Рыцарь надежды

2.

— А вы — Эдлин, герцогиня Клирская.

О Господи, Хью помнит!

— Когда-то была ею. — Она торопливо поднялась на ноги и отошла от него подальше, как бы желая отстраниться от ненужных воспоминаний.

Он, видимо, ждал, что она назовет свое новое имя, и, не дождавшись, произнес:

— Я слышал — герцог умер.

— Он был уже немолод, — холодно ответила она.

— Ты снова вышла замуж?

Она отвернулась, чтобы не встречаться с ним взглядом. Несколько лет назад она отдала бы все за то, чтобы Хью так посмотрел на нее.

Но теперь уже слишком поздно. Все в прошлом.

Ее невольное волнение, казалось, лишь забавляло его, потому что он с усмешкой произнес:

— Но ты все еще Эдлин, надеюсь?

— Можешь называть меня так, — ответила она.

— Леди Эдлин? — пожелал уточнить Хью.

Он преследовал ее вопросами с упорством барсука, который охотится на крысу, но Эдлин совсем не хотелось чувствовать себя чьей-то добычей.

— Нет, просто Эдлин. — Тон ее становился все суше и отстраненнее.

Допрос явно продолжался бы и дальше, пока она не выложила бы все, что ему хотелось знать, о чем скорее всего потом пожалела бы, но внезапно он, приложив ухо к грязному полу, произнес:

— Сюда кто-то идет.

Слуга его так стремительно выхватил кинжал, что Эдлин не успела отступить в сторону.

— Кто бы это ни был, живо отделайся от него, — прошипел он.

— Убери кинжал, Уортон, — приказал Хью слабым голосом. Казалось, его охватила усталость от бесконечных вопросов, вдобавок он понял, что выведать ничего не удастся. — Она меня не выдаст.

Эдлин неожиданно почувствовала себя униженной. Как же он должен быть уверен в ее преданности! Конечно, он имел возможность заметить, что за все эти годы ее страсть к нему не угасла. Так что же, теперь он думает, она по-прежнему готова пожертвовать ради него жизнью? Она усмехнулась. О мужское самомнение! На земле существовали только два человека, ради которых она принесла бы такую жертву, и Хью к ним не относился.

Острие кинжала незаметно для Хью уперлось ей в бок.

— Если выдашь моего хозяина, я тебя прикончу. — Уортон, впрочем, постарался, чтобы хозяин этого не услышал.

Не в силах больше терпеть непрекращающиеся унижения и угрозы, Эдлин взорвалась.

— Убери нож! — гневно закричала она и ударила Уортона кулаком по руке. Это так обескуражило его, что он выронил свое оружие. — И не смей больше никогда мне угрожать!

Лежавший на полу Хью хмыкнул.

— Узнаю свою Эдлин, — произнес он так покровительственно, что ей захотелось немедленно поколотить его, невзирая на его раны. — Ты всегда была горячей женщиной.

— Я вовсе не твоя Эдлин, и помни это впредь, — отрезала она и повернулась к Уортону. — Не в моих правилах предавать тех, кто ищет у меня убежища или помощи, и мне все равно, кто это.

Смерив надменным взглядом их обоих — онемевшего от неожиданности слугу и его улыбавшегося хозяина, она круто повернулась и, стараясь не шуметь, направилась к выходу.

Распахнув дверь, висевшую на кожаных петлях, она вышла в сад как раз в тот момент, когда к хранилищу уже приближалась леди Бланш со своей неприятной, не в меру льстивой служанкой.

— Леди Эдлин! Леди Эдлин! — завопила леди Бланш писклявым голоском, удивительно подходившим к ее низкорослой фигурке. — Нам срочно нужен опийный сироп, чтобы облегчить страдания одного благородного лорда.

Когда-то давным-давно, когда Эдлин, самая знатная дама в округе, была патронессой монастыря Истбери, леди Бланш со своим румянцем на яблочных щечках и не сходившей с тонких губ улыбкой казалась ей воплощением всех монашеских добродетелей. Но всем нам свойственно ошибаться.

Теперь Эдлин вынуждена была познакомиться с ней и ее пристрастиями поближе.

— Вы, конечно, имеете в виду барона Сэдинтона?

Леди Бланш остановилась на дорожке как вкопанная, а ее служанка Эдда словно вросла в землю позади нее на положенном приличиями расстоянии. По одинаково недоброжелательным взглядам их обеих Эдлин еще раз убедилась в том, насколько хорошо они понимают друг друга.

— Вы подвергаете сомнению справедливость моего требования? — сварливо спросила леди Бланш.

— Ни в коем случае, — не задумываясь, солгала Эдлин. — Боюсь, однако, что благородному лорду придется потерпеть. Как я уже говорила вам еще вчера утром, опийный сироп кончился. — С этими словами она решительно захлопнула дверь в хранилище, явно не собираясь никого туда впускать.

— Ну-ну, милая, — примирительно сказала леди Бланш, засеменила вперед и вплотную приблизилась к Эдлин. Чуть не хватая ее за рукав, она настаивала, пытаясь переубедить ее: — Мы все знаем, что хотя бы немного сиропа вы всегда оставляете про запас для самых неотложных случаев, а у нас именно такой.

— Хотя я вынуждена повторить свой отказ, я рада, что вы здесь, ведь с вами служанка, а мне требуется помощь. — Эдлин кивнула в сторону Эдды, почтительно стоявшей позади леди Бланш. — Пусть-ка она принесет мне дров.

Если что-то и могло заставить леди Бланш убраться, то только подобная просьба — Эдлин била наверняка. Всю жизнь Эдда неустанно трудилась, но лишь ради комфорта самой леди Бланш, и та терпеть не могла, когда кто-нибудь еще претендовал на услуги ее преданной тени.

Но, к огромному изумлению и тревоге Эдлин, леди Бланш лишь великодушно кивнула:

— Эдда, помоги леди.

Будь Эдлин сейчас более внимательна, она увидела бы испепеляющий взгляд Эдды. Но леди была слишком занята своими мыслями, чтобы обращать внимание на чью-то бессильную злобу. На нее навалилось так много всего…

Раненый рыцарь в хранилище…

Его слуга Уортон, чуть что хватающийся за кинжал…

И леди Бланш, всем известная интриганка, которая постоянно втаптывает в грязь ее имя… Ну, согласитесь, что ей какая-то служанка, до нее ли теперь?

— Позвольте я покажу, какие дрова мне нужны, — предложила Эдлин, стараясь таким образом отвлечь своих посетительниц.

— Все дрова одинаковые, — менторским тоном заявила леди Бланш и весьма настойчиво потянула Эдлин за руку к хранилищу. Эдда тем временем послушно зашаркала к поленнице.

Эдлин, часто сетовавшая на свой небольшой рост, была все же выше совсем уж крошечной леди Бланш. Сейчас это, казалось бы, не Бог весть какое важное обстоятельство придало ей уверенности.

— Не так все просто, — проговорила она, упорно не желая возвращаться к теме, интересующей леди Бланш, и нарочно раздражая вспыльчивую даму. — Во всяком случае, для меня. Дуб горит медленно и надежно. Сосна — быстро и жарко. Орех горит…

— Знаю, знаю, — оборвала ее леди Бланш. — Что с того?

— Понимающий травник должен готовить каждое снадобье при определенной температуре, соблюдая все многочисленные правила… — Тон Эдлин стал вдруг невыносимо поучительным.

— Бросьте притворяться, леди Эдлин, — презрительно скривила губы леди Бланш, наконец выведенная из терпения. — Мы обе прекрасно знаем, что вы не имеете к врачеванию никакого отношения. Понимающий травник — скажите, пожалуйста! Вы всего-навсего обнищавшая аристократка, принятая в монастырь из милости.

— В свое время я немало пожертвовала на его содержание! — немедленно вспыхнула Эдлин, еще не остывшая от стычки с Уортоном.

— Хороши пожертвования, которые требуют Такого воздаяния! — зашлась от негодования леди Бланш. — Ваш позор — это пятно на репутации всего монастыря! Если бы настоятельницей была я…

— К счастью, настоятельница здесь леди Корлисс, — уже спокойнее заметила Эдлин. — Да продлит Господь ее дни! — от души пожелала она.

С тех пор как Эдлин из покровительницы превратилась в просительницу, она не услышала от настоятельницы ни единого слова упрека. Леди Корлисс стала той путеводной звездой, которая провела ее через бурное море отчаяния. Эдлин ее просто боготворила.

Леди Бланш тоже на свой лад обожала настоятельницу, поэтому, перестав презрительно поджимать губы, она поспешно повторила:

— Да продлит Господь ее дни! — Потом маленькие глазки леди Бланш, похожие на вдавленные в тесто изюминки, ехидно сузились.

— Моя обязанность, — сказала она, — оберегать настоятельницу от чрезмерных волнений, а вы, леди Эдлин, не приносите ей ничего, кроме неприятностей.

— Леди Корлисс так вам и сказала? — Эдлин, разумеется, не верила ни одному слову леди Бланш, но даже малейший намек на ситуацию, в которой она оказалась, ранил ее, потому что она знала: леди Бланш права. Весь год Эдлин старалась как можно больше развить свой природный дар знахарки, чтобы стать полезной монастырю. Но мысль, что она все равно занимает чужое место, так никогда и не оставляла ее, и от этого тоска, тихо прокрадывавшаяся в ее покои одинокими бессонными ночами, еще сильнее жгла сердце. Поэтому предательский удар Бланш мгновенно достиг цели.

— Для этого леди Корлисс слишком добра, — язвительно продолжила она, чтобы окончательно добить Эдлин.

Кажется, день не задался, решила Эдлин. Леди Бланш, торжествуя, засеменила по дорожке к воротам сада и удалилась, возможно, даже забыв, зачем приходила сюда.

Эдлин взглянула на дверь хранилища, молясь про себя, чтобы мужчины не слышали их перебранки, иначе Хью непременно постарается выспросить все о ее теперешнем положении. Он очень хорошо умел это делать. Однако поскольку она не собиралась ничего ему рассказывать ни сейчас, ни когда-либо потом, ей пришлось бы трудновато.

Стараясь держаться как можно прямее, она вернулась в дом, где готовились лечебные снадобья, и замерла в изумлении. Хью и Уортон исчезли, словно их и не было вовсе, от их доспехов не осталось и следа. Все выглядело так, как будто ничего не произошло. Пораженная, Эдлин растерянно моргнула. Неужели ее отчаянная попытка спасти свой разум вопреки всем испытаниям потерпела крах и раненый рыцарь с его угрожавшим ей слугой — это только видения ее воспаленного мозга?

Да нет же! Вот на столе початая бутылка со снадобьем, из-за деревянных ящиков, в которых Эдлин хранила высушенные травы, выглядывал краешек окровавленного тряпья. Стол, стоявший обычно возле печи, был отодвинут к стене, исчезла циновка. Приглядевшись, Эдлин заметила на полу следы от половика, на котором Уортон, видимо, тащил тяжелое беспомощное тело Хью.

Они догадались спрятаться в том самом укромном уголке, который она им указала, и по возможности уничтожили следы своего пребывания.

— Слава Богу, кажется, эти ненормальные способны проявить здравый смысл, — с облегчением пробормотала Эдлин и направилась было к их укрытию, по счастью успев сделать всего несколько шагов.

— С кем это вы разговариваете? — догнал ее чей-то голос.

Вскрикнув, Эдлин обернулась. Ее первая мысль, что вернулась леди Бланш, оказалась ошибочной: в хранилище вошла коротышка-служанка с огромной охапкой хвороста в руках.

Эдда! Она же совсем забыла об Эдде! Как глупо было поверить, что леди Бланш так просто уберется восвояси! Эдлин удалось отбить только первую атаку.

— Сама с собой, — ответила она.

— А-а, — многозначительно протянула Эдда. Она решила, что стычка с леди Бланш задела Эдлин за живое.

— Давай-ка я возьму дрова, — распорядилась Эдлин.

Но Эдда ловко увернулась от ее протянутых рук, якобы не желая утруждать леди.

— Куда их положить? — с фальшивой почтительностью спросила она.

Поленница находилась как раз возле убежища Хью, и дров в ней, как справедливо заметил перед этим Уортон, почти не осталось.

— Возле печи, — коротко приказала Эдлин.

Не спеша обшарив взглядом все углы, служанка двинулась вперед.

— Не смей идти дальше! — громко воскликнула Эдлин, боясь, что из-за пронырливости Эдды ей не уйти от ножа Уортона.

— Ну, разумеется, — злобно пропищала Эдда, сваливая хворост поверх жалких остатков поленницы. Голосок у нее был въедливый, под стать хозяйке. — Вы тут такой беспорядок устроили! Леди Корлисс непременно будет обо всем доложено!

Испуганная Эдлин в смятении огляделась. Да, такого в ее хранилище еще не бывало! Тряпки из корзины были вывалены на пол. Сама корзина, перевернутая вверх дном, прикрывала явно подозрительную груду лохмотьев. А если получше приглядеться, можно было обнаружить многое, что ясно доказывало — дело нечисто.

Окажись на месте Эдды человек с хорошим зрением, его, безусловно, не удалось бы обмануть. Но Эдда, подобно леди Бланш, тоже страдала близорукостью, что было крайне кстати.

Эдлин незаметно промокнула краем головного платка внезапно выступивший на лбу пот. Она, разумеется, не собиралась спускать такую наглость этой жалкой, но зловредной копии леди Бланш.

— Что происходит в моем хранилище — вообще никого не касается, а тебя — менее всего! Насколько я понимаю, вам с леди Бланш хочется самим распоряжаться опийным сиропом и иметь его в неограниченных количествах. Напрасные надежды! Ступай-ка лучше к своей госпоже, доложи о вашей неудаче и получи заслуженную взбучку.

Внезапно Эдда резко наклонилась, едва не уткнувшись носом в фартук Эдлин.

— Ой, да тут у вас на фартуке кровь! — удивленно воскликнула она и вновь подняла взгляд на Эдлин, явно ожидая ответа на незаданный вопрос.

Эдлин медленно опустила глаза, внимательно рассматривая одежду и одновременно придумывая убедительное объяснение. Действительно, на фартуке, который она надевала, чтобы не испачкать тонкую шерстяную юбку, оказалось несколько мелких пятнышек крови. Эдлин поскребла их, стараясь оттереть, но тщетно.

— Наверное, я запачкалась, когда на рассвете ходила в больницу осматривать раненого, — как можно равнодушнее сказала она.

Ее было, конечно, очень легко поймать на этом обмане, но Эдлин не умела лгать.

— Мне не спалось, — поспешно добавила она для большей достоверности.

— Подозреваю, из-за нечистой совести, — злорадно заметила Эдда, не упустив случая уколоть ненавистную леди.

— А ну-ка убирайся! — негромко приказала Эдлин, окончательно потеряв терпение и неосознанно подражая командному тону Хью. — И не вздумай возвращаться, иначе твоя дерзость доведет меня до греха злословия об одном из слуг Господа.

— О ком же? — напоследок осмелилась осведомиться нахалка.

Подойдя к двери, Эдлин широко ее распахнула.

— О тебе! — бросила она, указывая служанке на выход. Закудахтав как курица, та выкатилась в сад и поспешно заковыляла по дорожке.

Проводив Эдду не самым любезным взглядом, Эдлин захлопнула дверь. От этого звука к ней неожиданно вернулось самообладание. Однако несчастья ее отнюдь не кончились.

Уортон неуклюже поднялся из угла и принялся счищать с себя прилипшие лохмотья. Сердито взглянув из-под нависающих бровей, он погрозил ей ножом.

— Я же предупреждал тебя, чтобы ты не впускала их сюда.

— А я говорила тебе, что это невозможно. — Она внимательно наблюдала за тем, как он начал освобождать от прикрывающего тряпья долговязую, закованную в металл фигуру, растянувшуюся на полу, и ей страстно захотелось, чтобы все это оказалось дурным сном.

— Сними с него наконец доспехи, — устало сказала она. — Ему необходимо как следует отдохнуть. Вряд ли это возможно под такой грудой ржавого металла.

— Ржавого?! — возмущенно воскликнул Уортон пронзительным голосом.

— Груды? — угрожающе переспросил Хью, оскорбившись так же, как и его слуга. Реакция обоих была настолько схожей, что Эдлин чуть не расхохоталась.

Довольная, что ей удалось задеть их за живое, она продолжала:

— Кроме того, его следует одеть во что-нибудь другое. — И, внимательно посмотрев на Уортона, добавила: — Я не думаю, что у вас найдется хотя бы чистая рубаха, не так ли?

— Прошу прощения, миледи, но в пылу сражения я забыл о ней, — насмешливо поклонился Уортон. Неуклюжая шутка простолюдина придала ей силы.

— Ну что ж, нелегко будет найти одежду такой длины, которая была бы достаточной ддя твоего господина, однако попробую поискать в монастырской больнице.

Она выскользнула из дома, прежде чем Уор-тону удалось задержать ее, и впервые с тех пор, как увидела сломанный замок на дверях, вздохнула с облегчением.

За какие прегрешения небо посылает ей такие страдания? Ей хотелось надеяться, что худшее уже позади; она истово молилась, чтобы небо наконец послало ей покой, а горе, неотступно преследующее ее, ежеминутно напоминающее о себе, оставило бы ее. Она не рассчитывала обрести счастье. Но хотя бы светлую печаль вместо гнетущей тяжелой тоски неужели она не заслужила? Немного погодя ей показалось, что Бог услышал ее молитвы. На самом же деле это были пустые надежды. Господь отвернулся от нее, может быть, навсегда.

Выйдя из сада, где она выращивала лекарственные травы, Эдлин оказалась в монастырском дворе, где располагались все необходимые постройки. Отсюда хорошо были видны кельи монахинь, монастырская больница, амбары и жилье для мирских гостей, где обитала и она. В центре стоял храм, который торжественно возвышался, стремясь шпилем в небеса, объединяя все сущее под своей божественной сенью.

Стадо монастырских овец мирно щипало траву у больших каменных ступеней, ведущих к кладбищу, и одна не очень знатного происхождения монахиня кормила кухонными отбросами трех хрюкающих свиней. Здесь ничто не напоминало об ужасах и кровавых жестокостях постоянно идущих войн. Бароны сражались против принца, они сражались друг с другом, они делили земли и замки, топча и разрушая, сжигая и убивая. Война стала плотью и кровью, она стала жизнью мужчин. Эдлин всегда помнила об этом и не желала смиряться с происходящим.

По другую сторону церкви — через дорогу — на своей собственной небольшой территории, хотя и в подчинении Истбернского монастыря, жили и работали монахи. Монахини занимались знатными странниками и больными, монахи — бродягами и прокаженными. Каждый занимался своим делом.

Каждый, за исключением Эдлин.. Чтобы понимать это, она не нуждалась в указаниях леди Бланш. Она чувствовала это каждый день, и когда она пересекала площадь, ей внезапно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Где угодно — пусть это и чистое безрассудство. Она слишком долго была хозяйкой в своем собственном доме, чтобы так легко привыкнуть жить под чьим-либо руководством, несмотря на…

— Леди Эдлин!

Эдлин стремительно повернулась на звук любимого голоса.

— Вы были где-то так далеко. — Настоятельница монастыря взяла Эдлин под руку и повела ее в сторону больницы. — Вам не хотелось бы вернуться к нам? Мы весьма ценим ваш здравый смысл. — Она говорила мягко, почти нежно, стремясь заглушить ту боль, что вечно терзала леди Эдлин.

Леди Корлисс улыбнулась, и нахлынувшее чувство вины затопило сознание Эдлин. Настоятельница не заслуживает такого предательства. Эта леди, такая почтенная, такая царственная особа, всегда приходила на помощь Эдлин, когда та нуждалась в ней, никогда ни единым словом не обижала ее, всегда отзывалась о ее не столь уж глубоких знаниях с таким неподдельным восхищением, что тоска, грызущая ее душу, затихала.

— Дорогая, вы выглядите такой взволнованной. Я могу вам чем-нибудь помочь?

«Да, да! — хотелось закричать Эдлин. — Скажите мне, что мне делать с раненым рыцарем, с его жутким прислужником, с самой собой?! Что мне делать, леди Корлисс?» Но ничего подобного она, разумеется, не произнесла.

— Если вы переживаете из-за того, что отказались дать леди Бланш опийный сироп, то ради Бога оставьте это. Вы были абсолютно правы, я так ей и сказала, когда она позволила себе прийти ко мне жаловаться.

Наклонив голову, леди Корлисс внимательно посмотрела на Эдлин из-под седых бровей.

— Я знаю, вы думаете, что я не вижу, как леди Бланш обращается с вами. Напрасно. Я знаю и принимаю определенные меры, чтобы исправить это. Конечно, она не прислушивается к моим замечаниям и клянется, что докажет, сколь вероломны вы на самом деле. Но я сказала ей, что леди Эдлин — невинная душа, которую очень обидели, и не следует добавлять ей горя.

По мере того как мать-настоятельница говорила все это, чувство вины Эдлин становилось все нестерпимее.

— Не такая уж я невинная, — пробормотала она, впрочем, едва слышно.

— Ваши незначительные грехи, которые есть у любого человека, не могут служить оправданием той несправедливости, которой вас подвергли недостойные люди. — Подняв руку, леди Корлисс указала в сторону церкви. — Конечно, кто я такая, чтобы судить? Я постоянно молюсь о том, чтобы вам было легче нести тяжелый крест судьбы вашей, чтобы миру открылась правда о вашей доброте и честности. Я еще увижу, как благоволение Господа нашего снизойдет на вас. Ничто не поддержит нас так, как молитва и непоколебимая вера.

Леди Корлисс начала молиться, и Эдлин стала молиться вместе с ней. Под воздействием молитвы ее мысленному взору предстал раненый рыцарь в хранилище. Она поклялась ничего не рассказывать, но леди Корлисс руководила двадцатью двумя монахинями знатного происхождения и их слугами, удачно используя дипломатию и проницательность. Она опытна, честна и великодушна. Что в том дурного, если она расскажет ей все? Эдлин очень захотелось сделать это. Какой груз снимется с ее совести, какое облегчение это принесет ей!

— Что, если… что если на самом деле я великая грешница? Тогда Божья немилость падет на головы всех обитателей монастыря? — Эдлин ждала ответа, затаив дыхание.

— Леди Эдлин, вы же не ребенок. Пути Господни неисповедимы. Он дает одним и отнимает у других. Почему это происходит, нам, смертным, понять не дано. Однако, если хорошенько помолиться, Господь иногда посылает нам радость постичь промысел Божий. — Удовлетворенно улыбнувшись, леди Корлисс добавила: — Подумайте сами. Когда умер лорд Джэггер, да будет ему земля пухом, денежные поступления, на которые вы основали монастырь и опекали его первое время, внезапно прекратились. И нам пришлось доказывать самим себе, что мы в состоянии обеспечить себя едой, одеждой и лекарствами. И милостью Божьей нам это удалось. То, что произошло с вами, это трагедия, но для нас это оказалось приятным откровением. — Она сжала руку Эдлин. — Вы увидите, что ни делается, все к лучшему. Верьте, все мы в руках Господних!

Эдлин задумчиво наклонила голову и стала разравнивать ногой грунт на дорожке, и без того гладкой.

— Но это не совсем то, что вы думаете.

— Вам не станет легче, если вы поделитесь со мной своей тайной?

— Я поклялась, и это не моя тайна.

— Тогда вы должны поступать так, как сами считаете нужным. Вы человек совести. И, я уверена, сделаете правильный выбор. — Они дошли до дверей больницы, и леди Корлисс сказала: — Довольно об этом. Что вы собираетесь делать дальше?

«То, что считаю правильным», — подумала Эдлин и, слегка запнувшись, произнесла:

— Мне нужна… рубаха.

— Какая рубаха? — без особого удивления спросила настоятельница.

— Обычная, в которые мы одеваем больных. Леди Корлисс не колебалась ни секунды.

— Подождите здесь. — Она исчезла в больнице и через некоторое время вернулась, держа в руках что-то вроде балахона из грубой ткани. — Вот, получайте. А теперь идите, и да поможет вам Бог.

Эдлин отправилась обратно через монастырскую площадь. На секунду она обернулась и увидела, как леди Корлисс медленно шла в сторону церкви.

— Она опять станет молиться за меня, — прошептала Эдлин. Наверное, она должна была бы почувствовать еще большую вину, но молитва настоятельницы как бы очищала душу Эдлин, а сказанные в конце разговора слова требовали действий.

Надо сказать правду, ей не хотелось возвращаться в хранилище. Но она не могла позволить себе поступить подобным образом, поэтому не оставила ни секунды на раздумья. Она быстро пошла по дорожке сада, рывком открыла дверь и шагнула через порог, отрезая себе все пути к отступлению. Уортон встретил ее, изрыгая гневное пламя, словно громадный дракон. Никакие проявления человеческой ярости не походили на то, что творилось с ним.

— Где ты пропадала?! Хозяин мучается от боли! — накинулся он на Эдлин, — Надеюсь, он раздет и вымыт? — спокойно спросила она, — Что?! Вымыт? — с возмущением заорал Уортон. — В его-то состоянии?!

Эдлин подошла к печи и онемела от изумления. Хью лежал совершенно голый и казался еще более долговязым и жалким, чем в доспехах. Слой грязи, ровно покрывший его тело, придавал ему полное сходство с Адамом, только что сотворенным из глины. А абсолютная неподвижность и какая-то безжизненная поза говорили о том, что Бог не успел еще вдохнуть в него душу.

— Вымой его. — Она сунула рубаху в руки Уортону. — Потом одень его. А я приготовлю снадобье, которое облегчит его боль.

Она не стала даже задерживаться, чтобы проверить, как он выполнит все ее указания. Властный тон, быстрота, с которой она отдавала распоряжения, совершенно обескуражили Уортона, так что он не стал и пытаться, как обычно, выхватывать кинжал. Взгромоздив на длинный стол лавку, она вскочила на нее и принялась шарить рукой на верхней полке, как раз под самой крышей, в поисках необходимого лекарства. Из множества сосудов, которые стояли позади, она выбрала маленькую закрытую пробкой стеклянную бутылочку и с удовлетворением улыбнулась. Спустившись и внимательно рассмотрев те склянки, которые стояли на столе, она выбрала три, а затем в чашке смешала их содержимое.

— Он вымыт, и на нем это жалкое подобие одежды, — не глядя на нее, сообщил Уортон.

Он, конечно, мог бы говорить еще более грубо, если бы это вообще было возможно, подумала Эдлин, впрочем, вполне равнодушно.

— Хорошо. — Держа чашку в руке, она перебралась через поленницу дров на ту сторону, где лежал Хью, — Может быть, Уортон, ты принесешь еще дров? Большая поленница закрыла бы сэра Хью полностью.

— Теперь уже лорда Хью, — с гордостью заявил Уортон.

С едва заметной усмешкой она сказала:

— Конечно, мне давно следовало бы догадаться, что такой выдающийся воин, как Хью де Флоризон, уже мог добиться такого титула.

— Он граф де…

— Достаточно. — Очнувшемуся Хью пришлось прибегнуть к своей власти, чтобы оборвать не в меру разболтавшегося слугу на полуслове. — Принеси дров.

— А если меня кто-нибудь увидит? — спросил Уортон.

— Скажешь, что ты нищий монах, который живет при больнице. Невозможно запомнить всех, кто приходит и уходит. Проверять никто не станет, да и как проверишь? Иди, иди… — Эдлин опустилась на колени рядом с распростертым героем. — И оставь дверь открытой, чтобы я смогла наконец разглядеть, какой беспорядок ты тут устроил, когда перетаскивал своего хозяина.

— Главное — беречь от посторонних глаз моего господина, а беспорядок — это пустяки, — бесцеремонно заявил Уортон, открывая дверь.

У Эдлин не было настроения казаться учтивой, и она уже решила устроить зарвавшемуся простолюдину хороший разнос. Но Хью успокоил ее, урезонив Уортона.

— Делай, как сказала леди. — Голос Хью на этот раз был намного слабее, но ударение на слове «леди» прозвучало очень отчетливо. Затем он подождал, пока затихнут шаги Уортона, и пояснил. — Таскать дрова — ниже его достоинства. Как же, ведь он слуга лорда.

— На мой взгляд, его понятие о достоинстве нуждается в некотором исправлении, — справедливо заметила Эдлин.

Но теперь, когда она увидела рубаху уже на рыцаре, ей пришлось признать, что у Уортона было достаточно причин, чтобы рассердиться. Одежда выглядела крайне нелепо. Рукава доходили Хью только до локтей, а подол едва касался колен. Эдлин пришлось завернуть край этого странного одеяния, чтобы осмотреть зашитую рану. Она уже видела его, когда он лежал обнаженным. Но тогда она не испытывала ни малейшей неловкости, все было так быстро и страшно, что она ни о чем другом, кроме как получше и наименее болезненно наложить швы, думать не могла. Теперь же ей пришлось вроде бы раздевать его, и ее, казалось бы, привыкшую уже ко всему, одолевало смущение. Но она не должна сейчас думать о своих чувствах, следовало немедленно отринуть всю эту чепуху. Ведь для нее главное — это вылечить его, спасти его, украсть его у смерти.

— Не пугайся, мне просто необходимо осмотреть швы. — Она старалась говорить спокойно и бесстрастно, но, похоже, ей это плохо удавалось.

— Это ты не пугайся, — произнес Хью, и, если бы он не был так слаб, она дала бы ему пощечину.

Но сейчас Эдлин только гневно посмотрела в его сторону, ей почему-то захотелось встретить его взгляд. Но глаза его были закрыты, и ей показалось, что он заранее был уверен в ее реакции.

Да, у него были великолепные черты лица, полные истинно мужской красоты. От Хью всегда исходила особая сила, которая заставляла женщин желать его так, словно они были суки во время течки.

Она усмехнулась. Минутное возмущение ее улеглось. Нет уж, она переболела такой болезнью раз и навсегда. Подобно тем людям, которые выздоровели после оспы и не могли уже подцепить ее снова. Все в ней молчало. Ей просто необходимо было проверить повязку.

Она сосредоточила свое внимание только на ней. Из-за того, что Хью тащили волоком по полу на этом половике, повязка ослабла, и ей пришлось снова все переделывать, чтобы она плотно прилегала к ране. Она привела в порядок его одежду, насколько это вообще было возможно, и поспешила поздравить себя не без чувства некоторого самодовольства, что происшедшее нисколько ее не взволновало. Хотя руки ее едва заметно тряслись, она постаралась не принимать этого во внимание.

Эдлин подняла его голову и осторожно положила себе на колени.

— Выпей, — мягко, но настойчиво сказала она.

Он послушно выпил, но небольшое количество драгоценной жидкости вытекло из уголка рта, и он слегка поперхнулся.

В следующий раз надо будет приподнять его голову повыше, деловито подумала Эдлин, поднимаясь на ноги.

Она принялась собирать и складывать лохмотья, разбросанные по полу, не замечая, что он неотрывно наблюдал за ней, пока она возилась. Когда он заговорил, она вздрогнула от неожиданности. Заданный вопрос показался ей пустым и неприличным любопытством:

— Эдлин, а почему ты живешь в монастыре?

— Может быть, я дала обет. — Она не отрывала взгляд от своих рук, продолжая тщательно складывать тряпки.

Он тихо засмеялся, затем резко замолк, видимо, от внезапной боли, но все равно сказал, что хотел:

— Я так не думаю.

Обидевшись, она спросила:

— А, собственно, почему? Ты думаешь, что я недостаточно добродетельна для этой роли?

— Я думаю, что те две гадины, — он судорожно глотнул воздух, — которые приходили сюда, могли бы рассказать мне о том, какое положение ты в самом деле здесь занимаешь.

— Я думаю, тебе не следует больше разговаривать.

Его пальцы судорожно вцепились в подол ее платья.

— Тогда ты расскажешь мне сама.

Он чувствовал, что теряет сознание, но изо всех сил сопротивлялся этому. Она подавила в себе желание разом оборвать все эти беспокоившие ее вопросы. Все-таки в данной ситуации она не могла обходиться с ним так, как, безусловно, обошлась бы, будь он крепок, силен и здоров. Она решила просто увести разговор в сторону.

— Леди Бланш и Эдда могли бы быть близнецами, так они походки и по характеру, и по внешнему виду, — начала она совершенно ненужную историю.

Изо всех сил Хью старался держать глаза открытыми.

— Да что тебе до них! Разве я об этом спрашиваю? — Он явно слабел.

— Мать леди Бланш явно не испытала особого чувства восторга, когда ей показали ребенка служанки, прижитого от ее мужа, а это случилось как раз перед рождением самой леди Бланш, — спокойно продолжала она, ожидая, когда усталость возьмет свое.

— Скажи мне… ты… — настаивал рыцарь.

— Я думаю, что леди Бланш всю свою неиссякаемую злость всосала с молоком разгневанной матери. А Эдда обрела не менее неистовый характер с того момента, как только стала служанкой леди Бланш, вдобавок сознавая, что у них один отец.

— Когда мне станет лучше…

— Чтобы избавиться от обеих девочек, их в семилетнем возрасте поместили в монастырь, — монотонно рассказывала она.

— Эдлин… — Хью постепенно впадал в спасительное забытье.

— И всякий раз, когда они становились невыносимыми для окружающих, им приходилось переезжать из одного монастыря в другой, и так до бесконечности.

Слабое похрапывание Хью остановило плавное течение ее речи. Она тихонько подсунула свернутые тряпки под его голову. Он не пошевельнулся, и Эдлин торжествующе улыбнулась. На сей раз победа за ней!

Вдруг рядом с ней раздался негромкий голос Уортона:

— Когда-нибудь он придет в себя и добьется ответов на все свои вопросы.

«Однако не слишком ли много берет на себя этот прислужник, выказывая такое глубокое понимание происходящего? — подумала Эдлин. Определенно надо бы поставить его на место».

Забрав бутылку и чашку, она повернулась лицом к Уортону, стоящему с дровами в руках, и сказала:

— Только не от меня!

Уортон присел на колени, чтобы сложить дрова в поленницу.

— Хозяин всегда добивается того, чего хочет, — пояснил он.

— Значит, теперь ему придется привыкать к другому. — Отойдя на всякий случай на приличное расстояние от Уортона, она спрятала бутылку на прежнее место и сняла скамеечку со стола. — Мне надо работать.

— Когда же он выздоровеет? — Уортон с надеждой взглянул на нее.

Эдлин поняла, что на самом деле он хотел спросить не об этом. Он хотел спросить, понравится ли Хью вообще, но боялся произнести эти слова. Она сама не знала ответа на этот вопрос. Ему было дано самое действенное лекарство из всех, какие ей были известны.

— Молись за него. Возможно, недели через две он уже сможет садиться, — сказала она уклончиво.

— Молиться за него?! — В голосе Уортона отчетливо прозвучало отчаяние. — И это все, что я могу сделать для него?!

— Не кричи. Дай ему поспать. Это очень важно. — Она взглянула на неподвижное тело, напоминающее бревно, прикрытое грубым коричневым одеянием. — Когда дрожь усилится, облей его холодной водой.

— Это убьет его, — безнадежно произнес Уортон.

— Нет, он лежит возле печки — значит, переохлаждения не будет. Это пойдет ему на пользу и поможет избежать слишком сильной вспышки лихорадки. — Она вдруг нахмурилась, наткнувшись на грязную одежду, которую перед этим Уортон снял с Хью.

— Мне пришлось спрятать это. Любой бы понял, что это акетон воина из знатного рода. Могли возникнуть ненужные вопросы, — зачем-то принялась объяснять она, потом задумалась, что делать с одеждой теперь, и резким движением сунула ее за громадные бочки с маслом и вином, стоящие на полу.

— Скорее всего раньше полуночи твой господин не проснется, потом тебе придется дать ему каплю жидкости из той бутылочки, которую я спрятала. — Она строго взглянула на него и погрозила пальцем. — Но только одну — запомни твердо, иначе он отправится к праотцам и ты навеки его потеряешь.

От ужаса глаза Уортона чуть не вылезли из орбит.

— Это сделаешь ты, — заявил он с прежней грубостью, привычно хватаясь за кинжал. Видимо, для всех проблем у него существовало одно универсальное решение.

— Я не смогу, — устало втолковывала ему Эдлин, совершенно уже утратив чувство страха. — Я ночую в доме для гостей, где при входе сидит монах, который следит за всеми, кто входит и выходит в ночное время. Так положено.

— Этот монах сделает то, что ему скажут, — упрямился Уортон.

— Нет. — Она пыталась успокоить его. — Ты хорошо заботишься о своем хозяине. И это тоже будет тебе под силу.

— Да, — внезапно согласился он, — я все сделаю для господина.

Ночью, когда Хью очнулся, он почувствовал, что у него сильный жар и что ему надо лежать тихо.

Какой-то ненасытный зверь глодал его бок, впиваясь зубами в ребра. В поисках мяса помягче он, не давая пощады, вгрызался все дальше в его внутренности. Его дыхание обжигало, и Хью хотелось оторвать его от себя, оттолкнуть как можно дальше, избавившись от нестерпимой боли, когорую тот ему причинял, но он не мог даже шевельнуться. Ему необходимо было затаиться, перетерпеть. Он почему-то знал, что все зависит от этого. Безопасность Уортона. Его собственная безопасность. Безопасность Эдлин… Эдлин.

Эдлин?! Разум отказывался понимать происходящее. Годами он не вспоминал о ней, и сейчас она никак не могла находиться здесь, в женском монастыре, работая как простая крестьянка. Он бредил. Разумеется, бредил. Болезнь, бред — это все объясняет.

— Ну-ка, выпей. Пей, пей, — уговаривал его женский голос.

Вот воображаемая Эдлин стоит на коленях рядом с ним. Как просто и легко, когда все становится понятным! Вот она подняла его голову и прижала к своей груди, вот поднесла чашку к его губам. Голова тяжелая, чашка горячая, губы ничего не чувствуют. Бред… Он жадно выпил, потом, повернувшись, уткнулся лицом в ее груди и столь же жадно потянул ноздрями. Эдлин ускользала, растворялась…

Голова его тяжело упала на тюфяк, ему показалось, что в ней что-то встряхнулось, и все стало на свои места. Он услышал занудный голос Уортона, который бранился, и открыл глаза, чтобы властно указать слуге его место.

Но Уортона он не увидел. Его восхитительный бред милосердно вернулся. Над ним склонилась Эдлин. Она пыталась заставить хищного зверя перестать рвать его тело. Но зверь мог броситься на нее. Может быть, она ничего не знает о повадках диких зверей. Поэтому он предупредил:

— Осторожно.

Он ясно и громко произнес это слово, но, казалось, что Эдлин не понимает его.

— Что? — Она совсем близко наклонилась к его лицу, как будто он говорил шепотом. — Ты что-то сказал?

Ее груди. Он помнил, как лежал на них, теперь он мог их видеть во всей красе. Ее сорочка была столь небрежно запахнута, что почти ничего не скрывала. Наброшенный на плечи плед сполз, ничем не придерживаемый. Она выглядела так, словно только что поднялась с постели.

Он должен во что бы то ни стало удержать ее. Вытянувшись вперед, он обеими руками ухватился за ее груди. Мои! Он не отпустит ее!

В мгновение ока пригрезившаяся ему Эдлин исчезла, и он в изнеможении закрыл глаза. Должно быть, она настоящая женщина — всего лишь попытавшись предъявить на нее права, он устал. Затем она опять возникла из забытья и что-то стала делать с его боком. Внезапно он очнулся, очнулся только для того, чтобы дотронуться до нее, но коснулся всего лишь грубой ткани и услышал резкий голос Уортона:

— Хозяин, вам что-то нужно?

Спать. Ему нужен сон, и тогда он снова увидит Эдлин.