Самая высокая лестница

Корзинка

После смерти пожарного собака со смешным именем Корзинка стала редко бывать дома. И в дождь, и в снегопад её можно было встретить на улицах посёлка. Она трусила по дороге, старательно принюхиваясь, словно не теряла надежды напасть на след своего хозяина. Корзинка была дворняжкой среднего собачьего роста, с жёсткой спутанной сизой шерстью. Казалось, собака вывалялась на остывшем пепелище, а стряхнуть с себя золу не удосужилась.

Корзинка знала всех жителей посёлка и никогда не лаяла на знакомых. Но стоило появиться чужому, собака становилась добровольным конвоиром. Тихо порыкивая, она сопровождала пришельца, при этом шерсть сердито поднималась на загривке.

Всю неделю Корзинка была вольной уличной собакой. В воскресенье же она выходила за ворота, в ошейнике, на поводке, в сопровождении вдовы пожарного. Маленькая безродная дворняжка и длинная худощавая вдова с круглым яблочным румянцем на скулах и острым, раздвоенным на конце носом вызывали улыбку у встречных. На поводке Корзинка вела себя прилично: не рвалась из стороны в сторону, а шла на шаг впереди своей хозяйки и даже появление кошки — попробуй удержись! — не выводило собаку из равновесия.

Нагулявшись вдосталь, вдова возвращалась домой, на крыльце снимала с Корзинки ошейник и, скомандовав «Пошла!», захлопывала перед её носом дверь. Корзинка не долго обижалась. Она убегала на улицу, в свою стихию, где, если быть расторопной и не пасть духом, можно прокормиться и прожить…

И вдруг у смешной, полууличной собаки родились щенята. Она принесла их под домом и там же устроила гнездо, не рассчитывая ни на чью помощь. Узнав о прибавлении семейства у Корзинки, вдова решила, что надо незамедлительно утопить щенят. Она отправилась за Гусаровым.

В каждом посёлке обязательно есть мастер на все руки, который латает крыши, меняет проводку, укрепляет заборы, врезает замки, чистит колодцы и делает ещё множество необходимых людям дел. Таким умельцем был Гусаров. Вдова пожарного без труда разыскала его и спросила:

— Гусаров, можешь утопить щенят?

— Я всё могу, — мрачно ответил Гусаров.

Щетина серебряными гвоздиками торчала из его впалых щёк, а винный перегар окутывал Гусарова невидимым глазу устойчивым облаком. Глаза его были бесцветными, не способными зажечься от радости и потускнеть от печали. А улыбка походила на гримасу.

Вдова по-мужски откинула полу пальто и извлекла оттуда кошелёк, оставшийся от пожарного.

— Зайдёшь после обеда, — приказным тоном сказала хозяйка Корзинки.

Право приказывать давала ей зелёная трёхрублёвка, которая из кошелька перекочевала в несмываемо-тёмную ладонь Гусарова.

Гусаров пришёл в назначенный час. Его слегка покачивало. Он как бы испытывал на себе непривычное для жителя земли состояние невесомости. Гусаров постоял перед дверкой, ведущей под дом, опустился на колени и заглянул внутрь. При слабом свете, едва проникающем в подполье, он увидел Корзинку. Собака лежала на боку, и два маленьких тёмных комочка жались к её животу. До Гусарова донеслось звонкое причмокивание — щенки сосали молоко. «Пусть напоследок попьют молочка», — подумал Гусаров и стал ждать, пока два маленьких существа получат то, что им положено природой, чтобы потом заграбастать их и отнести к реке. Он для этого припас мешок.

Щенки сосали долго, и Гусаров не спеша полез под дом.

— Корзинка! — сиплым голосом позвал он.

Собака, не меняя положения, повернула к нему голову и, убедившись, что человек знакомый, не зарычала, не заволновалась, а продолжала кормить кутят. Гусарову стало неловко, что Корзинка не боится его. Лучше бы она зарычала или схватила его за рукав. Он подполз ещё ближе. Теперь к звуку двух ненасытных ртов прибавилось хрипловатое дыхание Корзинки. Лёжа на животе, Гусаров наблюдал за жизнью дружного собачьего семейства. Щенки энергично сосали мать. Откуда только в худой, полуголодной собаке бралось столько молока!

Неожиданно в памяти Гусарова возникла тёмная, нетопленная изба. Он вспомнил мамку, сестрёнку Кланю и себя — маленького Гусарова. За окном гудел ветер, а печь была холодной, выстуженной. Кланя плакала тоненько и протяжно, а его познабливало и мутило от голода. Временами мамка отчаянно сгребала их обоих руками и из последних сил прижимала к себе. И сразу становилось теплее. Кланя утихала. Маленький Гусаров забывал, что ничего не ел с утра. Он чувствовал себя защищённым от всех бед, от войны, от ненастий и засыпал…

И сейчас, в тёмном сыром подвале, Гусаров вдруг позавидовал двум пушистым комочкам, которые посасывают молоко и им тепло от материнского брюшка. Он инстинктивно потянулся к Корзинке, уткнулся лбом в собачью шерсть, от которой пахло дождём, и уснул.

Ему приснилась старая изба с низкими потолками. И холодная, нетопленная печь. Печь холодная, и мамка тоже холодная. Она мечется из угла в угол и всё думает, как ей уберечь Гусарова и Кланю от вдовы пожарного. А вдова стоит с мешком в дверях и ждёт, когда мамка выбьется из сил, чтобы заграбастать ребятишек и утопить, как кутят…

Гусаров проснулся от щемящего чувства жалости. Ему было жалко себя, мамку, сестрёнку Кланю. Эта запоздалая жалость всё перевернула в душе, и ему захотелось громко, навзрыд, как в детстве, заплакать. Было уже совсем темно, и Гусаров не сразу сообразил, где он находится. Потом он втянул носом запах собачьей шерсти и услышал над ухом хриплое дыхание Корзинки. Ах да, он под домом лежит животом на земле. Почему же щенки не цокают маленькими ртами, сосущими молоко? Может быть, щенков уже нет? Пока он спал, пришла вдова пожарного и сгребла их в мешок? Гусаров осторожно протянул руку к животу спящей собаки. И тут чей-то маленький беззубый рот ухватился за его палец и стал энергично сосать, как малыши сосут соску-пустышку. И где-то далеко, в забытом уголке души старого неудачника, шевельнулось робкое, нежное чувство. Он тут же устыдился этого чувства. «Слюнтяй! — сказал он сам себе. — Пора топить щенков!» Он хотел отдёрнуть руку, по щенок крепко присосался к пальцу. «Отвяжись!» — мирно сказал Гусаров. И вдруг почувствовал, что не сможет оторвать щенков от матери. Ни за какие деньги и посулы не сможет. Потому что вместе с кутятами, в тёмной холодной реке утопит остатки драгоценного человеческого тепла, сохранившегося в нём от матери.

Когда он уходил, вернее, уползал, то услышал, как снова зацокали рты: пришло молочко и щенки принялись за дело.

На другой день Гусаров встретил на улице вдову пожарного, хотел нырнуть в проулок, но хозяйка Корзинки преградила ему путь.

— Деньги взял, а щенков не утопил, — строго сказала она.

— Верну я тебе твои деньги, — пробормотал Гусаров.

— Ты сегодня же верни деньги, — настаивала вдова. — Я Сергеева найму. — Он всем котят топит.

— Верну я тебе деньги! — Гусаров сплюнул и пошёл прочь.

Целый день бродил он по посёлку в надежде найти случайный приработок. Но, как назло, в этот день ни у кого не протекала крыша, не падал забор и электричество работало исправно.

А вдова пожарного требовала расчёта.

— Ладно, ладно, — сердито отбивался от неё Гусаров. — Не будет у тебя щенков. До чего ты мертвечину любишь!

— Гусаров, не оскорбляй!

— К вечеру ликвидирую…

Вечером вдова пожарного не поленилась, взяла фонарь и полезла под дом. Долго ползала она на брюхе и водила фонариком. Ни собаки, ни щенков под домом не было. Она удовлетворённо вздохнула:

— А я думала, надует.

В следующее воскресенье, когда вдова пожарного собралась на прогулку по посёлку, Корзинки не оказалось. Это не на шутку рассердило вдову, и она отправилась на поиски беглянки.

Шёл апрельский дождь. В посёлке разлились лужи. И ручьи текли без разбора по мостовым, дворам, пешеходным дорожкам. И вдруг вдалеке мелькнула знакомая сизая шкурка.

— Корзинка! — властно позвала хозяйка.

Но вместо того чтобы прибежать на зов, собака засеменила в противоположную сторону. Вдова пожарного прибавила ходу. Она шла по следам непокорной собаки и кричала:

— Корзинка! Корзинка!

Собака побежала. Вдова кинулась за ней. Брызги летели в стороны, полы пальто развевались, как тяжёлые крылья. Из-под шляпы выбился рыжий завиток, похожий на медную стружку. А острый нос торчал обтёсанным клинышком, раздвоенным на конце. Она тяжело дышала, но решила во что бы то ни стало нагнать непослушную собаку и наказать её.

А Корзинка добежала до какого-то забора и юркнула в лаз. Вдова пожарного остановилась перед воротами. Это были ворота дома, в котором жил Гусаров. Она узнала их и принялась стучать. Она звала собаку. Ругала её. Ругала Гусарова. И закрытые ворота гремели под её кулаками. Но никто не выходил к ней. Словно в доме не было ни одной живой души.

В это время в тесной комнатке два щенка, урча и причмокивая, сосали мать, а Гусаров сидел рядом на табуретке и улыбался таинственной улыбкой, похожей на гримасу.