Сампагита, крест и доллар

ОТ АВТОРА

По внешнему виду — чертам лица и цвету кожи — филиппинец ничем не отличается от других малайцев. Но у него звучное испанское имя, он почти наверняка правоверный католик, а говорит на английском языке с американским произношением и старается держаться, как истый янки. И это объяснимо.

В XVI в. Филиппины были захвачены Испанией. Естественное развитие страны прервалось, железом и кровью насаждались новые порядки, новая религия, новые идеи и взгляды, не выраставшие органически из малайской культуры, не имевшие никакой почвы на архипелаге. В конце XIX в. восставший филиппинский народ покончил с гнетом одряхлевшей испанской монархии. Но ему не удалось воспользоваться плодами победы: на смену старому поработителю пришел новый — США, и в течение полувека Филиппины были американской колонией. В 1946 г- страна получила независимость.

Все эти события не могли не отразиться на культуре и духовной организации филиппинцев, что становится очевидным уже при беглом знакомстве с ними. Однако, каким бы значительным ни казалось иностранное влияние, самобытность филиппинской культуры сохранилась. Четырехсотлетний колониальный гнет не искоренил прежних представлений, нравов, ценностей (хотя и внес некоторые «поправки»), более того, он усилил приверженность филиппинцев к старым традициям и обычаям.

Так родилось название книги: крест символизирует испанское владычество, при котором страна подверглась христианизации, доллар — американское господство, а сампагита… О сампагите следует сказать особо. Это — всего лишь белый цветок, разновидность жасмина, но для филиппинцев она — воплощение лучших свойств их души, поэтический символ страны, как березка — символ России или сакура — ветка цветущей вишни — символ Японии. Кстати, подобная роль сампагиты узаконена — президентским указом она объявлена национальным цветком (филиппинцы любят основательность в таких делах).

«Сампагпта, крест и доллар» — рассказ о том, кто такие филиппинцы, как они встретили испанских и американских пришельцев, что у них позаимствовали, а что отвергли.

Строго говоря, филиппинцы не остались свободными и от других влияний, С незапамятных времен — судя по археологическим находкам, с III тысячелетия до н. э. — архипелаг посещали китайцы, которые не только поддерживали отношения с населением островов, но и селились там. Сейчас китайская община насчитывает около полумиллиона человек, так что взаимодействие с китайской культурой продолжается. Это отчетливо проявляется в языке, нравах, обычаях (даже многие блюда китайской кухни филиппинцы считают своими, национальными). С VII в. н. э. через индо-яванские империи в отдельные районы страны стало проникать индийское влияние, следы которого обнаруживаются в языке и в памятниках материальной культуры.

Воздействие этих двух великих культур осуществлялось в течение длительного времени, но оно не было связано с насилием и не сопровождалось болезненной ломкой традиций, а, напротив, обогащало местную культуру и органически дополняло ее. Этот аспект взаимоотношений филиппинцев с внешним миром в книге не рассматривается. Я видел свою задачу в другом: попытаться установить, что принес стране колониализм, как филиппинцы реагировали на насильственное насаждение новых институтов. Иными словами, как сампагита встретила крест и доллар и что из этого вышло.

Духовный мир филиппинцев, как, разумеется, и других народов, неисчерпаем, а потому возник вопрос: на чем сосредоточить внимание, что описывать? Давно уже сказано, что каждый человек в чем-то похож на всех людей, живущих на Земле, в чем-то — лишь на некоторых и, наконец, в чем-то не похож ни на кого, уникален и неповторим. Это утверждение приложимо к представителям любого народа и к самим народам тоже. Если рассказывать о филиппинцах в целом, следует, наверное, сосредоточиться на второй части этого утверждения и посмотреть, что объединяет их, делает похожими друг на друга и отличает от прочих народов. То общее, что есть в их характере, возникло в ходе исторического развития, является результатом совместного исторического существования, воздействия на сампагиту и креста и доллара.

Но надо сделать еще одну оговорку. Известно, что этническая карта Филиппин необычайно пестра. Процесс складывания единой нации здесь далек от завершения, хотя тенденция к единству несомненно определилась. Архипелаг, состоящий из 7 тыс. островов, населяют многие национальности, народности и небольшие племена — по некоторым данным, 87 этнических групп, говорящих на 135 языках и диалектах. Жители разных районов страны отличаются друг от друга темпераментом, привычками, нравами. Так, о тагалах (о-в Лусон) скажут: поэтичны, горды, вспыльчивы, склонны к аффектации, расточительны, привязаны к родным местам; об илоканцах (расселившихся по всему архипелагу) — терпеливы, серьезны, бережливы, предприимчивы, подвижны; о висаянцах (центральные острова) — фаталистичны, непредусмотрительны, склонны к удовольствиям, музыкальны; о мусульманах юга — нетерпимы, честолюбивы, авантюристичны. С этими характеристиками можно соглашаться, можно спорить. Несомненно одно: представители разных народов действительно отличаются друг от друга. Но так же несомненно и то, что общее этническое происхождение, общая история (особенно в последние четыреста лет), общее культурное наследие позволяют рассматривать их как единое целое.

Однако книга — результат изучения не всех и даже не главных народностей Филиппин, а прежде всего тагалов, причем описываются преимущественно те их черты, которые (как о том свидетельствуют личные наблюдения и специальная литература) обнаруживаются и у других крупных народностей архипелага. Такая приверженность к тагалам имеет свои объективные и субъективные причины.

Объективные заключаются в следующем: исторически сложилось так, что именно тагалы (четвертая часть населения страны) в своем развитии ушли значительно дальше других. Тагальская буржуазия и тагальские помещики — самая активная часть правящего класса, тагальский пролетариат наиболее организован. Тагальский язык признан основой общенационального языка, им владеют свыше половины жителей архипелага, и в этом отношении у него нет соперников. Ведущая роль тагалов в немалой степени объясняется и тем, что столица страны расположена в районе их исконного расселения. (Как любил говорить один из профессоров Филиппинского университета, «куда идет Манила, туда идет страна».)

Субъективные причины состоят в том, что в течение длительного времени я непосредственно, без переводчика, общался только с тагалами. В 1970–1971 гг. я стажировался в Филиппинском государственном университете и жил в филиппинской семье, при этом старался следовать их обычаям, ел то, что они едят, и так же, как они.

Стажировка в университете требовала почти постоянного пребывания в Маниле, а потому наблюдения главным образом касаются манилёньос, манильцев. Вообще все сказанное в книге относится в первую очередь к горожанам. Но последние во многом сохраняют те же привычки и обычаи, что и их соотечественники в дерев-. не. Это тоже подтверждено личными наблюдениями во время поездок в провинцию на рождественские и пасхальные каникулы и вообще при всяком удобном случае.

Хочется отметить, что филиппинцы знают о себе больше, чем некоторые другие народы. Обычно люди, живущие в однородном замкнутом обществе, затрудняются высказать свое суждение о нем: все кажется им настолько привычным и нормальным, что самое существенное, как правило, не осознается: сравнивать не с чем, естественно считать, что иначе и быть не может. Просто есть неписаная (и даже устно не формулируемая) «философия жизни», принципами которой все руководствуются, не подозревая, что жизнь может быть устроена и по-другому. Филиппинцы же по ряду исторических причин (общение разных этнических групп на самом архипелаге и длительные контакты с западной цивилизацией) прекрасно осведомлены о том, что их образ жизни не единственный, а лишь один из допустимых, и они способны критически оценивать его. Из разговоров с ними можно почерпнуть нужные сведения, они быстро понимают, чем именно интересуется дотошный иностранец, и стараются удовлетворить его любопытство.

Важным подспорьем при написании книги служила специальная литература, прежде всего работы советских этнографов (касающиеся общих вопросов, а также посвященные народам Юго-Восточной Азии и Филиппин) и историков, в первую очередь А. А. Губера, Г. И. Левинсона, Ю. О. Левтоновой[1], труды по этнической и социальной психологии филиппинцев, созданные американскими и европейскими учеными. При пользовании этими трудами приходилось соблюдать осторожность, и не только потому, что общие методологические посылки их авторов отнюдь не всегда приемлемы. Сама методика исследований была выработана применительно к иной социальной действительности, и приложение ее к филиппинской реальности приводило к тому, что реальность, случалось, не столько исследовалась, сколько конструировалась самой методикой.

Есть еще одно обстоятельство, предостерегающее против излишней доверчивости к результатам социологических исследований. Речь идет о так называемом эффекте наблюдателя. Каким бы методом ни пользовался социолог, он волей-неволей навязывает свою точку зрения людям, которых изучает. Нигде, наверно, этот эффект не дает себя знать так сильно, как на Филиппинах. Жителей страны недаром называют «улыбающимся народом», они очень приветливы и всем — в том числе и исследователю — стремятся доставить удовольствие. Отвечая на вопросы, они стараются угадать, что хотелось бы услышать спрашивающему. А если к этому добавляется «эффект переводчика» (как правило, исследования проводились людьми, не владевшими местными языками и прибегавшими к услугам переводчиков, что резко увеличивало возможность искажений), то оснований для скепсиса становится больше.

Разумеется, с осторожностью следует относиться и к наблюдениям, отраженным в настоящей работе. Правда, в данном случае «эффект переводчика» исключался и, кроме того, тщательно перепроверялись полученные сведения, однако нет никакой гарантии, что мне удалось избежать субъективности в некоторых оценках. В книге дается прежде всего мое «видение» проблемы, и остается надеяться, что я не слишком исказил облик филиппинцев. Мои выводы не претендуют ни на окончательность, ни на бесспорность, предпринята лишь попытка взглянуть на мир (особенно на «крест» и на «доллар») глазами филиппинцев. Хотя представления людей о себе, о своем обществе и эпохе далеко не всегда отражают реальное положение вещей, их никак нельзя игнорировать, поскольку они не остаются только субъективными иллюзиями, но всегда воплощаются в практической деятельности носителей этих представлений, в их словах и делах.

Для суждений о поведении филиппинцев ценным является фольклор, особенно поговорки и пословицы. Читатель найдет немало их на страницах книги. Традиционное общество — филиппинское общество в значительной степени все еще является таковым, несмотря на ускоряющийся процесс капиталистической модернизации, — характеризуется прежде всего обращенностью в прошлое, которое и отражается в фольклоре. Поведение того или иного человека, тот или иной поступок оправдываются не целесообразностью его, а соответствием традиции, приверженность которой почитается за высшую мудрость[2].

Таковы некоторые предварительные замечания, позволяющие перейти к рассмотрению особенностей психического склада и поведения филиппинцев.