Сампагита, крест и доллар

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Книга была уже написана, когда стало известно, что президент Маркос объявил о введении чрезвычайного положения. Он приостановил действие конституции, распустил парламент, запретил деятельность политических партий. Это произошло 23 сентября 1972 г. Всякие выборы были отложены на семь-восемь лет, т. е. примерно до 1980 г., — на такой срок, который, по мнению самого Маркоса, необходим для того, чтобы излечить «больное общество».

Введению чрезвычайного положения предшествовал ряд важных событий. Уже говорилось, что на Филиппинах не было президента, который не выставлял бы свою кандидатуру на второй срок, но только Маркосу в 1969 г. удалось добиться переизбрания, притом огромным большинством голосов. Эта победа объясняется как его личными качествами, так и успешным проведением некоторых важных мероприятий во время первого президентства. Осуществление программы «рис, дороги, школы», частичное улучшение финансового положения, самообеспечение страны рисом (как потом оказалось, временное), контакты с социалистическими странами и обещания установить с ними нормальные отношения обеспечили ему поддержку значительной части населения.

«Старая олигархия» увидела в популярности президента и в длительности его пребывания у власти угрозу для себя. Она обвинила Маркоса в диктаторских поползновениях, в разбазаривании государственных средств, в попытках чинить препятствия частной инициативе и, наконец, в стремлении к личному обогащению. Дело дошло до открытого столкновения, и в январе 1971 г. президент объявил о «войне с олигархией» и о начале «демократической революции сверху», призванной, по его словам, урезать права верхушки, установить более справедливое распределение доходов.

«Новая олигархия» тоже была недовольна. Она считала, что форма правления американского образца давно утратила демократический характер (в буржуазном его понимании) и превратилась в орудие господства косной помещичье-бюрократической элиты, неспособной обеспечить капиталистическое развитие страны и предотвратить социальные потрясения. Президент для нее олицетворял все недостатки сложившегося в стране порядка, она поддерживала обвинения против него, исходившие из крайнего правого лагеря, из рядов «старой олигархии», и требовала радикальной реорганизации. Наиболее активно эти взгляды пропагандировали лидеры уже упоминавшегося Христианского социального движения. К 1973 г. они рассчитывали создать «левоцентристскую христианскую социал-демократическую партию», которая должна была оттеснить скомпрометировавшие себя партии (либералов и националистов) и провозгласить «новый курс». Предварительным условием для выполнения этой широкой программы действия должен был стать пересмотр конституции.

Сама идея пересмотра не принадлежала руководителям движения. На Филиппинах уже давно раздавались голоса, требовавшие отмены конституции 1935 г., которая несла на себе, как говорили, «слишком много отпечатков колониального мышления» и не отвечала местным условиям. В конце концов конгресс принял закон о Конституционном конвенте, задача которого состояла в том, чтобы выработать новый основной закон страны. «Новая олигархия» изо всех сил старалась отстранить скомпрометировавшую себя бюрократическую верхушку и профессиональных политиканов, пулитико. Под ее давлением в закон о Конвенте была включена необычная для Филиппин статья: кандидаты в члены Конвента не могли выдвигаться партиями, не могли быть государственными служащими и занимать выборные должности. Но, как обычно, закон оказался бессильным перед могуществом влиятельных политических династий: хотя в Конвент прошло немало «независимых», тон среди 320 делегатов задавали бата вездесущих пулитико. «Считается, — объяснял мне один сенатор, — что все беды от нас, а потому решили закрыть нам доступ в Конвент. Но мы еще посмотрим!» (У него было там около десяти «верных людей».)

1 июня 1971 г. Конвент приступил к работе, и с самого начала стало ясно, что все пойдет по старым колеям. Возникали и распадались коалиции, делегаты обменивались колкостями в многочисленных комитетах, спорили по пустякам, обвиняли друг друга в отсутствии патриотизма. На пленарных заседаниях дело едва не доходило до рукоприкладства. Были преданы гласности некрасивые истории о подкупе. Выяснилось, что некоторые члены Кон-Кон (так филиппинцы с их любовью к сокращениям окрестили Конституционный конвент) получали из разных источников конверты с крупными денежными суммами. У здания «Манила отель», где первоначально шли заседания (позже Конвент, не уложившись в срок, перебрался в другое помещение), не раз происходили демонстрации.

Но одно не вызывало сомнений: большинство делегатов склонялись к замене дискредитировавшей себя президентской формы правления, американского типа, парламентской, британского образца, с исполнительной властью в руках премьера, избираемого парламентом. Это означало, что по новой конституции Маркос мог остаться у кормила правления в качестве премьер-министра, тогда как старая конституция ограничивала срок пребывания на президентском посту восемью годами. По мнению некоторых делегатов, президент только потому и согласился на созыв Конвента, что надеялся с его помощью продлить свое пребывание у власти, и они попытались внести в новый основной закон специальную статью, запрещавшую ему и членам его семьи занимать высшие должности в стране. Статья не была принята, но кампания против Маркоса усилилась.

Она, собственно, началась еще в январе 1970 г., сразу после церемонии вторичного вступления его на пост президента. Кампания эта велась через печать, радио и телевидение и сводилась к оскорбительным личным нападкам — настолько оскорбительным, что образчики их даже неуместно цитировать. За исключением газеты «Правительственный вестник» (имеющей весьма ограниченное число подписчиков) и одного канала телевидения, остальные средства массовой коммуникации соревновались друг с другом в поношении президента.

К голосам справа и из центра присоединились голоса крайних «левых» экстремистов. Маоисты сосредоточили свои усилия на борьбе против личности президента, предав забвению борьбу против местной олигархии и засилья иностранного капитала. Они организовали ряд студенческих демонстраций (во время которых не обошлось без жертв), причем сознательно шли на провокации, чтобы вызвать ответные репрессии, долженствующие, по их словам, обогатить «революционный опыт масс». Вооруженные группки, называющие себя «Новая народная армия» (по официальным данным, в то время они насчитывали не более 400–600 человек, на деле еще меньше), провели несколько стычек с правительственными войсками. Манилу потрясла серия взрывов, и администрация обвинила в них маоистов.

Объективно деятельность «левых» экстремистов была на руку крайним правым элементам, и те открыли им доступ на страницы печати, поддерживали их материально. Широкая огласка каждого, самого незначительного их шага способствовала нагнетанию нервозности и возникновению панических настроений у части населения. Положение усугублялось тем, что в июле — августе 1972 г. наводнения уничтожили 250 тыс. га посевов. В результате остались без крова сотни тысяч людей, погибли несколько сот человек на Центральном Лусоне. Общий урон исчислялся 500 млн. долл., но конгресс так и не выделил средств на восстановление.

Вот в это время президент Маркос и издал указ о чрезвычайном положении. В указе сообщалось, что оно вводится на основании ст. VII конституции, так как «никто не может сомневаться, что страна переживает состояние мятежа». Далее говорилось, что деятельность администрации фактически парализована, в экономике наблюдается полный застой, судебные органы не способны отправлять правосудие, размах беззакония и преступности достиг такого уровня, что власти и полиция не могут справиться с ними без особых полномочий.

Ответственность за подобное положение (возлагалась на крайние «левые» элементы, «чьи политические, социальные, экономические, правовые и моральные концепции основываются на маоистских идеях и убеждениях» и которые «пользуются активной поддержкой одной иностранной державы».

На деле, однако, маоисты были лишь игрушкой в руках крайних правых элементов, установивших контакты с «Новой народной армией» и использовавших ультралевые организации для борьбы против президента. Позже стало известно, что правые сразу же после победы Маркоса на выборах 1969 г. создали «революционную хунту», которая, как утверждалось, ставила своей целью дискредитацию президента и последующее физическое устранение его. Говорилось также, что в число заговорщиков входили вице-президент Лопес и противник Маркоса на выборах 1969 г. сенатор Осменья-младший. Сведения об этом заговоре поступили от близких к президенту лиц и заслуживают внимания хотя бы потому, что дают представление об атмосфере, царившей на «демократических Филиппинах». Насилия и убийства всегда были обычным явлением в политической жизни страны, и существование заговора против президента ни у кого не вызвало сомнений. И филиппинские и иностранные наблюдатели в один голос заявляли, что богатейшие семейства рассматривали дальнейшее пребывание Маркоса у власти как угрозу своему могуществу и что попытка физически устранить его вполне отвечает характеру многих олигархов. Покушение на пользующуюся большой популярностью супругу президента Имельду Маркос 7 декабря 1972 г. (она была ранена) для многих филиппинцев послужило доказательством реальности заговора.

Мнение, что опасность угрожала президенту справа, а не слева, подтверждается тем, что основной удар он нанес по «старой олигархии». В первый же день были арестованы 3 сенатора, 4 конгрессмена, 6 членов Конституционного конвента, 16 журналистов и комментаторов, особенно активно выступавших против него, и неизвестное число лиц «прочих категорий». В кругах, близких к правительству, указывали, что к ноябрю 1972 г. под стражей содержались около 2 тыс. человек, из них 45 % — «левые», 50 % — правые и 5 % — из центра. (В конце декабря число арестованных превысило 8 тыс., но более 4 тыс. впоследствии были выпущены.)

Все частные армии (опора олигархии) объявлялись распущенными, и был обнародован строгий приказ сдать огнестрельное оружие. Собрали немало: 435 174 единицы за полтора месяца, в среднем 10 тыс. единиц в день (до введения чрезвычайного положения — всего 3 единицы). Сдавали не только пистолеты, винтовки и автоматы: одному пулитико пришлось расстаться с двумя новенькими бронетранспортерами со смонтированными на них пулеметами. На улицах Манилы и других крупных городов были установлены ящики, куда предлагалось бросать пистолеты и револьверы тем, кто опасался явиться в полицейский участок. В кампании активно участвовали священники, уговаривавшие паству смирить буйный нрав и расстаться с «изобретением дьявола».

В принципе оружие сдавали охотно — видимо, филиппинцы сами устали от вечной стрельбы, страха, напряжения. Правительство предупредило, что приказ распространяется на всех, независимо от положения и родственных связей. Кое-кто из пулитико попытался уклониться, ссылаясь на близость к Малаканьянгу. Солдаты, арестовывавшие их за незаконное хранение оружия, разрешали звонить в президентский дворец, и они с изумлением узнавали, что на сей раз надо идти в тюрьму. Как сказал один бизнесмен, «впервые в истории правительство не пощадило неприкосновенных». Объявлялось, что даже полицейские на посту будут вооружены только дубинками — вещь небывалая в стране, где каждый второй мужчина носил пистолет в кармане. Эти меры не могли не встретить сочувствия населения.

Почти все газеты, радио- и телевизионные станции были закрыты. Немногим оставшимся предложили неукоснительно следовать предписаниям впервые созданного департамента общественной информации, и впредь они каждые шесть месяцев обязывались получать подтверждение на право издания. Олигархия лишилась возможности обрабатывать общественное мнение, но и прогрессивные силы утратили возможность излагать свои взгляды. Свыше 50 тыс. человек, обслуживавших средства массовой коммуникации, остались без работы, и их трудоустройство представляет серьезную проблему для правительства.

С уцелевшими газетами произошла невероятная трансформация: в один день они превратились в строгие пуританские издания, в которых не оказалось места ни для скандальных историй, ни для светской хроники, ни даже для редакционных статей (последние, правда, через месяц разрешили печатать, но после предварительного цензурного просмотра). Филиппинская печать, сенсационностью превосходившая американскую, всегда была рассчитана на довольно узкий круг людей, поэтому только европейски образованная часть населения неодобрительно отнеслась к ограничениям «свободы слова», основная же масса встретила их безразлично или даже сочувственно, тем более что газеты и журналы на местных языках вскоре стали опять выходить и число их даже увеличилось.

Все эти мероприятия осуществлялись с помощью военных: войска разоружали частные армии, производили аресты, занимали здания газет, теле- и радиостанции, аэродромы и т. д. Дела по обвинению в «подрывной деятельности» передавались специальным военным судам, которые получали право выносить самые суровые приговоры вплоть до высшей меры наказания (за первый год чрезвычайного положения был казнен один торговец наркотиками). Высказывались опасения, что на Филиппинах установится режим военной диктатуры. Однако этого не произошло и, по заверениям президента и высших армейских чинов, не произойдет.

Задачи армии сводятся к обеспечению правопорядка и к контролю над средствами массовой коммуникации: редакторы местных газет и радио обязаны представлять офицерам дислоцированных в данной местности частей все материалы, идущие на газетные полосы и в эфир. Пока роль ее не выпячивается. По сообщениям очевидцев, несмотря на чрезвычайное положение, в городах и в провинции не часто встретишь людей в военной форме. Управление по-прежнему осуществляют гражданские власти. И все же в балансе сил роль армии и полиции резко возросла.

С течением времени главный акцент стал делаться не на репрессии, а на программу преобразований. Сейчас уже не говорят о «подрывной деятельности» как о причине, вызвавшей введение чрезвычайного положения, зато все чаше говорят о важности реорганизации филиппинского общества, которая, утверждают, была бы невозможна при сохранении старых конституционных порядков. Еще в указе от 23 сентября 1972 г. Маркос заявил, что намерен положить конец преступности, уничтожить коррупцию, улучшить жизненные условия обездоленным и построить «новое общество». Тем самым правительство брало на себя осуществление реформ, с требованием которых выступали самые различные круги.

В первый же месяц после введения чрезвычайного положения преступность сократилась в десять раз — известие об этом было встречено с огромным энтузиазмом. Пожалуй, наиболее четко общее мнение выразил шофер такси (обычная жертва ограблений), сказавший: «По мне, все идет прекрасно — тихо, спокойно. Такого еще не было. Приятель уверяет, что я потерял свободу слова и собраний. Ну и что? Эти свободы были у меня всю жизнь, а что толку? Теперь по крайней мере я не боюсь, что меня ограбят». Эти слова хорошо передают чувство облегчения, испытанного филиппинцами на первых порах, хотя едва ли свидетельствуют о высокой гражданственности их автора.

Коррупция, извечный бич страны, была несколько обуздана. Уже в конце сентября всем государственным служащим предложили подать в отставку, и их восстановление на службе ставилось в зависимость от моральных и деловых качеств каждого. Уволили около 5 тыс. человек, заподозренных во взяточничестве (среди них немало судей и полицейских), против некоторых возбудили судебное преследование. Особый чистке подверглись Бюро налогообложения и Бюро иммиграции; считают, что улучшение работы только этих ведомств даст стопроцентное увеличение налоговых поступлений. Последняя мера тоже получила одобрение как населения, страдавшего от незаконных поборов, так и деловых кругов, которые ранее без взятки не могли рассчитывать на сотрудничество правительственных органов. Будущее покажет, насколько устойчивы эти положительные изменения.

Была увеличена заработная плата рабочим сахарных плантаций и обещано дальнейшее повышение уровня их жизни. Пострадали несколько могущественных семейств: отдельные их предприятия были национализированы. Однако это лишь единичные случаи, широкого наступления на промышленную олигархию не предпринималось. Запрещены поездки за границу, не вызванные государственной необходимостью, — мера, позволяющая экономить 73 млн. долл. в год.

Наконец, развернулась кампания «морального обновления», имеющая целью покончить с «анархией и недисциплинированностью». Кампания эта осуществляется методами «дружеского увещевания». Специальные группы ходят по домам и уговаривают жителей соблюдать санитарные нормы, пользоваться урнами для мусора, не включать приемники и магнитофоны на полную мощность и т. д. Призванные резервисты заставляют пассажиров общественного транспорта выстраиваться в очереди и не разрешают беспорядочным штурмом брать автобусы. Шоферы, которые раньше не соблюдали никаких правил уличного движения, теперь вынуждены подчиняться строгим требованиям, да и пешеходы должны переходить улицы только в отведенных для этого местах. Со стен домов исчезли надписи и графита, изображавшие президента. Прекратилась знаменитая «ночная жизнь Манилы» — с 12 ночи до 4 утра установлен комендантский час, запрещена порнография во всех видах.

Перечисленные выше изменения были довольно поверхностными, хотя и затрагивали важные для филиппинцев стороны жизни. Для проведения же глубинных преобразований нужно сделать очень много. Вопросом вопросов остается аграрная реформа. Еще 21 октября 1972 г. президент от руки написал указ № 27, известный как Закон об освобождении арендаторов. Согласно этому документу арендатор может получить в собственность неорошаемый участок до 5 га или орошаемый до 3 га, но должен выкупить его по цене, составляющей 2,5 стоимости среднего урожая за последние три года, для чего ему представляется рассрочка на 15 лет из расчета 6 % годовых. 715 тыс. арендаторов должны выкупить землю у 100 тыс. землевладельцев, за которыми сохраняются участки не более 7 га.

Примечательно, что это ограничение касается лишь земель, занятых под рисом и кукурузой. Между тем на плантациях выращиваются прежде всего экспортные культуры — сахарный тростник, кокосовая пальма, кофе, какао — и, следовательно, на латифундии названный закон не распространяется. Крупнейшие помещики под действие его не подпадают (из 100 тыс. землевладельцев их всего 1 тыс.), он никак или почти никак не затронет огромные плантации на Бисайских островах и на юге страны и коснется в первую очередь Центрального Лусона, самого беспокойного района страны.

Здесь основная масса землевладельцев имеет участки по 10–15 га. Это те самые люди из города с относительно небольшим капиталом, которые, как говорилось, стараются вложить его в землю, — преимущественно вышедшие в отставку чиновники, военные, средняя буржуазия и т. д. Реформа будет осуществляться главным образом за их счет. Опа, как представляется, призвана успокоить недовольство крестьян, не ущемляя, по возможности, интересов крупных латифундистов и плантаторов, особенно тех, кто ведет хозяйство капиталистическими методами.

Итоги осуществления земельных преобразований пока скромны. Маркос начал с того, что передал крестьянам 11 га земли, находившейся в личном владении его семьи. Этот акт, по всей вероятности, способствовал росту популярности президента; помещики, однако, его примеру не последовали. К июлю 1973 г. только 12 тыс. арендаторов получили землю. Называют несколько причин, объясняющих такую медлительность. Во-первых, нехватку средств. Вопрос об экспроприации земель не ставится, она должна быть выкуплена, а на это требуется около 1 млрд, долл., которых у правительства нет. Намечено создать Фонд земельной реформы из поступлений от новых налогов, но больше всего надеются на помощь США.

Во-вторых, психологический фактор. Люди, ныне стоящие у власти, прошли школу пулитико и превосходно осведомлены о силе традиций в филиппинской деревне. Они знают, как прочно «маленькие люди» привязаны к «сильным», и понимают, что передача земли без всяких оговорок не принесет успеха, что через некоторое время все (не исключено) вернется в прежнее состояние, а между тем необходимо отстранить помещиков, не способных и не желающих вести хозяйство по-капиталистически. Задача, таким образом, заключается в том, чтобы «обойти» иерархическую структуру, прорваться к простому тао сквозь заслон, установленный лидерами, пулитико, помещиками.

Творцы реформы полагают, что решить данную задачу можно только путем организации крестьян в кооперативы. Вот что говорит об этом сам президент: «Меня обычно спрашивают: «Почему вы не провели земельную реформу раньше?» Дело в том, что, несмотря на все старания, помещики всегда блокировали наши действия. Нынешний закон (о земельной реформе 1963 г. — И. П.) устарел, в нем много недоработок. Простой передачи собственности уже недостаточно. Основная разница между старым планом и моим следующая: крестьяне не получат земли до тех пор, пока они не вступят в кооператив и не начнут применять передовые методы ведения хозяйства».

Разумеется, речь идет о капиталистической кооперации. Возможно (и даже, пожалуй, неизбежно), во главе большинства кооперативов окажутся те же «сильные люди». Но теперь им волей-неволей придется вести хозяйство по-новому, и главная цель — развитие капиталистических отношений в деревне — будет достигнута. На это нужно время, правительство заявило, что выкуп земель потребует семь-восемь лет и соответственно такой же срок Маркос должен оставаться у власти.

Данный довод в пользу продления полномочий президента многим филиппинцам кажется убедительным. Есть и еще одно обстоятельство, примиряющее их с «правлением железной рукой», а именно усиление сепаратистских тенденций в мусульманских районах на юге страны. Уже отмечалось, что мусульмане всегда смотрели на власти в Маниле как на враждебную силу. Так было при испанцах, так было при американцах, мало что изменилось и после предоставления независимости: происходили даже вооруженные столкновения. Сразу после сентября 1972 г. мусульманские лидеры заявили, что поддерживают мероприятия Маркоса, однако затем появились тревожные сообщения, начали поступать сведения об ожесточенных стычках отрядов мусульман с правительственными войсками. В конце концов правительство признало, что число вооруженных повстанцев на юге составляет 15–20 тыс. и что против них разворачиваются планомерные военные действия с применением артиллерии, авиации и флота.

Такую резкую вспышку антагонизма со стороны мусульман объясняют попыткой лишить их оружия (а они между тем им очень дорожат; у них есть даже пословица: «Винтовка нужнее человеку, чем жена»). Кампания по сбору огнестрельного оружия на юге никакого успеха не имела. Мусульмане усмотрели в ней стремление оставить их беззащитными перед лицом властей. Несомненно, эти соображения играли какую-то роль, но причина недовольства лежит глубже — в экономических, социальных, культурных, религиозных факторах. Как бы то ни было, борьба на юге усилилась, и можно сказать, что сепаратистское движение психологически оправдывает в глазах филиппинцев сосредоточение чрезвычайных полномочий в рунах президента.

Учитывая эти настроения, он предпринял ряд шагов к укреплению своих позиций. Чрезвычайное положение было введено, когда Конституционный конвент уже одобрил переход к парламентской форме правления. Во второй половине октября в проект новой конституции была внесена специальная статья, одобрявшая все указы президента, изданные после сентября 1972 г. Статья предусматривала также созыв временной Национальной ассамблеи, которую в дальнейшем должен был сменить парламент, избранный на основе новой конституции. Членами этого промежуточного органа должны были стать президент, вице-президент, все сенаторы и конгрессмены старого конгресса, а также те члены Конвента, которые проголосовали за данную статью. Это условие (немыслимое, пожалуй, ни в одной стране: в нем явно чувствуется давление на делегатов) гарантировало принятие статьи Конвентом: 264 делегата проголосовали за и только 13 — против.

Предполагалось, что Национальная ассамблея приступит к работе после одобрения конституции на референдуме, что руководить ее работой будет президент, сохраняющий все прежние полномочия, плюс полномочия премьер-министра и президента по новой конституции. 29 ноября 1972 г. новая конституция с дополнительной статьей была одобрена Конвентом, и на 15 января 1973 г. назначался референдум. Филиппинам предстояло превратиться в парламентскую республику с однопалатным конгрессом и премьером в качестве главы исполнительной власти.

Для обсуждения новой конституции частично было отменено чрезвычайное положение, но уже через несколько дней его восстановили во всей полноте, так как отменой воспользовались «антигосударственные элементы» и появились признаки «возвращения к старым порядкам». Несколько раз объявлялось о переносе референдума — сначала на февраль, потом на март. И все же в середине января население получило возможность выразить свое отношение к новому основному закону страны, правда не так, как замышлялось — на собраниях барангаев.

Барангаи уже 400 лет не играли никакой политической роли, однако во многих из них уважаемые люди собирались для предварительного обсуждения местных вопросов, которые затем утверждались официально (например, в совете барио). Поскольку нужно было обойти пулитико, значительная часть которых выражала недовольство происшедшими изменениями, решено было возродить такие «сходки» (их стали называть либо древним словом «барангай», либо «гражданскими ассамблеями») повсеместно и обратиться непосредственно к их участникам. Срочно были созваны 35 тыс. ассамблей-барангаев. На них присутствовали все жители в возрасте старше 15 лет, голосовавшие поднятием руки. Собирались в частных домах, в школах, на баскетбольных площадках, которые есть везде.

15 января 1973 г. этим неожиданно воссозданным ба-рангаям предложили ответить на ряд вопросов: согласны ли они с новой конституцией, хотят ли они провести выборы в конце 1973 г. или, напротив, считают целесообразным отложить их до 1980 г., одобряют ли чрезвычайное положение и т. д. По официальным данным, 95 % участников гражданских ассамблей одобрили конституцию, «новое общество» и все реформы, проведенные правительством. Примерно столько же высказались против созыва прежнего конгресса и около 90 % сочли, что никаких выборов не следует проводить до 1980 г.

Через два дня, 17 января, президент объявил, что народ одобрил новую конституцию, которая отныне считается вступившей в силу. Он сказал также, что в соответствии с волей народа старый парламент перестает функционировать, а промежуточная Национальная ассамблея созвана не будет. Должность вице-президента упраздняется. Таким образом вся власть сосредоточилась в руках Маркоса, единолично решающего вопрос о сроках отмены чрезвычайного положения.

Буржуазно-демократический государственный механизм опирается, как уверяют его апологеты, на систему раздельных и взаимно уравновешивающих друг друга властей, но в условиях Филиппин ни одна не оказалась способной противостоять событиям, происшедшим после сентября 1972 г. Недовольные возлагали надежды на Верховный суд и обращались к нему с петициями.

В декабре, например, была подана петиция, оспаривавшая законность принятия новой конституции Конвентом и предстоящего референдума на том основании, что при чрезвычайном положении свободное обсуждение невозможно. Еще в десяти петициях, поданных после 15 января и составленных политическими деятелями, юристами, представителями интеллигенции, оспаривалось право президента проводить референдум в форме опроса в барангаях. Верховный суд девятью голосами против одного отклонил петиции, найдя вопрос о правах президента «академическим», однако не выказал отношения к вопросу о законности ратификации им конституции, поскольку он в петициях не поднимался.

Более того, суд выразил некоторые сомнения в собственной правомочности, ведь по новой конституции президент получил право назначать и смещать членов Верховного суда. Маркос был удовлетворен этим решением и сказал: «Я считаю ратификацию свершившимся фактом. Новая конституция вступила в силу с санкции народа». В начале апреля Верховный суд официально признал законность новой конституции и, следовательно, чрезвычайных полномочий президента.

Что касается законодательной власти, то уже 4 октября конгрессмены от оппозиционной либеральной партии почтительно заявили о поддержке президента, выразив, правда, весьма робкую надежду, что страна скоро вернется к «полной конституционной демократии». Многие «солоны», торопясь занять места в «новом обществе», проявили себя поборниками всех чрезвычайных мер. Объезжая по поручению президента свои избирательные округа, они доказывали преимущества «новых форм правления» тем же людям, которым ранее доказывали преимущества «неограниченной демократии».

Серьезного сопротивления ждали от сената, этого «поля битвы, на котором выковываются президенты». Сенаторы пострадали больше всего, ибо Маркос разом покончил с их амбициями и лишил шансов попасть в Малаканьянг. Были опасения, что они выступят единым фронтом и, в частности, соберутся на очередную сессию, невзирая на запрет. Близкие к правительству газеты писали о «заговоре сенаторов», а президент предупредил их, что если они вынудят его к действиям, то действия эти будут решительными. 22 января 1973 г. в день, когда должна была открыться сессия старого конгресса, несколько сенаторов пришли в парламент. Они нашли помещение занятым солдатами и, подергав запертые двери кабинетов, разошлись, так ничего и не предприняв.

Если оставить в стороне заговоры, можно сказать, что сопротивление новому порядку было незначительным. Ничто не продемонстрировало эфемерность принесенных из-за океана институтов так ярко, как апатия, с которой были встречены столь радикальные изменения. Исчез парламент, фактически не работает Верховный суд, нет прежней печати, но это мало кого волнует. Некоторые сенаторы, большинство конгрессменов, судьи вовсю стараются доказать свою полезность новому режиму, а печать настолько послушна, что министр информации даже посоветовал ей быть посмелее.

Строго говоря, эти изменения не были неожиданными, и многие (в том числе ряд сенаторов) восприняли их как желанные. Разочарование в существующем государственном строе уже давно заставляло рассматривать установление режима личной власти в качестве одной из реальных возможностей решения важнейших проблем. Показательна в этом смысле статья, опубликованная в «Манила кроникл» еще в декабре 1970 г. Эту газету никак нельзя заподозрить в симпатиях к президенту, ибо именно она задавала тон в кампании против него и справедливо считалась рупором «старой олигархии». В статье под характерным заголовком «Благожелательный диктатор для Филиппин?» говорилось: «Нам на Филиппинах нужен благожелательный диктатор! Такое утверждение может показаться абсурдным свободолюбивым филиппинцам, но некоторые сенаторы из обеих партий считают, что в этом наша последняя надежда на решение жгучих экономических и социальных проблем. Эти сенаторы… с отвращением относятся к нынешнему государственному строю. Они полагают, что президент Маркос, который находится у власти уже пять лет из положенных ему восьми, может оказаться человеком, пригодным для выполнения функций, как они выразились, «благожелательного диктатора»…

Они твердо верят, что многие президенты искренне хотели провести реформы, но руки их были связаны «системой», которая… по их мнению, служит исключительно для защиты и увековечения контроля могущественной элиты над экономикой страны и не способна обеспечить большинству достойные человека условия существования. Они убеждены, что неудача, постигшая прежние программы земельных реформ, объясняется главным образом противодействием этой элиты, использовавшей демократическую систему, чтобы парализовать все усилия правительства по проведению необходимых преобразований».

Подобные суждения высказывались неоднократно, хотя, конечно, прогнозировались и иные возможные пути развития событий. Внутри страны определенные силы встретили происшедшие изменения без всякого восторга.

Некоторые опасения возникли и по ту сторону океана, и правительство очень старалось рассеять их. Оно чрезвычайно осторожно отнеслось к иностранным интересам, показывая, что им ничто не грозит. Объясняется это не только стремлением привлечь иностранный капитал, — в нем оно видит важный, если не основной, источник финансирования экономического развития, — но и надеждой получить средства на проведение аграрной реформы. Несмотря на решения Верховного суда, направленные против иностранцев (они были приняты еще до введения чрезвычайного положения и запрещали американцам после 1974 г. владеть землей, а также вводить иностранцев в совет директоров компаний и т. д.), исполнительная власть, которая одна только имеет значение в нынешних условиях, не предприняла никаких шагов к проведению этих решений в жизнь. Более того, и сам президент и ответственные лица из его кабинета не раз высказывались в прямо противоположном смысле и заверяли иностранцев, что их интересы не будут ущемлены.

Эти заверения, а также ряд мер «по созданию благоприятного климата для иностранных капиталовложений», вероятно, убедили американских бизнесменов. По данным Американской торговой палаты на Филиппинах, только за полгода после введения чрезвычайного положения около 40 американских компаний начали осуществлять новые проекты в стране. Многие иностранные предприниматели заявили, что теперь здесь легче делать бизнес: стало больше порядка, меньше коррупции, правительственные органы охотнее сотрудничают с ними.

Таково мнение американских деловых людей. Что касается позиции Вашингтона, то, как сказал Маркос, после сентября 1972 г. «официальной реакции не последовало, с нашей же стороны не сделано было ничего, что могло бы затронуть Соединенные Штаты или отразиться на их интересах». В феврале 1973 г. вице-президент США во время визита в Манилу заявил, что Соединенные Штаты по-прежнему будут выполнять свои обязательства перед Филиппинами.

Американская печать придерживается той точки зрения, что интересы США на архипелаге слишком значительны, чтобы ставить их под угрозу, оказывая нажим на президента. Газеты в основном рассуждают на тему, кто кому нужнее: Филиппины Соединенным Штатам или Соединенные Штаты Филиппинам. Общее мнение сводится к тому, что пора переходить от «идеализма прошлого», когда предполагалось, что демократия американского образца может и должна быть принята на островах, к более прагматическому взгляду, согласно которому надо учитывать прежде всего военные базы, инвестиции и т. п. Все же в комментариях, освещающих события на архипелаге, проскальзывают нотки горечи. Но, по словам министра иностранных дел Филиппин Карлоса Ромуло, США придется согласиться с необходимостью «изменить концепцию демократии» в стране. Лица, находящиеся у власти, настороженно следят за американскими откликами и обнаруживают повышенную чувствительность к критике. Это свидетельствует о том, что филиппинская сторона по-прежнему придает большое (если не решающее) значение «особым отношениям» с бывшей метрополией и связывает с ними намечаемые преобразования.

Правительству приходится учитывать и расстановку сил внутри страны. Представители «старой олигархии» — и те, кто понес, и те, кто опасается понести потери в ходе реформ, — оказывают сопротивление, и у них есть немало преданных людей. «Новая олигархия», ратовавшая за радикальные преобразования, по большей части занимает выжидательные позиции: «поживем — увидим». Маркос взял курс на реформы, имеющие целью развитие капиталистических отношений, — как раз то, чего требовала эта часть верхушки. Но реформы осуществляются в несколько неожиданной для «новой олигархии» форме, исключающей ее непосредственное участие в делах управления, что, естественно, настораживает ее.

По-разному отнеслись к мерам президента многочисленные пулитико. Все выборы отменены на семь-восемь лет, и, значит, те из них, кто занимал выборные посты в сентябре 1972 г., могут не опасаться потерять их. Это избавляет их от риска, и потому они, казалось бы, должны поддерживать президента и все его начинания. Действительно, как отмечалось, большинство мэров, губернаторов, конгрессменов заверили его в своей лояльности. Вместе с тем они не могут не понимать, что теперь их положение уже не столь прочно: если раньше, опираясь на свой авторитет на местах, они довольно жестко разговаривали с Манилой, то теперь целиком зависят от президента, который имеет возможность сместить их в любое время (подобных примеров уже немало). Предвыборные махинации, приносившие значительные выгоды, тоже прекратились, надо изыскивать новые источники пополнения доходов. Правительство, конечно, учитывает эти настроения, и многие его мероприятия свидетельствуют о том, что оно старается обойтись без пулитико или по крайней мере ограничить их число (создание барангаев — лучшее тому доказательство).

Что касается пулитико, не занимающих выборных должностей, то их положение еще хуже. Раньше они знали, что через четыре года почти наверняка окажутся у власти. Знали это и те, кто на данный момент правил, а потому и оппозиции перепадала немалая толика щедрот, изливавшихся из центра. Теперь надежда оказаться у руля рухнула, число теплых местечек осталось прежним, даже сократилось, а освобождаться без соизволения Малаканьянга они не будут. Новый режим просто не в состоянии абсорбировать всех оставшихся не у дел пулитико.

Это не значит, разумеется, что теперь им придется бедствовать. Они — «сильные люди», и у них есть состояние. Прежде они использовали его для привлечения сторонников, опираясь на которых могли требовать средств от правительства и еще больше обогащаться. Видимо, от такого способа увеличения доходов им придется перейти к другому, в первую очередь к капиталистическому способу ведения хозяйства, на что подталкивает вся система мероприятий нового режима[47].

Учитывая реакцию внутри страны и за ее пределами, правительство 27 и 28 июля провело еще один референдум, призванный продемонстрировать законность нового режима. (Это было тем более необходимо, что по старой конституции срок полномочий президента истекал как раз в 1973 г.) Голосование было тайным, и в нем снова принимали участие все филиппинцы старше 15 лет, но на сей раз их предупредили, что уклонение от участия в голосовании будет караться тюремным заключением или штрафом. Предлагалось ответить только на один вопрос: «Хотите ли вы, чтобы президент остался на своем посту после 1973 г. и завершил претворение в жизнь начатых реформ?»

Оппозиционно настроенные политические и общественные деятели опять обратились в Верховный суд с петициями. Они требовали отменить чрезвычайное положение по меньшей мере за месяц до референдума (официально было объявлено, что его отменят за пять дней, но что при этом антиправительственные выступления допускаться не будут). Принимая во внимание, что население в целом не против реформ, петиционеры предложили изменить формулировку вопроса, опустив вторую его часть. Как и следовало ожидать, петиция не возымела никакого действия.

По официальным данным, 91 % участвовавших в референдуме положительно ответили на вопрос в его первоначальной редакции (в вечно оппозиционной Маниле — 80 %). Касаясь итогов референдума, Маркос заявил: «Период стабилизации кончился, начинается эра развития». Он подчеркнул также, что для поддержания правопорядка чрезвычайное положение уже не нужно, но что оно сохраняется, поскольку необходима юридическая база для проведения реформ — при чрезвычайном положении достаточно президентских указов. Референдум показал, что проведенные (а еще больше — обещанные) преобразования встречают одобрение значительной части населения. Но сложностей перед правительством стоит немало: президент не раз говорил, что он все поставил на карту и пошел на огромный риск.

После сентября 1972 г. вопрос о судьбе «американского наследия» на Филиппинах приобрел особую остроту. В США было сказано достаточно горьких слов о бесплодности и тщетности попыток «утвердить демократию на архипелаге». Однако «американское наследие» не сводится только к атрибутам буржуазной демократии (выборы президента и законодательного органа, двухпартийная система, «свободная печать» и т. п.), хотя как раз на их создание было затрачено много усилий. Капиталистические методы ведения хозяйства, дух наживы, особый стиль предпринимательства тоже принесены из-за океана. Здесь успехи были менее заметны, но именно здесь «наследие доллара» оказалось наиболее живучим. Филиппины по-прежнему развиваются по капиталистическому пути, но уже без аксессуаров буржуазной демократии, столь милых сердцу либералов. Не исключено, впрочем, что к этим принципам страна вернется, если того потребуют интересы капиталистического развития.

Несколько изменилась внешнеполитическая ориентация, хотя сохранились американские базы, а экономическая привязанность к США может даже возрасти, если надежды на американскую помощь в проведении внутренних преобразований оправдаются. Не прекратилось культурное влияние Америки. Все это никак не позволяет говорить о том, что «доллар» якобы потерял свои позиции в стране: меняются лишь формы его присутствия. Даже если он укоренился не так прочно, как «крест», уходить он не намерен, и при сохранении существующего порядка филиппинцам еще долго придется испытывать на себе его воздействие.