9. Жди меня

— Ты спишь?

— Сплю. А ты?

— Я тоже…

— Эх, дьявол, какой сон перебил!.. В Киеве у матери был, а ты все испортил…

Застонала железная никелированная кровать. Димка перевернулся на другой бок и затих, пытаясь досмотреть хороший сон. В черном окне видна Большая Медведица. Где-то далеко ухали бомбы. Наверно, в районе Балаклавы.

Нас разбудил страшный нарастающий вой. Мы в страхе вскочили с постелей, не понимая, что происходит. Бомбы? Нет. Это слишком сильно для бомб. Обычного сопровождения зениток не было. В открытое окно светила высокая луна…

— Ложись! — успел крикнуть Димка.

Вой перешел в рев, от которого завибрировали внутренности. Раздался взрыв. Мне показалось, что гостиница наша покачнулась и сдвинулась с места. Струя воздуха распахнула двери, сорвав их с крючка.

Наступила тишина. Только где-то на передовой перестукивали редкие выстрелы и постукивал короткими очередями пулемет.

— Одевайся, пойдем выйдем наружу. Мне что-то не по себе…

Наспех одевшись, мы вышли на улицу. В глубине темного провала ворот спал в «газике», похрапывая, Петро.

— Подумать только — спит! Неужели он ничего не слышал?

На Северной стороне залаяли, заторопились зенитки. Охнули одна за другой несколько бомб. Бледные лучи прожекторов заметались под луной и вдруг все разом упали на землю. Снова ночь окунулась в тишину…

Мы вышли на Графскую пристань. Над площадью возвышалась скульптура Ленина с распростертой к луне рукой.

На лунной дорожке бухты показался катер. У Павловского мыса темнел силуэт эсминца.

— С Большой земли… Может, почту привез… — сказал задумчиво Димка.

— Жду письма и в то же время страшно боюсь: вдруг…

Катер подвалил к пирсу, и на берег соскочили несколько офицеров.

— Операторы, привет! — сказал, отделяясь от группы, офицер.

— Долинин! Здоров! Неужели с Большой земли? Что нового? Ты надолго?

— До конца. Знали бы вы, каких трудов стоило мне сюда вырваться…

Это был комиссар с «Парижской коммуны», капитан Долинин.

— Письма привез? — Димке не терпелось.

— Писем вагон, только операторам что-то не пишут… Не унывайте, скоро еще придет почта на тральщике. А я вам пока «Комсомолку» дам… Между прочим, с новыми стихами Кости Симонова… «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…» Всем угодил… Ну, ребята, пока! Тороплюсь, до завтра.

Он дал нам газету и побежал догонять своих, но с полпути вернулся.

— Да, чуть не забыл. С нами на эсминце прибыл из московского радио Вадим Синявокий с товарищами. Сегодня они собирались вести радиопередачу прямо с батареи на Малаховом Кургане.

Вадим заинтересовался, где Микоша и может ли он с ним встретиться. Ну как, неплохой у вас будет сегодня кадр, а?

— Какой хороший малый! — сказал Димка, провожая его взглядом.

Впервые я с ним встретился, когда от «Известий» находился на осенних маневрах Черноморского флота и плавал на линкоре «Парижская коммуна». Долинин был комиссаром корабля.

— Вот ведь мог сидеть себе на линкоре в Батуми и ждать конца войны, — сказал Димка и задумался.

— А ты бы усидел?

— Ты что?.. — обиделся Димка.

Где-то далеко, может быть на Мекензиевых горах, застучали, отвечая один другому, два пулемета. По «голосу» одного из пулеметов можно было отличить наш «максим».

— «Жди меня, и я вернусь…» — повторил Димка. — Только вряд ли это произойдет в нашей ситуации…

— Ты что-то совсем раскис, друг мой. Пойдем-ка лучше прогуляемся на вокзал.

Под ногами захрустело битое стекло. Стало светать, когда мы увидели разбитый угол железнодорожного депо и рядом разломанный на множество кусков самолет.

— Так вот что нас разбудило.

Судя по всему, «Ю-88» — два мотора, узкий фюзеляж. Свастика…

— Смотри, трудно даже разобраться, что к чему.

Обломки машины покрывали всю улицу и вокзальную площадь.

— Рванул на собственных бомбах, не иначе, — сказал Димка.

— Пойдем скорее за камерами, а то не успеем снять, уберут.

Мы быстро зашагали в гору, прямиком через Исторический.

Уже отойдя довольно далеко от разбитого самолета, мы увидели на дорожной гальке оторванную по локоть руку. На указательном пальце поблескивал серебряный перстень, а на запястье, целые и невредимые, отстукивали живое время часы.

— Знал бы этот ас, что они его переживут, — Димка сжал губы. — Вот так всех бы вас, подлецов: как протянул к нам руку, так долой, протянул другую — долой.

…Когда после съемки мы вернулись домой, вспомнили о Долинине и свежих газетах с Большой земли. Просмотрели газеты от корки до корки, дошли до стихов:

Жди меня, и я вернусь,

Только очень жди.

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди…

За окном завыли гудки.

Гостиницу затрясло, залихорадило, посыпалась штукатурка. В дверях показался присыпанный известкой Петро.

— Як вдарит, вдарит, аж в зубах гирко, як полыни найився… Кажу, «тикайте хлопцы», а воны лежать уси мертвые…

— Ты о ком, Петро?

— Таки гарны хлопчики, усих поубивало. Хибаж це дило, з малыми дитьми драться! Бандиты воны, а нэ люди…

Схватив камеры, мы кинулись вниз по лестнице. Коридоры были наполнены едким, горьким дымом. Дым вошел через выбитые стекла в открытые настежь двери. Во рту вязла терпкая полынная горечь, а по горлу будто бы прошелся наждак.

Недалеко от гостиницы посредине улицы зияли две глубокие воронки. У стены разрушенного дома напротив лежали в луже крови два мальчика и старушка, присыпанные белой пылью. Поодаль под поваленной акацией лежали трое: молодой солдат с автоматом и два морских офицера. На груди бородатого капитан-лейтенанта блестел орден Красного Знамени.

— Ты помнишь, неделю тому назад мы снимали его награждение. А потом он шел по Нахимовскому веселый, гордый. Мальчишки забегали вперед и с завистью глазели на новенький орден…

Со слезами на глазах и с плотно сжатыми зубами снимали мы еще одну человеческую трагедию.


Утром мы поехали на Малахов Курган. Его батарея грохотала над городом, посылая снаряды за Мекензиевы горы. Мы спешили: с Малахова Кургана сегодня ребята из радиовещания должны были вести репортаж.

Мы поднимались уже на Малахов, как небо загудело от немецких самолетов.

Димка не спеша протер очки.

— Сукины дети, прямо на нас прут! Раз, два, три, четыре… Тьма!

Наши камеры заработали, как по команде.

«Юнкерсы» плотной стеной шли из-под солнца прямо на Малахов.

— Непонятно, почему молчат зенитки? — спросил Димка.

— Охвицеры, тримайсь! — закричал Петро.

Мы неслись по узкой полузаваленной разрушенными стенами домов улочке в сторону от немецких самолетов. Машина увернулась от бомб. Они обсыпали со всех сторон Малахов Курган. Мы успели не только вовремя удрать, но и снять нападение врага.

— Ну, теперь, Петро, давай на Малахов…

Но «козел» не успел тронуться с места, как из-за собора вынырнул «мессер», и все мы бросились в ворота.

Пули, как бичом, стегнули по кирпичной стене, оставив красный след и облачко пыли.

Петро выскочил, прыгнул в «газик» и быстро закатил его в ворота. Через несколько секунд снова появился «мессер». Он спикировал так низко-низко, мы даже думали, что ему уже не выйти из пике. Взревев у самых развалин, он взмыл вертикальной свечой в небо.

— Ничего не скажешь, красив, подлец! Какая свеча! Ас, — заметил Димка.

Подождав несколько минут, мы снова запрыгали по ухабам и завалам, поднимаясь к Малахову Кургану.

Перед самым выездом из узкого переулка на Ленинскую улицу Петро остановил «козла». Дальше ехать было невозможно. Огромная воронка от тонной бомбы преграждала путь.

Мы стали пятиться назад, в гору. Сегодня где-то мы отломили глушитель, и теперь машина стреляла, как пулемет. Полуоглохшие, мы, наконец, выехали на Соборную площадь. Чихнув напоследок, мотор заглох.

— Мабуть, карбюратор трошки засорился, чи шо!

Петро выскочил, открыл капот, осмотрев мотор, сказал:

— Пару раз качнем в насос, та и поидемо помаленьку…

Качали все, и не по «паре» раз. Вымокли, устали, а «козел» даже чихать перестал. Наконец причина была найдена: из пробитого пулей бензопровода вытекало горючее.

Оставив шофера чинить машину, мы с Рымаревым пошли пешком.

Сокращая расстояние, пробирались через развалины. Начался артобстрел Севастополя. Эта стрельба была больше рассчитана на психологический эффект. Тяжелые четырнадцатидюймовые снаряды с оглушительным грохотом рвали и поднимали на воздух руины. Мы привыкли к этим обстрелам и шли довольно спокойно, зная повадку и пунктуальность немцев. Они вели огонь точно по времени и по определенным квадратам. Снаряды рвались в районе Приморского бульвара, Графской пристани, перемещаясь к Минной. Но все же нам было не по себе, и часто, обманутые звуковым эффектом отдаленного выстрела немецкого орудия и мгновенного за ним рева снаряда, летящего, казалось, прямо к нам, мы с Димкой падали на землю. Иногда снаряд перегонял звук своего выстрела, и выстрел слышался сразу же за разрывом. Такие шутки акустики могли стоить нам жизни. К счастью, такие фокусы случались редко, только при особом состоянии атмосферы, ветра и моря.

Недалеко от нас упал, пропахав тротуар, большой рваный кусок железа.

Димка поднял его.

— Горячий, собака, как самовар! Грамм на восемьсот…

Вскоре артналет прекратился, и мы зашагали дальше. Не доходя до вокзала, мы снова услышали грозный голос батареи с Малахова Кургана.

— Наверное, Вадим начал передачу, — сказал Димка.

Батарея била залпами. Эхо раскатисто грохотало среди руин.

— Здорово лупят! Красота! — сказал Димка. — Сегодня воздух какой-то особенный, гулкий… Хорошо несет и держит звук. Слышишь, как вибрирует и рассыпается канонада…

Вдруг сразу после залпа раздался еще один, не то выстрел, не то взрыв, и канонада прекратилась.

Растаяли где-то далеко последние ее отголоски, и наступила тишина.

— Я говорил тебе, что опоздаем. Так оно и вышло. Какую съемку зевнули! А ведь могли успеть. Все ты! «Подождем да подождем»!

Димка ворчал почти до самой батареи. Жаль, если мы действительно опоздали. Выйдя на повороте из-за кустов акации, мы увидели на верхней орудийной площадке суматоху. Бегали, суетились матросы, кого-то несли вниз. К нам навстречу выбежал из блиндажа знакомый политрук батареи, бледный, расстроенный…

— Не до вас, друзья. Потом, позднее заходите. Несчастье! Затяжной выстрел! Всю прислугу перебило и еще двух москвичей с радио. Один еще жив, а другой помер…

Политрук убежал по аллейке к каземату, а мы, пораженные, застыли на месте.

По дороге с Малахова Кургана нам встретилась связистка батареи Фрося. Восемнадцатилетняя девушка-электрик Фрося ремонтировала электрооборудование на миноносце и вместе с артиллеристами перешла с корабля на батарею Малахова Кургана. Здесь она была мастером на все руки: и связной, и электриком, и санитаркой. Она поднималась вверх с большой санитарной сумкой через плечо.

— У вас такая беда, Фрося… — сказал Димка.

— Знаю, я отвозила раненых в госпиталь. Двое матросов по дороге умерли, один — из Москвы, футболист — еще жив. Его тяжело ранило в голову, глаз выбило.

— Постой, постой! Какой футболист? Радиокомментатор из Москвы, да?

— Да нет же! Говорю, футболист. У него голос такой сиплый-сиплый. Я часто слышала его игру в футбол по радио. Он такой сумасшедший, когда забивает гол в ворота, то так орет «урра, гооол», что у меня репродуктор на комоде захлебывается. Такой веселый футболист был.

Димка спросил:

— Скажи, Фрося, выживет он?

— Выживет. Он спортсмен, футболист. Только играть ему будет очень трудно с одним глазом.

…Наконец мы растянулись на своих скрипучих никелированных кроватях.

— Ты очень устал? — спросил Димка.

— Очень. А что?

— Может, все-таки дочитаем? А то неизвестно, будет ли время завтра.

— Ну, давай маскируй окошко, а я зажгу огарочек…

Завесив окно, Димка скрипнул пружинами и затих, положив голову на сложенные руки. Я подождал, пока разгорится огарок, и начал читать. Растопленный воск свечи наполнил комнату рождественским ароматом, и на серой стене заплясали причудливые тени. Они плясали и прыгали, когда мое дыхание при чтении колебало пламя.

Жди меня, и я вернусь

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: повезло.

Димка сел, снял очки и начал их протирать. И я закончил последнее четверостишие:

Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой.

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

Я спросил:

— Ты ничего не будешь иметь против, если я вырежу эти стихи и пошлю их матери?

— Посылай, посылай, мне, ведь ты знаешь, некуда — родители у немцев, а жена с сыном даже не знаю где…

Я написал маме письмо, положил в конверт вместе со стихами. Завтра отвезу прямо на тральщик…

Загрузка...