Сабля Багыра. Вооружение и военное искусство средневековых кыргызов

Кыргызское великодержавна

После двадцатилетнего затишья, в 820 году вспыхнула новая, ожесточенная и беспощадная, война между властителями Центральной Азии уйгурами и их извечными противниками непокорными кочевниками минусинских степей кыргызами. Как никогда прежде все складывалось удачно для кыргызов: выбор момента начала войны, дезорганизация противника, благоприятная внешнеполитическая обстановка. Их грозный противник Уйгурский каганат ослаб, раздираемый внутренними раздорами, бесчисленными государственными переворотами, борьбой за власть между правящим уйгурским родом Яглакар и племенем эдизов. За несколько лет до начала войны на престоле сменилось семь каганов. Не принесла мира и попытка уйгурского Бёгю-кагана объединить все подвластные племена под сенью единой государственной «религии света» — манихейства. Проповеди аскетизма, презрения ко всему бренному и земному были непонятны кочевникам и противоречили их традициям. Упадок Уйгурского каганата был отчетливо виден всем противникам. И это отметили китайские летописцы в своих сочинениях: «Но только уйгуры начали упадать, кыргызский правитель Ажо сам объявил себя ханом, жену — ханьшою, а мать — вдовствующей ханьшою»[69]. Приняв титул хана или кагана, кыргызский правитель тем самым провозглашал свою независимость от уйгуров и претендовал на господство над всей Центральной Азией. По представлениям кочевников, в степи мог управлять только один каган, который должен был подчинить себе «все народы, живущие за войлочными стенами», то есть в юртах. Уйгурский каган принял вызов, «послал министра с войском». Так началась новая кыргызско-уйгурская война.

Кыргызы тщательно и долго готовились к войне. Их правители заключали дипломатические союзы с противниками уйгуров, тюргешами и карлуками, жившими на Тянь-Шане, а также тибетцами. Для этого они брали в жены дочерей у правителей этих народов и становились их родственниками. Так, мать Ажо была дочерью кагана тюргешей, а его жена — «мудрая хатун» была дочерью правителя карлуков. И тюргеши, и завоевавшие их земли карлуки были соперниками уйгурских каганов. Кыргызам удалось объединить против уйгуров всех их недругов. Почти одновременно с кыргызами против уйгуров выступили тибетцы. Тибетский полководец Шан-Шацзан во главе большого войска разбил уйгурскую армию и вторгся в долину Орхона, пришел под стены уйгурской столицы Орду-Балыка. Уйгурское государство оказалось на краю гибели. Однако в этот момент уйгурам улыбнулось счастье. Внезапно умер тибетский государь, и Шан-Шацзану пришлось срочно возвращаться с войском в свою страну, чтобы сохранить спокойствие в государстве. Этот полководец очень пренебрежительно отзывался об Уйгурском каганате: «Уйгурия, в сущности, небольшое государство. Некогда я вел с ней войну и подошел вплотную к ее столице, когда смерть государя потребовала моего срочного возвращения. В военном отношении она даже не может считаться нашим соперником»[70]. Вероятно, уйгуры не смогли бы устоять, если бы кыргызы согласованно ударили на них с севера одновременно с тибетцами. Но этого не произошло. То ли гонцы не смогли пройти сквозь вражескую территорию, то ли Ажо не захотел, чтобы лавры победителя достались Шан-Шацзану, но сокрушить Уйгурию в 821 году не удалось. Война затянулась на долгие двадцать лет. Военные действия между кыргызами и уйгурами происходили в основном на территории Тувы. Уйгуры создали в Туве мощную оборонительную систему из нескольких крепостей, соединенных между собой длинной оборонительной стеной, получившей впоследствии название «дорога Чингиз-хана». Кыргызские отряды совершали дерзкие набеги из-за Саянского хребта, уйгуры оборонялись. Они были вынуждены держать на фронте большое войско, чтобы не допустить прорыва кыргызов в долину великих озер и далее в степи Монголии.

Еще накануне войны кыргызский правитель Ажо создал в своем государстве централизованную военно-административную систему. Все мужское население было разделено на военные отряды численностью по пять, десять, пятьдесят, сто, тысяче и десять тысяч воинов[71]. Благодаря этой «азиатской десятичной системе» войско формировали не вожди племен и родов, беги, а военачальники, назначенные каганом. В ходе упорных боев кыргызам удалось сломить отчаянное сопротивление воинственных северных племен бома и обезопасить свою армию от возможного удара с тыла. Кыргызское войско было перевооружено мощным наступательным оружием и надежным защитным вооружением. Были образованы отряды тяжелой панцирной кавалерии, из которых создали гвардию кагана, ударную часть кыргызского войска. Все было готово к решающему удару. Военные победы в боях с уйгурами вселили в кыргызов веру в победоносное завершение войны. Кыргызский правитель Ажо послал уйгурскому кагану дерзкое послание: «Твоя судьба кончилась! Я скоро возьму золотую твою орду! Поставлю перед нею моего коня! Водружу мое знамя! Если можешь состязаться со мною, то скорее приходи, если не можешь, то скорее уходи!»[72]. В этих словах отразилась его воля и уверенность в победе, стремление вызвать врага на «последний и решительный бой».

Военные неудачи и угроза кыргызского вторжения усилили нестабильность власти в Уйгурском каганате. За время войны на престоле сменилось несколько каганов. К военным неудачам прибавились природные катаклизмы, голод и падеж скота. Беда никогда не приходит одна. Однако и в этот критический момент уйгурская знать, придворные кагана продолжали алчно грызться за власть. В 839 году первый министр Гьегяньгяс совершил переворот. Малолетний каган Кэси Торэ был вынужден упасть на колени перед всесильным временщиком и молить о пощаде. Случившееся потрясло всех уйгуров. Всемогущий, «небом рожденный» каган просит и унижается как простой смертный. Вера в божественное происхождение и непобедимость каганской власти, ее авторитет упали до нуля. Временщик Гьегяньгяс творил скорый суд и расправу. Казнил одного за другим своих врагов, соперников и просто недовольных. Попал в немилость и его давний соперник, командующий уйгурской армией на войне с кыргызами полководец Гюйлу Мохэ. Чтобы спасти себя и своих приближенных, Гюйлу Мохэ изменил Уйгурии и перешел вместе с войском на сторону кыргызского кагана[73]. Но спасая себя, он обрек на гибель свою страну и народ. Фронт был открыт, кыргызский каган вместе с войском, в том числе с перешедшими на его сторону уйгурами, начал наступление. Остановить наступавших было некому.

В короткий срок кыргызская армия преодолела степи и горы Тувы и оказалась в центре Монголии, в долине реки Орхон, под стенами уйгурской столицы Орду-Балыка.

По сведениям летописцев, армия кыргызов и их союзников насчитывала сто тысяч человек[74]. Этой несметной силе не смогла противостоять утратившая волю к сопротивлению армия уйгуров, во главе которой был несовершеннолетний мальчик, возведенный приближенными на каганский престол Кэси Торэ. Уйгурское войско, составленное из спешно набранных отрядов телесских племен, дрогнуло под мощным ударом кыргызской панцирной конницы и побежало. Кыргызы ворвались в незащищенную столицу и крепостную цитадель, обнесенную высокими десятиметровыми стенами. Не помогли ни призывы манихейских жрецов, ни попытки командиров остановить бегущую армию. В сражении был убит малолетний каган Кэси Торэ, брошенный своими приближенными, принцами и полководцами. Всесильный временщик Гьегяньгяс, главный виновник катастрофы, был схвачен победителями и казнен. Уйгурские воины рассеялись по окрестным Хангайским горам. Разгром был полный. Поверженная столица лежала у ног победителей[75].

В пылу ненависти и ожесточения кыргызы разрушили и сожгли огромный город. Они крушили и поджигали дома, сносили храмы и мемориалы, разбивали черепичные крыши и каменные жернова. Был низвергнут со своего пьедестала и разбит на несколько частей величественный памятник, установленный за сорок пять лет до этого в честь победы кагана и полководца «чудесновоинственного» Кутлуга, разгромившего восстание кыргызов в 795 году. Теперь настал час мести. Была обрушена и разбита мраморная стела с драконовым навершием и рунической надписью, воспевающей победы Кутлуга; разломали даже постамент в виде черепахи, на котором стела была установлена. Весь город пылал огнем и задыхался в дыму пожаров. Был разгромлен и уничтожен окружавший столицу земледельческий район[76]. Вековая ожесточенная борьба, ненависть, неудачные восстания и военные поражения были отомщены этим страшным погромом. Вероятно, кыргызы стремились не просто захватить, но уничтожить на вечные времена этот город, ставший для них символом угнетения, бед и несчастий. Как отметили китайские летописцы, кыргызский правитель Ажо «под личным предводительством предал огню ханское стойбище и жилище царевны». Перед этим дворцы уйгурского кагана и его супруги были основательно ограблены. Уйгурский хан «обыкновенно сидел в золотой палатке. Ажо забрал все его сокровища и в плен взял Тайхэ, царевну»[77]. Следы грабежа сокровищ уйгурского кагана обнаруживаются в ходе раскопок кыргызских курганов в Минусинской котловине. В знаменитых тайниках Копейского чаатаса были найдены золотые и серебряные кувшины, золотое блюдо. В одном из могильников была найдена серебряная чарка с уйгурской надписью: «Держа сверкающую чашу, я обрел счастье сполна»[78]. Грозное послание Ажо стало реальностью. Он взял «золотую орду» уйгурского кагана, судьба которого кончилась с разгромом Орду-Балыка.

Взятая в плен принцесса Тайхэ Гунчжу была китаянкой. Она происходила из императорской династии Тан, правившей Китаем в эпоху раннего средневековья. Выданная замуж за кагана Чжао Ли, она становилась женой и последующих каганов, Ху Торэ, покончившего жизнь самоубийством во время переворота Гьегяньгяса, и малолетнего кагана Кэси Торэ, погибшего в сражении под Орду-Балыком. Хотя она стала «законной добычей» Ажо, он не решился сделать ее своей рабыней, а отправил на родину в Китай в 841 году вместе с посольством и военным эскортом во главе с кыргызским бегом Дулюй Шихз. Посчитав, что с разрушением Орду-Балыка и гибелью кагана уйгурское государство полностью уничтожено, кыргызский каган перенес свою ставку «на южную сторону гор Лао-Шань» в Северо-Западной Монголии[79].

Однако до полного и окончательного покорения уйгуров было еще далеко. Опасаясь истребления и порабощения, их племена бежали в разные стороны. Часть уйгуров ушла в Забайкалье, часть в Маньчжурию, другие группы уйгурских кочевников откочевали к границам Китая, на Тянь-Шань, на Иртыш. Тринадцать родов из бывшего ханского аймака объединились вокруг принца тегина Уцзе, которого избрали каганом. Они решили бороться за восстановление своего государства.

Уйгуры перехватили и перебили кыргызское посольство, направлявшееся в империю Тан, и отбили принцессу Тайхэ. Уцзэ женился на принцессе и стал родственником китайского императора. Он надеялся на поддержку китайцев в войне с кыргызами. Но китайцы стремились к полному подчинению уйгуров и натравливали на них кыргызов. В 842 и 843 годах из Китая ко двору кыргызского кагана было направлено несколько посольств. Послы везли грамоты от императора с настойчивыми призывами уничтожить уйгуров, «вырвать их с корнем», «не оставлять тлеющий пепел» [80].

Кыргызский каган послал свои войска против уйгуров к границам Китая, в Маньчжурию и Восточный Туркестан. В 848 году кыргызское войско напало на уйгуров, живших в Маньчжурии, разгромило кагана Эняня, сменившего Уцзе, и навсегда покончило с остатками Уйгурского каганата. Под властью кыргызского кагана оказалась огромная территория от Иртыша до Амура, от сибирской тайги до Великой китайской стены. Вся Центральная Азия лежала у его ног. Огромный Кыргызский каганат стал ведущей державой кочевого мира, равной по силе китайской империи Тан. Это очень беспокоило китайцев, которые стали поддерживать отдельные группы уйгуров. Война переместилась в Восточный Туркестан. Кыргызские знамена достигли предгорий Тянь-Шаня (рис. 13).

Это был период наивысшего военного могущества Кыргызского каганата, время максимальных успехов кыргызского оружия. Впервые за многие столетия своей истории кыргызы покорили все кочевые племена Центрально-Азиатского историко-культурного региона.

Оружие, принесшее победу

Ошеломляющая, не знавшая примеров в прошлой истории военная победа кыргызов в великой войне с уйгурами была достигнута благодаря их титаническим усилиям, непреклонной воле вождей, счастливо сложившейся для них ситуации в Центральной Азии. Но одной из главных причин, определившей успехи кыргызов и неудачи уйгуров, было превосходство оружия. Кыргызы смогли мобилизовать все силы для его массового производства, вооружить элитную часть своего войска — каганскую гвардию — самым лучшим оружием ближнего боя и защиты.

Кыргызская панцирная кавалерия была вооружена ударными пиками с жаловидным пером и длинным древком (рис. 15, 4; 16, 1). Мощный удар пики, усиленный инерцией панцирного всадника, мчащегося верхом на закованном в железо коне, пробивал вражескую защиту, наводил ужас, подавлял волю к сопротивлению. На древки пик прикреплялись знамена красного и зеленого цвета с треугольными косицами. С помощью знамен не только увлекали за собой воинов-соплеменников, но подавали сигналы в ходе боя. В густой пыли, поднятой копытами тысяч лошадей, опознать своих и чужих было совсем не просто. И полководцы, и рядовые воины могли следить за ходом боя и прийти на помощь своим, ориентируясь на знамена.

Нанося удар пикой, воин должен был обладать большим умением и сноровкой. Известны случаи, когда одним копьем умелый воин мог пронзить двоих врагов. Но при неудачном ударе он мог не удержать древко копья, или быть выбит из седла, либо лишиться руки.

В рукопашной сече кыргызы рубились, как гунны, «очертя голову, мечами», или палашами, либо саблями и боевыми топорами (рис. 15,1–3·, 16,2). Рукопашные бои были самыми ожесточенными и кровопролитными. Но воины могли обезопасить себя от вражеских ударов.

Голову защищал железный шлем, склепанный из пластин с коническим навершием, увенчанным султаном из перьев. Корпус воина защищал ламеллярный, или чешуйчатый, панцирь-куяк. Он имел вид глухой верхней одежды с широким воротом, короткими рукавами и подолом с разрезами, составленной из узких железных пластин, соединенных между собой ремешками и нашитых на подкладку из выделанной кожи (рис. 16, 4—15). Наиболее уязвимые для ударов места дополнительно укреплялись деревянными накладными щитками. На груди крепился округлый щиток, на плечах — овальные щитки. Для защиты рук и ног имелись деревянные наручья и поножи[81] (рис. 17; 18).

Тело боевого коня накрывалось защитной попоной на мягкой подкладке. Отдельными частями была защищена грудь, шея, круп. Голову коня прикрывал металлический налобник, украшенный султаном с перьями (рис. 19).

В ближнем и рукопашном бою кыргызские панцирные всадники атаковали плотно сомкнутым строем, стремясь прорвать построение противника, дезорганизовать его сопротивление, обратить врага в бегство.

Кыргызские тяжеловооруженные воины имели на вооружении луки и стрелы. Кыргызские луки состояли из склеенных деревянных частей и роговых накладок и были очень дальнобойными.

Особенно большого разнообразия достигли кыргызские мастера-оружейники в изготовлении стрел. Они делали наконечники с двухлопастным, трехлопастным, четырехлопастным, плоским пером. Трех-, четырехлопастные стрелы вращались в полете и летели гораздо дальше и точнее, чем другие стрелы. Уже было сказано про костяные шарики с отверстиями-свистунками, издававшими в полете пронзительный свист, который угнетающе действовал на противника и пугал вражеских лошадей. Но наибольшего мастерства и изощренности кыргызские оружейники достигли в изготовлении бронебойных стрел. Для пробивания панцирных пластин воины могли стрелять стрелами с трехгранными, четырехгранными, круглыми в сечении, остроугольными наконечниками. Особая роль принадлежала наконечникам с трех — или четырехгранным острием и трех — или четырехлопастным пером. Такие стрелы могли далеко и точно лететь, вращаясь в полете, и пробивать панцирную броню. Узкие длинные наконечники были предназначены для раздвижения колец кольчуги. Наконечники с тупоугольным острием — для их рассечения. Наконечники с тупым острием, прямоугольного сечения — для пробивания пластин и рассечения кожаных ремешков (рис. 14).

Луки носились со снятой тетивой в кожаных налучьях и подвешивались с правого бока всадника. Стрелы хранились в колчанах с берестяным приемником и карманом. Горловина приемника, лицевая поверхность верхней части колчана и кармана украшалась костяными пластинами с циркульным орнаментом. Колчан носился на двух ремнях с левого бока всадника. Стрелы в нем помещались наконечниками вверх, оперением вниз.

Лук и стрелы были основным оружием легкой конницы, составленной из воинов, набранных из вассальных племен-кыштымов.

Отряды легкой кавалерии по численности превосходили каганскую гвардию, в которую набирали воинов из самих кыргызов. По мере успехов в войне на сторону кыргызов переходили кочевые племена Центральной Азии, в том числе часть уйгурского войска во главе с изменником, полководцем Гюйлу Мохэ. Численность отрядов, формировавшихся из таких племен, в кыргызском войске постоянно возрастала. Некоторые армии целиком состояли из покоренных племен. Одна из таких армий, под предводительством кыргызского военачальника Або, в разгар войны дошла до Ордоса и Великой китайской стены и довершила разгром уйгурских отрядов в Маньчжурии[82].

Чтобы оружие применялось эффективно, нужна была хорошая выучка, умение им владеть и слаженно применять в ходе боя, соблюдать строй и выполнять команды. Для этого была необходима железная дисциплина и умелое управление войсками. Хотя законы кыргызов были очень строги, никакими строгостями нельзя было заставить воина поверить в победу. Военные успехи и богатая добыча — самый красноречивый аргумент, убеждавший кыргызов в грядущей победе над противником. Накануне войны кыргызский правитель Ажо подразделил все мужское население на военные отряды по десятичной системе. Это значительно увеличило армию. Все мужчины, и кыргызы, и кыштымы, стали воинами. Китайские летописцы сообщали, что если кыргызы «набирают и отправляют войско, то выступает весь народ и все вассальные поколения»[83]. «Весь кыргызский народ» — все его мужское население могло выставить три тумена — три десятитысячных отрада воинов, наиболее боеспособную, ударную часть войска Кыргызского каганата. Из кыргызов состояла каганская гвардия, охранявшая ставку кагана, оберегавшая его самого и ближайшее окружение. Из вассальных племен-кыштымов набиралось еще семь-восемь туменов. По общей численности это была огромная армия, достигавшая ста тысяч воинов.

Появление в кыргызском войске отрядов панцирной кавалерии изменило тактику конного боя. Сражение начинали отряды легкой конницы, подвижные и стремительные. Главная задача этих отрядов — разведка боем, определение численности и построения противника, охват вражеского войска по фронту и с флангов, а также стрельба по врагу с целью его изнурить и обратить в бегство или спровоцировать на выступление и неподготовленную атаку. Такая тактика могла заложить основу успеха, а иногда решить исход боя. При нарушении противником строя, его замешательстве, бегстве или атаке в бой вступали главные силы — отряды панцирной кавалерии, находившиеся в резерве. Панцирная конница атаковала врага в плотно сомкнутом строю с пиками наперевес, на большой скорости. В источниках перечислена последовательность применения в бою разных видов оружия. На войне кыргызы «употребляют лук и стрелы и знамена»[84], В начале боя стреляют из луков, в решающей фазе атакуют пиками со знаменами на древках. Атака конных копейщиков предопределяла исход боя. Если же враг продолжал ожесточенно сопротивляться, то бой шел врукопашную. Воины рубили врагов мечами, палашами, саблями, боевыми топорами[85]. Если противник не выдерживал, бросался в бегство, теряя оружие и доспехи, его преследовали, нанося страшные потери, до полного разгрома.

Кыргызы умели вести оборону, осаду и штурм крепостей. Под ударами кыргызских войск пала и рассыпалась система уйгурских крепостей в Туве, была взята цитадель уйгурской столицы с мощными стенами, башнями и бастионами.

Кыргызские войска могли совершать далекие походы, преодолевать многие сотни километров на пути к намеченной цели. Кроме верховых и вьючных лошадей они использовали верблюдов и арбы. Такие повозки, составленные в круг, представляли собой укрепленный лагерь-курень.

Войны велись кыргызами с большим ожесточением. Они были очень воинственны и жестоки. Уйгурская столица, большой город, была во время штурма разрушена и сожжена, разбиты памятники и мельничные жернова, разгромлена округа. Эти меры должны были запугать и подавить противника. Военное искусство кыргызов в эпоху великодержавна достигло наивысших успехов. Этот период был временем наибольшего расцвета оружейного производства. Вооружение кыргызских воинов отличалось значительным разнообразием форм в сочетании с высокой эффективностью. Наиболее разнообразными были кыргызские бронебойные наконечники стрел.

Высокоэффективное оружие наряду с боевой выучкой и умением полководцев принесли победы кыргызам в войне с уйгурами.

Воины и дипломаты

На протяжении многих веков кыргызы были втянуты в водоворот мировых событий, активно боролись за гегемонию в Центральной Азии, воевали со многими кочевыми государствами, имели с ними продолжительные дипломатические, торговые и культурные связи. Особое значение в мировой политике того времени имели контакты с могущественным государством, Китайской империей, возглавлявшейся династией Великой Тан. От признания и поддержки танских императоров зависело направление внешней и военной политики многих государств.

Танский императорский двор активно вмешивался в отношения между кочевниками, натравливал одно племя на другое, разжигал вражду между ними. Эта политика получила в китайской дипломатии специальное название: «руками варваров побивать других варваров». «Варварами»— дикими, недоразвитыми, низшими существами — китайцы называли все народы, кроме самих себя.

Однако в контактах с империей Тан нуждались и сами кочевники. Установление с Китаем прочных договорных отношений было заветной целью многих кочевых правителей, начиная с хуннских шаньюев. По заключенным между китайцами и кочевниками «договорам мира и родства» китайские императоры должны были выдавать замуж за кочевых вождей своих дочерей и тем самым заключать династийные союзы, посылать подарки, оказывать военную помощь.

Одной из основных целей внешней политики кыргызских каганов после разгрома Уйгурского каганата и подчинения всех кочевых племен Центральной Азии было установление договорных отношений с китайской империей Тан, стремление добиться от правящей в Китае династии Тан признания законности своей власти над кочевыми племенами Центральной Азии. В этом направлении в середине IX века кыргызам удалось добиться немалых успехов. Разгромив уйгурское войско под стенами уйгурской столицы Орду-Балыка, убив уйгурского кагана, захватив и разрушив сам город, кыргызы взяли в плен супругу уйгурского кагана, китайскую принцессу Тайхэ. Кыргызский каган не стал по обыкновению того времени брать ее себе в наложницы, а отправил с почетным военным эскортом на родину, надеясь установить договорные отношения с империей Тан, обеспечив невмешательство в войну между кыргызами и уйгурами. Хотя уйгурам удалось перехватить это посольство, отношения между империей Тан и Кыргызским каганатом были установлены.

Китайский императорский двор попытался использовать вражду между кыргызами и уйгурами в своих интересах. В архиве китайского канцлера Ли Дэюя сохранились письма кыргызскому кагану, в которых он призывал кыргызского правителя уничтожить уйгуров, «вырвать их с корнем». В своих посланиях китайский император, ссылаясь на китайскую летописную традицию, подчеркивал давнее родство правящего в Китае императорского дома Тан и правящего в Кыргызском каганате каганского рода, который по легенде восходил к китайскому полководцу Ли Лину, плененному хуннами в I веке до нашей эры[86].

Впрочем, при Танском императорском дворе среди высших сановников существовали и противники сближения с кыргызами. Летописи сохранили свидетельства того, что некоторые чиновники выступали против политики признания кыргызского кагана, считая, что задача китайской внешней политики должна заключаться в натравливании кочевых народов друг против друга, чтобы «руками варваров побивать других варваров»[87].

Следы интенсивных дипломатических, торговых и культурных контактов между империей Тан и Кыргызским каганатом сохранились не только в китайских письменных источниках. В памятниках археологических культур Минусинской котловины со II века до нашей эры встречаются китайские зеркала и монеты, однако на эпоху кыргызского великодержавия приходится настоящий всплеск притока импортных предметов китайского производства, количество которых возросло в этот период во много раз. Помимо шелковых тканей, зеркал и монет, из империи Тан завозились чугунные отвалы лемехов плугов и другие вещи. Танских монет было завезено так много, что они, вероятно, использовались в кыргызском государстве в качестве денег. На одной из монет нанесена кыргызская руническая надпись — «одна расходная монета»[88].

Уникальная находка, свидетельствующая о высоком уровне дипломатических контактов между империей Тан и Кыргызским каганатом в IX веке, была обнаружена в селе Райково, в 35 км от Абакана. Во время сельскохозяйственных работ на картофельном поле были найдены обломки пяти мраморных табличек с иероглифическими надписями. Поначалу эти таблички, переданные на хранение в Хакасский краеведческий музей, не привлекли к себе должного внимания, поскольку предметы из полированного мрамора с четко вырезанными иероглифами выглядели очень современно. Предполагалось, что эти вещи могли принадлежать японским военнопленным — у села Райково после войны находился концлагерь для военнопленных японцев.

Только в 1994 году, спустя несколько лет после того, как находки поступили в музей, известный хакасский ученый-этнограф, профессор В. Я. Бутанаев предложил японскому археологу Тэцу Мацумото определить назначение этих табличек и перевести надписи. Результат оказался настоящей сенсацией. В надписи на одной из табличек значился «седьмой год эры Хиантон Великой династии Тан», соответствующий 866 году нашей эры. Содержание надписей представляло известные трудности для перевода, и работа над ним затянулась на несколько лет. Поначалу Т. Мацумото считал, что таблички должны содержать единый связный текст, поскольку в них имелись отверстия для соединения шнурами в единую связку. Однако после консультации с японскими специалистами-синологами он пришел к выводу, что на каждой табличке имеется только небольшой отрывок от общего текста и отрывки не связаны последовательно друг с другом. Подобные таблички, называющиеся по-китайски «Ай-сэ» или «Сэй-сэ», изготавливались в Китае в VII–XIII веках в периоды правления династий Тан и Сун. Надписи на табличках в стихотворной форме воспевали деяния умершего императора или члена императорской семьи. Весь текст мог состоять из нескольких десятков табличек, которые укладывались в специальный ящик, устанавливавшийся в могилу. В мавзолее императора Ван Цзяна были обнаружены ящики со 103 табличками. Подобные таблички, но в меньшем количестве, найдены в могилах и других представителей династий Тан и Сун.

Перевод пяти райковских табличек, помимо указания на дату события — 866 год, содержит упоминание о сборе дани и защите и управлении границей, а также излияние самых искренних и нежных чувств по отношению к умершему и восхваление его добродетелей.

Оценивая исторические события, благодаря которым таблички попали на Енисей, Т. Мацумото полагает, что во второй половине IX века Хакасия входила в состав северо-западной окраины танского Китая, а райковские таблички были составлены в честь китайского дудуфу — губернатора этой территории. Он упоминает о посольстве китайского императора, посланном в 847 году к кыргызскому кагану, в котором ему было дано «разрешение старейшине племени стать верховным главой». В течение «эры Хиантом» кыргызские посольства трижды приезжали ко двору танского императора. По мнению японского исследователя, с одним из таких посольств мог быть связан приезд на Енисей представителя «высших слоев китайского общества» и его смерть на чужбине[89].

Отдавая должное усилиям Т. Мацумото по изучению такого ценного источника по истории Хакасии, каким являются райковские таблички, нельзя не отметить, что его интерпретация исторических событий нуждается в очень существенной корректировке.

В середине IX века Кыргызский каганат находился на вершине своего могущества. Кыргызские войска действовали не только в Саяно-Алтае и Монголии, но и в Восточном Туркестане и Ордосе, в Приалашанье и Южной Маньчжурии, у самых границ империи Тан. Танский императорский двор в своих письмах к кыргызскому кагану восхвалял его силу и могущество, уговаривал не переносить свою ставку к границам империи, стремился направить действия кыргызов против уйгуров. Не может быть и речи о том, чтобы в эти годы танские императоры посылали управлять Минусинской котловиной китайского чиновника. Но даже если бы китайский сановник, а тем более член императорской фамилии, был отравлен послом и умер в столь отдаленном краю, его не могли похоронить на чужбине, но должны были привезти на родину.

Почетные титулы, которыми Танский императорский двор награждал кыргызских каганов, не более чем дань китайскому придворному этикету, согласно которому все чужеземные правители воспринимались в качестве вассалов китайского императора. В 847 году умер кыргызский каган — победитель уйгуров, награжденный почетным китайским титулом Цзун-ин Хюнву Чен-мин хан[90]. Именно это событие было описано в китайской летописи как выдача разрешения «старейшине племени стать верховным главой».

Судя по всему, именно этому кагану, умершему в 866 году, предназначались, в качестве заупокойного дара обнаруженные в Райково мраморные таблички. Вероятно, их было значительно больше найденных пяти. Скорее всего, наряду с прочими дарами был отправлен ящик со специально составленным стихотворным текстом, в котором восхвалялись заслуги кагана, а сам он был назван управляющим границей. Такому предположению вовсе не противоречит то, что подобные тексты сопровождали в могилу только членов императорской фамилии, поскольку, согласно китайской летописной традиции, кыргызские каганы считались потомками китайского полководца Ли Лина и находились в отдаленном родстве с правящей в Китае императорской династией Тан. Благодаря этому легендарном «родству», кыргызскому кагану была оказана высокая честь — он был приравнен к членам императорской фамилии, и ему были посланы таблички с восхвалением его деяний[91].

Судя по данному событию, Китай в эти годы был очень заинтересован в союзнических отношениях с Кыргызским каганатом, благодаря чему кыргызские каганы были не только уравнены с членами императорской фамилии, но и символически признаны ее членами. Этот факт свидетельствует об особых отношениях между империей Тан и государством кыргызов в середине IX века.

Кыргызские военачальники и воины при необходимости могли брать на себя роль дипломатов и выполнять ответственные поручения каганов, испытывая трудности и преодолевая опасности.