Сахара — не только песок

Глава XI УДАЛОСЬ СДЕЛАТЬ ДОБРОЕ ДЕЛО

Часто проходит много лет с момента рождения идеи экспедиции, прежде чем последняя осуществится или провалится, то же происходит и с книжкой об экспедиции. Рукопись этой сахарской хроники была закончена в 1974 году, но прошло еще три года, прежде чем было решено ее издать. А тем временем события, связанные с нашим сотрудничеством с Алжиром, не переставали развиваться — скорее наоборот. И потому не остается ничего другого, как дополнить уже оконченную рукопись еще одной главой, в которой рассказывается о событиях более значительных и принципиально важных, чем во всех предыдущих главах этой книги, вместе взятых.

Однако не будем забегать вперед.

Наш «Проект сотрудничества в области охраны и использования алжирской природы» стал предметом обсуждения на переговорах о чехословацко-алжирском сотрудничестве в области культуры, и в рабочий проект договора была включена экспедиция в Алжир, намеченная на весну 1975 года. Подробности намечалось уточнить в процессе переговоров с принимающей стороной.

«Проект сотрудничества…» предлагал большой список мероприятий, которые, на наш взгляд, следовало провести в Алжире и которые могли осуществить члены нашей добровольной организации по охране природы. Список был составлен для того, чтобы алжирская сторона могла выбрать те мероприятия, которые считала самыми необходимыми для охраны природы. Мы упомянули и о других, не включенных в проект акциях, а также подчеркнули, что готовы приветствовать участие в них алжирских коллег и возможность прямого сотрудничества на местах.

Затем мы получили ответ принимающей стороны — администрации Национального парка Тассили — от 4 апреля 1974 года. Директор парка Керзаби перечислил в нем самые важные мероприятия, которые он хотел бы осуществить, и среди них:

— охрана доисторических наскальных росписей;

— охрана растений и создание питомника (речь шла, хотя об этом и не говорилось прямо, о тассилийских кипарисах);

— охрана животных и по возможности увеличение численности видов, находящихся под угрозой истребления;

— просветительская деятельность, особенно в виде кинофильмов, выставок и печатных материалов.

Первый пункт (охрана наскальных росписей) привел меня в отчаяние, так как охрана наскальных росписей, которой алжирская сторона отводила первое место, не является делом охраны природы. Это — дело организации охраны памятников, а она в Алжире поставлена, вне всякого сомнения, лучше, чем охрана природы; если бы мы начали работу в этой области, мы заранее могли бы рассчитывать на поддержку и положительную оценку наших действий на всех уровнях, включая организации, от которых зависит, будет ли это мероприятие осуществляться и на каких условиях.

Найти специалиста по консервации памятников, согласного отправиться в Сахару, не составило бы проблемы, но…

Но для осуществления достаточно широкой программы по охране природы требовалось больше времени и людей, чем было отпущено предполагаемой шестой экспедиции. А если мы возьмем на себя еще и охрану памятников, то сделать это можно только за счет охраны природы.

Члены экспедиции, занимающиеся охраной памятников, будут во всем иметь преимущество, остальные же получат машину, проводника или другие «дефициты», только если им останется.

Я проявил твердость и отказался заниматься охраной наскальных росписей. Пусть меня никто не будет любить, но с этим Алжир легко справится и без нас. Алжиру, хотя он до сих пор не осознает этого, необходима охрана природы. Если нам удастся только обратить их внимание на эту потребность и пробудить к ней интерес, уже можно будет считать, что наши усилия не напрасны, потому что «кто хочет, тот может», а если алжирцы захотят сохранить свою природу, то сумеют это сделать так же хорошо, как сумели завоевать свободу или как умеют охранять памятники культуры.

Вместо охраны наскальных росписей я предложил продолжить энтомологические исследования; проведенные Гоффером работы принесли исключительные результаты в области систематического изучения энтомофауны, и, конечно, было бы жалко не продолжить их. И дело даже не в том, что обработка собранных в двух его поездках в Алжир коллекций позволила описать шестьдесят новых видов и три новых рода насекомых. С точки зрения охраны природы принципиально важно то, что исследования Гоффера были прежде всего нацелены на энтомофагов — хищные виды, являющиеся почти единственной надеждой в деле охраны природы, а также сохранения жизненного пространства человека, все более отравляемого ядовитыми химическими средствами, используемыми против экономически вредных видов насекомых. Но чтобы вводить биологические или комбинированные методы комплексной борьбы с вредителями, нужно прежде всего иметь как можно более полное представление о всех насекомых-хищниках, чтобы было из чего выбирать самого эффективного биологического врага каждого вида вредителей.

Подготовка шестой экспедиции только казалась простым делом. Вроде бы не было жизненной необходимости доставать деньги на поездку, получать различные разрешения, обещания, визы и тому подобное. Но нам сразу же пришлось убедиться в том, что простота эта обманчива, и чем дальше, тем хуже. Несколько раз мы стояли на грани полного краха, и только чудом все снова воскресало, возрождая наши надежды.

Короче, все было совсем по-другому и в то же время намного сложнее. Среди наименьших трудностей была проверка нашего проекта с профессиональной точки зрения; комиссия президиума Чехословацкой Академии наук по комплексному изучению развивающихся стран вызвала меня для обсуждения программы. Обсуждение продолжалось почти два часа, но наконец не осталось и тени сомнения, и концепция получила положительную оценку. Однако вслед за этим приостановилась переписка между нашей и алжирской стороной; министерство культуры ЧССР решило, что алжирская сторона потеряла к этому интерес. Наша переписка по поводу экспедиции с администрацией Национального парка Тассили не принималась во внимание, для реализации проекта имели силу только дипломатические отношения — наша судьба решалась в местах, недоступных нашему влиянию. Неопределенные и запоздалые ответы из Алжира делали все менее реальным отъезд нашей экспедиции весной, что было немаловажно. В другие времена года эффективность почти всякой деятельности, связанной с живой природой, значительно снижается, и результаты не соответствуют приложенным усилиям; в нашем случае это особенно касалось запланированных энтомологических исследований Гоффера.

Неопределенная позиция алжирской стороны проявилась и в том, что посольство Алжира в Праге долго не решалось выдать нам въездную визу. Уже кончалось лето, а с ним и наши надежды. Наступило последнее действие драмы, потому что через несколько месяцев кончался двухлетний срок действия рабочего плана договора, в который входила и наша экспедиция.

«Бой проигран, бойцы обратились в бегство», — говорит поэт о чем-то, вероятно, очень похожем на нашу тогдашнюю ситуацию. И я начал поспешно оформлять выездные документы в Югославию (я еще в начале года предусмотрительно запросил у банка валюту для поездки в Югославию), и в начале сентября все было готово для выезда в Загреб. Там меня уже ждал мой знакомый инженер Драганович из Хорватского института охраны природы, с которым мы вместе собирались изучить положение различных видов животных, находящихся под угрозой истребления, в излюбленном туристами Национальном парке на острове Млет. Все было великолепно подготовлено, и документы на выезд в Югославию лежали у меня «в кармане», и все же поездка расстроилась. Второго сентября из алжирского министерства информации и культуры пришла нота, которая хоть и не разрешала всех сомнений, но все же привела к тому, что алжирское посольство в Праге немедленно выдало нам требующиеся визы на трехмесячное пребывание в Алжире восьми участников экспедиции. Но к тому времени их осталось всего шесть, да и фамилии отчасти не совпадали с заявленными: одним не удалось получить отпуск, другим удалось, но лишь на первоначально запланированное весеннее время, а не на «неопределенное». Катастрофической была ситуация с ботанической программой. Она была разработана в основном для изучения тассилийских кипарисов. Сначала предполагалось, что руководить этой программой будет Марцел Рейманек, затем доктор Чванчара и, наконец, Вацлав Петржичек, ботаник из Государственного института охраны памятников и природы. Ему был обещан внеочередной отпуск, но в июле ему отказали в этом. Однако речь шла о проблеме охраны природы, которую алжирская сторона считала наиважнейшей, и потому заниматься ею я считал необходимым из принципиальных и престижных соображений. Когда почти «двенадцать пробило», проблема кипарисов была передана в руки Петра Шмерака, педагога по образованию. Поскольку предполагалось, что специализированные группы экспедиции будут работать в разных местах независимо друг от друга, я считал необходимым по причинам безопасности не оставлять никого одного, и в экспедицию включили его молодую жену Людмилу.

В общем, ситуация была во всех отношениях запутанной, и все, что я описал, — лишь отдельные примеры. Хотя посольство дало нам визы, посылающее нас министерство все еще колебалось, и я продолжал готовиться к поездке в Югославию. Но мне предложили такой вариант: одного или двух человек послать раньше, чтобы на месте выяснить, будут ли обеспечены нам необходимые условия для запланированной деятельности. Если эта первая группа пошлет из Алжира положительное сообщение, остальные вылетят через неделю.

Вот так расстроилась моя великолепно подготовленная поездка в Югославию; я спешно отправил в Загреб письмо с извинениями, и восьмого сентября мы вдвоем вылетели в Алжир. По дороге я беззаботно фотографировал с самолета интересные метеорологические явления с ощущением того, что все трудности уже позади. О нашем приезде было заявлено официально, значит, нас будут встречать; опись содержимого нашего багажа мы предъявили алжирскому посольству в Праге полгода назад, чтобы избежать малейших таможенных неурядиц.

Приземляемся. На аэродроме огромное скопление народа. Более часа мы пытаемся пробиться в зал для пассажиров, там мы застреваем надолго. Я безуспешно пытаюсь разглядеть по другую сторону баррикады доктора Керзаби. Наконец мы у стола таможенника, а с нами громада ящиков с материалами выставки и сумок со снаряжением для трехмесячной работы в пустыне. Таможенник пришел в ужас, наши специальные паспорта не произвели на него никакого впечатления, он призвал своего начальника, и тот все конфисковал. И вот мы очутились перед воротами аэропорта как сироты, которые никому не нужны и которых никто не знает. Все автобусы в город уже уехали, вместо них приближалась гроза. Рабочий день вот-вот кончится, и, если сейчас же ничего не предпринять, мы потеряем возможность что-либо исправить сегодня.

Наша деятельность в Алжире началась восемь лет назад автостопом, и им мы закончили сегодняшний день. Машина, пойманная у аэровокзала, направлялась к мэрии, и наш первый визит был к нашему знакомому инженеру Вацлаву Янсте. Отсюда мы связались по телефону с Керзаби. Он очень удивился. Шофер Саид (которого он послал к самолету с машиной) сообщил ему, что никто не прилетел. В общем-то я даже и не удивился тому, что Саид не узнал в этой толчее людей, которых никогда в жизни не видел; к тому же он уехал раньше, чем мы попали в таможенный зал. Теперь он приехал за нами в мэрию, но налет на аэропорт за конфискованным багажом из-за позднего времени пришлось отложить на следующий день.

Несмотря на все это, непохоже было, чтобы возникшие трудности были результатом чьего-то злого умысла! (наоборот, меня заверяли, что администрация Национального парка Тассили готова обеспечить нашу деятельность в Сахаре), и я послал в Прагу сообщение, которое ждали остальные четыре члена экспедиции, — что все в порядке и они могут прилететь следующим рейсом.

К их приезду действительно все было «в порядке»: в аэропорту, как и положено, их встречал директор Национального парка лично, таможенный контроль прошел гладко, и в город их отвезла присланная за ними машина. Я завидовал им немного, ведь мы целую неделю ездили в аэропорт ежедневно, пока нам не удалось наконец вызволить свой багаж из таможни — всего за день до прилета второй группы.

На этом организационные трудности не кончились, но я уже отвел им много места в книге и не буду продолжать этим заниматься хотя бы потому, что вряд ли это кого-либо особенно заинтересует, да и произошли более важные события.

Еще до отъезда из столицы на юг прошли переговоры по поводу фильма «Следы на песке». Старый сценарий 1970 года, лейтмотив деятельности третьей экспедиции, стал на этот раз основой сотрудничества с алжирской киностудией; правда, главный оператор несколько сомневался, стоит ли браться за такую отвлеченную тему, но потом дал себя убедить в том, что из этого можно сделать что-то, чего в Алжире еще не было.

Теперь уже у нас была группа документалистов ил Четырех человек (прибавился оператор с ассистентом), и кроме запланированных фотосъемок снимался также и фильм.

Базой нашей экспедиции стало здание администрации Национального парка Тассили, откуда отправлялись отдельные экспедиции, иногда на один день, иногда на десять и дольше, так что члены разных групп порой неделю, а то и больше не видели друг друга. Прямо противоположное тому, что происходило в предыдущей экспедиции, когда мы путешествовали все вместе в одной машине. И это было к лучшему. Тогда на нашей общей передвижной базе разница интересов была постоянным источником трений. Если ихтиолог требовал остановиться около ничем не примечательной для остальных лужи и долгие часы вымачивал в ней свои сети, то остальным в это время нечем было заняться, и они не просто скучали, а представляли себе, куда бы успели за это время доехать и что сделать; снова доберемся до цели сегодняшнего путешествия в темноте, и невозможно будет по следам найти подходящее место для ловушки грызунов…

Такие и подобные мысли обуревали остальных, пока один работал. А если бы мы не остановились у этой лужи, ожесточился бы ихтиолог. Тогда это было неразрешимо, теперь этих проблем не стояло. Каждый занимался своим делом, никого не задерживал и никому не мешал.

Вступительные кадры фильма «Следы на песке» по сценарию назывались «Вода — основа жизни». Идея эта всем нравилась, но как воплотить ее в образ здесь, у Джанета, никто не представлял. Великолепная мысль пришла Гофферу — он посоветовал обратить внимание на гельту Ифри, облюбованное им и его коллегой Дворжаком с 1972 года место сбора насекомых.

Гельта у селения Ифри расположена в широкой плоской долине примерно в десяти километрах от оазиса Джанет. Она имеет слегка прогнутую и очень удлиненную форму: ширина ее около десяти метров, длина почти в 10 раз больше. У северной оконечности гельты начинаются заросли высокого тростника и тамариска и тянутся на север от гельты на несколько сот метров; такие же заросли окаймляют гельту по берегам, особенно с востока; здесь было любимое место охоты Гоффера. Примерно в ста метрах к югу долина частично перегорожена отвесной скалой; туда мы и направились прежде Всего. Взобравшись с камерой наверх, мы увидели под собой как на ладони искомый образ — «Вода — основа жизни». Вокруг озерца простирался зеленый ковер буйной растительности. Но не слишком далеко. За границами проступающих на поверхность подземных вод образ резко менялся на прямо противоположный: раскаленный песок, волны дюн до самых гребней голых скал, растрескавшихся от дневной жары и ночного холода, грубо обтесанных песчаными бурями до причудливых форм какого-то неземного, космического тела.

С такого расстояния мы могли в первых кадрах фильма показать лишь контраст мертвой пустыни и скопления растительности около гельты. Чтобы продемонстрировать взаимосвязь воды и жизни и на животных, мы вернулись к заводи, отсняли жаб, бросающихся в воду при малейшей тревоге, мелких птиц, летающих над поверхностью вод, и пестрых стрекоз, садящихся на камыши вокруг нас. Пока мы подыскивали в зарослях тамариска место для съемок, перед нами внезапно взлетела до невероятности огромная для здешних мест птица, перелетела гельту и скрылась в скалах над ее западным берегом. Это была серая цапля Ardea cinerea.

Кого только здесь нет, на этом небольшом клочке «прощания с водой» в пустыне! Все это можно было увидеть ранним утром, прежде чем сюда пригонят свои тощие стада пастухи из близлежащего поселения Ифри; мы решили соорудить укрытие, чтобы не пугать птиц.

Укрытие? Проблема решалась легко — строительного материала вокруг хоть отбавляй. Мы бросились в заросли тростника — и через два часа укрытие готово. Постройка не была, конечно, образцом искусства, но цели своей служила. Мы сделали две «бойницы» для одновременной съемки кинокамерой и фотоаппаратом.

На другой день мы отправились в путь необычайно рано, остановили машину в полукилометре от нашего наблюдательного пункта и под прикрытием камыша доползли до него. Там мы прильнули к своим аппаратам и начали ждать.

Над горизонтом вместо занавеса поднялось солнце и озарило скалы над гельтой. Лучи, отражаясь от скал, освещали укромные уголки густых зарослей на восточном берегу. Камыши тихонько дрогнули, и на сцену выступил первый претендент на главную роль, но это оказался совсем не тот, кого мы ждали. К нашему удивлению, на берегу стояла молодая кваква (Nyctlcnnu nycticorax) — представительница здешних крупных подо плавающих птиц. Она пытливо заглянула в воду в ш мерла; потом быстро и ловко выловила добычу и проглотила ее. Мы не успели рассмотреть, что это было. Тотчас же рядом с нашим укрытием появилась маленькая, невероятно подвижная птичка-гномик — кулик-воробей (Calidris minuta) — и побежала по берегу, вытягивая из трясины длинным клювиком мелкую живность. Камера тихонько жужжала и пожирала один за другим ролики кинопленки.

— Смотри, Бен, вон там, — зашептал я на ужасном французском в ухо оператору как можно тише и одновременно как можно отчетливой. В южной части гельты наконец показалась самая величественная фигура первой сцены фильма — наша вчерашняя знакомая, серая цапля. Почти тут же рядом с ней (на три метра ближе к нам) из зарослей тамариска вышел ослик, чтобы напиться. Цапля внимательно осмотрела его и, убедившись, что человека с ним нет, спокойно осталась на месте (от людей она улетает). Пока Бен направлял на нее камеру, из-за поворота гельты появились две серые утки Anas strepera и вплыли в кадр. Над ними кружилась целая стая мелких птиц. Одним словом, начало фильма удалось на славу, и мы успели сделать все как раз вовремя.

Вскоре к гельте начали медленно стягиваться пастухи, и парад окончился. Крупные птицы исчезли, будто бы их вообще не было, а из мелких осталась пара сироток. В том, что это был с их стороны верх неосторожности, нас заставили убедиться чуть позже мальчишки с рогатками.

Если бы я не был здесь при восходе солнца, я едва бы поверил в то, что в здешних зарослях скрывается такое множество птиц. Нельзя ли сделать здесь еще что-либо кроме вступления к фильму? В тот же день, в полдень, я разговорился с туристом из Дании; он спросил меня, не знаю ли я какие-либо здешние достопримечательности кроме этих доисторических рисунков. Он с досадой говорил о местных проводниках и их односторонней подготовке; все, что они могут, — это водить людей от одной наскальной росписи к другой; он посмотрел уже сотни таких рисунков, и с него достаточно; здесь наверняка можно найти массу других достопримечательностей, которые иностранец может обнаружить только случайно и только избавившись от проводника и от экскурсионной группы. «Знаете что? Пойдемте завтра с нами рано утром к гельте», — предложил я ему. Он пошел, залез с нами в камышовое укрытие, отснял на две цветные пленки все, что здесь увидел; потом мы показали ему в окрестных песках, как по следам найти рогатую гадюку, — и он был в полном восторге. Он готов был ходить с нами каждый день.

И я был доволен: для меня это был «опытный образец» туриста, и он полностью подтвердил мои предположения, на которых я потом построил концепцию проекта создания «охраняемой территории Ифри». О чем в нем говорилось? О том, чтобы сохранить жизнь в этом месте «возврата в прошлое» Сахары, помочь местным жителям да и, собственно говоря, самим туристам. Избавить птичий мир гельты от угрозы истребления и беспокойства; построить более совершенный наблюдательный пункт с крытым подходом и предложить постоянно растущему числу туристов кроме обязательных рисунков ознакомиться также с жизнью обитателей островка воды в пустыне. Жители Ифри могли бы получить источник немалых доходов как проводники и хранители территории; они могли бы организовать продажу традиционного чая и открыток с изображением птиц, населяющих гельту; со временем можно было бы устроить прокат биноклей и фотоаппаратов с телеобъективом и продажу пленок. Ради успешной торговли местные жители сами стремились бы к тому, чтобы птиц в гельте было как можно больше и чтобы они не были пугливы. В основе лежал бы тот же принцип, что и в создании процветающей гостиницы в «Обезьяньей долине» над Блидой, где начинала свое странствование наша вторая экспедиция. Добрый пример легко становится образцом для подражания, и охрана местной фауны принесла бы позднее успех и в других местностях.

Труднее всего оказалось снять ту часть фильма, где показываются типичные представители сахарского животного мира, их приспособляемость к экстремальным условиям жизни в пустыне, характерные жизненные проявления, а также опасность, которую несут деятельность человека и наступление цивилизации. Животное не скала и не растение. Оно не ждет и не желает действовать по сценарию. Животных надо не только найти, но и поймать, потом хотя бы немного приучить их переносить присутствие людей. Ценным пособием для съемок оказались несколько пластин из плексигласа, воткнутые в песок, — что-то вроде импровизированного террариума и одновременно киноателье, в котором мы моделировали нужную среду из камней, песка и кустиков. Вот в такие созданные нами и огороженные (чтобы животные не сбежали) кулисы мы сажали одного или нескольких животных и упрашивали их продемонстрировать, как они роют укрытие, ловят добычу, сбрасывают шкуру и так далее. Кроме «сухого» у нас еще было «водное» ателье — кювета, на стенке которой монтировался штатив.

Лишь временами я видел работу других групп. На самом большом рабочем столе в административном здании Национального парка Тассили были размещены стеклянные чашки для проращивания семян тассилийского кипариса, собранных на территории парка в шестистах метрах выше. Одновременно проводились эксперименты по посадке черенков. Каждый входящий в комнату прежде всего бросался к столу и нетерпеливо осматривал семена: пустили росток или нет? Ожидание было томительно, оно продолжалось уже больше месяца, а все еще ничего не проросло. Пока однажды, а точнее, на сорок четвертый день не появился первый росток, а затем постепенно и остальные. Потом мы перенесли проросшие семена в небольшую импровизированную оранжерею во дворе, защищенную от прямых солнечных лучей стенами из тростника, а от высыхания — пластиковой пленкой. Первый шаг, сделанный нами в деле охраны тассилийских кипарисов, принес удачу.

1975 год даже для Сахары был засушливым, дождь не шел и в горах. И так уже несколько лет, а теперь начали сказываться разные неприятные последствия. Экскурсии по территории Национального парка Тассили пришлось ограничить и некоторые трассы исключить из программы, поскольку на всей территории остался один-единственный постоянный источник воды — сефарская гельта в глубокой расщелине скалы. Все остальные источники воды высохли, и только кое-где в местах бывших гельт можно было выкопать яму и после долгого ожидания собрать медленно просачивающуюся воду. Вот и пришлось нам сократить ту часть программы, которую надо было проводить непосредственно на территории парка.

Недостаток воды (в сочетании с другими обстоятельствами) вызвал и более серьезные последствия. Гоффер провел сравнение распространения и состояния на сегодняшний день зарослей тамариска в долине, протянувшейся от оазиса Джанет до гельты Ифри, и констатировал, что на большей части территории уничтожена половина той растительности, которая была здесь в 1972 году, то есть всего три с половиной года назад. Растительность погубило главном образом чрезмерно развившееся скотоводство и использование дерева как топлива. Директор парка Керзаби предложил провести беседу с местными жителями, которые своим безрассудным уничтожением оставшейся растительности сами себе «роют могилу». И действительно удалось собрать «митинг», и предостерегающая речь Гоффера была переведена на тамашек — язык туарегов. Его предостережения выслушали внимательно и с пониманием, но решение представленной проблемы, конечно, требует усилий административных органов. Стада домашних животных (верблюдов и коз) нельзя увеличивать неограниченно, а в период засухи их надо, наоборот, уменьшать до минимума. Вместо традиционных домашних очагов, в которых сжигается растительное топливо, нужно популяризовать газовые плитки (природного газа в Алжире избыток). Необходимо также как можно скорее? найти нетрадиционные источники питания для увеличивающегося населения, если общество хочет, чтобы природные источники не иссякли совсем… Конечно, решать такие проблемы в центре Сахары сейчас трудно, но, если им вовремя не уделить должного внимания, завтра они могут оказаться уже неразрешимыми; одним из возможных путей как раз и является охрана природы и коммерческое использование ее растущим туризмом по образцу, описанному для гельты Ифри.

Главной целью экспедиции было исследование каньона Игерир, куда мы направлялись, но так и не попали из-за недостатка времени в 1973 году.

Теперь ситуация была обратной — нам пришлось исключить из программы Имигроу; для легких вездеходов (японские «тойоты») это оказалось рискованным, и вдобавок ни один водитель в Джанете эту трассу не знал. Мы с благодарностью вспоминали нашу «Татру» и нашего проводника в экспедиции 1973 года Вантити— тогда мы даже не поняли, что осуществили в принципе невозможную поездку.

Каньон Игерир — один из «притоков» Имигроу и в отличие от безлюдной Имигроу с незапамятных времен достаточно густо заселен. То, что обозначено на карте как «оазис Игерир», в действительности представляет собой шесть селений — Эдарене, Игерир, Каден, Эджеф, Агреме и Теламил. Большинство из них, однако, вымирающие— плодородность почв уменьшается, люди покидают их, много нежилых строений. В последнее время надежду на оживление подает туризм, который, как ни удивительно, проникает даже сюда через ужасное, идущее через скалы тридцатикилометровое ответвление дороги от трассы Иллизи — Джанет. «Тойота», которая привезла сюда нашу киногруппу, выдержала только дорогу в один конец и при парковании у нашего «отеля» (пустой каменной хижины со свежим песком на полу) навсегда испустила дух. Только позднее я смог оценить должным образом это счастливое обстоятельство, которое растянуло наше пребывание здесь, рассчитанное по плану на пять дней, на десять. Водитель «ковырялся» в машине целый день, пока не сдался. Тогда я нанял проводника, двух верблюдов и отправился в тридцатикилометровый путь к главной или, лучше сказать, единственной «настоящей» тассилийской «дороге». Как мы потом убедились, нам посчастливилось — мы поймали машину до Джанета на следующее же утро. Дальше пришлось организовывать спасательную и ремонтную экспедицию, благодаря которой и произошли самые ценные открытия в Игерире.

База наша располагалась в Эджефе; здесь соединяются два небольших каньона, давая начало И^гериру. Юго-западная ветвь к Кадену и Игериру короткая, плоская и широкая, в основном песчаная; юго-восточная — значительно уже, с гладким, обработанным текущими здесь потоками в период сахарских дождей скальным дном. Некоторые гельты в русле были глубокими и большими и представляли собой изолированные резервуары, соединяющиеся с другими только подземными водами; иногда между этими заводями протекал соединяющий их ручеек. Самая большая глубина оказалась в гельте Ауарит — одиннадцать метров. Температура воды на поверхности была в середине октября в полдень 28 °C; в полуметре от поверхности — 21,5; на больших глубинах температура практически не отличалась от этой, суточные колебания здесь не чувствовались.

Всюду в гельтах было огромное множество рыб — усачей Barbus biscarensis и Barbus deserti. Бен договорился с местным парнем, рыбаком, чтобы он раздобыл нам для фильма «капитальный экземпляр»; не прошло и минуты, как он получил экземпляр более полуметра в длину. Рыбы здесь, очевидно, вырастали до больших размеров, чем в Имигроу.

Постепенно мы проникали во все более отдаленные уголки этого узкого, замкнутого мира. Первую, двухдневную экскурсию мы совершили в Эдарене — необыкновенно живописное селение в устье юго-восточной ветви каньона. Возможно, самой большой местной достопримечательностью были виноградники; сбор винограда давно закончился, но Бен раздобыл целый мешок изюма.

Попадались нам, само собой разумеется, и интересные представители фауны. Ярмиле удалось поймать тонкую змею более метра длиной, которая тут же ее укусила. Так как никаких последствий не было, без дальнейших исследований стало ясно, что это неядовитая змея — но больше я о ней сказать ничего не мог. Никто в наших предыдущих экспедициях змей подобного вида не встречал, и даже после возвращения домой мы не смогли ничего разузнать о ней — кроме того, что это, вероятно, полоз Coluber.

Достопримечательности здешней природы были сосредоточены главным образом в части каньона, лежащей между селениями Эдарене и Эджеф. Из водоплавающих птиц, летающих над гельтами, нам удалось поймать африканского лапчатонога (Podica senegalensis), которого по снимку определил доктор Доброрука.

В одной из боковых щелей каньона бегали «акауки». Но что означает это туарегское «акаука»? Это что-то пугливое, размером больше гунди (Ctenodactylus), издали напоминает сурка. В наши ящички-ловушки «это» ни разу не попалось. Единственная надежда была на длинный телеобъектив — и только после возвращения мы определили по фотографиям, что акауки — это даманы Procavia ruficeps.

Даманы лишь на первый взгляд кажутся «обыкновенными» животными. В действительности, хоть в это и трудно поверить, эти самые маленькие копытные дальние родственники слонов.

Однако некоторые загадки здешней фауны так и остались нерешенными. Две из них касались животного мира узкой гельты — три метра шириной и километр длиной — в мини-каньончике с отвесными, в основном неприступными стенами, где в пяти метрах от края каньона была вода. Первая загадка явилась мне издали на один миг — по воде проплыло что-то напоминающее одновременно ондатру и выдру, потом погрузилось в воду. Все дальнейшие поиски и выслеживание из засады ни к чему не привели.

Другой фантом был хоть и невидимым, но зато отлично слышимым. Он получил временное, рабочее название «верещалка тростниковая». Звуки шли нерегулярно, но почти непрерывно из островка густого тростника на дне небольшого каньона длиной около двадцати метров, разрезавшего водную поверхность гельты на две части. «Верещалка» была где-то совсем рядом с нами, но густые высокие заросли скрывали ее. А вдруг это верещит еще один забытый «последний» сахарский крокодил? Мы залегли на краю откоса и полчаса не отрыва, ли взгляда от этих джунглей. Звуки были все те же и шли из одного и того же места. Наконец я высмотрел в скальной стене выступы и упоры, по которым можно спуститься на самое дно; как раз только в этом месте у края оно было сухим. «Верещалка» находилась едва ли в полутора метрах от меня и продолжала весело верещать, но, как только я попробовал раздвинуть тростник, стрекот прекратился и я ничего не увидел. Пробраться сквозь эти болотные заросли без мачете оказалось невозможным. Я застыл на месте, и через минуту стрекот возобновился. Я шевельнулся — стрекот умолк. И так снова и снова, до отвращения. Из-за недостатка времени пришлось отложить разрешение загадки «верещалки тростниковой» до следующих экспедиций.

Когда мы отсняли самые необходимые, базовые, дающие общее представление кинокадры и документальные кадры, я «взял отгул», чтобы наконец удовлетворить свое непреодолимое желание отправиться вниз по каньону, туда, где в двадцати километрах сходятся каньоны Игерир, Тассет и Массине и дают начало Имигроу. В последнюю минуту ко мне решила присоединиться Ярмила.

Дорога шла от базы Эджеф вдоль предполагаемой «гельты последнего крокодила». Это была средних размеров заводь, глубиной четыре метра, тянущаяся широким тростниковым болотом и зарослями тамариска до следующего оазиса, вернее, до небольшой группы строений, называемой Агреме. Справа стекала со склона железистая минеральная вода. Здесь каньон резко менял направление с северо-восточного на западное, а затем на северное. На повороте стояли странные развалины — остатки крепости еще со времен турецкого нашествия на Северную Африку.

Дальше каньон вел к последнему оазису — Теламил с великолепным источником ржаво-рыжей минеральной воды. Как раз в это время местные жители занимались своим излюбленным и абсолютно бесполезным и губительным для этих мест развлечением — выжиганием. Они не только избавлялись таким образом от сухой травы и засохших кустов, но и губили огнем старые пальмы. Мы удалились уже на два километра от оазиса, когда огонь разгорелся так, что каньон заполнился густым дымом и до нас долетел приносимый слабым ветром пепел с сажей. А в оазисе могучие языки пламени вздымались высоко над кронами пальм.

Эту страсть выжигания мы всеми силами стараемся искоренить и у нас, хотя последствия ее для нашей природы не столь губительны, как для Сахары. Здесь это просто самое радикальное средство создания и расширения пустыни в оставшихся островках зелени и жизни. Я уже перестал удивляться тому, что все меньше остается в Имигроу населения из-за потери плодородности возделываемых и используемых земель. Если ведение местного хозяйства находится в зависимости от таких губительных привычек, результат не может быть другим, несмотря на то что здесь по сахарским условиям на редкость много источников воды. Ограничение выжигания — бесспорно первоочередное условие охраны здешней природы.

За оазисом Теламил плоское дно каньона на протяжении нескольких километров представляло собой голые скалы. И здесь, как между Эдарене и Эджефом, вода текла по довольно маленькому каньону, местами настолько узкому, что можно было его перепрыгнуть. Но впереди вырисовывалась новая зона буйной растительности; на краю ее стояло жилище единственного здешнего обитателя. Место это называлось Азариф.

Постепенно мы проникали в великолепный дикий край. Ветвящийся водный поток и разнообразие растительности создали необыкновенные по своей прелести уголки с небольшими, невероятно чистыми хрустальными озерцами и мелкими водопадиками; камни в воде украшали филигранные волнистые сталагмиты. Каскады озер и образующие их плотины поросли сочной зеленью, в которой преобладали мхи. В душу мою закралось «страшное подозрение» — не нашли ли мы Плитвичские озера[5] в Сахаре? Действительно, плотины были из травертина[6], и все здешнее водное великолепие появилось в наше время тем же способом, как и знаменитый каскад природных плотин в югославском Национальном парке — Плитвичские озера. Это замечательное явление природы, поскольку подобные геологические явления созданы биохимическим процессом.

Появление травертина — достаточный довод для принятия охранных мер и в богатых водой областях; а в таких исключительно засушливых местах, как Центральная Сахара, где каждый источник воды является редкостью, заслуживающей охраны, тем более должен быть окружен вниманием и заботой каждый уголок с «живым» травертином.

Пока я восторгался травертиновыми экспонатами, Ярмила приходила в восхищение от рыбок в заводях. Кроме усачей Barbus, которыми изобилуют все гельты, здесь были и представители семейства цихловых — даже два или три вида. Поймать удалось только тилапии вида Tilapia nilotica и Tilapia zilli, известные уже по Имигроу как самая большая ихтиологическая редкость, — местами их тут оказалось великое множество. Третий вид я смог лишь запечатлеть на фотографиях, к сожалению, по ним удалось только установить, что это какой-то совсем новый вид, который мы не встречали даже в предыдущей экспедиции в Имигроу.

Азарифский участок каньона Игерир, право же, не напоминал нам ничем, что мы в центре Сахары. Тут даже росли грибы! Я вспомнил оператора нашего фильма: сколько он истратил пленки на кадры, почти ничего не стоящие по сравнению с тем, что можно было снять здесь! Что-то надо предпринять — сегодня дальше не пойдем, быстрым шагом мы еще сегодня должны успеть вернуться на базу, хотя дойдем в темноте; но в каньоне не заблудишься. Завтра найдем пару осликов, погрузим камеру, пленку, запасы… только бы не приехала раньше времени спасательная экспедиция, которая должна отремонтировать машину и «высвободить» нас отсюда.

Мы успели «тютелька в тютельку». Она приехала к нам через несколько часов после того, как мы ушли из Эджефа, где, как они думали, мы с нетерпением их ожидали. Найти нас было невозможно, но предполагалось, что не позднее вечера мы вернемся. Они нашли нас только на третий вечер, но даже их недовольные лица не могли омрачить нашей радости от того, что мы успели за это время сделать. Если что и заслуживает в Тассили охраны, так это область Азариф в каньоне Игерир, и снятый нами кинодокумент может значительно этому помочь.

Мимоходом, даже в Азарифе, где живет единственный житель, мы собрали немало доказательств уничтожения окружающей природы. Выжженные земли, покрытые обуглившимися остатками растительности, озерца, загрязненные пеплом сожженного тростника, травертиновые плотины, пробитые человеческой рукой просто так, забавы ради.

Азарифская часть каньона протянулась примерно на два километра. В заключение нашей второй рабочей экскурсии мы попытались заглянуть за «конец живого мира». Многочисленные водные потоки постепенно исчезали, уходили под землю, и только несколько заводей обозначали направление, в котором они текли. Дно каньона покрывал все утолщающийся слой наносного песка, а дальше к северу уже не было не только гельт, но и следов какой-либо растительности. По словам туарегов, воды снова выходили на поверхность в Имигроу; только в периоды сильных ливней и «паводков» обе водные системы соединялись, и то лишь на короткое время.

Вот почему популяция крокодилов была в последние столетия разделена на две изолированные группы. Европейская цивилизация, представленная воинскими гарнизонами, шла с севера, с базы Форт-Полиньяк (Иллизи). Можно предположить, что крокодилы в Имигроу исчезли раньше, чем последние могикане в Игерире, судьбу которых, вероятно, решило расположение гарнизона в Форт-Шарле (Джанет) и еще более близком Форт-Гардель (Зауаталлаз), откуда до Игерира «всего» сто километров. Сейчас здесь ситуация такая же, как и во времена упомянутого второго этапа колонизации: Джанет стал административным центром, базой для проникновения в Тассили туристов и исследователей. Игерир сегодня доступнее, чем Имигроу.

И снова я задумался о крокодилах, когда стал набрасывать проект создания игерирской резервации. Конечно же, я уже не надеялся найти «забытых сироток» (не примите, пожалуйста, всерьез шутку о «верещалке тростниковой» по дороге в Эдарене), но оставалась еще проблема, к которой следовало определить свое отношение: стоит ли пробовать обновить популяцию подсадкой экземпляров, привезенных из других мест?

Уничтоженную, приспособленную и, вероятно, уже измененную популяцию ничем заменить, конечно, нельзя. С точки зрения генетики это будет только замена, или, как говорят яростные противники таких экспериментов, фальсификация, генотипов. Так что же, мы можем природу только обеднять и не должны пробовать ее обновить или обогатить? Объективного риска нарушить экосистему и существующее биологическое равновесие привнесением чуждого элемента и уничтожением автохтонных видов (как было с кроличьей эпидемией в Австралии и уничтожением всех пресмыкающихся после подселения мангуст на острове Млет) — этого в случае подсадки крокодилов в Игерире не приходилось бояться. Скорее следовало опасаться, что они не приживутся в местных условиях. Однако если уж игерирская резервация должна быть создана для процветания природы и местных жителей, то в здешних условиях меры по охране природы можно проводить за счет средств, полученных от туристов, открыв для них некоторые части заповедной территории, — на дотации полагаться не приходится. А что здесь предложить туристам? Азариф — область слишком «хрупкая» (и, на счастье, отдаленная), ее, наоборот, надо объявить закрытой «зоной тишины», служащей только науке. Туристам можно «продать» вид на историческую достопримечательность — развалины турецкой крепости в Агреме, аграрный курьез— сахарские виноградники в Эдарене; своеобразные виды ландшафта и возможность увидеть — если повезет— водоплавающую птицу или пугливого дамана на экскурсионных тропах.

Игерир в культурно-историческом отношении вряд ли может соперничать с Национальным парком Тассили и его наскальными фресками, хотя и здесь они иногда попадаются на плоских стенах каньона. К тому же это еще более труднодоступная область. Прежде всего он будет привлекать любителей достопримечательностей природы, но стоило бы предложить что-либо привлекательное и для туристов с различными интересами.

Крокодил — животное эффектное, а в центре Сахары это просто диковинка. Лучше всего было бы поселить экземпляра три в относительно изолированную «гельту последнего крокодила» в непосредственной близости от Эджефа, куда легко добраться. Большую часть дня (особенно в более холодные периоды, когда туризм в Сахаре достигает своего апогея) крокодилы проводят на берегу, греясь на солнце. Если их не преследовать и не пугать, они легко привыкают к людям; а если бы служитель резервации их еще и подкармливал, можно было бы в полном смысле слова их приручить и демонстрировать туристам. Одновременно этот эксперимент по адаптации представлял бы интерес и для биологов.

Если бы крокодилы прижились, начали размножаться и чрезмерно распространяться, то разрешение отстрела или отлова их за соответствующую плату приносило бы дополнительный доход резервации. Так что доводы для подселения крокодилов найти можно, останется вопрос безопасности. Из истории первоначальной популяции случаи нападения крокодилов на человека неизвестны; крокодилы двухметровой длины (большие здесь не вырастали), видимо, не такие агрессивные. А если бы вдруг здесь появился чрезмерно крупный экземпляр, притом представляющий опасность, его легко было бы устранить в любой момент.

Последняя поездка нашей киногруппы состоялась к восточному и юго-восточному предгорью Ахаггара, самому безлюдному краю сахарского Юга. Мы хотели попробовать поискать крупных животных, особенно аддакс-антилоп (Addax nasomaculatus). С нами был лучший из джанетских проводников, чувство ориентации которого приводило меня в изумление, хотя я уже кое-что повидал в Сахаре. Наши поиски, можно сказать, были и напрасны, и в то же время превзошли все ожидания. Мы видели много следов не только газелей, но и антилоп, которых искали. Особой наградой были следы целого семейства гепардов — двух взрослых и трех детенышей. Найти эти следы, однако, нам удалось в местности со скальным грунтом, где сохранились лишь небольшие островки грубого скального песка, — и все попытки пойти по следу были обречены на неудачу. И со съемками антилоп было то же самое — мы даже не видели их. Единственная газель, которую мы спугнули, скрылась от киноаппарата в непроходимом лабиринте скал.

И все же поездка принесла нам более ясные представления о современном положении крупных животных. Антилопа аддакс в Восточном Ахаггаре существует до сих пор, хотя на всей территории Алжира этих животных, очевидно, осталось не более десятка. Как ни удивительно, здесь пока есть гепарды. Но как долго они еще здесь будут? Даже в таком удаленном краю, куда добираться надо не менее двух суток вездеходом с какой угодно стороны (от Джанета в Тассили или от Таманрассета в Западном Ахаггаре), у одного из источников мы обнаружили добротное охотничье укрытие. У водопоя как раз была многочисленная стая, а по небу кружили два гигантских хищника — против света распознать их не удалось. Однако было очевидно, что даже в центре Сахары уже нет такого места, где бы животные могли чувствовать себя в безопасности перед выстрелами браконьеров.

Возвращение в столицу Алжира прошло под знаком злополучной выставки, что была оформлена на средства министерства культуры ЧССР как дар Алжиру. Сначала в таможне аэропорта на нее наложили арест на неделю, да и потом ей везло не больше.

Но все кончилось хорошо. Наш постоянный доброжелатель господин Магиут предоставил нам возможность устроить двухнедельную выставку после окончания нашего путешествия на юг, перед возвращением в Европу. Выставка имела успех, который подтвердил, а кое в чем даже превзошел все мои ожидания. Толстая книга записей была заполнена еще до окончания выставки. В ней было много похвал, но они казались мне не столь важными, как, например, такие высказывания: «…а что, мы сами не способны позаботиться о сохранении находящихся под угрозой гибели богатств нашей природы? Не стыдно ли, что обращать наше внимание на это приходится иностранцам?» «Отлично, — думал я, — так держать!» Нам удалось «раздразнить» алжирцев; пусть разозлятся и примутся за дело сами, а мы послезавтра уже отбываем домой. Все, что необходимо сделать, за них никто сделать не может. Мы могли оценить, посоветовать, порекомендовать подходящий способ и побудить к активным действиям. Кажется, последнее удалось сделать именно выставке.

Наша программа под общим и упрощенным названием «Экспедиция Сахара» была первым успешным деловым вкладом Чехословакии в благородное дело международного сотрудничества по охране природы, и притом вкладом сразу в несколько областей. Заслуги принадлежат многим людям, не жалевшим для доброго дела ни времени, ни сил, ни средств.