Самооборона

Ладно. Пора.

Воя и сверкая огнями, мы подкатили к месту аварии сбоку, из улицы, противоположной той, откуда выехал грузовик. Я подал машину задом к «ниссану», чуть ли не растолкав нескольких человек, выбравшихся из остановившихся машин не то поглазеть, не то помочь (пока, впрочем, действенной помощи от них заметно не было), и выключил сирену. Тут же в кабину, несмотря даже на закрытые окна, ворвались два звука — непрерывно звучал зажатый гудок и почти столь же монотонно, на одной ноте орал мужчина. Мы выпустили через задние двери наших роботов, уже приведенных в полную боевую готовность, и выскочили следом сами. Сразу же я понял, что оба звука не имеют отношения к нашим клиентам. Гудела машина, врезавшаяся в столб, а точнее, женщина в кабине, навалившаяся на вмятый в салон руль; похоже, ее подушка безопасности почему-то не сработала. Лица ее я не видел, только свисающие над рулем длинные волосы; признаков жизни она не подавала. Кричал же водитель зеленой машины (теперь по знаку на багажнике я понял, что это «мазда»). Он выжил, когда его машину сплющило с двух сторон, однако при этом ему, похоже, сломало и защемило ногу. Люди, толпившиеся вокруг, вразнобой заголосили при нашем появлении, но из них, кажется, никто не был ранен.

— Тихо все! — рявкнул я сквозь маску (еще во времена моего детства эти маски были простыми тканевыми повязками, сейчас же — целая многослойная конструкция с нанотехнологическими наворотами, блокирующими не только инфекцию, но и целую кучу вредоносных веществ, в общем, почти что замена противогаза; но купленное в секс-шопе было, конечно, лишь тряпочной имитацией). — Видите, бригада уже прибыла. Отойдите, вы мешаете оказывать помощь!

Миранда тем временем уже отдала команду роботам резать корпус «ниссана» с правой, свободной стороны. Двери, естественно, оказались заблокированы (и наверняка, учитывая специфику машины — по всему периметру, а не только в районе ручки), и мы по-прежнему не знали, что делается внутри, за затемненными бронированными стеклами, выдержавшими удар. Дико завизжали резаки, разбрызгивая снопы искр. Когда водитель «мазды» понял, что эти резаки освобождают не его, его крик обрел членораздельность:

— Эй, вы! Какого хрена?! Вытащите меня отсюда! Вы должны меня вытащить! У меня ноги сломаны! (Не знаю, был ли он прав, употребляя множественное число.) Да мать же вашу, как больно!

— Успокойтесь, сэр, — строго сказал я. — Вам тоже окажут помощь, но сначала мы должны вытащить людей из этой машины.

— Да какого же хрена! Там и живых нет! А есть, так сами вылезут! Вы должны немедленно заняться мной! Я вас, на хрен, по судам затаскаю!

— Можешь ему что-нибудь вколоть? — негромко спросил я Миранду, пока маздовладелец продолжал разоряться.

— Да, сильное обезболивающее и успокоительное.

— Давай. Сейчас вам помогут, сэр, не волнуйтесь!

Едва Миранда зарядила ампулу в инъектор, ко мне подбежал один из свидетелей, требуя, чтобы я немедленно помог женщине, которая врезалась в столб. Я сильно сомневался, что ей еще можно помочь (и уж тем более этого не мог сделать я, никогда не лечивший ничего серьезнее собственной простуды), но быстро пошел за ним, чтобы не вызывать подозрений. Да и этот непрерывный вой гудка следовало прекратить. Я осторожно приподнял бесчувственное тело с руля и отклонил его на спинку кресла, запрокинув голову пострадавшей. Молодое лицо было в крови; из волос посыпались осколки стекла. Стараясь не запачкаться, я пощупал пульс на шее, затем оттянул веко закатившегося глаза.

— Увы, — покачал головой я, поворачиваясь к переминавшемуся рядом сочувствующему. На самом деле даже настоящий врач не отличил бы по столь примитивным признакам смерть от комы, и следовало бы, конечно, воспользоваться имеющейся у нас аппаратурой для диагностики и реанимации, но я понятия не имел, как это делается, а главное, у нас не было на это времени. Полиция вот-вот появится. Визг резаков прекратился, и, не слушая уже возражений доброхота, я побежал обратно к «ниссану».

Две вырезанные двери валялись на дороге. Роботы ждали следующей команды. Миранда, уже оставившая водителя «мазды» (тот и после полученной дозы продолжал ругаться, но уже без прежнего энтузиазма), опередила меня и с инъектором в руке нырнула в переднюю часть салона. Я заглянул в заднюю и увидел в полумраке вытаращенные от ужаса синие глаза девочки. Она была в шоке, но определенно жива.

— Все уже хорошо. Мы тебе поможем, — сказал я, отстегивая ее ремень и беря ее на руки. Она вцепилась в меня мертвой хваткой, словно утопающий в бревно; я не мог разжать ее пальцы, чтобы уложить на носилки. Тем временем роботы по команде Миранды уже вытаскивали на носилки грузное тело телохранителя. Я на руках отнес Элис к машине. Миранда подоспела ко мне, в очередной раз перезаряжая инъектор, и приставила его к шее ребенка. Девочка вздрогнула, когда ей впрыснули лекарство.

— Что это? — спросил я.

— Ничего страшного, миорелаксант. Ну-ка, малышка, ложись сюда, все будет хорошо…

Вероятно, «все будет хорошо» — это самая большая ложь, произносимая людьми. На втором месте «все хорошо», ну а третье делят между собой «я тоже тебя люблю» и «мы сами с вами свяжемся».

Девочка, наконец, расслабилась и позволила себя уложить. В другую часть салона роботы загрузили носилки, прогибавшиеся под весом шофера.

— Все, погнали, — констатировала Миранда. — По местам! — это уже относилось к роботам.

— Эй! — вновь возвысил голос маздовладелец. — Куда вы, мать вашу?! Как же я?

Знал бы ты, на что напрашиваешься.

— Вам поможет следующая бригада, у нас уже нет места! — крикнул я и захлопнул дверь. Мы врубили сирену и, объехав грузовик, помчались по улице. На первом же повороте я ушел направо, и вовремя: камера заднего вида показала мне, как по только что оставленной нами улице промчалась, также со всеми мигалками, полицейская машина. Тормозить нас они бы, конечно, не стали, но все равно хорошо, что мы не попали в поле зрения профессионалов. Из свидетелей на месте аварии наверняка никто не запомнил наш номер — а полицейским и запоминать не надо, как только они включают мигалки, у них автоматически включаются камеры в режиме записи.

Через минуту Миранда пролезла из салона ко мне в кабину.

— Как девочка? — спросил я.

— Думаю, легкое сотрясение мозга, но ничего более серьезного. Я сделала ей еще инъекцию, теперь она будет спать.

— А он? Мертв?

— Теперь да.

Что ж, я и не сомневался, какую «первую помощь» она оказала водителю, нырнув в салон. Ну это-то ладно. Он работал на мафию и делал это вполне сознательно. А вот та женщина, которую, возможно, еще можно было спасти и которую мы обрекли на смерть… В случае с Анной Дельгадо мы, по крайней мере, не знали, к чему приведет применение «твайс спайса». Но эту аварию мы организовали совершенно сознательно. Черт, мы хотели вывести из строя только одну машину, а не три! И уж тем более не хотели лишних смертей!

Но Миранда права — все эти моральные копания бессмысленны. Хотел бы я стать трупом вместо той женщины? Нет. Вот и весь разговор. А мафия не оставит меня в покое. В войне за свою жизнь хороши все средства, по определению. Самооборона — это святое.

— Вот его пистолет, — продолжала Миранда. Я коротко скосил глаза, на миг оторвавшись от дороги.

— Внушительная штучка.

— «Беретта» двадцать седьмого года. Двадцать четыре патрона, может стрелять очередями. Неплохая машинка, для ближнего боя в самый раз. Хотя мне «магнум» больше нравится. А вот его фон и комп.

Я уже не стал смотреть, только спросил:

— Фон отключила?

— Обижаешь! И аккумулятор вынула. Сейчас посмотрим, что у него на компе.

— Так нас и через комп отследить можно! Он же в инет ломиться начнет, глядишь, и сообщение отправит…

— Не начнет. Сам его комп я включать не собираюсь. Я только кристалл памяти из него выну и в свой вторым вставлю, управления он не получит… ах, дерьмо!

— Что там, все зашифровано?

— Хуже. Кристалл накрылся. Я слышала про такую фишку — кристаллы с нестандартной распайкой, ну и комп под них, соответственно, с нестандартным слотом делается. В нем все работает, а как в нормальный переставишь — пшик и все. Простенько, но эффективно. Внешне-то не отличишь, контакты все одинаково выглядят… Ну ладно. Охранник охранника — не бог весть какая шишка, вряд ли тут было что-то сильно важное.

Я повернул на юг, намереваясь добраться до подножья горы Сан Бруно, где мы без помех со стороны лишних свидетелей и камер наблюдения дорожной полиции сможем загнать «скорую» в густые заросли и пересесть в уже поджидающую нас в укромном месте под деревьями «Субару». Черт побери, все-таки приятно гнать в крайнем левом ряду, зная, что никакие ограничения скорости для тебя не писаны! Главное при этом — в повороты вписываться, но я оставил компу право снижать скорость до безопасной при приближении к таковым.

— Пойду сделаю снимки для отсылки Догерти, — сказала Миранда, вставая с кресла.

И тут на пульте с писком зажглась красная лампочка, а бортовой комп выдал сообщение «Отказ коробки передач»!

Честно говоря, я настолько не ожидал такой подлости — не случавшейся со мной ни разу прежде, когда я ездил на нормальных машинах — что не сообразил сразу же, пока «скорая» еще катилась по инерции, перестроиться вправо и спокойно встать у тротуара. Поэтому рулить я начал запоздало, пропустил вперед пару ехавших справа машин и в итоге неуклюже остановился под углом, перегородив весь правый ряд.

— Что такое? — Миранда уже вновь была в кабине.

— Эти твои чертовы китайцы! Чтобы я еще когда-нибудь связался…

— Погоди, может, это просто перегрев. Глуши мотор, через пять минут попробуем снова завестись. И выруби уже сирену!

Действительно. Стоять на месте, завывая сиреной, как-то уж слишком глупо.

Ладно, сказал я себе. Погони за нами нет, во всяком случае, пока, может, действительно, постоим немного и снова поедем…

Четыре бесконечно долгих минуты я утешал себя этой мыслью. На пятой в дверь решительно постучали.

Я нехотя повернул голову, готовясь объяснять, что знаю, что мы перегораживаем дорогу, но у нас заглохла машина, и нас, между прочим, можно объехать… О дьявол, полиция!

— Спокойно, партнер, — прошипела мне в ухо Миранда. — Они не знают, кто мы.

Я нажал кнопку, опускающую стекло, и выглянул. Кажется, только один патрульный, молодой парень. Черный. Его машина с включенными мигалками, но без сирены стояла рядом.

— Вам нужна помощь, сэр? — спросил он.

— У нас проблема с коробкой передач, — ответил я, сделав глупую попытку улыбнуться. — Может быть, сейчас удастся завестись.

Я повернул ключ. Давай же, давай… «Отказ коробки передач». Нет, похоже, это безнадежно.

— Похоже, дело серьезное, сэр, — подтвердил мою мысль полицейский. — У вас в машине больные?

Соврать или сказать правду? «Да, один похищенный, другой убитый…» Сказать, что нет, и он отвяжется? Но он, небось, видит, что я волнуюсь (черт, черт!), и…

— В том-то и дело, офицер. Их надо в больницу, а наша машина… — кажется, вполне убедительное объяснение волнения.

— Вы уже вызвали другую машину?

— Э… нет, офицер. Понимаете, все машины в разъезде. Черт-те что творится сегодня с утра, такое впечатление, что жители Фриско надумали болеть и помирать одновременно…

— Тогда я могу доставить ваших больных.

Вот уж спасибо тебе большое!

— К сожалению, не получится. Состояние больных критическое, они подключены к аппаратуре, и мы должны ехать вместе с ними. Просто не поместимся в вашей машине со всем этим.

— Ладно, тогда сейчас я отловлю для вас машину повместительнее, — кивнул полицейский и тут же побежал на встречную полосу, делая кому-то знак остановиться. Голубой семейный минивэн послушно затормозил напротив нас.

— Такая подойдет? — крикнул патрульный.

— Да! — крикнул я в ответ.

Коп наклонился к окну водителя, объясняя ситуацию. Минивэн медленно развернулся, подъезжая к нам, и из салона выбрались упитанный мужчина лет под пятьдесят в хавайской рубахе, его не менее дородная жена, почему-то считавшая, что при ее комплекции и возрасте можно носить шорты, и двое мальчиков, лет десяти и тринадцати — старший, как ни странно, стройный. Вероятно, из чувства подросткового протеста.

— Спасибо, что согласились помочь, — сказал я, выпрыгивая на дорогу по-прежнему в халате и маске. — Мы вернем вам машину, как только доставим пациентов. Какой адрес указать компу — это место?

— Я уже ввел адрес, — ответил глава семьи; и он, и его жена прямо-таки лучились от удовольствия по поводу выпавшей им роли добрых самаритян, или, по крайней мере, старательно изображали таковое. Лишь дети бросали на нас искренне-злобные взгляды. — Просто выберите в меню «Возврат».

— Конечно, сэр.

Открылись задние двери нашей злополучной «скорой», и роботы принялись выгружать носилки. Понятливая Миранда уже успела прицепить к нашим «пациентам» первую попавшуюся аппаратуру. Элис загрузили на среднее сиденье минивэна, а водителя — на заднее. Патрульный проводил пристальным взглядом пронесенный мимо него труп, и у меня, уже уверившегося в успехе, вновь похолодело в животе.

— Похоже, парню здорово досталось, — покачал головой коп.

— В том-то и дело, — кивнул я. — Поэтому мы спешим, — я направился к левой передней двери.

— А девочка? — всколыхнулась толстуха. — Что с бедняжкой?

— Извините, мэм, на разговоры нет времени, — отшила ее уже Миранда; роботы, сделав дело, полезли обратно в «скорую». Полицейский пошел следом за мной, что мне совсем не понравилось.

— Сэр…

— Да?

— Насчет ограничений скорости не волнуйтесь. Я передам по сети, чтоб вас не останавливали.

— Спасибо, офицер, — я сел в машину; Миранда хлопнула дверью справа. Мотор уже работал — ну правильно, у нас ведь не было ни карточки, ни чипа владельца, и сами бы мы его не завели. Коп сделал шаг прочь и вдруг обернулся.

— Сэр?

— Что еще? — вырвалось у меня резче, чем следовало. Ах, ну да, я забыл пристегнуться! Но полицейского, кажется, интересовало не это.

— Простите, это не мое дело, но — вы ведь дикси?

Проклятье, не думал, что мой южный акцент так заметен!

— Да, я там родился, но несколько лет назад иммигрировал в США, — я защелкнул ремень. — Мы можем ехать?

— Конечно, сэр. Вы правильно сделали — порядочному человеку нечего делать в той расистской стране. Удачи вам!

— И вам, — буркнул я и придавил акселератор.

— Уфф, — выдохнул я, когда черный коп вместе с белыми самаритянами пропали с экрана заднего вида. — Кажется, выкрутились. Правда, наследили, как могли. Да еще наш номер передан по сети…

— Это не то же самое, что номер угнанной машины — он не будет автоматически фиксироваться полицейскими камерами, если ехать без нарушений. Так что просто не пользуйся его любезным предложением, и нас не отследят, — ответила Миранда. — А я пока отправлю, наконец, сообщение Догерти.

Это сообщение мы составили еще накануне, теперь оставалось лишь прицепить к нему снимки. Если комп уведомлял Догерти о свежей почте немедленно — а почти наверняка так оно и было — уже минуту спустя он читал следующий текст:

Эта подпись — 697385 — представляла собой случайный набор цифр, не имеющий никакого скрытого смысла; но если Догерти захочет поискать таковой — пусть копает в ложном направлении.

Мы с Мирандой сошлись во мнении, что бывший полковник, конечно, не захочет оставлять без последствий покушение на самое дорогое, что у него есть — но в то же время, прекрасно понимая серьезность предъявленных угроз (вполне осуществимых технически), предпочтет подчиняться похитителям, пока ему не удастся вернуть дочь, а уж только потом перейдет к поиску и мести. Впрочем, об осторожности забывать все равно не следовало.

Мы доехали по Береговому бульвару до поворота на Гваделупский каньон и вскоре уже катили по живописной парковой дороге, змеящейся вдоль северных отрогов горы Сан Бруно. Добравшись до съезда на узкую грунтовку, мы на всякий случай убедились в отсутствии машин, откуда нас могли бы видеть, и свернули в рощицу, где нас еще с ночи дожидалась «Субару». Здесь под покровом деревьев мы вытащили девочку и мертвеца (надо сказать, без помощи роботов последняя операция была далеко не столь удобной — весил он, наверное, фунтов триста). Спящую Элис усадили, пристегнув, на заднее сиденье «Субару»; в багажник той же машины положили сложенные носилки и медицинские приборы. Туда же отправили купленное в секс-шопе облачение. Что Миранда собирается делать с трупом, я уже знал по прецеденту Анны Дельгадо — но прежде, чем залить покойника наноразложителем, моя сообщница стащила с него пиджак и ткнула во что-то вроде серого пуловера, вопреки уличной жаре поддетого под костюм:

— Знаешь, что это?

Я пощупал — «пуловер» был явно не шерстяной и легко, словно по маслу, скользил относительно тела, точнее, относительно своего собственного внутреннего слоя.

— Наноброня?

— Именно. Надевай, вдруг пригодится.

Я слышал об этих штуках. Квазижидкость из наночастиц между слоями кевлара, при ударе мгновенно обретающая твердость не хуже металлической, а затем вновь возвращающаяся в аморфное состояние. Защищает и от пули, и от удара ножом — но, правда, не от ножа, режущего медленно.

— Размерчик великоват, — заметил я.

— Ничего, много — не мало. Заправишь поглубже в штаны, заодно причиндалы защитишь. Даже асексуалу неприятно, когда их отстреливают.

— У нас в самом деле ожидается стрельба?

— Надеюсь, что нет.

«Но береженого бог бережет», — угадал я окончание фразы, и это было логично. Развязка близка, и черт его знает, чем все обернется. Уже облачившись в наноброню, я запоздало вспомнил о галантности:

— А ты-то себе ничего не хочешь защитить?

— Я обойдусь, у меня боевого опыта больше. Дают — бери, партнер.

Тоже верно.

Минивэн мы, как и обещали, отправили назад самаритянам, дополнив, впрочем, программу возвращения пунктом о стирании маршрута по достижении контрольной точки, а сами сели в «Субару» и поехали в домик, арендованный накануне вечером неподалеку, на Рыночной улице. Он стоил заметно дороже лачуги в Миллбрее, зато имел два этажа и на первом — гараж с выходом внутрь дома, так что мы могли вынести девочку из машины, не попадаясь на глаза никаким любопытным соседям. На втором этаже была небольшая комната без окон — возможно, в незапамятные времена пленочных фотографий она использовалась, как фотолаборатория, а может, как маленький домашний кинозал. Главное, что ее можно было запереть. Мы перетащили туда кровать с тумбочкой и уложили Элис в постель; Миранда сделала ей еще одну инъекцию и сказала, что девочка проспит еще, как минимум, пять часов. После чего мы наскоро пообедали — без изысков типа ручной готовки, но с чувством выполненной задачи.

Во время обеда нас отвлек сигнал от камер на Лионской улице. По правде говоря, я не ожидал увидеть ничего серьезнее фургончика, едущего за продуктами, ибо полагал, что все боссы Альянзы уже в сборе. Однако в ворота въезжал «бентли». Причем это оказался не тот «бентли», что входил в автопарк «Английского клуба». Миранда быстренько пробила номер по базе.

— А вот и сам Туссэн пожаловал, — удовлетворенно констатировала она.

— Я думал, он давно внутри.

— Я тоже так думала. Но, как видно, главные разговоры начинаются только сейчас.

Словно в подтверждение ее слов камера вновь включилась, показывая следующий роскошный лимузин. В течение считанных минут одна за другой подъехали еще три машины. Все они принадлежали местным бизнесменам. Вот она — самая верхушка Альянзы!

— Стало быть, Догерти их не вспугнул, — констатировал я.

— Как мы и рассчитывали. Пора отправить ему следующее послание.

— Ну что ж, — констатировала Миранда, поднимаясь, — пора и нам выдвигаться на позиции.

Мы спустились в гараж и выехали на улицу. Теперь наш путь лежал на северо-восток.

Мы оставили Догерти времени в обрез, с учетом средних интервалов между автобусами и напряженности дневного движения. Но если он все-таки прямо в пути — не в автобусе, где он будет бояться соглядатаев, так в машине, где, впрочем, тоже могут быть скрытые камеры — попытается навести справки об этом электромобиле, что он узнает? Легальным путем — только то, что «хонда» входит в автопарк одной из прокатных фирм города и арендована накануне вечером через инет. Информацию о своих клиентах фирма не разглашает. Но если глава службы безопасности Туссэна все-таки докопается до имени арендатора, то узнает, что того зовут… Даглас Догерти. И что вместо представления полного электронного варианта своих документов, чего мы с Мирандой не могли обеспечить, он внес денежный залог, что также допускается.

Камеру слежения мы в «хонду» ставить не стали. Во-первых, в небольшом объеме кабины профессионалу не так уж сложно ее обнаружить, и хотя он не посмел бы вывести ее из строя — пусть лучше мучается неопределенностью, чем точно знает, где она. Во-вторых, мы обеспечивали себе дополнительные гарантии безопасности, вообще не появляясь возде арендованной нами машины — даже программу в ее комп мы загрузили дистанционно. Приближаться к этой машине теперь и следить за Догерти непосредственно нам тем более было незачем. Организовал он себе сопровождение или нет, ему это не поможет.

Через сорок четыре минуты комп «хонды» прислал нам извещение, что машина достигла первой контрольной точки. Мы отправили следующий приказ:

Эта следующая точка находилась на ничем не примечательной улочке и нужна была лишь для того, чтобы комп отчитался о прибытии в нее, и мы могли отправить очередное распоряжение, содержавшее пароль для доступа к финальной маршрутной точке. Таковая находилась на стоянке в порту, к северо-востоку от бейсбольного стадиона АТ&Т, перед причалами катеров и яхт. Строго в расчетное время — Догерти явно не пытался мешать компу выполнять программу — нам пришло подтверждение и оттуда. Бывший полковник, конечно, не мог знать, что остановился недалеко от того места, где совсем недавно припарковались похитители. Впрочем, ни нашей «субару», ни нас самих к тому моменту, как Догерти узнал про порт, там уже не было. Машину мы отправили на автопилоте на стоянку возле станции Сельма скоростной железной дороги, соединяющей все населенные пункты, расположенные вдоль берега Сан-Францисского залива, а сами сели в маленький катерок, далеко не новый, но быстроходный, купленный накануне всего за 9999 союзных долларов (янки любят такие цены), и помчались по темно-синей глади в сторону пролива Золотые Ворота, соединяющего залив с Тихим океаном. Надо сказать, вода здесь ледяная даже летом, и в отсутствие солнца, едва пробивавшегося сквозь сплошную облачную муть, на море было довольно-таки неуютно. Зато я наконец-то смог полюбоваться знаменитым красным мостом — правда, снизу. Практически с того ракурса, в каком видят его самоубийцы в последний миг перед ударом о воду. А Миранда тем временем отправляла очередное сообщение.

Скажу не хвастая, идея устроить передачу бриллиантов (ставших после отмены наличных денег самым популярным средством крупных неотслеживаемых расчетов) в открытом море, где невозможно организовать скрытное наблюдение и, тем более, незаметно приблизиться к объекту, принадлежала мне. Естественно, в наш век GPS и повсеместного доступа в инет местоположение яхты будет известно, даже когда она не видна за горизонтом — но само по себе это людям Догерти, даже если он отважился поставить кого-то в известность, ничего не даст.

У нас на сей раз камеры были установлены — одна на причале, две на самой «Принцессе» (и это была одна из причин, потребовавших визита в порт накануне; сама аренда яхты отличалась от аренды машины только ценой). Но, признаться, даже увидев на экране, как Догерти (разумеется, один) поднимается на борт яхты, я не чувствовал полной уверенности, что все идет по нашему плану. Что, если Догерти все же отправил вместо себя кого-то другого? Я уже знал, на что способен современный грим. Идентификация по чипу, которую Догерти вполне мог ожидать, конечно, препятствовала такому сценарию — но, в конце концов, уж если Миранда без особых сложностей реактивировала и вживила себе ид-чип Дельгадо, главный охранник мафиозного босса легко мог «поделиться» собственным чипом со своим человеком. Правда, подбросить вместе с фальшивым собой еще и фальшивые бриллианты он точно не отважится, понимая серьезность угрозы. Но для нас-то выкуп — лишь правдоподобный предлог, а на самом деле нам нужен сам Догерти…

К тому времени, как «Принцесса» отошла от причала, мы были уже в океане. Здесь вода, разумеется, была уже не столь спокойной, как в заливе; длинные океанские волны, катившиеся к скалам на севере и неприветливым отмелям на юге, я бы оценил балла в два, и наш катерок изрядно потряхивало, когда он прыгал с волны на волну, звучно шлепая днищем о воду и расшвыривая по бокам два белых веера брызг. Мы держали курс на юго-запад, яхта же, напротив, должна была отклониться к северу. Никаких сближений, пока мы не окажемся вне видимости берега.

Наконец мы сочли, что пора. На горизонте едва виднелись вершины гор; «Принцессу» невозможно было разглядеть даже в бинокль. Но камера, закрепленная на носу яхты, исправно показывала нам Догерти, неподвижно стоявшего на холодном ветру с пакетом в руке. Его лицо было спокойным — мрачным, но спокойным. Наверное, таким же оно было, когда он приказывал солдатам согнать в сарай жителей той деревни. Затем на краткий миг это лицо дрогнуло. Это в кармане у него завибрировал комп, принявший новое сообщение.

Наступал самый ответственный момент. Если он не выполнит наше последнее требование, весь наш план может рухнуть…

Догерти бегом бросился назад и пропал из поля зрения носовой камеры, затем появился вновь, уже сквозь стекло рубки, затем побежал вниз. Еще двадцать секунд — и включилась камера над дверью каюты, показав нам ворвавшегося Догерти, затылок и спина которого загородили то, что лежало на столике. Но мы и так знали, что там. Упаковка снотворного, инъектор и отпечатанная записка.

Это была вполне логичная схема — отключить его в этой каюте на то время, пока представитель похитителей заберет и проверит выкуп. Но Догерти не дурак и понимает, что под видом снотворного ему могут подсунуть все, что угодно. А он — человек, знающий серьезные тайны и имеющий ответственные полномочия. И если эти соображения пересилят в нем даже родительскую любовь…

Самое смешное, что там действительно было просто сильнодействующее снотворное. Очередь «эликсира любви» должна была наступить потом; это имело смысл и с учетом времени действия, и потому, что вид нераспечатанной упаковки должен был убедить Догерти. Хотя он, опять-таки, не может не понимать, что на коробку и ампулы можно нанести любую маркировку…

Но мы не дали ему времени на раздумья. И он поспешно разорвал коробку, выхватил ампулу и зарядил инъектор с такой скоростью, с какой, наверное, перезаряжал свою штурмовую винтовку в самый разгар боя. Затем резко поднес инъектор к шее. Мы напряглись, всматриваясь. Не симуляция ли? Может, он просто делает вид, что впрыскивает препарат?

Вроде бы нет. Но, переглянувшись друг с другом, мы поняли, что ни один из нас не уверен в этом на сто процентов. Так или иначе, Догерти плюхнулся в кресло. Еще секунд десять его глаза оставались открытыми. Потом веки медленно опустились.

Мы еще некоторое время наблюдали за его расслабившимся лицом. Впрочем, притвориться спящим совсем не трудно…

— Ладно, — решила Миранда. — В крайнем случае я всажу ему ампулу прямо из пистолета, хотя это испортит красоту замысла. Поплыли.

Мы развернулись и направились в ту же точку, куда продолжал вести яхту запрограммированный нами комп. Достигнув заданных координат, он заглушил двигатель.

Двадцать минут спустя мы подошли к борту «Принцессы», безмолвно дрейфовавшей в открытом океане подобно «Марии Селесте». Поблизости не было ни других кораблей, ни летательных аппаратов. Тем не менее, мы с Мирандой на всякий случай вновь закрыли лица масками. Я первым легко влез по трапу на борт и сбросил Миранде канат, чтобы она привязала катер. Затем моя сообщница тоже поднялась на палубу.

Все было тихо. Камера по-прежнему показывала неподвижного Догерти в кресле, и больше на борту никого не должно было быть. Тем не менее, камера на носу, приподнятая в сторону рубки, не давала полного обзора судна. Хоть «Принцесса» и невелика, теоретически кто-то мог пристать к борту, как и мы, и, пригнувшись, пробраться на яхту, оставшись вне поля зрения камер. Правда, тогда ему пришлось бы бросить то, на чем он приплыл, или даже специально отослать его прочь на автопилоте — но почему нет? Мы вытащили наши «магнумы».

Сначала мы обошли всю палубу, не обнаружив никаких подозрительных следов, потом Миранда сунулась с пистолетом в дверь, сперва прицелившись в уходящий вниз коридор, потом — наверх, в рубку. Убедившись, что все чисто, она кивнула мне: «Давай наверх, я прикрываю».

Я скользнул мимо нее и поднялся в рубку. Там, конечно, было пусто. Серый бумажный пакет стоимостью в пять миллионов долларов США, или примерно четыре с половиной миллиона конфедеративных, лежал на пульте рядом с бортовым компом. Я распечатал пакет; внутри лежали черные, темно-синие и темно-вишневые футляры. Я по очереди доставал и открывал их, любуясь крупными, искусно ограненными бриллиантами. Я привык иметь дело с электронными деньгами и ничего не смыслю в ювелирном деле, но камни наверняка подлинные. У нас с Мирандой не было разногласий по поводу того, кому они должны достаться. Истратив столько миллионов ради нашего общего дела, я имею право на небольшую компенсацию.

— Порядок, — сказал я, спускаясь по трапу.

— Теперь ты меня прикрывай, — Миранда двинулась по коридору в сторону кормовой каюты.

— Что делать? — спросил я. С бриллиантами в одной руке и пистолетом в другой я чувствовал себя несколько комично.

— Просто стой, где стоишь. Если появится кто-то, кого я не успею вырубить — стреляй.

Она заглянула в маленькую кухоньку справа и туалет слева. Очевидно, там тоже все было чисто. Миранда сделала мне знак следовать за ней и вошла в каюту.

Догерти не бросился на нее ни сразу, ни когда она подошла к нему вплотную. Я к этому времени уже стоял на пороге и целился бывшему полковнику в лицо. Мой пистолет тоже был заряжен усыпляющими, а не боевыми, но стрелять в корпус в любом случае не стоило — я почти не сомневался, что на Догерти тоже наноброня. Миранда наклонилась над ним сбоку, почти касаясь щекой его лица. В ее руке блеснул маленький инструмент, похожий на миниатюрный скальпель; его лезвием она очень осторожно провела по коже экс-полковника. Щека Догерти дрогнула, но он не проснулся.

— Что ты делаешь? — шепотом спросил я.

— Это точно он, — так же тихо ответила Миранда. — Не грим. И кололся, похоже, честно. Но на всякий случай добавим.

Она взяла инъектор и сперва ввела спящему дополнительную дозу снотворного — конечно, уже не полную ампулу. А затем достала маленькие ножнички и срезала ему верхнюю пуговицу на пиджаке. Все тем же мини-скальпелем, оказавшимся чрезвычайно острым, Миранда вырезала углубление с обратной стороны пуговицы; следом за скальпелем на свет явилось крохотное сверло, которым было проделано отверстие в пуговице. Затем Миранда вклеила в прорезанную лунку предпоследнюю из оставшихся у нас камер, так, что ее объектив пришелся напротив отверстия. Мы проверили качество изображения. Поле обзора было ограничено по краям сильнее, чем обычно, но делать дырку больше и заметнее не стоило. Миранда ловко пришила пуговицу обратно, даже не снимая с Догерти пиджака, а затем, наконец, впрыснула экс-полковнику «эликсир любви».

Выходили мы тоже с предосторожностями, не исключая, что, пока мы были внутри, кто-то мог объявиться снаружи. Но все было по-прежнему чисто. Мы спустились в катер и помчались обратно ко входу в пролив.

Проскочив Золотые Ворота, мы, однако, не стали сворачивать направо, в направлении порта, из которого вышли. Вместо этого мы погнали прямиком через залив в сторону Ричмонда (естественно, калифорнийского, а не вёрджинского). На траверзе небоскребов искусственного Острова Сокровищ Миранда, посмотрев на часы, сказала «пора!». Я вставил комп с дистортером в фон и ввел номер.

Догерти проснулся только с пятого гудка. Камера над дверью каюты продолжала работать, и мы видели, как он сперва недовольно заворочался, не открывая глаз — хотя, не будь этот сон наркотическим, профессионал такого класса пришел бы в боевую готовность за секунду — а затем, все же сообразив, КТО и ЗАЧЕМ ему должен звонить, поспешно выхватил фон и прижал к уху.

— Алло!

— Мистер Даглас Догерти?

— Да, это я, — его голос все еще звучал хрипло со сна.

— Это лейтенант Томас Харпер из полиции Сан-Франциско, — это было имя реального полицейского, найденное Мирандой в каких-то криминальных репортажах. — К сожалению, у меня для вас плохие новости, сэр. Это касается вашей дочери.

— Что… что с ней?!

— Боюсь, сэр, она мертва, — меня всегда поражала глупость неуверенного «боюсь», когда речь идет о свершившемся факте, но я честно воспроизвел эту идиотскую полицейскую манеру. — Мы выловили ее тело из Залива. Ничего нельзя было сделать — она была мертва уже несколько часов.

— Вы уверены, что это она? Может, это ошибка?!

В его голосе — наверное, впервые за много лет, если не за всю его жизнь — звучала мольба, и я видел на экране его лицо, совсем не похожее в эту минуту на лицо хладнокровного профессионального убийцы. Однако я ответил с прежней твердостью.

— Увы, сэр, ошибки быть не может. Мы уже провели анализ ДНК.

Несколько секунд он молчал. Затем глухо произнес:

— Когда я могу забрать тело?

— Не раньше завтра, сэр. Судмедэксперты еще работают с ним. Вы понимаете, таков порядок. На теле есть признаки насильственной смерти, и…

— Скажите хотя бы… она… над ней не… надругались?

Я бы хотел утешить его хотя бы этим. Но Миранда, также слышавшая наш разговор, радостно закивала, и, черт побери, была права. От этого человека нам требовалась вся ненависть и ярость, на какую он способен.

«Попади я к нему в руки, он пытал бы меня без малейшего колебания», — напомнил себе я и произнес:

— Окончательное медицинское заключение будет готово завтра, но, к сожалению, сэр, это более чем вероятно. Примите мои соболезнования, сэр. Мы свяжемся с вами завтра. Раньше этого времени мы ничего не сможем вам сообщить.

— Да… Понял, — ответил он по-военному.

— До свиданья, сэр.

Фон, выполнивший свою функцию, полетел за борт. Миранда достала и подключила к компу следующий. Теперь была ее очередь.

На сей раз он ответил сразу. Скорее всего, подумал, что полицейский вспомнил и хочет сообщить что-то еще.

— Вы уже отдали им бриллианты? — с ходу выпалила Миранда.

— Не понимаю, о чем вы, — процедил Догерти.

— О выкупе! Значит, отдали? Я так и знала, что опоздала! Я хотела предупредить вас раньше, но у меня не было возможности! Они убили вашу дочь! Они, а не китайцы!

— Кто «они»? Какие китайцы? Вы можете говорить яснее?

— Якобы китайцы. У меня мало времени… — Миранда перевела дух, делая вид, что собирается с мыслями. — Это все подстава. Они хотят сделать вид, что вашу дочь похитили и убили китайцы из триад. Но на самом деле это сделала сама Альянза! Ваш шеф Туссэн и остальные шишки, это их идея. Им нужен повод для войны с триадами. Полиция подкуплена, улики сфабрикованы. Своим людям вы тоже не можете доверять. Этот ваш охранник, Форестер — вам, небось, сказали, что он погиб, а на самом деле именно он подстроил похищение. У него остались связи в полиции, там рука руку моет… Вы поняли? Это не китайцы, это Альянза! Те, что собрались сейчас в доме на Лионской! Именно там они приняли это решение! И вы можете полагаться только на себя! Все, я больше не могу говорить! — этот фон тоже полетел в залив. — Ну как? — осведомилась у меня Миранда.

— Из тебя бы вышла неплохая актриса, — кивнул я. — Можно поверить даже без «эликсира любви». Особенно когда человек сам не свой от горя.

— Без «эликсира» он бы вскоре начал задумываться, кто ему звонил, откуда такая осведомленность и, главное, почему слова о провокации сами не могут быть провокацией. Теперь — не начнет. Все будет кончено до завтрашнего утра, партнер.

На экране Догерти поднялся из кресла и медленной, какой-то старческой походкой побрел к выходу из каюты. Когда он пропал из поля зрения камеры, мы на короткое время переключились на ту, что в пуговице. Как и ожидалось, Догерти направлялся в рубку. Сам он отведет яхту в порт или поручит это готовому к новым командам компу, значения уже не имело.

Мы, в свою очередь, пересекли Залив, вошли в Ричмондскую морскую бухту, которая на самом деле — искусственное сооружение, где у разлапистых, похожих на лежащие деревья или старинные антенны причалов стоят сотни катеров, и пришвартовались в заранее арендованной ячейке. Бросив катер на произвол судьбы, мы добрались автобусом до Ричмондской станции скоростной железной дороги и, дождавшись поезда, отправились на станцию Сельма, где нас дожидалась «субару». Еще десять минут — и мы уже въезжали в гараж дома на Рыночной улице.

Мы не вели непрерывную трансляцию с камеры в пуговице Догерти — в передающем режиме ее было бы не так трудно засечь (вообще, в нормальном состоянии шеф службы безопасности, побывав в бессознательном состоянии на территории противника, первым делом проверил бы себя на жучки, но сейчас способность Догерти к критическому мышлению оставалась сильно пониженной). К тому же в передающем режиме, в отличие от ждущего, микроскопического аккумулятора не хватило бы надолго, а подзарядиться без доступа солнечных лучей (частично проходящих сквозь бумагу листовки, но не сквозь пластик пуговицы) он не мог. Так что, пока Миранда готовила ужин, я лишь пару раз на несколько секунд активизировал камеру, проверяя, что делает Догерти. Его визит в дом на Лионской мы бы все равно не пропустили, благодаря нашим камерам возле ворот, однако у нас были опасения, что он захочет переменить пиджак. И первое включение подтвердило справедливость этих опасений: изображение было слишком уж неподвижным для камеры, находящейся на живом человеке. Похоже, пиджак висел на спинке стула. Однако, прислушавшись (камера передавала и звук, хотя и не в лучшем качестве), я различил шум воды. Похоже, Догерти просто принимал душ. При следующей попытке я вздохнул с облегчением: картинка двигалась. И двигалась в нужном нам направлении, как сказал бы я, если бы был эстрадным юмористом: в поле зрения появились руки Догерти, снаряжавшие магазин пистолета. Такой же «беретты», что и у Форестера.

Когда кухонный автомат возвестил, что ужин готов, Миранда вновь надела «медицинское» облачение:

— Пойду отнесу еду девочке. Она, наверное, уже проснулась.

— Я с тобой, — поднялся я.

— Зачем? Чем меньше она будет нас видеть, тем лучше. Даже в масках.

— Хм… вообще-то логично, но… просто хочу убедиться, что с ней все в порядке.

— Ты что, опять подозреваешь меня черт-те в чем?

— Нет, но… — окончательно смешался я. Я действительно не думал, что Миранда способна избавиться от Элис, как от ненужного свидетеля. Но в то же время — скажем, скрыть от меня правду, если с девочкой действительно что-то не так… если ее нужно доставить в настоящую больницу, что, конечно же, разрушит весь наш план, ибо из больницы сообщат отцу, даже если Элис не будет в состоянии назвать свое имя. Просто сделают анализ ДНК и пробьют по базе — она ведь в больницах уже бывала, и ее данные у них есть…

— Ну так и ешь спокойно, — резюмировала Миранда, а сама вышла из комнаты с подносом.

Да уж, спокойно. Это, конечно, утешительно — оставить решение за ней, а самому даже и не знать правды. Хотя, вполне возможно, правда ничем не грозит нашим целям. Если там лишь легкое сотрясение, девочке достаточно просто спокойно полежать сегодня-завтра. А если нет? Миранда, конечно, скажет, что надо просто немного подождать, пока Догерти свершит свою месть, что несколько часов — это не критично. А если критично? Я этого даже не узнаю — Миранда прошла армейскую медицинскую подготовку, а я нет. Но если, допустим, даже мне будет очевидно, что ребенку нужна срочная помощь — что я буду делать? Что я буду делать, черт побери?!

Нет, я абсолютно не собираюсь жертвовать собой ради спасения кого бы то ни было. И все моралисты мира пусть идут в задницу. Но все же… все же…

И вообще это глупость — думать над проблемой, не зная, существует ли она! Для начала надо… ну хотя бы просто послушать под дверью. Если я услышу, что Элис нормально разговаривает, то и волноваться не о чем.

Так я и сделал — на всякий случай все же нацепив халат и маску, на цыпочках взбежал по лестнице на второй этаж, а затем устремился по коридору к двери комнаты без окон. Уже в нескольких футах от двери я услышал изнутри звонкий голосок и почувствовал изрядное облегчение.

— …А почему дверь заперта?

— Так надо, детка. Понимаешь, люди после травмы иногда сами не знают, что делают. Например, ходят во сне.

— Ух ты! И я ходила?

— Пока нет, но нам нужна уверенность.

— А меня скоро выпишут?

— Скоро. Но пока тебе нужно лежать, а то будет болеть голова.

— Лежать так скуучно… Почему папа не пришел меня навестить?

— Детка, твой папа хотел прийти, но сегодня вечером он очень-очень занят.

— По работе, да? — понимающе вздохнула Элис. — Я не люблю его работу. Он от нее иногда становится такой… словно неживой. А что с дядей Джимми? Можно мне его навестить?

— Он… он в другой больнице.

— Но он ведь поправится, да?

— Конечно, детка, — уже без запинки ответила убийца Джима Форестера, растворившая его труп.

— Надеюсь, он быстро поправится. Дядя Джимми хороший, — доверительно поведала девочка. — Он только с виду похож на страшного великана, но это для того, чтобы его боялись плохие люди, а на самом деле он добрый. Он меня подбрасывает и ловит. Папа никому не позволяет так делать, только дяде Джимми. У него тоже есть дочка, Мэри. Мы с ней дружим. Ой, а можно я Мэри позвоню? Она, наверно, волнуется за своего папу…

— Увы, нет, Элис. Тебе пока нельзя никому звонить и пользоваться компом тоже нельзя. Ты же хочешь побыстрее поправиться?

— Хочу… но болеть так скучно…

— А ты представь себе, что ты принцесса, которую похитили злые разбойники и заперли в своем замке. Знаешь, во времена принцесс ведь не было ни фонов, ни компов! Но скоро придет благородный рыцарь и освободит тебя. Но, чтобы его дождаться, тебе нужно быть терпеливой.

— Ладно, я буду… — печально вздохнула девочка.

— Вот и умница.

— Я в туалет хочу.

— Конечно, пойдем.

Я бросил быстрый взгляд в конец коридора, прикидывая, успею ли убраться с их пути прежде, чем Миранда выйдет вместе с девочкой, и понял, что это потребует спринтерского рывка, и то не факт, что получится — а вот топот будет слышен наверняка. Так что я лишь отступил от двери на пару шагов, сделав вид, что просто проходил мимо.

— А вот и дядя доктор! — мгновенно сориентировалась Миранда, сердито сверкнув на меня глазами поверх маски.

— Ну, как себя чувствует наша девочка? — осведомился я, наклоняясь к Элис.

— Хорошо! Голова только чуть-чуть кружится…

— Это после лекарства, это пройдет, — сказала Миранда.

— Дядя доктор, а когда меня выпишут?

Умный ребенок. Хочет получить информацию из альтернативных источников.

— Завтра.

— А завтра утром или завтра вечером?

— Завтра утром, — обнадежил ее я.

— Ура! А почему в вашей больнице на всех маски? — вдруг выдала она.

— Врачам так положено. Чтобы не попала инфекция.

— А в кино врачи в масках, только когда операцию делают, а так нет!

М-да, положительно умный ребенок. Еще немного, и она разоблачит нас с потрохами. Хорошо еще, туалет совсем рядом, а то бы она смекнула, что коридор совсем не похож на больничный. Своего собственного пребывания в госпитале в годовалом возрасте она, конечно, не помнит, но, как видим, умеет работать с источниками…

— В разных больницах разные правила, — ответил я.

— Ладно, пойдем скорее, а то описаешься, — поторопила ее Миранда, беря за руку.

— Я с двух лет ни разу не описалась! — гордо возразила девочка. Сделав было шаг за Мирандой, она вдруг вновь обернулась ко мне:

— Дядя доктор, а вы можете позвонить моему папе? Тетя сказала, что мне самой пока нельзя. Позвоните ему и передайте, что я его очень-очень люблю!

— Да, — ответил я, глядя поверх ее головы. — Я передам.

Когда они скрылись в туалете, я вновь спустился на кухню к недоеденному ужину и оставленному на столе компу. Спустя некоторое время ко мне присоединилась Миранда.

— Ну, понял теперь? — накинулась она на меня. — Думал, это безмозглая куколка? Этой девчонке палец в рот не клади. Отличница, между прочим, — ну да, Миранда ведь видела ее классный журнал. — Когда я к ней вошла, свет уже горел, и она сидела на кровати и смотрела на дверь. Не плакала. Ты представь себе ситуацию — проснуться неизвестно где, в комнате без окон, в абсолютной темноте — и не растеряться, не впасть в панику, спокойно найти, где включается свет… не всякий взрослый сориентируется. Она меня уже спрашивала, почему ей не выдали пижаму. В больницах ведь должны быть пижамы. Пришлось опять сослаться на «разные правила».

— Ты тоже хороша. Обрисовала ей ее положение практически открытым текстом. «Похищенная принцесса…»

— А это мое правило, — невозмутимо ответила Миранда. — Говори правду, когда это возможно. Совсем не обязательно всю, но — правду. Когда это невозможно — ври как можно ближе к правде. Так куда меньше опасность запутаться и попасться.

— Мы можем сохранить жизнь ее отцу? Он ведь просто исполнитель. Сам по себе, без своих боссов, он для нас не опасен.

— Если не дознается, кто на самом деле стоит за похищением… — пробурчала Миранда. — Не знаю, будет зависеть от обстоятельств. Но в любом случае думаю, что шансов выжить у него мало. Глава службы безопасности, перебивший все начальство своей структуры — такое, знаешь ли, редко сходит с рук, даже когда речь идет не о мафии. Ладно, — она придвинула к себе тарелку, — война войной, а обед по расписанию.

Мы в молчании работали челюстями. Внезапно Миранда дернулась, впиваясь взглядом в экран компа:

— Ты когда в последний раз почту проверял?

— Когда она приходила… дерьмо! — теперь и я обратил внимание на иконку нового сообщения, мигающую на экране. Даже целых двух сообщений. — Оно же должно было звук подать!

— Так и подавало, очевидно, пока ты наверх бегал! Почему ты комп здесь оставил?

— А сама-то?

— Так я думала — ты тут сидишь!

Черт побери, она была права. Надо было думать о деле, а не забивать себе голову моральными проблемами…

Миранда меж тем уже ткнула пальцем в иконки. Как я я думал, развернулись два окошка с роликами от камер возле дома на Лионской. Впервые за время наблюдений мы увидели, как кто-то входит в ворота пешком. И этим кем-то был Догерти. Вероятно, он оставлял свою машину на территории особняка, чтобы боссы не заметили его отсутствия. И они, должно быть, и впрямь этого не заметили — у хорошего организатора дело поставлено так, что все крутится, не требуя его вмешательства…

— Когда? — спросил я (экран был ближе к Миранде).

— Он там уже семнадцать минут, — она поспешно послала сигнал активации камере в пуговице. На какой-то миг мелькнуло изображение — кажется, какая-то смазанная движением панель управления — а затем окошко залила серая пустота с надписью «Нет сигнала» поперек.

— Проклятье… — пробормотала Миранда.

— Он все-таки обнаружил камеру?

— Нет, не думаю. Похоже, он врубил глушилку. Она забивает все сигналы. Сейчас никто из дома не может ни позвонить по фону, ни выйти в беспроводной инет. А проводного у них, небось, нет, они ж все крутые… Соображаешь, что это значит?

— Операция «бойня» началась, — кивнул я. — Но ведь это то, что нам надо?

— Да, но мы не знаем, что происходит внутри, а это плохо. Похоже, придется все же туда лезть. Поехали, — она решительно встала, так и не добрав еду с тарелки.

— Прихвати полицейскую форму. Переоденемся в прямо машине.

— По-твоему, разумно лезть в мафиозную разборку под видом полицейских? — усомнился я, вбегая, однако, следом за Мирандой в гараж. — Кто бы там ни выжил, он нас пристрелит.

— Незнакомцев в гражданском пристрелит точно, а полицейских — вряд ли. Не забывай, здесь Альянза законопослушна, и если кто-то из них уцелеет, то скорее будет видеть в нас защиту от взбесившегося Догерти. А Догерти, по-моему, сейчас все равно, в кого стрелять.

— Спасибо, ты меня очень обнадежила, — я захлопнул за собой дверцу машины и приказал компу открыть гараж.

Мы довольно лихо добрались до Берегового шоссе и помчались на север, а вот после съезда с Джеймса Лика из-за вечерних пробок начались проблемы. Хотя комп был на высоте, отслеживая трафик в реальном времени и выискивая пути объезда, на маршрут, в нормальных условиях занимающий полчаса, у нас ушел почти час. И весь этот час я ждал, что нам придут очередные сообщения от камер, и мы увидим, как Догерти, сделав дело, выходит (или скорее все-таки выезжает) из ворот, и нам тогда останется просто войти внутрь и пересчитать трупы. Но ворота оставались закрыты, и глушилка по-прежнему работала, что наводило на мысль, что и другая сторона вряд ли одержала победу.

Наконец мы остановились в конце Бродвея. Я отстегнул ремень и бросил тоскливый взгляд в сторону уже видимых отсюда без всяких камер ворот. Меньше всего мне хотелось вылезать из машины.

— Как мы войдем внутрь? — осведомился я, понимая, впрочем, что это не сильно оттянет неизбежное.

— Просто перелезем, — Миранда вытащила из-под сиденья тонкий прочный трос и завязала петлю на одном его конце.

— На радость местной системе безопасности.

— Во-первых, он наверняка ее отключил, дабы она не мешала его планам. Во-вторых, в таких местах система безопасности не посылает сигналов копам, их непрошеные визиты тут никому не нужны. Вся информация поступает исключительно внутрь, в собственную службу безопасности. А ее сотрудники сейчас, полагаю, не в состоянии сопротивляться вторжению.

— И все-таки прелестно получится, если, когда мы будем там, явятся настоящие копы.

— Не явятся. Он там уже больше часа, и начать должен был вскоре после того, как врубил глушилку — иначе кто-то из них заметил бы, что связь отрубилась. Если бы там кто-то мог и хотел вызвать копов — они уже были бы здесь, — Миранда вытащила свой «магнум» из кобуры, сняла предохранитель и сунула оружие обратно. Я последовал ее примеру. — Идем, партнер, — она открыла дверь со своей стороны. — Чего тебе бояться, на тебе же наноброня.

— А на тебе?

— А я в крайнем случае спрячусь за тобой, — осчастливила она меня в очередной раз и решительно выбралась наружу. Мне ничего не оставалось, как сделать то же самое.

— Дай я скажу это вслух, — произнес я, пока мы шли к воротам. — Мы идем добить всех, кто там еще жив?

— Да, кроме слуг. Но, думаю, обслуживающий персонал там — одни роботы. На таких встречах конфиденциальность важнее престижности. Так что стреляй без долгих раздумий. Лучше в голову, на них тоже может быть наноброня.

— Ты даже не хочешь допросить их насчет Джона? — усмехнулся я.

— В этом нет необходимости, — отрезала Миранда. — Я уже знаю, где Джон.

— Да? И где же?

— Всему свое время, партнер. Сначала сделаем то, зачем пришли, — она забросила трос на одну из пик на гребне ворот, точь-в-точь как представилось мне, когда я впервые их увидел. — Смотри, это просто. Хватаешься руками и перебираешь ногами.

Она ухватила трос на высоте груди, повисла на нем, отталкиваясь назад, в воздухе вытянула вперед ноги, ударилась подошвами обуви в каменную стену и пошла по ней вверх, перебирая трос руками. Считанные секунды спустя она уже ухватилась за пику, на которую была накинута петля, и легко взобралась на гребень. Никакие сирены не завыли и прожектора не зажглись (впрочем, хотя солнце садилось, было еще светло) — что, однако, само по себе ничего не доказывало.

— Давай, — Миранда качнула трос в мою сторону. Я поймал его в твердой уверенности, что без тренировки подняться подобным способом у меня не получится, но это оказалось неожиданно несложно. Слезть с помощью троса оказалось еще проще. Миранда, однако, не могла воспользоваться тем же способом — ей пришлось отцепить трос и сбросить его вниз, дабы мы могли воспользоваться им дальше. После этого она просто повисла на руках, держась за соседние пики, и спрыгнула на землю, мягко сгруппировавшись при приземлении.

Достав на всякий случай пистолеты, мы дошли по подъездной аллее до ограды особняка. На этом втором заборе никаких пик или иных штуковин, на какие можно набросить петлю, не было. Пришлось мне встать, уперев руки в стену, а Миранда с ловкостью кошки вскарабкалась мне на плечи, а затем, предупредив, чтоб я напряг мышцы шеи, встала одной ногой на голову. Что совсем не доставило мне удовольствия, но из такого положения она смогла дотянуться до верхнего края ограды, а затем подтянулась на пальцах, забросила наверх ногу и, оседлав забор, сбросила мне конец троса. Правда, эта ограда была слишком узкой, чтобы устойчиво сидеть на ней, удерживая мой вес, так что для начала я схватился за трос, играя роль якоря, пока Миранда спускалась с другой стороны. Затем ту же роль сыграла она, пока я забирался. На сей раз прыгать, повиснув на руках, пришлось мне; при приземлении я не удержался на ногах и перекатился на спину, но ничего себе не повредил. Я поднялся, отряхивая волосы и униформу и оглядывая двор.

Поскольку особняк располагался на склоне — его первый этаж с западной стороны был вторым с восточной — двор был не слишком велик. Налево уходила короткая дорога к воротам подземного гаража, направо — огибала фасад аккуратная аллейка с выключенной сейчас подсветкой снизу, как на взлетной полосе, обрамленная фигурно выстриженными кустами. Эта дорожка обвивалась кольцом вокруг небольшого, без особых изысков, фонтана, расположенного напротив главного входа. Журчание этого фонтана и чириканье каких-то пичуг были единственными звуками, которые мы слышали. Людей нигде не было — ни живых, ни мертвых. Стекла окон хранили зеркальную непроницаемость — ясное дело, анизотропная прозрачность. Миранда смотала трос в тугой моток и подвесила его к поясу. С оружием наготове мы направились прямиком к главному входу.

На крыльце Миранда вдруг остановилась и вытащила какую-то цилиндрическую коробочку.

— Вставь это в нос, — она протянула мне два мягких, словно бы ватных стерженька, хотя на самом деле это наверняка была не вата, а еще один продукт нанотеха.

— Это вместо противогаза? — догадался я.

— Да, носовые фильтры, — она по очереди засунула свою пару в ноздри.

— Думаешь, он использовал какой-то газ?

— Я бы на его месте поступила так. Там не меньше дюжины человек, просто стрелять — слишком долго. Если внутри понадобится говорить — не вдыхай ртом. Во всяком случае, пока мы не убедимся, что опасности нет.

Интуитивно мне казалось, что фильтры помешают дышать, но я их практически не почувствовал. Мы подошли к двери. Она не открылась автоматически, но поддалась, когда я потянул за позолоченную ручку.

В холле царил полумрак и тоже никого не было. Миранда поводила стволом по сторонам, затем осторожно двинулась вперед, беззвучно ступая по ковру, протянувшемуся от входа к парадной лестнице и дальше вверх по ступенькам. От промежуточной площадки, где на обращенной ко входу стене висела некая аляповато-пятнистая мазня в золоченой раме (надо полагать, безумно дорогая), лестница раздваивалась. Миранда повернула на левую, сделав мне знак подниматься по правой. Я послушался — и почти сразу увидел труп.

Он лежал головой вниз на верхних ступенях, наполовину свесившись с площадки второго этажа. В полумраке (свет и здесь нигде не горел) я различил лишь, что у него, кажется, разворочен весь затылок. Махнув рукой Миранде, я бесшумно взбежал наверх и, убедившись, что убийцы поблизости нет, склонился над телом. Через пару секунд Миранда была рядом со мной. Мы перевернули труп. Из окровавленного рта выскользнул обслюнявленный ствол пистолета, который все еще держала мертвая рука. Вытаращенные глаза незряче пялились с перекошенного судорогой лица.

— Ничего не понимаю, — прошептал я. — Выходит, он сделал это сам?

— Похоже на то. Может быть, конечно, и инсценировка, но не думаю, что Догерти стал этим заморачиваться.

— Это ведь не один из боссов?

— Да, судя по костюмчику и часам — простой охранник.

Миранда вытащила магазин из его пистолета и отправила в карман. Логично: если тут ходит еще кто-то помимо нас, негоже оставлять ему боеспособное оружие.

Мы вышли на площадку второго этажа, откуда уходили коридоры налево и направо. Куда теперь? Я решил проявить инициативу и махнул рукой вправо. Миранда не стала возражать.

Мы миновали несколько запертых дверей с изящными золотыми ручками — возможно, за ними были комнаты для гостей. За всеми дверями было тихо. При желании их, наверное, было бы не очень сложно высадить — на штурм с применением грубой силы они явно не были рассчитаны. Но это подождет. Не стоит поднимать шум раньше времени. Дверь в угловую комнату заперта не была. Там оказалась бильярдная. Два стола, на каждом — уложенные в треугольник шары. Стойка с киями в углу. Никого.

Дальше путь опять разветвлялся: направо — вглубь главного здания и прямо — во флигель. Я уже хотел было шагнуть направо, но обратил внимание на скромную дверь без всякой позолоты впереди, во флигеле. Она выглядела, как вход в подсобное помещение, но рядом с ней была панель сканера, такая же, как у ворот. Миранда кивнула, тоже заметив эту панель, и мы направились туда. На нашу удачу, дверь оказалась незапертой (и изрядно тяжелой — ее, как видно, высадить было бы совсем непросто). Внутри было совершенно темно по причине отсутствия окон, а света из коридора просачивалось слишком мало, так что Миранда вытащила фонарик. Луч света сперва скользнул по многочисленным матовым экранам на стене, а потом уперся в неподвижную фигуру, которая сидела в кресле с низкой спинкой, уронив голову на пульт. Убедившись, что больше в небольшой комнатке никого нет, Миранда шагнула внутрь и посветила сперва на голову, потом на шею мертвеца. Затем указала мне пальцем на эту шею.

— Что там? — тихо спросил я, делая шаг вперед.

— След от инъекции. Его вырубили сзади.

— Догерти это было несложно. Это ведь его подчиненный.

— Именно. Отсюда управляется система безопасности дома. Сейчас тут все обесточено, — Миранда пошарила лучом по пульту, затем повернула какой-то переключатель. На пульте загорелся зеленый и несколько красных индикаторов.

— Что ты делаешь?! Хочешь поднять тревогу?

— Спокойно, партнер. Я знакома с такой системой, ничего лишнего не сделаю, — Миранда нажала еще несколько кнопок. — К счастью, Догерти не стал возиться, блокируя тут все паролями — просто вырубил и все… Гостей он явно не ждет.

— А если мы потом отсюда выйдем, камеры запишут наши похождения?

— Нет. Догерти отключил функцию записи и изъял кристаллы памяти.

На стене один за другим начали загораться экраны. Мы увидели пространство перед первыми и вторыми воротами, двор с трех разных ракурсов, крыльцо перед входом, холл…

— А этот что, не работает? — Миранда с удивлением посмотрела на оставшийся темным экран. — А, ясно. Электричества нет, а жалюзи там, видимо, закрыты…

— А от чего работает глушилка, если электричество отключено?

— Или от собственного аккумулятора, или от генератора системы жизнеобеспечения — он автоматически включается, когда вырубается общее питание. Этот пульт, кстати, сейчас работает от него же.

— Жизнеобеспечения? Я думал, это дом, а не космический корабль.

— Кое в чем почти корабль. Я тебе говорила про помещения повышенной безопасности в глубине здания, которые можно взять только мегабомбой — с внешней средой они напрямую не сообщаются, соответственно, воздух поступает только через вентиляцию… Кстати, а что нам скажут датчики о состоянии воздуха… Ага. Можешь дышать полной грудью, партнер — опасных примесей нет. Хотя нет, постой… это здесь нет, а ближе к той стороне дома следы какой-то дряни просматриваются. Ниже ПДК, но…

— Какой именно дряни?

— Партнер, я же не могу знать всего. Вот тут формула на пол-экрана, если она тебе что-то говорит.

— Я не химик.

— Ну так и я тоже. Но я сильно сомневаюсь, что это освежитель воздуха.

Зажегся очередной экран, и я невольно вздрогнул. Это была кухня, демонстрируемая сбоку. Человек в белом поварском халате стоял на коленях возле плиты, уронив голову на электрическую конфорку. В первый миг мне показалось, что он жив, потому что мертвец не может стоять в такой позе, не падая — но Миранда увеличила изображение, и я понял, что его лицо просто прижарилось к конфорке, сейчас, конечно, уже холодной, но, очевидно, раскаленной в тот момент, когда он упал. Вся правая щека обуглилась, волосы с правой стороны сгорели (поварской колпак валялся рядом), и из обгоревшей плоти выглядывал мутно-белесый шар спекшегося глаза. Левый глаз — не пострадавший, голубой — смотрел прямо в камеру. Халат повара спереди, насколько я мог рассмотреть в таком ракурсе, был в каких-то комковатых бурых потеках, и едва ли это был соус.

— Определенно не освежитель воздуха, — произнес я, представив заодно, как сейчас пахнет на кухне.

— Где тут у нас фильтры вентиляции… — бормотала Миранда, — должно быть где-то на чердаке… но там же темно, а питание включать — вспугнем… хотя нет, там, где есть важные узлы системы жизнеобеспечения, должно быть аварийное освещение! Вот, точно!

Зажглось, хотя и тускло, еще несколько экранов.

— Ага, — констатировала Миранда. Изображение на одном из экранов повернулось и приблизилось, демонстрируя бок какой-то квадратной в сечении трубы с крышкой на винтах. На крышке была ручка. — Видишь? Это наружная часть блока воздушных фильтров. Периодически их меняют, но редко — если только снаружи нет лесных пожаров или другого сильного загрязнения. А эти винты вывинчивали только сегодня — видишь, как блестят, а на трубе рядом пыль…

— Ну ясно, — кивнул я. — Вместо фильтров, которые должны очищать воздух, он вставил в вентиляцию источник какой-то отравы. Но сейчас она уже практически развеялась.

— Непонятно, где он сам и что он делает так долго, — недовольно заметила Миранда. — Этот, — она кивнула на покойника, все еще сидевшего между нами, стоявшими над пультом по обе стороны от него, — мертв уже не меньше часа, и тот, на лестнице, тоже. Полагаю, что и остальные умерли не намного позже, раз газ успел рассеяться…

Включились оставшиеся экраны. Одни показывали подсобные помещения, другие — жилые, третьи — коридоры и лестницы, на четвертых ничего нельзя было разглядеть из-за темноты. Последнее относилось и к трем помещениям, помеченным как комнаты охраны; подозреваю, что там были еще трупы. Я невольно вздрогнул, увидев сразу в нескольких комнатах неподвижно стоящие фигуры, но это оказались роботы, тщетно ждущие хозяйских приказов. Однако никого из главарей Альянзы нам отыскать не удалось. Впрочем, было совершенно очевидно, что камерами оснащены не все помещения в доме — боссам мафии явно не понравилось бы, если бы какие-то охранники могли наблюдать за ними в любом месте в любое время. Причем не только во время дел интимных, но и во время конфиденциальных переговоров. Однако общий план дома в системе хранился, и по нему легко было определить, какие помещения остались недоступными для наблюдения.

— Думаю, вот эта большая комната в центре, — ткнула пальцем в план Миранда, — либо парадная столовая, либо конференц-зал. Скорее всего, они там.

— Вот эти две в подвале еще больше, — заметил я.

— Слишком уж большие, заседать в таких — все равно что на открытой поляне. Вероятно, это спортзал и бассейн.

— Ну ладно. Идем в центральную. Мы сможем туда попасть?

— Есть два варианта поведения охранной системы при пропадании питания — замки автоматически блокируются, чтобы злоумышленник не мог попасть внутрь, отключив электричество, или замки автоматически открываются, чтобы люди внутри не оказались взаперти, — Миранда вывела меню настроек на экран. — Ну правильно, Догерти выбрал первый. Замок можно открыть с этого пульта, но…

— Мы не сможем это сделать, пока нет электричества?

— Без навороченных слесарных инструментов — нет. Придется рискнуть и подать ток в систему. Может быть, Догерти этого и не заметит — ведь он не обязательно находится там, где в результате включатся какие-то электроприборы.

— Ну что ж, — вздохнул я, — не сидеть же нам тут всю ночь, дожидаясь неизвестно чего. В конце концов, нас двое, и у нас оружие. Включай.

Миранда повернула рубильник. На нескольких экранах посветлело (в том числе в одной из комнат охраны, где мы действительно увидели трех мертвецов, скорчившихся бесформенной грудой возле двери), и у нас над головами тоже зажегся плафон. Впрочем, отнюдь не везде свет включался автоматически — ведь в тот момент, когда пропало питание, было еще светло. Ни Догерти, ни остальных мы по-прежнему нигде не увидели. Миранда быстро пересняла на свой комп план дома, и мы поспешили кратчайшим путем в ту большую комнату, расположенную в середине второго, если смотреть с востока, или первого, если с запада, этажа.

На лестницах и в коридорах свет регулировали не ручные переключатели, а фотоэлементы, так что нам не пришлось пробираться сквозь мрак; впрочем, риск нарваться на засаду за каким-нибудь углом все-таки был, и я почувствовал себя намного спокойнее, когда мы, так никого и не встретив, все же добрались до своей цели.

Перед нами была украшенная мозаичным узором стена с единственной дверью. Дверь имела вид внушительный и массивный, однако открылась неожиданно легко, хотя и со странным шорохом — теперь, когда был подан ток, этому помогли сервомоторы. Мы с Мирандой, в лучших полицейских традициях, синхронно ворвались внутрь — я справа, она слева — сразу же разворачиваясь каждый в свою сторону и быстро обводя стволом пистолета угрожаемый сектор. Но в ту же секунду стало ясно, что оказывать нам сопротивление здесь некому.

Можно было подумать, что мы оказались в пиршественном зале старинного замка — впрочем, не настолько старинного, чтобы окна в нем были узкими бойницами. Высокие и стрельчатые, они и по ширине были явно больше, чем следовало бы из оборонительных соображений, и легкие ажурные переплеты рам тоже не вписывались в суровые каноны средневековой фортификации. С одной стороны из окон открывался вид на привольный морской простор, раскинувшийся где-то внизу, с другой — на величественные горы, эффектно подсвеченные вечерним солнцем. На самом деле, конечно, никаких окон в находящемся в глубине дома помещении не было — это была картинка на видеообоях, включившаяся, когда вы восстановили энергоснабжение. А вот богато сервированные столы были самые настоящие — правда, стояли они не по-средневековому, Т-образно, а по-современному, в одну линию. Руководство Альянзы и в самом деле собралось на ужин (впрочем, вполне возможно, они и за ужином продолжали обсуждение деловых вопросов). Однако трапеза вышла короче, чем они ожидали.

Трупы лежали повсюду. Оливейра скорчился возле самой двери, тщетно пытаясь вырваться; теперь сервомоторы брезгливо отодвинули его в сторону (это и был тот шорох, который мы слышали). Хернандес, валясь в агонии под стол, вцепился обеими руками в скатерть и увлек ее за собой, обрушив на пол и на себя несколько тарелок, бокалов и винных бутылок (все это было дорогое, бьющееся), а также вазу с фруктами, которые раскатились по всему залу. На дальнем конце стола, среди тарелок с остатками еды и опрокинутых рюмок, словно гигантский боров, зажаренный целиком, распростерся Туссэн; в его жирную щеку, прижатую к столу, воткнулась вилка. Кто-то выгнулся на стуле, запрокинув голову так сильно назад, что, казалось, должен был сломать шею; кто-то лежал на полу, вцепившись в судорогах в другого мертвеца; кто-то скрючился возле стены, словно пытался выпрыгнуть в нарисованное окно… Всего мы насчитали четырнадцать трупов, включая, кстати, двух васпов. И никто из них не умер легко. Их лица были перекошены гримасами жуткой муки, глаза выпучены и залиты кровью лопнувших сосудов; толстые негритянские губы, холеные испанские усы и надменные англосаксонские подбородки, а также дорогие костюмы и белоснежные скатерти были перемазаны кровавой рвотой, на штанах расплылись мокрые пятна; кто-то разодрал себе ногтями лицо так, что кожа свисала лоскутами, кто-то бился головой о стену, оставив кровавые потеки на видеообоях, кто-то глубоко вгрызся зубами в собственную руку, кто-то пытался перерезать горло осколком бутылки… Один даже умудрился выдавить себе глаз, свисавший теперь из окровавленной глазницы студенисто-багровой каплей. Я был рад, что носовые фильтры защищают меня от запахов; полагаю, вся эта блевотина, моча и кровь должны были образовывать особенно тошнотворную смесь с ароматами изысканной еды и разлитых по столам и по полу драгоценных вин.

— М-да, — произнес я, — кажется, я понимаю, почему тот парень на лестнице вышиб себе мозги.

— Думаю, он понял, что это за дрянь, — кивнула Миранда, — и знал, что спасения все равно нет. Хотя он получил меньшую дозу — там воздух все-таки смешивался с нормальным, уличным. А сюда шел только тот, что из вентиляции.

— И все это устроили мы, — пробормотал я. — Нет, я не сомневаюсь, что эти люди заслуживали смерти, и мы собирались их убить с самого начала. Но я не думал, что это будет так… грязно.

— Догерти сжег целую деревню за своего солдата. Не думал же ты, что он подарит легкую смерть убийцам своей дочери? И, кстати, ты когда-нибудь видел наркомана, загнувшегося от передозировки, партнер? Можешь мне поверить — зрелище немногим более приятное. Ну ладно. Надо все-таки удостовериться, что все они действительно мертвы.

— Как будто так не видно, — фыркнул я.

— Видимость бывает обманчива. И бывают люди с нестандартной реакцией на тот или иной препарат…

— Чем копаться в этом дерьме, проще всадить каждому в голову по пуле, — проворчал я.

— Не стоит стрелять без необходимости. Ты же не хочешь, чтобы потом эти пули исследовала союзная полиция?

И словно в ответ на эти слова где-то в доме громыхнул выстрел. Следом еще один.

Мы с Мирандой, опустившие было свои пистолеты, снова резко вскинули их, целясь в дверь с противоположной стороны зала. Эта дверь была меньше и отнюдь не столь внушительна, как та, через которую мы вошли — видимо, через нее приносили еду роботы-официанты. Но и при случае могли покинуть зал высокие гости — со стороны мафии, даже изображающей из себя респектабельных бизнесменов, было бы опрометчиво заседать в комнате, откуда нет второго выхода. Но Догерти, очевидно, заблокировал оба; будь это не так, хоть кто-то из отравленных вырвался бы наружу — а я уже успел пересчитать стулья и убедиться, что их число совпадает с числом мертвецов. Однако теперь дверь была слегка приоткрыта — мы не заметили маленькую щель сразу, но не будь ее, мы бы не услышали донесшиеся с той стороны выстрелы так отчетливо. Видимо, дверь открыл сам Догерти уже после того, как свершил свою месть — должен же он был прийти полюбоваться плодами своих трудов, коль скоро в зале не было камер. Но, очевидно, в доме выжил кто-то еще.

Вслед за выстрелами мы услышали быстрые, но негромкие шлепающие звуки — кто-то бежал босиком или, возможно, в обуви на мягкой подошве. Бежал к двери с той стороны.

— Сразу не стреляй, но будь наготове, — шепнула мне Миранда.

В следующую секунду дверь распахнулась, и в зал вбежала девушка. Белая, с разметавшимися черными волосами ниже плеч. Наверное, не старше двадцати. Действительно босая, в длинном красном платье с разорванным подолом — возможно, она порвала его сама, чтобы удобнее было бежать. Платье оставляло оголенным ее левое плечо, и в этом скульптурно-изящном плече зияла жуткая рваная рана — выходное отверстие от ударившей сзади пули; кровь стекала на грудь, пропитывая тонкую красную ткань, и левая рука висела плетью. В правой руке девушка сжимала туфлю с окровавленным каблуком-шпилькой.

На миг она замерла, увидев нас; на ее испуганном лице нарисовался еще больший ужас, тут же, впрочем, сменившийся выражением неслыханного облегчения.

— Полиция! — воскликнула она. — Слава богу! — и бросилась к нам через весь зал, не обращая внимания на мерзкие лужи и осколки на полу. — Спасите меня! Он сошел с ума, он хочет меня убить!

— Спокойно, мэм! — велела Миранда. — Стойте на месте!

Но девушка, несмотря на строгий тон ее предупреждения, бежала прямо к ней. Я был уверен, что Миранда не выстрелит — и, конечно, не выстрелил сам. Незнакомка уж точно не могла быть одной из шишек Альянзы — во-первых, криминальный мир вообще патриархален, а уж испаноязычные мачо тем более не позволят «какой-то сучке» собой командовать, да и негры тоже вряд ли; во-вторых, принимай она участие в совещании боссов — лежала бы сейчас среди них в том же состоянии, да и отсутствие лишнего стула, опять-таки… На проститутку, вызванную ублажить гостей, она тоже не походила, да и тогда бы она была не одна. Я бы скорее принял ее за дочь Туссэна, не будь она белой — а впрочем, если ее мать белая, дочь могла пойти в нее. Черт, я так и не удосужился ознакомиться с семейным положением Туссэна… А может, она его любовница? Как она вообще осталась жива? Пришла уже после того, как все кончилось, и напоролась на Догерти?

Все эти мысли пронеслись в моей голове за пару секунд, пока незнакомка бежала к Миранде. Увидев нацеленный на нее пистолет, девушка отбросила туфлю — свое единственное оружие — и подняла руки, но не жестом подчиняющегося подозреваемого, а жестом человека, желающего броситься на шею своему спасителю. Миранда сделала шаг назад, явно не готовая принять ее в объятия.

— Вы не понимаете, — бормотала девушка, — он сейчас будет здесь…

Ее слова не замедлили подтвердиться. В проеме дальней двери появился Догерти.

Впрочем, то, что это Догерти, я понял лишь по костюму, фигуре и общим очертаниям головы. Лицо его скрывала армейская противогазная маска — ну правильно, он еще не видел показаний датчиков и не знал, что концентрация газа уже неопасна. Причем маска была не простая, а с очками ночного видения — точнее, уже с одним очком: левое было разбито, и вокруг на маске виднелись брызги крови. Я не сомневался, чем именно нанесен удар. В правой руке экс-полковник сжимал «беретту», которую тут же наставил на испуганно прильнувшую к Миранде девушку. И Миранда, и я, в свою очередь, немедленно прицелились в него. Я мог бы выстрелить сразу, но, пусть это пошлый штамп, перед моим мысленным взором стояли большие синие глаза Элис.

— Бросьте оружие, мистер Догерти, — потребовала моя соратница. — Все кончено.

— Вы не понимаете, — глухо донеслось из-под маски, и я заметил, что рука с «береттой» дрожит: как видно, рана, нанесенная каблуком, была серьезной — Догерти как минимум лишился глаза, а возможно, был поврежден и мозг. — Это…

В этот миг девушка испуганно взвизгнула и, как я заметил краем глаза, метнулась, пытаясь спрятаться за спину Миранде; рука Догерти дернулась следом за ней, и за долю секунды до того, как его палец нажал на спуск, мы с Мирандой одновременно открыли огонь.

Я всадил в него три пули, но все — в грудь, ибо в самый ответственный момент забыл про наноброню. Миранда поразила его в голову и шею. Сам Догерти все же успел выстрелить — один раз. Потом сделал спотыкающийся шаг назад и рухнул навзничь, скрывшись из виду за дальним концом стола.

Я обернулся к женщинам:

— Все целы?

— Да, — кивнула Миранда. — Он промазал.

— Я не совсем цела, — попыталась улыбнуться спасенная нами девушка, в то же время кривясь от боли. Да, ее плечом определенно следовало заняться, пока она не истекла кровью.

— Не волнуйтесь, — сказала Миранда, — пуля прошла навылет, ничего страшного. Сейчас я перевяжу вас. От этой скатерти еще можно отрезать чистую полосу… Партнер, а ты проверь пока, действительно ли он мертв. Но будь осторожен.

Перешагивая через трупы и стараясь ступать на сухое, я прошел вдоль стола к Догерти. Тот уже точно не представлял опасности — пистолет выскочил из его руки и отлетел на добрую пару футов. Насчет наноброни Миранда угадала — дыры на груди не кровоточили. Но из раны на шее кровь текла, а рана в голову выглядела еще хуже — пуля, ударившая над левой бровью, вырвала кусок черепа, обнажив мозг и разорвав мозговые оболочки. И тем не менее Догерти, похоже, был все еще жив. Я присел над ним и снял с него маску, увидев заодно и кровавую дыру левой глазницы со сползшими на щеку остатками глаза. В голове мелькнула абсолютно идиотская мысль сказать: «Ваша дочь передает вам, что очень вас любит».

— Мозг… — с трудом прохрипел Догерти, захлебываясь собственной кровью.

— Да, ваш мозг поврежден, но незначительно, — кивнул я. — Мы отвезем вас в больницу.

И какой смысл в этой утешительной лжи умирающему? Не иначе как я опять доверился рефлексам. Через несколько секунд ему будет уже все равно. И бывший полковник, похоже, понимал это не хуже меня.

— Нет, — пробулькал кровью он. — Она… мозг…

— Она?

В этот момент из другого конца помещения донесся какой-то короткий шум и вскрик Миранды — вскрик скорее досады, чем боли. Я развернулся и вскочил с пистолетом в руке.

— Брось пушку!

Миранда стояла с видом растерянным и обозленным одновременно, а ее собственный «магнум» был прижат к ее виску. Очевидно, она вынуждена была отложить пистолет, пока делала перевязку, чем и воспользовалась наша спасенная, прятавшаяся теперь за спиной моей партнерши.

— Бросай, я сказала! Или вышибу твоей подружке ее тупые мозги!

Ну вот насчет тупости она зря. Миранда уже оправилась от потрясения и вовсю подавала мне знаки губами и глазами. Я медленно моргнул, показывая, что понял.

— Спокойно, — сказал я, все еще держа пистолет, но поворачивая его при этом набок, как будто собираюсь положить на стол. — Только не надо нервничать, окей? Вот, я кладу оружие…

Все внимание нашей противницы сосредоточилось на пистолете, все еще направленном в ее сторону. В этот момент Миранда резко крутанула голову вправо, отбивая собственным виском ствол пистолета назад. Прижать его так плотно было ошибкой. Если бы в этот миг красная стерва выстрелила, то, скорее всего, попала бы в собственную голову, а Миранду бы лишь оцарапала — однако у нее хватило реакции удержать палец на спусковом крючке. В следующее же мгновение Миранда падающим прыжком метнулась вправо, в сторону, противоположную той, куда теперь смотрел ствол. Красная поняла, что теперь главной ее проблемой стал я, и выбросила руку с оружием в мою сторону — но я уже жал на спуск. На сей раз хватило одного выстрела. Я поставил точку в ее биографии точно в центре лба.

— Отличная работа, партнер, — констатировала Миранда, поднимаясь с пола и сбрасывая с рукава остатки раздавленного персика. — Извини, что я так лажанулась.

— Ты здорово рисковала, — заметил я, идя к ней. — Точнее, мы оба. Мне надо было попасть с десяти ярдов из пистолета, не имея возможности как следует прицелиться…

— Но ты ведь даже не задумался о том, как это сложно, верно?

— Задумался. После того, как попал.

— Вот и хорошо, что не до, — Миранда нагнулась за своим «магнумом». — Я же говорила тебе — в критический момент доверяй рефлексам.

Я подошел к ней вплотную и посмотрел на свежий труп.

— Ты знаешь, кто это?

— Думаю, теперь да, — кивнула Миранда, перезаряжая оружие. — Джейн Туссэн, в девичестве Грэй. Его жена.

Что ж, богачи, женящиеся на молоденьких красотках — сюжет не новый. Красотка, однако, попалась бойкая, совсем не похожая на обычных для такой роли безмозглых сексуальных куколок.

— Ты наводила о ней справки?

— Конечно, — кивнула Миранда, — но, как видно, уделила ей недостаточно внимания. Надо отдать ей должное — все тридцать лет их брака она очень старательно держалась в тени.

— Сколько?!

— Партнер, — вздохнула Миранда, — ей сорок девять.

— Но она выглядит на восемнадцать! Нет, я, конечно, знаю, что в наше время нельзя судить о возрасте по внешности, но чтоб до такой степени…

— Высокие технологии творят чудеса. Особенно высокие технологии в сочетании с большими деньгами.

— Даже боюсь спрашивать, сколько на самом деле тебе.

— Разве я похожа на миллиардершу? — усмехнулась Миранда. — Мне двадцать восемь. Честно говоря, я тоже не думала, что она так выглядит. Я видела фото, но сочла, что оно просто слишком давнее. Я приняла ее за Анжелику — ее племянницу, сестру Алекзандера Бэйкера. Та, скорее всего, не имеет об Альянзе никакого понятия — такая, знаешь, наивная богатая девочка, считающая, что булки растут на деревьях прямо в фирменных упаковках…

— Но ее тетушка, очевидно, таковой не была.

— Да. В том возрасте она уже не была наивной и еще не была богатой. Но знаешь, что я только что поняла, партнер? О Джейн никогда не писали газеты, ее имя неизвестно в деловых кругах, она не участвовала в общественной деятельности мужа — словом, всегда числилась самой скромной домохозяйкой. Но до знакомства с ней Туссэн был обыкновенной черной уличной шпаной. А потом его карьера резко пошла вверх.

— Теперь понятно, что пытался сказать перед смертью Догерти, — потрясенно констатировал я. — Именно она была мозгом Альянзы. Она понимала, что все эти бандюганы не потерпят над собой власть женщины, и использовала Туссэна, как марионетку. Очевидно, такое распределение ролей устраивало обоих — ей принадлежала фактическая власть, ему — формальная со всеми ее приятными атрибутами, и он понимал, что всем обязан уму супруги.

— Небось, он и совещания вел в прямом смысле под ее диктовку, — согласилась Миранда и направилась к трупу Туссэна. Заглянув с фонариком ему сперва в левое, затем в правое ухо, она подтвердила: — Ну точно, здесь микронаушник. А микрофон, возможно, у него в челюсти, а возможно — стационарный где-то в помещении.

— Но она все же была где-то в здании, иначе вряд ли явилась бы сюда, услышав, что происходит что-то сильно неладное. Тем более — без оружия. Догерти ведь и в самом деле чуть ее не убил. Как же она спаслась от газа? Заранее припасла носовые фильтры?

— Она была, конечно, умной, но все же не настолько, чтобы предвидеть будущее, — покачала головой Миранда, шагая обратно. — Иначе, как минимум, предупредила бы мужа. Не знаю, как насчет личных чувств, но в практическом плане он был ей еще нужен, — моя партнерша присела над трупом Джейн и посветила ей в ноздри. — Нет, фильтров нет. Думаю, я догадываюсь, где она отсиживалась, — Миранда поднялась и развернула экран своего компа. Я встал рядом. Она вывела переснятый план дома. — Вот, видишь эту маленькую комнатку с той стороны столовой? На плане она выглядит так, словно это и не комната вовсе, а просто пустое пространство, образованное стенами соседних помещений. Даже дверь не показана. На самом деле дверь там потайная. Это так называемая комната безопасности. По сути — большой бронированный сейф, где можно хранить особые и притом крупногабаритные ценности. А можно прятаться самому, если, к примеру, в дом проникнут злоумышленники. Комната герметична и имеет собственную систему регенерации воздуха, в прямом смысле как на космическом корабле. И туда же дублируется вся информация системы безопасности. Догерти знал, что Джейн там, но не мог ее оттуда выкурить. С другой стороны он, конечно, не мог оставить ее в живых. Вот что держало его в доме уже после того, как он разделался с остальными. С другой стороны, она не могла отсиживаться там бесконечно. Абсолютных крепостей не существует — в конце концов Догерти, к примеру, отрубил бы ей электроснабжение — для этого ему пришлось бы разломать особо прочную стену, но с помощью нескольких хороших гранат это реально. Через стену самой комнаты безопасности пробуриться сложнее, но с помощью соответствующих инструментов, которые Догерти мог купить через инет с доставкой прямо сюда — роботы, сам знаешь, не задают лишних вопросов…

— Инет же забит глушилкой?

— Отключил бы ее ненадолго — чтобы отправить сообщение, нужна секунда. А может, где-то в доме есть и проводное подключение. В общем, когда мы включили камеры и свет, Джейн решилась на прорыв. Она увидела на мониторах, что в доме полиция, определила, куда мы направляемся, и побежала прямо туда.

— Тогда почему она хотела нас убить? Ведь точно грохнула бы обоих, прояви я такую глупость и положи оружие.

— Без сомнения.

— Но ведь у нее не было оснований считать, что полиция ее подозревает.

— Уверена — даже при полном расследовании деятельности Альянзы она бы выкрутилась. Всего лишь глупенькая домохозяйка, понятия не имевшая, чем занимается ее муж. Но в доме наверняка полно интересной информации — уже хотя бы только в личных компах тех, кто здесь присутствует. И она совсем не хотела, чтобы эта информация досталась копам. Поэтому — сперва прикончить нас, вложить пистолет в руку Догерти, потом собрать и переписать на какой-нибудь удаленный комп все, что нужно, а потом, конечно — 9-1-1, срочно приезжайте, боже, какой ужас, здесь все мертвы…

— Ладно, — вздохнул я. — Все хорошо, что хорошо кончается. Откуда, впрочем, следует, что жизнь — это не есть хорошо… Чем собираешься заняться теперь?

— Тем, чем не успела она. Надо действительно собрать эти компы.

— Успехов, — кивнул я. — Ну а наше сотрудничество на этом заканчивается. Оно было продуктивным, спасибо за все и все такое, но теперь наши пути расходятся, и самое разумное — расстаться прямо сейчас без лишних сантиментов. Будем считать, что мы никогда не встречались, — я, все еще держа пистолет в опущенной руке, сделал шаг в сторону выхода.

— Э, погоди, партнер! — Миранда отступила назад и преградила мне путь. — Ты что, хочешь просто взять и уйти?

— Конечно. Вспомни, о чем мы договаривались. Мы вместе лишь до тех пор, пока я не решу свои проблемы.

— Ты их еще не решил.

Так. Именно этого я и ожидал.

— Отойди с дороги, Миранда.

— Нет, ты не понимаешь…

Я вскинул пистолет, целясь ей в голову. Молниеносно она ответила тем же самым. Мы стояли друг напротив друга, разделенные каким-то ярдом, и целились друг в друга в упор. Любой из нас мог ударить другого по вытянутой руке, держащей оружие. Но вероятность, что тот успеет выстрелить, была слишком велика.

— Я все прекрасно понимаю, — ответил я. — Давно уже понял. Ты работаешь на клан Спинелли. У мафии ведь тоже свои правила игры, так? Рядовые бойцы могут сколько угодно мочить друг друга, но покушаться на боссов — это табу. Ибо все они одинаково заинтересованы в том, чтобы все разборки оставались на низовом уровне, а лично им ничего не грозило. Поэтому клан, который решится это табу нарушить, не может послать собственных боевиков. Не может и воспользоваться услугами нейтрального киллера — всем ясно, что его можно нанять. Нет, все дело надо организовать так, чтобы оно выглядело местью одиночки-непрофессионала, имеющего свои убедительные резоны и абсолютно никак не связанного с планирующим операцию кланом. Но, конечно, этого одиночку должен курировать профессионал, иначе сам он может не справиться… Впрочем, я думаю, что ты тоже не связана со Спинелли непосредственно. Думаю даже, что этот твой брат или кто он тебе на самом деле действительно существует. Только в заложниках его держит не Альянза, а клан Спинелли. В этом — твой мотив для участия в этой операции. И это чудесным образом объясняет, почему Джон до сих пор жив, каким образом уничтожение верхушки Альянзы освободит его и почему после этого не придется штурмовать подземную тюрьму…

— Ты все понял неправильно, — устало качнула головой Миранда. — Все с точностью до наоборот.

— Да неужели?

— На самом деле я не служила в армии. Я — офицер Конфедеральной полиции. Специальный отдел по борьбе с организованной преступностью.

— Так я арестован? — усмехнулся я, продолжая целиться ей в лицо.

— Выслушай меня.

— Знаешь, за последние дни ты столько раз нарушила и конфедеральные, и союзные законы, что…

— Я сказала — выслушай! Два года назад мы проводили операцию по аресту некоего Рудольфа Шварцмана. Это был, грубо говоря, казначей Альянзы. Человек, любивший деньги.

— Надо же, какой оригинальный парень.

— Ты не понял — дело в том, что он их любил платонически. Ну то есть не совсем — вовсе уж аскетом он не был, но жил намного скромнее, чем мог бы себе позволить. Не по скупости — просто иное ему не было нужно. Он был финансовым гением, которого интересовал сам процесс. Коммерческие операции были для него формой искусства. Поэтому руководство Альянзы полностью ему доверяло. Они знали, что он не станет обкрадывать их, чтобы набить карман и залечь на дно. И он действительно был классным профессионалом. У нас ушел не один год, чтобы под него подкопаться. К сожалению, операция по захвату не прошла гладко. Началась стрельба. Нет, мы-то знали, что он нужен нам только живым. Но у телохранителя, приставленного к нему Альянзой, были прямо противоположные инструкции.

Шварцман получил три пули, в том числе одну в голову. В больницу его доставили в коме. Ни спасти, ни допросить его было невозможно… Может, все-таки опустим оружие?

— Опусти, если хочешь, — осклабился я. — Лично у меня рука не устала. Сама знаешь, я в хорошей форме. Час так могу простоять.

— Ладно, — вздохнула Миранда, — мы подошли к самому главному. Дело в том, что все эти допросы под психотропами — это вчерашний день. Современная наука располагает куда более впечатляющими методами. Существует — пока, правда, лишь в экспериментальной стадии — технология, позволяющая напрямую считывать информацию из мозга. Ее можно записать в комп, но есть одна проблема. Формат, в котором это все хранится в мозгу, до сих пор не расшифрован. И существует лишь один способ понять, что именно мы прочитали — записать это в мозг другого человека и потом просто расспросить его. Два года назад это тоже стало возможным. Как я уже сказала, технология экспериментальная и не отработанная на людях. Но нам очень было нужно узнать то, что знал Шварцман. И нашелся доброволец. Один из лучших офицеров отдела. Джон Деннисон. Мой муж.

— Значит, все-таки муж, — кивнул я. — Так я и думал.

— Я пыталась его отговорить, но если Джон что-то решил… «Тому, кто боится рисковать, нечего делать в полиции». Да и времени на разговоры не было, из мертвого мозга уже ничего не считаешь… В общем, процедура прошла успешно. Шварцман, конечно, умер, тут ничего нельзя было поделать. А Джон после краткого периода помрачения сознания, предсказанного заранее, пришел в себя и начал рассказывать то, что узнал. Выяснилось, что деньги Альянзы вложены в акции весьма респектабельной группы компаний. Изъять их оттуда резко было нельзя — акции бы рухнули, Альянзу бы это, конечно, подорвало, но и государству мало что бы досталось. Впрочем, ты сам это прекрасно понимаешь…

— Естественно.

— Ну вот, финансовые эксперты начали прорабатывать осторожные схемы, позволяющие изъять деньги мафии, не вызвав потрясений на рынке. Пока они этим занимались, Джона еще пару раз обследовали и, не найдя никаких аномалий, выпустили из клиники. На следующий день он бесследно исчез. А еще через день выяснилось, что надежные акции респектабельных компаний не стоят, как говорится, и бумаги, на которых напечатаны. Точнее, пластика. Причем, как оказалось, для Альянзы это было неменьшим сюрпризом, чем для нас…

— Доблестный коп не устоял перед искушением, — усмехнулся я. — Не могу сказать, что его не понимаю. Какая там зарплата у полицейских вашего отдела?

— Все сложнее, — покачала головой Миранда. — Ученые, проводившие перезапись, обещали, что в результате личность полицейского сохранится, просто к ней добавится память преступника. А получилось все наоборот — человек с личностью преступника и сведениями из памяти полицейского, позволившими ему успешно обмануть бывших коллег…

— Шварцман воскрес в теле Деннисона, — кивнул я. — А ты занялась поисками бывшего муженька, чтобы… Чтобы что? Привлечь его к суду, как велит профессиональный долг? Или ты еще надеешься вернуть все назад?

— Да. Перезапись обратима. Не обязательно понимать, как конкретно кодируется информация в мозгу — достаточно проделать преобразования, комплементарные тем, что были проделаны в прошлый раз. А они запротоколированы.

— Очень интересно. Хотя не думаю, что Шварцман будет в восторге от этой идеи. Так ты говоришь, он обчистил Альянзу два года назад, практически одновременно со мной? Прямо удивительно, как она выдержала два таких удара разом.

— Ты все еще не понял, к чему я веду, Джон?

Пистолет дрогнул в моей руке.

— Нет, — решительно замотал головой я. — Не знаю, что ты вбила себе в голову, но я не Деннисон и не Шварцман. Я — Мартин Мейер. Да, я увел деньги Альянзы, может, даже похожим способом, но…

— По-твоему, я не знаю в лицо собственного мужа?

Это был аргумент. Если бы я не был тем, кто ей нужен, зачем бы она стала затевать всю эту историю? Но уж я-то знаю, кто я такой!

— Могу, как в старых книгах, перечислить все твои родинки, — продолжала Миранда. — Включая те, которые никак не могла увидеть за время нашего нынешнего знакомства.

— Камера слежения в ду́ше, — пробормотал я, все еще не видя, однако, ответа на вопрос «зачем?» — С тебя станется.

— А можно, — ее было не остановить, — как это делают в наше время, провести анализ ДНК. Конечно, не прямо здесь и сейчас, но… Это тебя убедит?

— Но я же помню, кто я!!! Помню детство, родителей… Да, я знаю, что ты скажешь — раз информацию в мозгу научились перезаписывать так же, как в компе, все это могут быть не мои воспоминания. Но тогда бы они были Шварцмана! А я — Мейер!

— Да… — вздохнула Миранда. — Доктор, который разработал всю эту методику… у меня, кстати, нет к нему претензий — он честно предупреждал, что к опытам на человеке переходить рано… так вот, он мне говорил… уже после того, как ты исчез… говорил, что, видимо, все получилось еще сложнее. Не просто Шварцман с частью памяти Джона. А синтетическая личность, соединяющая черты их обоих. С преобладанием Шварцмана, да — поэтому ты и сбежал с крадеными деньгами. Но и от Деннисона оставалось достаточно много. И твой мозг не мог долго выносить этого диссонанса двух взаимоисключающих личностей — полицейского и преступника. И выхода могло быть только два. Первый — шизофрения, когда ты по очереди считал бы себя то одним, то другим. Но в этом случае мы бы тебя давным-давно нашли. Да ты бы сам к нам пришел, как только бы почувствовал себя Деннисоном. Второй вариант — спонтанное, подсознательное формирование новой личности на основе непротиворечащих фрагментов исходных, а также разной прочей информации, известной им обоим. Не полицейский и не мафиозо, а «простой бухгалтер», случайно получивший доступ к деньгам мафии; все, что противоречило этой версии, забылось. Если внимательно проанализировать твои так называемые воспоминания, окажется, что что-то в них почерпнуто из фильмов, что-то из чужих рассказов…

— Латынь, — сказал я. — Кто-нибудь из двоих знал латынь?

— Да, Шварцман. Его мать хотела, чтобы он стал врачом или адвокатом. А Джон, кстати, хорошо знал испанский, иначе просто не получил бы свою работу. Как видишь, ты не только что-то приобрел, но и что-то потерял.

— Значит, по-твоему, я сам себя придумал и даже не помню об этом?

— Ну я же говорю — точнее, так объяснил мне доктор — это был подсознательный процесс. Когда он дошел до завершения, то просто выплеснулся в сознание. Скорее всего, однажды ты заснул одним человеком, а проснулся уже другим. Припомни, был два года назад какой-то случай, когда ты проснулся в каком-нибудь незнакомом отеле, не очень понимая, как ты сюда попал и что делал накануне? Но все, что было раньше, ты помнил вполне отчетливо, а потому не испугался?

— Да нет, конечно! Хотя… ммм… да, кажется, это было в позапрошлом году… еще до того, как я купил остров… я действительно очнулся в каком-то дешевом отеле с головной болью, а когда стал расспрашивать менеджера, как я здесь оказался, он сказал, что накануне вечером меня привез таксист, и я был сильно пьян. Что меня изрядно удивило, ибо вообще-то я пью очень умеренно, только чтобы ощутить букет… В конце концов я решил, что вместо хорошего вина мне подсунули какую-то контрафактную дрянь, и что надо бы подать в суд на тех, кто это сделал, но я решительно не мог вспомнить никаких деталей. Но я действительно был пьян! Не скажешь же ты, что и менеджер был в сговоре с моим подсознанием?

— Видимо, твое подсознание понимало… насколько, конечно, термин «понимать» применим к подсознанию… ну, то есть, ты понимаешь… Тьфу! — рассердилась Миранда. — Короче, для рождения новой личности надо было временно вырубить разум, и самый простой способ был — напиться. Что ты и сделал. Ну а что касается имени и чипа Мейера — об этом ты позаботился заранее. Ты ведь помнишь, как стал Харольдом Кэрриганом. Мартином Мейером ты стал точно так же — с криминальными познаниями Шварцмана это было несложно. Просто потом ты поверил, что был Мейером с рождения.

Я молчал. Возразить было нечего. Рука с пистолетом меж тем все же начала уставать. Но я продолжал целиться в Миранду.

А она, соответственно, в меня.

— Значит, вот откуда у меня умение стрелять, драться и по-спецназовски штурмовать стены, — сказал я наконец.

— Да. Перезапись не затрагивает рефлексы. Потому я и говорила, чтобы ты им доверял.

— И кулинарные вкусы тоже.

— Тут ты прав, я показала, что знаю о тебе больше, чем должна была. Но я надеялась хоть так пробудить у тебя воспоминания…

— Однако, дай я угадаю, асексуалом я, то есть Джон, не был.

— Половая сфера куда сильнее регулируется высшей нервной деятельностью, чем пищевая. Сказать по правде, — Миранда улыбнулась, — в постели ты был великолепен. Но это, конечно, не единственная причина, по которой я хочу тебя вернуть.

Я презрительно фыркнул.

— А целишься ты в меня тоже от большой любви?

— Я уже предлагала тебе опустить оружие.

— Опусти первая. Если твои слова — правда, тебе нет никакого резона в меня стрелять.

— Я опасаюсь, что, если я это сделаю, ты можешь сделать какую-нибудь глупость. Давай опустим одновременно.

— Нет. Мы еще не закончили разговор. Ты так хорошо все объясняешь — объясни заодно свое столь своевременное появление на моем острове. И почему ты появилась там одна, а не с бригадой коллег.

— Тут ты прав, — смутилась она. — Тебя действительно подставили. Но не я! Я бы ни за что не подставила собственного мужа!

— Шварцмана.

— Для меня ты всегда был и остаешься Джоном! И я всегда мечтала тебя вернуть! Я, кстати, выяснила правовые вопросы. После обратной перезаписи ты не понесешь ответственности за свои действия после первой процедуры. Юридически будет считаться, что весь этот период ты был невменяем.

— Большое спасибо. Всегда мечтал быть психом со справкой.

— Невменяемый — это не псих, а человек, который не может отвечать за свои действия… ты ведь даже имя свое забыл! Ну а мое начальство, конечно, тоже хотело тебя найти. Но по другим причинам.

— Ну еще бы!

— Но найти тебя не удавалось. Если бы ты развил бурную экономическую деятельность, появление нового миллиардера на рынке не прошло бы незамеченным…

— Ну, миллиарда там все же не было.

— С тем, что было, и способностями Шварцмана ты бы быстро его сколотил. Но ты не унаследовал в придачу к способностям и шварцмановский финансовый зуд. Тебя вполне устроило просто залечь на дно. Точнее, на свой остров. Мы этого не знали. И были ограничены законом в возможных средствах поиска. Альянзу, конечно, ничто не ограничивало, но она, как ты правильно сказал, тебя не искала, потому что понятия не имела, что искать надо именно тебя. Они знали, что финт, чуть не оставивший их без штанов, мог провернуть Шварцман, но знали и то, что Шварцман убит в перестрелке с полицией еще до этих событий. И вот кому-то в отделе пришла в голову гениальная, мать его, идея…

— Пустить Альянзу по моему следу, а самим уже пойти по следу Альянзы. В надежде в последний момент все-таки сцапать меня раньше, чем это сделают они.

— Да. Я понятия об этом не имела! Мне не говорили… Но потом Кайл все же проболтался. Ты и Кайла не помнишь?

— Нет.

— Твой приятель. Он счел, что это слишком подло, и рассказал мне. А я побежала к начальству, грозя устроить скандал на весь мир. Юридически мы ведь не имели права применять неотработанную технологию на человеке… да и сама эта технология до сих пор тайна… Короче, наверху меня выслушали. Сказали, что останавливать процесс уже поздно. Но предложили развернуть его в операцию, которая, в случае успеха, решит все проблемы. В общем, я увольняюсь из полиции и действую без прикрытия, на свой страх и риск. Спасаю тебя. По правде говоря, тут я действительно чуть не опоздала — наши информаторы в мафии сработали недостаточно оперативно… Потом совместными усилиями, не стесняя себя рамками закона, мы громим руководство Альянзы. Потом тебе возвращают личность Джона…

— А я радостно возвращаю денежки… — в тон ей произнес я.

— Да, но не все. Часть нам разрешено оставить.

— Сколько?

— Десять миллионов. На двоих.

— Как это щедро! Почти два процента моего состояния!

— Джон, но ведь это краденые деньги! От того, что ты их украл у преступников, суть не меняется. Преступники-то откуда их взяли? Эти деньги необходимо вернуть обществу.

— То есть правительству. Заветная мечта моего детства — ах да, у меня же его не было. Так что там дальше в этом гениальном плане?

— Нас пропускают через программу защиты свидетелей, и мы становимся новыми людьми… нет, не в том смысле, просто по документам — и живем долго и счастливо где-нибудь в собственном особнячке. Или, если будет такое желание, возвращаемся на службу, в другой отдел под новыми именами.

— Значит, полиция предложила нам поработать киллерами. Как мило. Нет, я не испытываю никакого сочувствия к мафии. Но неужели даже в интересах пресловутого общества нельзя было действовать законным путем?

— А ты вспомни, какими методами нам пришлось пользоваться. И заодно — сколько денег мы… ты потратил, нашему отделу бы в жизни столько не выделили. И при всем при этом ущучить в чем-то противозаконном удалось лишь Пэйна, низшее звено в цепочке. Да и его мы попросту взяли на понт, сфабриковав доказательства — при официальной проверке он бы, скорее всего, отмазался. Ты сам говорил — мафия давно уже не маргинальные головорезы. Таких-то, уличных бандитов, отлавливают без особого труда, а вот добраться до верхов с соблюдением всех юридических формальностей оказывается практически невозможно. Тем более, верхушка Альянзы обосновалась на территории Союза. Мы, конечно, официально сотрудничаем с нашими черными братьями, но, сам понимаешь… — Миранда поморщилась. — Здесь у полицейского на каждой ноге повисает по десять адвокатов, проверяющих, достаточно ли громко и внятно были зачитаны права серийному убийце, взятому с поличным над расчлененным трупом изнасилованного ребенка. И если вдруг окажется, что полицейский где-то пропустил артикль іЬе, убийца должен быть освобожден! А уж если этот убийца черный, как оно, кстати, чаще всего и бывает, то и подавно окажется, что в преступлении виноват не он, а белые расисты, жившие сто пятьдесят лет назад. И их современные южные пособники, само собой. Это все не говоря уже о том, как янки вообще любят сотрудничать с конфедератами. И потом — тут есть одна тонкость… Альянза совершает преступления на территории КША, а налоги платит в Союзе. Это в прошлом веке мафиозных боссов чаще всего брали за неуплату налогов — сейчас они делают это достаточно исправно… Поэтому местные власти не так чтоб очень заинтересованы в ее ликвидации.

— А наши — в ликвидации клана Спинелли, не так ли? — усмехнулся я.

— Ну, нельзя все сводить к экономике… но, конечно, более активно мы боремся с теми, кто причиняет нам больше вреда. Согласись, это разумно.

— И на Кубе теперь победит Спинелли.

— Ну должен же кто-то там победить.

— Но это осознанное решение.

— Мне не докладывают, — усмехнулась Миранда. — Но, видимо, да. Лучше уж казино и бордели, чем тоталитарная наркофабрика. Для всех лучше, включая самих кубинцев. В конце концов, Лас Вегас тоже построила мафия, и ничего.

И вновь я несколько секунд молча смотрел на нее. Ноющая боль, однако, разливалась по всей руке, от плеча до кисти. Да, насчет часа я погорячился. Статические нагрузки куда хуже динамических.

— Значит, сейчас ты не офицер полиции, — сказал я наконец.

— И никогда им не была, — улыбнулась она. — Перед этой операцией мою запись удалили из базы данных.

— В таком случае, у тебя нет никаких прав тыкать в меня пистолетом. Положи оружие и уйди с моей дороги.

— Джон…

— Меня зовут Мартин! Мартин Мейер.

— Джон, если все дело в деньгах…

— Нет! Не в деньгах. Живя на своем острове, я их почти не тратил, но в любом случае я бы не согласился на твой план за все деньги мира. Ты и твое начальство не учитываете самую простую и самую важную вещь. Неважно, кому раньше принадлежало это тело. Неважно, каким образом возникла моя личность. Важно, что теперь это личность Мартина Мейера. И попытка стереть мою личность означает убийство. А я никому не позволю себя убивать. И не может быть никакого аргумента, который убедил бы меня сделать это. В принципе не может, ибо не может быть ничего ценнее жизни, своего личного бытия, без которого все прочее теряет смысл.

— Джон…

— Мартин!

— На самом деле в твоем мозгу еще сохраняются остатки прежнего Джона…

— А в моем желудке еще сохраняются остатки сэндвича с бараниной. Что отнюдь не делает меня бараном.

— Джон, я люблю тебя! — вот уж не думал, что когда-нибудь увижу в глазах Миранды слезы. Но, честное слово, они и впрямь заблестели самым подозрительным образом. — И ты… нет, я понимаю, сейчас — нет, но раньше… и все можно вернуть… нам было так хорошо вместе… ты просто не помнишь, как нам было хорошо…

— В последний раз говорю вам, леди: Джон Деннисон умер. У меня с ним не больше общего, чем у нового владельца дома с его прежним покойным хозяином. Примите мои соболезнования, но больше я ничем не могу быть вам полезен. И, кстати, мое мнение о любви вам известно. В мире полно идиотов, готовых совершить из-за нее самоубийство, но я не из их числа. Уж из-за этой-то причины — в самую последнюю очередь.