Самая страшная книга. Лучшее

Член Союза писателей России и Союза писателей Санкт-Петербурга Татьяна Томах имеет порядка ста публикаций в различной периодике и изданные малым тиражом роман «Имя твоего волка» и сборник «Правила создания дорог».

Номинировалась на премии «Звездный мост» и «Созвездие Аю-Даг».

Рассказ «Аттракционы» стал одним из украшений антологии «Самая страшная книга 2015».

Аттракционы

– Христо, бездельник, чтоб тебе повылазило! Ты почистил рыбу? Нет?! Я разве просила тебя полировать чешую или менять седла, я велела просто почистить рыбу! – Грозный голос тети Ксаны грохотал, как гром, потемневшие глаза сверкали молниями, а сдвинутая набок цветастая косынка и толстые кольца золотых серег придавали ей сходство с пиратом. Рассерженным пиратом, собравшимся кого-нибудь зарубить. Вместо сабли в руке тети Ксаны красовался остро наточенный тесак. – Ты уже считаешь, что старая дама должна вместе со своим радикулитом и слабой спиной сходить на базар, наварить на всех обед и еще переделать твою работу?

Могучей спине тети Ксаны позавидовал бы и молотобоец, но Христо решил не возражать.

– Сейчас-сейчас, – торопливо зачастил он, отступая от тесака на безопасное расстояние, – туточки ворота облупились, и я… – он продемонстрировал хозяйке банку краски с полузатопленной кистью.

– Я велела не малевать забор, а чистить рыбу, поганец!

«Нет, – подумал мальчик, – только не это». Он надеялся, что за утро хозяйка забудет про поручение, и потому оттягивал его выполнение, отвлекаясь на мелкие дела.

– Сейчас-сейчас, – пролепетал он, – я только…

– Вы гляньте на этого негодяя, – возмутилась тетя Ксана, всплескивая руками. Куры, единственные зрители этой сцены, отчаянно хлопая крыльями, с кудахтаньем метнулись прочь, приняв взмах тесака на свой счет. – Я его кормлю и пою, волоку на слабой спине дом и дело, а он… Сейчас же выкинь эту вонючую банку и иди чистить рыб!

– Уже иду, тетенька Ксана, – пролепетал мальчик. «Почищу синюю. И скажу, что я…»

– Обеих рыб! Понял?!

Сглотнув, мальчик кивнул. Он не знал, чего больше сейчас боится – тети Ксаны или Белой рыбы. Синяя еще ладно, Синяя смирная, а Белая…

Они серьезно поссорились в первый раз.

– Ты не понимаешь! – кричала Аська.

– Нет, это ты не понимаешь! – перебил он, с трудом удержавшись, чтобы вообще не назвать ее дурой. Но Аська, кажется, почувствовала это непроизнесенное, как обычно чувствовала другие, ласковые слова в одной улыбке, беззвучно отвечая смеющимися губами: «Я тебя тоже». И обиделась. Ушла на кухню и молча уселась там над кружкой остывшего чая. Одинокая, никем не понятая и печальная. Рисовать замерзшим пальчиком на холодном стекле отчаянные письма в надежде, что хотя бы в зазеркалье найдется кто-то сочувствующий.

Долго Андрей не выдержал. Обнял вздернутые плечи, тронул губами теплую щеку.

– Асенька…

– Я никогда-никогда, – тихо сказала Аська, – …я никогда не видела моря. Оно мне снится, понимаешь?

– Я знаю, – Андрей вздохнул. Море было Аськиной мечтой, и глупо надеяться, что можно всю жизнь морочить ей голову расплывчатыми обещаниями «вот через пару лет обязательно, а сейчас сама понимаешь»… Но он думал, что хотя бы не так скоро, что хотя бы эта пара лет у них еще будет…

– Если бы была какая-то опасность, если хоть что-то из этих слухов было по-настоящему, они бы не разыгрывали эти путевки, – убежденно сказала Аська, шмыгнув носом. – Ну да? Скажи – да? Ты ведь сам говорил мне, что все под контролем, что нечего беспокоиться?

– Говорил, – с неохотой согласился Андрей. – Чтобы ты не беспокоилась зря. Потому что…

– Потому что – что? Ну? Договаривай, я же не маленькая.

– Маленькая, – усмехнулся Андрей, целуя ее в висок, в завитки светлых и нежных, как пух, волос – Потому что мы все равно ничего не можем изменить. Только бояться или не бояться. Но от того, что мы не боимся и не думаем, это никуда не девается.

– И ты решил за меня – думать мне или нет? – возмутилась Аська.

– Асенька… – Было невыносимо так с ней говорить. Хотелось ее обнять, защитить. Убедить в том, что мир вокруг предсказуем и безопасен. То есть – наврать что-нибудь утешительное.

– Ты сам говорил, что нечего верить слухам. И что если в официальных источниках…

– Они врут, Ася. Они всегда нам врали, – Андрей понизил голос – О том, что происходит за границей. Что происходит у нас. Что они все контролируют. Потому что это в принципе нельзя контролировать. Талантливо сплетенная паутина вранья, чтобы мы запутались и не смогли выбраться. Чтобы одним движением липкой нити можно было бы каждого… – он осекся. Вряд ли кухню прослушивают, но есть вещи, которых не стоит говорить ни при каких обстоятельствах.

Аська смотрела на него округлившимися глазами. Потом вдруг сказала, сбросив его руку со своих плеч:

– Тогда чем ты лучше? Если ты со мной – так же, как они?

До пансионата надо было еще ехать на автобусе вдоль побережья, но Аська не утерпела.

– Смотри, смотри, – крикнула она, – море!

И потащила Андрея за рукав туда, где за крышами домов проблескивала серебристо-лазурная полоса. Андрей вздохнул, перехватил поудобнее тяжелый чемодан и поплелся следом.

Пыльная каменистая дорога вильнула за угол дома, ощерившегося пустыми глазницами окон, и неожиданно вывернула к маленькой бухте. Аська восхищенно ахнула. В оправе золотого песка изумрудная, пронизанная светом вода сияла, как драгоценный камень. Мелкие волны с шелестом накатывались на берег, солнечное кружево мерцало на зыбкой морской поверхности. Аська выронила сумку прямо на дорогу и, как завороженная, медленно пошла к воде.

Андрей хотел было ее окрикнуть, остановить, но заметил на краю бухты, на камнях, купающихся мальчишек, загорелых до черноты, похожих на маленьких вертлявых чертенят, и осекся. Аська, наверное, почувствовала его несостоявшийся крик, обернулась, махнула рукой. На ее лице сияла улыбка.

– Эй, – позвала она, – давай сюда!

Он кивнул, плюхнул у дороги осточертевший чемодан. Рванул ворот промокшей от пота рубахи.

Все было не так. Слишком яркое солнце, слишком душный воздух, слишком безобидное море, слишком… Тут он увидел Аськины небрежно сброшенные туфли – один на боку, второй – нахлебавшийся песка. Как утонувшие кораблики. И Андрея вдруг захлестнул ужас. Дикий, необъяснимый; материализовавшаяся холодная тень тех кошмаров, что не давали ему толком высыпаться в последнее время и забывались сразу же, как он открывал глаза. Андрей, оцепенев и не имея сил отвести взгляд от утонувших в песке туфель, стоял под жарким полуденным солнцем и трясся от озноба.

В себя его привел слегка обиженный окрик Аськи:

– Эй, ты что там?

Он вздрогнул, заставил себя отвести взгляд от брошенных туфель, посмотреть на Аську – живую, здоровую и очень счастливую. С усилием, будто в финальном рывке выжимая штангу, Андрей поднял руку, махнул в ответ.

– Иди, иди скорее! Вода теплючая!

Вода и вправду была теплая. Песчинки щекотали ступни, иногда под ногу попадала ракушка, Аська теряла равновесие, взвизгивала, хваталась за Андрея. Сперва они вдвоем поплескались на мелководье, смеясь и дурачась. Андрей заставлял себя улыбаться в ответ, и ослеп ленная морем Аська не замечала фальши. А потом она сказала:

– Поплыли? – и махнула рукой вперед, где бирюзовая вода становилась сперва темно-синей, а потом почти черной.

– Аська, я… – глухо пробормотал Андрей, холодея в один миг и покрываясь мурашками. – Я устал очень. И голова кружится от солнца. Давай как-нибудь потом, а? Пойдем сейчас в пансионат уже? Пожалуйста.

Аська посмотрела на него с удивлением. Потом растерянно кивнула. Андрей выдохнул, обнял ее за плечи и почти вытащил на берег. Ему очень хотелось обернуться и снова посмотреть туда, где светлая вода становилась черной, но он сдержался.

И решил не говорить Аське ни слова про свои сны.

Начальник пансионата, представившись – Краснов Игорь Степаныч, – выдал им для изучения по тонкой книжице.

– Инструктаж по ТБ. Прочесть, – строго велел он, сдвинув на лоб квадратные очки, отчего сразу стал похож на учителя, – вопросы потом – мне, подпись, дату – в журнал. Чтобы после, если чего…

– Если – чего? – спросил Андрей.

– Вопросы – потом, – строго повторил Игорь Степаныч и углубился в бумаги, наваленные на столе.

Первой спросила Аська, полистав книжицу до конца.

– Простите, а что…

– Да, девушка? – доброжелательно улыбнулся Игорь Степаныч. Андрею его улыбка не понравилась.

– А что, в море купаться нельзя?

– Там непонятно написано?

– Понятно. Но ведь…

– Два бассейна, – сказал начальник и поморщился; наверное, ему приходилось повторять это не раз. – Один с пресной водой, другой с соленой. С восьми до двадцати. По пятницам – до двадцати двух. Чего непонятно?

– Но море… – растерянно пробормотала Аська.

– Любуемся, – объяснил Игорь Степаныч, опять морщась. – Прогулки по аллеям, Морская номер один и номер два.

– До двадцати ноль-ноль? – уточнил Андрей, сверяясь с книжицей.

– Именно! – обрадовался начальник. Подтолкнул толстый гроссбух, ткнул пальцем в новую страницу. – Дата, подпись. Прошу. Талоны на питание получите у Натальи Алексеевны.

– А… – растерянно начала Аська.

Андрей легонько сжал ее плечо, протянул ручку, подвинул гроссбух. Сказал мягко:

– Вот здесь подпиши. Дату я поставил.

Андрей почти силой вытащил упирающуюся Аську в коридор.

– Ты чего? – рассерженно зашипела она.

– А ты? Что ты как маленькая? Не понимаешь, что ничего не изменишь своим возмущением?

– А ты…

– Что?

– Ты так и хотел, да?!

Аська вывернулась из его рук и побежала к выходу.

Андрей не стал ее догонять. Потому что он так и хотел. Подальше от этого проклятого моря.

Синяя рыба была еще ничего. Смирная. Она просто иногда виляла хвостом, как игривый щенок, и вздыбливала металлическую чешую на загривке. Но если на нее прикрикнуть и двинуть кулаком в бок, успокаивалась и опять застывала неподвижно, прикрывая глаза веками из крашеной парусины. Снова становилась, как неживая. И можно было притвориться перед самим собой, что ничего такого не происходит, что механическая рыба не шевелится сама по себе. «Подумаешь, – бормотал себе под нос Христо, натирая ветошью блестящую синюю чешую, – видали мы таких рыб». Шестерни да рычаги внутри, а сверху – жесть и парусина. Да, еще деревянное седло на узком хребте, чтобы удобнее крутить педали.

Дядя Костя, небось, был немного не в себе, когда придумывал эдаких страхолюд – огромных железных рыб с седлами и педалями. Впрочем, у него все изобретения были странноватые. А детям нравилось. К этому аттракциону всегда была очередь. Да и понятно – залезаешь в седло, сразу выше всех. Крутишь педали, и рыба начинает двигаться, катится вперед, по рельсам, в воду, да еще моргает глазами и крутит хвостом на поворотах, брызгается. Дети визжат от восторга, взрослые подбадривают, рыбы катят наперегонки, кто быстрее. На финише все обычно клянчат у мамы-папы хотя бы еще один круг. Христо сам любил покататься, конечно, уже после закрытия. Дядя Костя разрешал, иногда и сам садился на вторую рыбу. Они так и катили рядом, дядя Костя – на Белой Акуле, Христо – на пучеглазом Синем Карасе. Первый круг неторопливо, вроде как по работе – посмотреть, как идут рыбы, ничего ли не скрипит, не шатается. Ровно ли моргают, вовремя ли бьют хвостами. Иногда Христо первый замечал неполадки, и потом гордился похвалой дяди Кости. После первого круга дядя Костя, откинув чешуйную кольчугу, залезал в рыбье брюхо, подкручивал, подправлял там, что надо. Второй круг ехали проверочным, а потом уже как получалось. Например, дядя Костя говорил – а вот, скажем, если Белую перевести на внутренний круг, сможет ее обогнать Карась или нет? Проверим? И они проверяли. Иногда увлекались, летели круг за кругом, крутя педали. «Эгей, Акула!» – кричал дядя Костя и хлопал свою рыбу по хребту, будто подбадривая. «Вперед, Карась!» – отзывался Христо и лупил Синего пятками по бокам, будто тот был живой лошадью, а не железной рыбой. Случалось, за этой гонкой их заставала тетя Ксана, забрызганных и довольных.

Дядя Костя смущался, сейчас же тормозил Акулу, доезжал неспешно до мостика, делая вид, что проверяет что-то в рыбьих внутренностях на ходу. Тетя Ксана молчала и тихонько улыбалась. Она вообще часто улыбалась и почти никогда не ругалась, пока дядя Костя был жив.

Дядя Костя потонул во время Второго наводнения. Тогда море дошло почти до гор, накрыло весь поселок. В последний момент всех предупредили, можно было успеть спастись. Почти все местные успели. Даже кошки ушли – еще заранее, с утра, кто потихоньку, а кто пытался сказать хозяевам о беде истошным мявом. Потонула только запертая скотина да собаки на привязи, о которых забыли впопыхах. И дядя Костя. Собрав домашних, он вдруг рванулся к аттракционам – что-то там закрепить, чтобы не сломало водой. Аттракционы остались целехонькие, а дядю Костю так и не нашли. После этого целый год разом постаревшая тетя Ксана вскакивала среди ночи на каждый шорох. Ждала или живого дядю Костю, или известия о нем, мертвом. Не дождалась ни того, ни другого. Море сожрало дядю Костю целиком, вместе с его аттракционами – потому что те после наводнения больше не работали. Что-то, видно, в них повредилось, внутри. Только карусель работала, но и та наполовину. Вертелся, поскрипывая, общий круг, но морские коньки с узорными изящными хвостами, толстый розовый кальмар и пучеглазый осьминог с длинными щупальцами оживать не хотели.

Через год после исчезновения дяди Кости тетя Ксана сдалась. Налила две маленькие стопочки самогона, одну – Христо.

– Ничего, – сказала на его удивленный взгляд. – Можно. Ты теперь старший мужчина.

Ее темные глаза тут же налились слезами.

– За помин души, – быстро сказала она и одним махом опрокинула в себя стопку. И сейчас же налила следующую. Она пила и беззвучно плакала, крупные слезы катились по ее щекам, падали на вышитую кофту в цветочек – подарок дяди Кости. Христо отводил глаза, ему тоже хотелось заплакать, но он сдерживался. Потому что если он теперь старший, как будто вместо дяди Кости, то нельзя.

А я ведь тебе говорила, – вдруг пробормотала тетя Ксана дрожащими губами, неподвижно глядя в стенку. Христо сначала было дернулся, а потом понял, что она обращается не к нему. И замер. Потому что, по-хорошему, теперь надо было встать и тихонько уйти. – Говорила ведь, Костя. Не дразни их. Не дразни! Что, теперь у них там будешь свои карусели делать? А я как же? Как я без тебя?!

Тетя Ксана вдруг согнулась пополам, будто кто-то невидимый резко ударил ее под дых, и завыла громко и отчаянно. Без слов, как воет пес по мертвому хозяину.

Христо сидел, будто замороженный. Хотел ее утешить, но не смел. Несколько раз протягивал руку к вздрагивающей спине и отводил.

На следующий день тетя Ксана стала уже совсем другая. Строгая и крикливая. «Христо, бездельник, подмети дорожки, а почему ворота еще не починены? Завтра открываемся, забыл, бестолочь?» Христо так и не решился у нее спросить, про кого она говорила вечером. А, скорее всего, она бы и не ответила.

А с тех пор как начали оживать проклятые рыбы – синяя еще ладно, она смирная и по старой памяти слушается Христо, а вот Белая Акула… Но теперь у тети Ксаны вообще страшно что-то спрашивать.

Хотя, наверное, Христо и сам знал ответ. Только не хотел в этом признаваться даже самому себе.

Андрей проснулся рывком, вынырнув из привычного уже кошмара, призрачно-зеленой глубины, где плавали жуткие тени, свивались огромные щупальца и мерцало Аськино лицо, незнакомо и страшно искаженное текучей водой. Он лежал несколько секунд непо движно, тяжело дыша, не понимая, проснулся он уже по-настоящему или нет. А если проснулся, то почему не дома. Потом вспомнил – пансионат. Перевел дыхание, повернулся. На соседней подушке темнела Аськина голова. Андрей потянулся рукой и замер, не решаясь дотронуться. Вдруг испугавшись – тенью еще маячившего за веками кошмара, – что Аськина кожа будет холодной, а волосы – мокрыми и липкими от морской воды. Потом, преодолев ледяную дрожь, дотянулся до Аськиного плеча. Она вздохнула, пробормотала что-то невнятное, потянулась к Андрею и уткнулась лицом в его шею, горячо и щекотно дыша. Аська была теплая, уютная и родная – от пушистой растрепанной макушки до розовых, боящихся щекотки пяток.

Бассейна, конечно, ей было мало.

Они выбрались на волю, за территорию, огражденную металлическим высоким забором. Побрели по направлению к деревне, но на самом деле – к морю. Возле пирса старик возился с лодкой – вычерпывал из нее воду консервной банкой.

– А, молодежь! – окликнул он прохожих. – Свежей рыбки? Тока наловил.

Нырнув куда-то внутрь лодки, он вынул сетку, где переливались быстрые серебряные тела.

Заметив гримаску на лице девушки, рыбак немедленно сменил тактику.

– А покататься?

– С парусом? – спросила Аська, с интересом разглядывая лодку.

– А как же, – оживился дед. – С им. И погода вон, – он картинно прищурился из-под широкой корявой ладони на солнце. – Садись, молодежь, занимай места в партере, – и вдруг заговорщически, хитро подмигнул Андрею. Андрей отступил, потянулся удержать Аську, но она уже, улыбаясь, залезала в лодку, опершись на галантно подставленную руку старого рыбака.

Ладно, решил Андрей, поколебавшись и оглядывая улыбающегося старика, крепкую лодку и безмятежную гладь моря. Лучше так, чем Аська сама полезет в воду. И во сне… во сне все было не так.

– Недалеко, – предупредил он рыбака, – до того мыса и обратно.

Старик послушно закивал.

Парус то надувался, то опадал под слабым ветерком, лодка неторопливо скользила по морю. Дед правил, негромко напевая что-то залихватски-веселое, Аська смеялась, перегнувшись через борт, перебирала пальцами в искристой от солнца воде, будто плела что-то волшебное из сияющих нитей.

Все изменилось в один миг. Сперва Андрей увидел внизу, в глубине, невнятную огромную тень. Хотел крикнуть, предупредить, но не успел. Тень будто вдруг выплеснулась из воды, накрыла сумраком и светлое небо, и яркое солнце. И лодку с пассажирами. Взвыл ветер, лодка качнулась, а потом поднялась на дыбы, как взбесившийся конь. Аська закричала. Андрей прыгнул к ней, поймал маленькую мокрую ладошку – и упустил.

Повторялся сон, который до того снился Андрею много раз, – Аськино отчаянное лицо уплывало от него в зеленовато-темную глубину.

Его вытащили спасатели через несколько часов. Андрей сопротивлялся, но сил у него уже почти не оставалось. Он пытался ухватить спасателей за скользкие куртки, промахивался и умолял их не уплывать, дальше искать Аську.

– Найдем, – пообещал старший, бородатый, с добрыми серыми глазами. – Держи одеяло, парень. И глотни-ка вот.

Из фляги резко пахло спиртом, от курток спасателей – рыбой и водорослями. Бородатый, конечно, наврал – катер повернул к берегу.

Дальше Андрей помнил смутно. Окружающее поплыло куда-то в сторону. Андрею показалось, что он погружается на дно, а вокруг в воде покачиваются обломки разбитых лодок и бледные безвольные мертвецы. Один, в лейтенантских погонах, с сердитым и чуть размытым лицом, нудно выспрашивал про фамилию и домашний адрес. Адрес вспоминался, но не тот, что нужно, и вообще, если все утонули, – какой может быть на дне моря адрес? Андрей попытался подплыть поближе к лейтенанту и все объяснить, но запутался в водорослях и опрокинул по дороге то ли стол, то ли стул. Потом из водорослей выплыл начальник пансионата, нервно поправляя очки и держа под руку огромную медузу с блондинистым начесом и медицинским чемоданчиком.

– О, вы тоже утонули, – обрадовался Андрей знакомому лицу и поплыл к Игорю Степанычу. Слегка опасаясь медузы, он сильнее греб правой рукой и, видимо, поэтому ударился о дверь.

– Держитесь, голубчик, – неожиданно сердечно сказал Игорь Степаныч и подхватил Андрея под руки. – Антонина Петровна, ну что вы там?

– Сейчас-сейчас, – ответила медуза, щелкая чемоданчиком. Андрей хотел увернуться от нее, но не успел – медуза выстрелила в него щупальцем, и яд жгучей волной немедленно начал расползаться от точки укуса, парализуя тело. Краем глаза Андрей вдруг заметил Аську, уплывающую все дальше и глубже, и рванулся следом за ней.

Очнулся он в незнакомой комнате. Белый потолок, грязно-кремовые стены, несколько пустых коек вдоль стены.

– Лазарет, – объяснил голос сверху, будто объявляя новую остановку.

Андрей с трудом повернул голову и увидел начальника пансионата.

– Вот и ладно, – сказал тот, устало улыбаясь. – А то второго покойника мне не хватало.

– Аська! – вспомнил Андрей и вскочил, откидывая одеяло. Пол поехал из-под ног, как скользкий коврик, Игорь Степаныч подхватил Андрея за плечи, усадил на кровать.

– Да что же это, – сердито сказал он. – Лежите смирно. Или позвать сестру, чтобы она вам опять укол сделала?

– Вы не имеете права меня тут держать! – возмутился Андрей.

– Еще как, – криво усмехнулся Игорь Степаныч. Снял очки, склонился к Андрею. Глаза его без защитных стекол неожиданно оказались опасными и даже чуть диковатыми. – Учитывая обстоятельства, голубчик, еще как. Хотите, оформим официальное задержание до выяснения? Нет? Вот и правильно.

– Где Аська? Где моя жена? Вы нашли… вы ищете ее?

– Разумеется, будет сделано все, что возможно, – сообщил начальник, снова надевая очки. – Вам сейчас принесут ужин, отдыхайте. Я еще зайду. – Поднялся, сухо кивнул и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Андрей заставил себя поесть. В любом случае, ему нужны были силы. Потом настоял, чтобы принесли одежду. Когда он зашнуровывал ботинки, иногда останавливаясь, чтобы передохнуть, опять появился Игорь Степаныч.

– Вы не имеете права меня тут держать, – уже спокойно повторил Андрей, поднимаясь на ноги.

– Конечно, – неожиданно согласился начальник пансионата. – Можете возвращаться в номер. Пойдемте, провожу.

Но на выходе из медицинского корпуса он вдруг подхватил Андрея под локоть и направил совсем в другую сторону.

– Куда вы… – начал Андрей.

– Да погодите возмущаться, – тихо прошипел Игорь Степаныч совершенно другим голосом, – хотите ответов, так слушайте.

– Что?

– Сейчас, – и дальше Игорь Степаныч сказал уже громко, хотя вокруг вроде бы и никого не было: – Вам надо воздухом сейчас подышать. Пойдемте.

Удивленный Андрей послушно пошел вместе с ним. Они свернули направо с главной аллеи, и Андрей узнал первую Морскую, где полагалось гулять отдыхающим до двадцати ноль-ноль. Сейчас аллея была пуста. За темными деревьями проблескивало освещенное луной море, от воды веяло прохладным ветром.

– Присядем, – Игорь Степаныч опустился на лавочку, вынул из-за пазухи флягу, отвинтил крышечку.

– Что это? – подозрительно принюхался Андрей.

– Никакого алкоголя. Травяной сбор. Успокаивающий. Мята, мелисса, ну и всяко разного. Вам сейчас в самый раз. Да и мне. Слушайте меня, Андрей. Вам сейчас самое правильное – немедленно уехать. Возражения потом! Слушайте. Делать вам тут совершенно нечего. Я могу точно сказать, что жену вашу не найдут. Потому что искать не станут. Сейчас не ищут утопленников, понимаете?

– А если она еще не…

– Вы-то сами понимаете? Сколько времени прошло? Строго говоря, Андрей, вас тоже не должны были спасать. Да не смотрите на меня так. Я предупреждал? Я вас, дураков, каждый раз предупреждаю, а вы все лезете! Раньше ворота запирали, так еще хуже, каждый второй норовил сбежать. Не соображают, что это не тюрьма, а наоборот. Теперь открыли, надеемся на сознательность, и все равно в каждой смене хоть один идиот найдется! – Игорь Степаныч осекся, глотнул из своей фляги, помолчал.

– Мне говорили, – глухо сказал Андрей, – еще когда мы сюда только собирались, что вы тут специально… Своих, местных, жалко, а приезжих… А если жертву вовремя принести, то местных не трогает. И наводнений не бывает, и рыба хорошо ловится. Еще на удачу можно… Я тогда не верил.

– Да что же это такое! – возмутился Игорь Степаныч. – Вы меня за кого тут… Вы вот, неверующий, какого черта полезли к этому рыбаку, а?

– А при чем тут…

– А при том. То есть лично я этого вашего деда, конечно, не видел, но подозреваю, что вполне может быть. Говорят, у некоторых тут есть даже личные договоренности – подвезти к определенному месту, подать знак. Зато потом, как вы говорите, рыба будет хорошо ловиться. И на удачу можно. Или еще на что.

– И вы это все знаете, и ничего…

– А что я могу? Что я лично могу, а?! Если даже они там, наверху… Я вам говорил про официальный запрет спасения на воде, а? Вот эти ребята, которые вас вытащили, они теперь будут месяц оправдываться, объяснительные писать, доказывать, что вы просто поскользнулись и случайно упали в море, и не было никакого умысла и пожелания либо претензии иной стороны. А как это доказать, скажите на милость? Эту самую иную сторону в суд вызвать?

– А зачем тогда они вообще нужны, эти ваши спасатели, если так? Окурки с пляжа собирать?

– Нет, ну как дети, – всплеснул руками Игорь Степаныч. – Вы, молодые, вроде уже взрослые с виду, а на деле… Зачем-зачем. Затем, что покуда присутствуют хотя бы внешние атрибуты государства, пусть уже и без внутренней сути, государство существует. Покуда основные массы верят, что власть их скорее оберегает, чем обирает и убивает – власть на этой вере и будет держаться. А для наглядности главное своевременно указывать, от кого в данный момент они нас оберегают. От капитализма, американских шпионов или глубоководных чудовищ. И тут неважно, что чего-то из этого не существует, а от чего-то уберечь просто невозможно. И скажите спасибо, Андрюша, что вы не маршируете строем с песнями прямо в пасти этих чудовищ и не ведете туда за ручку своих детей и любимых. Возможно, это только пока – потому что сейчас нет надобности. Потому что при умелом политическом вальсировании устроить это проще простого. Да уже и ходили. И пойдете снова, если они захотят.

– А вы? – помолчав, глухо спросил Андрей. – Вы – нет?

– А я отходился. Хватит.

– Тогда что вы тут шепчетесь со мной в кустах?

– А вот как раз потому, что отходился, – усмехнулся Игорь Степаныч. – За то, что я вам тут говорил, расстреливают, знаете? Да и за то, что вы тут слушаете.

– Не пугайте.

– А я не пугаю. А советую. Уезжайте отсюда. Сегодня выспитесь, а завтра собирайтесь и… Хотите, я вас на сегодня в другую комнату переведу, чтобы, так сказать, ничего не напоминало?

– Нет.

– Ну, дело ваше. Только поймите, что сделать вы ничего здесь больше не можете. Разве еще себя погубить. Потому что, голубчик, вы сейчас как бы живете незаконно. Если пойдет разбирательство, понимаете, возможны всякие варианты.

– Что, отвезете обратно и утопите? – зло усмехнулся Андрей.

Игорь Степаныч вздохнул, укоризненно покачал головой, завинтил крышечку на своей фляге и медленно, вроде как с неохотой поднявшись, пошел прочь. По Морской аллее номер один, в темноту, заполненную шелестом листьев и волн.

Растерянно глядя ему вслед, Андрей подумал: а ведь и правда – они могут.

Подушка пахла Аськиными волосами. Андрей обнял ее, как ребенок плюшевого медведя, уткнулся лицом, жадно вдыхая родной, любимый запах. Представляя, что сейчас дверь откроется и под одеяло нырнет Аська, прохладная после душа, и бормоча: «Холодно-холодно», устроит замерзшие ладошки греться на его груди.

Потом он пытался думать, как это будет дальше – когда Аська больше не придет. Когда ее не будет. Совсем. Ему захотелось закричать. Или завыть. Или зарыдать. Но он не смог. Просто лежал неподвижно и жадно, как воздух, вдыхал слабеющий, потихоньку утекающий в новое свежее утро запах Аськиных волос.

Увязая в песке, Андрей брел по пустому берегу, по самой кромке возле воды. Волны, шипя, подкатывались к его ногам. Он сам толком не понимал, чего ждал, на что надеялся. Что море вынесет к нему Аську, живую и здоровую, успевшую зацепиться за какой-нибудь обломок и удержаться на воде? Или ее тело. Или хотя бы клочок одежды…

Сперва он хотел найти того старого рыбака. Схватить его за горло и трясти до тех пор, пока тот не испугается по-настоящему. А потом убить. Или просто избить его до смерти, чтобы тот долго и мучительно умирал здесь, на берегу, возле моря. И чтобы он больше никогда никого не повез кататься на своей проклятой лодке. Хотя, может, не избивать, а умолять надо этого старика, валяться в ногах – чтобы вернул Аську обратно, как угодно, за любую цену. Пусть договорится с этими, своими, кому он приносит человеческие жертвы за удачную рыбалку и хороший ветер. Ведь если они такие, как говорят, если они могут все, или почти все…

Но рыбака не было. Пустой, безлюдный берег – даже местные дети не плескались на мелководье, не ныряли в живописной бухте с прозрачной и спокойной водой.

Андрей добрался до поселка. На пыльных, нагретых солнцем улицах ему никто не встретился, только разморенные жарой ленивые куры. Жители прятались за высокими заборами, крепко запертыми воротами и не спешили открывать чужаку на стук. Один раз кто-то прошаркал к калитке, звякнул щеколдой, спросил изнутри то ли простуженным, то ли пропитым голосом:

– Ты кто такой, мил-человек?

– Приезжий, – начал Андрей, – а вы не видели здесь…

– Вот и проезжай, – перебили его, – мимо, как ехал, а то пса спущу.

Сразу же зловеще звякнуло цепью, и злым гулким басом забрехала собака. Андрей поспешно двинулся дальше.

Только в одном доме, возле которого на колченогом столике стояла миска с абрикосами, на стук открыли дверь. Глуховатая древняя старушка очень огорчилась, что Андрей зашел не насчет ягод и что яблок ему тоже не надо.

Поселок закончился. Широкая дорога истончилась и, обогнув унылое трехэтажное здание – то ли больницу, то ли школу, – вильнула в заросли ежевики. Андрей хотел повернуть назад, но вдруг услышал вдалеке странные звуки – то ли звяканье, то ли пение, и вроде даже смех.

Пропетляв среди ежевики и орешника, тропинка перевалила через горку, на которой паслась облезлая коза, посмотревшая на Андрея крайне неодобрительно. А за горкой, в небольшой долине, вдруг обнаружились аттракционы. Крутилась, поскрипывая, карусель, играла музыка, смеялись дети. Чуть подальше толкалась очередь к каким-то гонкам в бассейне. Там визжали и радовались еще громче.

Андрей немного постоял, глядя издалека на веселый, но вроде как чуть истеричный праздник.

Аське бы тут понравилось. Она любила до головокружения накататься на каруселях, а потом поехать в вагончике в пещеру ужасов, где из темноты падали пластмассовые скелеты со светящимися глазами и плюшевые крашеные кикиморы. Она, как маленькая, радовалась всей этой ерунде и пугалась по-настоящему. Верила в дурацких придуманных чудовищ и в сказки. Поэтому, не задумываясь, залезла в старую лодку этого чертова рыбака. Навстречу приключению, которое сама выдумала. А Андрей, дурак, ее не остановил.

Сгорбившись, он пошел прочь от чужого праздника. Снова продрался через ежевику, теперь не уворачиваясь, не обращая внимания, как она царапает лицо и руки.

Аттракционы. Надо же. Мир сломался, исказился, вывернулся наизнанку, выпустил на волю чудовищ, которым раньше было место только в кошмарных снах и фильмах ужасов. Люди из царей природы в один миг превратились в муравьев под пяткой рассеянного гиганта, который одним шагом может их раздавить, а одним движением – разметать любовно построенный муравейник. Но они до сих пор продолжают кататься на каруселях. Будто ничего не изменилось. Аттракционы…

Андрей опять вышел к морю. Темнело. «Не оставаться возле воды после заката» – вспомнил он первый пункт методички по технике безопасности. Разулся, уселся на песок, протянул босые ноги к воде. Первая волна обожгла, вторая показалась почти ласковой.

Так проще. Придумывать ненастоящих чудовищ. И делать вид, будто боишься их. Кукол из старой пакли и плюша. Привыкаешь бояться понарошку, привыкаешь, что они просто куклы. Будто ты просто катаешься на аттракционах.

Андрей так не умел. Он всегда боялся по-настоящему. Боялся за Аську. И боялся ее потерять. И сейчас ему было страшно, но это уже не имело значения.

Он поднялся, отступил на сухой песок, разделся. И медленно вошел в воду.

Над морем поднималась луна, серебряная дорожка переливалась на воде, вела к самому горизонту. Наверное, раньше, когда мир еще не изменился, было хорошо плыть по такой дорожке, качаться на теплых волнах, смотреть на звезды. Знать, что вокруг никого, только ты, море и небо. Что там, в глубине, не ворочается чужое, жуткое, для кого ты как букашка на кончике пальца. Стряхнуть или раздавить?

Андрей плыл, стараясь дышать и двигаться ровно, чтобы быстрее добраться туда, где перевернулась лодка. Возможно, место имеет значение. В любом случае, ничего, кроме догадок и ощущения тяжелого, пристального взгляда из глубины, у него не было.

Доплыв, он лег на воду. Внизу была чернота, глубокая и словно переливающаяся, как будто там ходили и переплетались какие-то тени.

– Ты, – хрипло сказал туда Андрей, – тварь. – Потом поправился: – Бог. Ты любишь, когда жертвы, да? А если и не любил сначала, то тебя уже, наверное, прикормили. Мы такие, мы умеем. Вот он я, бери. Верни ее и возьми меня. Сменяемся? Если тебе не слабо. Мне – нет. А если нет, мне тоже неважно. Мне здесь нечего делать без нее, понял? А может, ты мной подавишься и сдохнешь? Тоже вариант.

Это было не очень похоже на просьбу и тем более молитву, но уж как получилось. Андрей выдохнул и нырнул вниз, в черноту, где шевелились тени.

Его вывернуло несколько раз. Сначала – соленой водой, потом желчью. Задыхаясь от кашля, он оттолкнул острое колено, вонзившееся под дых.

– Тихо, дядя, не пихайтесь! – возмутился кто-то тонким голосом.

– Ты кто? – сипло спросил Андрей. В горле саднило, дышать было больно.

– Здоровый вы дядя, еле вас вытащил, а вы пихаетесь, – укоризненно сказал мальчишка. Он был худой и узкоплечий, в лунном свете ярко блестели глаза на бледном лице.

– Ты меня спас, что ли?

– А то.

– Зачем?

– Вы, дядя, котелком сильно приложились? – обиделся спаситель. – Я чуть сам не потонул вас тащить, а вы… Вы там топились, что ли, специально?

– Не твое дело, – смутился Андрей.

– Ну и ладно. Извиняйте, если помешал. Я тогда пойду, а вы тут как хотите, – мальчик поднял скомканные штаны, яростно отряхнул, натрусив песка в лицо Андрею, и принялся одеваться.

– Да погоди. Спасибо тебе. Правда. Как ты меня вытащил-то? Я ведь тяжелый.

– Да я привычный, – улыбнулся польщенный мальчишка. – Коней с мое поворочайте, тоже сильным будете.

– Кого-кого?

– Да коньков морских, они самые тяжелые. И строптивые. Все время с цепи срываются. Тетя Ксана уже двойную кузнецу заказала, а толку?

– Кто куда срывается?

– Да ладно, долго объяснять, – махнул рукой мальчишка. Натянул рубаху, зябко переступил с ноги на ногу. – Вы тут, что ли, останетесь? Или пошли, я вам чаю дам и блинов вчерашних, а то вас сейчас больше никто в дом не пустит, у нас запираются вечером.

– Да у вас и днем запираются, – пробурчал Андрей.

– Некоторые – и днем, – согласился мальчишка. – Ну, пойдемте? А то жутковато чегой-то одному тут ночью ходить. А вы здоровый, с вами нормально.

– А чего ж ты один ходишь? – удивился Андрей. – И как ты вообще тогда полез в море меня спасать?

– А я не вас, – шмыгнул носом мальчишка.

– Что?

– Я дядю Костю. Я видал, как вы на наши аттракционы смотрели. И подумал – дядя Костя. Вы на него похожи, если издалека. И пошел за ним. То есть за вами. А потом вижу, он обратно в море полез. Ну, я и за ним. То есть за вами.

– Как – обратно?

– Да ладно, долго объяснять. Пошлите домой, по дороге расскажу, если хотите.

– А еще, – сказал Христо, срывая по дороге ягоду и забрасывая ее в рот, – я думаю, что, по правде, дядя Костя – это Белая Акула.

– Что?! – Андрей споткнулся и чуть не упал.

– Идите сюда, – мальчик остановился, огляделся по сторонам, не подслушивает ли кто из кустов, поманил Андрея пальцем и зашептал ему сбивчиво в самое ухо: – Я сначала думал, что тетя Ксана головой подвинулась, ну чокнулась, знаете? А потом понял, что она теперь как бы ведьма.

– Что?

– Да тихо вы. Говорят, что у Них можно чего угодно попросить. Иногда дают. Надо к морю прийти ночью, одному, и попросить. Только надо слова знать. И правильно все сделать. Иногда жертву надо. Человеческую. Лучше девушку. Или младенца. Уй, отпустите руку, больно! Вы чего?

– И кто у вас так… ходит?

– Вот, тетя Ксана ходила. И теперь знаете чего? Теперь она сама так может. Думаете, вру? А я сам видел. И к ней приходят, просят. Вот, Аленкина мамка целый месяц ходила, плакала. Денег несут, подарки. А тетя Ксана не берет. Потому что или получится, или нет.

– Что получится?

– Вернуть обратно того, кто потонул.

– Ты понимаешь, о чем меня просишь, касатик? – Заглянув в зеркало, она сняла цветастую косынку, вынула из волос гребень. Две черные тугие косы змеями скользнули на плечи. Ксана обернулась, пристально глянула на Андрея. – А?

– Понимаю, – глухо ответил он. Без платка, с выпущенными на волю косами, она вдруг показалась моложе, почти его ровесницей.

– А вы можете? – спросил Андрей.

– А ты?

– Что – я?

Она усмехнулась и промолчала, внимательно, будто оценивающе разглядывая гостя. Покачивались возле смуг лых щек золотые кольца серег, насмешливо изгибались густые брови, блестели глаза цвета темного меда. В такие долго смотреть – увязнешь, как беспомощная мошка в настоящем меду. Ведьма, сказал Христо.

– Если вы можете, – упрямо повторил Андрей, с трудом отрываясь от ее глаз.

– Я-то при чем, – опять усмехнулась она, блеснув белыми мелкими зубами. – Твоя просьба, тебе и делать.

– Как?

– А я научу, если хочешь. Ты только сперва твердо реши, хочешь или нет.

– Конечно, хочу, – удивился Андрей глупому вопросу.

– Держи-ка, – велела Ксана, перекладывая из своей руки в его маленькую ладошку девочки – будто какую-то вещь передала. Девочка перевела взгляд чуть удивленных светло-карих глаз с тети Ксаны на Андрея и послушно шагнула к нему.

– А обязательно… – сглотнув, глухо спросил он, косясь на девочку. Теплая ладошка уютно и доверчиво лежала в его руке.

– А как же, – отозвалась Ксана. – Сам ведь хотел? Иди теперь с дядей, Аленка. Он тебя отведет, куда надо.

Аленка – вспомнил Андрей. Что-то про нее говорил Христо. «Мамка Аленкина целый месяц ходила, просила». Как же я теперь ее… – испугался он. Как будто имело какое-то значение, что эта девочка именно та Аленка.

– Ну так что? – Ксана обернулась на пороге дома, накидывая на плечи шаль. – Ты идешь? Или останемся тут чай пить с вареньем?

– Чай с вареньем, – решила Аленка, заулыбалась и легонько подергала Андрея за руку. – Да, дядя?

– А может быть?.. – неуверенно спросил он, умоляюще глядя на Ксану. Он не ожидал, что это все будет так. Так обыденно. И чудовищно. Что эта девочка будет на него так смотреть. Что у нее будет такая маленькая теплая ручка с тонкими пальчиками.

– Как хочешь, дело твое. – Ксана равнодушно пожала плечами, стянула шаль. – Но другой раз предлагать не буду, тут тебе не базар, касатик.

«Аська», – напомнил он себе, отвел взгляд в сторону, чтобы не смотреть на девочку, сказал дрогнувшим голосом:

– Чай с вареньем потом. Идем, Ксана.

На побережье было ветрено. Ксана плотнее закуталась в шаль, Аленка спряталась за спину Андрея.

– Здесь? – спросил он, когда молчание стало уже совсем невыносимым.

– Подойдет, – кивнула Ксана. Вынула из складок широкой юбки и протянула ему нож.

– Дяденька, пусти меня, – вдруг всхлипнула девочка, наверное, почувствовав, как он сильнее сжал ее ручку. – Я хочу домой. Пусти, пожалуйста.

Андрей сжал зубы, дернул девочку к себе и взял у Ксаны нож.

Аська вернулась на следующую ночь.

Андрей слышал, как скрипнула дверь, а потом – пол. Будто кто-то стоял на пороге и не решался войти. А он лежал в кровати и не решался повернуться и посмотреть.

Потом, когда тишина и ощущение чужого присутствия за спиной стали невыносимыми, он медленно обернулся.

Темная фигура возле двери переступила с ноги на ногу.

– Аська? – хрипло позвал Андрей, и сам не узнал свой голос.

– Привет, – прошелестело от двери.

– Ты что там стоишь? – с трудом выговаривая каждое слово, спросил он.

– Холодно, – сказала Аська. Незнакомым голосом, совсем не так, как говорила раньше свое смешливое «холодно-холодно». Устало и как-то безнадежно. И тут Андрей услышал, как капли падают на пол. Равномерно, как отсчет метронома. Кап-кап.

Там, где стояла Аська, натекла уже небольшая лужица.

Наверное, было бы лучше встать с кровати и включить свет, но Андрей почему-то не мог пошевелиться. Как в кошмарном сне, где ты не владеешь своим телом и можешь только смотреть, как к тебе приближается что-то ужасное.

Он боялся вставать и боялся зажигать свет, чтобы не увидеть того или то, что стояло сейчас возле двери.

«Там Аська, – сказал Андрей, убеждая сам себя, – и ей холодно. А я…»

– Иди сюда, – позвал он. И сейчас же испугался своих слов, потому что темная фигура послушно двинулась от двери к кровати.

Андрей с трудом сдержался, чтобы не заорать, когда невидимая в темноте рука приподняла одеяло.

Иногда она становилась похожей на прежнюю Аську. Знакомым рассеянным движением, робкой улыбкой, интонацией или задумчивым взглядом. Тогда ее глаза светлели до прежнего жемчужно-серого цвета с рыжими солнечными крапинками. Только время от времени по ним проходила тень – будто в глубине, под солнечной поверхностью воды проплывало что-то темное и жуткое. А потом это темное выныривало, и Аськины глаза менялись, постепенно будто заливаясь чернилами. И голос опять делался незнакомым, из речи исчезали милые привычные словечки-приговорки, а мягкие движения сменялись резкими, нечеловечески гибкими и быстрыми.

Аськино тело теперь было как море, переменчивое и зыбкое, в котором плавали и время от времени выходили на поверхность разные существа. И не все они были людьми.

Андрей боялся смотреть в ее глаза. И дотрагиваться до нее. Потому что любое прикосновение, взгляд или слово могли вызвать из этой морской глубины кого угодно.

В пансионат они, конечно, не вернулись. Аське туда было нельзя. Тем более, такой. Да и Андрею, наверное, тоже.

Он попросился пожить у Ксаны.

– В пансионат возвращаться не хочется, – объяснил он, – а до поезда еще две недели. Я заплачу.

– Платить не надо. По хозяйству лучше чего помоги, – ответила та, оглядев быстрым взглядом Андрея и маячившую в глубине комнаты девушку. – А тут у меня как раз домик для постояльцев. Раньше, знаешь, многие сдавали. В этой комнате у нас в Первое наводнение родители Христо жили. Потонули они, знаешь? А мальчонку Костя вытащил. Христо еще маленький был, поди, не помнит. Ну, живите, сколько надо.

Сначала Андрей пытался пересилить себя. Сделать вид, что все в порядке. Жить так, будто Аська прежняя.

Наверное, он надеялся, что так можно будет когда-нибудь, со временем, вернуть ее назад. Иногда ему казалось, что получается. Преодолевая ужас, он прижимал ее к себе, когда она бормотала незнакомым бесцветным голосом: «Холодно». Ее кожа теперь всегда была прохладной, как мрамор, а волосы влажными и пахли водорослями. На шее висело ожерелье из ракушек, которые больно кололись, когда Андрей пытался ее обнять. Снять его Аська отказывалась наотрез. Сперва она вроде бы даже согревалась, когда он долго держал ее в руках, поглаживая худую спину, узнавая наощупь острые лопатки, родинку на плече, гладкие и круглые, как низанные на нитку жемчужины, позвонки. Аська расслаблялась, оттаивала, бормотала сонно и нежно, щекоча дыханием шею – совершенно как раньше:

– Андрюша…

В такие редкие минуты он верил, что все еще будет хорошо.

Но через некоторое время прежняя Аська опять исчезала. Снова тонула в своем море. Как один раз наяву, и много – в кошмарных снах, уходила в далекую темно-зеленую глубину и Андрей никак не мог ее остановить или догнать. И опять терял ее навсегда. Снова и снова.

А однажды вместо чернильных нечеловеческих глаз на него взглянули светло-карие. Андрей, застыв от ужаса, сразу же их узнал.

– Дяденька, пусти меня, – пробормотал тоненький Аленкин голос. – Я хочу домой.

Андрей молчал, оцепенев под доверчивым и ласковым взглядом девочки, которую убил. Он не знал, что делать.

– Пусти меня, – тихо, почти совсем безнадежно попросила она. – Мне тут плохо, – она помолчала и добавила жалостливо: – И тебе.

С трудом преодолев судорогу в горле, он сипло сказал:

– Иди.

Она улыбнулась – Аленкиными глазами и Аськиной улыбкой, и благодарно кивнула. Поднялась на цыпочки, поцеловала его в лоб. И Андрей увидел близко-близко теперь уже Аськины глаза, нежные и грустные, наполненные слезами.

– Я люблю тебя, Андрюша, – сказала она совершенно прежним, своим голосом.

А потом отвела его руки и отступила в сторону.

Он зажмурился, чтобы не видеть, как она уходит.

Ожерелье из ракушек она оставила на подушке. От него пахло морем, водорослями и немного, еле уловимо – прежним цветочным запахом Аськиных волос и кожи.

Андрей проснулся, будто вынырнул из глубины на поверхность. Как будто Христо только что вытащил его из моря. Закашлялся, задыхаясь и жадно хватая воздух.

Огляделся. Комната в гостевом домике Ксаны. Знакомый беленый потолок с трещиной посередине, стены, завешанные цветастыми ковриками. Тикают старые ходики на комоде, укрытом кружевной скатертью. И никого нет, кроме самого Андрея.

На дворе Ксана, подобрав цветастые широкие юбки, сыпала квохчущим курам зерно и кричала грозным басом:

– Христо, бездельник, чтоб тебе повылазило! Ты уже почистил рыб?

«Я уже это слышал», – удивленно подумал Андрей.

– А, – увидела его Ксана. – Утопленник наш. Ну, чиво? Проспался? Блинов-то будешь? Ишо горячие.

«Сон, – понял Андрей. – Просто кошмарный сон».

– Спасибо, – сказал он, улыбаясь. – Буду. Ксана, а можно… Можно, я тут поживу немного. В пансионат мне возвращаться не хочется, а до поезда еще две недели. Я заплачу.

– Мы ведь уже с тобой договаривались насчет платы, – удивилась Ксана.

– Что?!

Андрей метнулся обратно в дом. Бросился к кровати.

Ожерелье из ракушек лежало под подушкой.

Медленно, с ожерельем в руках, он вышел во двор. Ксана пристально смотрела на него.

– Это был не сон? – хрипло спросил Андрей.

– А кто ж его знает, – пожала широкими плечами Ксана, серьги качнулись, отбрасывая солнечные зайчики на ее щеки. – Сейчас тут, касатик, не всегда разберешь, где сон, а где нет. – Усмехнулась, блеснув белыми зубами, добавила: – Где смерть, а где жизнь.

Андрей молчал, неподвижно глядя на нитку ракушек в своих руках.

– А пойдем-ка со мной, – сказала вдруг Ксана резко. Выпустила юбку, отряхнула руки. Зерно и хлебные крошки кучей высыпались на землю из подола. Куры, восторженно квохча, кинулись на нежданную добычу.

– А вот это Машута, – сказала Ксана, ласково похлопывая по жестяному боку пузатую пучеглазую красно-желтую рыбу. – Хорошая баба была. У ней все росло в саду, как на дрожжах. Мне в земле копаться некогда, я всегда у Машуты помидоры покупала и ягоды. Таких вкусных ни у кого не было. Умела она чего-то такое с цветами и деревьями. Слово волшебное знала, что ли. Как мой Костя с железками своими.

Рыба вдруг дрогнула, со скрежетом приоткрыла железные веки и посмотрела на Ксану.

– Привет, Машута, – сказала та.

Андрей содрогнулся.

– А вона там, глянь, видишь, медуза жирная? Морда у ей еще такая противная. Это Капитоныч, гадина. Медузой был, медузой и стал, сволочь. Скольким из наших, местных, он гадостей сделал, не перечесть. Доносы строчил. Говорят, притопили его не просто, а еще и по этому делу. Он у меня, кстати, единственный, кого я специально сюда. Я, ведь, касатик, не понимала сперва, что творю-то. А как поняла – все, больше ни-ни. Только вот его, гадину. А ты глазами-то не лупай на меня, сволочь, а то я тебе их вовсе закрашу, нечем будет лупать.

Медуза вздрогнула всем телом, обтянутым мятой парусиной и поспешно прикрыла веки.

– Так-то, – одобрила Ксана.

– А… Аленка? – спросил Андрей, с ужасом оглядывая остальных обитателей чудовищной морской карусели.

– Аленка? – удивилась Ксана. – Нет, ее тут нету. Она уже после. Мать ее ко мне ходила, дура. Слышала она, мол, про меня, что я умею. Просила, мол, верни доченьку хоть какую, только верни. Вон как ты меня давеча, – криво усмехнулась она.

– Это вы мне так предлагали Аську вернуть? – хрипло спросил он, указывая задеревеневшей рукой на карусель.

– Я – тебе? Окстись, касатик. Это ты меня просил, помнишь?

– Я не знал, что…

– Вона и я не знала. Я ведь как ты, касатик, о том же просила. Я что угодно была готова сделать, чтобы мой Костя вернулся.

– Я не буду убивать, – быстро перебил ее Андрей. – Даже ради этого я не буду. Ни Аленку, ни кого-то еще. Я ведь, – он запнулся, – я ведь не убил ее на самом деле?

Ксана хмыкнула.

– Я ведь тебе говорила, касатик, сейчас толком и не разберешь, где тут на самом деле.

Опершись на руку Андрея, она тяжело спрыгнула с карусели.

Махнула рукой в сторону:

– А вона там, видишь, аттракцион с плавающими рыбами. Костя мой больше всего его любил. Я теперь туда не хожу. Христо за ним смотрит. Не могу. Сперва, когда он вернулся-то, Костя, я все время там с ним сидела. Разговаривала, плакала. Я ведь, знаешь, сначала думала, как та дура, Аленкина мать, пусть хоть как вернется. Только бы был. А потом поняла, что натворила. Ты представляешь, касатик, им-то каково – там? Каково живому человеку в железной рыбе, которой всего движения – хвостом пошевелить и по рельсам круг проехать. Один и тот же круг. День за днем. А? Я сперва думала – пусть просто стоит. А потом поняла, что так ему еще больше тоска. Пусть хоть покатается и детишки опять же каждый день разные. Вот и развлечение.

Ксана смотрела в сторону аттракциона с рыбами, и по ее лицу катились слезы. Андрей растерянно молчал.

– Это Косте моему, – еле слышно сказала она через некоторое время. – Косте, который каждую минуту не мог спокойно сидеть, все что-то придумывал новое или мастерил. Что же я сделала с ним… Что же я со всеми ними сделала… Если бы я только могла их обратно отпустить…

Она махнула рукой, и, забыв про Андрея, быстро пошла прочь, вздрагивая от сдерживаемых рыданий.

Приближалась дата, отмеченная у Андрея на обратном билете. Только теперь ему было некуда возвращаться. Точнее – не к кому.

В любом случае, здесь у него еще оставалось дело, которое надо было закончить.

– И что, думаешь, получится? – засомневалась Ксана, хотя ей самой и очень хотелось поверить.

– У меня ведь получилось. Понимаешь, я думаю, в основном мы сами это придумываем. Рецепты – как просить то, что не умеем сами. А когда получаем ответ, не умеем верно понять его и использовать полученные дары. Если это вообще дары.

– Я не просила, чтобы Костя вернулся так, – хмуро сказала Ксана.

– Вторая проблема в том, что нас тоже, наверное, не понимают. Слишком разный масштаб, чтобы говорить на равных. Это как рыбы и люди. Кто станет говорить с рыбой?

– Я говорила, – усмехнулась Ксана.

– Ты говорила с человеком. Который был заперт внутри рыбы. Это как раз пример того, о чем я. Потому что в этом раскладе мы – рыбы. Мы считаем, что плаваем в море, но неизвестно, как видят это море Они. Аквариумом, или садком для разведения карпов, или бассейном, который надо почистить от ненужной живности. И тогда хлебные крошки, которые падают к нам, – или лакомство, или наживка, или отрава. Или просто крошки, которые кто-то стряхнул со стола. Но для себя мы сами определяем цену этим крошкам. И их назначение.

Как посоветовал Андрей, Ксана сняла с каждой морской твари по железной чешуйке. Возле медузы задумалась. Пробормотала:

– А не оставить ли тебя, поганец?

Но потом сжалилась, отстригла от бахромы кусочек крашеной парусины.

К морю они пошли с Андреем вместе.

Подобрав подол, Ксана зашла в воду по колено и медленно, по одной, выпустила все чешуйки в море. Железные, они должны были сразу утонуть, но какое-то время почему-то держались на поверхности, качаясь на волнах и уплывая все дальше от берега. Ксана долго смотрела на них, прищурившись и смаргивая подступающие слезы. Потом выбралась на сушу, подошла к Андрею. Спросила:

– Как думаешь, получилось?

– Если ты смогла их отпустить.

– А ты?

– То ожерелье, из ракушек… Оно сначала не хотело уплывать. Как будто просило – возьми меня обратно. На память. А потом его унесло волной. И я его больше не видел. И она… она с тех пор не приходит ко мне по ночам. Совсем.

Ксана помолчала. Потом вдруг сказала тихо:

– А говорил – любишь.

– Что?

– Говорил, жизнь за нее готов отдать.

– Свою – готов, – хмуро ответил Андрей.

– Да? – Ксана покосилась на него, насмешливо выгнув бровь.

– А чужую – нет. Я не могу отдать то, что не мое. Потому что это будет уже не жертва, а убийство.

Ксана хмыкнула. Стянула косынку, выпустила на волю косы, подставила лицо ветру. Прищурилась и спокойно сказала:

– А я бы убила за своего Костю. Кого угодно убила бы за него. Вот хоть тебя, молодого-красивого, – она усмехнулась, блеснув белыми зубами, и бросила быстрый взгляд на Андрея. Он вздрогнул и с трудом заставил себя не отвести глаза, потому что понял – не врет.

«А я?» – вдруг подумал он. Если бы знать, что Аська вернется прежней. Если бы знать, что их жизнь будет такой, как раньше. Что Аська никогда не узнает цену своего возвращения. И сам Андрей сумеет забыть, что сделал. Если…

Но богам не ставят условия. Можно только принимать или не принимать их дары. Случайные хлебные крошки, упавшие в твою ладонь.

«И все-таки, – он прищурился на море, туда, куда смотрела Ксана, где на границе воды и неба двигались какие-то огромные существа – то ли киты, то ли кто-то еще. – И все-таки – если бы?»…