая вела в горы. Шли они так, как говорится в сказках, долго ли коротко ли, как в скором времени оказались на поляне, где тропа была похожа на змеиный язык, то есть раздваивалась. Тика словно укололо что-то в сердце.

Солнце уже клонилось к закату, а кругом был только лес и нигде ни следа человеческого. Только лес, деревья и угрожающие чащи. Вмиг Цомби навострил уши. Секундой позднее напряг слух и его маленький хозяин. Где-то не очень далеко словно слышались голоса. Не медля, но осторожно, Тик подался туда, откуда доносил гул. Остановился возле долины. Внизу увидел две фигуры, одну маленькую, вторую большую, они стояли, опершись на палки. Это были два чабана, мимо которых, кажется, время текло, не касаясь их.

Тик все-таки начал спускаться, но помнил утреннее приключение: встреча со злым старичком побуждала его к тройной осторожности. Посреди склона остановился. Далее идти было опасно. Отсюда он хорошо видел обоих чабанов и мог услышать ответ. Хотя ему и показалось, что они оба вылеплены из глины, он-таки рискнул спросить:

— Вы не знаете, которая дорога ведет к Черной пещере?

Не пошевелившись, не сделав ни одного жеста и, кажется, даже не приоткрыв губ, подпасок ответил мягким голоском:

— Почему же нет?.. Ты хочешь сказать — к Каменистой?.. Так… Обе могли бы привести туда…

— А которая лучше? — настаивал малыш.

— Так… Это как на какого человека, — рассудительно ответил маленький чабан. — Тебе бы, может, подошла и та, что по правую сторону, а… а… может, лучше была бы вторая… Тик очень спешил, что бы переспросить, кому какая. Интересовало его другое:

— Которая длиннее?

— Да где там… Длиннее!.. Это как сказать… Видишь… отсюда вон к тому буку, который в долине…

Но тот бук был так близко от него, что подпасок в конце концов пошевелился: повернул голову к своему отцу, очевидно, прося взглядом выручить его.

Тику пришла спасительная мысль:

— Вы не видели, куда пошли ребята, которые прошли здесь перед… нами?

Последнее слово Тик употребил умышленно: пусть чабаны думают, словно он посланец группы, которая пошла в горы. И правду говоря, не солгал: разве они не вдвоем ищут дорогу к пещере?

Чабанец передвинул палку под другу подмышку:

— А-а… Они пошли спокойной дорогой…

— Спокойной? — пришел в изумление Тик.

— Правой дорогой…

Бросив на ходу «Благодарю!» и энергично гаркнув на собаку, которого сбила с толку незыблемость обоих чабанов, малыш снова тронулся в дорогу. Ему не надо было долго растолковывать выражение подпаска: спокойная дорога. Дорога в самом деле была мягкая, вялая, она словно хотела незаметно просочиться между всякими преградами, все время огибая их.

Так ли, сяк ли малыш добрый отрезок времени шел этой дорогой, но когда встретил обрыв шириной лишь метров десять и глубиной всего метров с два, от которого тропа испуганно метнулась вбок, он не смог преодолеть себя и решил сократить дорогу. Перейдя обрыв, а потом снова натолкнувшись на тропу, Тик сделал подсчеты, которые его очень утешили: он выиграл почти полкилометра! То есть больше минуты. Ободренный успехом, он еще несколько раз сокращал таким образом дорогу, а потом снова находил дружескую тропу.

Но вот перед ним появился выступ, похожий на горб верблюда. Парень почти весело покинул тропу, считая, что найдет ее во впадине между двумя горбами. Он поднимался, спускался и снова поднимался, но на утерянную тропу не попадал. Немного напуганный тем, что солнечный диск уже не грел и даже не светил с такой силой, как днем, малыш допустил огромную ошибку, ища тропу только впереди, возле подножия верблюжьего горба. Вперед!.. Но он натыкался на деревья, на скалы в чаще, все их надо было обходить, и Тик продвигался куда угодно, только не вперед. Когда же ему пришла в голову мудрая мысль, было уже поздно. Нигде и следа ни верблюжьего горба, ни даже какого-либо возвышения. От солнца осталась только розовая полоса, да и та торопливо исчезала. Малыш быстро повернулся лицом на заход, лишь бы успеть зафиксировать основные стороны света. Но для чего ему сейчас главные направления, когда он не знает точно, где пещера? И как ему ориентироваться на север или на юг, когда кругом лишь деревья, похожие, словно враги, одно на другое? И как определять направления, когда исчезнут последние отблески солнца?.. Вопросы кололи его остро и чувствительно, словно копья.

— Дорогой Цомби… — начал он скулить. — Кажется, мы заблудились в лесу…

И лишь теперь малыш понял, как плохо бы он сделал, прогнав пса домой.

Цомби, ощутив беспокойство хозяина, начал ластиться к нему и тыкаться влажным носом в его прохладные колени. Они медленно пробирались между деревьями на север, и малыш еще храбрился, покуда тени деревьев не начали удлиняться, а лесная чаща стала еще темнее.

Он вздрогнул от первой волны страха, но она не смогла его сломить. Мальчуган упорно пробивался на свой воображаемый север. Что-то подсказывало ему, что пещера на севере, но никто не мог подсказать, в каком направлении север. Никто, так как солнце уже зашло, и даже отблесков его не было видно на небе, заслоненном лесом. Когда начали вылетать со своих разбуженных тьмой гнезд первые совы, малыш ощутил, как страх пронзает ему грудь. Ноги его обмякли, и когда он останавливался где-то, на какой-то запоздалом пятне света, страх начинал впиваться в него своими грозными когтями. А нельзя ли закрыть глаза?.. Нет, нельзя! Его взгляд всюду усматривал странные фигуры, которые угрожающе раскачивались под ветром, который налетел неизвестно откуда. А в добавок — странные вопли ночных птиц, которых будила тьма. Весь лес, добрый и переполненный красками лес выпускал из своих скрытых ущелий жутких существ. Десятирукие великаны, горбатые сухие бабы с растрепанными волосами и с когтями, которые могли достать вплоть до сердца, звери с выгнутыми клыками, девятиглавые драконы со свистящими языками — и все это двигалось, танцевало, скрежетало и хохотало все время со всех сторон. Перепутанный малыш схватил пса на руки, старался оградится от непонятных, бесформенных и кусачих обидчиков и бежал, не зная и не разбирая дороги. А лесные чудовища заслоняли ему путь, били его по лицу хвостами, царапали когтями, лизали отвратительными языками. Два изможденных живых существа, словно слившись одно с другим, оказались под полной властью темного леса. Какое-то трудное и теплое хлопанье крыльев приближалось к ним, где-то неподалеку звучали зловещие вопли, словно стоны. Какое-то мягкое крыло ударило малыша в грудь, собака, заскулив, вырвалась у него из рук и побежала прочь.

Одинокий, не имея рядом ни одной живой души, малыш, всегда такой веселый и непоседливый, закрыл глаза, ждал наиболее плохого, и окаменел… Но сразу же собрался из последних сил, последним стремлением, последним теплом, которое еще оставалось в нем. Помогая себе руками, он направился вперед шаг за шагом, шаг за шагом… и вдруг почувствовал рядом радостное скуление, а возле ноги ощутил знакомое дыхание. Это полоска света в воздухе, что ли? И Цомби прилепился носом к какому-то утоптанному месту с низенькой травой.

Ведь это же тропа!.. Но куда ею идти? Где север?.. Направо?.. Налево?.. Свет до сих пор дрожал на тропинке… А если лесные уродцы снова набросятся на него?.. Малыш ощутил, как его окаменелое тело пронзал холод… Он посмотрел вокруг, глянул на небо, которое покрылось голубоватыми пятнами, и невольно двинулся по тропе, дрожа и ожидая, что вот-вот ему в плечи вопьются холодные когти и клювы.

Черешары выбрали место для ночлега на широкой лужайке метров за пятьсот от входа в пещеру. Ловко поставили две палатки: одну большую — для ребят, вторую маленькую — для девчат. Быстро приготовили ужин, превратив его, как все решили днем, в роскошное пиршество. Все происходило в какой-то домашней и товарищеской обстановке при уникальной декорации, на редкость нетронутой и величественной. Они оказались словно на дне своеобразного казана, вокруг высились исполинские острозубые скалы, от деревьев веяло прохладой, и все это покрывали краски сумерек, которые переливались у них над головами.

Смельчаки были доброжелательны и сердечны: они пришли к пещере вместе с сумраком, подготовили место для ночевки, все здоровые, еще не голодные, и усталость медленно исчезала… Так!.. День еще не закончился, и свет не погас совсем, им оставалось сделать несколько дел, вообще приятных, некоторые из них даже веселые, а были немного и более тяжелые, с ними не каждый мог бы справиться. И роли уже давно распределены.

Итак, пока Урсу и Виктор подались с топорами у лес, чтобы выбрать дерево для плота. Лучия и Дан, работая почти наугад коротенькими экскурсионными лопатками, отгребли траву и листву по кругу между двумя палатками и начали копать внутри этого круга овальную яму. Ионел и Мария носили охапками хворост, словно остерегаясь один одного.

— Довольно! — остановила их Лучия. — С тем, что вы принесли, можно пережить полярную ночь…

Она уже хотела была разжечь огонь, но Мария вдруг остановила ее:

— Погоди! Сейчас еще нельзя разжигать!

— Почему? — пришла в изумление Лучия.

— О-о-ох! Холодная душа ученого! Ты не понимаешь, что огонь не имеет тех чар, если его разжечь не тогда, когда ляжет тьма, когда начинают мелькать звезды и сбрасывать искры в костер, а все со страстными глазами ждут дыма!..

— Тс-с-с! — оборвал Дан поэзию Марии. — Оставим в покое эту сороку и лучше послушаем дрозда.

Если бы девушке с черными косами и голубыми мечтами не хотелось послушать дрозда, то сколько стрел, а может, даже когтей воткнулось бы сейчас в Дана!

Но от опушки к палаткам донеслось кроткое пение — печальная песня дрозда. Мария забыла обо всем и вся и начала шептать:

— Птица, птица, ты летаешь… Злой мне участи желаешь… — И вмиг встрепенулась: — Я не хочу, чтобы она пела плохо! И пусть никто не поет! Скажи, Лучия!

— Светлая душа художника, — ответила Лучия. — Ты не понимаешь, не ощущаешь, что это поет не она, а… он, дрозд. Она высиживает яйца в гнезде, а он поддерживает ее песней. Там, на опушке, есть гнездо…

— Погоди! Сто-ой! — попросил Дан. — Лучия, если ты стремишься во чтобы то ни стало доконать нас, то опиши этих птиц. Но я тебя прошу, не забудь сказать, сколько граммов пуха у них на животах в первую неделю июля…

— А мне кажется, что описание дроздов могло бы быть интересным для нас… — бросился Ионел на помощь Лучии.

— О боже, мама родная! Браво, Ионел! У меня сложилось впечатления, что ты перепутал карманы. Вместо того, чтобы достать шутку, ты достал камень, гранит из тех архаических отложений. Не попади только им в голову человеку!

— Я нисколько не шучу! — разволновался Ионел. — А если ты перепутал рот с мельницей, то иди отсюда и мели в другом месте. Может, найдешь где-то щербатую бабу, которая живет только чаем.

— Лучше уже щербатая баба, которая живет только чаем, чем такой, как ты, который живет лишь занудливостью и покупает похвалы… Не думай, что ты наступил мне на мозоль. Я с тобой не шучу!

На счастье, из леса возвращались, таща за собою по громадной связке шестов, Виктор и Урсу. Кому там уже хотелось ссориться! Шесты нужно было привести в порядок, составить их перед палатками, развести огонь, перенести ближе к яме хворост, а здесь еще и Лучия.

— Проведем сбор! — произнесла она. — Без болтовни и без отклонений от темы. Пример подаю я. В повестке дня три вопроса. Первый: выбор руководителя экспедиции… Второй: мероприятия по безопасности экспедиции… Третий: следствия этих мероприятий… И потом, вы знаете, что нас ждет: то, то называется сон.

— А костер? — запротестовала Мария.

— Костер? Он останется на усмотрение руководителя. Согласны?.. Итак, готовьтесь к голосованию…

Ионел распределил бюллетени — клочки бумаги, Лучия — карандаши… цветные, Дан держал урну, то есть карманный стакан.

— А сейчас называйте кандидатуру руководителя! — попросила Лучия. — Начну я: я предлагаю Ионела! Если кто-то хочет…

— Я! — подала голос Мария. — Я предлагаю Виктора…

— У кого есть еще предложения? — спросила Лучия раздраженным тоном. — Урсу!.. Ты хочешь что-то сказать?.. Чего ты так крутишься? Иди голосовать! И если ты считаешь, что мы играемся в бессмысленную формальность…

Но Урсу был весьма взволнован, чтобы затевать ссору. Его нисколько не интересовало, что хочет Лучия; он ощущал провокацию в ее словах, но не воспринял ее. Он еще раз глянул на вершины: солнце уже зашло, не было видно даже его лучей, и это ужасно обеспокоило парня. Он против своей воли подступил ближе к группе.

— У тебя есть какие-то предложения? — переспросила Лучия голосом, который предвидел новый взрыв.

— Тик! — невольно прошептал Урсу. Лучия припомнила утреннюю дискуссию между Урсу и Виктором:

— Очень хорошо! Если ты считаешь, что мы играем, и хотел бы подурачится, то лучше выйди из игры. Но я считаю, что это именно та возможность, когда тебя следует поставить на место! И немедленно!

Только такая несправедливость могла разозлить Урсу и довести его до того, что он сказал:

— А ты по какому праву ведешь себя как начальник? Тебя никто даже не предлагал!

— Если речь только об этом, то я ее предлагаю! — вскочила Мария.

— Тс-с-с! — вклинился Дан в первую секунду спора. — У меня тоже есть предложение: послушайте дрозда одну минуту…

Все посылки к ссоре неожиданно утихли. Не слышно было ни песни, ни шума, зависла тягучая гнетущая тишина.

Произошло то самое, к чему стремился Дан: за какую-то одну минуту покоя пламя угасло.

— Думаю, можно начинать, — сказал он. — Может, это и в самом деле игра, но мне нравятся красивые игры. Я говорю от своего имени, ясное дело… Но на самом деле…

— На самом деле, — подхватила Лучия, — это сильное серьезное дело. Думаю, время начинать голосование.

— Если это дело серьезное, а оно-таки в самом деле серьезное, — сказал Дан, — то я отказываюсь от этого карандаша. У кого еще коричневый карандаш? Мне кажется, что только у меня…

— У меня красный! — увидела Мария. — У кого еще красный? Итак, ни у кого!

— А у меня синий! — пришел в изумление Ионел.

— Ой, горюшко! — переполошилась Лучия. — Мои карандаши! Моя коллекция! Отдайте их немедленно назад! Это все было мне!

— Тебе?! — взвесил ее взглядом Дан. — Что было бы нам!.. Я читал, не помню уже в какой книжке, о некоторых выборах с цветами, мелом и местью…

— Может, лучше бы нам проголосовать руками на первых выборах… — сказала Мария.

— Я не согласен! — твердо прозвучал голос Ионела. — Это в самом деле начинает походить на игру… Довольно!

Довольно! За пять секунд записки всех шести избирателей были опущены в урну. Лучия вынуждена была включить фонарь, чтобы прочитать их. Тьма опускалась быстро.

— Виктор — три голоса… Ионел — тоже три… — сообщила Лучия.

Такой итог очень ее удивил. Она даже вообразить себе не могла, кто третий поддержал Ионела, и уже даже пожалела, что избиратели не воспользовались ее коллекцией цветных карандашей. Кто же третий проголосовал за Ионела?.. Дан?.. Урсу?.. Мария?.. Единственный, о ком она не подумала, был Виктор.

Но время подгоняло.

— Надо вторично провести выборы… — поторопилась она.

Но на этот раз очень твердо и категорически прозвучал голос Урсу.

— Нет! Голосование может подождать. Есть важнейшее дело!

Все ощутили приближение угрозы. Но голос Урсу сразу стал теплый и спокойный:

— Может, все не так и серьезно… Но, мне кажется, в лесу кто-то заблудился…

— Кто? — спросил у него ошарашенный хор.

— Тик! — ответил Урсу. — Я видел его у Зеноаги и оставил для него определенный знак. Если он до сих пор не пришел сюда… А, к сожалению, уже стемнело…

За какую-то минуту все черешары знали все, что видел Урсу с дерева, и что он сделал потом. Пораженная Мария спросила:

— Что будем делать?

Вечерние сумерки тем временем превратились в полный мрак.

— Сперва — костер! — распорядился Виктор. — Надо разжечь большой костер, чтобы его видно было издали!

— А самим стоять пеньками возле него? — негодующе сказал Ионел.

— Нам надо разбиться на две группы, — успокоил его Урсу, — и пойдем у лес двумя дорогами. Каждая группа с фонарем. По два…

— Но же мы можем образовать не две, а три группы, — быстро подсчитала Лучия.

— Урсу считает верно, — вмешался Ионел. — Надо кого-то оставить здесь, поддерживать огонь.

— Нет, нет, мы-таки можем образовать три группы, так как у нас три фонаря, — сказал Виктор. — Урсу — одна группа, а остальные — две группы по два человека. Я с Марией…

Вмиг послышалось потрескивание хвороста, и исполинское желтое пламя метнулось к небу. Ионел разжег костер.

— А я с Даном! — сказала Лучия. — Ионел останется возле огня! Все! Берем фонари!

— Одну секунду! — попросил Виктор. — Надо договориться о сигналах. Каждый будет выкрикивать свое имя, чтобы мы могли определять направления. Каждую минуту или через полминуты. Звук «А» — будет означать тревогу, а «Б» — то, что Тика найден.

— Идем! — воскликнул Урсу, оглядываясь.

Все случилось за несколько минут. Огонь возле палаток полыхал высоким пламенем. Ионел все время подбрасывал хворост, и ни одна опасность не угрожала здесь ничем. Яма была выкопана после того, как измерили розу ветров. Ночные разведчики углубились в лес тремя дорогами: Лучия и Дан — по тропе, Урсу — по правую сторону от них, Виктор и Мария — по левой дороге. Выкрикивая через определенные интервалы свои имена, они продвигались вглубь леса, гонимые страхом и надеждой.

Малышу мигнул ясный лучик в его грозном положении. Вспомнив, что мох на деревьях почти всегда с северной стороны, он преодолел страх и руками ощупал кору на нескольких деревьях. Ощутив там и сям на кончиках пальцев шелковистый ворс, он снова вернулся на тропу, которую сторожил, словно дежурный. Цомби снова осмелел, определив направление к пещере.

Несчастные создания поменялись ролями, Цомби шел впереди с очень строгой задачей не сбиться ни на сантиметр с тропы. И, может, впервые в своей жизни пес с голубой кровью жалел, что не имеет нюха обычной дворняги, и он так упрямо начал вспоминать привычки предков, что даже ощутил ноздрями знакомые запахи. Тик не мог двигаться за ним во тьме, которая все более сгущалась, иначе, чем держась за его хвост, словно за поводок. Продвигались они вперед чрезвычайно осторожно. Один шаг длился целую вечность. В особенности после того, когда Цомби надолго поколебался в том месте, где тропа неожиданно раздвоилась. Знакомые запахи Цомби слышал на обеих тропах… но запах более родной доносился словно от той, что по правую сторону…

Несчастные направлялись наугад, Цомби впереди, малыш сзади него, держась за его хвост, им угрожали все ужасы ночи, все враги леса, а в душе была одна единственная маленькая надежда… Надежда начинала уже таять, когда малыш увидел, вдалеке какой-то свет и по-настоящему встрепенулся, услышав восклицания и знакомые имена. Черешары! Каждый из них выкрикивал имя. Итак, куда и когда исчезли его страх, ужас и лед из души? А впрочем, разве они были когда-нибудь? Захваченный игрой черешар, он и себе начал выкрикивать изо всех сил:

— Тик! Тик!

— Урсу! Урсу! — донеслось где-то по правую сторону.

— Лучия! Дан! — прозвучало впереди.

— Виктор! Мария! Мария! Мария!

Она единственная повторяла свое имя несколько раз. За один миг он забыл все ее вероломства. И, к сожалению, забвение тоже длилось лишь миг: «Ну, я вам покажу! Из-за вас…»

А вопли и призывы звучали неистово и весьма близко. Сейчас надо было бы поберечься. Чтобы не наткнуться глазом на какую-то ветвь или сучок. Но этот шум ошеломил малыша так, что он не мог успокоиться. Тик знал одно: трепетный свет, который он видел и которое все время увеличивался, — костер. Уже явно ощущается даже дым. Надо добраться туда.

Время от времени выкрикивая свое имя, Тик, а вслед за ним и Цомби бросились к свету.

И вот мальчуган перед огнем. Веселый, отважный, кто же это мог быть другой, как не Тик!

Вот хорошо, что его снова охватили отвага и веселье, которые почти покинули его в лесу! Все забыл курносый нечесаный малыш.

Его прибытия никто не заметил. Зато он увидел чью-то спину и еще заметил, как быстро исчезает хворост в пламени.

— Извините, пожалуйста… — вежливо начал дерзкий шалопай. — Здесь остановилась экспедиция черешар?

Ионел недоуменно, ошеломленно и перепугано повернул голову на невидимый голос:

— Тик?!

— Своей собственной персоной! Ба — даже вместе с Цомби!

— Как ты добрался сюда, бедняга?… и-и-и… Поганец!

— Я пошел на твой сигнал, на огонь. Чудесно!

— Ты сообразительный парень, — похвалил его Ионел. — Ты нашел пакет с пищей?.. Ты же, наверное, хочешь есть?

Малыш был поражен такой встречей. Он же ждал укоров, а может, даже взбучки!

— Я нашел пакет, как же его не найти! Я думал, что его оставила для меня добрая фея, а значит, это ты!

— Это — тайна! — рассмеялся Ионел. — Кто его оставил… не имеет значения. Хорошо, что ты нашел. Ну, так как твой аппетит?

— Ого! Я такой голодный, что и огонь ел бы!.. А где все? Они не закончили игру?

— Ой горюшко! — спохватился уже Ионел. — Я же забыл подать сигнал. Они тебя ищут. Мы по всем правилам организовали поисковую экспедицию, чтобы тебя найти… Подожди немного…

Он составил руки рупором и начал кричать на все стороны:

— Б! Ионел!.. Б!.. Ионел!.. Б!.. Ионел!..

Из леса ему ответили радостные вопли. Все знали, что малыш нашелся, что он возле костра вместе с Ионелом. Но вопли утихли не сразу, и разведчики, подавая и дальше громкие сигналы, сходились к огню.

Ионел быстро подал малышу с беспокойными глазами все, что здесь было самым вкусным, и коротко пересказал, пока тот жадно глотал, что произошло за первый день экспедиции. Тик часто кивал головой, но не забывал перемалывать пополам все, что попадало в руки, и таким способом угощал Цомби самым роскошным обедом в его жизни… и целиком заслуженным.

— Замечательное жаркое, Цомби, правда же?.. Ну оставь, не прикидывайся скромным! Мы оба заслужили его.

— Может, хочешь горячего чаю? — спросил Ионел.

— Ты еще спрашиваешь! — ответил малыш, скосив кошачьи глаза на какие-то бумажки. — Что это такое?

— Я тебе забыл сказать! — встрепенулся Ионел. — У нас были выборы… Это — бюллетени для голосования. Мы выбирали руководителя экспедиции… Погоди! Ты знаешь азбуку Морзе?

Вместо ответа Тик ударил несколько раз по чашке с чаем.

— SOS! — прочитал Ионел. — Браво, Тик! Итак, ты сможешь время от времени заменять меня возле рации!

От волнения и радости Тик забыл проглотить.

— Ионел! Честное слово? Ты не шутишь?

— Серьезно, Тик… Мне все равно нужен помощник. А в особенности, когда меня выберут руководителем экспедиции. Лучия будет заниматься своим аппаратом.

Восклицания черешар звучали уже совсем близко.

— Неужели, Ионел? И ты будешь оставлять на меня даже аппарат?

— Конечно! Но с одной условием: чтобы ты берег его, как зеницу глаза! Слышишь, Тик? И еще одно: не веди себя плохо ни с Марией, ни с Виктором, если они тебя будут ругать, слышишь? Мы все уладим так, чтобы тебя не очень сильно наказали… Это тайное соглашение, Тик. Только мы вдвоем с тобой об этом знаем. Давай руку!

Руки встретились лишь на долю секунды, так как на освещенную лужайку начали высыпать черешары. Тик смотрел на них издали, и на его лице появилось удивленное и наивное выражение.

— Невыносимый! — набросилась на него Мария, внезапно остановившись посреди дороги.

За один миг малыш забыл все свои проклятия, все страдания, которые он испытал из-за нее, все свои клятвы: что он ее будет ненавидеть, что даже не будет смотреть в ее сторону, что он ей покажет, где раки зимуют, а вместе с тем начал прыгать возле костра, словно бес у него вселился, и наконец оказался в раскрытых объятиях.

— Невыносимый!

Говорили наперебой что-то все-все — слова наполовину укоризненные, наполовину добрые, кое-кто гладил его по волосам, другие трепали за уши, лишь бы убедиться, что прибыл герой.

— Как вы даже подумать могли, что пойдете без меня?! — начал ставить им в укор малыш. — Если бы вы даже под землю пошли, то я вас все равно нашел бы. Почему вы так со мной ведете себя?

— Это не так. Тик, — Виктор попробовал успокоить его. — Если бы сейчас не была ночь, мы отослали бы тебя немедленно домой… итак…

— Довольно! — вмешался Ионел. — Жребий брошен, мы должны взять его с собою в экспедицию.

— А как же быть с сосками? — спросил Дан.

Виктор был не доволен направлением, по которому покатился разговор.

— Тик! — сказал он. — Прежде всего нам следует выяснить кое-что. Ни один из тех, кого ты видишь здесь, не убежал из дома…

— А откуда вы знаете, что я убежал?

— Не хочешь ли ты сказать, что тебе разрешил отец? — уколола его Мария. — Я спрашивала его прежде, чем ложиться спать…

— А я говорю, что я не убежал! — стоял на своем Тик.

— Ага! — попробовал загнать его в угол Дан. — Ты хочешь сказать, что вышел за ворота спокойно, как и всякий человек… Так?

— Так… Я пошел, как и всякий человек… Я спешил, это правда, но я не убегал.

— Тик! — снова вмешался Виктор. — Мне кажется, мы играем со словами. Ты пошел с разрешения или без него?

— А что будет, если я пошел без разрешения?

— Это очень досадно и плохо, просто бедствие для нас! — взорвалась Мария. — Ребенок, которая обманывает отца и мать…

— И сестра, которая обманывает брата… — прервал ее Тик. — Которая хотела обмануть его… — сразу же исправил он самого себя.

— Тик, почему ты не хочешь понять? — укоризненно отозвался Урсу. — Мария знает, что ты должен быть дома… Подумай об отце и матери, что происходит сейчас в их душах? Что ты себе воображаешь?

— Я очень хорошо себе воображаю, что в них творится…

— То есть… — подтолкнула его Мария. — Что же ты себе воображаешь, поганец?

— То есть я не воображаю… Я знаю точно! Папа очень рад. Он понял, что ошибся, когда пришел дед Тимофте…

— Хитрюга! — вскочил, словно призрак. Дан. — Так он тебе разрешил!

— А как же! — хитрюга произнес это «а как же» целиком безразлично, словно это был ответ на простейший вопрос, например: «У тебя есть тапки?»

Мария обхватила его голову:

— Поганец! Невыносимый! Обманщик!

— Эти слова можно употребить и в женском роде… — Ему удалось немного отплатить ей, но дальнейшие его слова прервали горячие объятия.

Урсу, стоя возле костра, подмигнул малышу, а сорванец ответил ему скрытой улыбкой.

— А теперь будь искренний, Тик, и скажи! — велел ему Виктор. — Не лучше было бы, чтобы ты сказал нам все с вечера?

— Я хотел сделать для вас сюрприз, честное слово…

— Если бы ты знал, сколько волнений ты нам принес, мама родная…

— Вам?

— Очень возможно, что тебе пришло в голову поиздеваться над нами… — язвительно сказала Лучия. — Ну-ка, признавайся!

— Такое скажешь! — отверг малыш вызов. — Если бы вы знали, как хорошо и интересно в лесу вечером!.. Я видел столько зверей… То есть они не красивые, но интересные. В особенности, если ты не падаешь духом и смотришь на все те чудеса вокруг…

— И что же ты видел? — начала допрашивать Лучия.

— Тс-с-с! Ужасных уродов… Жаль, что вас не было. А в особенности тебя, Лучия. Я видел дракона с пятьюдесятью головами, нескольких баб с верблюжьими горбами, что б я умер, и каких-то зверей с клыками и когтями длиной с метр. Вы знаете, что они прошли мимо меня?

— Неужели ты их в самом деле видел? — старалась выяснить что-то Лучия.

— Также, как вас! И когда я закрывал глаза…

— И тебе не было страшно? — спросил Дан.

— Страшно?! Мне?!

— Тик! — успокоила Лучия большого смельчака. — Ты знаешь, кто выпустил всех тех уродов? Знаешь, кто их прогнал перед твоими глазами?

— Кто?

— Страх, глупенький. Ты сам себя разоблачил!

— А вот и нет! Так как вы все завистники. Вам очень досадно, что я пришел сам, ночью, через лес. Я же знаю! И, наконец, вы сами знаете!

— Это такой ты справедливый… — упрекнул его Урсу от костра.

Повисла небольшая пауза, и Ионел напомнил всем, что первый день экспедиции еще не закончился:

— Было бы хорошо, если бы мы начали голосовать вторично…

— Точно, об этом думала и я, — сказала Лучия. — Но что делать с Тиком? Мы зачисляем его в состав экспедиции или нет?

— Конечно, зачисляем, поскольку он пошел с разрешения отца, — ответил Ионел. — Я придерживаюсь мнения, что и ему надо предоставить право голоса. Он очень хорошо знает азбуку Морзе, у него острое зрение, он сможет по-настоящему помогать нам. Правда же, Тик?

Тик торопливо согласился, а Лучия, увидев, что Ионела поддержали и все остальные, объяснила малышу ситуацию. Но Тик уже давно знал это.

Снова распределили бюллетени, снова бросили их в урну, снова их перемешали, снова послышался голос Лучии, на этот раз еще более удивленный, но результат уже был другой, а впрочем, он уже и не мог быть тем же самым:

— Виктор — три… Ионел — четыре!

Ионел стал руководителем экспедиции!

Когда второй кандидат пожелал ему успеха, Лучия только тогда поняла, что не Тик, а Виктор определил результат голосования.

Ионел, заряженный энергией и динамизмом Лучии, немедленно вступил в свои права. Он только копировал Лучию, ясное дело, не догадываясь об этом: то, как она говорила, скорость, с которой она это делала, даже отдельные жесты.

Собравшись возле костра, вздрагивая время от времени от приятного волнения, черешары слушали своего руководителя и все соглашались с ним. Ионел обосновывал необходимость деления экспедиции на две группы. Очень ясно стало для всех: безопасность и успех экспедиции зависели именно от этого деления. Но вместе с тем в душах смельчаков нарастали беспокойство, волнения, тревога. Только для того, чтобы ослабить это ощущение, вмешался Виктор:

— Разделимся мы не очень надолго: день, два, а может, даже меньше одного дня, пока сделаем первое исследование. Когда мы начнем составлять карту, только один из нас поочередно будет оставаться возле аппарата снаружи, остальные смогут ходить по пещере. Фонари имеем, батареи есть, времени у нас достаточно… Наконец, нам может наскучить пещера, и мы будем чаще снаружи…

— И все-таки… первая встреча, первые тревоги… — послышались печальные ностальгические голоса.

Так! Первые исследования, первые волнения, первые открытия! Кому они станут вознаграждением?.. Именно здесь начиналась мучительная тревога некоторых черешар. Кто пойдет в пещеру?.. Кто останется снаружи?..

Ионел предложил образовать группы открытой дискуссией, Виктор поддержал его, но остальные все начали возражать, словно бесенята. Они и слышать не хотели о дискуссиях и соглашениях.

— Оставьте, знаем мы это!.. — намекнул на что-то Дан, подмигнув Тику.

— Надо тянуть жребий! По крайней мере каждый будет иметь одинаковые шансы. Никаких уступок никому! Или все решат жребий или… до свидания!

Ионел попробовал еще раз убедить всех, открывая им свои опасения, которые разделял и Виктор, что жребий может составить группы, например, вот так: Мария, Лучия, Дан и Тик — в пещеру, так как для пещеры были выделены четыре места, остальные — снаружи.

Слова Ионела вызвали настоящий ураган между обеими палатками. Молчал только Урсу. Остальные, в особенности разозленный малыш, учинили ужасный шум. И лишь бы не терять время и показать, что они настоящие демократы, так как были очень уверены в результатах, скандалисты просили поставить на голосование сам принцип образования групп: голосованием или дискуссией? Виктор и Ионел проголосовали за дискуссию, Лучия и Урсу воздержались, Мария, Дан и Тик проголосовали за жеребьевку — и выиграли партию.

И все-таки «дискутанты», то есть приверженцы дискуссии, кое-чего своего добились: руководителю экспедиции по праву принадлежит место в группе, которая идет в пещеру. И еще: если группы будут весьма неравнозначны, большинство голосов может превратить одну группу в другую.

— А как определить неравнозначность? — спросил Дан. — Надо будет поставить на голосование… И за право ставить на голосование тоже надо проголосовать… чтобы не нарушать демократии…

Лучия подала ему знак замолкнуть, и Дан покорился, но не Тик, который добивался, неблагодарный, чтобы и руководитель экспедиции тянул жребий. Очевидно, впервые в жизни малыш не имел уверенности в своем счастье, с которым он до сих пор так хорошо находил общий язык, даже в очень сложных, почти безвыходных положениях. К сожалению его доказательства отмели, как ненужные, и теперь он вынужден был возлагать надежду лишь на три шанса из шести, а не на четыре из семи, как это было бы справедливо, по его мнению. «Четвертый шанс был бы для меня удачным», — подумал напуганный малыш, а вслух сказал:

— Если бы для пещеры было четыре места, одно, бесспорно, было бы мое…

Лишь Дан признал его правильность, но и он делал ставку на четвертый шанс.

Лучия перемешала в урне шесть записок. На трех было написано: пещера, на трех — внешняя.

Некоторое время никто не решался первым подвергнуть испытанию свой шанс. Они смотрели один на другого, подгоняя друг друга взглядами. И все-таки, решившись и растолкав других, малыш с золотыми волосами и живым серебром в глазах подверг испытанию судьбу. Он вытянул бумажку, развернул ее… вмиг подпрыгнул, словно невменяемый, и закричал так, что его стало слышно возле леса:

— Пещера! Я в пещеру! Смотрите: я в пещеру!

И он пошел, тыча величественным жестом в бумажку, которая принесла ему счастье — а только ли счастье — под нос каждому. После первой бумажки шансов у каждого уменьшилось, вместе с тем возросло волнения. Остальные еще колебались, когда Виктор сунул пальцы в урну и сказал с легким дрожанием в голосе:

— В пещеру…

Потом равнодушие Лучии, которое не было, однако, мнимым:

— Снаружи, на горе…

Потом Дан, ободрив себя вздохом, и:

— Солнце и Лучия… Лучия и солнце…

Оставались еще две бумажки. Одна исчезла в руке Марии. Она схватила его почти отчаянно, но не раскрыла. Последнюю взял Урсу. Но и он не сказал ни единого слова. Сперва глянул на Марию и увидел, что она бросила бумажку в огонь и вгляделся болезненно, вплоть до слез, в желтый зловещий огонь: «Прощайте… первые тревоги, первые встречи…»

— Вне… — сказал Урсу бесцветным тоном. Мария вздрогнула и ошеломленно глянула на парня, который тем временем скомкал бумажку. Она хотела было убедиться, собственными глаза увидеть слово, написанное там. Но бумажка полетела в огонь, и она поняла все и уже не имела ни малейшего сомнения, когда увидела, что Урсу избегает ее взгляда, которым она хотела поблагодарить его.

Возникло весьма гнетущее молчание. К счастью, малыш нарушил его своими аплодисментами, адресуя их всем.

— Прекрасно! — сказал он. — Ах, как прекрасно!

Но что было бы, если бы его дерзкая рука вытянула другую бумажку? Этот вопрос напугал Урсу. Он так хотел воспрепятствовать малышу тянуть первым! А тот понял все наоборот!

Ионел напомнил о составе групп:

— Я, Виктор, Мария и Тик пойдем в пещеру. Лучия. Дан и Урсу будут исследовать склон горы. Так, как мы и договорились, надо спросить, хочет ли кто-то что-то заметить о составе групп… Может, кто-то считает, что следует сделать какие-то перестановки…

Все сошлись на том, что группы подобраны хорошо. Других замечаний не было. Лишь Тик подошел к Урсу и глянул на него с искренней печалью. Ему так хотелось, чтобы они были вместе… но только в пещере!..

— Я очень жалею, что мы разделяемся, — прошептал он. — Какой плохой жребий! Но ты…

Урсу кротко накрыл ладонью его золотистый чуб, потом легенько прижал мальчугана к груди:

— Мы будем держать связь по радио… И будь уверен. Тик, мы скоро встретимся…

Ионел объявил программу на следующий день:

— Подъем на рассвете… Распределение… Возле входа в пещеру свяжем плот… Так! Через пять минут — отбой! Спать обязательно всем. И я всем желаю: доброй ночи!

Урсу смотрел на Лучию, Лучия смотрела на Виктора.

Спать нужно было обязательно, поскольку усталость снова взяла свое, а фантазия обещала им день новый и трудный: завтрашний — ребята и девчата быстро разошлись по палаткам.

Сон к ним подкрался не так, как всегда, затуманивая сперва мысли, а пришел на этот раз быстро и уверенно. В мальчишечьей палатке два черешара еще какую-то минуту соревновались со сном, словно хотели сказать друг другу: «Следи за всеми». Но их мысли были в состоянии вылиться только в чуть слышный шепот, который запечатал это невысказанное послание. Мягкая ночь неслышно накрыла их мысли.

Небо было забрызгано светлячками. Звезды словно сговорились неутомимо и кротко стеречь вплоть до рассвета сон тех, кто за несколько часов пойдет в большую мечту.

Кто это так кротко прошептал молодым смельчакам: «Доброй ночи!» Может, ты?…