Салон "Забвение"

Глава 3. ДОМ

Сердце Кэла едва не выскочило из груди, к горлу подступил комок. Он недвижно замер на пороге, а когда наконец решился осторожно выглянуть наружу, обнаружил, что коридор пуст — только в дальнем конце выписывала кренделя нетрезвая парочка, очевидно, направляясь к себе в номер. Кэл с опаской вышел из комнаты и, закрыв дверь, набрал на панели комбинацию, показывающую, что номер он освобождает.

А с чего он вообще так переполошился? Конечно, нервы человека, потерявшего память, расшатаны, но не ощущает ли он подсознательно за собой вину — и гораздо более серьезную, чем думал раньше.

Из бара по-прежнему доносился шум, но теперь Кэл прошел мимо. Выйдя из отеля, он подождал, пока глаза привыкнут к яркому свету, затем Винсент указал ему дорогу, и Кэл зашагал к транспортной трубе.

Народу на улицах прибавилось; лица у всех были на удивление сосредоточенные, и ни одно не показалось Кэлу знакомым. Прохожие подозрительно косились на его грязную одежду, однако никто не сказал ни слова. В витринах демонстрировалось личное оружие, киноафиши, домашняя мебель, но ничто не натолкнуло Кэла на новые воспоминания. Названия магазинов были по преимуществу индейскими, например «Оружие Киллапата» или даже «Могиканские Мокасины».

По пути ему попались еще три бара и одна церковь. Из церкви доносились завывания прихожан, однако располагалась она совершенно по-идиотски — напротив аптечной лавки, которая явно специализировалась на наркотиках для поднятия настроения. Ни у кого из встречных Кэл не заметил наручного компьютера, но некоторые тем не менее оживленно беседовали с кем-то невидимым.

— Долго еще идти? — спросил Кэл у Винсента. Он уже начал уставать.

— Считанные микроны. Вход прямо по курсу.

Станция действительно оказалась совсем рядом. Вместе с другими пассажирами Кэл вошел в облицованный гранитом переход. Шагов через двадцать солнечный свет сменился рассеянным искусственным освещением, и Кэл очутился на пятидесятиметровой платформе, по обе стороны которой тянулись рельсы магнитной подвески. Здесь было гулкое эхо, а из черных провалов туннелей тянуло холодом. Платформа, как показалось Кэлу, была вырезана из цельного куска гранита. Следуя указателю, он перешел на нужную сторону и стал ждать поезда.

Дом. Хорошее, теплое слово, в которое каждый вкладывает свой, особенный смысл. Но убежище из камня и стекла в центре одного из континентов Дедала не значило для него ровным счетом ничего. Те несколько образов, которые всплыли у него в голове, относились к Атланте; голос сестры из соседней комнаты предупреждал его, что он опаздывает. Опаздывает… Теперь чувство времени было нарушено, так же, как и представление о собственном доме.

Из темноты без единого звука выскочила длинная Цепочка ярко освещенных желтых вагончиков. Вслед за тремя женщинами Кэл вошел в вагон и уселся. Негромкий шелест вентиляционных систем заглушал разговоры. Кэл огляделся — к счастью, представителей правопорядка в вагоне не было — и внимательно изучил схему.

Состав мягко тронулся с места и стал быстро набирать скорость. В деревушке Гринвич поезд делал четыре остановки. Винсент подсказал Кэлу, на какой ему удобнее выйти, и он нажал соответствующую кнопку.

Затем Кэл еще раз осмотрелся и поймал на себе взгляд одной из тех женщин, что зашли в вагон вместе с ним. Он улыбнулся ей; она ответила улыбкой и вновь повернулась к своим попутчицам.

Изредка до него долетали обрывки фраз — разрозненные и бессвязные, но ему показалось, что в разговоре слишком часто упоминались наркотики. Озадаченный, Кэл нахмурился: орбитальная станция не то место, где нужда в наркотиках может быть особенно сильной.

Через восемь остановок он вышел из вагона, поезд двинулся дальше, а Кэл по наклонному переходу выбрался на поверхность.

Густая трава доставала почти до колен; Кэл поискал взглядом Мачу Пикчу и с удивлением обнаружил, что город на самом деле довольно далеко. Отсюда он казался не более чем смутно различимой грудой валунов на склонах холма.

— Куда теперь, Винсент? — От станции веером расходились шесть дорог, снабженных каменными указателями с названиями. Дороги были покрыты каким-то темно-коричневым материалом, отличающимся гладкостью и исключительной упругостью.

— Лонгфеллоу, — подсказал Винсент.

Невысокие холмы оживляли пейзаж, делая его почти совершенно земным; повсюду в беспорядке были разбросаны домики. Слева хорошо просматривался край континента, соприкасающийся с «окном», в обшивке Дедала.

Навстречу ехал на велосипеде веснушчатый мальчишка лет восьми; на повороте он не рассчитал силы Кориолиса и чуть было не протаранил Кэла.

— Извините, — равнодушно бросил мальчишка.

Больше по пути к тому дому, который, если верить Винсенту, был его собственным, Кэлу никто не встретился. Борясь с растущим беспокойством, он шел по узкому тротуару. Где-то в глубинах памяти зашевелилось какое-то неясное воспоминание, затем это чувство прошло. Дом оказался точно таким же, как и соседние: прямоугольные окна по всему фасаду и покрытые искусственным камнем стены.

Интересно, где сейчас Никки? Кэл в нерешительности замер перед дверью. Наконец он решился приложить большой палец к белой панельке над входом, и дверь мягко скользнула в сторону.

Дом оказался меньше, чем выглядел снаружи. Две спальни. Скромная ванная комната. Вдоль кухни — полукруглый прилавок в пояс высотой. В гостиной стоял стол, несколько симпатичных мягких кресел, керамические вазы с цветами и компьютер.

В доме не было ни души, и Кэл вздохнул с облегчением. Есть хотя бы время привести себя в порядок, почистить одежду и хоть немного освоиться в собственном жилище до прихода жены.

Кэл бросил взгляд на экран Винсента — одиннадцать часов. Вероятно, Никки сейчас на работе.

В стенном шкафу Кэл отыскал комплекты чистой одежды и, выбрав один, отправился в ванную принять душ. Стащив с себя рубашку и брюки, он непроизвольно напрягся и, поколебавшись мгновение, решительно швырнул старую одежду в мусорный контейнер.

Забравшись под струю горячей воды, Кэл словно заново родился. Быстро смыв с себя остатки засохшей крови, он вылез из душа, насухо вытерся и, поглядев на себя в зеркало, увидел на спине огромный темно-лиловый синяк; он был почти круглой формы, а размером с футбольный мяч.

Одевшись и приведя в порядок волосы, он с удовлетворением отметил, что стал вполне похож на человека, и непроизвольно усмехнулся. Интересно, будет ли у него потом повод улыбаться? Когда-нибудь он не сможет поверить… Ну ладно, хватит об этом. Надо еще обследовать дом.

Выходя из ванной он случайно ударил Винсента о косяк.

— Ох, — крякнул тот.

— Извини. Ты в порядке?

— Как сказать… Я, наверное, мазохист, раз живу тут с тобой.

— Да? Может, засунуть тогда тебя в розетку?

— Вот в этом ты весь… Ну давай, давай, может тебе станет легче.

— Это ты в последнее время пришел к такому вы воду или всегда так считал? — Кэла охватила странная уверенность, что он уже знает ответ.

— В общем, в последнее время. — Его подозрения подтвердились.

— А почему, не знаешь?

— Откуда? Я видел только симптомы, а об истинных причинах оставалось лишь догадываться.

Фотографии в спальне подтвердили первоначальную догадку Кэла: на них были запечатлены эпизоды создания Дедала.

Перед следующей фотографией Кэл остановился. Никки. Из глубин памяти поднялась какая-то волна. Точно так же она улыбалась, когда они, словно школьники, сбежали с конференции, чтобы побыть вдвоем. Со снимка на него смотрели глубокие темно-синие глаза; прямые волосы, рот слегка приоткрыт — Кэл как наяву почувствовал запах ее духов. Освещение подчеркивало ее восточные скулы.

Вглядываясь в лицо жены, Кэл внезапно испытал те же чувства, что и утром, при встрече с любительницей рассветов, но на этот раз они были гораздо сильнее и опирались уже не только на внешнюю привлекательность. Они пережили с Никки тяжелые времена, и всегда с ее стороны он ощущал любовь и поддержку.

Потом радость угасла так же внезапно, как и появилась: воспоминания носили слишком общий характер. Кэл вперился в снимок, стараясь припомнить что-то более определенное. Что она любила? Что ненавидела? В чем ее сила и в чем ее слабости? Но все было напрасно: единственное, что ему удалось, — это прийти к выводу, что Никки по крайней мере столь же умна, сколь и красива. В крайнем раздражении он бросил бесплодные попытки и перешел к следующей фотографии.

Теперь на Кэла смотрел он сам — улыбающийся и счастливый, он стоял в солнечный день на крыльце собственного дома. Судя по всему, снимок был давний: на нем Кэл выглядел лишь ненамного старше, чем в колледже. И вновь он подумал о том, часто ли ему приходилось улыбаться за все это время.

Кэл остановился перед последней фотографией и внезапно побледнел. Сперва светловолосая девчушка, изображенная на ней, напомнила ему сестру, но это была не она. Линн. Он забыл не только жену, но и собственную дочь.

Из вязкой трясины подсознания выплыло еще несколько воспоминаний. Линн. Кэл не хотел заводить детей, боялся, что не сможет стать им хорошим отцом, ведь дети требуют так много внимания, времени, сил! Кэл сомневался, что ему удастся дать их ребенку, и этот вопрос ужасно мучил его.

И все-таки он сумел принять верное решение. Любить Линн оказалось столь же легко и естественно, как и Никки; к тому же Линн была настоящим «анфантер-рибль» — неизменно бодрым и веселым, неистощимым на самые неожиданные вопросы. Энергия била из нее ключом, и когда она подросла, скрыться от ее «почему» стало просто невозможно. Они превосходно ладили втроем, но что случилось потом? Все попытки припомнить последние события наталкивались на пустоту.

Кэл стоял перед фотографией Линн не в силах пошевелиться. Голова опять разболелась, но он этого почти не замечал. В подсознании существовал какой-то барьер, преодолеть который было невозможно — вот и все, что он мог сказать пока. На фотографии Линн казалась вполне счастливой — так же, как и Никки — неужели на самом деле все было иначе?

Содержимое гардероба ничего нового ему не сообщило — за исключением того, что они с Никки одинаково не любили броские наряды. Одежда была в основном мрачновато-голубого, серого и коричневого цветов или оттенка древесного угля. Вся она была пошита из одного и того же материала.

Кэл направился было к спальне дочери, но почувствовал себя неловко и вместо этого сел за компьютер; на стенном экране вспыхнуло меню. Порывшись в нем, он вошел в группу, обозначенную «Кэл Донли. Рабочая база данных».

Пропустив первые разделы, он остановился на последнем. Неплохо бы узнать, в чем же заключалась его работа. Выяснилось, что он заведовал коммуникационной компьютерной системой «Виттории» — теперь ясно, почему лицо Расса Толбора показалось ему таким знакомым. В резюме сообщалось, что Кэл трудится на этой работе уже почти четыре года, а начальника его зовут Том Хорват.

Кэл запросил информацию непосредственно о «Виттории», которой предстояло доставить десять тысяч первопроходцев к планете, обращающейся вокруг звезды Барнарда, — точнее говоря, не самих героев, а их далеких потомков; предполагалось, что путешествие займет не меньше пятисот лет.

Кэла, однако, больше интересовали ближайшие часы и дни; к тому же опять дало о себе знать навязчивое чувство обеспокоенности. Вскоре он наткнулся на персональную базу данных Никки Нокото. Не желая вторгаться на чужую территорию без спроса, он решил просмотреть лишь ее послужной список и выяснил, что его супруга имела степень магистра в области трансплантации искусственных органов.

Звук открывающейся двери прервал его изыскания; Кэл едва успел нажать кнопку «очистка экрана».

— Здравствуй, Никки, — сказал он, оборачиваясь. Женщина в дверном проеме нерешительно остановилась.

— Не знаю даже, радоваться мне или огорчаться от того, что с тобой все в порядке, — наконец произнесла она. Ее холодный ровный голос пробудил в душе Кэла новые воспоминания.

На мгновение в нем вспыхнула прежняя радость, смешанная со смущением, оттого, что его застали врасплох; внезапно он вспомнил, что забыл отключить Винсента.

— Ты пыталась дозвониться до меня ночью. — Вопрос прозвучал как утверждение.

— Пыталась, — ответила она. Слово повисло в воздухе. Дверь закрылась, и на темном фоне ее черты сделались мягче. В жизни она была гораздо красивее, чем на портрете.

Кэл пребывал в нерешительности. Если сказать ей, что потерял память, какой будет ее реакция — пожалеет его или вызовет полицию? Он видел, что она злится, но не мог понять отчего. Вернее, причин было так много, что он не знал, какую выбрать. Впрочем, Никки сама избавила его от необходимости отвечать.

— Я знаю, — сказала она, — знаю. Ты всегда был мастер рассказывать сказки. Где ты был всю ночь? — Никки неловко присела на краешек кресла и принялась медленно потирать большим пальцем об указательный. Видно было, что она тоже смущена.

Удивленный услышанным, Кэл решил выложить ей всю правду.

— Я очнулся на холме над Мачу Пикчу, — просто сказал он.

Никки вскинула голову. В глазах ее читались недоверие — и надежда.

— Дурацкие шутки! Не кажется ли тебе, что ты зашел чересчур далеко? Я же… я же беспокоилась. — Ресницы у нее предательски задрожали, и Кэлу захотелось немедленно вскочить и заключить ее в объятия; у него исчезли последние сомнения в том, какое место она занимала в его жизни, но он не шелохнулся; в этом доме он был пока что только посторонним.

— Прости, что заставил тебя волноваться, Никки. Я… Я очень болен.

Никки растерянно заморгала и, резко вскочив с кресла, заложила руки за спину. Казалось, она с трудом сохраняет самообладание; на лице ее отразилось нескрываемое удивление.

— Болен… хотелось бы мне поверить… Поверить, что когда-нибудь ты станешь прежним… Но что я могу поделать, когда ты ведешь себя так странно? Сегодня ты внимателен и заботлив — завтра замкнут и холоден. — По лицу ее скользнула тень обреченности, и Никки сразу стала удивительно похожа на своих предков — японцев. Особенно усиливала это впечатление прическа — волосы были подстрижены с таким расчетом, чтобы ни одна прядь не могла попасть в глаза в условиях нулевой гравитации.

Кэл растерялся. Сам того не желая, он обидел Никки. Его охватило непреодолимое желание защищать ее, однако он почему-то был уверен, что под внешним спокойствием его жены скрывается железный характер. Откуда же тогда взялось это желание? Впрочем, в любом случае он должен быть рядом с ней, а не вставать очередной преградой у нее на пути.

— Я не хотел тебя расстраивать, — сказал он вслух.

— Знаю. Если бы я сомневалась, то не пришла бы сюда. Но я слишком многое не могу понять.

— Не хочешь, Ниточка. — Последнее слово вырвалось у него само собой; прозвучало оно как-то совсем по-дурацки, но когда он спохватился, было уже поздно.

— Ты давным-давно уже не называл меня так, — она нахмурилась. — Это были наши лучшие годы.

— Первые годы всегда самые лучшие, не правда ли? — уверенно произнес Кэл.

— Ты великолепно умеешь докапываться до сути. — Она улыбнулась — впервые за весь разговор; от этой улыбки у него перехватило дыхание.

— Теперь все опять будет по-старому. Поверь мне.

— Верю. О Господи, как же я хочу тебе верить! У тебя в самом деле все в порядке?

— Да, но почему ты спрашиваешь?

— Сама не знаю. Ты сегодня какой-то… не такой.

— А может, это ты просто слишком внимательна?

Кстати, почему ты вернулась так рано?

— Компьютер сообщил мне, что ты уже дома. Мне необходимо было поговорить с тобой, и я попросила, чтобы меня подменили.

— И что же ты хочешь мне сказать?

— Я еще не решила окончательно. Быть может, этот разговор вообще будет не нужен. Во всяком случае, я на это надеюсь…

— Тогда — что ты хотела мне сказать?

Никки выпрямилась и зябко поежилась.

— Мне кажется, не стоит говорить об этом сейчас. Ты уверен, что у тебя все нормально?

— Жить буду.

— Как насчет того, чтобы поужинать вместе? А ты пока расскажешь мне, что же там приключилось с тобой ночью? — Она повернулась и отправилась на кухню.

— Может, попозже? — Кэла по-прежнему беспокоило, как Никки воспримет его амнезию; теперь он опасался, не решит ли она, что он что-то скрывает, а не зная предыдущих событий, не хотел рисковать. Вполне возможно, что она в чем-то права. Он допустил ошибку, и расплата не заставила себя ждать.

— Попозже! — Никки остановилась на полпути и резко обернулась; голос ее внезапно окреп. — Попозже — это значит «как-нибудь в другой раз, дорогая»? Одним словом, «никогда». Черт возьми, Кэл, до каких пор ты будешь затыкать мне рот? Когда наконец мы сможем поговорить как люди?

— Когда я буду знать, что произошло. — И в самом деле, что? Исчезнувшие воспоминания, необъяснимые происшествия, труп в доке, свежий синяк. — Ты не считаешь, что мне лучше вернуться в Атланту.

— В Атланту, — эхом отозвалась Никки, и лицо ее побелело. — Конечно, это самый простои способ — умереть с остальными. Только на самом деле ты и так уже мертв. Вернее, твои чувства. — Она повернулась и, не говоря ни слова, удалилась.

Кэл хотел остановить ее, но внезапный страх приковал его к креслу. Что она имела в виду — «умереть с остальными»?

Когда он вновь обрел способность двигаться, то вернулся к компьютеру и принялся лихорадочно рыться в меню, но внезапно вспомнил о Винсенте.

— Винсент, — прокричал он, — что случилось с Атлантой? — И как это он до сих пор не вспомнил о родителях? Что с матерью, по-прежнему ли она так увлеченно конструирует самообучающихся помощников? А Карла? А отец?

— Атланта, Джорджия, Северная Америка?

— Да, Да.

— Сожалею. Население Атланты в настоящий момент равно нулю.

— О БОЖЕ! — На лбу его выступил пот. — ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?!

— Дело не в самой Атланте, Кэл. — Винсент помолчал. — На Земле вообще никого не осталось в живых.