Сад пленённых сердец

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ КРАСАВИЦЫ ЛИ

Красавица Ли, госпожа Цяньго, была певичкой в городе Чанъань, но душевная чистота ее была столь необычайной, что заслужила всяческой похвалы; поэтому я, цензор, облеченный судейскими полномочиями, Бо Синцзянь, записал ее историю.

В годы правления под девизом «Небесная драгоценность» жил некий правитель области Чанчжоу, Синъянский князь; имя его и фамилию я опущу и не стану указывать. Все его высоко почитали, он славился своим богатством, дом его был полон челяди.

В то время, когда он познал волю Неба, сыну его приспела пора надеть шапку совершеннолетия. Блестящий сочинитель изысканных стихов, юноша не имел себе равных, и современники восхищались им. Отец любил его и гордился им, называя «Тысячеверстным скакуном нашего дома».

Уездные власти заметили его талант и послали на экзамены. Юноша собрался ехать; отец щедро снабдил его всем, что было лучшего из одежды, лошадей, повозок, дал много денег, чтобы можно было нанять столичных учителей, и обратился к нему с напутственными словами:

— Я уверен, что с твоим талантом ты выйдешь победителем из первого же сражения, но на всякий случай я обеспечиваю тебя на два года всем, что только может тебе понадобиться. Все к твоим услугам, распоряжайся по своему усмотрению.

Юноша тоже был уверен в себе и считал, что первое место на экзаменах у него уже в руках.

Он выехал из Пилина и через месяц с лишним прибыл в Чанъань, где поселился в квартале Бучжэнли.

Как-то раз, возвращаясь с прогулки на Восточный рынок, юноша въехал в восточные ворота увеселительного квартала Пинкан, чтобы посетить приятеля, жившего к юго-западу. Доехав до улицы Минкэцюй, он увидел дом: ворота узкие, дворик тесный, но само здание высокое и величественное. У приоткрытой двери, опираясь на плечо молоденькой служанки с высокой прической, стояла девушка; такой красоты и изящества еще не бывало на свете. Увидев ее, юноша невольно придержал коня и все смотрел на нее, не мог наглядеться, топтался на месте и не мог уехать.

Нарочно уронив на землю плеть, он стал дожидаться своего слугу, чтобы тот поднял ее, а сам тем временем не отрывал глаз от красавицы. Она отвечала ему пристальным взглядом, словно разделяя охватившее его чувство. Так и не решившись заговорить с ней, юноша в конце концов уехал.

С этой минуты он словно лишился чего-то. Пригласил к себе приятеля, хорошо знавшего все увеселительные места в Чанъани и рассказал ему все.

— Это дом коварной и корыстолюбивой женщины — госпожи Ли, — сказал приятель.

— Доступна ли красавица? — спросил юноша.

— Госпожа Ли очень богата. Все ее прежние возлюбленные — люди из именитых и владетельных семей, она привыкла к щедрым подаркам. Если не потратишь на нее несколько сотен тысяч монет, она и слышать о тебе не захочет.

— Да хоть бы и миллион — неужели пожалею! Лишь бы только она согласилась, — пылко воскликнул юноша.

На следующий день, надев лучшую свою одежду и взяв с собой всех своих слуг, он отправился к красавице. Как только он постучал в дверь, девочка-служанка сразу же открыла ему.

— Чей это дом? — спросил юноша.

Ничего не ответив, девочка убежала в дом, крича:

— Это тот господин, что вчера уронил плеть!

Красавица очень обрадовалась:

— Пусть старая госпожа его задержит, а я сейчас принаряжусь и выйду, — сказала она.

Услышав эти слова, юноша был счастлив. Когда его провели в дом, навстречу ему вышла седая сгорбленная старуха — мать красавицы.

Отвешивая низкие поклоны, юноша подошел к ней и спросил:

— Я слышал, что у вас сдается внаем свободное помещение. Это правда?

— Боюсь, что наша жалкая, тесная лачуга не подойдет такому почтенному человеку. Разве я посмею предложить ее вам?

Старуха провела юношу в просторную, очень красиво убранную комнату для гостей. Усевшись напротив юноши, она сказала:

— У меня есть дочь, нежное и слабое существо, таланты ее совсем ничтожны, но она любит принимать гостей. Мне хотелось бы представить ее вам.

И она велела красавице выйти к гостю. Чистые, прозрачные зрачки, белые кисти рук, грациозная походка так поразили юношу, что он вскочил с места, не решаясь поднять на нее глаза. Обменявшись с девушкой поклонами и положенными приветствиями, он наконец взглянул на нее и понял, что такой красоты ему еще никогда не доводилось видеть.

Юноша снова сел на свое место. Приготовили чай, подали вино, посуда сверкала чистотой. Прошло много времени, стемнело, пробили четвертую стражу. Старуха спросила, далеко ли живет юноша.

— В нескольких ли за воротами Яньпин, — нарочно солгал юноша, надеясь на то, что его пригласят остаться, раз ему так далеко ехать.

— Барабан уже пробил, — сказала старуха. — Вам надо поспешить, чтобы не нарушить запрет.

— Я так наслаждался милым и ласковым приемом, оказанным мне, что не заметил наступления ночи, — ответил юноша. — Мне предстоит дальняя дорога, а в городе у меня нет родных. Как же мне быть?

— Если вы не пренебрегаете нашей убогой лачугой и собираетесь в ней поселиться, так что же дурного в том, чтобы переночевать здесь? — сказала красавица.

Юноша несколько раз поглядел на старуху, и та наконец сказала:

— Ладно, ладно.

Тогда юноша позвал своего слугу и велел принести кусок двойного шелка, который он попросил принять в качестве небольшого возмещения за ужин. Красавица засмеялась и остановила его:

— Гостю не подобает так поступать. Сегодняшние расходы пусть лягут на наш жалкий дом, не побрезгуйте нашей грубой пищей. А вы угостите нас в другой раз. — Юноша настаивал, но она не соглашалась.

Перешли в западный зал. Занавеси, циновки, ширмы, широкие ложа слепили глаза своим блеском, а туалетные ящички, покрывала и подушки поражали роскошью и утонченным изяществом.

Зажгли свечи, подали ужин, кушанья были превосходно приготовлены и очень вкусны. Когда убрали посуду, старуха удалилась. Беседа юноши и девушки становилась все оживленней; они смеялись, шутили, обменивались любезностями…

— Вчера, когда я случайно проезжал мимо вашего дома, — сказал юноша, — вы стояли в дверях, и ваш образ запал в мое сердце. Всю ночь я провел в мыслях о вас, во сне и за едой думал о вас неотступно.

— То же было и со мной, — ответила красавица.

— Я приехал сюда не просто для того, чтобы снять у вас жилье, а в надежде, что вы подарите мне счастье, о котором я мечтал всю жизнь. Не знаю, какова будет ваша воля.

Не успел он это сказать, как вошла старуха и спросила, о чем они говорят. Юноша рассказал ей. Старуха улыбнулась:

— В отношениях между мужчиной и женщиной главное — желание. Когда любовь взаимна, даже воля родителей ей не преграда. Но ведь моя дочь — деревенщина, как может она служить вам у вашей подушки и циновки?

Юноша подошел к ней, низко поклонился и сказал:

— Считайте меня вашим слугой и кормильцем!

С этой минуты старуха стала смотреть на него как на любимого зятя. Выпив еще одну-две чары, они разошлись по разным комнатам.

На следующий день юноша перевез свои вещи в дом Ли и поселился там. С тех пор он начал сторониться людей своего круга и не встречался больше с прежними друзьями. Теперь он водил компанию только с актерами и певичками и тратил все время на пирушки и всякие увеселения. Кошелек его быстро опустел; тогда он продал повозку и лошадей, а затем и своих слуг.

Минул год с небольшим, а от его былого богатства и следа не осталось. Старуха стала относиться к нему с холодком, но любовь красавицы стала еще сильнее.

Как-то раз красавица сказала юноше:

— Мы с вами уже год как вместе, а потомства у нас все нет. Мне приходилось слышать, что дух Бамбуковой рощи безотказно отзывается на обращенные к нему мольбы. Я хочу отправиться туда, чтобы принести ему жертву. Как вы на это смотрите?

Ничего не подозревавший юноша очень обрадовался. Он заложил в лавке свою одежду и на вырученные деньги купил мясо жертвенных животных и сладкое вино. Вместе с красавицей посетил храм, и они совершили там моление. На другой день вечером они пустились в обратный путь. Красавица ехала в своей повозке, а юноша следовал за ней на осле. Когда стали подъезжать к северным воротам квартала, красавица сказала юноше:

— В переулочке к востоку отсюда — дом моей тетки. Мне бы хотелось отдохнуть, да и повидать ее. Вы позволите?

Юноша согласился. Не проехали они и ста шагов, как показались большие ворота. Юноша заглянул в щелку, увидел большое здание. Служанка, следовавшая за повозкой, сказала: «Приехали».

Юноша спешился; из дома вышел какой-то человек и спросил:

— Кто изволил пожаловать?

— Красавица Ли, — ответил юноша.

Слуга ушел в дом доложить. Вскоре вышла женщина лет сорока с лишним. Поздоровавшись с юношей, она спросила:

— Где же моя племянница?

Красавица вышла из повозки, и женщина пожурила ее:

— Почему столько времени не вспоминала обо мне?

Поглядев друг на друга, обе рассмеялись. Красавица представила тетке юношу; тот вежливо поклонился. Обменявшись приветствиями, прошли в сад, находившийся у западных ворот. На холме, в густых зарослях бамбука, виднелся павильон; тихий пруд и уединенная беседка рождали чувство полной отъединенности от мира.

— Это собственный дом тетушки? — спросил юноша.

Красавица улыбнулась, но не ответила, заговорив о другом. Подали чай и редкостные плоды. Не успели закончить трапезу, как вдруг прискакал какой-то человек и, осадив взмыленного от быстрой скачки ферганского коня, закричал:

— Старая госпожа тяжко больна! Она без сознания! Немедленно возвращайтесь домой!

— Сердце мое в тревоге, — сказала красавица тетке. — Я поскачу домой верхом, а потом отошлю лошадь назад, и вы приедете с моим господином.

Юноша настаивал на том, чтобы сопровождать красавицу, но тетка и служанка стали с жаром уговаривать его остаться и даже загородили ему дорогу, мешая выйти из ворот.

— Старуха, наверное, уже умерла. Вы должны остаться и обсудить с нами, как устроить похороны, чтобы помочь ее дочери в беде. Зачем вам сейчас ехать с ней?!

Так и задержали его. Потом стали подробно обсуждать, что потребуется для похорон и жертвоприношений.

Свечерело, а лошадь все не присылали.

— Почему же никто не едет? — удивлялась тетка. — Вы бы, сударь, поспешили вперед, чтобы разузнать, а я приеду вслед за вами.

Юноша поскакал на осле, доехал до дома, глядит, а ворота наглухо заперты и запечатаны. Не помня себя от удивления, он стал расспрашивать соседа. Тот ответил:

— Собственно говоря, госпожа Ли арендовала этот дом только на время. Срок договора истек, и старуха выехала отсюда еще две ночи назад.

— Куда она переехала? — спросил юноша.

— Не сказала куда.

Юноша хотел немедленно пуститься в обратный путь, чтобы расспросить тетку красавицы, но уже совсем стемнело. Поневоле пришлось ждать до утра. Сосед дал ему поесть и пустил переночевать, взяв под залог его верхнее платье. Гнев юноши был так велик, что он до самого утра не сомкнул глаз. Едва забрезжил свет, как он оседлал осла и снова отправился к тетке красавицы. Долго стучал он в ворота; никто не отзывался. Несколько раз принимался кричать, наконец вышел какой-то слуга.

— Где госпожа? — спросил его в тревоге юноша.

— У нас нет никакой госпожи, — удивленно ответил слуга.

— Да ведь вчера вечером была, почему вы ее прячете? — возмутился юноша. Потом он спросил, чей это дом.

— Сановника Цуя. Вчера какой-то человек нанял этот двор на короткий срок, сказал, что ждет приезда родственника из дальних краев. Еще не стемнело, как все уехали.

Охваченный горем и смятением, юноша совсем потерял голову. Только теперь он понял, что его обманули. Совершенно убитый, вернулся он в свое старое жилище в квартале Бучжэнли.

Хозяин дома пожалел его и приютил, но юноша был так потрясен, что три дня не принимал пищи и тяжело заболел. Дней через десять ему стало совсем плохо. Боясь, что юноша уже не встанет, хозяин дома перевез его на рынок в лавку похоронных принадлежностей.

Прошло некоторое время; люди из лавки жалели юношу и кормили его в складчину. Постепенно бедняга начал вставать, опираясь на палку. Вскоре он уже смог помогать другим. Тогда хозяин лавки стал почти каждый день посылать его сопровождать похоронные процессии, носить траурный балдахин. Этим юноша и кормился.

Прошло несколько месяцев, юноша совсем окреп, но каждый раз, когда слышал траурные песнопения, он скорбел о том, что не он умер, начинал рыдать и долго не мог успокоиться. Возвращаясь с похорон, юноша повторял погребальные песни, а так как он был очень талантлив, то в скором времени так преуспел в этом искусстве, что певца, равного ему, не сыскать было во всей столице.

Его хозяин издавна соперничал с владельцем другой лавки похоронных принадлежностей, что находилась в Восточном ряду. Там были носилки и повозки редкой красоты, но зато с похоронными песнопениями у них не ладилось. Зная, насколько искусен юноша в песнопениях, хозяин восточной лавки дал ему двадцать тысяч и переманил к себе. Друзья и клиенты этого хозяина, видя способности юноши, всячески поощряли его и учили его новым мелодиям. Так прошло несколько недель, но никто не знал об этих тайных занятиях.

Как-то раз владельцы лавок похоронных принадлежностей заспорили между собой. Один из них предложил:

— Давайте устроим выставку похоронных принадлежностей на улице Тяньмэнь, посмотрим, у кого товары лучше. Проигравший выкладывает пятьдесят тысяч на угощение. Согласны?

Составили договор, для верности скрепили его печатями и устроили выставку. Народу собралось видимо-невидимо; несколько десятков тысяч человек. Надзиратель квартала доложил об этом начальнику городской стражи, начальник городской стражи довел до сведения правителя столицы. Горожане сбежались со всех сторон, в домах почти не оставалось людей. Смотр начался утром и продолжался до полудня.

Лавка в Западном ряду оказалась в проигрыше: и повозки, и носилки, и похоронные принадлежности — все там было намного хуже. Вид у владельца лавки был очень пристыженный. Но вот он установил помост в южном углу улицы, и на него поднялся длиннобородый старик с колокольчиком в руках. Несколько человек встали позади него. Старик разгладил бороду, поднял брови, скрестил на груди руки, поклонился и запел похоронную «Песнь о белом коне». Кончив петь, он огляделся по сторонам с видом победителя, словно был уверен, что соперников ему не найдется. Все хвалили его исполнение, и сам он был уверен, что он единственный в своем роде и никто не может его превзойти.

Владелец другой лавки похоронных принадлежностей установил помост в северном углу. Вскоре на помост поднялся молодой человек в черной шапке, сопровождаемый пятью-шестью людьми, в руках он держал опахала. Это был наш юноша.

Оправив одежду и медленно обведя взглядом толпу, он начал петь высоким гортанным голосом с поразительным искусством. Он пел траурную песню «Роса на стеблях», и чем выше брал он ноты, тем чище звучал его голос, и эхо сотрясало деревья в соседней роще. Еще не отзвучали последние звуки, а слушатели всхлипывали, скрывая свои слезы.

Осмеянный толпой, владелец похоронных принадлежностей в Западном ряду вконец смутился. Выложив потихоньку пятьдесят тысяч, он незаметно скрылся. А люди стояли вокруг, как завороженные, никого не замечая, кроме певца.

Незадолго до этого был оглашен императорский указ, предписывавший начальникам пограничных областей раз в год прибывать ко двору; называлось это «представлением докладов». С этой целью приехал в столицу и отец юноши. Вместе с другими сановниками одного с ним ранга он переоделся и тайком пошел поглядеть на необычную выставку. С ним был старый слуга — зять кормилицы его пропавшего сына. Слуга вгляделся, вслушался — и узнал юношу, но не посмел сказать об этом, а только заплакал горькими слезами.

Удивившись, отец юноши спросил слугу, в чем дело, и тот сказал:

— Этот певец очень похож на вашего пропавшего сына.

— Моего сына убили разбойники, чтобы завладеть его богатством. Как же это может быть он? — возразил отец, но тоже не смог сдержать слезы и поспешил уйти. Слуга подбежал к тем, кто был с юношей, и стал расспрашивать:

— Кто это пел? Может ли быть что-нибудь чудесней!

— Сын такого-то, — ответили ему.

Когда слуга спросил, как его зовут, оказалось, что он изменил и имя.

Дрожа от волнения, слуга стал протискиваться через толпу, чтобы взглянуть на юношу поближе. Увидев его, юноша изменился в лице и хотел было скрыться, но слуга схватил его за рукав и закричал:

— Разве это не вы?

Они обнялись, заливаясь слезами. Потом слуга повел своего молодого хозяина к отцу. Но тот набросился на юношу с упреками:

— Ты опозорил наш род. Да как ты осмелился показаться мне на глаза?!

Он вывел юношу из дома и завел в восточный конец Абрикосового сада, что лежит к западу от пруда Цюйцзян. Тут он сорвал с сына одежду и начал избивать его плетью. Удары сыпались сотнями. Не в силах вынести страшной боли, юноша упал замертво, а отец ушел, оставив его лежать на земле.

Но среди тех, кто обучал юношу песнопениям, нашелся человек, заподозривший неладное; он велел одному из приятелей юноши потихоньку следовать за ним; тот видел, как жестоко расправился с юношей отец, и сообщил об этом товарищам; все очень опечалились. Двое взяли тростниковую циновку и пошли туда, где лежал юноша, чтобы прикрыть его мертвое тело. И вдруг они заметили, что под сердцем еще теплится жизнь. Они подняли его, стали приводить в чувство, понемногу он начал дышать глубже. Тогда его на циновке отнесли домой, стали поить через бамбуковую трубочку. Так прошла ночь, и наконец он очнулся.

Прошел целый месяц, но юноша не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Раны его начали гноиться, от них шел тяжелый запах. Товарищи измучились, ухаживая за ним. У них иссякло терпение, и однажды вечером они бросили его на дороге. Прохожие, жалея несчастного, бросали ему объедки, так что он не умер с голода. Прошло десять раз по десять дней, и юноша начал вставать на ноги с помощью палки. В лохмотьях, завязанных сотней узлов, чтобы они не развалились, с треснувшей тыквенной чашкой в руках, он бродил по городу, выпрашивая подаяние. Зима уже сменила осень; по ночам юноша устраивался на ночлег в навозных кучах, а днем скитался по рынкам и лавкам.

Однажды утром повалил сильный снег. Подгоняемый холодом и голодом, юноша брел по улице и жалобно просил милостыню. Если бы люди услышали его, то не могли бы остаться безучастными, но снег валил не переставая, и почти все двери были закрыты.

Юноша добрел до восточных ворот квартала Аньи и пошел вдоль кирпичной стены к северу. Миновав домов семь или восемь, он увидел чуть приоткрытые ворота… Это был дом красавицы Ли, но юноша этого не знал и продолжал стонать:

— Я умираю с голоду и холоду!

Крик его раздирал душу, слушать его было нестерпимо.

— Это господин! Я узнаю его голос, — сказала красавица служанке и выбежала из дому.

Несчастный почти лишился человеческого облика, до того он был худ и покрыт струпьями.

Взволнованная до глубины души, красавица спросила:

— Вы ли это, господин?

Но юноша был так потрясен, так разгневан, что не мог вымолвить ни слова и только кивнул головой. Красавица крепко обняла его и, прикрыв своим вышитым рукавом, ввела в западный флигель. Теряя голос от волнения и горя, она прошептала:

— Это я виновата в том, что вы дошли до такого!

Сказав это, она лишилась чувств. Тут прибежала встревоженная старуха и закричала:

— Что случилось?

— Это господин такой-то, — сказала очнувшаяся девушка.

— Гони его отсюда! Зачем ты его привела? — кричала старуха, но красавица, строго взглянув на нее, ответила:

— Нет! Этот юноша из благородной семьи. Когда-то он ездил в богатой повозке, носил золотые украшения, придя же в наш дом, он быстро лишился всего. С помощью подлой хитрости мы его выгнали. Это бесчеловечно! Мы погубили его карьеру, сделали его посмешищем. Ведь любовь отца и сына установлена Небом; по нашей вине отец его разлюбил, чуть не убил и бросил погибать… Посмотрите, до чего он дошел! Все в Поднебесной знают, что я причина этому. У него при дворе полно родни, и если кто-нибудь из власть имущих займется расследованием этой истории, нам придется плохо. Раз мы обманывали Небо, дурачили людей, то и духи отвернутся от нас. Не будем же сами навлекать на себя несчастье! Вы были мне вместо матери целых двадцать лет, и если посчитать все расходы, то они не составят и тысячи лянов золота. Сейчас вам шестьдесят, я обеспечу вас деньгами на двадцать лет вперед и больше не буду от вас зависеть; я поселюсь с моим господином отдельно от вас, но мы будем жить неподалеку и сможем видеться с вами утром и вечером. Я так хочу, и этого достаточно!

Видя, что волю девушки ей не сломить, старуха нехотя согласилась. После расчета с ней у красавицы осталось сто лянов. Она сняла помещение домов через пять к северу, вымыла юношу, одела в новую одежду; сначала поила его рисовым отваром и кислым молоком, а дней через десять стала кормить отборными яствами. Накупила ему нарядных шапок, туфель, носков. Не прошло и нескольких месяцев, как раны на его теле стали заживать, а к концу года юноша совершенно поправился.

Однажды красавица сказала ему:

— Теперь вы уже окрепли духом и телом. Поразмыслите как следует, много ли прежних знаний сохранилось у вас в памяти.

Подумав, юноша ответил:

— Пожалуй, лишь малая толика того, что я раньше знал.

Красавица приказала подать повозку и отправилась на прогулку. Юноша сопровождал ее верхом на коне. Доехав до книжной лавки, прилепившейся с южной стороны питейного заведения с флажком наверху, она дала ему сто лянов серебра, чтобы он купил себе все нужные книги. Уложив покупки в повозку, они вернулись домой. Ли попросила юношу отогнать от себя все заботы и думать только о занятиях.

Каждый день до глубокой ночи занимался он с необычайным усердием и прилежанием, красавица же сидела напротив него и ложилась спать, лишь когда начинал брезжить рассвет. Заметив, что юноша устал, она советовала ему отдохнуть за сочинением стихов иль поэм. Через два года он далеко продвинулся вперед, прочитав все книги, написанные в Поднебесной. Однажды он сказал красавице:

— Теперь, пожалуй, можно внести мое имя в списки экзаменующихся.

— Нет еще, — возразила красавица. — Вам надо заниматься с еще большим рвением, чтобы быть готовым ко всем трудностям.

Прошел еще год, и красавица сказала:

— Вот теперь можно сдавать экзамены.

На экзамене он прошел первым, слух о нем дошел до Палаты церемоний. Даже люди значительно старше его годами, увидев его сочинения, преисполнялись к нему уважением и тщетно старались добиться его дружбы. Красавица же сказала:

— Это еще не все. Талантливый муж, сдавший экзамены первым, может рассчитывать на место при дворе и на признание во всей Поднебесной. Но ваше прошлое ставит вас в худшее положение, чем других ученых. Поэтому вам придется заострить свое оружие, чтобы выиграть и следующую битву. Только тогда вы сможете соперничать с самыми знаменитыми мужами и стать первым среди них.

Юноша стал трудиться еще усерднее, чем прежде, слава его все росла. В том году были объявлены специальные экзамены для отбора выдающихся ученых. По высочайшему указу со всех концов страны созывались достойнейшие. Юноша написал сочинение на тему «Говори с государем прямо, увещевай его настоятельно». Имя его оказалось первым в списке выдержавших экзамены. Он получил назначение на должность военного советника в области Чэнду. Все сановники рангов чуть ниже первых министров стали его друзьями. Когда он собирался отправиться к месту службы, красавица сказала ему:

— Теперь, когда вы вновь обрели подобающее вам положение, я больше не испытываю чувства вины перед вами. Я хочу оставшиеся мне годы посвятить уходу за старухой матерью. А вам надлежит вступить в брак с девушкой из знатной семьи, чтобы не прервались жертвоприношения вашим предкам. Не уроните своего достоинства неравным браком. Берегите себя! Теперь я должна вас покинуть.

— Если ты оставишь меня, — воскликнул юноша, зарыдав, — я покончу с собой!

Но красавица была непреклонна. Юноша долго и страстно умолял ее; наконец она уступила:

— Я провожу вас за реку, но когда мы доедем до Цзяньмэня, вы должны будете отпустить меня.

Юноша согласился. Через месяц с лишним они прибыли в Цзяньмэнь. Еще до их отъезда отец юноши был отозван из Чанчжоу и назначен на должность правителя округа Чэнду и инспектора земель к югу от Цзяньмэня. Через двадцать дней отец юноши прибыл в Цзяньмэнь, и юноша послал свою визитную карточку и сам явился на почтовую станцию. Сначала отец не решался поверить своим глазам, но, увидев на визитной карточке посмертное имя и ранги своего отца, был потрясен до глубины души. Приказав сыну подойти к нему, он обнял его и заплакал. Долго он не мог прийти в себя и наконец произнес:

— Теперь мы снова с тобой — отец и сын, как прежде!

Он стал расспрашивать юношу, и тот рассказал ему все, что с ним случилось. Отец был поражен его рассказом и спросил, где красавица.

— Она проводила меня до этого места, но теперь я должен отпустить ее домой.

— Так не годится! — сказал отец.

На рассвете он приказал подать упряжку и вместе с сыном отправился в Чэнду, а красавица осталась в Цзяньмэне, где нарочно для нее возвели хоромы. На следующий день по его приказу свахи занялись устройством счастья двух семей, надлежало подготовить шесть обрядов для встречи невесты, как это водилось, когда вступали в брак отпрыски владетельных домов Цинь и Цзинь. Когда все обряды были свершены и она принесла годичные жертвоприношения, Ли стала образцовой женой и рачительной хозяйкой дома. Все в семье мужа высоко ценили и почитали ее.

Несколько лет спустя родители юноши умерли, сын и невестка строго соблюдали траур. Подле хижин, сооруженных у могил родителей, выросли линжи, на каждом стебле было три цветка. Местные власти доложили об этом императору. Когда же несколько десятков белых ласточек свили гнезда под крышей их дома, то император был поражен и повысил юношу в чине. Когда срок траура кончился, его стали назначать на все новые важные посты; на протяжении десяти лет он достиг должности правителя нескольких областей. Красавице был пожалован титул госпожи Цяньго. У них было четверо сыновей, все они стали крупными чиновниками, даже самый низший по рангу и тот был, кажется, правителем города Тайюань. Сыновья женились на девушках из знатных семей, и по мужской и по женской линии все их потомки были имениты; такой знатной семьи и в столице было не сыскать!

Поразительно! Продажная певичка, а какая душевная чистота, даже самые добродетельные женщины древности вряд ли превосходили ее! Да разве может не перехватить дыхание от этого?!

Старший брат моего деда был правителем области Цзиньчжоу, затем его перевели в податное управление, а потом назначили смотрителем казенных перевозок по воде и суше. На всех этих трех постах он сменил героя этого повествования, поэтому знал его историю во всех подробностях.

В годы под девизом «Эра чистоты» мне довелось беседовать с Ли Гунцзо родом из Лунси о женщинах высокой добродетели, и я рассказал ему историю госпожи Цяньго.

Слушая меня, Гунцзо даже захлопал в ладоши от восторга; он-то и уговорил меня составить это жизнеописание.

И вот, напитав кисть тушью, я последовал его совету, изложил эту историю, чтобы сохранить ее в веках. Писал в восьмую луну, осенью года под циклическими знаками «и-хай» Бо Синцзянь из Тайюаня.

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ ИНЪИН

В годы под девизом «Эра чистоты» жил студент по фамилии Чжан. Человек необычайно мягкого характера и утонченной души, красивый, с изящными манерами, он отличался высокой принципиальностью и чуждался всего недостойного.

Иногда он принимал участие в прогулках и пирушках друзей, но когда все предавались бурному веселью, словно боясь упустить мгновенье, он лишь для вида делил веселье, не позволяя себе ничего лишнего. Так он достиг двадцати трех лет, не зная женщин. Друзья удивлялись этому, и Чжан говорил в свое оправдание:

— Вот, скажем, Дэн Туцзы, он ведь не был по-настоящему влюблен в женскую красоту, а просто предавался распутству. Я же искренне восхищаюсь красавицами, но еще не повстречал такой, которая могла бы ответить на мое чувство. Как бы мне объяснить вам? Ведь необыкновенную красавицу надолго не привяжешь к себе, а я способен на настоящее чувство.

Спрашивающие удовлетворялись этим объяснением.

Как-то раз Чжан поехал в город Пу. В десяти с чем то ли к востоку от города находился буддийский монастырь «Обитель всеобщего спасения», и Чжан решил остановиться там. Случилось так, что одна вдова по фамилии Цуй, возвращаясь в Чанъань, проезжала через Пу и остановилась в том же монастыре. Госпожа Цуй происходила из рода Чжэнов; мать Чжана тоже была из этого рода. Сочлись родством, и оказалось, что вдова Цуй приходится Чжану теткой по женской линии.

В том году в Пу умер полководец Хунь Чжэнь. Находившийся при нем евнух Дин Вэнья мало смыслил в военном искусстве, и войско, воспользовавшись похорономи полководца как удобным моментом для мятежа, подняло бунт. В городе начались грабежи.

Семья Цуй путешествовала в сопровождении большого количества слуг и рабов и везла с собой множество ценных вещей. Оказавшись в чужом месте, приезжие дрожали от страха, не зная, к кому обратиться за помощью.

Чжан был в приятельских отношениях с местными военачальниками и добился, чтобы его родственникам дали надежную охрану; благодаря этому их никто не тронул.

Дней десять спустя в Пу прибыл Ду Цюэ, посланец императора, со специальным указом, предписывающим ему возглавить городской гарнизон. Ду Цюэ ввел строгие порядки, и солдаты пришли в повиновение.

Госпожа Цуй была безгранично благодарна Чжану за оказанную им помощь. Она пригласила юношу в зал для приезжих, где было приготовлено богатое угощение, и обратилась к нему со следующими словами:

— Ваша тетка, одинокая вдова, после смерти супруга осталась с двумя малыми детьми на руках. К несчастью, мы попали сюда в тревожное время и спаслись лишь благодаря вашей помощи. Я, мой маленький сын и юная дочь обязаны вам жизнью! Такое благодеяние нельзя сравнить с обычной услугой. Сейчас я позову моих детей, чтобы они засвидетельствовали уважение своему старшему брату и благодетелю и хоть в ничтожной мере отблагодарили вас за оказанную им милость.

Она позвала своего сына Хуаньлана, миловидного славного мальчика лет десяти. Затем крикнула дочери:

— Выйди и поклонись своему старшему брату: он спас тебе жизнь!

Немного подождали, но Инъин не захотела выйти и попросила извинить ее, сославшись на нездоровье.

Мать рассердилась:

— Твой старший брат Чжан спас тебя. Если бы не он, тебя бы похитили мятежники. Как же ты можешь обижать его отказом выйти?!

Прошло много времени; наконец Инъин вышла; в домашнем платье, личико блестит, без всяких украшений, волосы не уложены в сложную прическу, только щеки слегка нарумянены. Девушка была поразительно хороша собой, красота ее ослепляла и волновала. Пораженный Чжан смущенно приветствовал Инъин. Та села рядом с матерью. Поскольку мать заставила ее выйти к гостю, то взгляд у нее был застывший, вид огорченный, казалось, она вот-вот лишится сознания. Чжан спросил, сколько ей лет. Мать ответила:

— Она родилась в седьмую луну года «цзя-цзы» правления нашего императора, а теперь у нас год под циклическими знаками «гэн-чэнь» правления под девизом «Эра чистоты», так что ей сейчас семнадцать лет.

Чжан пытался понемногу вовлечь Инъин в разговор, но девушка молчала. Тем и кончилось это первое знакомство.

С той поры Чжан, совершенно покоренный красотой девушки, только и думал, как бы дать ей знать о своих чувствах, но удобного случая все не представлялось.

Служанку семьи Цуй звали Хуннян. Чжан не раз вежливо здоровался с ней и наконец улучил случай открыть ей свое чувство. Ошеломленная служанка прервала его и в смущении убежала. Чжан пожалел о своем поступке. На следующий день служанка снова пришла. Чжан чувствовал неловкость и стал извиняться, больше уже не заговаривая о своих чувствах. Но служанка сама начала разговор:

— Ваши слова, сударь, я не посмела передать барышне, не решусь передать их и никому другому. Но ведь вы, как мне известно, состоите в близком родстве с семьей Цуй. Почему бы вам не воспользоваться оказанным им благодеянием и не посвататься к барышне?

Чжан запротестовал:

— С детства у меня был не такой характер, как у других молодых людей. Даже находясь в компании кутил, я никогда не заглядывался на красоток. А теперь я словно в дурмане. С первой встречи голову потерял. Последние несколько дней иду и забываю куда, сажусь за стол и забываю о еде; боюсь, что и дня без нее не проживу. Если начать сговор через свах, то обмен брачными подарками, осведомление об именах — все это займет месяца три, к тому времени мои останки придется искать в лавке, где торгуют сушеной рыбой.

Служанка ответила:

— Целомудрие и скромность служат надежной защитой моей барышне. Даже почтенные люди не решились бы задеть ее слух каким-нибудь вольным словечком. А уж советы простой служанки она не станет слушать. Но она сочиняет прекрасные стихи и постоянно твердит их нараспев, печально устремив взор вдаль. Попробуйте смутить ее сердце любовными стихами. Другого пути я не вижу.

Чжан очень обрадовался, тотчас же написал «Весеннюю песню» в двух стансах и отдал служанке. В тот же вечер Хуннян снова пришла к Чжану и вручила ему изящный листок тонкой бумаги:

— Вот, барышня велела вам передать.

На листке были написаны стихи, называвшиеся «Ясная луна в пятнадцатую ночь», они гласили:

Чжану показалось, что он понял тайный смысл стихов. Был четырнадцатый день второй луны. К востоку от флигеля, где жила семья Цуй, росло абрикосовое дерево. Взобравшись на него, можно было перелезть через стену.

И вот на следующий вечер Чжан влез на дерево и перелез через стену. Когда он подошел к западному флигелю, дверь была приоткрыта. Служанка спала, и Чжан разбудил ее.

— Зачем вы пришли сюда? — вскрикнула Хуннян в испуге.

— Твоя барышня в письме назначила мне встречу, — слукавил Чжан. — Пойди скажи ей, что я здесь.

Вскоре Хуннян вернулась:

— Идет, идет! — повторяла она.

Чжана охватили и радость и страх, но он был уверен в успехе. Однако, когда Инъин пришла, она была одета скромно, держалась с достоинством и дала юноше суровую отповедь:

— Нет слов, вы, наш старший брат, оказали нам великое благодеяние. Вы спасли нашу семью! Поэтому моя добрая матушка и доверила вам своих детей, приказав нам лично выразить свою признательность. Зачем же вы прибегли к услугам бесстыдницы служанки и прислали мне непристойные стихи? Вы начали с того, что проявили благородство, защитив нашу семью от надругательства, а кончили тем, что сами нанесли мне оскорбление. Выходит, вы спасли меня от насильников, чтобы самому предложить мне позор? Какая же разница между ними и вами? По правде говоря, я хотела утаить ваши стихи от моей матери, хотя прикрывать безнравственность грешно. Но показать их матери означало бы причинить неприятность тому, кто сделал нам добро. Я думала послать вам ответ через служанку, но побоялась, что она не сумеет передать вам моих истинных мыслей. Хотела прибегнуть к короткому письму, но вы могли бы неверно его истолковать. Вот почему я решилась написать эти нескладные стихи. Мне надо было объясниться с вами лично. Я стыжусь того, что была вынуждена нарушить приличия, но единственное, чего я хочу, это — чтобы вы одумались и вели себя как подобает, не нарушая приличий.

Сказав это, Инъин повернулась и быстро ушла. Чжан долго стоял в растерянности. Наконец он перелез через стену и, совершенно убитый, вернулся к себе.

Прошло несколько дней. Как-то вечером Чжан в одиночестве спал на веранде; внезапно кто-то разбудил его. Вскочил в испуге, смотрит, а перед ним Хуннян. В одной руке у нее подушка, в другой — сложенное одеяло. Прикоснувшись к плечу юноши, она прошептала:

— Идет, идет! Чего же вы спите?!

Положила подушку и одеяло рядом с постелью Чжана и ушла. Чжан долго сидел, протирая глаза. Ему все время казалось, что это сон. Но все же он оправил одежду и сидел, ожидая, в приличествующей позе. Наконец пришла Инъин, поддерживаемая служанкой. Пришла и прелестно смутилась, обворожительно прекрасная, такая истомленная на вид, словно у нее не было сил двигаться, совсем не похожая на ту строгую девушку, какой была в прошлый раз.

Был вечер восемнадцатого числа. Косые лучи луны, сияющие, как хрусталь, озаряли половину постели. Охваченному неописуемым восторгом Чжану показалось, что его посетила бессмертная фея, а не земная девушка. Время летело незаметно, вот уже ударил колокол в монастыре — близился рассвет. Хуннян пришла поторопить девушку, и та, беззвучно заливаясь слезами, ушла, так и не сказав за всю ночь ни слова. Хуннян поддерживала ее под руки. Придя в себя, Чжан встал и спросил себя в сомнении: «Не сон ли это?» Рассвело, и он увидел следы белил у себя на плече, одежда сохранила аромат духов, на постели еще блестели невысохшие слезы…

После этого дней десять от Ингин не было никаких вестей. И вот однажды Чжан принялся сочинять стихи в тридцать строк на тему «Встреча с небесной феей». Не успел закончить, как вдруг пришла Хуннян. Он вручил ей листок со стихами, чтобы она передала их своей барышне. С этих пор Инъин стала снова допускать его к себе. Утром он тайком выходил из ее комнаты, вечером, крадучись, приходил. Почти месяц длилось их счастье в западном флигеле. Когда Чжан спрашивал, что будет, когда узнает мать, Ингин отвечала:

— Я ничего не могу поделать! — и старалась прекратить разговор.

Через некоторое время Чжан собрался ехать в Чангань. Он заранее сказал об этом Ингин. Она ничего не возразила ему, но вид ее был так печален, что тронул бы любого. Две последние ночи перед отъездом Чжану не удавалось ее повидать, и он так и уехал на запад, не простясь с ней.

Прошло несколько месяцев, и Чжан снова приехал в город Пу. Свидания с Ингин возобновились, они встречались много раз.

Инъин была превосходным каллиграфом и отлично владела литературным слогом. Чжан много раз просил ее что-нибудь показать ему, но она отказывалась. Он пробовал своими стихами вызвать ее на ответ, но безрезультатно. Тем она и отличалась от других, что, обладая выдающимися талантами, делала вид, что ничего не умеет. Будучи красноречива, редко вступала в разговор. Питая глубокие чувства к Чжану, не выражала их в словах. Когда ее охватывала сильная тоска, она умела казаться безразличной, и выражение радости или гнева редко появлялось на ее лице.

Иногда вечерами Ингин в одиночестве играла на цитре. Мелодии были так печальны, что надрывали душу. Подслушав ее игру, Чжан просил ее продолжать, но она не захотела больше играть. Это еще больше усилило его страсть.

Близилось время государственных экзаменов, и Чжану надо было ехать в столицу. Вечером, накануне отъезда на запад, Чжан не говорил больше о своей любви, а лишь грустно вздыхал, сидя рядом с Ингин. Зная, что близка разлука, Ингин, сохраняя почтительный вид, мягко сказала:

— Сначала обольстили, потом бросили! Так оно и должно было случиться. Я не смею роптать! Вы обольстили, вы и бросаете, — воля ваша. Теперь конец всем клятвам в верности до самой смерти! К чему же вам печалиться, уезжая? И все-таки вы огорчены, а мне нечем вас утешить. Вы часто говорили, что я хорошо играю на цитре, а я все стыдилась играть при вас. Но теперь вы уезжаете, и я исполню ваше желание.

Она приказала смахнуть пыль с цитры и тронула струны. Играла она мелодию «Из радуги яркий наряд, из сверкающих перьев убор», но почти сразу же звуки стали такими скорбными, что напев сделался неузнаваемо печальным. Все, до кого доносились звуки этой музыки, грустно вздыхали. Инъин вдруг прервала игру, оттолкнула цитру, по щекам ее текли слезы. Она убежала в комнату матери и больше не выходила.

На рассвете Чжан уехал.

В следующем году он потерпел неудачу на экзамене и решил остаться в столице. В письме к Инъин он излил все волновавшие его чувства. Вот ее ответ — в моем неискусном изложении:

«Я прочла Ваше письмо, полное глубокой любви ко мне. В чувствах любящих радость слита с грустью. Вы были так добры, что прислали мне в подарок пару резных заколок и пять цуней губной помады, чтобы я украшала свою прическу и красила губы. Хотя я очень благодарна Вам за внимание, но для кого мне теперь украшать себя? Я гляжу на Ваши подарки, и меня охватывают воспоминания, а тоска моя все растет. Вы заняты делом в столице, Вам необходимо оставаться там, чтобы добиться успеха на экзаменах. Я недостойна Вас, мне остается только испытывать боль от нашей разлуки. Но такова судьба, что тут еще можно сказать!

С прошлой осени я живу как в тумане, словно утратив себя. На людях заставляю себя говорить, улыбаться, а ночью, когда остаюсь одна, не перестаю лить слезы. Даже сны мои и те полны слез. Иногда во сне мы становимся близки, как прежде, и печальные мысли о разлуке снова бередят душу, но видение обрывается, прежде чем кончается тайное свидание. Опустевшее место на ложе еще кажется теплым, но тот, кто в моих мыслях, по-прежнему далеко.

Кажется, будто мы расстались вчера, а новый год уже пришел на смену старому. Чанъань — город соблазнов и наслаждений, захватывающий в путы чувств. Какое счастье, что Вы не забыли меня, недостойную, и постоянно вспоминаете! Никогда я, ничтожная, не сумею по-настоящему отблагодарить Вас за это. Клятву же нашу о вечной верности я не нарушу! Раньше, благодаря нашему родству, нам довелось встретиться на пиру у моей матери. Служанка уговорила меня повидать Вас, и это привело к тайным свиданиям. Юноша и девушка не сумели совладать со своим чувством. Вы вели себя, подобно тому, кто увлек женщину игрой на цитре; у меня же, презренной, не хватило сил бросить в Вас челнок. Я стала преданно служить у Вашей подушки и циновки, чувство мое все росло. По своей глупости и простоте я полагала, что так будет всегда. В тот день, когда мы узнали друг друга, я не смогла совладать с собой и вот до какого позора дошла! Больше уже не могу надеяться подавать полотенце и гребень. Пока жива, буду жалеть об этом. Но слова напрасны, остается лишь сдерживать рыдания!

Если по своему великодушию Вы не забудете меня, одинокую и несчастную, и снизойдете ко мне, то и после смерти я буду питать к Вам благодарность. А может быть, Вы, считающий себя выше всяких условностей, отвергнете мою любовь, погонитесь за большой удачей, пренебрегая тем малым, что принадлежит Вам, и прежнюю нашу близость сочтете для себя позорной, а наши клятвы — недостойными внимания. И все равно, даже когда кости мои истлеют, чувство мое к Вам не ослабнет, и моя душа, носясь по ветру и блуждая по холодной росе, будет вечно верна Вам. Живая и мертвая я буду верна Вам, больше мне нечего сказать. Слезы падают на бумагу, а чувство мне не излить! Берегите себя! Умоляю, берегите себя!

Яшмовый браслет — эту игрушку моих детских лет — я посылаю Вам, чтобы Вы носили как украшение на поясе. Яшмовый — потому, что яшма тверда и чиста, браслет — потому, что непрерывен, не имея начала или конца. Еще посылаю Вам моток спутанного шелка и бамбуковую ступку для измельчения чайных листьев. Эти вещи не стоят и взгляда, но они выражают мои желания: пусть будете Вы неподдельны, как яшма, пусть воля Ваша будет цельной, как этот браслет. На бамбуке следы моих слез, смятение моей тоски — как спутанный шелк. Я посылаю эти вещи как знак моей вечной любви к Вам. Сердце мое рядом с Вами, хотя тело мое далеко от Вас и на встречу нет надежды. И все же тайные мечты могут соединить две любящие души, разделенные расстоянием в тысячу ли. Берегите себя! Весенний ветер так опасен, ешьте побольше и теплее одевайтесь, чтобы не простудиться. Будьте осторожны в речах и берегите себя, обо мне же, недостойной, не беспокойтесь излишне».

Чжан показал это письмо кое-кому из своих приятелей, поэтому многие его современники узнали эту историю. Друг его Ян Цзюйюань, прекрасно писавший стихи, написал «Стихи о девице Цуй». Вот они:

Юань Чжэнь из Хенани написал продолжение к поэме Чжана «Встреча с небесной феей». Стихи его гласили:

Друзья Чжана, услыхавшие об этой истории, были очень удивлены, но Чжан все-таки решил порвать связь с Инъин. Юань Чжэнь, который был особенно близок с Чжаном, спросил его о причине этого.

— Всегда было так, — ответил Чжан, — что женщины, которых Небо одарило необычайной красотой, приносили беду, если не себе, так другим. Если бы барышню Цуй полюбил какой-нибудь богатый и знатный человек, то и с ним у нее не было бы счастья. Почуяв свою силу, она обернулась бы драконом, сеющим страшные беды, или чудовищем, несущим гибель. Не знаю, каких превращений можно было от нее ждать! Синь, государь династии Инь, и Ю, государь династии Чжоу, были всевластными правителями огромной империи, но они погибли из-за женщин. Народ возмутился против них. И до наших дней этих правителей все продолжают осуждать. Моей добродетели не хватило бы на то, чтобы одолеть губительные чары, поэтому я и поборол свое чувство к ней.

Все слышавшие слова Чжана вздохнули с сожалением.

Год спустя Инъин выдали замуж, Чжана тоже женили. Случилось ему проходить мимо дома, где жила Инъин, и он зашел туда и попросил ее мужа сказать ей, что двоюродный брат просит позволения повидать ее. Муж передал, но она не вышла. Чжан был так огорчен, что это было видно по выражению его лица. Узнав об этом, она тайком написала стихи, в которых говорилось:

Так и не встретилась с ним…

Через несколько дней, когда Чжан собирался уезжать, она снова прислала ему стихи на прощанье:

С этих пор они уже не получали больше вестей друг о друге.

Большинство современников Чжана хвалило его за то, что он сумел исправить свою ошибку.

Встречаясь с друзьями, я часто заводил разговор об этой истории, чтобы те, кто знает о ней, не вели себя подобным образом, а поступающие так же, как Чжан, не упорствовали в своих заблуждениях.

В девятой луне года «Чжэньюань» правитель канцелярии Ли Гунчуй ночевал у меня дома, в квартале Цзинъаньли. Во время беседы мы коснулись этой печальной истории. Ли Гунчую она показалась необыкновенной, и в назидание потомкам он написал «Песнь об Инъин». Барышню Цуй в детстве звали Инъин, поэтому Гунчуй так и назвал свое произведение.

Повесть о фаворитке Мэй

Фаворитка Мэй по фамилии Цзян родом была из Путяня. Отец ее, Чжунсунь, был врачом, как и его предки. Когда Мэй было девять лет, она уже умела читать наизусть «Чжоунань» и «Чжаонань».

— Хоть я и девочка, но мечтаю всю жизнь заниматься учением, — сказала она отцу.

Удивляясь ей, отец прозвал ее Цайпинь в память об одной из героинь, воспетых в книге стихов.

В середине годов правления «Кайюань», когда Гао Лиши был послан искать красавицу для императорского гарема в районы Минь и Юе, Мэй только что стала закалывать волосы на затылке. Увидев, как она молода и прекрасна, Гао Лиши выбрал ее и на обратном пути увез с собой, чтобы она служила императору Мин Хуану; увидев ее, император удостоил ее своей любви. Сорок тысяч женщин, находившихся в трех дворцах Чанъаня («Данэй», «Дамин» и «Синцин») и в двух дворцах Восточной столицы («Данэй» и «Шанъян»), все ничего не стоили по срав-нению с Мэй, да и сами гаремные красавицы понимали, что не могут с ней равняться.

Мэй любила литературу и сама сравнивала себя с поэтессой Се. Она носила простые светлые одежды, внешность ее и манеры были настолько очаровательны, что превосходили всякое описание. Мэй любила цветы сливы, поэтому там, где она жила, посадили несколько сливовых деревьев, и император назвал это место «Сливовым павильоном». Когда деревья эти покрывались цветами, Мэй воспевала в стихах их красоту, до поздней ночи смотрела на свои любимые цветы и не могла оторваться от них. Император, которому это очень нравилось, в шутку прозвал ее «фаворитка Мэй». Она сочинила семь поэм: «Орхидеи», «Грушевый сад», «Цветы сливы», «Бамбуковая флейта», «Стеклянный бокал», «Ножницы» и «Цветное окно».

В то время, когда мир уже долго царил в стране и на границах не было никаких беспорядков, император, бывший в дружбе со своими братьями, ежедневно пировал с ними. На пирах Мэй обязательно находилась рядом с императором. Как-то раз он приказал Мэй угостить его братьев апельсинами. Когда она подошла к принцу Хань, тот исподтишка наступил ей на ногу. Мэй немедленно удалилась к себе. Император приказал позвать ее, но она велела ответить:

— Я пришиваю оторванные от туфли жемчужины; пришью — тогда приду.

Прошло довольно много времени; император сам пошел за ней. Подобрав полы своего платья, Мэй поднялась навстречу императору и сказала, что она не может идти с ним, так как у нее болит грудь. Так и не вышла: вот как она была уверена в любви императора. В другой раз император и Мэй состязались в приготовлении чая в присутствии братьев императора, наблюдавших за этим состязанием. Император в шутку сказал братьям:

— Она — дух сливового дерева. Когда играет на флейте из белой яшмы и исполняет танец «Встревоженного лебедя», равных ей не найдешь. А теперь победила меня в приготовлении чая!

— В этих забавах среди деревьев и цветов я случайно побеждаю вас, мой повелитель, но усмирить всех меж четырех морей, поддерживать постоянный порядок, издавать законы для этих огромных владений — может ли в этом победить вас такое ничтожество, как я? — немедленно возразила Мэй. Император пришел в восторг от ее ответа.

Когда Тайчжэнь из рода Ян появилась при дворе, она с каждым днем все больше входила в милость императора, хотя он и не собирался отдалять от себя Мэй. Обе женщины ненавидели друг друга и всячески старались избегать встреч. Император ставил им в пример Ин и Хуан, но сплетники говорили, что тут совсем другое дело, и потихоньку подсмеивались над ними.

Тайчжэнь была ревнива, но очень умна, Мэй была мягка и уступчива и в конце концов потерпела поражение. Кончилось тем, что Тайчжэнь сослала ее в восточный дворец Шанъян. Потом император вспомнил о Мэй; как-то ночью он велел молоденькому евнуху потушить свечи и приказал специальному гонцу тайно привезти Мэй в западный дворец Императорского знамени. Говоря о былой своей любви, император и Мэй не могли справиться с охватившей их печалью. Они и глаз не сомкнули в эту ночь. На рассвете испуганный слуга разбудил императора:

— Ян Тайчжэнь прибыла во дворец, как быть?

Накинув на себя одежду, император отнес Мэй за двойные ширмы и спрятал ее там. Вошла Тайчжэнь:

— Где эта самая чертовка Мэй? — спросила она.

— В восточном дворце, — ответил император.

— Прикажите ей явиться сюда, — сказала Тайчжэнь, — я намерена купаться с ней сегодня в Теплых источниках.

— Но ведь она уже отстранена моим повелением, и не к лицу тебе идти с ней вместе, — возразил император.

Тайчжэнь стала настаивать, император отводил глаза в сторону, ничего не отвечая ей.

Тогда Тайчжэнь, придя в ярость, стала кричать:

— Здесь еще остались закуски, а под вашей кроватью забыта кем-то женская туфля; кто прислуживал у вашей постели сегодня ночью, что вы, опьянев от наслаждения, не держали поутру аудиенции? Государь, вы должны сейчас же выйти к своим сановникам, которые ждут ваших повелений, а я останусь здесь и подожду вашего возвращения.

Сильно смутившись, император натянул на себя одеяло и сказал:

— Я нездоров сегодня, не могу давать аудиенцию.

Еще больше рассердившись, Тайчжэнь ушла и вернулась в свой дворец. Император же немедленно осведомился, где Мэй; оказалось, что молодой евнух проводил ее пешком обратно в восточный дворец. Император, разгневавшись, приказал его казнить. Забытая Мэй туфелька и головные украшения были доставлены ей вместе с другими подарками от императора.

— Император совсем покинул меня? — спросила Мэй у императорского посланца.

Тот ответил:

— Император не покинул вас. По правде говоря, он боится вызвать ярость против вас у Тайчжэнь.

Мэй усмехнулась:

— А бояться любить меня, чтобы не затронуть чувств этой толстухи, разве не значит покинуть меня?

Мэй подарила Гао Лиши тысячу золотых, чтобы он отыскал поэта, который смог бы, подражая Сыма Сянжу, сочинить ей песню в стихах «Там, где длинные ворота», намереваясь этим привлечь к себе императора.

Гао Лиши, который служил Тайчжэнь и боялся ее влияния при дворе, сказал в ответ:

— Никто не сумеет написать такую песню.

Тогда Мэй сама сочинила песню в стихах «К востоку от башни», которая гласила:

«Покрылось пылью зеркало мое, в шкатулках ароматы все иссякли; рукой небрежною расчесываю локон, простое платье легкое надев. Тоскливо, холодно в дворце моем лилейном, а мысль моя к тому дворцу несется, где орхидеи есть. Цвет сливы опадает, ведь это символ верности твоей; нас разлучили «Длинные ворота», и встречам нашим больше не бывать. А тут еще глядит цветок с досадой; как будто забавляется моей печалью ива и теплый ветер мягко шелестит, щебечут птицы радостно, весну встречая.

И в сумерках на башне я стою; услышав флейту, голову склоняю. Уж облака темнеют, день идет к закату; на чистую луну свой взор я устремляю.

Нет больше доступа к Источникам мне теплым; воспоминанья лишь остались мне о том, как развлекалась там я прежде. «Ворота длинные» наглухо заперты, забыта я навеки государем.

Еще я вспоминаю, как было прежде чисто озеро Тайи, когда по глади вод его я плавала, купаясь; как музыка и песни звучали на пирах, куда тебя всегда сопровождала. Теперь конец всему: и песни те, и дивные напевы — на лодке расписной, что предназначена лишь для бессмертных. Но были ведь любовь твоя и нежность глубоки и постоянны, когда горами клялся ты и морем на веки вечные со мною быть, как солнце и луна, что отдыха не знают.

Зачем ревнивица к тебе попала в милость и, ревностью своей ослеплена, похитила любовь твою и верность, меня изгнала в дальний сей дворец? Я знаю, не видать уж радостей мне прежних. Мечты мои и грезы тьмой покрыты. Одна я коротаю и ночи лунные, и ясные рассветы, стыдясь встречать весенний ветер. Хотела я, чтоб мне поэт такую создал оду, как некогда писал Сянжу, но нет ему талантом в мире равных. Еще не кончил песнь тоски он, а эхо колоколом дальним прозвучало. Я понапрасну плачу и вздыхаю, лицо закрывши длинным рукавом, и медленной, усталою походкой иду обратно во дворец, что на восток от башни».

Услыхав об этом, Тайчжэнь сказала императору:

— Это ничтожество из семьи Цзян в своих худосочных стишках говорит о своей обиде и разочаровании, я бы хотела, чтобы вы ее казнили. — Император промолчал.

Узнав, что едет посланец из Линбяо, Мэй спросила у своих приближенных:

— Откуда прибыл посол, не посылали ли его за мною?

— Это едет посланец с данью из далеких стран, он везет фаворитке Ян личжи, — сказали в ответ.

Мэй заплакала от обиды.

Когда император принимал чужеземных послов во дворце Венчиков цветов, он приказал запечатать в пакет одно ху жемчуга и потихоньку отвезти Мэй. Но она не приняла подарка и, передав посланцу стихи, сказала:

— Отдайте от меня государю.

Стихи гласили:

Прочтя это, император сильно опечалился; он приказал музыкантам сочинить для этих стихов мелодию. Отсюда и ведет свое название «Одно ху жемчуга».

Впоследствии, когда восстал Ань Лушань, император отправился на запад, а Тайчжэнь умерла. Вернувшись обратно, император разыскивал Мэй, но не мог ее найти. Опечалившись, он решил, что во время мятежа она бежала в другие места. Был издан специальный указ, обещавший тому, кто ее найдет, повышение на два ранга по лестнице чинов и миллион медных монет. Но поиски ни к чему не привели. Тогда император приказал монахам-волшебникам подняться на воздух, лететь в обитель духов и найти ее там. Ее искали на небе и на земле, но найти не смогли.

Какой-то евнух поднес императору портрет Мэй. Император, сказав, что портрет очень похож, но ее уже нет в живых, написал на нем следующие стихи:

Прочтя вслух свои стихи, он заплакал и приказал выгравировать портрет Мэй на камне.

Как-то летом император заснул среди белого дня и вдруг словно увидел Мэй, которая, плача, стояла среди бамбуков, закрыв лицо руками; она была похожа на цветок, покрытый росой и туманом.

— Когда вы скрылись, государь, — сказала она, — меня убили мятежники. Люди из жалости похоронили мои останки у сливового дерева, к востоку от озера.

Испуганный император проснулся весь в поту. Он немедленно приказал раскопать землю у озера Тайи, но там ничего не нашли. Сильно опечаленный, император вдруг вспомнил, что у озера Теплых источников растет больше десятка сливовых деревьев; не там ли она лежит? Император приказал подать колесницу и сам отправился туда. Между деревьями в чане со спиртом, зарытом в землю на глубину всего лишь трех чи, нашли ее тело, завернутое в парчовый покров.

Император был совершенно убит горем, приближенные не могли поднять на него глаз; он стал искать рану на теле Мэй и увидел след меча под ребром.

Император сам сочинил эпитафию и похоронил Мэй со всеми почестями, полагающимися при погребении фаворитки.

Похвальное слово ей гласило:

«С тех пор, как Мин Хуан уехал из Лучжоу, он славу приобрел великую повсюду; охотился в районах Ху и Ду. Дружил он смолоду с героями, с их помощью поднялся и трона он достиг; он царствовал лет пятьдесят; народ поддерживал и уважал его. Широко жил он и богато, имел он сотни сыновей и внуков и тысячи красавиц во дворцах. Уж к старости он встретил Ян гуй-фэй; из-за нее он изменил трем великим основам жизни; покой смутил в стране, себя сгубил и трон свой обесславил; жалел об этом, только поздно было! Все потому, что ею покорен был, о ней одной мечтал. Еще до Ян, среди его подруг любовью прежде пользовались Цзян, чья красота внушила злобу Ян; об этом государь, казалось, мог бы знать. На языке у всех лишь было, что поступил он против воли неба, что изменил заветам предков царских, и виноватыми считали фаворитку и самого его. Никто не знал тогда, что Мин Хуан на старости жестоким станет, что в день один трех сыновей своих убьет, как будто муравьев ногой раздавит. Бежал, скрывался он, потом вернулся, власть сыну передал, сам разума лишился, всех убивал, один лишь жить хотел; он одинокое влачил существованье, и весь народ его скорбел об этом. И в Толкованиях к канону мудреца ведь сказано:

«Участь тех, кого не любишь, постигнет тех, кого ты любишь» — вот так карает небо!

Закон возмездья нерушим. Неужели только эти две особы виновны в том, что с ним случилось?»

Когда к власти пришла династия Хань, в особом почете была книга «Чуньцю», и все конфуцианцы носились с толкованиями к этой книге, составленными Гун и Гу, а толкование Цзо Цюмина было забыто и лишь впоследствии заняло свое место. Со времен глубокой древности было очень много тех, кто распространял древние учения. А ныне нарисуют красавицу с веткой сливы в руках, назовут ее фавориткой Мэй, скажут в двух словах, что была она современницей Мин Хуана, и никого не интересуют подробности о ней. Вину в том, что Мин Хуан утратил престол, целиком возлагают на Ян гуй-фэй, вот почему так любят о ней писать. Но ведь и Мэй своей красотой пленила государя, и между ними разница не более, как между ясным днем и темной ночью. Где же тут справедливость!..

Красотка Мо просчиталась

В стихах говорится:

Рассказывают, что в эпоху Сун жил один чиновник-письмоводитель Хуан Цзе — уроженец уезда Даюй области Наньань. Он был женат на некоей Ли Четвертой, женщине, к слову сказать, легкомысленной и склонной к любовным связям с мужчинами из породы ветротекучих. Ли Четвертая, родив письмоводителю сына (ему исполнилось сейчас вот уже три года), нисколько не заботилась о ребенке и по-прежнему занималась своими любовными делишками. Как-то раз письмоводителю пришлось по служебным делам отправиться в управу и провести там дней десять или более. Ли Четвертая не замедлила воспользоваться отсутствием мужа. Она спуталась с каким-то шалопутом (имя его мы запамятовали) и убежала с ним из дома, прихватив с собой ребенка. Когда они вышли за городские ворота, ребенок, испугавшись непривычного, принялся плакать. Мать, не медля, засунула мальчика в придорожную траву, а сама с полюбовником отправилась дальше.

Как раз в то же время шел из города ремесленник по имени Ли-сань — Третий Ли, который направлялся по делам в деревню. Невдалеке от городской стены услышал он плач младенца, доносившийся из зарослей трав. Поспешил на крики — точно, ребенок, и заливается во весь голос. А рядом с ним никого: ни отца, ни матери. Ли-сань пожалел дитя и взял его на руки. Почувствовав ласку, ребенок сразу же замолчал, хотя человек был чужой. И понятное дело — долгое время лежал он один-оденешенек и горько плакал от страха.

Надо вам сказать, что Ли был человеком бездетным и сейчас очень обрадовался, решив, что само небо дало ему сына. Завернув ребенка в тряпицы, отнес он его домой. Симпатичный и смышленый, мальчик понравился всем его родственникам. Так ребенок остался в доме Ли и стал его сыном.

А теперь нам пора вернуться к письмоводителю Хуан Цзе. Закончив дела в управе, он вернулся домой, а там все пустынно и тихо, не видать ни души: ни жены нет, ни сына. Встревоженный, бросился он к соседям, а те объяснили, что дня через два-три, как ушел он на службу, жена взяла ребенка и куда-то ушла.

«Мы смотрим, — сказали соседи, — ворота закрыты, в доме тихо, — видно, пошла к своей родне».

Больше они ничего не сказали.

Хуан Цзе не на шутку перепугался. И понятно, кому-кому, а ему-то уж было известно о нраве супруги. Побежал к одним родственникам, к другим, но нигде и следов не обнаружил. Пришлось писать бумагу о розыске, в которой он обещал десять связок монет тому, кто принесет хоть какую-то весть.

Однажды случайно он проходил мимо дома Третьего Ли, как раз в то время, когда тот играл с мальчиком возле ворот. Письмоводитель внимательно посмотрел на дитя. Сомнений не было — его сынишка!

— Это мой ребенок! Как он попал сюда? — спросил письмоводитель. — Где его мать?

— Какая мать? — удивился ремесленник. — Я его подобрал в траве.

— У меня пропала жена, все знают об этом, — я дал объявление. Если ребенок здесь, значит, и женщина недалече. Видно, ты с ней спутался, и она сейчас хоронится у тебя! Говори по-хорошему!

— Ничего я о ней не знаю! А дитя я нашел!

Хуан Цзе, вцепившись в Ли-саня, принялся громко кричать об обиде, нанесенной ему. Крики, понятно, всполошили соседей. Все сбежались на шум, и появились местные власти. Хуан начал им объяснять. В разговор вмешались соседи.

— У Третьего Ли детей не было, и где он подобрал младенца — не очень понятно, — говорили в толпе. — Кто мог подумать, что это ваше дитя!

— Если мой ребенок у него, значит, и жена моя здесь. Они вместе его утащили!

— А вот этого мы знать никак не можем, — сказали соседи.

— Никакой женщины я не видел! — разволновался Ли. — Я подобрал ребенка в траве. Вижу, плачет младенец, я пожалел его и принес домой. Если он ваш, забирайте, только, конечно, привык я к нему. Что до женщины, то зря на меня наговариваете!

— Зазря, говоришь? Мать твою так! А ты знаешь, что я повсюду развесил бумагу о розыске! Я тебя заставлю сознаться в управе! Распутник! — Хуан Цзе снова обратился к соседям:

— Придется вас потревожить, почтенные! Помогите мне стащить его в уездную управу. Здесь человека украли, и вы все ответите, если преступник уйдет от возмездия!

— Нет на мне никакой вины, и я не собираюсь никуда убегать! — сказал Ли. — Пойдем к начальнику, там все разъяснится!

Хуан Цзе вместе с соседями повели ремесленника в управу, прихватив с собою и ребенка.

Письмоводитель написал жалобу, в которой подробно изложил обстоятельства дела, и подал начальнику уезда. Чиновник тотчас приступил к допросу Третьего Ли, который, не таясь, рассказал, что подобрал дитя в траве у дороги и принес к себе домой.

— Больше ничего я не знаю! — закончил он.

— Ложь! — воскликнул начальник уезда. — Из дома письмоводителя исчезли двое, из коих один оказался у тебя. Куда же девался второй? Не иначе, ты учинил мерзкий сговор и кражу! Под батогами сознаешься!

По приказу начальника стражники поволокли беднягу к пыточному стану и принялись нещадно бить. Били долго, пока, как говорится, один будда не появится на свет, а второй — не взлетит на небо. Но ремесленник стоял на своем.

Надо вам сказать, что в уездной управе служили больше двадцати чиновников, таких же, как наш письмоводитель Хуан. Желая сохранить лицо и поддержать сослуживца, они пришли к начальнику уезда и, пав на колени, умолили его допросить преступника со всей строгостью. Начальник усилил наказание, и Третий Ли, не выдержав пыток, признался:

— Я уже давно приметил жену Хуана с младенцем. А поскольку своих детей у меня не было, я решил ребенка украсть, а женщину прикончить. Уж раз меня поймали и разоблачили, я готов принять смерть!

— Где тело? — спросил уездный начальник.

— Бросил в реку, побоялся, что могут найти.

Записав показания Ли, начальник уезда составил бумагу, в которой, определив состав преступления, повелел бросить ремесленника в узилище, предназначенное для смертников. Уездному стряпчему он приказал заготовить другой документ — сопроводительную бумагу в область. Стряпчий, который, как и все, стоял на стороне Хуан Цзе, расписал суд так, что придраться к чему-то было никак невозможно. Документ составили 29-го дня восьмой луны в девятнадцатый год эры Наследованной Радости, и в сей же день преступника вывели из темницы, чтобы отправить в область. Поскольку злодей совершил убийство, его заковали в железа, а на шею надели тяжелую колодку — кангу. Он стоял на коленях в зале суда, ожидая, когда огласят решение.

Неожиданно все вокруг потемнело. На небе собрались черные тучи, средь них засверкали молнии, раздались раскаты грома. И тут случилось непонятное. Канга на преступнике вдруг развалилась на части. Послышался новый удар грома, и стряпчий, упав на пол, испустил дух. Снова загрохотал гром. Неизвестно откуда налетевший вихрь сорвал с двадцати чиновников-письмоводителей шляпы и унес их прочь. Начальник уезда дрожал от ужаса. Мало-помалу он пришел в себя и приказал осмотреть тело внезапно скончавшегося стряпчего. Подчиненные подбежали к трупу и увидели, что на спине начертаны старинной вязью четыре красных знака: «Третьего Ли осудили несправедливо!» Уездный начальник обратился к ремесленнику с вопросом, но тот будто потерял рассудок: стоит истуканом и ничего не соображает.

— Как случилось, что канга распалась на части?

Смысл вопроса наконец дошел до несчастного.

— Ваша светлость, не ведаю, как она развалилась! — сказал Ли. — У меня вдруг потемнело в глазах, словно одурь какая напала. Ничего я не соображал.

Начальник понял, что в деле допущена досадная ошибка.

— Отвечай, откуда все-таки взялся младенец? — спросил он.

— Его кто-то оставил в траве, а вот кто — я не знаю. Плакал он горько, ну пожалел я дитя и взял его домой. А о жене Хуана, ваша светлость, я, правда, ничего не знаю. Сознался потому лишь, что не мог больше терпеть мучений.

Начальник уезда почувствовал, что подсудимый говорит правду.

— По всей видимости, ты и впрямь здесь ни при чем!

Чиновник, испытывая угрызения совести, повелел освободить Ли-саня, а стражникам вместе с письмоводителем Хуаном наказал заняться поисками женщины. Через какое-то время ее нашли, правда, в чужих краях. Только тогда начальник уезда окончательно убедился, что вершить дела Поднебесной лишь по подозрению — значит напрасно обидеть невинного. Вряд ли бы смог оправдаться ремесленник Ли, если бы не дух грома, который явил перед всеми свое знамение.

А сейчас мы поведаем еще об одном человеке, от которого с чужим мужчиной убежала жена, из-за чего возвели напраслину на соседа и чуть было не довели его до гибели. Но, к счастью, все образовалось, и правда в конце концов всплыла наружу. Как мы увидим, эта история напоминает предшествующую — ту, что случилась в уезде Даюй. Ну а сейчас ничтожный потихоньку да полегоньку расскажет ее вам. Вот только послушайте стих:

Рассказывают, что в селении Чжанцзявань северной Чжили проживал некий Сюй Дэ, служивший в городском приказе порученцем. У него была жена по фамилии Мо, по виду весьма симпатичная, но с небольшим изъяном — была она падка до вина, а стоило ей выпить, как сразу теряла голову и загоралась любовным нетерпением. Приманивая посторонних мужчин и всячески обольщая их, она договаривалась с ними о тайных встречах. По соседству с семьей Сюя жил молодой вертопрах Ян Второй, такой же, как и она, любитель ветра и луны. Склонный к легкомысленным развлечениям, этот бездельник и шалопай не имел никакого порядочного занятия. Ян Второй постоянно заигрывал с красоткой Мо, и она его ухаживания принимала весьма охотно. Словом, они очень быстро нашли общий язык, и само собой, соседи скоро об этом узнали. Красавица Мо дарила Яна пылкой любовью, но привечала и других мужчин, которые обычно проникали к ней в дом, пользуясь подставной лестницей.

Сюй Дэ часто подолгу отсутствовал: то был занят по службе в своем ямыне, то уезжал в другие места на месяц и больше. Отлучки мужа были любовникам кстати, и они проводили время как настоящие супруги. Скоро, однако, Сюй Дэ, обеспокоенный тем, что в доме у него неладно — все вкривь да вкось, решил найти себе на службе помощника. Теперь ему не надо было ежедневно ходить в управу, и он часто оставался дома. Муж очень скоро приметил, что жена занимается непотребством с Яном Вторым. Обратился к соседям по улице: спросил у одного, узнал у второго, и те рассказали — коротко, но ясно. Тогда Сюй Дэ решил поговорить с женой начистоту.

— Плохо ли, хорошо ли, а мы прожили с тобой много лет, и есть у нас в доме лишняя чашка риса, — сказал он. — А посему надобно соблюдать приличие, не смешить людей.

— Кого еще смешить? — притворилась жена.

— Если в колокол не ударить — он сам не загудит, в барабан не стукнешь — он не загремит, — ответил муж. — Одним словом, кто не хочет, чтобы люди знали о его безобразиях, пусть лучше их не делает. О твоих же шашнях все говорят в открытую. Поэтому голову мне не морочь! И запомни, с сегодняшнего дня веди себя пристойно!

Слова мужа попали в точку. Жена попыталась было словчить и отговориться пустыми фразами, однако спорить побоялась, чувствуя, что правда уже просочилась и надуть никого не удастся. Ее охватили печальные мысли: «Мы с Яном жили в свое удовольствие, как настоящие супруги, стараясь не разлучаться даже на мгновение. Сейчас мужу все стало известно, и он примет строгие меры. Что же делать? Надо посоветоваться с Яном… Лучше всего, наверное, собрать пожитки и бежать с ним в другую область. Там мы заживем припеваючи!» Эта мысль крепко запала ей в голову. Однажды в отсутствие мужа она договорилась с Яном о тайном свидании.

— Меня здесь ничего не связывает, мы можем пойти с тобой куда угодно, — сказал Ян Второй при встрече. — Но только, чтобы идти в чужие края, нужны деньги — как-то надо кормиться!

— Я захвачу кое-что из одежды, — успокоила его Мо. — На первое время хватит. Нам бы только закрепиться, а там мы займемся каким-нибудь подходящим делом.

— Верно!.. Вот что, ты пока собирайся, а потом уж решим, куда нам податься.

— Я буду ждать подходящего случая, подам тебе знак, и мы убежим. Только не проговорись! — предупредила она.

— Уж это само собой! — сказал Ян.

Договорившись о делах, любовники нежно расстались.

Когда через несколько дней муж возвратился домой, он застал жену чем-то встревоженной. Узнав, что в его отсутствие снова наведывался Ян Второй, муж сказал:

— Если я его встречу, разрублю пополам!

Жена через близких людей сообщила любовнику, чтобы он не появлялся, и Ян с этих пор обходил дом Сюя стороной. Мысль о побеге с любовником так крепко вошла в голову женщины, что она совсем перестала думать о хозяйстве. Ну, а муж для нее стал как бельмо на глазу.

Надо сказать, что женщина по своей природе — существо непостоянное и даже шальное. Скажет одно, а сделает другое, да и в словах одна путаница. То она тупа и бесчувственна, как истукан, а иногда смотришь — в голове у нее что-то и есть, но толку-то все равно маловато. Такова была и красавица Мо. А тут еще, как на грех, пропал Ян Второй — ведь она не велела ему приходить. За обедом или за чаем она только и думала о возлюбленном, и от этих дум совсем потеряла голову и вконец извелась.

Однажды она сказала мужу, что сговорилась с соседками поехать в храм на богомолье. Зная свою жену, Сюй не позволял ей покидать дом, но тут в простоте душевной (а северяне, известно, народ простодушный) он сказал себе так: «Все это время я держал ее в строгости, и она, по-моему, сейчас не в себе. Как бы еще не заболела. Пусть съездит, прогуляется!»

По обычаям, заведенным на севере, женщина свободно выходит из дома и может идти куда заблагорассудится. Муж, у которого всегда найдутся дела, ее не сопровождает. Так и сейчас, красавица Мо, купив изображения священных животных и снедь для жертвоприношений, отправилась в горный храм с несколькими женщинами. Паланкины с богомолками торжественно выплыли из городских ворот. По этому поводу можно сказать:

Рассказывают, что за воротами Цихуамынь жил некий Юй Шэн, малый здоровый, крепкий и донельзя распутный. Наглый и коварный, он не знал никаких приличий и всегда был рад испоганить женщину из хорошей семьи. К тому же из всякой пакости он умудрялся извлечь выгоду и при любом случае свершить непотребное дело. Этот Юй Шэн (заметим, что он приходился красавице Мо родственником по линии дяди) часто захаживал в дом Сюй Дэ, давно ожидая удобного момента, когда красотка попадет к нему в лапы. Он чувствовал, что с ее стороны не встретит особого отпора. Эта мысль застряла у него в голове, не давая покоя. В тот день он, как обычно, праздно стоял у ворот, когда заметил приближающиеся паланкины. По-воровски вобрав голову в плечи, он стал разглядывать женщин и вдруг в одном паланкине через щелку в занавеске приметил свою родственницу Мо. Увидев связки бумажных денег, он сообразил, что женщины направляются в храм. Сзади с коробами и корзинами шли слуги. Богомолки, как водится, в храме собирались повеселиться и немного выпить и закусить.

«Если пойти за ними следом, вряд ли что получится. Пустая затея! — подумал беспутник. — Око, как говорится, увидит, да зуб не почувствует… К тому же с ней посторонние женщины, заигрывать при них неудобно. Лучше приготовлю дома вина и закуски и буду ждать ее здесь. Когда она поедет обратно, приглашу к себе, будто на обед. Вряд ли кто меня заподозрит — ведь все же я родственник… А уж сестрица Мо — это я знаю точно — любит пригубить чарку-другую. Женщина она щедрая — и мужчине вряд ли откажет. А раз будет она под хмельком, я мигом ее подцеплю на крючок. Дельный план!»

Приняв такое решение, он со всех ног бросился в торговый ряд, купил там рыбы и мяса, орешков и свежих фруктов и всяческих других закусок. Принес покупки домой, разложил на столе, постарался, чтоб было поаккуратнее. На сей счет есть такая поговорка:

Мо, вместе с подружками воскурив благовония и побывав во всех приделах храма, расположилась в сторонке на лужке. Носильщики принесли короба с закусками и бутыль с вином, и женщины принялись закусывать. Подруги Мо, к вину особенно не привыкшие, все же выпили по чарке-другой, но не больше. Зная, что Мо на выпивку горазда, они стали уговаривать ее не стесняться. Красавица не заставила себя долго упрашивать. Взяв чарку, она тут же ее осушила, а вскоре прикончила и всю бутыль, которую привезли с собой. Понятно, что она изрядно охмелела.

Тем временем стало темнеть. Женщины стали собираться и поспешили к паланкинам. Процессия тронулась в путь. Когда приблизились к дому Юй Шэна, он выскочил вперед и, встав перед паланкином Мо, отвесил низкий поклон.

— Сестрица! — сказал он. — Наверное, в пути тебя измучила жажда. Зайди в мое убогое жилище, испей чашку чая.

Возбужденная от выпитого вина, женщина благосклонно взглянула на родственника, к заигрываниям которого к тому же давно привыкла, и приказала носильщикам остановиться.

— Вот ты, оказывается, где живешь, братец! — проговорила она, выйдя из паланкина и поздоровавшись.

— Прошу в мой дом, сестрица, отдохни! — Юй Шэн расплылся в улыбке.

Красавица Мо, все еще под хмельком, направилась за хозяином в комнаты. Видя, что она встретила родственника, подруги уехали, а носильщики паланкина Мо остались возле ворот. Юй Шэн провел женщину в комнату, где она увидела стол, заставленный яствами и сосудами с вином.

— Братец! К чему такие расходы? Зачем все это? — воскликнула Мо.

— Ты у меня никогда не бывала в гостях, — ответил Юй. — Этим скромным угощением и бокалом легкого вина я хочу выразить свое уважение!

С этими словами он разлил вино в чарки и стал усердно потчевать гостью. Как он наметил заранее, никого из слуг в этот день за столом не было, он делал все сам. Здесь уместно вспомнить одну поговорку:

Красавица Мо была и раньше навеселе, а тут еще подбавил вина хозяин, перед просьбами которого она никак не могла устоять. Словом, она выпила еще и еще, при этом делая вид, что очень стесняется. А Юй Шэн, как говорится, умело работал веслом, медленно подводя лодку к ошалевшей рыбине. Выпитое вино скоро дало о себе знать. В сердце женщины вспыхнул огонь любострастна. Красотка Мо принялась закатывать глаза, бросать томные взгляды, откликаться на рискованные шутки. Юй Шэн подсел к ней поближе. Налив бокал, он предложил выпить его пополам и, вытянув шею, сделал глоток. Красавица Мо также отхлебнула глоток и при этом показала кончик своего язычка, который сладострастник не преминул чмокнуть. В их груди мигом вспыхнули весенние чувства. Тесно прижавшись друг к другу, они устремились к ложу, скинули лишние одежды и принялись за дело…

В пылу любовного сражения женщина ненароком обмолвилась, назвав Юй Шэна именем Яна, и тот сразу сообразил, что у Мо есть полюбовник, имя которого она спьяну выболтала.

«Ах потаскушка! Ты даже сейчас его вспоминаешь! — подумал мошенник. — Но я тебя одурачу — выведаю все твои секреты!» А вслух сказал:

— Скажи, а как мы будем делить наши радости впредь?

— Я на днях тебе говорила, что, как только сложу свои вещи, мы с тобой убежим. Дождаться бы удобного случая! — ответила пьяная женщина. — Подойдет осенний срок, и мой муж (чтоб его пристукнуло!) уйдет в свою управу по казенным делам. Вот тогда как-нибудь вечером мы и убежим.

— А если не получится? Что тогда?

— Главное, приготовь лодку. Когда он вернется из ямыня и догадается о побеге, будет поздно — нас не догнать.

— А знак какой дашь? Ведь осенние ночи темные!

— У ворот хлопнешь в ладоши, а я откликнусь и тотчас тебя впущу. Я уже давно все обдумала… Только не промахнись!

Она пробормотала еще что-то, но понять уже было трудно. Однако главное Юй Шэн ухватил и крепко запомнил.

Но вот, как говорится, дождь кончился, а тучи рассеялись. Красавица Мо привела в порядок прическу и спустилась с ложа. Голова у нее кружилась, перед глазами плыли круги. Юй Шэн позвал носильщиков, дал им выпить и закусить, затем помог красавице Мо влезть в паланкин, и процессия удалилась. Довольный, Юй Шэн вернулся в дом. Наконец-то его давнишние планы сбылись, и ему удалось сорвать такой прекрасный куш. Еще бы не радоваться!

— Чудеса! Кто мог подумать, что она сговорилась бежать с этим Яном? — Он ухмыльнулся. — Разболтала мне все сокровенные планы, приняв за своего любовника. Смех, да и только! Само собой, надо воспользоваться! Той темной ночью найму я лодку и умыкну красотку — обрежу ленту, как говорится в этих случаях! Увезу голубку в дальние края и там уж попользуюсь всласть. Складно получилось! Очень складно!

У Юй Шэна нрав был такой: раз что-то наметит — вынь да положь. Как говорят, где зудит, там и почешет. Словом, он нашел подходящую лодку и стал дожидаться срока. Но об этом мы пока умолчим.

Расскажем о том, что красотка Мо, вернувшись домой, весь следующий день провалялась от выпитого накануне вина. Свой визит к Юй Шэну она помнила плохо — будто во сне дело было. Все позабылось, думала она лишь об одном — о побеге. Нужные вещи она уже давно собрала и ждала лишь удобного случая, когда они с Яном смогут бежать. Кто бы, однако, подумал, что Ян не придаст всему этому большого значения, хотя он и помнил о договоре, так как обсуждали побег не раз и не два. В общем, Ян Второй никаких приготовлений не сделал.

Наступила пора осеннего срока. Поздно вечером во вторую стражу красавица Мо, с нетерпением ожидая условного знака, наконец, услыхала снаружи хлопок в ладоши. Она подала ответный знак, как они заранее договорились, и, отворив дверь, вышла наружу. Чтобы никто не заметил, она погасила в доме огни и в темноте не разглядела, что за человек перед нею — да и кому же быть, кроме Яна? Она поспешила в дом и принялась вытаскивать короба и корзины. Мужчина принимал вещи одну за другой и укладывал в лодку. Осталось лишь затворить за собой дверь. Он помог ей забраться в лодку, и суденышко, отойдя от берега, быстро устремилось в темноту. Беглецы тихо, почти шепотом, перекинулись несколькими фразами. Красавица Мо, взволнованная событиями, не обращала внимания на спутника, она очень устала от всех дневных беспокойств и только сейчас постепенно приходила в себя. Беглецы поговорили немного, но разговор не клеился — мужчина отвечал как-то неохотно. Делать ей было решительно нечего. Красавица Мо, склонивши голову, задремала, не снимая одежды.

Забрезжил рассвет. Их лодка плыла по Лухэ и уже находилась в ста десяти ли от дома. Женщина разомкнула веки и, взглянув на своего спутника, к удивлению, обнаружила, что перед нею не Ян, а Юй Шэн, который живет за воротами Цихуамынь.

— Как ты здесь очутился? — В ее голосе слышался испуг.

— Чего забеспокоилась, сестрица? Ведь ты же сама назначила этот побег. — Юй Шэн рассмеялся. — В тот день по дороге из храма ты завернула к моему очагу и не погнушалась скромным столом. Благодарствую, что ты не отвергла мои ласки и одарила своею любовью. Ты что, запамятовала?

Красавица Мо сидела недвижимая, стараясь вспомнить, что произошло в тот злополучный день. В ее сознании всплыли отдельные картины. «…Я пила у него вино, потом мы побаловались любовью. А что было потом?.. Наверное, я обозналась и выболтала свой секрет, а когда пришла в себя, все позабыла. Думала, что договорилась с Яном, а на самом деле рассказала Юй Шэну. Если все это так, мне остается помалкивать и безропотно следовать за ним… Вот только как бы сообщить Яну?»

— Куда мы едем, братец? — спросила она.

— В Линьцин! Это большое селение с пристанью. Там у меня есть знакомый. Немножко поживем у него, пока я не подыщу себе занятие. Будем с тобой нежиться в одном гнездышке. Ах, какое это удовольствие!

— У меня среди вещей схоронены деньги. На какое-то время нам хватит. Можешь взять на прожитье.

— Прекрасно! — обрадовался Юй.

Итак, красавица Мо и Юй Шэн направились в Линьцин.

В этом месте наш рассказ о беглецах прерывается, и мы должны возвратиться к Сюй Дэ. Закончив в ямыне свои дела, он возвратился домой, а там тихо и пусто — все вещи, хранившиеся в сундуках да баулах, исчезли.

— Потаскуха! — выругался Сюй. — Наверно, убежала со своим полюбовником!

Он пошел расспросить соседей, а те сказали:

— Видно, она исчезла ночью. Утром мы посмотрели — дверь на запоре, а что творится внутри — нам неизвестно. Ты, верно, и сам понимаешь, с кем она убежала.

— Наверняка она сейчас у Яна. Больше ей негде быть!

— Догадаться нетрудно! Мы думаем то же! — поддакнули соседи.

— Почтенные! — обратился к ним Сюй. — Раньше я скрывал безобразие, что творится в моем доме, но сейчас все равно оно всплыло наружу. Ясно, что это делишки Яна Второго и без суда здесь не обойдешься. Поэтому прошу двоих из вас быть у меня в свидетелях. А сейчас я пойду к этому Яну и устрою скандал. Пусть ответит, где моя жена!

— Если дойдет до суда, само собой, будем свидетелями, — сказал кто-то из соседей. — Твоя история всем известна.

— Очень прошу вас, почтенные, уж вы потрудитесь! — сказал Сюй. Кипя от злости, он устремился к дому Яна Второго и подошел как раз в тот момент, когда Ян выходил из ворот.

— Куда девал мою жену, где ее спрятал? — Сюй схватил соперника за грудки. Ян хотя и не понял в чем дело, но все ж оробел, поскольку чувствовал себя виноватым.

— Чего пристаешь! Ничего я не знаю! — испуганно оправдывался он.

— Нечего юлить! У нас на улице все знают, что ты путался с моей женой. Вон и свидетели! Пойдешь со мной в управу!

— Знать не знаю, куда пропала твоя жена! Я сижу дома, а он, видите ли, требует жену! Да еще и в управу тащит неповинного человека!

Но Сюй Дэ не стал ничего слушать. Вместе с соседями потащил он Яна в сыскной приказ, где все его хорошо знали. Яна Второго сразу же бросили в темницу. На следующий день Сюй Дэ настрочил жалобу о краже жены и передал ее на имя столичного прокурора, откуда последовало распоряжение произвести самое строгое дознание. Чиновник по уголовным делам без промедления приступил к допросу, но Ян Второй все начисто отрицал. Тогда Сюй Дэ привел соседей, которые подтвердили, что Ян блудил с женой Сюя. Чиновник велел принести пыточный инструмент. Не выдержав истязаний, Ян сознался, что он имел с женщиной непристойную связь.

— Если с ней блудил, значит, ее и увел! — сказал чиновник.

— Блуд я с ней не скрываю, а вот что украл ее — этого на себя не возьму.

Чиновник допросил соседей и Сюя.

— А может быть, эта Мо еще с кем грешила? Кто-то еще был у нее?

— Больше как будто никого не было, — ответил Сюй. — Греховодила только с Яном Вторым.

— Крутил с ней лишь этот Ян, это все знают, — подтвердили соседи. — О другом разговоров вроде бы не было!

— И ты еще смеешь отрицать! — закричал чиновник. — Куда девал женщину? Признавайся!

— Нет ее у меня! Не знаю, куда она подевалась! — взмолился несчастный.

Рассвирепевший чиновник велел подчиненным усилить пытки, и Ян, не выдержав, признался:

— Мы договорились с ней о побеге, только до конца не решили, потому как сам я бежать не хотел. А вот что с ней стряслось потом — этого сказать не могу!

— Если вдвоем замыслили побег, а сейчас ее нету, значит, твое это дело. Ты ее где-то скрываешь, и вы распутничаете по ночам. А здесь изворачиваешься и хитришь! Ничего! Посидишь в темнице дней пять, может, тогда признаешься, где прячешь чужую жену!

Яна Второго бросили в тюрьму, а через несколько дней учинили новый допрос. Но Ян отвечал, как и прежде, ни в чем он другом не сознался. В управу то и дело наведывался Сюй Дэ, после его прихода заключенному учиняли очередную пытку и били нещадно батогами пониже спины, но дело так и не прояснилось. Об истории, в какую попал Ян, можно сказать поговоркой, несколько простоватой, но точной:

Ян Второй, несмотря на побои и пытки, не взял вину на себя и по-прежнему твердил, что на него возводят напраслину. Тогда его отправили на допрос в другой ямынь, но и там повторилось то же. Однако ж отпускать Яна на свободу было не положено. Как-никак, а блуд доказан, и женщина исчезла. Кое-кто сомневался в вине подсудимого и советовал Яну написать объяснение, наконец, заплатить кому надо и попросить учинить розыск пропавшей. Но в ямыне девять чинов из десяти были уверены, что жену Сюя умыкнул Ян, и, конечно же, никто из них не собирался за него вступиться. Видно, ему суждено было расплачиваться за свое любострастие. А сейчас послушайте стихотворение:

Итак, Ян Второй попал в весьма запутанную историю, которую трудно было разрешить и за несколько лет.

Здесь мы на какое-то время оставим Яна в стороне и вернемся к Юй Шэну, который, как известно, вместе с красоткой Мо приехал в Линьцин. Он снял домик, и беглецы прожили какое-то время, балуя друг друга любовными ласками. Но хотя красавица Мо и отдала свое тело Юй Шэну, она принимала его любовь без радости, так как постоянно вспоминала Яна Второго. Целыми днями она сидела, задумавшись, и тяжело вздыхала, а из груди ее нередко вырывались стоны. Так любовники прожили месяца два, и Юй в конце концов понял, что меж ними лада не будет. Им овладело беспокойство. «Вещи и деньги, что мы привезли с собой, вот-вот кончатся, а я никакого ремесла не знаю. Что делать? А тут еще чужая жена — этакое неудобство! История с ней рано или поздно всплывет наружу. Одним словом, здесь оставаться нечего, надо подаваться в родные края. А женщину я продам — найду подходящего покупателя. Бабенка она смазливая, может, заработаю на ней лянов сто, а то и побольше. Этих денег вместе с ее вещами мне хватит надолго».

Вскоре Юй Шэн узнал, что у Линьцинской переправы, возле почтовой станции находится веселое заведение какой-то мамаши Вэй, которая держит в нем довольно много «напомаженных головок». Узнав, что хозяйка нуждается в пополнении, Юй Шэн послал к ней знакомого для переговоров, и мамаша Вэй не замедлила пожаловать к Юю, чтобы самой оценить товар. Они сошлись на 80 лянах, которые хозяйка притона и передала Юй Шэну. Оставалось дело за красавицей Мо. Юй Шэн решил ее обмануть.

— Мамаша Вэй — моя дальняя родственница. Большой души человек, — сказал он Мо. — Надо поддерживать знакомство, почаще бывать у нее, да и тебе не будет скучно в дальних краях. Поскольку мамаша Вэй у нас побывала, нужно и ее навестить.

Как все женщины, красотка Мо была всегда не прочь выйти из дома и поразвлечься немного. Сразу же после разговора с любовником она принарядилась, привела в порядок прическу, а Юй Шэн вышел нанять паланкин. Мамаша Вэй встретила женщину без большого радушия. Ухмыляясь и хихикая, она принялась разглядывать гостью с головы до пят, словно прицениваясь. Когда Мо увидела стайку нарумяненных девиц, в ее сердце закралось сомнение. «Какая же это родственница! — подумала она. — Судя по виду, здесь притон с потаскухами!» Испив чашку чая, она поднялась и раскланялась.

— Куда изволите торопиться? — усмехнулась мамаша.

— Известно куда, домой!

— Какой еще дом? Теперь ваш дом здесь!

— То есть как? — удивилась женщина, и сердце ее захолонуло от страха.

— Ваш муженек, Юй Шэн, продал вас мне и получил с меня восемьдесят лянов серебра.

— Что за глупости? Как можно меня продать, если я сама себе хозяйка?

— Хозяйка или нет — меня не касается. Деньги уже уплачены!

— Я должна поговорить с ним, будь он неладен!

— Ищи ветра в поле! Он небось успел отмерить ли этак семь, а то и все восемь! Разве его теперь сыщешь? Словом, скрепите сердце и оставайтесь у нас, здесь даже очень неплохо! И не сердите меня понапрасну, а не то я возьмусь за палку!

Мо горько зарыдала, осознав все коварство Юй Шэна, который продал ее в заведение Вэй. Любовник нанес ей смертельную обиду. Мамаша Вэй прикрикнула на нее и велела замолчать, иначе, мол, будет ей взбучка. Нарумяненные девицы принялись ее утешать. Попав в капкан, легкомысленная женщина вынуждена была смириться. Она стала певичкой в блудилище мамаши Вэй или, как говорится, «смешалась с пылью». Так явилось ей воздаяние за то, что она вела себя недостойно, совсем не так, как должно определять себя в жизни приличной женщине.

С тех пор как Мо стала певичкой в заведении Вэй, ее часто грызло раскаяние. «Из-за того что я проговорилась в хмельном угаре, этот Юй (чтоб его разбило Небо!) заманил меня сюда и продал в притон! — думала она. — А ведь я мечтала убежать с Яном и жить с ним припеваючи в чужих краях. Где ж он теперь, мой Ян?.. Интересно, что сделал муж, когда узнал, что я убежала?» Она постоянно думала об этом, а иногда даже рассказывала свою историю какому-нибудь гостю, особенно если тот пришелся ей по душе. Однако жалостливый ее рассказ и слезы не вызывали у мужчин большого сочувствия.

Время летит стрелой, и вот уже прошло года четыре или пять. Как-то в заведении Вэй появился гость. Пришел, как и все, чтобы выпить вина и провести ночь с певичкой. Заметив Мо, он бросил на нее пристальный взгляд, а потом принялся внимательно рассматривать, будто узнал. Лицо мужчины тоже показалось ей знакомым.

— Из каких мест пожаловали, уважаемый господин? — спросила певичка.

— Я из Чжанцзяваня. Мое ничтожное имя — Син Фэн.

— Из Чжанцзяваня? — на глаза женщины навернулись слезы. — А вы, часом, не знаете порученца из ямыня по имени Сюй Дэ?

— Как не знать? Он мой сосед!.. Несколько лет назад у него пропала жена… Не вы ли? Что-то лицо мне ваше очень знакомо!

— Я и есть! — ответила Мо. — Меня обманом увезли сюда, вот я и очутилась в этом притоне… Я тоже вас признала. Значит, вы, Син, наш старый сосед!..

Надо вам сказать, что Син Фэн был большим блудодеем. В свое время он нередко засматривался на красотку Мо и всякий раз при виде ее глотал слюнки. Немудрено, что он сразу узнал ее при встрече.

— То, что вы здесь — не страшно, — проговорил он, — худо, что человек из-за вас страдает!

— Как так? Кто же?

— Ваш муж подал в суд на Яна Второго. Судебное дело тянется уже несколько лет… Ян и сейчас в тюрьме. А уж били его — даже счесть невозможно!..

Эта новость сильно огорчила певичку.

— Я вам что-то хочу сказать, только вечером, — шепнула она, — на людях неудобно.

Ночью, когда они остались одни, Мо поведала Син Фону:

— То, что у нас с Яном была любовь, — это правда. Но привез меня сюда совсем не он, а Юй Шэн, который обманно назвался Яном. Он-то и продал меня в заведение.

Она рассказала, ничего не тая, всю свою историю от начала до конца и попросила:

— Может быть, вы как старый наш сосед расскажете обо мне дома, и муж вызволит меня отсюда. Да и Яна, глядишь, освободят… Это доброе дело вам, конечно, зачтется… Ох, как мне хочется насолить Юй Шэну, через которого я столько перетерпела.

— Обязательно о вас расскажу! Непременно! — обещал Син. — Как-никак, а тот и другой — мои земляки. К тому же объявлено вознаграждение. Я непременно сообщу властям, пусть знают правду! Этот шельмец Юй Шэн должен понести наказание! Подумать только, какая гадость!

— Только не забудьте, надо держать все в тайне, чтобы, как говорится, никакой ветерок не просочился! Иначе хозяйка куда-нибудь меня упрячет!

— Об этом знаем лишь мы двое, а я не скажу ни слова! Как только приеду домой, сразу заявлю в управу!

Так они и порешили. Син Фэн, вернувшись в Чжанцзявань, тотчас направился к Сюй Дэ.

— Ваша жена отыскалась! Видел ее собственными глазами!

— Где ж она?

— Пойдем к начальнику, там расскажу!

Они направились в сыскной приказ, где Син Фэн подал челобитную. В ней говорилось: «Податель бумаги — Син Фэн из Чжанцзяваня. По делу о злоумышленной продаже человека. Сообщаю, что у жителя нашего селения Сюй Дэ в свое время пропала жена по имени Мо, о чем было своевременно доложено властям, однако женщину так и не нашли. На днях мы собственными глазами видели ее в Линьцине, где она «подпирает ворота», торгуя собой в притоне некоей Вэй. Вышеназванная Мо сообщила, что ее продал в заведение местный бездельник по имени Юй Шэн. С тех пор ей приходится заниматься подлым ремеслом, забыв о достойных деяниях. Все изложенное — истинная правда».

Начальник сыска принял челобитную и приобщил ее к делу. Направив докладную столичному прокурору, он наказал стражникам схватить Юй Шэна и доставить его на допрос. Мошенник, как ни юлил, не смог оправдаться и в конце концов рассказал все, как было. Его бросили в тюрьму до вынесения приговора, который должен был последовать после приезда Мо и ее показаний. Имея приказ свыше, начальник сыска послал в Линьцин стражников вместе с подателем жалобы Син Фэном и мужем Сюй Дэ. Им следовало опознать женщину, ставшую певичкой в заведении Вэй, и подать бумагу в местную управу. В помощь сыщикам из Чжанцзяваня начальник Линьцинского ямыня выделил еще несколько стражников. Все они без промедления отправились в заведение мамаши Вэй, о чем можно сказать такими словами:

Линьцинские власти, задержав замешанных в деле лиц, составили сопроводительную бумагу и направили их под стражей в сыскной приказ. Ян Второй, который все еще томился в тюрьме, узнав о новостях, сразу же написал прошение. В своей челобитной он повторял, что ни в чем не виноват и что нынче, мол, правда вышла наружу. Начальник сыска принял его прошение и присоединил к делу. В это время в управу доставили людей из Линьцина, и начальник приступил к допросу. Сначала вызвали Мо, которая во всех подробностях рассказала о том, как Юй Шэн обманом привез ее в Линьцин, а затем продал в притон. Вслед за Мо допросили мамашу Вэй.

— Как ты смела покупать женщину из порядочной семьи? — строго спросил начальник.

— Ваша светлость, такова уж моя профессия, — объяснила хозяйка заведения. — Ведь этими девицами-певицами я промышляю. Юй Шэн сказал, что она его жена, которую он хочет продать. Поскольку он ее хозяин, я ее и купила. Кто же знал, что он женщину украл?

В разговор вмешался Сюй Дэ.

— Ваша светлость! Когда жена убежала из дома, она прихватила с собой много ценных вещей. Поскольку злоумышленников схватили, прошу мне вернуть украденное!

Красотка Мо сказала:

— Когда Юй Шэн заманил меня в притон, у меня при себе ничего особенного не было, а что я взяла, то быстро истратила. Все ценности, которые я когда-то привезла с собой, попали к Юй Шэну. Мамаша Вэй здесь ни при чем.

— Каков негодяй! — Начальник сыска в сердцах ударил кулаком по столу. — Мало того, что увел чужую жену и принуждал ее с ним сожительствовать, он еще продал ее в притон, а ценности украл! Низость, безобразие!

Чиновник кликнул экзекуторов и приказал бить мошенника жестоко и нещадно.

— Ваше превосходительство, господин начальник! — взмолился Юй. — То, что продал ее в певички — моя вина. Признаюсь и каюсь! А вот в ее побеге я не виноват! Сама пошла со мной, не обманывал я ее.

— Ты почему пошла за ним? — снова обратился начальник сыска к красавице Мо. — Говори правду или получишь батогов.

Женщине ничего не оставалось, как сознаться в прелюбодеяниях с Яном Вторым и рассказать о своей промашке в злополучный день, когда она обозналась.

— Теперь понятно, почему твой муж подал жалобу на Яна! — усмехнулся начальник. — Оказывается, этот Ян совсем не такой уж безвинный и просидел в тюрьме эти несколько лет, видно, не зря. И гнусная кража Юй Шэна не случайна.

Чиновник отдал приказ. Юй Шэну за продажу в притон женщины из приличной семьи дать 40 тяжелых батогов, а украденное вернуть Сюй Дэ. 80 лянов серебра, полученные за красотку Мо, внести в казну. Мамашу Вэй решено было к суду не привлекать по причине незнания ею всех обстоятельств дела, однако ж денег ей не возвращать, потому как за многие годы от своего непотребного занятия она получила большие барыши. Яна Второго из заключения освободить, поскольку он, хотя и занимался прелюбодейством, к последующим событиям отношения не имел, к тому же за свою вину поплатился батогами и пытками. Син Фэна за подачу обоснованной и подтвержденной доказательствами бумаги было велено наградить. В приговоре было также сказано, что Мо должна возвратиться к своему супругу Сюй Дэ.

— Мне не нужна эта распутница, которая убежала от меня, неизвестно где скрывалась, а в довершение оказалась в блудилище! Отрекаюсь от нее! Пусть кто-нибудь другой ее берет!

— Дело твое! — сказал чиновник. — Но сейчас ты должен увести ее с собой. Когда найдешь ей мужа, тогда снова приведешь ее сюда.

Все разошлись по домам, в том числе Ян Второй, который считал себя больше всех обиженным — ведь ему довелось за чужое мошенничество просидеть несколько лет в тюрьме. Соседям он сказал напрямик, что намерен свести с Сюй Дэ счеты. Чувствуя себя виноватым, Сюй Дэ попросил соседей решить дело миром, и те, посовещавшись меж собой, согласились.

— По всей видимости, — сказали они, — Сюй Дэ со своей женой больше жить не станет, а посему ему придется искать ей мужа. Почему бы не выдать ее за Яна Второго? Все обиды тогда сразу бы разрешились!

Сказали об этом Сюй Дэ.

— Пусть будет по-вашему! — ответил он. — Я ему, и верно, много крови испортил.

Яну Второму такое решение также пришлось по душе.

— Ради такого дела готов просидеть еще несколько лет, — засмеялся он. — Обещаю никакого шума не поднимать!

От всех трех сторон составили бумагу и подали в ямын на утверждение начальству. Начальник приказа чувствовал себя неловко, из-за того что Ян без вины просидел несколько лет в тюрьме. Он сразу же согласился и утвердил прошение Сюя о передаче супружеских прав Яну Второму. Надо ли говорить, как обрадовалась красотка Мо, узнав, что ее отдают за Яна Второго. Перетерпев столько бед из-за легкомысленного поведения, она извлекла из своей истории горький урок и дала зарок вести себя смирно, дабы не породить новых несчастий, и обещала прожить с Яном Вторым достойно до самой кончины. Что до Яна, то все мытарства и горести, которые ему довелось испытать, по всей видимости, объяснялись несчастливой судьбой. Поэтому его история для потомков звучит как предостережение. К этому есть и стихи:

ВОСКРЕСЕНИЕ ЛЯНЬСО

Некий Ян Юйвэй переехал на берег реки Сышуй и стал заниматься в кабинете, который выходил на пустошь. По ночам из-за ограды, точно морской прибой, доносился шум тополей, которые высились над заброшенными могилами.

Предаваясь как-то печальным думам, Ян засиделся допоздна при свече, вдруг за стеной послышался нежный голос, читавший нараспев:

Все снова и снова повторялись эти полные грусти строчки, и Ян, прислушиваясь к нежному голоску, удивлялся: стихи читала девушка.

На следующий день Ян прошелся за оградой, но нигде не обнаружил следов, лишь в зарослях терновника ему попалась лиловая шелковая подвязка. Подобрав ее, юноша вернулся к себе и положил ее на подоконник. Вечером после второй стражи послышались те же стихи. Ян подставил скамейку, влез на нее, заглянул за ограду — декламация тут же прекратилась.

«Наверно, бродит чья-то душа», — подумал Ян: а сердцем уже потянулся к ней.

На следующую ночь он залег у ограды. И вот, на исходе первой стражи из зарослей медленной, грациозной походкой вышла девушка. Понурив голову, держась за деревце, она стала читать тот же стих. Ян слегка кашлянул — она быстро скользнула в заросли и исчезла. Ян подождал, пока она снова не прочла свои строки, а потом сымпровизировал продолжение:

Ян долго ждал — ответом ему было безмолвие. Но едва он вернулся к себе и присел, как через порог кабинета, подобрав подол, переступила красавица.

— Оказывается, вы человек утонченный, обладающий и поэтическим дарованием. Напрасно я старалась избегать вас! — сказала она.

Обрадованный Ян потянул ее за рукав и усадил рядом. Девушка застыла от холода. Она была такой худенькой, что даже легкая одежда казалась для нее слишком тяжелой. Юноша принялся ее расспрашивать — откуда она родом, давно ли здесь живет.

— Я из Лунси, переехала сюда вместе с отцом. Прошло уже лет десять с тех пор, как я умерла от какой-то тяжелой болезни всего лишь семнадцати лет от роду. Кладбище здесь запущенное, и я сиротлива, словно отбившаяся от стаи уточка. Распеваю свои стихи, выражая в них тоску, которая тайно гложет меня. Но закончить строфу мне никак не удается. Благодарю вас за продолжение, вы подарили радость живущей у желтых источников под землей.

Яна охватило желание познать с ней любовь, но она нахмурилась:

— Тому, чей прах покоится в могиле, нельзя сближаться с живым человеком. Такая любовь укоротит вашу жизнь, а я не хочу принести вам беду!

Ян отступился от нее, но рука, прикоснувшись к упругим холмикам ее груди, открыла ему, что гостья была девственницей. Ему захотелось полюбоваться хотя бы на ее ножки. Опустив голову, девушка смущенно улыбнулась:

— Какой вы неугомонный, непутевый!

Играя ее ножками, Ян заметил, что на шелковых чулках лунного цвета у нее одеты различные подвязки: одна — лиловая, другая — из пестрых ниток, и спросил, почему они неодинаковые.

— Прошлой ночью я испугалась вас и, убегая, где-то обронила лиловую, — ответила девушка.

— Я верну ее вам, — произнес Ян и взял подвязку с подоконника.

— Откуда она у вас? — удивилась девушка.

Ян, рассказав все, как было, снял с ее ноги нитяную и надел ей лиловую.

Девушка пересмотрела книги на столе и обнаружила «Поэму о дворце Ляньчан».

— При жизни я больше всего любила эту трагическую поэму, а теперь то далекое время кажется мне каким-то сном, — печально сказала она и заговорила с ним о поэзии, да так мило и умно, что Яну казалось, будто он сидит с лучшим своим другом у западного окна, снимая нагар со свечи.

С тех пор девушка приходила к Яну каждую ночь, едва заслышав произнесенный шепотом стих. Но как-то она предупредила его:

— Храните нашу тайну! Не болтайте обо мне. Я боюсь, как бы не помешал нам дурной человек.

Ян согласился, и они проводили время вдвоем, радуясь, точно рыбки в воде. Хотя девушка держалась строго, но радости Ян испытывал больше, чем тот, кто подрисовывал брови жене. Часто, сидя у лампы, девушка переписывала кое-что для Яна своим аккуратным и красивым почерком. Она подобрала с сотню строф из поэм о дворцах, переписала их в тетрадь и декламировала нараспев. По ее желанию Ян достал шахматы, купил пиба, и девушка каждую ночь учила его шахматной игре или же перебирала струны, сочиняя мотив к песне «Холодный дождь в бананах под окном». Мелодия навевала такую грусть, что Ян не мог дослушать ее до конца. Тогда она переходила к другой — «Поутру иволги щебечут в саду», от которой сразу становилось легко на сердце.

Часто по ночам, при свете многих ламп, они устраивали спектакль и веселились, не замечая рассвета. И только завидев в окне занимавшуюся зарю, девушка поспешно убегала.

Но вот однажды пришел навестить Яна студент Сюэ. Дело было днем, а Ян еще спал. Сюэ стал осматривать кабинет; на глаза ему попались пиба и шахматная доска. Он знал, что Ян не умеет играть ни в шахматы, ни на музыкальном инструменте. Сюэ стал просматривать книги, наткнулся на поэмы, переписанные красивым, аккуратным почерком, и подумал: «Что-то тут неладно».

Когда Ян проснулся, Сюэ стал допытываться — откуда у него шахматы и пиба.

— Хочу научиться играть, — ответил Ян.

— А откуда стихи? — продолжал допрашивать Сюэ.

Ян сослался на вымышленного друга. Но Сюэ продолжал просматривать тетрадь и на последней странице обнаружил написанную очень мелким почерком строчку: «В такой-то день, такой-то луны переписаны Ляньсо».

— Это ее девичье имя, — засмеялся гость, — зачем ты меня обманываешь?

Не зная, как отговориться, Ян страшно смутился, а Сюэ становился все настойчивее. Ян замолчал, но тот, схватив тетрадку, стал его запугивать, и Ян, прижатый к стенке, наконец признался во всем. Тут же Сюэ стал просить показать ему Ляньсо. Тогда Ян рассказал о ее запрете, но это еще сильнее разожгло любопытство Сюэ; он так привязался к Яну, что тому ничего не оставалось, как согласиться.

В полночь, когда пришла Ляньсо, Ян рассказал ей о просьбе Сюэ.

— Что я вам говорила? А вы уже всем разболтали! — рассердилась она.

Ян начал оправдываться, объяснил, как все получилось.

— Вот и конец нашему знакомству! — заметила Ляньсо.

Ян всячески ее утешал, успокаивал, но Ляньсо оставалась все такой же печальной.

— Я исчезну на время, — сказала она и попрощалась.

На следующий день пришел Сюэ, и Ян передал ему отказ Ляньсо, но Сюэ заподозрил, что это лишь отговорка.

В тот же вечер он явился к Яну с двумя однокашниками и, чтобы добиться согласия Яна, устроил у него засаду. Студенты шумели всю ночь напролет, и Ян с бессильной ненавистью смотрел на них.

Несколько ночей Ляньсо не появлялась, и студенты, перестав безобразничать, начали было подумывать об уходе, как вдруг услышали — кто-то нараспев читал стихи. Все прислушались: печальный голос чуть звучал; казалось, вот-вот умолкнет. Сюэ весь превратился в слух, но Ван, который был из военных, схватил камень, швырнул его в окно и закричал:

— Чего ломаешься и не выходишь в гостям? Вот так стихи! «Ах, ах! Ох, ох!» Чтоб мы с тоски пропали?

Голос сразу же смолк. Все обрушились на Вана. Ян же бранил его, бледный от ярости.

Наутро гости ушли, Ян остался один. Он все еще ждал Ляньсо. Два дня она не показывалась, на третий пришла и, рыдая, проговорила:

— Какие злые были у вас гости! Напугали меня до смерти!

Ян извинился за товарищей, просил ее успокоиться, но Ляньсо лишь повторила:

— Я уже говорила, что нашей дружбе пришел конец. Прощайте! — и быстро ушла.

Ян попытался было ее удержать, но она исчезла.

Прошло больше месяца, а Ляньсо не появлялась. От тоски по ней Ян похудел, от него остались лишь кожа да кости — прошлого вернуть он не мог.

Но как-то вечером, когда Ян в одиночестве пил вино, вдруг поднялась штора, и Ляньсо вошла к нему.

— Вы простили меня? — радостно воскликнул Ян.

Девушка молчала, из ее глаз струились слезы. Ян стал допытываться, что с ней. Ляньсо долго сдерживалась, пока наконец не проговорила:

— Тогда я обиделась на вас и ушла, а теперь мне совестно, что в беде приходится просить у вас помощи.

Ян снова принялся расспрашивать, и Ляньсо поведала ему свое горе.

— Какой-то грязный раб принуждает меня стать его наложницей. Но ведь наш род был издавна безупречным. Как могу я унизиться до презренного беса? У меня же, такой слабой, нет сил противиться ему. Если вы согласны, чтобы мы были неразлучны, как цинь и сэ, то я не послушаюсь его и буду жить самостоятельно.

Ян в гневе хотел немедленно помочь ей, но тут его охватили сомнения: сумеет ли он убить негодяя? Ведь судьбы у человека и беса различные!

— Завтра ложитесь спать пораньше, я явлюсь за вами во сне, — сказала ему Ляньсо.

Они сели и, как прежде, до самого рассвета вели задушевную беседу. Перед уходом Ляньсо советовала Яну поспать днем, чтобы набраться сил к ночи. Ян согласился, выпил немного вина и после полудня хмельной, не раздеваясь, прилег на постель. Вдруг явилась Ляньсо, дала ему кинжал и повела куда-то за руку. Только вошли они в какой-то двор и заперли ворота, как кто-то стал колотить в них камнем.

— Явился мой враг! — испуганно воскликнула Ляньсо.

Отворив ворота, Ян выскочил на улицу: там стоял детина в красной шапке и синей одежде, борода и усы у него торчали, словно иглы у ежа.

— Убирайся! — сердито крикнул Ян.

Детина, скосив глаза, ответил бранью.

Разгневанный Ян бросился к нему, но тот принялся кидать в него камнями — они градом посыпались на Яна. Один из камней попал ему в руку, и он выпустил кинжал. Но в этот опасный момент Ян завидел в поле охотника с луком и стрелами и узнал в нем Вана.

— Помогите! — закричал Ян.

Охотник бросился к нему, натянул лук и попал бесу в ногу, а следующей стрелой убил его. Ян от души поблагодарил Вана и, отвечая на его вопросы, рассказал обо всем. Радуясь, что сумел искупить свою вину, Ван вместе с ним вошел в дом Ляньсо. Девушка вся сжалась и дрожала от стыда и страха. Стоя поодаль, она не проронила ни слова.

На столе лежал кинжал, немногим длиннее чи. Вынутый из ножен, отделанных золотом и яшмой, он заблестел так ярко, что при его свете можно было бы разглядеть даже волосок. Ван без конца восхищался кинжалом, не выпускал его из рук. Поговорив немного с Яном, Ван пожалел девушку, которая стеснялась и боялась его, и, попрощавшись ушел. Ян направился к себе, но, подойдя к стене, упал и тут же проснулся: в деревне уже перекликались петухи. С рассветом Ян осмотрел руку, которая сильно болела: она покраснела и опухла. Около полудня к нему зашел Ван рассказать, какой странный сон ему приснился.

— Не привиделось ли вам, что вы стреляли? — спросил Ян.

— Откуда вы это знаете? — удивился Ван.

Ян показал ему свою руку и рассказал, что с ним произошло.

Запомнив, как прекрасна была увиденная им во сне Ляньсо, Ван сожалел, что не может полюбоваться ею наяву. Думая, что своим поступком он заслужил свиданье, Ван через Яна просил Ляньсо ему показаться.

Ночью девушка пришла поблагодарить Яна, но тот считал, что ее спас Ван, и передал ей его искреннюю просьбу. Ляньсо ответила:

— О помощи я никогда не забуду. Но, право, боюсь его — он такой воинственный, — и добавила: — Ему понравился кинжал. Этот кинжал мне полюбился, и отец купил его за сто лян серебром в Гуандуне. Ножны его инкрустированы золотом и жемчугом. Скорбя о том, что я умерла такой юной, отец положил его мне в гроб. Теперь же я дарю Вану кинжал — самое дорогое, что у меня осталось. Пусть смотрит на него и вспоминает обо мне.

На другой день Ян передал это Вану, который очень обрадовался. А ночью Ляньсо принесла кинжал.

— Пусть бережет его, — наказывала она, — ведь это оружие заморское, сделано не в Китае.

Теперь Ляньсо стала приходить к Яну, как и прежде, и они встречались в течение нескольких месяцев.

Как-то при свете лампы Ляньсо улыбнулась Яну, будто хотела ему что-то сказать, но покраснела и промолчала. Она несколько раз пыталась заговорить, пока наконец Ян не обнял ее и не спросил, в чем дело.

— Благодаря вашей любви, — заговорила она, — я стала воспринимать дыхание живого человека, как будто изо дня в день питаясь горячей пищей. И теперь во мне появилась какая-то жизнь. Но чтоб воскреснуть, нужно еще мужское семя и горячая кровь.

Ян улыбнулся:

— Не я тому причиной! Прежде вы сами не соглашались.

— После этого вы проболеете, и очень сильно, дней двадцать, но будете принимать лекарства и поправитесь.

Тут они предались наслаждению… Одеваясь, она сказала:

— Нужна еще капля горячей крови. Можете ли вы перенести боль во имя нашей любви?

Ян взял нож поострее и надрезал руку. Девушка легла навзничь, чтоб капля крови попала ей на пупок. Затем встала и наказала:

— Помните: через сто дней на вершину дерева над моей могилой опустятся синий птички, и как только они зачирикают, начинайте меня откапывать.

Ян выслушал ее очень внимательно, но, уходя, она еще раз повторила:

— Не забудьте! Поторопитесь ли, опоздаете — тогда все пропало! — и ушла.

Дней через десять Ян действительно заболел: живот у него так вздулся, что он чуть было не умер. Лекарь прописал ему снадобье, и у Яна вышло что-то скверное, похожее на глину, а дней через двенадцать он выздоровел. Точно отсчитав дни, — на сотый — он повел слуг с заступами к могиле Ляньсо. Когда солнце стало клониться к западу, появилась пара синих птичек и зачирикала.

— Пора! — радостно скомандовал Ян.

Слуги срубили колючий кустарник и вскрыли могилу — гроб уже сгнил, но девушка лежала как живая. Ян прикоснулся к лицу, оно оказалось теплым. Прикрыв одеждой, ее на носилках перенесли домой и закутали потеплее. У нее появилось дыхание, совсем незаметное, прерывистое, как нить шелка. Тогда ее покормили жидкой кашей, и в полночь она пришла в себя.

Впоследствии Ляньсо часто говорила Яну:

— Десять с лишним лет промелькнули как сон.

РОЗОВАЯ БАБОЧКА

Однажды студент Ян Юэдань морем возвращался с материка к себе домой, на Хайнань. Но тут налетела буря, и судно, казалось, вот-вот перевернется, как вдруг откуда-то подплыла утлая ладья. Ян поспешно перескочил на нее и оглянулся — морская пучина уже поглотила и судно и всех, кто на нем был. Ветер бушевал все сильнее. Студент закрыл глаза и вверил свою судьбу воле волн. Но вскоре ветер стих. Студент открыл глаза — перед ним оказался остров, а на нем тянулись рядами дома. Он схватился за весла, подвел ладью к берегу и очутился прямо у ворот деревни. Вокруг царила тишина. Не слышно было ни крика петухов, ни лая собак. Ян долго ходил по улице, присаживался отдохнуть. За одной оградой росли сосны и бамбук, окутанные туманом. Какое-то дерево было сплошь усыпано бутонами, хотя уже началась зима. Все здесь нравилось Яну. Помедлив, он вошел в ворота и остановился: издалека доносились звуки циня. Из дома грациозной походкой вышла прелестная служанка лет четырнадцати, но, увидев Яна, бросилась обратно.

Игра на цине оборвалась, а в дверях показался молодой человек и с удивлением спросил Яна, как он здесь очутился. Ян рассказал про кораблекрушение. Молодой человек продолжал расспрашивать, из какой он страны, какого рода, и когда Ян ответил, радостно воскликнул:

— Ты же родственник моей жены! — и, поклонившись, пригласил студента к себе.

В саду находился небольшой с красивой росписью дом, — оттуда снова послышались звуки циня. В зале сидела молодая, блистающая красотой женщина лет семнадцати и, перебирая алые струны, настраивала инструмент. При виде незнакомца она отодвинула цинь и хотела уйти, но молодой человек ее остановил:

— Не прячься! Он твой родственник. — И рассказал ей о госте.

— Значит, он — мой племянник, — обрадовалась хозяйка и стала расспрашивать Яна о том, как поживает бабушка, сколько лет его родителям…

— Отцу и матери уже за сорок, они здоровы. А бабушка тяжело больна, ведь ей шестьдесят с лишним. Без помощи она и шагу сделать не может, — сообщил ей Ян и в свою очередь спросил: — Я не знаю, по какой линии вы приходитесь мне тетей. Что сказать мне о нашей встрече дома, когда я вернусь?

— Дорога до них дальняя, — ответила молодая женщина. — И мы давно уж о родных ничего не слышали. Вернешься домой, скажи отцу, что привет ему передает Десятая сестра. Он сам все поймет.

Племянник спросил, из какого рода ее муж, и он сказал:

— Здесь все зовут меня Янем. Приплыл я сюда также недавно. Остров этот находится в трех тысячах ли от Хайнаня и называется островом Небожителей и Бессмертных.

Тетя вышла и приказала служанке подать вина и кушаний. От блюд с неизвестными Яну свежими овощами исходил тонкий аромат. Насытившись, гость и хозяева вышли на прогулку. Ян дивился на бутоны, которыми были покрыты персики и сливы.

— Деревья у нас цветут беспрерывно, — пояснил дядя. — Ведь летом здесь не бывает зноя, а зимой — морозов.

— Поистине обитель бессмертных! — восхищался племянник. — Как только приеду домой, упрошу родителей переселиться сюда, будем соседями.

Дядя в ответ лишь улыбнулся.

Они вернулись в гостиную. Принесли свечи. Увидев на столе цинь, племянник выразил желание послушать пленительную игру. Дядя тронул струны, подкрутил колки. К ним вышла Десятая.

— Подойди, подойди сюда, поиграй племяннику, — обратился к ней муж.

— Что ты хотел бы послушать? — спросила она, усаживаясь за инструмент.

— Право же, я никогда не читал руководство «Игра на цине», ничего определенного не могу назвать, — ответил Ян.

— Назови любую тему, и я подберу мелодию.

— Могли бы вы создать мелодию «Ладья, влекомая ветром морским»? — пошутил Ян.

— Могу. — И она заиграла так, будто перед ней лежали хорошо знакомые ноты. Точно от обвала горы взлетела волна звуков. Внемля им, Ян замер. Ему почудилось, будто он снова в ладье и швыряет его по волнам буйный ветер. Он наслаждался и вздыхал так, что душа его чуть не рассталась с телом.

— Можно ли научиться так играть? — очнувшись, спросил он.

Десятая пододвинула к нему цинь и велела повторить мелодию.

— Тебя можно научить, — решила она. — А что ты хотел бы играть?

— Ту мелодию буйного ветра, которую вы только что исполнили, — ответил я. — Сколько времени понадобится, чтобы выучить ее? Запишите, пожалуйста, мелодию, чтобы я мог напеть.

— У меня нет нот. Я просто сыграла то, что думала.

Десятая взяла другой цинь и стала показывать приемы, советуя повторять движения ее пальцев. Ян упражнялся до вечера, и когда пробили первую стражу, у него кое-что стало получаться. Тут супруги простились с ним, а он еще долго играл один при свече, отдаваясь музыке всеми чувствами и помыслами. И вдруг он осознал, что постиг тайну искусства. От радости он невольно принялся танцевать, как вдруг, подняв голову, заметил у светильника служанку и удивленно спросил:

— Почему ты еще не ушла?

— Тетя велела уложить вас, запереть двери и погасить огонь, — улыбнулась она.

Только тут Ян разглядел девушку. Глаза ее были прозрачны, как вода осенью. Она была так чарующе прекрасна, что сердце его дрогнуло. Он начал заигрывать с ней, она же, склонив головку, улыбнулась и стала еще милее. Ян вскочил и обнял ее.

— Нет, нет! — отбивалась девушка. — Пробили четвертую стражу. Скоро проснутся хозяева. А если мы друг другу понравились, так увидимся еще завтра вечером.

Они слились в объятии, как вдруг послышался голос дяди.

— Розовая Бабочка! — звал он.

— Беда! — шепнула служанка, побледнев, и быстро убежала.

Ян тихонько последовал за ней и стал подслушивать.

— Это ты настаивала, чтобы мы взяли ее, — продолжал дядя. — А ведь я говорил, что она еще не порвала с мирской суетой. Что же с ней делать? Придется наказать — дать триста ударов!

— Раз у нее проснулось сердце, у нас ей служить нельзя. Лучше отослать ее к племяннику, — заметила Десятая.

Смущенный и испуганный, Ян вернулся в гостиную, погасил свечу и лег спать.

Наутро ему подал умыться мальчик. Розовая Бабочка больше не появлялась.

«Не осудят ли, не прогонят ли и меня?» — с трепетом думал Ян.

Но вскоре к нему вышли дядя и тетя и держались так, как будто ничего не произошло. Десятая предложила Яну показать свои успехи и, послушав его игру, сказала:

— До совершенства ты еще не дошел, но к мастерству уже близок. Станешь упражняться постоянно, достигнешь многого.

Ян попросил научить его другой мелодии. Дядя проиграл мотив песни «О бессмертной, изгнанной с небес». Техника ее требовала большого развития пальцев, и только после трех дней тренировки у Яна кое-что стало получаться.

— Началами игры ты уже овладел, — сказал ему дядя, — только почаще занимайся. Когда станешь мастерски исполнять эти две мелодии, трудности будут уже позади.

Но вот Яна охватила тоска по родине.

— Благодаря вашим заботам мне живется весело, но ведь дома беспокоятся обо мне! Я же от родных далеко, за три тысячи ли. Когда-то смогу возвратиться?

— Это нетрудно. Ладья твоя цела, а я тебе помогу попутным ветром, — сказала тетя и добавила: — Я отправила тебе Розовую Бабочку: ведь ты еще не женат.

На прощанье Десятая подарила ему цинь и дала лекарства для бабушки, сказав:

— Оно не только вылечит ее, но и продлит ей жизнь.

Десятая проводила племянника на берег. Он сел в ладью и стал было искать весла.

— Они не нужны тебе, — заметила она.

Тетя сняла с себя юбку и помогла племяннику привязать ее как парус. Ян боялся, как бы ему не потерять направление в открытом море.

— Не тревожься, — успокоила его Десятая. — Смотри лишь, чтоб не полоскал парус.

Укрепив его, она сошла с ладьи. Опечаленный разлукой, Ян хотел было поклониться на прощание, как вдруг поднялся южный ветер и сразу же отнес его далеко в море.

Скоро Яну захотелось есть.

В ладье оказалось печенье из поджаренного риса, которого могло хватить лишь на один день. Укоряя в душе тетку за скупость, Ян поел немного, чтоб хватило на всю дорогу. Он съел только одно печенье — оно оказалось необыкновенно ароматным и сладким. Остальные шесть или семь штук он завернул как драгоценность и спрятал, но голода больше уже не чувствовал.

Когда солнце стало опускаться за горизонт, Ян пожалел, что не попросил на дорогу свеч. Но в тот же миг вдали показались строения, люди, — перед ним был остров Хайнань. Вне себя от радости, Ян быстро причалил, снял юбку-парус, завернул в нее печенье и направился домой.

Он вошел в ворота, и его встретило общее удивление.

Оказалось, что со времени его отъезда прошло шестнадцать лет. Только теперь Ян понял, что встретился на острове с бессмертными.

Бабушка еще больше одряхлела, недуг ее совсем измучил. Но стоило ей принять привезенное Яном лекарство — и болезнь как рукой сняло. Пораженные домочадцы стали наперебой расспрашивать его, и Ян поведал им обо всем, что ему пришлось увидеть.

— Да, то была твоя тетя, — со слезами на глазах подтвердила бабушка.

У нее когда-то была дочь, которую звали Десятая. В ней было что-то неземное. Обручили ее еще в детстве с Янем, но жених, когда ему было всего десять лет, ушел в горы, да так и не вернулся. Десятая долго ждала его, а когда ей исполнилось двадцать, она, не болея, скоропостижно скончалась. Ее похоронили лет тридцать назад.

Теперь, когда Ян рассказал о ней, все стали сомневаться — умерла ли она. Ян достал юбку — оказалось, что именно ее Десятая носила дома. Бабушка велела вскрыть могилу Десятой — и что же? Гроб ее оказался пустым.

Печенье поделили между всеми. Каждый, кто его отведал, целый день не хотел есть, а чувствовал себя вдвое сильнее, чем обычно.

В свое время Ян был обручен с девушкой из семьи У, но уехал, не успев на ней жениться. Пока он отсутствовал, его невесту выдали за другого. Поверив обещанию Десятой, Ян ждал Розовую Бабочку. Прошло больше года, а вестей о ней все не было. Тогда родные стали подыскивать Яну новую невесту.

В это время дошел до них слух о красоте Рожденной Лотосом, дочери сюцая Цяня из города Линь. Ей минуло пятнадцать лет, и она еще не была замужем. Сватали ее трижды, но все женихи ее умирали. Родители Яна заслали к ней сватов, выбрали счастливый день и сыграли свадьбу. Когда молодая вошла в дом, затмевая все сияньем своей красоты, Ян с удивлением узнал в ней Розовую Бабочку. Он принялся расспрашивать ее о прошлой встрече, но Рожденная Лотосом ничего о ней не помнила. Ведь день изгнания ее с острова стал днем ее нового рождения среди людей.

Но каждый раз, когда Ян брался за цинь и начинал играть песню о «Бессмертной, изгнанной с небес», она подпирала рукой щечку и задумывалась, словно о чем-то вспоминала.

ВЕРНАЯ ЛЮБОВЬ

Когда Жуй Юнь исполнилось четырнадцать лет, старуха Цай, хозяйка веселого дома в Ханчжоу, сказала, что пришла ее пора принимать гостей.

— Жизнь моя еще только начинается, и мне не хочется сделать свой первый шаг кое-как, несерьезно, — ответила девушка.

— Разрешите мне самой выбрать первого гостя, только назначьте цену.

Хозяйка согласилась на ее просьбу и назначила пятнадцать лян серебром. Жуй Юнь стала ежедневно выходить к гостям. По красоте и талантам ей не было равной, и скоро она начала приобретать известность.

Каждый, кто хотел на нее посмотреть, вручал ей подарок. С теми, кто приходил с богатыми дарами, она садилась играть в шашки или подносила им свои рисунки, а тех, что победнее, угощала лишь чаем.

Со временем Жуй Юнь стала знаменитостью, и на прием к ее воротам постоянно съезжались знатные вельможи и богатые купцы.

Неподалеку от Ханчжоу в Юйхане в то время жил человек выдающегося ума и способностей — студент Хо из небогатой семьи. Часто слыша о красоте Жуй Юнь, он, конечно, не мечтал сблизиться с ней даже во сне, но все же постарался поднести девушке скромный подарок, чтобы лишь полюбоваться на этот ароматный цветок.

«Она видела многих и не обратит внимания на такого бедняка, как я», — думал юноша.

Но Жуй Юнь сразу приняла его очень ласково и приветливо. Они заговорили, и беседа их затянулась надолго. Глаза девушки выдали зародившееся в ней чувство, и в подарок Хо она сложила стих:

Радость опьянила студента. Ему захотелось высказать все, что было на душе, но тут служаночка объявила о приходе другого гостя, и студенту пришлось наскоро попрощаться.

Дома он вновь и вновь принимался декламировать ее стих, а во сне его душу терзала тревога. Прошел день, другой, и Хо не смог удержаться, — раздобыл подарок и отправился к ней.

Радостно встретила Жуй Юнь юношу, подсела к нему поближе и шепнула:

— Не могли бы вы попытаться провести со мной ночь?

— Разве смею я мечтать прикоснуться к вам? — отвечал юноша. — На эти скромные подарки ушло все, что у меня было. Я добился того, чего желал: любовался вашей красотой. Ведь бедный студент может одарить сердечного друга лишь безумной любовью.

Жуй Юнь опечалилась, и они оба умолкли. Но студент так долго не уходил, что старуха Цай, чтобы выпроводить его, не раз принималась звать Жуй Юнь. Юношу снедала такая тоска, что он не находил себе места и готов был продать все ради счастья одной ночи.

«Но с рассветом придется расстаться! А что потом? Как укротить свое чувство?» — Эти мысли охладили его горячую голову. И с тех пор он не подавал о себе вестей.

Уже много месяцев Жуй Юнь выбирала себе первого гостя, но больше никто не пришелся ей по сердцу. Хозяйка все чаще гневалась и уже решила прибегнуть к силе, но пока еще помалкивала.

А между тем к Жуй Юнь с подарками зашел однажды какой-то сюцай. Он посидел, побеседовал с нею и скоро поднялся. Но тут коснулся пальцем ее лба, пробормотал: «Жаль, жаль», — и сразу же ушел.

Проводив гостя, Жуй Юнь вернулась, и все заметили у нее на лбу отпечаток пальца, черный, словно тушь. Она принялась его отмывать, но пятно выступило еще ярче. В следующие дни оно принялось расти, а за год покрыло все лицо. Теперь к ее дверям уже не подъезжали коляски и кони; ей не было прохода от насмешек.

Хозяйка Цай отобрала у Жуй Юнь все украшения и перевела ее к служанкам. Хрупкой девушке такая работа была не под силу, она стала увядать и чахнуть.

Узнал о случившемся наконец и Хо. Придя в дом, он нашел любимую на кухне, — простоволосую, черную, страшную, как черт. Подняв голову и увидев студента, она отвернулась к стене, пытаясь спрятать свое лицо.

Жалея ее, Хо пошел говорить с хозяйкой о том, что хочет выкупить Жуй Юнь и жениться на ней. Старуха согласилась ее отпустить. Тогда студент Хо продал землю, вещи, отдал выкуп и привез девушку к себе. В дверях дома Жуй Юнь потянула студента за рукав, обняла его, из глаз у нее брызнули слезы. Она решила стать его наложницей, а не первой женой, оставив это место свободным для другой. Но Хо сказал твердо:

— Самое дорогое в жизни — это близкий друг. Ты полюбила меня, когда была в расцвете своей славы. Неужели я забуду тебя теперь, когда она уже закатилась?!

Студент не искал себе другой жены и остался верным своей первой любви, хотя все над ним потешались.

Примерно через год Хо пришлось побывать в Сучжоу и остановиться там в гостинице вместе с другим студентом, по фамилии Хэ.

— Как поживает теперь Жуй Юнь, известная в Ханчжоу гетера? — вдруг стал он расспрашивать Хо.

— Она вышла замуж.

— А за кого?

— Да примерно за такого же, как я.

— Если такого, то ей, можно сказать, попался хороший человек. А сколько же он заплатил за нее?

— Недорого. Хозяйка уступила. Ведь на Жуй Юнь напала какая-то странная болезнь. Иначе такому, как я, не купить бы подобной красавицы!

— Он действительно похож на вас?

— А почему это вас так интересует? — удивился его вопросу Хо.

— Открою вам всю правду, — рассмеялся Хэ. — Мне как-то довелось взглянуть на ее исключительную красоту и стало жаль, что такая девушка проведет всю жизнь в веселом доме и останется без достойного мужа. Нехитрой ворожбой я затмил блеск красоты, чтобы сохранить ее невинность для того, кто воистину способен оценить ее чарующий талант.

Но тут Хо взволнованно спросил:

— Вы зачернили ее лицо, так не сумеете ли его отмыть?

— А почему бы и нет? — улыбнулся Хэ. — Нужно лишь, чтобы попросил об этом ее муж.

— Муж Жуй Юнь — это я! — с поклоном сказал Хо.

— Только истинно талантливые могут так сильно любить. И чувство их не изменится, если красота уйдет. Давайте поедем к вам, и я верну вам былую Жуй Юнь! — воскликнул Хэ.

Они вместе отправились в путь и вскоре добрались до дома. Студент Хо хотел было распорядиться, чтоб подали вина, но Хэ остановил его:

— Сначала займусь делом, тогда будет больше радости и в угощении.

Он велел подать таз, налить в него воды, что-то начертал на воде пальцем и сказал:

— Как вымоется этой водой, так все и пройдет. Но потом пусть выйдет и сама поблагодарит исцелителя.

Обрадованный Хо отнес таз к Жуй Юнь и стоял подле нее, пока она не умылась. И лицо ее стало таким же светлым и чистым, таким же прекрасным, как прежде.

С чувством глубокой признательности супруги бросились благодарить гостя, но он уже исчез, и его нигде не могли отыскать. Только тут они поняли, — это был бессмертный!

ДЕВА СО СТЕНЫ

Фын Юньтин, уроженец Тайхана, овдовел совсем молодым. Как-то приехал он в областной город, остановился в гостинице и прилег днем отдохнуть. Он был один, кругом стояла тишина. Тут им овладела мечта о возлюбленной, и он уставился на стену. Вдруг перед ним возник женский силуэт, смутный, будто намеченный штрихами. Фын подумал, что это ему лишь пригрезилось, но силуэт долго оставался на том же месте и не исчезал. Встав с постели, удивленный Фын подошел ближе, — фигура стала более четкой. Это была изящная девушка, но ее шею стягивала петля, язык вывалился изо рта, а лицо было сурово нахмурено. Пораженный Фын не мог оторвать от нее взгляда. А девушка вдруг зашевелилась, словно собираясь спуститься. Фын наконец догадался, что перед ним — душа повесившейся, но не очень испугался — ведь дело было днем.

— Если вас кто-нибудь обидел, я готов помочь вам чем только могу, — сказал он.

— Разве смею просить вас о важном деле? — сойдя со стены, сказала девушка. — Ведь мы встретились случайно, точно листики ряски на воде. Я уже ушла к желтым источникам, но и там не могу ни снять петлю с шеи, ни спрятать язык. Если бы вы срубили стропила в этой комнате и сожгли их! Это было бы для меня огромным благодеянием.

Фын дал свое согласие, и девушка исчезла. Тогда молодой человек позвал хозяина, и тот рассказал об истории, случившейся десять лет назад.

— В этот дом, принадлежавший семье Мэя, как-то ночью забрался вор. Его схватил сам старик Мэй и отправил к надзирателю уголовной тюрьмы. А надзиратель, получив от вора взятку в триста монет, обвинил дочь Мэя в тайной связи с вором, да еще собрался схватить девушку — проверить, девственница ли она. Не снеся позора, та повесилась. Вскоре умерли супруги Мэй. Дом перешел ко мне. Постояльцам здесь часто являются привидения, и что я только не делаю, никак не могу от них избавиться!

Фын передал хозяину просьбу Мэй. Но тот не соглашался, — ломать дом и менять стропила было слишком дорого. Тогда Фын помог хозяину деньгами, а после перестройки снова снял прежнюю комнату.

Той же ночью к нему пришла Мэй, полная благодарности. Ее лицо сияло от радости. Она была чарующе мила и так понравилась Фыну, что он хотел изведать с ней наслаждение. Но Мэй, стыдясь и сожалея, предупредила его:

— Эфир из загробного мира для вас вреден, а с меня тогда даже все воды Сицзяна не смоют того позора, которым покрыла меня клевета. Сейчас еще рано, но мы с вами познаем счастье.

— Когда же настанет это время? — спросил Фын, но Мэй лишь кокетливо рассмеялась.

— Может быть, выпьете вина? — спросил Фын.

— Я не пью, — отказалась Мэй.

— Так и сидеть с красавицей, и только поглядывать друг на друга?

— При жизни мне нравилось играть лишь в кости. Но сейчас уже ночь, нас только двое, других компаньонов не найти. Чтобы скоротать время, давайте сыграем в ниточку.

Фын согласился, и они сели друг против друга. Растопырив пальцы, они долго перекидывали ниточку. Фын все путался, не мог понять, как создаются новые фигуры. Мэй ему объясняла и показывала. Фигуры стали изменяться без конца все более причудливо, и Фын смеялся:

— Да ты действительно первая мастерица в этой девичьей игре.

— Эти фигуры я сама придумала, а другие не сообразят. Ведь двумя нитками можно писать целые слова.

Было поздно, и они устали. Фын предложил лечь, но она возразила:

— Мы, жители того света, — не спим. А вы отдохните… Я сделаю вам массаж, чтобы навеять приятный сон. На это я большая искусница.

Фын согласился и лег. Мэй сложила руки ладонями и стала нежно массировать Фына с головы до ног. От прикосновения ее рук он пьянел, точно от вина. Потом она сжала кулачки и стала постукивать тихонько и мягко. Все тело Фына налилось сладостной истомой. Все ее кулачки забегали по пояснице — у него начали слипаться веки, вот, они добрались до бедер — и он крепко заснул.

Очнулся Фын только в полдень. Во всем теле он ощущал небывалую легкость. Сердцем он все больше тянулся к девушке, кружил по комнате, звал ее, но та не отзывалась. Пришла она только вечером.

— Где ты живешь, что я никак не мог тебя дозваться? — спросил Фын.

— У душ нет определенного пристанища, но они должны находиться под землей.

— Разве там есть места, где можно приютиться?

— Для души земля, что вода для рыбы.

— Лишь бы ты воскресла, — взял деву за руки Фын. — Я бы согласился отдать за тебя все, что имею, даже разориться.

— Зачем же разоряться? — улыбнулась Мэй.

Перебрасываясь шутками, они беседовали до полуночи. Фын все больше увлекался ею, просил отдаться ему.

— Не настаивайте, — отвечала она. — Хотите, я завтра вечером приведу с собой чжэцзянскую гетеру Айцин, которая недавно стала моей соседкой. Она очень изящна, у нее прекрасные манеры, пусть заменит меня.

Фын согласился, и следующим же вечером Мэй привела женщину лет тридцати, которая усиленно строила ему глазки. В ее кокетстве чувствовалась распущенность. Усевшись в кружок, все трое поиграли в кости, и Мэй, закончив партию, поднялась:

— Я уйду. А вас поздравляю со счастливой встречей.

Фын хотел было ее удержать, но дева исчезла, словно дуновение ветерка.

Фын и гетера поднялись на ложе и отдались наслаждению.

Потом Фын стал ее расспрашивать, откуда она, из какого рода, но гетера отвечала туманно, сбиваясь, а под конец сказала:

— Если я пришлась вам по душе, я буду приходить, когда вы легонько постучите пальцем в стену, выходящую на север, и тихонько позовете: «Тростиночка!» Но если позовете трижды, а я не откликнусь, больше не стучите; значит, мне недосуг.

Рано утром гетера скрылась через щель в стене, обращенной к северу.

На следующий вечер Мэй пришла одна. Фын спросил ее, где Айцин.

— Она занята. Княжич Гао пригласил ее на пирушку, — ответила девушка.

Они долго беседовали, снимая нагар со свечи. Девушке все время хотелось о чем-то сказать, но, едва начав, она каждый раз умолкала и на расспросы Фына отвечала лишь горестным вздохом.

Лишь под утро Фыну удалось ее развеселить, и она ушла, когда пробили четвертую стражу.

В дальнейшем к Фыну часто приходили обе женщины вместе. Болтовня и смех в его комнате не умолкали до самого утра, и в городе об этом стали поговаривать.

А надо сказать, что надзиратель уголовной тюрьмы происходил также из Чжэцзяна, из знатного рода. Первую свою жену он прогнал за то, что она спуталась со слугой. Вторично надзиратель женился на девушке из фамилии Гу и страстно полюбил ее, но она умерла, не прожив с ним и месяца. Надзиратель долго ее оплакивал. Теперь же он приехал верхом в гостиницу, чтобы расспросить о потустороннем мире Фына, прослышав, что тот имеет какие-то связи с духами.

Сначала Фын даже не хотел его принимать. Но надзиратель просил так неотступно, что Фыну пришлось его угостить и пообещать вызвать гетеру.

С наступлением сумерек Фын постучал в стену. Не успел он трижды произнести имя, как явилась Айцин. Но, едва завидев гостя, она переменилась в лице и ушла бы, не прегради ей Фын дорогу. Надзиратель же, разглядев гетеру, неожиданно рассвирепел и запустил в нее большой чашкой. Еще миг — и Айцин исчезла.

Фын никак не мог понять, в чем дело, и подумал было расспросить надзирателя, как вдруг из темной комнаты появилась старуха и во весь голос принялась его бранить:

— Подлый ты вор, лихоимец! Ранил самую мою доходную девушку! Ты еще возместишь мне тридцать связок! — И она ударила надзирателя по голове своим посохом.

— Да ведь Гу — моя жена, — схватившись за голову, жалобно запричитал надзиратель. — Она умерла такой молодой. Я-то ее оплакиваю, а она на том свете развратничает. Тебе-то, старой, до нее какое дело?

— Ты же первый негодяй на две провинции — Цзянсу и Чжэцзян! — еще больше распалилась старуха. — Достал себе черный роговой пояс и задрал нос! Разве ты купил должность, чтоб защищать правду от лжи? Да тебе отец родной каждый, у кого в рукаве наготове взятка в триста монет! Разве ты не знаешь, что твои родители упросили владыку ада, чтоб он разрешил твоей любимой жене отрабатывать за тебя твои долги — взятки, которые ты так жадно брал? Для того она и пошла в зеленый терем! И боги на тебя разгневались и людям ты ненавистен!

Тут старуха снова принялась бить надзирателя, который только жалобно кричал. Все еще ничего не понимая. Фын лишь удивлялся, пытаясь выручить гостя. Но тут он обернулся и увидел посреди комнаты Мэй. Она совсем переменилась: глаза чуть не выскочили из орбит, язык опять выпал изо рта. Подойдя к надзирателю, она стала колоть его в уши длинной шпилькой. Испуганный Фын загораживал гостя, но девушка, охваченная яростью, не унималась.

— Пожалейте меня. Ведь, бросая камнем в мышь, не стоит разбивать стоящую рядом вазу, — умолял ее Фын. — Конечно, надзиратель преступник, но если он умрет здесь, вина падет на меня.

— Оставьте его пока в живых, — поддержала Мэй и тоже стала оттаскивать старуху. — Подумайте о Фыне хотя бы ради меня.

Надзирателя отпустили, и он поспешно убежал. Когда он наконец добрался до присутствия, у него разболелась голова, и в ту же ночь он испустил дух.

На следующий же вечер к Фыну пришла Мэй.

— Наконец-то я отомстила! Какая радость! — Она сияла от счастья.

— За что же вы так его ненавидели? — спросил Фын.

— Ведь вы уже знаете, как за взятку меня обвинили в прелюбодеянии. Жажда мести давно уже сжигала меня. Но каждый раз, как мне хотелось попросить вас о помощи, я стеснялась и умолкала, — сама я ничего для вас не сделала. Когда же узнала, что здесь кого-то поймали, я тихонько прислушалась и по голосу узнала злодея, погубившего меня.

— Того, который вас оклеветал? — удивился Фын.

— Он самый. Уж восемнадцать лет служит здесь надзирателем. А я покинула свет в глубокой обиде пятнадцать весен назад.

— Кто же эта старуха?

— Бывшая гетера.

— А что с Айцин?

— Заболела. — Мэй ответила на все вопросы Фына, а затем, улыбнувшись, добавила: — Я как-то сказала, что мы с вами еще познаем счастье. Теперь уже скоро. Помните, вы говорили, что готовы разориться, лишь бы меня выкупить?

— И сейчас готов!

— Так вот в чем дело. Уже в день своей смерти я возродилась в городе Яньане как дочь Чжаня, почтительного сына и честного человека. Но до сих пор мне пришлось задержаться здесь, ведь я никак не могла отомстить своему врагу. Теперь же попрошу вас сшить из новой материи сумку, в нее я заберусь и поеду вместе с вами. А там вы посватаетесь к дочери Чжаня. Он должен ответить вам согласием.

Фын боялся, что ничего не выйдет: какой он зять для знатного Чжаня?

— Поезжайте и не тревожьтесь! — успокоила юношу Мэй и дала еще совет: — В пути будьте осторожны, со мной не заговаривайте. В первую же после свадьбы ночь наденьте эту сумку невесте на голову и крикните: «Не забудь, не забудь!»

Фын пообещал ей исполнить все как следует. Он раскрыл сумку, девушка в нее скользнула, и они отправились в Яньань. Там действительно проживал Чжань, у которого была красивая и стройная, но слабоумная дочь. Она часто сидела, высунув язык, словно собака. Ей уже исполнилось пятнадцать лет, но никто еще к ней не сватался. Тревожась за нее, родители даже заболели.

Фын побывал у них, передал визитную карточку, рассказал, из какого он рода, а вскоре заслал и сватов. Чжань так обрадовался, что принял Фына зятем в свой дом.

Дочь Чжаня оказалась такой тупой, что не знала, как себя держать даже во время свадьбы. Ее все время поддерживали под руки служанки, которые ввели ее и в спальню. Когда же служанки ушли, новобрачная расстегнула ворот, открыла груди и глупо захохотала.

Тут Фын надел ей на голову сумку и крикнул: «Не забудь! Не забудь!»

Взгляд ее остановился на нем, она стала на него внимательно всматриваться, будто стараясь что-то припомнить.

— Разве ты не узнаешь меня? — улыбнулся Фын.

Он показал ей сумку, и девушка, словно придя в себя, поспешно застегнула ворот. Молодожены, весело беседуя, радостно отпраздновали свое счастье.

Наутро Фын отправился навестить тестя, а тот стал его утешать:

— Дочь у меня слабоумная, ничего не понимает. Вы очень добры, что проявили к нам такую любовь. Но если пожелаете, я, не скупясь, подарю вам умных служанок, которых много у нас в доме.

Фын стал доказывать тестю, что дочь у него не глупая, а тот ему не верил.

Вскоре пришла новобрачная и поведением своим вызвала общее удивление. Ее красоту еще больше подчеркивали теперь изящные манеры, нежная улыбка. Отец стал ее расспрашивать, но она стеснялась, не зная, что сказать. Вместо нее коротко поведал обо всем Фын. В большой радости Чжань стал любить дочь еще больше, чем прежде, а своему сыну Дачэну велел учиться вместе с зятем и не жалел денег на их содержание.

Но прошел только год, и Дачэн стал относиться к Фыну с пренебрежением. Шурин не сумел жить долго в дружбе с зятем. А за ним стали охаивать Фына и слуги, выискивая у него недостатки. Постепенно их влиянию поддался Чжань и стал обращаться с зятем менее вежливо.

Чувствуя все это, жена как-то сказала Фыну:

— Нельзя так долго жить у тестя. Ведь в зятья идут только люди ничтожные. Надо уезжать поскорее, пока совсем не рассорились.

Фын согласился с ней и сообщил тестю о своем отъезде. Отец стал уговаривать дочь остаться, но та отказалась. Отец и брат так разозлились, что не дали им ни повозки, ни коней, и, чтобы нанять лошадей, дочери пришлось опустошить полученную в приданое шкатулку.

Впоследствии Чжань приглашал дочь к себе погостить, но она решительно отказывалась и начала встречаться с родителями только после того, как Фын получил звание почтительного сына и честного человека.

Рассказчик этой небылицы добавит:

В каком же мраке жили люди, насколько утратили все человеческое, если за триста монет могли оклеветать девушку?

Чем ниже пост, тем жаднее лихоимец. Неужели такова природа чиновника?

Красавицу супругу надзирателя отдали в гетеры, и все же его пришлось казнить лютой смертью. Разве не должен страшить людей такой пример?