Сага о Гильгамеше

Глава четвёртая. Конец скитаний

Он долго бродил по берегу, шепча горячие молитвы и вглядываясь в безоблачное небо. Но львиноголовый орёл не появлялся. В конце концов Гильгамешу пришлось смириться с тем, что божественный посланец бросил его. Не желая верить в это, он ещё некоторое время смотрел вдаль, потом грустно повернулся и побрёл в лес. Горечь переполняла его. Ему хотелось встать лицом к солнцу и закричать что есть силы: "Где же твоя помощь? Отчего ты не поддержишь меня в беде?". Но вместо этого он ругался сквозь зубы и яростно продирался сквозь колючий терновник. Внезапно лес кончился. Гильгамеш остановился как вкопанный и в изумлении уставился перед собой. То, что он считал лесом, оказалось жалкой рощицей, притиснутой к морю каменистой пустыней. За спиной его шумели пальмы, волнуемые морским бризом, стрекотали птицы, перелетая с лианы на лиану, звенела крыльями мошкара, а впереди тянулась бесконечная мёртвая степь. Ошарашенный этим фактом, Гильгамеш задумался. Он не знал, что предпринять. Идти через пустыню было нельзя - он мгновенно умер бы от жажды. Но оставаться на берегу, рискуя быть загрызенным кровососущими насекомыми, тоже не имело смысла. Раздираемый противоречиями, он плутал меж деревьев, пока неожиданно не наткнулся на источник. Открытие это несказанно обрадовало его. Он быстро отцепил от пояса небольшой бурдючок из бараньей шерсти и наполнил его водой. Затем подставил руки под ледяную струю, напился и умыл запылённое лицо. Свежая прохлада внесла некоторую ясность в его смятённые мысли. Успокоившись, он сел под дерево и прикрыл глаза, отдыхая от жары. Внезапно до его слуха донесся звук песни. Немолодой натруженный голос однообразно гудел под нос незамысловатые слова, постепенно приближаясь к Гильгамешу. Вождь вскочил и бросился навстречу певцу. Выскочив на опушку, он увидел едущего на осле старика. Судя по одежде и измождённому виду, это был коробейник, промышляющий всякой мелочью в отдалённых деревушках - за ним на поводке брёл другой осёл, тащивший на спине два больших узла. Увидев Гильгамеша, старик оборвал свою песню и остановился.

-- Привет тебе, уважаемый старец, - сказал вождь. - Дозволь спросить, куда ты направляешься?

-- В Эриду, - ответил путник, помедлив.

Гильгамеш изумлённо раскрыл глаза.

-- Значит, я в стране черноголовых? Вот странность!

-- Отчего ж? - настороженно вопросил старик.

-- Уж много дней хожу я по свету и не думал, что так скоро окажусь на земле предков. Скажи мне, почтенный странник, а далеко ли отсюда до великой обители Энки?

-- Полдня пути.

-- Как хорошо! Не позволишь ли мне присоединиться к твоему маленькому каравану? Клянусь, я не причиню вреда ни тебе, ни твоим славным ослам.

-- Что ж, садись, - милостиво согласился торговец, покосившись на его нож. - Вместе ехать будет веселее.

Гильгамеш взгромоздился на второго осла, и они двинулись в путь. Дорога их пролегала через песчаные барханы и солончаки. Над растрескавшейся землёй дрожал знойный воздух. Ветер доносил с моря слабый запах солёной влаги и водорослей. Над головой, исторгая громкие стоны, носились чайки. Иногда дорогу перебегали вараны. Они на миг замирали, вглядываясь в путников, затем стремглав исчезали в песках. Торговец бормотал что-то, разговаривая сам с собой, затягивал заунывную песню и, не доведя её до конца, засыпал. Пробудившись, опять начинал безостановочно бубнить, препираясь с кем-то, затем вдруг замолкал и опять принимался негромко петь. За всё время пути он так и не поинтересовался у Гильгамеша, как его зовут и что он делает в пустыне. Видно, постоянное одиночество научило его быть нелюбопытным. А может, он принимал вождя за лихого человека и не отваживался донимать его беседой. Так или иначе до самого Эриду они не промолвили ни слова.

Когда на горизонте показались верхушки храмовых башен города, вождь подъехал к старику и сказал:

-- Ты выручил меня из беды, почтенный старец. Я хочу отплатить тебе добром за добро. Возьми мой нож - он сделан из меди и стоит дороже, чем весь твой товар.

-- Благодарю тебя, незнакомец. Щедрость твоя обнаруживает в тебе достойного человека. Могу ли я узнать твоё имя?

-- Я - Гильгамеш, владыка Урука, города воинов и мастеров. Если судьба занесёт тебя к нам - загляни в Дом неба, там всегда тебя будет ждать стол и кров.

Торговец недоверчиво посмотрел на вождя.

-- Я вижу, ты шутник, незнакомец, - с обидой проговорил он. - Что ж, я тоже не прочь пошутить. Весёлая острота сокращает путь.

Гильгамеш захохотал и хлопнул старика по плечу.

-- Ни слова лжи нет в моих речах. Ты сам убедишься в этом, коль посетишь наш славный город. Теперь же прощай. Я покидаю тебя.

Он пожелал торговцу всех благ, отдал ему свой последний нож, и, соскочив с осла, бодрой походкой направился на север. До Урука ему оставалось сделать два перехода.

Он шёл без остановки целый день. Когда его одолевал голод, он залезал на пальму и срывал финики. Когда ему хотелось пить, он утолял жажду из ручьёв и колодцев. Места потянулись обжитые, то и дело попадались поселения земледельцев и воинские заставы. Мелкие речушки он переходил вброд, каналы переплывал. Ближе к вечеру он достиг Евфрата. Завидев издали его голубую гладь, Гильгамеш перешёл на бег, пронёсся через конопляное поле и, с разгона врезавшись в водную стихию, упал на колени. Никогда ещё прикосновение к реке не вызывало у него такого неописуемого наслаждения. Казалось, сама природа-мать приняла его в свои объятия и стала нежно ласкать, радуясь долгожданной встрече. Полный восторга, Гильгамеш опустил голову в воду, чтобы богиня реки омыла своим прохладным дыханием его разгорячённое лицо. Поднятые со дна песчинки ила хороводом закружились вокруг него. Сотни мальков прыснули в разные стороны, испугавшись нежданного пришельца. Невесомые водомерки закачались на волнах, укоризненно поглядывая на большое и грязное существо, замутившее кристальную прозрачность реки. Счастье охватило Гильгамеша. Вытащив голову из воды, он с наслаждением втянул в себя сырой воздух. Напряжение уходило из его одеревеневшего тела, тяжкие воспоминания блекли, сменяясь новыми надеждами. Вождь нехотя поднялся, вышел на берег и снял с себя одежду. Затем поднял руки и с громким воплем бухнулся обратно в реку. Одним махом он выгреб на середину Евфрата, перевернулся на спину. Здесь течение подхватило его и понесло. Волны то и дело накатывались на его лицо, вода заливалась в уши, солнце слепило глаза, но всё это были пустяки в сравнении с неповторимым блаженством, затопившим его. Впервые с начала своего путешествия он погрузился в полную безмятежность. Мягко поводя ладонями и чуть заметно подгребая ногами, он слушал звонкое пение птиц, шум листвы на деревьях, оживлённый говор людей, идущих по дороге. Всё это сливалось для него в чудесную музыку. Проплыв в совершенной расслабленности пару верёвок, он встрепенулся и погрёб обратно. Сильное течение норовило снести его к середине реки, но Гильгамеш справился с ним. Покачиваясь от изнеможения и отплёвываясь, он вышел из воды. Одежда его лежала в тени старого тополя, надёжно укрытая от безжалостных лучей солнца. Вождь медленно подступил к ней, протянул руку, но вдруг заметил какое-то шевеление под тканью и замер. В прибрежных зарослях водилось много разных гадов, в том числе и ядовитых. Не желая играть с судьбой, Гильгамеш сходил в рощу, отыскал там среди валежника крепкую ветку и поддел ею край хитона. Подозрения его оправдались. Стоило ему приподнять одежду, как оттуда показалась маленькая чёрная головка гадюки. Змея громко зашипела, выгибая шею, затем развернулась и бросилась наутёк. В зубах её болтался тонкий зелёный стебелёк. Страшная догадка пронзила Гильгамеша. Издав яростный крик, он кинулся вдогонку. Змея нырнула в заросли ковыля и исчезла, оставив за собой извилистый след. Взбешённый вождь принялся выдирать траву, надеясь, что злодейка не успела уйти далеко. Но всё было напрасно. Тварь пропала, унеся с собою заветный цветок. Гильгамеш ещё некоторое время вгрызался ногтями в почву, потом устал и рухнул на спину. Утробный стон вырвался из его груди.

-- О проклятый Хувава! Ты и здесь настиг меня. Обрету ли я избавление от твоих козней или мне суждено вечно противоборствовать с тобою, не находя отдохновения?

Он катался по земле и рычал от обиды. Древесная труха и водоросли облепили его тело, песок забился между пальцев. Когда запас стенаний иссяк, он замер, бессильно раскинув руки. Полежал немного, затем поднялся, натянул на себя одежду и уныло пошёл прочь. Полное безразличие к жизни охватило его. Горе лишило ощущения пространства и времени. Он шёл, не замечая ничего вокруг, диким видом наводя страх на селян. Люди шарахались от него, собаки лаяли, принимая за пьяного. В состоянии полной отрешённости он плёлся через поля и рощи, пересекал луга, карабкался по косогорам. Горячий ветер швырялся в него пылью, гнус и мошкара пили его кровь. Однажды ему повстречались стражники из Ура. Они хотели схватить его, приняв за умалишённого, но он расхохотался им в лицо и подобрал с дороги большой камень. Стражники отстали, не желая связываться с опасным типом. Так он миновал земли Ура и Ларсы, и добрался до владений Урука. Долгожданная встреча с родиной ничуть не обрадовала его. Он по-прежнему был мрачен и зол. Окружающая местность стала беднее. Рощи пальм и тополей почти исчезли, сменившись безбрежной ковыльной степью и проплешинами сухой твёрдой земли. Над травой летал пух, жужжали слепни, дул обжигающий ветер. Возле реки трещали цикады, слышался плеск воды и шуршанье осоки. Вдали виднелись дымы воинских дозоров и крыши шатких деревенских халуп. Гильгамеш не приближался к ним, испытывая отвращение к людям. Наконец, он заметил на горизонте верхушку Белого храма. До Урука было рукой подать. Почему-то это обстоятельство ещё сильнее огорчило его. Он даже засомневался, стоит ли вообще идти в город. Шагая по раскалённой земле, вождь невесело усмехался - подданные, вероятно, примут его за бродягу. Ну и пусть. В Уруке и без того немало побирушек, едва ли он будет выделяться на их фоне. Утешённый этим, Гильгамеш распрямил плечи. Хозяину Дома неба не пристало вступать в обитель богов с низко опущенной головой. Хоть он и в рубище, но в жилах его течёт кровь вождей. И горе тому, кто усомнится в этом.

По мере приближения к городу Гильгамеш замечал разительные перемены, произошедшие с Уруком. Стены стали намного выше и мощнее, они опоясались зубцами и обзавелись многочисленными квадратными башнями. У их подножия был вырыт небольшой ров. Западные ворота, изрядно рассохшиеся и одряхлевшие, были подправлены, створы украсились резьбой, в креплениях виднелись свежие серебряные скобы. Сверху, над воротами, поблёскивал изумительный барельеф Инанны - вырезанный в известняке, он казался гипсовой маской, снятой с живого лика. Гильгамешу померещилось, будто сама богиня выглянула из стены, чтобы посмотреть на него. Холодок пробежал по его коже, когда он проходил под образом хозяйки Урука. Мерзкое чувство прибитости заполнило грудь, заставив обозлённо стиснуть зубы. Миновав ворота, он с облегчением перевёл дух. Знакомые с детства картины окружили его. Погонщики вели цепочку тяжело гружёных ослов, торговцы зазывали в лавки покупателей, сухопарый ремесленник у стен мастерской порол розгами нерадивого ученика, стражники у ворот ожесточённо резались в кости, а в двух шагах от них сцепились в драке двое бродяг. Никто не обращал внимания на повелителя, вернувшегося после дальней дороги, все были заняты своими делами. Это было непривычно и странно для Гильгамеша. Впервые в жизни он чувствовал себя не всесильным властелином, а кротким обывателем, неотличимым в толпе. Впрочем, это не очень заботило его. Мысль о встрече с женой и матерью донимала его куда больше. Какими глазами посмотрят они на него? Какие слова будут говорить? Не примутся ли обвинять в смерти друга? Все эти вопросы заворошились у него в голове, не на шутку растеребив душу. Он страшился косых взглядов рабов и слуг - не станут ли они втихомолку посмеиваться над ним, когда он явится в Дом неба истощённый и ободранный? Боязнь позора пугала его не меньше, чем самые тяжкие упрёки, которыми могли наградить его мать и жена. Всё это смешивалось в голове Гильгамеша в тягучую кашу, мешая связно думать.

Наконец, он добрался до ворот Дома неба и решительно забарабанил в створы.

-- Чего тебе надо, бродяга? - грубо крикнул ему со стены заспанный охранник. - Убирайся, пока я не огрел тебя дубиной.

-- Так-то ты разговариваешь со своим повелителем? - надменно осведомился Гильгамеш. - Открывай, я вернулся после долгих странствий и хочу отдохнуть с дороги.

-- Ты, никак, перепил сикеры, оборванец? Проваливай прочь и не смей трепать своим грязным языком светлое имя нашего господина.

-- Я и есть твой господин, крысиное отродье, - рявкнул Гильгамеш. - Неужто ты не узнаёшь меня? Видит небо, мне придётся хорошенько проучить тебя. Немедленно отпирай, а то узнаешь силу моего гнева.

Что-то в голосе Гильгамеша насторожило охранника. Он внимательнее присмотрелся к вождю и исчез. Через некоторое время за воротами послышался лязг засовов.

-- Вот мы сейчас посмотрим, что это за вождь такой, - бурчал воин, открывая калитку.

Гильгамеш оттолкнул его и шагнул внутрь.

-- Эй-эй, - ошеломлённо воскликнул стражник, вынимая из-за пояса топор.

Вождь резко обернулся к нему:

-- Имя!

-- Ниншубур, - несмело отозвался воин.

-- Вот что, Ниншубур, разыщи-ка мне Курлиля и Забарадибунуггу. Я хочу видеть их в тронном зале.

Охранник не сдвинулся с места. Стоя как истукан, он растерянно хлопал глазищами и неловко покачивал топором.

-- Быстро! - прикрикнул на него Гильгамеш.

Стражник умчался. Из-под навеса появился начальник стражи. Узнав вождя, он онемел от удивления и рухнул на колени. Появившиеся вслед за ним воины немедленно последовали его примеру. Рабы, ведшие через двор осла, тоже пали ниц. Животное немного постояло, потом лениво побрело к хлеву, волоча за собой поводок. Гильгамеш удовлетворённо потянул носом воздух и направился во дворец. За его спиной послышались испуганные голоса, начальник стражи раздавал отрывистые приказания.

Вождь взошёл на второй этаж. Увидев бредущего ему навстречу служителя, он подскочил к нему и схватил за плечи.

-- Где твоя госпожа, человек? - спросил он, задыхаясь от волнения.

Служитель изумлённо оглядел Гильгамеша, потом холодно спросил:

-- Кто ты такой и что делаешь в покоях дочери Инанны?

-- Я - твой вождь, дитя навоза, - проревел Гильгамеш. - Отвечай на вопрос, или клянусь всеми демонами мрака, я разобью твою голову об эту стену.

-- Г-господин? - затрясся служитель, белея как мел. - Р-разве ты уж-же вернулся?

-- Как видишь, червь. Где твоя повелительница? Во дворце?

-- Д-да, господин, - закивал служитель. - Она у себя в покоях. Она...

Гильгамеш не стал слушать дальше. Быстрее вихря помчался он в опочивальню жены. Двое воинов, стоявшие на часах, попытались преградить ему путь, но были сметены с дороги. Гильгамеш распахнул дверь и увидел жену. Иннашагга лежала в постели. Лицо её было бледно, глаза полузакрыты, левая рука бессильно свешивалась к полу. У ложа стоял большой медный жбан с водой, лежали фрукты на медной подставке. Вдоль стен сидели рабыни и напевали негромкую песенку. Увидев Гильгамеша, они замолчали, испуганно раскрыли рты. Вождь подлетел к жене, приник губами к сухим вялым устам. Иннашагга замычала, вытаращив глаза, вцепилась ногтями ему в лопатки. Вождь зашипел от боли и выпрямился.

-- Что ты делаешь? - спросил он, потирая спину. - Разве возвращение мужа не вызывает радости в твоей душе?

-- Гильгамеш? - потрясённо вымолвила она, натягивая покрывало на шею.

-- Да, это я, моя возлюбленная супруга! Я вернулся из похода и готов снова принять тебя в свои объятия. - Он радостно протянул к ней руки, но Иннашагга не шевелилась.

-- Почему меня никто не предупредил? - растерянно выговорила она.

-- Потому что я прибыл только что. Никто не знает о моём возвращении - ни санга, ни мать, ни Забарадибунугга. Ты - первая, кто увидел меня после странствий.

Однако это сообщение не вызвало у Иннашагги радости. Она вымученно улыбнулась, потом скосила взгляд куда-то за спину Гильгамеша. Вождь обернулся. В проходе стояли стражники.

-- Что нам сделать с этим человеком, госпожа? - прогудел один из них. - Прикажешь изрубить его на куски или бросить в узилище?

-- Что за странные речи ты ведёшь, страж, - слабо ответила Иннашагга. - Разве не узнаёшь ты своего господина?

Воины пристально всмотрелись в лицо Гильгамеша, глаза их полезли на лоб. Загремев оружием, они упали на колени.

-- Не гневайся, повелитель, - взмолился один из них. - Духи тьмы спутали наш разум, замутили душу. Волею достопочтенного Курлиля поставлены мы здесь, чтобы стеречь покой святейшей госпожи. Не знали мы, что ты вернулся в Урук. Лучше б руки наши отсохли, а ноги отпали, чем осмелились бы мы чинить тебе препятствия. Не карай строго заблудших рабов своих, что по скудоумию и недомыслию встали на твоём пути...

-- Ладно, ладно, - нетерпеливо проворчал Гильгамеш, помахивая рукой. - Убирайтесь.

Воины смиренно уползли в коридор. За ними гуськом выпорхнули рабыни. Дверь закрылась, Гильгамеш и Иннашагга остались одни.

-- Тебя и впрямь трудно узнать, Гильгамеш, - сказала жена. - Голова твоя заросла космами, члены огрубели, одежда обветшала. Ты источаешь странный запах. Признаться, он неприятен мне.

-- Это запах скитаний, - ответствовал вождь. - Им пропиталось моё тело, пока я блуждал по степям и лесам. - Он взял её ладонь в руку. - Ты тоже не та, что прежде. Лик твой осунулся, под кожей проступили вены. Что произошло с тобою? На тебя напала хворь?

Иннашагга спрятала взгляд.

-- Да, - ответила она. - Мне нездоровится.

Гильгамеш присел на корточки, пытливо заглянул ей в лицо.

-- Что за болезнь? Скажи, не скрывай от меня правды.

-- Так, пустяки. Не волнуйся обо мне. Я должна прийти в себя. Твоё появление столь неожиданно...

Вождь поднялся, с недоверием посмотрел на неё.

-- Я не буду терзать тебя расспросами, милая. Если разговор причиняет тебе боль, ты не обязана отвечать. Я хочу, чтобы тебе было хорошо.

Она слабо улыбнулась и извиняюще взяла его за пальцы.

-- Ты так добр ко мне. Могу ли я быть достойной твоей доброты?

-- Глупости, - нахмурился Гильгамеш. - Это болезнь принуждает тебя вести столь странные речи? Я скоро вернусь. Мне нужно потолковать со слугами.

Он поцеловал её в лоб и вышел. В коридоре он увидел мать, стоявшую в окружении многочисленных рабынь и служанок. При виде Гильгамеша лицо её просияло, глаза заблестели от слёз.

-- Гильгамеш, сын мой, - воскликнула она, бросаясь ему на шею. - Как долго я ждала тебя!

Вождь мягко обнял её, погладил по плечам.

-- Вот я и вернулся, матушка, - ответил он. - Странствие моё окончено.

Она счастливо глядела ему в глаза и от волнения не могла вымолвить не слова. Губы её дрожали, из горла вырывались судорожные всхлипы.

-- Почему ты плачешь? - спросил он. - Я вернулся живой и здоровый. Хотя... - тут лицо его потемнело, - Я потерял Энкиду. Он погиб в схватке с чудовищем.

Нинсун вскрикнула и прикрыла рот ладонью. Лоб её страдальчески сморщился, лицо побледнело. Гильгамеш досадливо кашлянул.

-- Прости меня, матушка, за эту скорбную весть. Я хотел защитить его от демонов смерти, но не смог. Они оказались сильнее меня.

-- Никто не упрекнёт тебя в бесчувствии, сын мой. Все мы знаем о твоей отваге и великодушии. Значит, судьбе было угодно, чтобы Энкиду отправился в землю предков.

Гильгамеш странно посмотрел на мать.

-- Не судьбе это было угодно, - прошептал он, - но богине, которая влекла меня на подвиги, соблазняя славой и величием, а сама пеклась лишь о собственной выгоде. Имя ей - Инанна.

-- Что ты говоришь, сын мой? - вскрикнула Нинсун. - Не зазорно ли тебе произносить такие речи?

-- Не зазорно, матушка, - покачал головой Гильгамеш, - О если б знала ты, насколько меньше страдали бы люди, кабы не тщеславие этой потаскухи!

Мать отшатнулась от вождя.

-- Ты ли это, сын мой? - со страхом вымолвила она. - Не призрак ли явился вместо тебя, желая поглумиться над нашей тоскою? Что слышу я из твоих уст? Какие ужасные слова ты произносишь!

Гильгамеш сурово взглянул на неё, сомкнул губы.

-- Энлиль открыл мне глаза. Он сказал: "Инанна погубила названного брата твоего". Отныне нет во мне преклонения перед нею. Я изгоняю её из города. И любой, кто осмелится противиться мне, последует за нею. Прочь, матушка, не вводи меня во грех.

Он круто повернулся и направился к лестнице. В полной тишине были слышно, как ступни его гулко топают по каменному полу. Спустившись вниз, Гильгамеш вышел во внутренний дворик, скинул с себя лохмотья и плюхнулся в бассейн. Сделав несколько кругов, он увидел, как из тёмного коридора вышел согбенный раб.

-- Господин, достопочтенный Курлиль и доблестный Забарадибунугга ожидают тебя в церемониальном зале, - доложил он, падая ниц.

-- Пусть придут сюда, - приказал вождь.

Раб поднялся с колен и потрусил обратно в коридор. Вскоре во двор ступили санга и начальник храмового отряда. Низко поклонившись, они встали на краю бассейна.

-- Да снизойдёт на тебя благодать всех бессмертных, о великий господин наш, - сладкоголосо пропел Курлиль. - Надеюсь, путешествие твоё было удачным?

-- Вполне, - коротко ответил Гильгамеш. - Успех благоволил мне. - Он сделал ещё круг, потом сказал. - Что ж, верные слуги мои, поведайте, что происходило в городе, пока я отсутствовал.

Курлиль опасливо покосился на Забарадибунуггу, потом с деланной бодростью сообщил:

-- Господин, в то время как ты не щадя живота своего бился с ужасным Хувавой, мы достроили стену и заново распахали поля, вытоптанные ненавистными кишцами. Мы восстановили дома, разрушенные при осаде, и расширили торговую площадь. Мы подправили пристань и возвели новое зернохранилище в Доме неба. Не покладая рук, трудились мы во славу великого града Инанны, чтобы ты, господин, вернувшись из трудного похода, не имел причин гневаться на верных рабов своих. - Он замолчал и скромно потупил взор.

-- А ты что скажешь, Забарадибунугга? - спросил Гильгамеш.

-- Господин, я не хочу бросать тень на достойнейшего Курлиля, но он рассказал тебе не всё. Знай же: в последние дни нашему городу являются странные знаки. В одной из северных деревень на свет появился двухголовый телёнок. Над храмом Инанны среди бела дня сверкнула молния. В Евфрате рыбаки выловили сазана с чёрной чешуёй и зелёными глазами. А в одной из рощ завёлся огромный бык, который сгоняет земледельцев с полей и уничтожает посевы.

-- Так убейте его, - сказал вождь.

-- Господин, мы бы с радостью сделали это, но люди не осмеливаются прикасаться к нему. Они трепещут перед ним, считая зверя порождением Инанны.

Гильгамеш лениво потянулся.

-- Трусы и бездельники. Неужели ты веришь в эту чепуху, Забарадибунугга? Выведи воинов в поле и поймай мне этого зверя. Я принесу его в жертву Энлилю.

Военачальник замялся.

-- Господин, не делай этого. Возможно, люди правы. Бык[48] и вправду необычен. Он не похож на остальных быков.

Вождь смерил своего военачальника оценивающим взором.

-- Ты дерзаешь перечить мне?

-- Господин, - торопливо промолвил Забарадибунугга, - ты знаешь - я всецело предан тебе. Но боязнь за твою жизнь и забота о благе нашего города вынуждает меня говорить эти слова. Бык огромен, глаза его горят как два раскалённых угля, а на боках видны печати Инанны. Любой, кто тронет зверя, будет немедленно умерщвлён богиней.

-- Замолчи, Забарадибунугга! - выкрикнул Гильгамеш. - Ты говоришь не как воин, а как жалкий торгаш, трясущийся над своей никчемной душонкой. Что случилось с тобою? Разве не ты защищал стены Урука от полчищ Акки? Разве не твои ратники сражались на пристани, отражая лучников Киша? Право слово, ты удивляешь меня. Куда делись твои доблесть и бесстрашие? Или ты растерял их за время мирной жизни?

-- Нет, господин, - пробурчал военачальник. - Я и сейчас готов следовать за тобой в огонь и в воду. Но противоборствовать богине - безумие.

-- Безумны твои слова. Прочь отсюда, я не хочу видеть тебя.

Забарадибунугга низко поклонился и попятился со двора. Курлиль вопросительно посмотрел на вождя. В глазах его читалось злорадство.

-- Господин верно поступил, не поддавшись испугу уважаемого Забарадибунугги, - промурлыкал он. - Наш военачальник смел, но суеверен. Любая мелочь лишает его хладнокровия...

Гильгамеш выбрался из бассейна, облачился в новое одеяние, которое вынесли ему рабы, и направился к выходу. По пути он небрежно бросил:

-- Значит, ты не веришь в этого быка?

-- Ах, господин, если бы бык являлся единственной причиной наших забот! Но увы, иные напасти, куда более тяжкие, терзают нас сейчас.

-- Что ещё стряслось?

-- Неужели, господин, тебе ещё неведомо? - притворно изумился Курлиль.

Вождь остановился и пристально посмотрел на него.

-- Давай, санга, выкладывай, что скрывают от меня родичи и слуги.

Курлиль таинственно оглянулся и, привстав на цыпочки, зашептал на ухо Гильгамешу:

-- Известно ли тебе, повелитель, отчего сиятельная супруга твоя не поднимается с ложа? Известно ли тебе, какая болезнь её одолела?

-- Нет, неизвестно.

-- Так знай же, о божественный потомок Солнца, что причиной её немощи стал младенец, коего она носила под сердцем. В утробе твоей супруги, господин, был ребёнок, которого отторгло её чрево. Он появился на свет раньше срока и погиб. Вот о чём молчат твои близкие, стараясь выгородить нерадивую мать.

Гильгамеш покачнулся, прошив сангу ужасным взглядом. Лицо его побагровело, руки задрожали, челюсть заходила ходуном.

-- Иннашагга была на сносях? - шёпотом вскричал он, схватив Курлиля за плечи.

-- О да, господин, - отвечал санга, трусливо пряча голову в плечи.

Гильгамеш оттолкнул его и бегом устремился в покои жены.

-- Ты солгала мне! - рявкнул он, врываясь в опочивальню. - Ты не сказала мне правды!

-- О чём ты, Гильгамеш? - спросила Иннашагга, испуганно сжимаясь под покрывалом.

-- О плоде, что был в твоей утробе! Почему ты смолчала об этом? Почему не призналась мне?

-- Я... не хотела огорчать тебя...

-- Огорчать меня? Ха-ха, лучшей отговорки ты не могла придумать? Я верил тебе, Иннашагга, я восхищался тобою как достойнейшей из богинь, но теперь я вижу твой истинный лик. Ты не только бесплодна, но и лжива. Печень твоя столь же черна как печень гиены, душа твоя сродни душе хамелеона. Твоё подлинное имя не Иннашагга, ты - Лилит, бестелесный призрак, отнимающий младенцев у матерей. Я проклинаю тебя и проклинаю тот день, когда сошёлся с тобою. Згинь, пропади в небытие, чтобы и памяти о тебе не осталось среди живущих!

-- За что ты изгоняешь меня? - возопила Иннашагга, сползая с кровати на пол. - Чем провинилась я пред тобою? Неужто только тем, что скрыла смерть новорождённого? Неужели проступок мой заслуживает столь жестокой кары?

-- Проступок? Ты говоришь о проступке? Воистину, нет в тебе ничего светлого, одни лишь тьма и зловоние. Отвержена ты среди тварей земных. Удел твой - бродить по степям, одинокой и бесприютной. Иди к своей богине, быть может, она ещё примет тебя. Но и ей ты не нужна, разоблачённая ведьма. Отовсюду будут гнать тебя, как грязную побирушку, смеяться над тобою, словно над убогой, и проклинать тебя, как злокозненного духа. В сей день открылись мои глаза. Доподлинно вижу - послана ты распутницей Инанной, дабы намертво привязать меня к ней. Но не выйдет! Теперь-то уж я сам могу отличить добро от зла. Немедленно убирайся, и чтобы ноги твоей не было в Доме неба. Вернёшься - прикажу страже выпороть тебя и навсегда изгнать из города как прокажённую.

С этими словами Гильгамеш развернулся и вышел из комнаты. Отчаянный вой и стенания донеслись из опочивальни, но вождь остался невозмутим. Он спустился в святилище предков, принёс там благодарственную жертву духу отца, затем вернулся в церемониальный зал и увидел мать. Нинсун в волнении ходила вокруг трона. Заметив Гильгамеша, она приблизилась к нему и вопросила с нескрываемым страхом:

-- Что сказал ты Иннашагге, сын мой?

-- Я сказал ей, чтобы она не появлялась больше в Доме неба. Таков мой приговор нечестивой жене, не сумевшей выносить наследника.

-- В уме ли ты, сын мой? Что случилось с тобою в походе, если ты стал так беспощаден к близким? Неужели смерть верного товарища лишила тебя снисхождения?

-- Не смерть, но правда заставила меня измениться, матушка! Теперь я постиг, насколько был глуп и наивен, доверяясь Инанне. Во имя её я бросил вызов Акке, во имя её возводил стену, во имя её шёл на бой с Хувавой. Но всё оказалось напрасно, ибо не о могуществе Урука думала она неусыпно, а лишь о собственном величии. Все мы были только слепыми орудиями в её руках. Она играла нашими жизнями, отдавая их на откуп своему честолюбию. Но пришло время сбросить покров с очей! Инанна отныне не властна надо мною. Лишь я сам и господь Энлиль вправе судить, что есть благо, а что зло для Урука.

-- Неужто хочешь ты отдать наш город во власть Ниппура? - поразилась мать.

-- Я хочу вновь разжечь звезду Урука, и в этом мне поможет господь Энлиль. Он укажет мне путь к величию.

-- Ты обезумел, сын мой. Отрекаясь от Инанны, ты лишаешь Урук животворных соков. Что будем мы делать, если богиня плодородия покинет нас? Уже сейчас она посылает свои намёки. Ты должен покаяться перед нею, чтобы вернуть расположение могучей дочери Энки. Она отняла у тебя ребёнка - не повод ли это задуматься о будущем? В её власти сделать бесплодными всех женщин Урука и лишить землю родящей силы. Неисчислимые бедствия ждут нас, если отвергнем мы материнскую заботу Инанны.

-- Неисчислимые бедствия уже постигли нас. Где Энкиду? Отравлен змеёю. Где Бирхутурре? Растерзан кишцами. Где урожай на полях? Вытоптан воинством Акки. Чем обернулась для нас её забота? Даже Ниппур, средоточие божественной силы, ускользнул из наших рук, захваченный бойцами Месанепадды. Инанна, неблагодарная и самонадеянная, всегда пренебрегала нами, заботясь лишь о себе. Она не заслужила нашей любви, матушка. Чем быстрее мы избавимся от её назойливой опеки, тем будет лучше для нас.

Он отвернулся и, не слушая дальнейших возражений, громко хлопнул в ладоши.

-- Эй, рабы! Приведите-ка мне барана и принесите полсата[49] колодезной воды. Живо!

Вдоль стен замелькали какие-то невесомые тени, затопали быстрые шажки. Нинсун тихо вздохнула и пошла прочь. Гильгамеш устало взгромоздился на трон. Нехорошие мысли бродили его голове, многозначительная усмешка не сходила с уст. Он уже твёрдо решил, что прогонит Инанну, но прежде надо было испросить совета у Энлиля. Ожидая, пока рабы выполнят его поручение, он мысленно ругал своих боязливых поданных: "Презренные твари. Не могут даже прогнать глупого зверя". Он ещё раз хлопнул в ладоши:

-- Приготовьте мне боевое облачение. Я буду завтра сражаться.

В памяти у него проявилось лицо умирающего Энкиду - бескровное, с закаченными глазами, оно поблёскивало во тьме, словно лик утопленника. Не в силах вынести этого образа, Гильгамеш закрыл глаза ладонью и тихонько застонал. "Бессердечная стерва", - сорвалось с его уст.

Наконец, в зал вернулись рабы. Один из них вёл на поводу большого лохматого барана, другой тащил на плече глиняный кувшин. Подойдя к подножию трона, они распростёрлись на полу и замерли. Один из них произнёс, не поднимая головы:

-- О великий господин! Мы сделали то, что ты приказал.

Вождь отнял руку от лица, коротко произнёс:

-- Идите за мной.

Он медленно сошёл с престола и направился к выходу из дворца. Рабы неслышно следовали за ним.

Проснувшись следующим утром, Гильгамеш почувствовал себя совершенно разбитым. Гудела тяжёлая голова, чесалось искусанное комарьём тело, болели воспалённые от недосыпа глаза. Больше всего ему захотелось вновь опустить веки и забыться. Но он вспомнил о вчерашнем обещании и переборол себя. Приподнявшись на локтях, он свесил ноги к полу. Какое-то равнодушие накатило на него. Остыв от вчерашней ярости, он уже не чувствовал ненависти к Инанне. В нём даже начало пробиваться что-то вроде раскаяния. Ему захотелось призвать обратно Иннашаггу, пасть перед ней на колени и взмолиться: "О прекрасная супруга моя! Прости меня за те обиды, что я нанёс тебе вчера". Но он поспешно прогнал эти мысли. "Отчего я мечусь словно зверь в клетке? - думал Гильгамеш, теребя растрёпанную бороду. - Почему не могу жить спокойно?". Недавняя исступлённая злоба сменилась полным упадком сил. Он ощущал пустоту и апатию в душе.

Вождь потёр глаза и негромко позвал рабов:

-- Эй!

На его зов в комнату впорхнули две девушки. Они принесли кувшин, кусок мыльного корня и полотенце. Вслед за ними, шаркая ступнями, явился старый раб с тазом в руках. Поставив таз перед вождём, старик взял кувшин и стал поливать голову Гильгамеша водой. Вождь с чувством тёр лицо и шею, фыркал, отплёвывался. Когда он закончил омовение, одна из девушек старательно вытерла ему волосы полотенцем. Гильгамеш с любопытством посмотрел на неё, потом отвёл взгляд и махнул ладонью.

-- Ступайте.

Рабыни выбежали из комнаты. Старик, переминаясь с ноги на ногу, стоял на пороге.

-- Боевой доспех готов? - спросил вождь.

-- Как ты велел, повелитель, - ответил раб, склонившись в поклоне.

-- Хорошо. Пусть принесут еду, потом я облачусь для боя.

Раб ещё раз поклонился и вышел. Немедленно в комнату вступило несколько невольников с подносами, на которых лежали ровно нарезанные куски жареной баранины, полоски копчёной рыбы, стояли кувшины с сикерой, тарелки с финиками и ячменной кашей. Расставив подносы перед Гильгамешем, они согнулись в поклонах. Один из рабов стал подле вождя, чтобы прислуживать ему во время трапезы. Гильгамеш досадливо потряс ладонью.

-- Проваливайте все. Я не нуждаюсь в вашей помощи.

Рабы бесшумно исчезли. В полном одиночестве Гильгамеш стал жевать копчёную рыбу, запивая её холодной сикерой. Прояснившиеся было мысли вновь стали затуманиваться, в голове поднялся неприятный гул. Гильгамеш с досадой отставил сикеру, принялся за кашу. Бездумно, с каким-то остервенением начал он вталкивать пищу в рот, словно таким образом силился раздавить в себе неутихающее раздражение на мир. До его уха долетали звуки пробуждающегося города: понукания погонщиков, цоканье ослиных копыт, деловитый шум толпы на пристани. Слышались весёлые крики корабелов и песнь жаворонка, разливавшаяся над степью. Жизнь вступала в свои права, сбрасывая оцепенение ночи. Гильгамеш оставался глух к этому. Непонятная злость всё сильнее глодала его, вынуждая в слепой ярости вгрызаться зубами в жёсткое мясо, разражаясь проклятьями каждый раз, когда ему не удавалось оторвать кусок. Даже дневной свет бесил его, вызывая резь и боль в утомлённых глазах. Разделавшись с мясом и кашей, вождь окунул руки в таз и хрипло рявкнул:

-- Эй, рабы! Внесите доспех.

В коридоре что-то лязгнуло, в комнату вошло трое мускулистых невольников с тяжёлым боевым снаряжением в руках. Один из них нёс кожаный панцирь с медными бляхами, другой - булаву, топор и лук со стрелами, третий - блестящий золотой шлем и деревянные наручи. Положив всё это у ног Гильгамеша, они замерли и преданно воззрились на вождя. Гильгамеш поднялся, оглядел доспех, поковырял носком сандалии в складках панциря. Затем тщательно проверил остроту топора и взмахнул булавой.

-- Облачайте меня, - коротко велел он, закончив осмотр.

Невольники окружили его, надели тяжёлый панцирь, привязали к ногам и рукам полукруглые деревянные щитки, опоясали талию широким кожаным ремнём, торжественно опустили на голову переливающийся на свету шлем. Вдели в поясные кольца топор и булаву, повесили на спину колчан со стрелами, прицепили тугой лук. Затем отступили и пали ниц. Гильгамеш молча перешагнул через их и вышел в коридор. Там его уже ждали воины и священнослужители. Увидев вождя, они рухнули на колени и устремили на него благоговейные взоры. Неизъяснимый трепет читался на их лицах. Гильгамеш обвёл всех сумрачным взглядом.

-- Слава тебе, о великий вождь! - провозгласил Забарадибунугга.

-- Слава, - в едином порыве повторили люди.

Гильгамеш направился к лестнице. Во дворе молодой раб уже держал на поводу боевого осла. Глаза животного были прикрыты шорами, на спине и боках лежала толстая кожаная попона, прошитая золотыми нитями. Чуть поодаль выстроились храмовые стражники. Гильгамеш взгромоздился на зверя, легонько ударил его по бокам. Осёл покорно двинулся с места. Громко заскрипев, открылись ворота.

-- Да ниспошлют тебе боги удачу, господин, - послышался льстивый голос Курлиля, выглянувшего из дворцового коридора.

Гильгамеш выехал из Дома неба, неспешно тронулся по улицам Урука. Из домов высыпали люди, они молча смотрели на вождя, встревожено прижимая к себе детей. Кто-то крикнул:

-- Хвала тебе, господин наш!

И тут же все подхватили: "Хвала! Хвала!". Гильгамеш лениво помахал рукой, криво улыбнулся. Он презирал этих людей. Жалкие запуганные существа, они преклонялись перед ним за то, что он шёл убивать какого-то быка. Это ли не пример безграничной глупости человеческой? По мере того, как он приближался к городским воротам, восторг жителей нарастал. Женщины бросали под ноги осла зёрна ячменя, мужчины издавали боевые кличи и наперебой желали вождю победы. Где-то уже слышались звуки дудок и бубнов. Казалось, город сошёл с ума. В воротах выстроилась целая процессия из старейшин Больших домов и богатейших торговцев. Все они как один опустились на колени перед вождём и уткнулись лбами в землю.

-- Слава тебе, герой, - нескончаемым эхом гремело за спиной Гильгамеша. - Слава! Слава! Слава!

Едва вождь выехал в поле, как ворота за ним закрылись. Гильгамеш услышал громкий скрип петель, обернулся и заметил мелькнувшие в узкой щели бледные от страха лица стражей. Никого не осталось рядом с ним, лишь в вышине кружился одинокий стервятник. Запрокинув голову, Гильгамеш пристально наблюдал за его полётом, недобро усмехнулся.

-- Поехали, мой безответный товарищ, - сказал он, ударяя пятками осла. - Эта птица сегодня не про наши души.

Со стен на него взирали тысячи жителей города. Оживлённо размахивая руками, они громко обсуждали предстоящую схватку. Вождь ехал меж ячменных и конопляных полей, держа путь к финиковой роще. Он надеялся, что зверь заметит его и сам выскочит навстречу. Иначе ему пришлось бы обшарить все близлежащие рощи, а это было долго и утомительно.

Расчёт его оправдался. Не успев приблизиться к деревьям, он увидел быка. Это был громадный буйвол чёрной масти, с длинными высоко поднятыми рогами и налитыми кровью глазами. Он важно выступил из зарослей тамариска и озадаченно воззрился на дерзкого пришельца. Гильгамеш поначалу опешил, увидев размеры животного, но быстро пришёл в себя. Соскочив с осла, он потянул через спину лук. Буйвол не двигался с места. Он неотрывно глядел на вождя и слегка покачивал раскидистыми рогами, словно насмехался над ним. Гильгамеш достал из колчана стрелу и прицелился. Бык фыркнул, тряхнув треугольной головой. Тетива тонко прозвенела, на лбу у зверя прочертилась красная полоса. Бык вздрогнул и шарахнулся в сторону.

-- Промазал, - досадливо сказал Гильгамеш.

Издав короткий рык, буйвол бросился на человека. Времени доставать новую стрелу не было. Гильгамеш выхватил топор и метнул его в зверя. Лезвие вонзилось животному в голову, проломив череп. Передние ноги буйвола подкосились, он упал носом в землю и перевернулся через голову. Тело его задрожало, потом успокоилось. Со стен раздался ликующий вопль. Вождь осторожно подошёл к поверженному противнику. На боках у зверя он увидел странный узор: серые изгибающиеся линии, напоминавшие водные потоки, и восьмилепестковые розетки. При большом воображении их действительно можно было принять за печать Инанны. Повернувшись к своим подданным, он прокричал с укоризной:

-- Чего же испугались вы? Вот он, ваш ужасный бык! Лежит бездыханный. Неужели он так страшен? Ведь он из такой же плоти и крови, как вы. Чем вселил он в вас такой трепет?

Вдруг он заметил на крыше Белого храма женскую фигуру. Издали нельзя было разобрать лица, но Гильгамеш сразу догадался, кто перед ним. С коротким рёвом он вытащил топор из головы быка и принялся неистово кромсать тушу зверя. Отрубив буйволу переднюю правую ногу, он воздел её над головой и проорал что есть силы, обращаясь к женщине на крыше:

-- Проклятая сука! Я сделал бы с тобою то же, если бы мог.

Дико взвыла Инанна, когда увидела печальную участь своего творения. Заломив в бессильной злобе руки и запрокинув голову в крике, она растаяла в воздухе. Гильгамеш уронил топор, сорвал с себя боевой наряд и оружие, и поплёлся в рощу. Ничто более не волновало его. Он слышал радостные крики за спиной, видел, как из города выплеснулась торжествующая толпа, но душа его оставалась безучастной к этому. Чувствовать прикосновение ветра, лицезреть течение реки - вот чего жаждала его печень. Он бежал прочь, подальше людей. Они стали неприятны ему. Выйдя на берег Евфрата, он сел, опустил ноги в воду и равнодушно воззрился на бескрайние поля и рощи, раскинувшиеся по ту сторону реки. Где-то неистовствовала толпа, заливались свирели и кимвалы, раздавались громкие песни во славу Урука, а Гильгамеш оставался недвижим. Необоримое очарование покоя нахлынуло на него. Созерцая безостановочное течение воды, он полными горстями вбирал в себя запах свежести и тепла. Все желания покинули его. Он чувствовал себя растворённым в природе, мысли его и ощущения постепенно вошли в созвучие с плавным движением реки, биение сердца замедлилось, сознание погрузилось в дремоту. Упав на спину и прикрыв глаза, он заснул. Ветер мягко овевал его лицо, волны ласково щекотали ноги, листья пальм бережно укрывали от жгучих лучей солнца. Он забыл обо всех заботах, отстранился от печалей и, вычерпанный без остатка, отдался увлёкшему его потоку. Мир потерял для него свою завораживающую притягательность. Цель, к которой он стремился, больше не выглядела такой заманчивой, вожделение её померкло, уступив место смирению. Он не хотел больше никуда идти. Ему вдруг стало ясно, что смысл бытия лежит не в достижении невозможного, а в сохранении того, что есть. Порядок, заложенный предками, требует уважительного отношения. Разрушить его так легко, а уберечь так непросто. Но ещё сложнее быть достойным того наследия, которое передали нам отцы. В этом есть и предназначение государя.

Вскоре сон Гильгамеша был прерван. Звонкий девичий голос, пронизав тишину рощи, извлёк его тьмы забытья. Вождь открыл глаза и увидел над собою удивлённое лицо девушки. Золотистые волосы её, рассыпавшись по плечам, поначалу ослепили его игрой бликов, лицо смутило нездоровой белизной. Спросонья Гильгамеш подумал, что это сама богиня смерти явилась, чтобы забрать его душу, но присмотревшись, он узнал Шамхат.

-- Что ты делаешь ты здесь, Энкиду? - спросила она. - Почему не веселишься вместе со своим господином?

Гильгамеш поднялся с земли и сел. Мысли его путались, странная неловкость связала уста. Девушка подсела к нему, заглянула в глаза.

-- Я думала найти тебя в покоях дворца, но никак не ожидала встретить здесь. Видно, сами боги решили свести нас в столь волшебном месте.

Запах сена, исходивший от её волос, опьянил Гильгамеша. Прикосновение мягкой руки заставило гулко забиться сердце. Знакомое мерзкое чувство плотского голода начало просыпаться в нём, неумолимо затапливая разум. В прежние времена он без раздумий отдался бы ему, но сейчас подобная мысль вызвала у него содрогание. Сделав над собой усилие, он унял задрожавшее в похотливом порыве тело. Он опустил лицо и принялся бессмысленно рвать травинки. Девушка положила ему голову на плечо.

-- Ты знаешь, Энкиду, - сказала она. - Я очень много думала о тебе. Всё время, пока ты был в походе, тревога не отпускала меня. Я выходила каждый вечер из храма и смотрела на закат солнца: если горизонт был скрыт тучами, это означало, что тебе плохо и ты нуждаешься в помощи, а если он был чист, значит, у тебя всё в порядке. Это была моя примета. Вчера там не было ни единого облачка, и я сразу поняла, что скоро увижу тебя. Предчувствие моё сбылось. Я очень рада этому! А ты?

Она с надеждой посмотрела на него. Гильгамеш повернул к ней лицо и улыбнулся. Странная неведомая теплота разлилась по его телу. Он понял, что метания его были не напрасны. Он нашёл то, что искал. Впервые в жизни он видел перед собой не богиню, требующую поклонения, и не покорную наложницу, способную лишь утолять его желание, но женщину - совершеннейшее из творений земных.