Самый далекий берег

Глава девятая Прекрасная незнакомка

В первый миг он испытал лишь одно чувство – несказанное облегчение, прилив детской радости, отнюдь не приличествующей бравому звездопроходцу. Что поделать, такое случается даже с крепкими мужиками: это странное место разбудило вдруг потаенные детские страхи, дремлющие в каждом до урочной поры. Невыносимо приятно было обнаружить, что он не один здесь, само присутствие другого человека вернуло спокойствие и уверенностъ в себе. Особенно если уточнить, что другим человеком была девушка, – а значит, обер-поручик автоматически становился покровителем и защитником. Мужик в погонах просто обязан вмиг обрести невозмутимость и в лучших традициях жанра закрыть слабое существо могучей грудью от любых опасностей. Как наверняка сказал бы Кац – звездорубы мы, или уже где?

Потом его мысли, ощущения и чувства, повинуясь наблюдаемой реальности, галопом свернули на привычную колею, уже вполне взрослую и сугубо мужскую. Он откровенно залюбовался.

Она шла вдоль берега грациозно и уверенно, явно никуда не спеша и ничего не опасаясь, бездумно помахивая рукой, и светлое платье четко обрисовало ее фигурку на фоне темно-синей спокойной воды. Светлые волосы, падавшие чуть ниже плеч, развевались при малейшем дуновении ленивого ветерка. Кирьянова пронзила щемящая грусть по чему-то несбывшемуся, упущенному, летящей походкой ускользнувшему по иной развилке времени, оставшемуся в иной реальности, где другой был чем-то большим, нежели скучным, правильным, размеренным пожарным, где все сложилось как-то иначе, не в пример интереснее, романтичнее, звонче. Он вдруг почувствовал себя отяжелевшим и старым – увы, случалось уже подобное и в прежней жизни на шумной городской улице, как правило, летней порой, когда при взгляде на какое-нибудь прелестное создание физически ощущался тяжелый поток времени.

Девушка шла вдоль берега, не замечая Кирьянова, – судя по всему, она пришла сюда не впервые. В кино в таких случаях непременно звучит нежная лирическая музыка, и это, ей-же-ей, абсолютно правильно.

Потом ему пришло в голову, что ситуация приобретает неловкость, и чем дальше, тем больше – исключительно для него. Незнакомка спокойно шла вдоль берега, беззаботно гуляла, а вот Кирьянов не представлял, как ему дать знать о своем присутствии. И стоять истуканом было глупо, и рта не откроешь. До нее далеко, пришлось бы кричать. А что он мог ей крикнуть: «Эй!» Или – «Не подскажете, когда ближайший автобус на Нижние Васюки?»

Лучше всего предоставить события их естественному течению – торчать на прежнем месте и в прежней позиции, ерзая от неловкости, пока девушка не достигнет поселка – потому что идти куда-то еще она на этой планете не может. Она либо привидение, либо служит на «точке», выбор вариантов невелик, их всего два. Первое предположение следует бесповоротно исключить, оставаясь твердым материалистом. Что до второго – при всем здешнем малолюдстве Кирьянов все еще не знаком был с большинством из двух десятков тех, кто работал на кухне, обеспечивал связь и, если можно так сказать, транспорт – сиречь устройство мгновенной переброски через космические бездны. Существовала некая дистанция, как в любой сложившейся системе, тем более обмундированной. Как между летчиками и технарями.

Все разрешилось помимо его усилий – девушка, слегка повернув голову, внезапно заметила его. И без тени испуга, без малейшего удивления или неудовольствия помахала ему, непринужденно и просто, словно они были знакомы давным-давно. И остановилась в выжидательной позе, заложив правую руку за спину, обхватив тонкими пальцами левый локоть. Теперь воспитанный мужчина и галантный офицер галактической пехоты просто обязан был подойти к даме, дабы представиться и познакомиться.

И он подошел, искренне надеясь, что не выглядит сконфуженным вахлаком. Хотя сознавал, что именно таковым только что и стал.

Все обстояло гораздо хуже, чем ему поначалу представилось.

Она была не просто красивая – красивых много и, что характерно, Кирьянова всю жизнь отпугивали те из них, что выглядели утонченными, совершенными и, как следствие, холодными куклами. Она была совсем другая, с открытым – но отнюдь не наивным, не простоватым! – личиком, искренней улыбкой и веселыми синими глазами. Таких девушек удачнее всего называть славными. И в том-то вся беда, что именно такая славная девочка способна разбить сердце вдребезги быстрее и надежнее, чем роковая красавица типа «я-только-что-с-подиума». Ведь вполне может оказаться так, что ты ей, такой славной, ну совершенно не нужен, жила без тебя и дальше проживет, и ох как несладко тогда придется…

Он подумал, что нужно отсюда побыстрее убираться, пробормотав наспех пару вежливых фраз о погоде – и остался на месте.

– Вы случайно не привидение? – спросила девушка с наигранным ужасом.

– Странно, – сказал Кирьянов. – Я о вас поначалу то же самое подумал.

– А давайте поставим эксперимент… – Она легонько постучала двумя пальчиками по его плечу пониже погона, с тем же наигранно-веселым ужасом. – Нет, на бесплотного духа вроде не похожи, добротная казенная ткань и пресловутое крепкое мужское плечо…

– Вы в лучшем положении.

– То есть?

– Вы-то уже убедились, что я не бесплотный дух, а я…

– Вот и убедитесь, – сказала она то ли кокетливо, то ли насмешливо.

Она смотрела так простодушно и невинно, что это было не хуже изощренной насмешки – но не прикажете ли пасовать перед соплюшкой раза в два моложе тебя, слишком хорошо знающей о своем очаровании? Решительно протянув руку, Кирьянов сомкнул пальцы вокруг ее тонкого запястья.

– Результат? – поинтересовалась она лукаво.

– Вот теперь и я, со своей стороны, уверен, что вы не бесплотный дух, а создание вполне материальное, – сказал Кирьянов. – Не стоит даже добавлять, что очаровательное, вы это и без меня знаете бог ведает с каких пор… Вот и внесли ясность, а? Два материальных создания… Я вас еще не видел в поселке…

– И немудрено. Вовсе я не из поселка.

– Шутите? – удивился он искренне.

– Отнюдь, сказала графиня. Во-он я откуда… – Она повернулась и указала на дальний конец озера. – Видите, там, за беседкой, в распадке, стена проглядывает?

Кирьянов присмотрелся. И точно, в глубине распадка, за старой дощатой беседкой, хоть и неплохо сохранившейся, но принадлежавшей явно к тому времени, что и заброшенные дома, виднелась между тонкими желтыми стволами светло-коричневая стена с двумя высокими окнами, гораздо более современной постройки.

– Странно, – сказал он. – Мне про этот дом ничего не рассказывали.

– Вы новенький, ага?

– Есть грех.

– Вы не смущайтесь, я все равно не из «стареньких», – сказала девушка, вмиг вернув прежнюю непринужденность одной-единственной улыбкой. – Я, к сожалению, человек неискоренимо штатский. Мало того, я, как ни прискорбно признаться, имею к Структуре лишь косвенное отношение. Я, господин офицер, обыкновенная генеральская дочка. Ужасно, правда?

– Почему?

– Потому что жизнь далека от нормальной. Штабные хлыщи ухлестывают невыносимо развязно, полагая себя чем-то вроде неотразимых преображенцев старого времени, а обычные офицеры в большинстве своем от генеральской дочки на всякий случай шарахаются. А я – создание бойкое, в общем, не особенно беспутное, но определенно непосредственное. И жажду простого человеческого общения во всех его проявлениях. Особенно если уточнить, что в этом шикарном доме отдыха человеческим общением и не пахнет.

– А, так это дом отдыха…

– Ну да, – сказала девушка. – Небольшой такой и вовсе не престижный, не то что «Фиолетовые пески» или «Туманность» – очень уж здесь скучная, ничем не примечательная планета. Там сейчас только я и какой-то ветхий дедушка с тремя генеральскими кометами на погонах. По виду и общему состоянию – современник братьев Монгольфье. Как ни столкнемся в столовой или на веранде, только и рассказывает, как он прокладывал трассу через гравиловушку у какой-то двойной звезды с непроизносимым названием – лет этак триста тому. Ну, не триста, конечно, а всего-то тридцать, я от отчаяния посмотрела в Информаторин: это было совершенно рядовое предприятие в свое время, вроде постройки обыкновенного земного моста через какую-нибудь Лопушайку. Ну, я так и подозревала… Рехнуться можно! Я давно уже хотела зайти к вам в поселок, в гости, но неудобно как-то. Совершенно не представляю, как зайти ни с того ни с сего и сказать: «Здрасте, мне скучно, я живу по соседству…» Вы там, наверное, по уши в работе, про вас та-акое рассказывают… Те же штабисты. Между прочим, я – Тая.

– Константин, – сказал он, твердо решив обойтись без отчества, он все-таки не престарелый генерал с тремя кометами на погонах. – Обер-поручик Кирьянов.

– Что обер-поручик, я и сама вижу, – сказала Тая. – Я ж как-никак генеральская дочка, мне в таких вещах положено сызмальства разбираться… или с сыздевичества, так вернее, хотя и неграмотно… Значит, вы и есть один из этих загадочных суперменов? Галактический спецназ в сверкающих скафандрах, рыцари и витязи? Что же вы молчите? Военная тайна? Вы что, нисколечко не хотите произвести впечатление на великосветскую дурочку?

И она старательно придала лицу выражение, по ее мнению, как раз приличествующее дурочке из высшего света. Вот только ничего не получилось, она так и осталась собой – созданием определенно умным, лукавым и острым на язык…

– Да нет, – сказал Кирьянов. – Меня никто не предупреждал о необходимости хранить военную тайну, даже перечня тайн не показывали. Я подозреваю, его не существует вообще – в силу специфики службы.

– Ой, какая казенщина… Расскажите что-нибудь из героических будней.

– Да это попросту работа, – пожал он плечами.

– Ну, в таком случае соврите что-нибудь завлекательное, что вам стоит? Знаете, какие байки штабисты разводят! Даже мне, существу юному и неискушенному, ясно, что это чистейшей воды побрехушки. Но завлекательно, спасу нет… – Тая прищурилась. – Знаете, а мне нравится, что вы от меня не шарахаетесь. Совершенно нормальный обер-поручик…

– Хотите страшный секрет? – спросил Кирьянов почти непринужденно. – Я не армеец, я пожарный. У меня просто нет такого рефлекса – шарахаться от генералов и уж тем более от их очаровательных дочек. Исключительно оттого, что пожарный генерал – это явление, знакомое лишь теоретически, существующее где-то на космическом отдалении. Вот вы на Земле видели когда-нибудь пожарного генерала?

Она старательно подумала, округлила глаза:

– А вы знаете, нет… Военных, из Структуры, из органов – сколько угодно. Но пожарных – ни разу в жизни.

– Вот то-то, – сказал Кирьянов. – Эта форма в Галактике встречается крайне редко. Я лично прослужил семнадцать лет и за это время пожарных генералов видел только дважды, да и то издали, в президиуме огромного зала…

– Понятно… У вас бывают какие-нибудь дискотеки?

– Честно говоря, у нас бывают пьянки, – сказал Кирьянов. – Может, и танцы случаются, но я совсем недавно здесь.

– Понятно, – повторила Тая. – Будни захолустного гарнизона а натюрель… Выходит, вы от скуки забрели в эти развалины?

– А что здесь, кстати, было раньше, вы не знаете?

– Представления не имею, – безмятежно сказала Тая. – Я же не в Структуре, я в МГУ учусь и не горю желанием продолжать семейные традиции, в Структуру уходить. Моя специальность – иностранные языки, а на это существование Структуры как-то не влияет… Что-то тут, конечно, было в стародавние времена, это и дураку ясно. Какая-нибудь «точка» из прежних времен. Так и побросали все почему-то – совсем как в «Руслане и Людмиле», только здесь нет никакой говорящей головы, вообще ничего нет, даже привидений, я специально интересовалась. А от этого вовсе уж уныло. Водись здесь привидения, можно было бы ночью наведаться, издали посмотреть осторожненько, чтобы не уволокли, чего доброго… Но привидений, увы, не бывает. Совсем. Отец давно служит в Структуре и ни о чем подобном не слышал…

«Вполне согласен, если речь идет о призраках людей, – подумал он мрачно. – А как быть с призраком голоса, который десяток лет блуждает по заброшенным линиям космической спецсвязи? Тут все не так просто… Особенно если учесть, что научного объяснения понятия „призрак“ никто пока не дал…»

– Давайте искупаемся, а? – предложила Тая. – Я, собственно, за этим сюда и пришла. Вода здесь чудесная. У меня купальник под платьем, так что не спешите отворачиваться с ханжеским видом.

Она одним гибким движением сбросила через голову платье и осталась в красном купальнике из тех, новомодных и современных, что призваны главным образом открывать нескромному взору все, достойное внимания, а если что и скрывают, то сущий мизер. Аккуратно положила платье в желтую траву неподалеку от берега и, оглянувшись на Кирьянова с веселой подначкой, прыгнула прямо с того места, где стояла.

Кирьянов с уважением покрутил головой – девчонка вошла в воду, как клинок в ножны, без малейшего всплеска, без брызг. Чувствовался немалый навык. На поверхность она вынырнула метрах в двадцати от низкого берега и, не оглядываясь, уверенным кролем пошла к середине озера. Светлые волосы, отяжелев, облепили плечи, крохотные волны раскачивали широкие листья здешних кувшинок, и Кирьянов вновь ощутил мимолетний приступ грусти.

А потом без всяких колебаний принялся раздеваться, кое-как свалив униформу в траву, обрушился в воду далеко не так грациозно, как его новая знакомая, подняв тучу брызг. Плавать он умел, и неплохо, на Енисее вырос, но, увы, не мог похвастаться таким изяществом стиля, какой без всякого желания повыпендриваться являла Тая, русалкой скользившая меж кувшинок.

Вода была не просто чудесная – с такой Кирьянов еще не сталкивался. Она даже не походила на воду, ощущения вызывала невероятные: словно каждая капелька существовала сама по себе, тело чуяло, как мириады невесомых теплых касаний скользят по коже нескончаемым потоком. В слова это не умещалось. Походило на то, что он не сам плыл, а течение бережно и неуклонно несло его над невидимым дном, словно восходящие потоки – оборвавшегося с бечевки воздушного змея. Если плыть с закрытыми глазами, и вовсе казалось, будто вода давным-давно вынесла его в атмосферу, увлекла в космические бездны – ласковая, нежная, не расступавшаяся перед молотившими по ней руками, а словно бы мягко раздававшаяся в стороны именно так, чтобы человеку было удобнее. Ощущения столь сильные и неизведанные, что он испугался на миг, торопливо открыл глаза.

Но все, разумеется, было в порядке: спокойная и теплая вода вокруг, мясистая кувшинка, в которую он едва-едва не впечатался подбородком, неяркое солнце в небе, светловолосая головка впереди, оставшаяся вдали, как он ни пытался сократить разделявшее их расстояние. В конце концов Тая, уже с бело-синей кувшинкой в волосах, перевернулась на спину, оставаясь лежать на воде. С улыбкой повернула к нему лицо:

– Я вас не загоняла?

– Есть немного, – сказал Кирьянов, плавая рядом и стараясь особенно не баламутить воду. – Вас русалкой никогда не называли?

– Ого! – сказала Тая. – Вы себе представить не можете, как меня называли за последние годы, с тех пор, как стала объектом ухаживаний, осад и приступов, – русалкой, колдуньей, волшебницей, принцессой, ведьмой и королевой. Самые образованные – даже ундиной, нимфой, наядой и Цирцеей. Один майор упорно именовал дриадой, хотя я терпеть не могу лазать по деревьям… А вы как бы меня назвали?

– Ужасно неоригинально, – сказал Кирьянов. – Очаровательной. Конечно, банально…

– Зато искренне, – сказала Тая с чертиками в глазах. – Получайте за искренность приз.

Подплыла вплотную и, решительно притянув его голову, крепко, продолжительно и умело поцеловала в губы, на миг прижавшись всем телом. Потом парой сильных гребков отплыла и, оглянувшись через плечо с непонятным выражением, понеслась прямо к берегу.

Кирьянов достиг оного значительно позже – не только оттого, что плыл неуклюже. Ему понадобилось время, чтобы подавить извечную реакцию нормального мужика на столь непринужденное обращение.

Тая как ни в чем не бывало сидела на бережку, опустив безукоризненные ножки в воду. Выбравшись, Кирьянов уселся рядом, глядя куда угодно, только не на прелестную соседку.

– Что вы надулись, милейший обер-поручик? – негромко спросила Тая. – Можно подумать, это вы – невинная благонравная девица, которую помимо ее воли чмокнул в алые губки нахальный гусар… Стойте-стойте… Ага! Знаю, что вы подумали! Что взбалмошная и не особенно высокоморальная генеральская дочка от скуки хватает то, что подвернулось под руку, за неимением лучшего… Ага?

– Не люблю я, когда мной забавляются от скуки, – сказал он хмуро. – Да и кто любит…

– Ой, а вы прелесть… Только совершенно не берете в расчет технический прогресс, пребывая в плену расхожих штампов… При чем тут скука? Если бы мне позарез понадобился представительный кавалер или уж, прямо скажем, любовник, я, использовав последние достижения транспорта и связи, уже через четверть часа обрела бы желаемое… Неужели вы мне не могли понравиться просто так?

– Вот так, сразу?

– А почему бы и нет? – сказала она без улыбки. – Вот взяли и понравились. Я вполне взрослая, между прочим. И не особенная дура. Смотрю на вас и думаю: нормальный мужик, спокойный, не трепач и не бабник, взглядом не раздевает… ну, самую чуточку, в пределах средней нормы. Пошлых комплиментов не отпускает с масляной улыбочкой, на поцелуй реагирует с очаровательной старомодной романтикой. Честное слово, вы мне понравились. И я вам тоже, правда? – Она тихонько рассмеялась, глядя ему в глаза. – Правда-правда, не отпирайтесь. Понравилась. Вон как смотрите – не по-кобелиному, а с тем самым романтическим трагизмом…

– Не подозревал в себе таких талантов – с маху очаровывать юных красоток, – сказал Кирьянов, злясь на все на свете, и в первую очередь на себя, поскольку прекрасно понимал, что влипает… А кто бы не влип? Прелесть какая…

– Не дуйтесь. Говорю вам, мы друг другу нравимся…

– И что теперь? – спросил он серьезно.

– А просто давайте попробуем подружиться. Что из этого выйдет, совершенно неизвестно, но давайте попробуем? Вдруг это судьба нам такая?

Он не был ни ярым романтиком, ни идеалистом. Пожарный в годах. Прекрасно знал, что внешность обманчива, и знал, что порой способны вытворять такие вот славные, светлые девочки с ангельскими личиками. По собственному опыту знал, чего уж там. Хуже всего, ее хотелось так, что зубы сводило…

– У вас примечательное лицо, обер-поручик, – тихонько рассмеялась Тая. – Никак не сообразите, что вам делать, можно ли теперь, после столь недвусмысленных девичьих откровений, сграбастать меня в охапку и завалить в траву… Да нет, вы не такой. Вот это мне и нравится – ваше лицо сейчас… Примитивный кобель на вашем месте давно бы стал с меня купальник сдергивать… И непременно получил бы по физиономии – я не настолько раскрепощенная, хотя по жизни и балованная генеральская дочка. И не люблю дешевки. Знаете что, обер-поручик? Давайте, как писали в старинных романах, отдадимся неумолимому течению времени, способному все расставить на свои места! Проще говоря, вы назначите мне свидание, уже целеустремленно и вовсе не случайно, а умышленно. Здесь же, над озером, у той вон беседки – она тут единственная, так что не заблудимся. Мы будем гулять по берегу, вы, если умеете, будете читать стихи, а если не умеете, и не надо. Что из нашего свидания выйдет, то и выйдет. Согласны?

– Согласен, – сказал Кирьянов.

– Завтра, в это же время? Нет, давайте за часок до заката, так романтичнее…

– Если нас только не пошлют куда-нибудь. Вполне могут.

Тая ненадолго задумалась:

– Ну, это не препятствие… Я просто буду вас ждать каждый вечер за час до заката. Только не пропадайте надолго, а то кто вас знает, вдруг провалитесь в неведомые бездны лет на сто… ой, типун мне на язык! В общем, я буду ждать…

Глядя ей вслед, Кирьянов почувствовал себя совсем молодым. Не в жеребячьем смысле, ничего общего с пресловутой сединой в несуществующей бороде и вполне реальным бесом в районе ребра. Совсем другие чувства. Он словно бы стал прежним, молодым, невероятно наивным юнцом, которому только предстояло вступать в жизнь. Тот давний юнец твердо знал, что уж он-то непременно будет ни на кого не похожим и отнюдь не станет незаметным винтиком в огромном механизме. Лет в двадцать яростно верилось, что жизнь его будет какой-то необычной…

Получилось, разумеется, с точностью до наоборот, дорога выпала не блиставшая оригинальностью: институт-завод-пожарка-семья-служба-отпуска-продвижение. Жизнь, как ей и положено, быстренько превратила очередного мечтателя в очередной необходимый элемент народного хозяйства, безликую статистическую единицу. А впрочем, вина тут была исключительно его собственная: никто не виноват, что ему так и не удалось выломиться из общего течения, подняться над рутиной, не оказалось к тому возможностей и талантов.

И вот теперь… Теперь он вновь ощутил, что настоящая жизнь лишь начинается. Мало того, у него появилось что-то свое, совершенно не зависящее от воли начальства, служебного распорядка и регламента. Свой собственный секрет, ничуть не постыдный и не запретный, нечто личное…

Глядя вслед девушке, так ни разу и не обернувшейся, он мечтательно промурлыкал, отгоняя грешные видения:

И направился к поселку упругой молодой походкой довольного жизнью человека, по-прежнему насвистывая нечто фривольное и поддавая ногой здешние камешки, коричневые и легкие, как пемза.

Заливистый посвист над головой хотя и застал его врасплох, но ничуть но напугал. Он попросту задрал голову и увидел на ветке мохнатого Чубураха – тот висел вниз башкой, зацепившись задними лапами за морщинистую желтую кору, а передние лапки разведя в стороны, как заправский гимнаст.

– Напугал, Соловей-Разбойник, – беззлобно сказал Кирьянов.

Чубурах заухал, замурлыкал, проворно слетел на землю с обезьяньей ловкостью и, прокосолапив к Кирьянову, принялся хватать его за форменные брюки.

– Держи, извращенец, – сказал Кирьянов, протягивая ему зажженную сигарету. – Завидую, вот кому на свете жить просто… Интересно, ты за бабами ухаживаешь? Наверняка, млекопитающее ты, или уже где?

Настроение у него было невероятно благостное. Чубурах преданно таращился на него снизу, ловко пуская дым, с таким видом, будто и в самом деле понимал человеческую речь – стриг ушами с величайшим вниманием, таращил огромные глупые глаза…