Рыцарь надежды

9.

Эдлин не знала многого о Хью де Флоризоне, но сейчас она твердо знала одно — он был немыслимо зол. Он почти тащил ее через лес в темноте, под дождем, крепко прижимая к себе, отводя ветки от ее лица. Таким образом он проявлял свою заботу о молодой жене, но гнев полыхал в нем, не угасая.

Он был таким неприступным, выражение лица — тверже камня. Может быть, попробовать как-то смягчить его? — думала она. Например, несколько слов, сказанных нормальным тоном, вдруг они немного сгладят его неудовольствие? Она рискнула.

— Мы идем назад, в монастырь? — задала она совершенно нейтральный вопрос.

— Сегодня вечером ты в монастырь не вернешься.

Он странно ответил или она неточно спросила? Собственно, она просто хотела знать, как они будут дальше добираться. Но своим ответом он озадачил ее и заставил подумать совсем о другом. Его подавляющий, даже немного грубый тон внушил ей некоторые колебания, и пока она раздумывала, продолжать ли разговор, он остановился и поднес руку ко рту. Совсем рядом вдруг заухала сова, и, если бы Эдлин не почувствовала вибрацию его груди, прижатой к ее плечу, она бы никогда не догадалась, что птичий крик издал Хью.

Продолжая, тащить ее за собой, он вышел на поляну. Эдлин. услышала топот копыт, а затем какой-то юноша совсем рядом произнес:

— Милорд, я слышал ваш сигнал. Вы спасли ее?

— Да, она со мной. — Рука Хью напряглась. — Наши люди окружают наемников, а я провожаю ее назад, в лагерь.

В лагерь. Значит, все это время они шли в его лагерь. Эдлин попыталась подбодрить себя. Если она подождет немного, Хью, возможно, ответит на все ее вопросы в своей уклончивой манере.

Юноша подвел к ним скаковую лошадь, и Хью выпустил Эдлин из рук ровно на столько времени, сколько ему потребовалось, чтобы вскочить в седло.

— Я отдам свою лошадь вашей леди, милорд? — спросил юноша.

— Она поедет со мной.

Будучи хорошо знакомой с формой седел, Эдлин попыталась отказаться от такой чести, но Хью наклонился, не спрашивая ни о чем, подхватил ее под мышки и одним движением усадил впереди себя.

Она не удержалась от легкого вскрика.

— Ты совсем не бережешься, твои раны снова будут болеть.

Единственным ответом был приглушенный смех юноши.

Ей было крайне неудобно. Она не знала, что делать со своими ногами. Сесть верхом? Опустить ноги на одну сторону? Решение, не раздумывая долго, принял Хью. Он повернул ее и посадил по-своему. Ноги ее оказались сбоку, она сидела поперек, а он поддерживал ее так, чтобы лука седла не беспокоила ее.

Дождь припустил. Темнота сгустилась настолько, что, открыты были ее глаза или закрыты не составляло никакой разницы. В какой-то момент одной рукой он приподнял ее, а ладонь другой подложил под нее, смягчая жесткие толчки при езде. Ей захотелось узнать, кто же в таком случае правит лошадью, ведь обе руки Хью заняты. Потом, судя по движениям его тела, она поняла, что он направлял лошадь коленями.

— Кто обучал эту лошадь? — спросила она, изумляясь спокойствию и понятливости животного.

— Сэр Рэмсдэн. Он занимался моими лошадьми.

— Отчего он больше не занимается ими?

— Он погиб в последнем сражении.

Краткость и односложность его речи лишний раз убеждала ее в том, что Хью все еще не преодолел свое дурное настроение. Ей показалось, что, может быть, будет лучше, если она заведет разговор об этом сражении. Мужчины вообще любят поговорить о битвах. Они переживают заново каждый взмах и каждый удар меча, полет каждой стрелы. А если они не рассуждают о битвах прошлого, их легко уговорить потолковать о будущих сражениях или о старинных легендах, связанных, конечно, с великими воинами древности.

К сожалению, она уже слышала об этом все, что только можно. Ей не хотелось слышать новые истории из боевой жизни Хью. Как-то давно она поклялась, что больше никогда не будет ничего слушать о битвах, тем более говорить о них. Ее свадьба с воином — Пресвятая Матерь Божья, еще один воин! — только укрепила ее решимость.

Она решила зайти с другой стороны.

— Разве твоя бедная лошадь может вынести нас обоих? — Вопрос прозвучал, конечно, весьма глупо. Ведь лошадь уже везла их и пока что не падала от чрезмерных усилий.

Он даже не счел нужным отвечать. Эдлин не теряла надежды завязать беседу.

— Твоя рука, должно быть, затекла — ты так долго меня держишь. Ты не хочешь, чтобы я пошла пешком?

Хью остановил ее чуть ли не раньше, чем она только сделала попытку высвободиться из его объятия.

— Побереги силы. Они тебе еще понадобятся, — сказал он, и голос его звучал по-прежнему холодно.

Ей это не понравилось. Что он имел в виду? Уж не собирается ли он бить ее?! Но Хью не был похож на человека, способного избить женщину только за то, что ее похитили и тем создали ему некоторое неудобство. Конечно, она несколько легкомысленно позволила себе уйти, но он же помнит, почему она это сделала? Но в самом деле, что она вообще знает о нем?

Робин однажды в злобе ударил ее, когда она сказала, что ей не нравятся его привычки матерого кота. Ее старый герцог тоже всего один раз ударил ее от отчаяния, что не может заставить себя выполнить свои супружеские обязанности. Теперь Хью стал ее мужем и заговорил о мести. Неужели все всегда происходит одинаково?

Сквозь ветви деревьев мелькнули огни. Когда они наконец выбрались из леса, она с недоумением увидела впереди монастырь. Он же говорил, что они туда не поедут, но… Хью повернул к конюшне.

Конечно же! Ему нужно поставить лошадь куда-нибудь, где о ней позаботятся. Юноша-конюх подбежал и придержал голову лошади, пока Хью не опустил Эдлин на землю. Как только ее ноги коснулись камня, с которого всадники обычно садятся в седло, он спрыгнул вслед за ней и крепко схватил ее за руку, как будто опасался нового бегства. Бросив монетку конюху, он потащил Эдлин прямо через отвалы навоза к шатрам, стоявшим неподалеку. Они полукругом расположились вокруг костра и напоминали издалека толстых девиц, собравшихся поболтать у колодца. Эдлин вспомнила, что видела их перед тем, как уйти в лес. Тогда она была так расстроена, что не придала этому никакого значения и, уж конечно, не подумала о том, что в них могли размещаться люди Хью.

Еще один юноша, приставленный, как поняла Эдлин, для того, чтобы поддерживать костер, выступил из тени при их приближении.

— Милорд, вы нашли ее! Она здорова?

Хью не ответил на вопрос, но мимоходом приказал:

— Принеси огня в мой шатер.

— Слушаюсь, милорд. — Юноша отвесил торопливый поклон и бегом кинулся исполнять повеление.

Эдлин, решив ответить вместо Хью, крикнула вслед юному воину:

— Они не причинили мне вреда.

Если бы Хью был медведем, и то он не мог бы прорычать более сердито:

— Не беспокойся понапрасну, он очень скоро услышит рассказ о твоих приключениях во всех подробностях.

Он огромными шагами направлялся к самому большому шатру — поистине чудищу из войлока и веревок. Юноша вошел, отогнув клапан, прикрывающий дверной проем. Он принес горящую свечу и стрелой метнулся наружу уже с пустыми руками. Хью даже не поблагодарил его. Похоже, ей придется заняться манерами лорда… И все же в чем выразится его месть?!

Эдлин на мгновение задержалась у входа, намереваясь снять обувь, но Хью настойчиво тащил ее внутрь.

— Нечего откладывать свою участь, миледи. Она неминуема.

Ее душа домовитой хозяйки оскорбилась от одной мысли, что его огромные сапоги оставят грязные пятна на плетеной конопляной подстилке.

Просторное помещение было безукоризненно чистым. Сундуки ровным рядом выстроились вдоль войлочной стены. На столе стояла горящая свеча, принесенная юношей. Широкое ложе из шкур раскинулось на полу, край покрывала был приглашающе откинут…

По всей вероятности, кто-то усердно трудится, чтобы жилище хозяина содержалось в чистоте. Показав на оставленную им грязь, она с упреком сказала:

— Придется чистить.

Он, едва взглянув, ответил:

— Не сегодня. Этой ночью сюда не войдет никто, кроме нас.

Он повернулся к ней, и Эдлин в первый раз за последние несколько часов разглядела его лицо.

Он был и в самом деле зол. Так зол, что она и предположить не могла подобного.

— Давай отбросим все помехи раз и навсегда, — сказал он, сдерживая гнев, так и рвавшийся наружу. — Я действительно захватил в плен твоего мужа и отправил его в Лондон, где его казнили по приказу принца. Было несчастной случайностью, что именно я оказался командиром, которому пришлось это сделать, но Робин, лорд Джэггер, давно заслужил эту участь. Он постоянно рисковал, Эдлин, и сам сделал свой выбор, которого ни один благородный рыцарь делать не должен.

— Я знаю. — Она и вправду понимала справедливость слов Хью. Робин считал себя неуязвимым. Он бросался навстречу опасности, словно в объятия женщин, — неразборчиво и с большим удовольствием.

— Логично сказать, он сам сделал все, чтобы быть схваченным.

— Я верю тебе.

Хью навис над ней, как дикий зверь, так быстро и неожиданно, что она не успела сделать и полшага назад.

— Тогда почему ты убежала?!

— Из-за того, что ты такой же воин, как и он, — ответила Эдлин и засомневалась, сумеет ли он понять.

Он не понял.

— Я не такой, каким был Робин из Джэггера.

— За исключением того, что ты живешь, чтобы сражаться.

— Я живу не только, чтобы сражаться.

— И чем бы ты стал заниматься, если бы не мог воевать?! Если бы ты потерял ногу или глаз и больше никогда не смог бы скакать на коне и сражаться в битвах?

Он вздрогнул с суеверным ужасом.

— Этого никогда не случится.

— Даже сейчас, после того, как ты был так тяжело ранен, — с горьким упреком произнесла Эдлин, — тебе все еще не терпится вернуться в бой. Скажи, разве я не права?! Твои руки так и чешутся, чтобы схватить свой меч. Ты едва мог удержаться от того, чтобы не напасть на тех преступников ночью!

— Это только из-за того, что они похитили тебя. Я пришел в ярость! — Он взял ее подбородок в свои ладони, поднял ее лицо и сказал, глядя ей прямо в глаза: — Не имеет значения, почему ты убежала и кто тебя захватил в плен. Я всегда верну тебя и всегда буду платить той же монетой тому, кто посмеет причинить тебе вред. Я сожалею, что мне пришлось взять в плен твоего мужа, но это ничего не меняет в отношениях между нами. Так что лучше всего скажи мне правду. Ты гневаешься на меня. Потом позволь мне смягчить твой гнев. И тогда мы сможем стать мужем и женой.

Он прав. Пленение Робина не имело никакого отношения к ним двоим. Она не винила его в смерти Робина.

Она тоже права. Хью так и не понял, почему она отказывается одарить его своей любовью.

— Я не сержусь. — Упорствовать было глупо.

Он, такой огромный, улыбнулся ей во всю ширь своего большого рта.

— Ты говоришь неправду, но в эту ночь я позволю тебе пойти на обман. Потому, что я — это я!

Повернувшись к одному из сундуков, он широко распахнул его, выхватил кипу разных тканей и положил их на стол. Потом поднял войлочный клапан двери и вышел наружу.

Она осталась стоять посреди шатра. От сильного нервного напряжения ее била дрожь. Но другого выбора у нее не было, кроме как ожидать тут решения своей судьбы. Она не могла и мысли допустить о том унижении, которое может постигнуть ее. Неужели ей придется вернуться в монастырь за помощью, чтобы ей перевязали ее собственные раны? У многих благородных лордов избиение жен — лучший способ решения семейных неурядиц.

Волна холодного воздуха заставила ее лишний раз вздрогнуть и подумать, что вот он возвращается и что теперь?! Она взглянула на него как на привидение.

Он стоял совсем голый!

Огромный и совсем голый!

Готовый к любви и совсем голый!

Ей следовало бояться не гнева, а его безумной, дикой страсти.

Голова ее закружилась, когда она попыталась осознать происходящее. Он напугал ее, надо признаться честно. Но сейчас она видела его и понимала, что он прежде всего мужчина. У него и в мыслях не было ничего, кроме брачной ночи.

По правде говоря, он был не совсем обычным мужчиной. И, похоже, слегка не в своем уме. Но она уже бывала замужем. Так что чего ей бояться? Это просто акт, довольно короткий, вполне терпимый и приносящий удовольствие только мужчине.

Все ее тело сжалось, когда она более внимательно разглядела Хью. Должно быть, он все это время, пока она здесь дрожала в страхе за свою участь, стоял голый под дождем. На нем не осталось ни пятнышка грязи. Светлые волосы его потемнели от воды и казались почти черными в неверных отблесках свечи. Капли воды сползали по его щекам, заросшим однодневной щетиной. Самые мелкие бисерные брызги задержались на волосах, покрывающих его руки. Капли висели на жесткой темной поросли на груди, ручьями стекая мимо пупка на…

И кого же это она пыталась дурачить?! На самом деле она любила эту сторону замужества. И с Робином ей часто бывало хорошо. Единственное, в сущности, чего ей не хватало в монастыре. Но не хватало ей этого столько времени, что она и не пыталась вспомнить, сколько именно.

— Сними же и с себя одежду!

Это прозвучало не как просьба, а скорее как требование. Грубость в его голосе выдавала его неутихающее раздражение. И она не понимала, что же мешает ему наконец успокоиться? Разве теперь все происходит не по его желанию?

— Мой оруженосец помог раздеться мне. Я могу помочь тебе? — спросил он, но ответа явно не ждал.

Хью сделал два широких шага к ней, но она, спотыкаясь, попятилась.

— Ты в такой ярости! — воскликнула она, как будто эти слова могли послужить ей защитой.

— Да, конечно! — Она давно потеряла головной убор, подаренный монахинями, так что он сразу принялся за ее платье, стаскивая его прямо с плеч, разрывая шнуровку и позволяя одежде падать на пол. — Я чуть не убил тебя сегодня. — Он отступил назад и гневно уставился на нее. Потом вдруг улыбнулся. — Ты же вся промокла до костей, как я не подумал об этом раньше!

Она глянула на себя. Белая льняная рубашка, только и оставшаяся на ней, и раньше была почти прозрачной. Теперь, мокрая, прилипшая к телу, она выделяла каждый его изгиб, каждую ямочку. Ее соски, сморщившись от холода, торчали навстречу ему, как две распутницы, требующие ласк. Влажная ткань прильнула к ложбинке между бедрами, и бугорок темных волос словно боролся за то, чтобы высвободиться из этой западни. Не подчиняющееся более ее воле, тело говорило своим языком. И все было настолько ясно, что он понимал каждое его послание.

— Не твоя вина, что я убежала и что все так получилось. — Она совершенно смутилась под его любующимся взглядом. Невозможно было говорить ни о чем, да и о чем тут, Боже мой, говорить?

— Я сам дал тебе возможность уйти. — Протянув руки, он прикрыл ими ее груди, заполнившие его ладони. Указательные пальцы поглаживали самые кончики сосков, создавая сладкое ощущение тепла.

— Ты замерзла?

— Не совсем. — Слова застревали во рту, она прятала глаза и просто не знала, куда деваться.

Он разразился довольным смехом. Впервые она услышала из его уст такой простой звук радости.

— Ты дрожишь, и губы у тебя посинели.

Протянув руку вниз, он взялся за подол ее рубашки. Проводя кончиками пальцев по ее коже, он стал поднимать его. Глаза Хью светились неистовым удовольствием и незнакомым ей доселе безумством. Ему нравилось заставлять ее чувствовать себя неловко, ему нравилось вот так медленно раздевать ее. Она закрыла глаза, чтобы не видеть того, что он делает.

Разве это могло помочь? Она и так угадывала каждое его движение. Его прикосновения заставили ее сжаться, когда его рука заскользила по ее ноге, потом по бедру, потом по талии. Столь же осязаемым был и его взгляд. Он ощупывал все обнаженные части ее тела, наслаждался, и теперь она, вконец потерявшись, дрожала — то ли от холода, то ли от смущения.

Неожиданно обеими руками он резко стащил с нее рубашку через голову. Глаза ее широко раскрылись, когда он снова взял в ладони обе ее груди.

— Только взгляни. Они такие красивые, и они мои.

От такого знакомого проявления его собственничества с ее губ сорвалось приглушенное восклицание, полное радостного изумления:

— Ты уже говорил так!

— Когда? — спросил он, совершенно пораженный.

— Когда ты был болен. Ты схватил меня и сказал: «Моя».

Запрокинув голову, он громко расхохотался.

— Я? В самом деле?! — От жара его возбужденного тела влага на нем быстро испарялась. — Если ты собиралась убежать от меня, тебе следовало сделать это еще тогда. — Он упал перед ней на колени.

Она попыталась отскочить в сторону. Хью поймал ее одной рукой, обнимая чуть ниже талии. Успокаивающим тоном он проговорил:

— Я как раз собирался снять с тебя твои чулки.

Ее чулки. Единственное, что осталось.

— Не думаю, что я могу это сделать.

— Можешь, — поторопила она.

Хью удивленно взглянул на нее. Эдлин тут же мысленно обругала то недостойное нетерпение, которое и заставило ее открыть ему свои желания. Ее бросило в краску — все бесполезно. Сжимая ноги, нельзя уменьшить свое смущение, и нельзя этого сделать, уставившись в пространство у него над головой, делая вид, что ничего не происходит. Он изучал ее и, вероятно, заметил каждый из ее изъянов. В конце концов, ей давно уже не пятнадцать.

Он неожиданно произнес то же самое, но совсем другим тоном:

— Тебе давно уже не пятнадцать, правда? Ты совсем не похожа на ту костлявую маленькую девчушку, которая преследовала меня повсюду. Теперь ты стала женщиной.

Она не ответила. Просто не знала, что сказать.

— Хорошо. Ты собираешься дать мне то, чего я хочу? Можешь назвать это справедливо выплаченным долгом.

Он сказал это очень неприятно, по-деловому. Эдлин задумалась, как бы вернуть его к прежнему тону, который нравился ей значительно больше.

Он немного отодвинулся и сел на пятки. Обеими руками, которыми он удерживал ее, он с силой раздвинул ей ноги и, прежде чем она поняла его намерения, попробовал ее на вкус.

— Хью! — Она выкрикнула его имя так, словно звала на помощь всех святых, и тут же попыталась отступить назад. Он держал ее крепко и использовал ее яростную, но бесполезную попытку, чтобы еще шире расставить ее ноги.

— У тебя такой же вкус, какой я запомнил, — сказал он, глядя на нее снизу вверх, но не стремясь встретиться с нею взглядом. — В ту ночь, когда ты дала мне свое волшебное питье.

Пожалуй, это привело ее в смятение больше, чем его сладострастные планы.

— Ты помнишь?! Что именно ты запомнил?

— Вкус твоего тела. — Его язык вновь коснулся ее.

— Откуда тебе его знать?!

— Я, может быть, и не знаю, но хорошо знает мой рот. Ах, как славно ты лечила меня! — Он зарылся глубже, действуя губами, чтобы полнее раскрыть ее, и языком, чтобы ее мучить.

— Вкус моих пальцев — только и всего. — Она почти задохнулась, когда волна наслаждения охватила ее всю.

Он не ответил. Теперь он нашел место в ее теле, жар которого заставлял ее пытаться оторвать его от себя и одновременно прижиматься к нему еще теснее. А когда ее ноги стали слабеть и дрожать, он отнял свой рот. Ему надоело, слава всем святым. Если бы он не перестал, то ей бы пришлось унизиться до того, чтобы упасть, чтобы затащить его на себя и умолять. Он дал ей передышку.

— Твоих пальцев?

Ей потребовалось некоторое время, чтобы вспомнить, о чем он говорит. Несколько минут назад ему удалось заставить ее забыть обо всем.

Ах да, в тот раз он взял ее руку и стал сосать ее пальцы.

— Другой привкус как будто, но определенно это ты. Но не скажешь ли мне, почему мне показалось, что мы были в амбаре? — Как же он запомнил ее слова, ведь его почти не было в живых тогда?

Ее дрожащие ноги выдавали ее, но она с усилием напрягла колени.

— Амбар? — Может быть, ее притворство удастся?

— Я занимался любовью и случайно посмотрел вверх, ты была там надо мной, и это доставило мне особое удовольствие…

Он глядел на нее снизу вверх. Она на него сверху вниз. Воспоминания спутались, но она поселилась в его душе навеки. Теперь она тоже представила себе жару, запахи, движения, возбуждение. Она нашла в памяти что-то такое, чего не было никогда.

— Ты сделала меня счастливым человеком, — сказал он. — Ты дала мне почувствовать вкус своего тела. О, почувствовав, его, я понял, какой может быть жизнь. Ты вернула меня из небытия, поманив собою, я в долгу перед тобой. А я, леди Эдлин, — его руки крепче сжали ее бедра, — всегда оплачиваю свои долги.

Его палец вошел в нее сзади. Его язык возбуждал ее спереди. Ей не хотелось первой показать, что наслаждение переполняет ее, но его палец раз за разом двигался туда и обратно одновременно с языком, трогающим и ускользающим.

Она уже не могла стоять. Ей следовало бы сказать ему об этом, но слов не было, и она почти простонала:

— Я не могу…

— Ты можешь. — Он еще больше раздвинул ее слабеющие ноги. Его палец углубился в нее.

Слишком сокровенно. Слишком стыдно. Слишком уж хорошо.

Она содрогнулась и вскрикнула, а он прижался к ней открытым ртом, лаская губами и языком, стараясь продлить для нее эти утонченные и острые ощущения.

Когда он извлек из нее каждое содрогание, каждый стон, он убрал свой палец. Он поцеловал нежнейшую кожу бедер и поглаживал округлости ягодиц, тесно прижавшись лицом к ее животу. Он терпеливо ждал, когда затихнут последние спазмы, сотрясавшие ее тело. Когда она немного успокоилась, он спросил:

— Теперь ты можешь стоять сама?

Она не могла. В этот момент ей казалось, что она рухнет на пол, как только он ееотпустит.. Но признаться в этом теперь, когда самая сильная волна наслаждения схлынула, было выше ее сил. Она кивнула, надеясь, что он не отнимет рук сразу же.

— Хорошо, — прошептал он. — Хорошо. Мне бы не хотелось думать, что я довел тебя до изнеможения еще до того, как ночь по-настоящему началась.

Что она могла на это сказать?

Быстрыми движениями он развязал ее подвязки.

— По отношению к вам, леди Эдлин, я оказался большим дураком. — Влажные чулки прилипли к ее ногам, и он медленно стягивал их по очереди. — Подними-ка ногу, — попросил он.

Чтобы удержать равновесие, ей пришлось опереться рукой на его плечо, но он нисколько не возражал.

Стащив эти последние, совершенно ненужные тряпки, Хью резко отбросил их прочь.

— Ты спасла мне жизнь. Я отплатил тебе, не правда ли? И теперь всегда буду это делать до конца дней, пока мы вместе. Но ни одной женщине не удастся выставить меня на посмешище перед моими людьми и остаться безнаказанной.

— Я не понимаю.

Не желая вступать ни в какие объяснения, он поднялся, схватил со стола сложенный кусок; ткани, встряхнул его и набросил ей на волосы.

— Высуши их.

Выполнить это было просто, но ей не хотелось поднимать перед ним руки.

— Суши их, — настойчиво повторил он и, встряхнув другой кусок, занялся ее телом. Он растирал его крепко и без намека на страстную пылкость, просто возвращая ее коже ощущение тепла.

Глупо было стоять, трепыхаясь в его руках как кукла. Она занялась волосами. Когда она их почти высушила, Хью сунул ей в руки другое полотнище.

— Теперь высуши меня.

Ее тело все еще пело от недавнего обольщения, и, если бы она сейчас только дотронулась до него, все началось бы снова. И он знал об этом, жалкий плут.

— Ты уже обсох.

— Не весь.

Она не стала приглядываться.

— Лучше вытри меня, — сказал он. — Это немного оттянет время твоего наказания.

В его голосе снова прозвучала нотка предупреждения, и она прижала сухую ткань к его груди. Она вытрет только здесь, ибо если она спустится ниже, то, пожалуй, ее полотенце запутается и ей придется осязать то, на что она бросила лишь мимолетный взгляд.

Так что пока она вытирала его грудь, потом руки, делая это медленными движениями.

— Я не ставила тебя в дурацкое положение.

— Ты так думаешь? Я очертя голову бросился спасать свою жену от подлецов, похитивших ее. Я сходил с ума от страха, что тебя изнасилуют или того хуже.

— Значит, твое воображение сыграло с тобой злую шутку, — сказала она, довольная тем, что ей удалось переложить на него часть вины. Ведь он хотел, чтобы она одна несла ее.

Обхватив за кисти, он направил ее руки вниз по своему телу.

— Ты хорошо знаешь, как бывает, когда твои сыновья убегают играть, увлекаются и не возвращаются вовремя домой?

— Да… — протянула она, почти не слыша, что он говорит. Нижняя часть его живота, его бедра притягивали к себе все ее внимание, хотя она старательно глядела куда-то в сторону. Если б только ей удалось сосредоточиться на разговоре!..

— Ты обеспокоена, солнце уже садится, а тебе мерещатся всякие ужасы, которые могли с ними произойти.

— Да. — Она начала понимать, к чему он клонит, и до нее стал медленно доходить и смысл его намерений.

— Наконец они прибегают домой, грязные, поцарапанные, похожие на маленьких бродяг, а ты счастлива уже оттого, что они целы и невредимы, тебе хочется их прижать к себе и в тот же самый миг отшлепать.

Она недовольно выпятила нижнюю губу. Ему совсем не нужно, чтобы она вытирала его. Он просто хотел, чтобы она гладила и ласкала его тело, а может быть, видя ее нерешительность, он получал небольшое удовольствие от своеобразной мести.

— Я торопился к тебе, испортил лезвие своего лучшего меча о камень, а ты, оказывается, сама справилась со своими похитителями.

Ее охватила волна негодования. Он хочет, чтобы она нежно и страстно ласкала его, и в то же самое время оскорбляет ее? Резко и неожиданно для него она обошла его сзади, двигаясь так быстро, что он не успел ничего сообразить, и стала вытирать его спину.

— Может быть, ты предпочел бы, если бы я ничего не делала, чтобы ты мог почувствовать себя героем? — обиженно спросила она.

— Нет. Нет, конечно, — поторопился оправдаться Хью. — Я горжусь, что у тебя такой сильный характер и столько сообразительности.

Его слова показались искренними, и она немного расслабилась, вытирая его ягодицы. Сначала с одной стороны, потом — с другой, обе половинки, покрытые мелкими светлыми волосами. У него был весьма привлекательный вид и сзади — крепкий, мускулистый, очень активный мужчина.

— И хотя я и горжусь тобой, ты все же напугала меня до смерти.

Он резко повернулся к ней лицом, и она снова пережила шок, когда увидела его во всей красе. Любопытно, что вид со спины не пугал ее Но вид спереди!..

— Теперь из-за этого мне придется выслушивать от моих людей столько неприятных, слов что тебе вовек со мной не расплатиться.

— Расплатиться?!

Его руки сомкнулись на ее плечах, и он крепко прижал ее тело к себе. Они немного постояли в тесном объятии, но его намерения все еще не были для нее очевидны.

Полностью охрипшим голосом она спросила:

— Ты собираешься избить меня?

Он глянул на нее в совершенном изумлении.

— Я не бью женщин! Чтобы привлечь их внимание, есть способы и получше.

У нее отлегло от сердца.

Тогда, показав все зубы, он улыбнулся плотоядной улыбкой, которая очень подошла бы голодному хищнику, и она поняла, что расслабилась слишком рано.

— Да. Тебе следует поволноваться. — Он повалил ее на постель из шкур в углу. — Мне потребуется много времени, чтобы полностью удовлетвориться своей местью.

Она оказалась в беде. Несомненно, в большой беде. Улыбнувшись, она спросила:

— Ты не расскажешь мне про свою последнюю битву?

Он лишь молча обхватил ее своими поистине железными руками и предпочел начать совсем иное сражение.