Сафари под Килиманджаро

Тайна племени укамба

Помните Кимури из племени укамба? Гордого африканского охотника, который долго держался со мной холодно и неприступно. И все же мы стали с ним друзьями. Но в тот вечер, о котором я хочу рассказать, мне в голову не приходило, что он настолько мне доверяет.

— Расскажи мне что-нибудь о жизни вашего племени, — попросил я, когда мы сидели с ним вдвоем у костра.

Кимури, разговорчивый до этого, сразу замолчал. Мне была видна только половина его лица, на котором отражался красноватый свет костра, и мне показалось, что оно снова стало холодным и непроницаемым, как это было раньше.

— У нас в Европе тоже есть свои обычаи. Хочешь, я расскажу тебе о них?

— Не хочу, — тихо ответил Кимури.

— Почему?

Мне было интересно, что он ответит. Но Кимури молчал, глубоко о чем-то задумавшись.

— Скажи мне, Кимури, каким ты представляешь себе наш мир? Что ты о нем думаешь?

— Много молодых женщин, много денег, много домов, много автомашин, — Кимури улыбнулся, без зависти и восхищения.

В эту минуту завидовал ему я.

Человек никогда не достигнет того, чего ему хочется, потому что, как только он чего-то достигает, ему сразу же хочется или большего или другого. Кимури не знал этого чувства. Он был полностью удовлетворен и у него не было своего вымечтанного мира.

— Мзи…

— Что, Кимури?

— Я расскажу тебе…

Внутренние дела племени — это святая святых для его членов. Тот, кто не жил в Африке или вдали от цивилизации, не сможет до конца понять всей торжественности той минуты, когда Кимури решился мне рассказать.

— Спрашивай, Мзи.

Прошло немало времени, пока мне удалось ему растолковать, что я подразумеваю под словом «супружество». Для Кимури все было просто, ясно и естественно, поэтому наш разговор был не из легких.

— Сколько у вас мужчина может иметь жен? — спросил я.

— Столько, сколько хочет, если у него есть… — и Кимури совсем по-европейски сделал двумя пальцами жест, обозначающий — если есть деньги. Одна жена в племени укамба стоит двенадцать коров, тридцать коз, а иногда и пятьсот шиллингов — в зависимости от достоинств избранницы. Первую жену своему сыну должны купить родители, вторую жену покупает он сам, а третью оплачивают пополам родители и сын.

— Кимури, а если родители не захотят заплатить?

Опять прошло немало времени, пока я ему объяснил слово «скупость». Все же с некоторыми нашими «цивилизованными» понятиями здесь приходится трудновато.

— О, это ничего! — махнул рукой Кимури, показывая сколь проста для него эта сложная проблема: если родители не хотят купить жену сыну, то сын может пожаловаться главе племени, а тот может приказать, чтобы жену ему купили. Часто бывает так, что глава приказывает купить уже не одну, а сразу три жены, поэтому родители изо всех сил стараются удовлетворить любовные запросы своего сына.

— Хорошо. А если они не могут? Если у них действительно нет денег?

Кимури ответил, что на жену всегда должны быть деньги. Но если случится так, что родителям нечем платить за жену для сына, тогда должен сложиться весь род. А если и этого не будет хватать, — должны помочь друзья и знакомые. Если муж имеет нескольких жен, то каждой он должен построить домик, причем все домики должны быть одинаковыми, чтобы жены не завидовали друг другу. Если муж умирает, а у него остаются братья, то самая младшая жена достается самому младшему, а самая старшая — самому старшему.

— Хорошо, Кимури. А что, если старшему понравится больше молодая?

— Ничего не поделаешь, — сказал он с сожалением, причмокнув языком и откровенно, по-мальчишески вздохнул.

— Он должен взять старую.

Если у умершего не было братьев, то тогда все проще. Жена может делать все, что ей захочется, может снова выйти замуж, если ее кто-нибудь возьмет. В племени укамба вдова не составляет интересной партии, потому что все имущество умершего глава племени распределяет между детьми.

Я стал ломать себе голову над тем, как объяснить Кимури слово «неверность». Мне казалось, что эти люди, воспринимающие жизнь как нечто простое и естественное, могут не знать смысла этого слова. Я ошибался. Кимури сразу меня понял и начал объяснять… Если муж застанет свою жену на месте преступления, то ничего особенного не произойдет, и соседи не увидят занимательного зрелища. Обманутый муж не будет гоняться с ружьем по лесу за любовником и не намнет бока своей жене, не будет буйствовать, а спокойно известит о случившемся главу племени. Любовнику это дорого обойдется. Он должен будет отдать главе племени одного быка и одну козу. Затем устраивается пиршество, но ни любовник, ни, что самое интересное, обманутый муж участвовать в нем не могут.

— Это же несправедливо, — сказал я в защиту обманутых мужей. Ведь получается, что самую большую выгоду получает глава племени!

— Да, Мзи, — прошептал Кимури с лицом бунтовщика. — Но не всегда…

После этого Кимури стал мне подробно рассказывать какую-то историю, а я обратил внимание, что говорит он как-то несмело, даже стыдливо. В конце концов, я понял, что какой-то Лукулли однажды застал свою жену с любовником. По существующим правилам любовник должен был отдать главе племени быка и козу. Но на следующий день самого Лукулли застали у чужой жены. Вот тогда и Лукулли постигла та же участь — он тоже должен был расплачиваться быком и козой.

Кимури тоскливо посмотрел на костер, и лицо его вдруг словно помолодело. Наверное, он вспоминал те времена, когда сам был молодым, сильным и знаменитым охотником.

— А этого Лукулли случайно не звали Кимури? — спросил я.

— О… — восторженно закивал он, — ты все знаешь, Мзи.

Потом Кимури долго молчал. Я не мешал ему бродить в своих воспоминаниях. Вокруг другого костра шумно веселились африканцы. На нас они не обращали внимания. В основном, это были молодые люди, и может быть, они были даже рады, что среди них нет Кимури. Да, молодежь везде одинакова — и здесь, среди дикой природы, тоже. Неохотно склоняется перед мудростью, которая приходит вместе с сединой.

— Кимури, — прервал я, наконец, молчание. — Ты говорил, что глава племени не всегда выигрывает от неверности супругов. Когда это бывает?

— Когда не бывает пиршества.

— А когда не бывает пиршества?

Женатый мужчина племени укамба может ухаживать за любой замужней женщиной, если он не боится быть пойманным с поличным, т. е., если у него много быков и коз, чтобы оплачивать свои любовные похождения. Есть еще и другая возможность. Если муж неверной жены тоже ей изменяет, то они могут заключить союз и «не заставать» друг друга. Они обговаривают право на несколько ночей, и тогда все в порядке. Такой союз признается также и главой племени — вот тогда пиршества не бывает.

Столь деликатная тема подсказала мне мысль расспросить Кимури о том, как у них в племени укамба определяется отцовство. После того, как я объяснил Кимури, что такое отцовство, Кимури вдруг совершенно неожиданно начал ойкать, жестикулировать, произносить какие-то нечленораздельные звуки, хвататься за голову и вздыхать… Я уже привык, что африканцы подобным образом выражают свои чувства, но на этот раз я действительно не мог понять, что он хочет этим сказать. Я подумал, что он что-то преувеличивает. Но я ошибся. Судите сами. После этого звукового вступления Кимури начал рассказывать, а я из его рассказа понял следующее. Беременная женщина покорно стоит перед главой племени. Вокруг него собираются старики и уважаемые члены общины, созванные для того, чтобы обсудить несчастье этой женщины и вынести приговор мужчине, который вторгся в ее жизнь.

Глава племени долго откашливается — это придает ему солидности, а данному моменту — значимости. Потом он закричит страшным голосом:

— Женщина, скажи, кто отец твоего ребенка!

Женщина горбится, сжимается в комочек и боится сказать слово… Природа наделила нежный пол покорностью и беспрекословностью перед венцом творения — мужчиной. Глава племени молча это оценит, потом еще более страшным голосом прокричит:

— Женщина, открой тайну своей утробы.

Жертва сильного пола, наконец, заговорит. Она должна говорить ясно и четко, чтобы все это услышали. На этом заканчивается первое действие. Во втором действии дело уже хуже. Глава племени, соблюдая соответствующий церемониал, передает виновника Муганге, колдуну племени. Разжигается огромный костер, вокруг которого собираются все присутствующие, а также совет племени. Муганго берет в руки огромный гвоздь, показывает его всем присутствующим, а потом торжественно кладет в огонь. Женщины не имеют права принимать участие в этой церемонии — они закрыты в своих хижинах и с волнением ожидают крика, который завершит страшный суд. Взоры всех устремлены на огонь. Только обвиняемый мужчина покорно и удрученно смотрит в землю. С каждой минутой Муганго становится все более суровым. Бьют барабаны. Муганго важным шагом приближается к огню, берет в руки клещи и вынимает раскаленный гвоздь.

Барабаны затихают. Деревня как-будто вымерла, и даже лес кажется безжизненным. Наступает глубокая тишина.

— Подойди, виновный, — приказывает колдун.

Мужчина, еле держась на подкашивающихся ногах, подходит к Муганго.

— Признавайся! — восклицает колдун.

— Я не виноват! — голосит мужчина, падает на колени, и в отчаянии и страхе начинает кататься по земле.

— Встань!

Мужчина с трудом поднимается с земли, а Муганго с раскаленным гвоздем приближается к нему…

— Открой рот! — кричит колдун.

Начинают бить барабаны. Сначала тихо, потом все громче.

— Нет! Я не виноват!

— Приказываю тебе открыть рот!

Мужчина снова падает на колени, но Муганго неумолим. Страшный гнев искажает его лицо. Допрос окончен.

Муганго загоняет гвоздь в рот обвиняемого.

Раздается крик. Этот крик и означает, что женолюб признался. Бой барабанов оглушительно нарастает, потом вдруг обрывается. Женщины, дети, все жители селения выходят из хижин. Драма окончена…

Кимури вытер вспотевший лоб и выпил чаю. Признаюсь, что и я сделал то же самое. Потом я его спросил:

— Кимури, а что если…

Я не знал, как ему это сказать. Я мыслил нашими «цивилизованными» категориями и мне пришло в голову, что обвиняемый может защищаться. Ведь этакая дама может иметь и дюжину поклонников, которые жаждут ее красоты. Обвиняемый может сказать, что автором нежеланного плода любви является кто-то другой. Я старался объяснить это с предельной деликатностью, чтобы не задеть целомудрия женщин племени укамба. Но Кимури меня моментально понял.

— Ой, ой, таких умных много, Мзи.

— Много?

— Страшно много. Ой, ой!

Кимури вскочил, снова стал жестикулировать, ойкать, а из его рассказа я составил примерно такую картину:

Перед Мугангой стоят пять обвиняемых. Колдун приближается с раскаленным гвоздем. Естественно, что «признается» тот, кому он первым всадит гвоздь в рот. Ему просто не повезло, что он оказался первым. А остальные? Их Муганго уже не пытает? Удовлетворится «признанием» первого?

— Каждый получает гвоздь в рот, — заверяет меня Кимури.

— И все закричат…

— Все.

— Кто же тогда не виновен?

— Кто не закричит.

Милый Кимури, так мы далеко не уйдем! А мне хотелось побольше узнать об этом интересном суде. Терпеливо, с небольшими уловками, мне все же, в конце концов, удалось добиться желаемого.

— Мзи, все признаются. Все. Еще до того, как им Муганго всадит гвоздь в рот. Кто даст сжечь себе язык? Нет, Мзи… Мы, мужчины, не такие…

И жестом, понятным во всем мире, он дважды постучал себя по лбу…