Самородок

Глава 5

При подготовке к докладу Войте удалось одержать только одну победу над Глаголеном — он отказался от «приличной одежды» (петушиных цветов), сшитой для него замковым портным: узкие, в обтяжку, штаны, блестящая шелковая рубаха, лопавшаяся на груди красная кожаная безрукавка с расшитыми золотом застежками, суконная куртка в талию и до колен, простеганная золотыми же нитями, шарф и берет. Довершили дело лощеные туфли с пряжками…

— Я не ярмарочный шут, — отрезал Войта.

— Что тебе так не понравилось? — невозмутимо поинтересовался Глаголен.

— Все.

— И что ты собираешься надеть?

— Сапоги для начала. По-моему, те, что на мне, вполне сгодятся. Если их почистить как следует…

— Ладно, я понял, — кивнул Глаголен, подумав. — Но от положенной на сессии тоги тебе отвертеться не удастся.

Он пригласил портного из Годендроппа, заплатив за это уйму денег… Снимая мерку, тот расспрашивал Войту вовсе не о его предпочтениях в одежде, а о семье, родителях, об учебе и войне в Славлене. Сшитый наряд Войту вполне удовлетворил, Глаголен тоже покивал, принимая работу, и пробормотал:

— Кто разбирается, тот поймет, сколько это стоило…

А потом добавил раздраженно:

— И брось привычку ставить ноги на ширину плеч и закладывать руки за спину! Ты выглядишь как пленный наемник, а не как ученый муж!

Войта никогда раньше не бывал в Храсте, он вообще не видел в жизни ничего, кроме Славлены и замка. Он никогда не ездил в карете — только на телеге. Дорога утомила его поучениями Глаголена, страхом замарать дорогую одежду (в чем он ни за что не признался бы), ожиданием предстоящих перипетий, духотой, неподвижностью и бездельем.

Величие Храста добило Войту окончательно. Он не представлял себе ни таких широких площадей и улиц, ни таких высоких кирпичных домов, ни многочисленных грозных замков, ни изящных дворцов, сверкающих тысячегранными оконными стеклами.

Университет потряс Войту не меньше — за его стенами поместилась бы вся Славлена и еще осталось бы место для замка Глаголена… Стало понятно, почему здесь не стоит упоминать Славленскую школу экстатических практик, — будут смеяться, а не усмехаться снисходительно. И Глаголен не преминул заметить: одних только студентов здесь больше, чем жителей в Славлене.

Он имел дом в стенах университета (скромный только по сравнению с его замком), часть которого передал учрежденной им кафедре предельного исчисления. На ней читалось три математических курса и один курс механики; немногочисленные слушатели не покрывали расходов на ее содержание, но Глаголена это не смущало. Разумеется, первыми, кому он представил Войту, были три молодых магистра кафедры и бойкий доктор Дивен, ее возглавлявший.

— Можешь ничего не опасаться, кроме кражи твоих идей, — хмыкнул Глаголен, перед тем как втолкнуть Войту в двери. — Это люди, которые зависят от меня и от которых не зависишь ты.

Но даже эти люди, которых не приходилось опасаться, разглядывали Войту как диковинного зверя: с брезгливостью, любопытством и совершенно бесцеремонно. А один из магистров шепнул другому:

— Это чудотвор, невольник…

— Магистр Воен не невольник, Празан. — Под взглядом Глаголена тот присел. — Он действительно чудотвор и вышел из Славленской школы экстатических практик, но в твои годы имел больше законченных научных работ, я уже не говорю об их значимости.

Доктор Дивен учтиво склонил голову и, пряча глаза, произнес:

— Почту за честь ознакомиться с вашим трудом и рекомендовать его научному сообществу.

— Да, Дивен, для вас это в самом деле будет честью, — кивнул Глаголен. — И я надеюсь, вы сделаете это в положенные сроки. Заодно обратите внимание на строгие доказательства того, что вы попытались выдать за собственные идеи.

— Но я в самом деле…

— Разумеется, эти идеи зародились в вашей голове самостоятельно, но только после того, как я имел неосторожность рекомендовать вам некоторые положения теории предельного сложения несущих.

Представление не отняло более получаса, а вечером Глаголен принял у себя с десяток членов Северского научного сообщества — элиты научных элит (годовой взнос для членства в сообществе слегка превышал выделенную Войте ренту).

— Твоя задача — показать ум и знания, а не характер, — напутствовал его Глаголен, прежде чем ввести в гостиную. — Можешь дерзить, но делай это остроумно.

Ученые мрачуны расположились за длинным столом напротив двери и уставились на вошедшего Войту выжидающе — ему не оставалось ничего более как поставить ноги на ширину плеч и спрятать руки за спину.

Первый же вопрос привел его в замешательство, и подвох он заметил не сразу.

— Скажите, вы в самом деле способны зажигать солнечные камни?

— Мое тело, как тело любого чудотвора, представляет собой магнитный монополь; я, как любой чудотвор, могу создавать радиальное энергетическое поле и управлять степенью его натяжения.

Столпы северской науки разве что не захлопали в ладоши от восторга — будто увидели говорящую собаку, о которой раньше только слышали. А Войта догадался, к чему был задан этот вопрос: для мрачунов чудотворы были прежде всего невольниками, освещавшими их дома. И сесть за стол ему не предложили: наверное, для многих было бы оскорблением сидеть за одним столом с чудотвором, невольником, пусть и бывшим.

— А каким образом энергетическое поле может быть переведено в псевдомеханическую энергию так называемого удара чудотвора?

— Это вопрос из области ортодоксального мистицизма, я не волен его обсуждать.

— О, ортодоксальный мистицизм! Это герметичная наука чудотворов, не так ли? — саркастически осведомился один из гостей. — Я слышал, он основывается на достижении экстаза и последующего за ним этапа ясновидения.

— Научная дисциплина не может достигать экстаза. Мистицизм — естественная наука, многие его разделы имеют математические описания. Эксперименты в области экстатических практик ничем не отличаются от экспериментов в медицине и, насколько я понимаю, герметичной антропософии.

— Господа, — кашлянул Глаголен, — магистр Воен не занимается экстатическими практиками, он изучает магнитодинамику в самом широком ее смысле. На рассмотрение он представил работу по математике, существенно расширив мою теорию предельного исчисления. И если я считал предельное исчисление инструментом для описания механического движения, то Воен перенес его применение на движение тел в энергетическом поле.

— Магнитодинамика не является приоритетным направлением научных изысканий Северского университета, или вы этого не знали, доктор Глаголен? — едко заметил какой-то лысый старикан.

— Позвольте мне самому решать, в какие изыскания вкладывать собственные деньги. Я довольно жертвую университету и помимо положенных взносов научному сообществу, для того чтобы обращать внимание на сиюминутные его приоритеты. Через сто лет магнитодинамика станет главной прикладной дисциплиной Обитаемого мира, и мне жаль, что мы с вами не можем побиться об заклад, — я бы непременно оказался в выигрыше. Однако в данном случае речь идет о работе по математике, а математику из приоритетных направлений никто пока не исключал.

— Магнитодинамика — это прожекты чудотворов, — тихо, а оттого грозно, сказал высокий мрачун в тяжелой красной хламиде, — и прожекты довольно опасные. Даже наши уморительные гости из Славлены не осмелились выдвинуть на рассмотрение работы этой тематики.

— Магистр Воен тоже не выдвигает на рассмотрение работ по магнитодинамике. Но если мы и дальше будем исключать магнитодинамику из рассмотрения, то вместо всеобщей науки получим однобокий прикладной подраздел герметичного мистицизма.

Войта понимал, что мрачун Глаголен дает ответ другому мрачуну, но ответ все равно его царапнул: будто их с Глаголеном работа направлена против чудотворов.

— Чудотворам никогда самостоятельно не развить столь сложную научную дисциплину. А ваши изыскания, Глаголен, дают им в руки инструмент для совершенствования опасных Обитаемому миру опытов, — продолжил мрачун в красной хламиде. — И я буду настаивать на возведении предельного исчисления и всех вытекающих из него математических теорий в ранг герметичных наук.

Захотелось посмеяться: этот мрачун только что опроверг Глаголена, утверждая, что Войта работает не против чудотворов, а как раз наоборот.

— Математику нельзя сделать герметичной, это противоречит логике, — неожиданно для себя вставил Войта. — Для того чтобы вывести основные положения предельного исчисления, не нужно обладать ни способностями мрачуна, ни способностями чудотвора. Это может сделать любой, нечудотвор и немрачун. Не поставите же вы под запрет изучение арифметики в начальных школах?

— Я бы вообще запретил немрачунам получение какого бы то ни было образования, включая начальное, — с вызовом ответил мрачун.

— Хвала Предвечному, не вам это решать, — с не меньшим вызовом парировал Глаголен. — И пока что Северский университет открыт для всех без исключения, а изучать математику можно не опасаясь смертной казни.

— Давайте от политических вопросов вернемся к труду магистра Воена, — кашлянул кто-то из ученых мрачунов. — Мне было бы интересно знать, каковы перспективы у его теории? Завтра нам предстоит решить, интересен ли его доклад сессии университета вообще и какой секции в частности. Кроме того, магистр выдвигает свой труд на соискание степени доктора, и пока у него есть только одна рекомендация — доктора Глаголена.

Беседа, чем-то неуловимо напоминавшая допрос, продолжалась еще около часа, Войта устал. Сесть ему никто так и не предложил, и хотя мрачуны больше говорили друг с другом, на него все равно обращались их пристальные взгляды.

Глаголен отужинал с гостями, Войте же еду подали отдельно, в пустовавшей комнате для прислуги; впрочем, на это он как раз не обиделся. Молоденькая горничная, заботам которой он был поручен, выпрыгивала из платья, лишь бы ему угодить, и до Войты не сразу дошло, что она его еще и соблазняет, — решил сначала, что так себя ведут и так одеваются все столичные горничные.

— Тебе денег дать? — спросил он наконец (Глаголен настоял на том, чтобы в Храсте Войта всегда имел при себе кошелек).

— Нет-нет-нет! — Она замотала головой. — Господин мрачун мне заплатит. За все.

Войта выгнал девку прочь, но ему хватило ума отложить объяснения с Глаголеном до ухода его напыщенных гостей. Он устроился перед очагом в библиотеке и замечательно провел время с бутылкой вина и подвернувшейся под руку книгой о гадах, не сразу разглядев, что это труд по герметичной герпетологии.

Глаголен явился в библиотеку нескоро — долго выпроваживал гостей, — но в добром и расслабленном расположении духа.

— О, Предвечный, как же я от них устал! — начал он, усаживаясь в соседнее кресло. — Но все прошло в высшей степени удачно: я заручился еще одной для тебя рекомендацией. А ты хорошо держался и произвел благоприятное впечатление.

— Вы имеете в виду, крепко простоял на ногах целый час и ни разу не пошатнулся?

— Оставь. Те трое магистров, которых ты видел днем, окажись они перед такой публикой, почли бы за счастье попрыгать зайчиком, буде господа мрачуны об этом попросят.

— Едрена мышь, я рад, что господа мрачуны не попросили об этом меня.

— Они не такие уж глупцы, чтобы не знать, кого о чем можно просить. Многие из них держат чудотворов не только для того, чтобы зажигать солнечные камни, — они пользуются и услугами наемников для защиты своих владений. И, хвала Предвечному, ты все же больше похож на наемника.

— Вы поэтому решили, что после ужина мне потребуется девка?

— Я подумал, что тебе надо расслабиться. Что́ для этого может быть лучше вина и красивой женщины? От вина, я смотрю, ты не отказался. Так в чем ты усмотрел оскорбление?

— Если бы мне потребовалась женщина, я бы нашел ее без вашей помощи.

— В Храсте это нетрудно, даже в стенах университета, но, увы, небезопасно. Я же обращаюсь только к добросовестным поставщикам. Признайся, ты просто не сразу распознал в ней девку, а потому обиделся.

— Нет, я как раз предложил ей денег, но она отказалась их взять, сказав, что за все уже заплачено.

— Наличие мозгов у девки мне не гарантирует ни один даже самый добросовестный поставщик: она могла бы получить деньги и с тебя, и с меня. А вино ты выпил, потому что оно не сказало тебе, что за него заплатил я?

Войта хотел ответить, но, видно, вино оказало на него благоприятное воздействие, и он лишь посмеялся над шуткой Глаголена.

На следующий день на широкой галерее главного университетского корпуса Войта неожиданно встретился с Айдой Оченом — тот, несомненно, Войту узнал, но прошел мимо, даже не глянув в его сторону.

— Это твой знакомый? — осведомился Глаголен.

— Это мой сосед и однокашник, Айда. Основатель концепции созерцания идей.

— Концепции чего? — кашлянул Глаголен.

— Созерцания идей.

— Это раздел ортодоксального мистицизма?

— Это метафизическое строение мозгов Айды Очена.

— После моего вчерашнего выступления в защиту магнитодинамики сегодня со мной не поздоровались трое весьма влиятельных ученых-мрачунов. Я бы счел это забавным: и чудотворы, и мрачуны выступают против рассмотрения магнитодинамики как всеобщей науки.

— Вы бы сочли это забавным, если бы не что? — переспросил Войта.

— Магнитостатика и магнитодинамика — ключи к овладению миром. Если их получит кто-то один, это нарушит всеобщий естественный закон.

Очен и еще трое славленских ученых представляли на сессии школу экстатических практик, выступления их собирались быть осторожными и касались в основном начал метафизики, лишь Очен выдвигал труд о чудовищах Исподнего мира, чем изрядно удивил научное сообщество (это для Войты без труда разузнал Глаголен). И — да, к славленским ученым здесь относились без уважения, посмеивались в открытую и перешептывались за спиной. Более половины «университетских снобов» подвизались в области герметичных наук, а потому не считали остальных сколько-нибудь серьезными исследователями. Чудотворы же стояли особняком, были способны постигать миры во всей полноте, подобно мрачунам, — наверное, поэтому в их сторону и источалось столько ревнивого презрения.

Прежде чем предстать перед советом научного сообщества (уже в полном составе) для одобрения доклада, пришлось надеть тогу (синюю для магистров). Конечно, тога больше напоминала перевязь, но и этого вполне хватило, чтобы Войта снова почувствовал себя ярмарочным шутом. И на этот раз присутствия Глаголена не предполагалось.

Зал совета был огромным, темным и гулким. Совет — человек двадцать в белых тогах — восседал за столом в самом дальнем от двери конце, там ярко горели свечи и на тяжелых кованых подставках-светцах, и в роскошных бронзовых подсвечниках. А у дверей, которые даже Войта открыл не без труда, свет давали только маленькие квадратные окошки под высоким потолком, и он остановился на пороге: после солнечной галереи не сразу привык к полумраку. Наборный пол из полированного базальта отражал свечи, стол и совет за столом, и вначале Войте показалось, что перед ним черная вода и отражения в воде. По пути к столу он едва не поскользнулся.

— Войта Воен по прозвищу Белоглазый, магистр Славленской школы экстатических практик, — нараспев произнес гнусавый голос из темноты. — Представляет доклад по математике на тему «Теория предельного сложения несущих». Доклад рекомендуют…

Перечисление научных заслуг рекомендателей заняло несколько минут. Войте задали только один вопрос: сколько ему лет. Он не затруднился с ответом, после чего проделал обратный путь до дверей и вышел на галерею, вздохнув с облегчением.