Сага о Гильгамеше

Глава третья. Новые надежды

Город поразил Энкиду. Его размах, его многолюдность, его неумолчный шум пугали зверочеловека, вселяя в него чувство беспомощности и страха. Ещё издали, разглядывая сияющую верхушку храмовой башни, он не мог оторвать глаз от этого прекрасного и величественного зрелища. Когда же из-за горизонта выплыли ослепительно белые стены храма Инанны, Энкиду застыл в изумлении, с восторгом думая о чародеях, построивших эту красоту. По мере того, как корабль, на котором он плыл, приближался к Уруку, восхищение Энкиду нарастало. Перед ним появлялись гигантские стены, возносились вверх пёстрые ступенчатые святилища, громоздились дома, а Белый храм поднимался на какую-то недосягаемую высоту, где парил невесомым облаком, озаряя своим сиянием округу. Мимо проходили корабли торговцев, вдалеке, по обеим сторонам разлившегося Евфрата, высились холмы, облепленные хижинами земледельцев. Камышовые заросли и сельскохозяйственные угодья исчезли, затопленные рекой, и теперь там и сям из воды торчали пальмы и сновали лодки селян.

Пристань встретила Энкиду ужасающей вонью, грязью и страшной толкотнёй. Непрестанный гул толпы сводил с ума, вызывая ноющую боль в ушах, огромные тюки с мёртвой рыбой навевали тошноту, бесконечные стада овец и волов, сгоняемые с кораблей на берег, пробуждали полузабытое чувство униженности. Пыль, стоявшая над городом, забивалась в глаза и нос, горло першило, на языке появлялся скрежещущий привкус извёстки.

Едва судно подошло к причалу, на него поднялся бритоголовый человек в сандалиях и белой бахромчатой юбке, украшенной узорчатым изображением женщины с двумя водными струями в руках. Приблизившись к кормчему, он сказал:

-- Достойнейший начальник сего корабля! Добродетельный Курлиль, настоятель святилища всемилостивой Инанны, посылает тебе пожелания доброго пути и просит передать под его опеку двух людей, которых ты принял на борт твоего судна два дня назад...

Заметив стоявших поодаль Шамхат и Энкиду, человек подпрыгнул и всплеснул руками.

-- Шамхат, - зашипел он, подбегая к чаровнице, - немедленно закрой покрывалом голову своего спутника. Никто не должен видеть его лица.

Служительница Инанны подчинилась. Человек успокоился и повернулся к кормчему.

-- За услугу, оказанную тобою нашей святыне, ты получишь богатую награду. Дом неба щедр к своим друзьям. - Он приблизил лицо к уху капитана и что-то прошептал. Капитан кивнул. Человек обернулся к Шамхат и Энкиду, жестом поманил их за собой. Сойдя по грохочущим сходням на пристань, он двинулся сквозь толпу. Путники последовали за ним. Оробевший Энкиду вцепился в руку Шамхат, боясь потеряться в людской стихии. Ничего не соображая, одурев от свалившихся на него впечатлений, он тащился за мелькавшей впереди загорелой спиной провожатого и мечтал лишь о том, чтобы эта бешеная свистопляска поскорее закончилась.

Вскоре они выбрались с площади. Народу стало поменьше, гул говорливой толпы остался позади. Энкиду осмелился приподнять голову и всмотрелся в городскую обстановку. С восхищением взирал он на высокие дома, на опрятных, богато одетых людей, на лавки торговцев, полные удивительных и невероятных вещей. Город всё более завораживал его, представляясь местом чудес и открытий. Это впечатление не портили даже зловонные потоки, текшие вдоль домов и привлекавшие тучи мух. Облезлые блохастые собаки копошились в них, лениво хлебая мерзкую жижу. Всклокоченные полуголые дети бегали рядом, задирая животных, и визжали от восторга, когда какой-нибудь из псов, оторвавшись от пожирания помоев, тявкал на них. Они взлетали на крыши и оттуда швыряли в собак камнями, глумясь над бессильной яростью животных.

Самым странным и непонятным для Энкиду были поклоны, которые отвешивал каждый встречный ему и его проводнику. Поначалу он принял это за знак вежливости, но вскоре заметил, что спутник его не обращает на эти поклоны ни малейшего внимания. Более того, обернувшись однажды и увидев Энкиду склоняющимся в три погибели перед каким-то горожанином, человек остановился и сделал ему замечание.

-- Ты не должен откликаться на приветствия этих смертных, - сказал он. - И надвинь поглубже платок, тебя могут распознать.

-- Разве это плохо? - удивился Энкиду.

-- До поры тебе лучше не показываться на людях, - ответил служитель Инанны, заговорщицки озираясь.

Энкиду сделал, как он хотел. Бывший хозяин леса был так озадачен этими словами, что не заметил, как пропала Шамхат. Охваченный страхом, он догнал человека из храма.

-- Скажи мне, достойнейший пастырь, куда делась прекрасная Шамхат? Я не вижу её.

-- Она отправилась в Дом неба, где будем вскоре и мы. Ты увидишь её, когда придёт время.

Энкиду расстроился. Город перестал привлекать его. Боязнь потерять подругу затмила в его глазах все диковинки нового места. Голоса людей, незнакомые запахи, странные образы - всё это ушло, поблекло, растворившись в окружающей пыли, сменившись животным страхом перед неизведанным. Слабость напала на него. Энкиду смотрел на свои руки и думал: неужели сила оставила их? Он смотрел на своё тело и сомневался, его ли это тело. Чувство неуверенности захватывало его всё сильнее, подчиняло мысли, пригибало к земле. Тоска по лесу пронзила сознание внезапной болью от потери чего-то близкого и безвозвратно ушедшего. С необычайной мощью ощутил он своё одиночество. Одна часть его тянулась к людям, другая ненавидела их. Раздвоенная сущность словно нашёптывала ему: "Тебе не место среди этих двуногих тварей. Вернись к тем, кто любит тебя. Зачем ты бросил их? Зачем пренебрёг их верностью?". Энкиду боролся с собой, пытался заглушить предательские помыслы, но они возвращались, неотступно твердя ему: "Уйдём отсюда! Уйдём к тем, кто ждёт и оплакивает тебя. Твоя жизнь - среди трав и деревьев, среди ручьёв и болот, среди отважных друзей. Разве не слышишь ты, как они зовут тебя: "Вернись, вернись, Энкиду!". Разве не трогает тебя их боль? Очнись, сын онагра! Пробудись от кошмара, в который ввергли тебя злые духи пришельцев с равнины!".

-- Вот мы и пришли, - сказал провожатый. - Возрадуйся, селянин! Сейчас ты узришь высокочтимого Курлиля, избранника Инанны, поставленного надзирать за её рабами и угодьями.

Они стояли возле двухэтажного ступенчатого дома с резной кедровой дверью и большими буйволовыми рогами над входом. С крыши свешивалось несколько раскидистых кустов гребенщика. Из-под раскрошенного основания стены пробивалась жидкая трава. Служитель Инанны поднялся по узким выщербленным ступенькам к двери, без стука открыл её, вошёл внутрь. Коротко переговорил с кем-то, затем высунул голову наружу.

-- Войди в дом, Энкиду. Благородный хозяин ждёт тебя.

Энкиду вступил в большой светлый коридор. Какие-то расторопные люди окружили его, посадили на тростниковый табурет, омыли ноги. Спутник промолвил:

-- Иди за мной.

Они прошли через маленький дворик с бассейном, миновали небольшую комнатушку, всю заставленную корзинками и сосудами, и остановились при входе в полутёмную каморку. Встав в проёме, сопровождающий произнёс:

-- Господин, я привёл человека, которого ты хотел видеть.

-- Пусть войдёт, - ответил ему скрипучий голос.

Провожатый отступил в сторону, пропуская Энкиду:

-- Господин позволяет тебе войти.

Энкиду ступил внутрь. Перед ним на циновке сидел пожилой сухопарый мужчина с роскошной бородой и старыми жилистыми руками. Ноги его были прикрыты до щиколоток длинной белой юбкой, на лодыжке виднелся синеватый край татуировки. Рядом с ним стоял кубок, лежали на блюдах разные яства, чуть поодаль возвышалась пара объёмистых кувшинов. За спиной дежурили два могучих раба. Человек прошил Энкиду холодным водянистым взглядом, помолчал, затем сделал пригашающий жест:

-- Садись, гость из деревни.

Энкиду сел.

-- Угощайся дарами этого дома, - продолжал человек. - Вот рыба, финики, сикера, вино. Скоро рабы принесут свежую баранину. Есть ячменная каша с кунжутным маслом.

Энкиду осторожно взял с блюда финик, положил в рот. Есть он не хотел, но отказать радушному хозяину не мог. Человек внимательно наблюдал за ним, чуть подрагивая уголками губ.

-- Отведай вина, - предложил он. - Ручаюсь, ты ещё не пробовал ничего подобного. Его везли издалека, преодолевая многие опасности. Лишь немногим избранным доступен его вкус. Ты будешь одним из них.

Энкиду принял из рук раба кубок, сделал глоток. Напиток показался ему кисловатым, но не лишённым приятности. Он опорожнил кубок до дна, осторожно поставил его на пол. Человек всё так же пристально глядел на него, беззастенчиво сверля зрачками. Энкиду стало не по себе. Он заёрзал на месте, забегал глазами по комнате. Хладнокровие стремительно покидало его. Ещё немного, и он потерял бы терпение, бросившись наутёк. Но тут человек отвёл свой пронизывающий взгляд и чуть заметно шевельнул правой кистью.

-- Оставьте нас, - сказал он.

Рабы беззвучно выскользнули из комнаты. Повисла дремотная тишина. Человек о чём-то раздумывал, неспешно поводя языком по губам, Энкиду с замиранием сердца ждал, что будет.

-- Моё имя - Курлиль, - представился человек. - Волею богов я призван надзирать за порядком и течением дел в святилище нашей всемилостивой госпожи Инанны. А твоё имя - Энкиду, и ты - человек из леса.

-- Это не так, - осторожно возразил Энкиду. - Я жил в лесу, но месяц назад вышел к людям и стал одним из них.

-- Да-да, мне известно об этом, - согласился Курлиль. - Шамхат, непревзойдённая в искусстве любви, своими чарами превратила тебя в человека. Владычица Инанна, да славится имя её, явила нам новое чудо, неповторимое среди других. Однако скажи мне, Энкиду - правда ли, что ты не помнишь своего детства?

-- Это так. Я был бессмысленным зверем, бегавшим по лесам и чуравшимся людей. Но теперь, достигнув перевоплощения, начал я понимать суть вещей и помнить минувшее.

-- А сейчас, прибыв в Урук, не пробудились ли в твоей памяти знакомые образы? Не показалось ли тебе, что всё увиденное тобою здесь уже проплывало некогда перед твоими очами?

-- Нет. Такого чувства нет во мне. Всё здесь странно и необычно для меня.

Хозяин позволил себе улыбнуться - кажется, ответ Энкиду обрадовал его.

-- Ведомо ли тебе, Энкиду, что ты - счастливейший из смертных?

-- Да, - живо откликнулся тот. - Убеждение это переполняет меня, ибо путь мой направляется сверкающей звездой по имени Шамхат. Ей верю я беззаветно, и оттого душа моя преисполнена счастьем.

-- А известно ли тебе, - продолжал Курлиль, - что лик твой чрезвычайно схож с ликом нашего вождя, победоносного Гильгамеша?

-- Лучезарная Шамхат поведала мне об этом.

-- Это дивный дар, Энкиду. Боги не случайно наделили тебя им. Всё, что было с тобою прежде - это путь, вычерченный Творцами, дабы ты пришёл к великой цели. Сознаешь ли ты это?

-- Странные слова ты говоришь, высокочтимый Курлиль, - нахмурившись, ответил Энкиду. - Мне неясен их смысл.

Санга почесал висок, задумчиво пожевал губами. Какие-то сомнения одолевали его, он бросил осторожный взгляд на Энкиду, потом отвёл глаза.

-- Хочешь ли ты, чтобы Шамхат всегда была с тобою? - спросил он.

-- В этом моя мечта. Но душа моя трепещет, когда я вижу, что недостоин стоять рядом с несравненной богиней.

-- Она будет твоей, Энкиду. Бессмертные предназначили её для тебя, сделав орудием своей воли. Они взывают к тебе: "Энкиду, соверши то, ради чего явился ты на свет". Разве дерзнёшь ты противиться желанию богов? Они дарят тебе прекрасную Шамхат, но хотят, чтобы ты отдался им всею душою и телом. Ты нужен им, Энкиду, ибо в тебе заключены судьбы страны черноголовых.

-- Чего же хотят от меня боги? - спросил Энкиду, озадаченный такими словами.

-- Они хотят, чтобы в час, когда они призовут тебя, ты был готов исполнить их волю.

-- А в чём она, эта воля? И когда настанет такой час?

-- Ты узнаешь об этом в своё время.

Хозяин поднял голову и хлопнул в ладоши.

-- Сейчас тебя отведут в место, где ты переночуешь и сменишь одежду, - сказал он. - Проводите нашего гостя к выходу, - велел он явившимся рабам.

Когда Энкиду удалился, Курлиль вздохнул, посидел немного в молчании, затем сказал, обращаясь куда-то в пустоту:

-- Ну что же, старейшина? Каковы твои мысли?

Часть стены за его спиной дала трещину и выдвинулась вперёд, оказавшись деревянной перегородкой, искусно раскрашенной под цвет комнаты. Из-за перегородки появился Гирбубу, глава Дома Пантеры.

-- Полагаю, он сделает всё, что мы ему скажем, - прогудел старейшина. - Любовь к этой девке вскружила ему голову.

Санга усмехнулся.

-- Давай же выпьем за удачу, почтенный Гирбубу. Она пригодится нам завтра.

Иннашагга погладила Гильгамеша по длинным волосам.

-- Быть может, боги проверяют тебя на прочность. Ты должен быть крепок, чтобы доказать свою силу.

-- Они обманули меня, - мрачно ответил вождь. - Отныне я не верю им.

Он лежал на кровати, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. На бескровном лице его застыло выражение угрюмой обречённости и глубокой обиды. Рядом в курильницах тлели благовония, на медных подставках лежала нетронутая еда, стояли кувшины с сикерой.

-- Не оскверняй своих уст богохульством, - строго произнесла супруга. - Ты не первый, кому бессмертные посылают страдания. Будь достоин своей доли и с честью пронеси её.

Гильгамеш перевернулся на левый бок. Иннашагга посмотрела на него и сокрушённо вздохнула.

-- Хочешь, я позову музыкантов? - предложила она. - Вчера на закате я слышала чудесную музыку, доносившуюся из святыни Ана. Давай пошлём туда человека, пусть разузнает, что за искусник играл её. - Она сделала паузу, потом добавила. - Или, может, позвать акробатов на быках? Они всегда умели развлечь тебя.

-- В преисподнюю их, - раздражённо произнёс Гильгамеш. - Я не желаю их видеть.

-- Что ж, - раздражённо поджала губы супруга. - Тогда и я удалюсь, не буду мешать твоему отчаянию.

-- Нет! - выкрикнул Гильгамеш, хватая её руки. - Не уходи, останься со мной. Лишь ты одна не вызываешь печали в моей душе.

Иннашагга наклонила голову.

-- Ты не похож сейчас на вождя, - произнесла она с укоризной. - Ты ведёшь себя как разнюнившееся дитя.

Гильгамеш промолчал. Жена продолжала неотрывно смотреть на него.

-- В доме табличек[38], - сказала она, - нам читали притчу о человеке, потерявшем веру в успех. Он был богат и знаменит, окружён большой семьёй и верными друзьями. Всё было у него, о чём только может мечтать простой смертный. Но однажды удача отвернулась от него. Имущество своё он растерял, пустившись в неудачные сделки, жена и дети покинули его, слуги начали дерзить ему, а прежние друзья насмехались над ним. От всех этих скорбей здоровье его пошатнулось, тело наполнилось хворями...

-- Да-да, мне известна эта притча, - брюзгливо прервал её Гильгамеш. - Охваченный отчаянием, он обратился к богам, каясь в своих прегрешениях, и те откликнулись на его мольбу. Боги вернули ему своё расположение, и стал он жить-поживать, да добра наживать. Об этом ты хочешь мне рассказать?

Иннашагга поднялась, сурово сверкнув очами.

-- Ты слишком язвителен сегодня, Гильгамеш. Горю твоему я сочувствую, но не могу слышать таких богохульств. Боюсь, мне всё же придётся оставить тебя. Надеюсь, в одиночестве ты сможешь обуздать свою злобу.

Она удалилась, а Гильгамеш остался лежать, уткнувшись зубами в шерстяной валик у изголовья. Некоторое время он не шевелился, потом медленно приподнялся на руках, достал пальцами кувшин и опрокинул его в рот. Напившись, покачался на одной руке, затем размахнулся и со всей силы жахнул кувшином о стену. После этого упал на ложе и больше уже не поднимался.

Иннашагга в гневе и негодовании спускалась по лестнице. Жалость к этому человеку боролась в её душе с неприязнью. Она любила и презирала его сейчас. Как мог он, вождь великого города и победитель Акки, обратиться в такое ничтожество? Она не могла понять этого. Теряясь в догадках, она непроизвольно искала оправдание такому малодушию, но не находила его. Полная ожесточения, Иннашагга вышла к бассейну и неожиданно наткнулась на Шамхат. Служительница Иннаны сидела, болтая ногами в воде, запрокинув голову к солнцу. Лицо её излучало совершенное счастье и довольство собой. Повелительница неслышно приблизилась к ней, удивлённо осведомилась:

-- Что ты тут делаешь, Шамхат? Разве санга не отправил тебя в деревню за зверочеловеком?

Женщина вскрикнула от испуга, вскочила на ноги и торопливо поправила полуспущенное субату.

-- Ах, госпожа, - залепетала она. - Не гневайся на свою недостойную рабыню. Сегодня на рассвете я привезла зверочеловека в Урук. Люди санги забрали его, велев мне отправляться в храм и не покидать его до завтрашнего вечера. Но я так устала, а тело моё столь изнурено путешествием, что ноги сами принесли меня к водоёму. О всесветлая госпожа, умоляю тебя, не говори о моём проступке санге, не сообщай ему, что видела меня здесь, пусть он пребывает в неведении. Рука его тяжела, а нрав беспощаден. Жестоко покарает он меня за ослушание.

-- Успокойся, Шамхат, - ласково промолвила Иннашагга, прижимая её голову к груди. - Санга ничего не узнает. Не тревожься. Если сюда явятся люди Курлиля, ты сможешь укрыться в моих покоях.

-- О всеблагая госпожа, - с благодарностью воскликнула Шамхат, припадая её ногам. - Нет пределов милостям твоим.

-- Поднимись, Шамхат, - с улыбкой сказала Иннашагга. - Поведай мне, где сейчас то существо, которое ты доставила в град Инанны?

-- Этого я не знаю, госпожа. Его забрал Урабу, распорядитель скота. Он встретил нас на пристани и увёл лесного человека с собой. Более мне ничего не известно.

-- Жаль. Я хотела взглянуть на незнакомца. Он действительно так похож на вождя?

-- Неотличим, госпожа. Если поставить их рядом, люди решат, будто в глазах раздвоилось.

-- Ах, почему я не была вместе с вами на пристани! Мне так хотелось увидеть это чудо.

-- Чудо, госпожа, воистину чудо! Самое удивительное из всех, что доводилось мне лицезреть.

Иннашагга вздохнула.

-- Ну хорошо. Пусть я увижу его завтра. Ты же, Шамхат, оставайся здесь. Тебе нужен отдых.

Иннашагга вернулась в холодок коридора, поднялась этажом выше, хлопнула в ладоши.

-- Вот что, человек, - сказала она прибежавшему невольнику. - Найди-ка мне Урабу, надзирающего за хлевами. Скажи, что госпожа ждёт его в крыле Инанны.

Раб исчез. Иннашагга, задумчиво почёсывая нос, прошла в женскую половину дворца, вышла в небольшой дворик с колодцем, засаженный по окружности апельсиновыми и лимонными деревьями. Расположившись в теньке на тонком покрывале, она стала ждать. Урабу долго не являлся. Повелительница уже начала выходить из себя, оскорблённая таким неуважением, но тут распорядитель скота, наконец, прибыл. Осторожно шагнув на солнцепёк, он согнулся в три погибели и вопросил с оттенком равнодушия в голосе:

-- Госпожа хотела меня видеть?

-- Вот что, Урабу. Сегодня должен был прибыть корабль со зверочеловеком. Мне известно, что санга поручил тебе встречать его. Где это существо? Куда ты проводил его?

-- Госпожа ошибается, - мягко ответил служитель. - Санга ничего не поручал мне.

Иннашагга сдвинула брови, устремила на дерзкого испепеляющий взгляд.

-- Неужто ты думаешь, Урабу, - с убийственным спокойствием произнесла она, - что твой хозяин сумеет охранить тебя от ярости вождя? Или забыл ты, - возвысила она голос, - о судьбе Луэнны, осмелившегося перечить внуку Солнца?

Служитель чуть побледнел.

-- Клянусь, госпожу ввели в заблуждение, - пробормотал он, опустив глаза. - Я ничего не знаю об этом деле.

Иннашагга встала. Не сводя со лжеца пылающего взора, она подступила к нему, скрестила руки.

-- Запомни, Урабу, - холодящим шёпотом сказала она. - Не ты, ни твой хозяин не в силах оторвать меня от вождя. Я могу вознести вас или бросить на дно зловонной ямы. Выбирай, что тебе ближе.

Служитель метнул на неё осторожный взгляд, облизнул губы.

-- Зверочеловек в святилище, госпожа, - произнёс он, пугливо озираясь. - Санга не велел мне говорить об этом, грозя ужасными карами. Не серчай на меня, прекрасноликая дочь Инанны, я всего лишь исполняю чужую волю.

-- Приведи его сюда, - приказала Иннашагга.

-- Госпожа хочет погубить меня!

-- Не трепещи, служитель, санга ничего не узнает. Я хочу видеть это существо - безотлагательно, сейчас.

-- Я могу провести госпожу к месту, где оно пребывает.

-- Мне нужно, чтобы ты привёл его сюда.

-- Госпожа хочет навлечь на меня гнев санги! Разве высокородный Курлиль не обещал представить его завтра вождю?

-- Я не хочу ждать до завтра.

-- Госпожа немилосердна...

-- Исполняй, презренный червь, или тебя постигнет страшная кара за пререкания с хозяйкой Дома неба.

-- Я подчиняюсь, несравненная госпожа.

Устрашённый служитель отступил в полумрак коридора, а Иннашагга вернулась под тень дерева и, самодовольно усмехаясь, прилегла на мягкой траве. Ощущение своего могущества слегка опьянило её. Нежась в ласковых лучах солнца, она с упоением думала о том, какой бесценный подарок преподнесёт мужу, и как он будет восхищён, увидев собственного двойника. Это должно было вывести его из состояния мрачной безысходности, в которое он погрузился после известия о падении Ниппура. Пронизанная сладостным предвкушением, Иннашагга прикрыла глаза и потянулась, застонав от наслаждения. Постепенно тёплый ветерок и приятный шелест листьев сморили её. Погрузившись в сон, она увидела перед собой двойника мужа, который насильно овладел ею и, торжествующе хохоча, изгнал Гильгамеша из дворца. К своему ужасу, она не только не была возмущена этим, но пришла в неописуемый восторг при виде унижения супруга. Подпрыгивая как базарная девка, она подзуживала наглого захватчика: "Растопчи его! Смешай с прахом!". Низвергнутый вождь ползал в её ногах, умоляя о пощаде, но она была неумолима. Странный сон ещё продолжался, когда кто-то осторожно тронул её за плечо, вырвав из объятий духов ночи. Резко поднявшись, она испуганно уставилась на склонившегося перед нею начальника хлевов. Нерассеявшееся видение туманной дымкой висело перед глазами, страшно путая мысли. В проёме входа недвижимой статуей торчал Гильгамеш. В глазах его был страх. "Неужели этот слизняк привёл вождя?" - с удивлением подумала Иннашагга. Она забегала глазами, пытаясь понять, что происходит. Оцепеневшие мысли тягуче проплывали в голове, силясь пролезть сквозь сузившуюся горловину восприятия. Нахмурившись, она устремила взгляд на Гильгамеша. Тот по-прежнему стоял недвижимо, явно смущённый нелюбезным приёмом.

-- Зверочеловек перед тобой, госпожа, - прошуршал Урабу, выгибая колесом спину.

Потрясённая Инашагга покачнулась и сделала шаг вперёд. Ей хотелось подойти поближе к диковинному существу, но какая-то невидимая преграда заставила её остаться на месте. Невероятное сходство лесного жителя с вождём сбило её с толку. Всё ещё не веря своим глазам и втайне подозревая какой-то подвох, она всё же решилась подступить к зверочеловеку, заглянуть ему в очи.

-- Это чудо, поистине чудо, - прошептала она, заходя существу за спину.

Прикоснувшись к его плечу, она ощутила, как гость вздрогнул. Лёгкий озноб пробежал по её руке, всколыхнул сердце.

-- Он умеет говорить? - спросила она у служителя.

-- Он умеет всё, госпожа, - прохрипел Урабу.

Иннашагга вновь зашла спереди, взялась двумя пальцами за подбородок человека.

-- Как зовут тебя, чужестранец? - поинтересовалась она, приподнимая его лицо.

-- Энкиду, - прогудел тот, бешено поводя зрачками.

-- Откуда ты?

-- Из страны повелителя Дома неба, - ответил Энкиду как его учили.

Иннашагга обернулась к служителю Инанны:

-- Я поражена. Этот человек и впрямь неотличим от нашего великого вождя.

Урабу заискивающе улыбнулся.

-- Как прикажешь поступить с ним, госпожа?

Иннашагга немного подумала.

-- Я возьму его под своё крыло. Ты можешь быть свободен, Урабу.

-- Но госпожа, - тихо вскричал служитель, - Этот дикарь может быть опасен. Я не могу оставить тебя с ним наедине.

-- Ступай, - металлическим голосом приказала Иннашагга. - Я не нуждаюсь в твоей защите.

Урабу всплеснул руками, но спорить не стал. Низко поклонившись, он попятился к выходу. Иннашагга ещё раз с любопытством оглядела удивительного гостя.

-- Сейчас ты предстанешь перед хозяином Урука, - сказала она. - Он пребывает ныне в печали, и твой облик заставит его забыть о треволнениях.

Она поманила Энкиду за собой и направилась в опочивальню.

Вождь лежал, уткнув взор в потолок. На лице его были написаны горечь и досада. Кажется, он ещё злился на жену за её слова, и не повернул головы, когда она вошла. Но столь детское выражение своих чувств лишь рассмешило Иннашаггу. Она приблизилась к ложу и сказала с улыбкой:

-- Хватит кручиниться, Гильгамеш. Обрати свой лик и узри великое диво.

Гильгамеш скосил на неё глаза.

-- О чём говоришь ты? Неужели боги подстроили мне новую пакость?

Иннашагга раздражённо фыркнула и отступила в сторону, открывая взору вождя сгорбленного Энкиду.

-- Взгляни, ты узнаёшь этого человека?

Гильгамеш приподнялся на локте, глаза его расширились. Прошептав какое-то проклятие, он соскочил с кровати и подошёл вплотную к сыну леса. Некоторое время он созерцал его, потом вытянул ладонь и осторожно опустил её на плечо Энкиду, как бы удостоверяясь в подлинности зрительного образа. Провёл ладонью до локтя, плавно отнял руку и, вышагивая как петух, обошёл гостя вокруг.

-- Что это? - недоумённо обратился он к жене.

-- Разве не видишь ты? - весело отозвалась она. - Это - твой названый брат, похожий на тебя как две капли воды. Имя его - Энкиду.

Гильгамеш вытер вспотевший лоб, ещё раз посмотрел на двойника.

-- Братья мои пребывают во храмах, вознося молитвы богам. Этот человек незнаком мне. Откуда она взялся?

-- Моя родина - лес, - неожиданно отозвался Энкиду. - Там был я господином, там был рождён и провёл первые дни своей жизни. Животные поклонялись мне, а люди трепетали предо мною. Власть моя была безгранична, как твоя власть в этом граде, но я отринул её, ибо Шамхат, чаровница из Урука, изменила мою суть, пробудила дремлющие чувства, заставила ощутить себя человеком. Она привезла меня сюда, в твою обитель, дабы утешить печень твоей несравненной супруги и вселить радость в твои мысли.

Гильгамеш и Иннашагга застыли в изумлении. Для них было непостижимо и странно услышать столь слаженную речь из уст дикаря. Какой-то испуг охватил обоих, когда они поняли, что пришелец из леса совсем не глупее их. Гильгамеш первым очнулся от оцепенения.

-- Что ж, тебе удалось вывести меня из уныния, лесной человек. Ты вернул мне веру в благосклонность богов. Если они посылают мне такое чудо, то уж наверное, не собираются оставлять мою страну без призрения. - Он обернулся к жене. - Передай прекрасной Шамхат, что я доволен ею. Она развеяла мою печаль и достойна величайшей награды. Пусть санга выдаст ей пять субату из тончайшего льна и двадцать золотых браслетов. На каждом из них пусть гравёры выбьют благодарственную надпись, дабы память об этом благодеянии не умерла в веках.

-- Я передам Шамхат всё, что ты сказал, Гильгамеш. Но не забудь и о награде для своего верного санги. Это он послал Шамхат за лесным человеком. Ему ты обязан тем, что душа твоя возродилась к жизни.

-- Клянусь перстнем Энлиля, этот человек мне дороже меди! Воистину, я не прогадал, поставив его сангой. Уже в который раз он выручает меня, вытаскивая из пучины отчаяния. Счастлив вождь, имеющий таких слуг. Эй, рабы, позовите ко мне достопочтенного Курлиля! Я хочу лично отблагодарить того, кто неотступно радеет о благе Дома неба.

Санга не заставил себя здать. Словно демон из подземного мира, он возник на пороге, увидел Энкиду и позеленел от страха. Губы его затряслись, борода заходила ходуном, тело пронзила мелкая дрожь. Забыв об учтивости, Курлиль неотрывно смотрел на дикаря и не произносил ни звука. Перекошенное лицо Урабу маячило за его спиной, испуганно моргая глазками.

-- Санга уже здесь, Гильгамеш, - произнесла Иннашагга, осклабясь.

Вождь обернулся, тремя шагами пересёк комнату и заключил сангу в объятия.

-- Я воздаю тебе хвалу, Курлиль. Ты утешил меня в печали и вернул к жизни. За это я дарую тебе право собирать урожай с плодороднейшего поля в угодьях Инанны - да будет оно навеки принадлежать твоему роду. Пусть писцы внесут твоё имя в список родовитейших старейшин - отныне ты один из них. И да обрушится проклятье Эрешкигаль на любого, кто осмелится попрекнуть тебя низким происхождением.

Санга всё ещё ничего не понимал и лишь бессмысленно хлопал глазами. Смертельная бледность не сходила с его лица. Гильгамеш заметил странное состояние своего слуги и расхохотался.

-- Я вижу, награда лишила тебя дара речи. Что ж, привыкай к своему новому положению, санга. Не каждому выпадает такая удача.

-- Он не подозревал, что ты так рано узнаешь о подарке, - смеясь, произнесла Инннашагга. - Мы условились предъявить тебе его завтра, после утренней трапезы. Но печаль твоя была столь безутешна, что я решила нарушить договор с сангой. Надеюсь, благочестивый Курлиль не держит на меня зла за этот маленький проступок.

-- О нет, госпожа! - выдавил тот из себя. - Как могу я, презренный смертный, держать зло на живое воплощение Инанны? Душа моя ликует, видя радость на лице вождя. Счастье внука Солнца - моё счастье, и я преисполнен восторгом при мысли, что оказался причастным к этому.

Гильгамеш повернулся к Энкиду и взял его под локоть.

-- Пойдём, я покажу тебя матери.

Они поднялись на верхний этаж, прошли в женскую половину дворца и заглянули в покои Нинсун. Мать куда-то отлучилась, поэтому Гильгамеш разослал рабов по зданию найти её. Вскоре она явилась. В окружении рабынь и храмовых служительниц Нинсун вошла в комнату, полная удивления и тревоги. В последние дни она не находила себе места от тревоги за сына. Несмываемый налёт печали опустился на её чело, обострил скулы, загнул вниз уголки губ. Весть о том, что Гильгамеш зовёт её, обрадовала Нинсун, но в то же время и обеспокоила. Она ожидала чего угодно, но не того, что увидела. Едва войдя в комнату, она замерла, в растерянности переводя взгляд с Энкиду на Гильгамеша и обратно. Лик её побелел, дыхание участилось, в глазах отразился ужас. Схватившись за сердце, она стала медленно оседать. Стоявшие позади служанки подхватили её, помогли устоять на ногах, медленно подвели к стоявшему у стены стулу с высокой спинкой. Гильгамеш в испуге подскочил к матери, но та движением руки отстранила его. Опустившись на табурет, она с изумлением уставилась на него и Энкиду.

-- Не пугайся, матушка, - успокоил её Гильгамеш. - Человек, что предстал перед твоими очами, не призрак. Он - уроженец леса, предводитель зверей, наводивший ужас на охотников. Имя ему - Энкиду. Он жил как дикарь, пока знаменитая Шамхат своей красотой не пробудила в нём человеческую сущность, заставив выйти к людям. Совершив сие чудо, она по велению санги привезла его в Урук, дабы развлечь и удивить меня. Ты видишь, матушка? Этот человек - знак богов, который послан мне в утешение. Бессмертные не отвернулись от града Инанны, они по-прежнему опекают его, провозвещая грядущее процветание. Как слеп я был, когда усомнился в этом! Мне нет прощения. Лишь богатыми жертвами могу я искупить вину перед Творцами.

Нинсун ожила, ободрённая этими словами. Краска вернулась на её лицо, глаза заблистали любопытством. Поднявшись, она приблизилась к Энкиду, провела мягкой ладонью по его волосам и щеке.

-- Значит, твоё имя - Энкиду?

-- Да, госпожа, - ответил житель леса.

Он глядел на неё сверху вниз, не отводя взора. Такая неотёсанность развеселила Нинсун, пробудив в ней теплое чувство. Его поразительная похожесть на сына и непривычная чуждость условностей вызвали в ней странное ощущение, будто этот человек крепко повязан с Гильгамешем общностью судеб. Охваченная прозрением, она сказала:

-- Ликом и телом ты неотличим от вождя, да и удел ваш столь же сходен. Всевышние боги поставили вас над другими, дали право карать и миловать, облекли могуществом. Ныне ты утерял свою власть, но лишь для того, чтобы встретить моего сына. В этом вижу я божий промысел. Не случайно боги свели вас друг с другом, не случайно слепили по одной форме. Соединённые вместе, вы обречены высшим наказом совершить великое дело.

-- Да-да, матушка, я тоже чувствую это! - воскликнул Гильгамеш. - Всё это не случайно. Боги хотят сказать что-то мне, но я не могу пока распознать их намёк.

-- Загляни в свою душу и ты поймёшь, о чём толкуют тебе Творцы.

-- Душа моя бурлит от необузданных страстей. Разнообразные желания переполняют её, заставляя искать великих свершений, кои прославили бы моё имя и сделали его бессмертным.

-- Мечта, достойная великого вождя. Но отчего ты не стремишься к ней, а пребываешь в бездействии?

-- Оттого, что Киш утратил величие, и цель, к которой я стремился, пропала. Пока Акка был могуч и непобедим, торжество над ним вселяло в меня силы. Но теперь, когда город Забабы унижен, борьба с ним перестала вдохновлять меня.

-- Найди себе иную цель. В мире так много дел, требующих твоего участия.

-- Всё это дела, заботящие лишь простых смертных. Люди забудут обо мне, как только я разрешу их трудности.

-- Но быть вождём - это не только сражаться на стенах. Кто, кроме тебя, расчистит каналы, кто выроет колодцы, кто обустроит пристань и возведёт новый храм?

-- Я знаю это, матушка, но всё это не то...

-- Ты хочешь стать знаменитым? - вдруг вопросил Энкиду, искоса поглядывая на Гильгамеша.

Вождь удивлённо посмотрел на него. Никому не позволено встревать в разговор повелителя с его матерью. И уж верхом неучтивости было обращение к владыке Урука как к равному. За эти проступки дерзкий мог поплатиться жизнью. Но лесного человека извиняло то, что он прибыл из деревни, где не имеют представления о манерах.

-- Да, - неохотно бросил Гильгамеш. - В этом моя мечта.

-- Я подскажу тебе способ.

-- Ты? - удивился вождь.

-- Да.

Гильгамеш с кривой улыбкой посмотрел на него.

-- Ну что ж, открой мне свой способ. Быть может, он вернёт мне вкус к жизни.

-- Далеко-далеко на западе есть кедровая гора, где живёт страшное чудовище Хувава. Всех, кто приближается к ней, пронизывает неодолимый ужас, прогоняющий их прочь. Люди и звери обходят эту гору стороной и трепещут, когда слышат вой Хувавы. Не было доныне героя, отважившегося взойти на гору. Тот, кому удастся сделать это и поразить чудовище своей секирой, наделён будет славой и почётом во веки веков. Но если смельчак погибнет, он обречёт на смерть весь свой род и землю, в которой был рождён.

-- Я знаю эту легенду, - снисходительно отозвался Гильгамеш. - Истины в ней не больше, чем в сплетнях торговок.

-- Это не легенда. Когда я жил в лесу, перелётные лебеди рассказывали, что видели эту гору собственными глазами и слышали вой Хувавы. Этот звук настолько перепугал их, что они немедля свернули с пути, хотя летели высоко над землёй.

-- Выходит, ты понимаешь язык зверей? - воскликнул Гильгамеш.

-- Понимаю. И берусь провести тебя к этой горе, если печень твоя пламенеет к подвигу.

Вождь повернулся к матери.

-- Посоветуй, матушка, как мне быть? Стоит ли мне довериться пришельцу из леса или надо сперва довести до конца то, что я начал?

-- Тебе решать, сын мой. Есть разные способы остаться в памяти потомков. Кто-то поражает чудовищ, кто-то возводит новые храмы. Я не могу дать тебе совет. Выбирай сам, что тебе ближе.

Гильгамеш опасливо посмотрел на Энкиду, в волнении заходил по комнате, потирая кулаки. Потом резко остановился, покачался на ступнях.

-- Если я возведу стену, - медленно проговорил он, - жители Урука будут славить меня как благодетеля. А если уничтожу Хуваву, вся страна черноголовых преклонится предо мною. - Он повернулся к Энкиду. - Веди меня, лесной человек. Я верю, тебя послали боги, дабы я выбрал эту стезю. Победа наша предрешена, и слава о нас будет греметь, покуда растут травы и солнце всходит на небосклоне. - Заметив, что мать горестно качает головой, он обернулся и спросил её с радостным недоумением. - Разве ты не рада моему выбору?

-- Не мне судить, какой выбор лучше. Бессмертные боги определяют наши судьбы, взвешивая их на мировых весах. Но почто они наделили тебя столь беспокойным нравом?

-- Ах, матушка! - весело воскликнул Гильгамеш. - В этом счастье моё. Разве лучше бы было, если б твой сын вырос трусливой мышью?

Нинсун устало улыбнулась, безнадёжно махнув рукой. Гильгамеш похлопал Энкиду по спине и вышел с ним из покоев матери.