Сарданапал

Заходит солнце и как будто медлит,

К империи последний взор клоня!

Какой багрец средь облаков сгущенных,

Предвестье крови!.. Если не напрасно

Я наблюдал за вами, шар закатный

И звезды восходящие, читая

Веленья ваши, от которых Время

Само дрожит, неся судьбу народов, —

Последний час Ассирии пробил!

Как тихо! Не землетрясенье — вестник

Великого крушенья, а закат.

Далекий диск халдею-звездочету —

Нетленная страница, где написан

Конец того, что мнилось бесконечным…

О солнце! Ты, оракул верный жизни,

Источник жизни, символ божества,

Создавшего ее, — зачем вещаешь

Ты лишь беду? Зачем не возвестишь

Рожденья дней, достойных твоего

Всеславного из недр морских восхода?

Что не сверкнешь надеждой дням грядущим,

Луч гнева нам кидая? О, внемли!

Я твой поклонник, жрец твой и слуга;

Я созерцал восходы и закаты

И взор склонял перед лучом полдневным,

Не смея глянуть; я встречал тебя

И провожал; тебе молился; жертвы

Тебе сжигал; читал в тебе; страшился

И вопрошал, и ты мне отвечало,

Но лишь одним; я говорю, а ты

Уходишь, — не познанье, а красу

Восторженному западу оставив,

Пир славы умирающей!.. А что же

Такое — смерть прекрасная? Закат.

И счастлив тот, кто, умирая, будет

С богами схож!..

Что так ушел в молитвы,

Белез? Иль хочешь проследить за богом,

Сходящим в мир еще безвестных дней?

У нас — ночное дело; ночь приходит.

Но не прошла.

Пройдет; а мы готовы.

Да. Если бы прошла!

Пророк не верит,

Хоть звезды о победе говорят?

Тревожит не победа — победитель.

Гадай как хочешь. У меня же столько

Блестящих пик, что все твои планеты

Померкнут. Нас ничем уж не сломить.

Женоподобный царь (а это хуже,

Чем женщина) — все на реке, в кругу

Своих наложниц. На ночь в павильоне

Назначен пир. И первый кубок царский

Последним будет в племени Немврода.

А племя было мощное.

Одрябло.

Но мы исправим дело.

Ты уверен?

Их первый был скотником; я — воин;

Кого ж бояться?

Воина.

Пожалуй,

Жреца скорей? Но, с мыслями такими,

Не лучше ли гаремного царя

Нам сохранить? Зачем дразнил меня?

Зачем втянул в твой заговор — да, твой,

Не менее чем мой!

Взгляни на небо.

Гляжу.

Что видишь?

Нежный сумрак летний

И сонмы звезд.

Средь них одна — всех раньше

Зажглась и ярче, и трепещет, будто

Покинуть хочет голубой эфир.

И что ж?

Она твоей судьбою правит.

Моя звезда вот в этих ножнах; если

Она сверкнет — затмится блеск планет!

Подумаем, что делать, чтоб свершились

Вещанья звезд. Мы, победив, воздвигнем

Им алтари, дадим жрецов; ты будешь

Архижрецом какого хочешь бога.

Ведь боги, я заметил, справедливы

И храбрых чтут за набожных.

И также

Наоборот. Видал ли ты, чтоб я

Бежал из боя?

Нет; я знаю: в битвах,

Как вавилонский вождь, ты столь же тверд,

Сколь опытен как жрец халдейский. Хочешь

Теперь забыть в себе жреца и стать

Бойцом?

И совместить могу.

Тем лучше.

Но я почти стыжусь, что нам придется

Так мало делать. С бабами сражаться —

Позор для победителя. Свалить

Отважного свирепого тирана,

Схватиться с ним, скрестив клинки — вот в этом

Геройство, победишь или падешь.

Но меч поднять на этого червя,

Услышать писк…

Не прав ты. В нем найдется

Кой-что. Борьбы тебе не избежать.

Но будь он и червем, его гвардейцы

Отважны, и ведет их Салемен,

Холодный, властный.

Им не устоять.

Но почему? Они — бойцы.

Конечно:

И лишь боец вождем их должен быть.

Но Салемен — боец.

А царь — нисколько

К тому же князь, из-за сестры, не терпит

Изнеженного властелина. Разве

Хоть раз его видал ты на пирах?

Нет; но в совете он всегда.

И вечно

Осмеян: не довольно ль, чтобы стать

Мятежником? На троне — шут; сестра —

Унижена; сам он — оттолкнут. Мы ведь

Мстим за него.

Ему бы мысль такую

Внушить! Но — трудно.

А нельзя ль его

Прощупать?

Что ж, в удобную минуту.

Сатрапы! Царь вам повелел прибыть

На пир сегодня.

Слышать — подчиниться.

Пир в павильоне?

Нет; здесь во дворце.

Как во дворце? Приказ иной был отдан.

Теперь — такой.

А почему?

Не знаю.

Идти мне можно?

Стой.

Пусть он уходит.

Что ж, Балеа, благодари царя,

Край царской ризы поцелуй, скажи:

Его рабы поднять готовы крохи,

Что он обронит с царского стола

В час… В полночь?

В полночь: место — зал Немврода.

Итак, вельможи, преклонясь, — иду.

Не нравится мне эта перемена

Внезапная; здесь что-нибудь таится.

Он за день сам меняется сто раз.

Лень — прихотлива и в своих причудах

Порой проходит больше парасангов,[17]

Чем полководец, обойти решивший

Врага. О чем задумался?

Любил он

Веселый этот павильон; он летом

По нем с ума сходил.

Он и царицу

Любил и тут же — тысячи распутниц;

Все в свой черед любил он — лишь не мудрость

И славу.

Все ж не нравится мне это.

И нам ведь надо план менять. Напасть

Легко на отдаленную беседку,

Средь сонной стражи и придворных пьяных,

Но зал Немврода…

Вот что? Гордый воин

Боялся, что легко взойдет на трон;

Что ж волноваться, если две иль три

Ступеньки будут скользки сверх расчета?

Боюсь ли я — ты в должный час узнаешь,

Ты часто видел: жизнь я ставил ставкой

И ею весело играл. Но здесь

Игра крупнее — царство.

Но ведь я

Уже предрек: ты овладеешь троном.

Вперед — и побеждай.

Будь я провидцем,

Я б это сам предрек себе. Но звездам

Повиноваться должно; я ни с ними,

Ни с их чтецом не смею спорить. Кто там?!

Сатрапы!

Князь?

Искал я вас обоих,

Но вне дворца.

А почему?

Не время.

Не время?

Да: еще не полночь.

Полночь?

Вас что — не пригласили?

Ах, конечно,

Забыли мы.

О царском приглашенье

Не забывают.

Нам оно недавно

Передано.

Тогда зачем вы здесь?

По должности.

Какой?

По долгу службы;

К царю открыт нам доступ; но царя

Мы не нашли.

Я здесь по службе тоже.

Нельзя ль узнать, в чем суть ее?

Схватить

Изменников. Эй, стража!

Сдать мечи,

Сатрапы!

Вот палаш мой, господин.

Вот мой.

Давай.

Тебе клинок — и в сердце,

А рукоять не выпущу.

Что? Вызов?

Тем лучше: ни суда, ни милосердья.

Эй, стража, зарубить его!

Да, стража.

Сам не посмеешь?

Сам? Безумный раб!

Да что в тебе такое, перед чем

Отступит князь? Страшна твоя измена,

Не сила; зуб змеиный твой, не львиный, —

Ничто без яда. Зарубить!

Арбас!

В уме ли ты? Я ж отдал меч. Доверься,

Как я, суду царя.

Скорей доверюсь

Я болтовне твоей о звездах или

Руке вот этой слабой, но умру

Царем души и тела, чтоб никто их

Не заковал.

Слыхали, что сказал он,

Что я сказал? Не взять его, убить!

Ах, так! Сам стать я должен палачом?

Глядите, трусы, как падет изменник!

Стой — или смерть! Стой, говорю! Оглохли?

Иль пьяны? Где мой меч? Ах, да, безумец:

Я не ношу меча…

Эй, малый, дай мне

Скорее твой.

В моем дворце! Не знаю,

Что мне мешает надвое рассечь вас,

Рубак нахальных?

Справедливость, царь.

Иль слабость.

Что?

Руби, вторым ударом

Сразив изменника, кого, конечно,

Ты лишь для казни пощадил, — и буду

Я рад.

Его?! Кто смеет обвинять

Арбаса?

Я!

Конечно!.. Ты забылся,

Князь. Кто тебе дал право?

Ты.

Печать!

Да: царь ее признает.

Снял я перстень

Не для того.

Для своего спасенья —

И так его я применил. Суди:

Сейчас я раб твой, миг назад — наместник.

Убрать мечи!

Мой — спрятан. Своего же,

Молю, не прячь: лишь он — твой верный скипетр.

Тяжелый! И эфесом давит руку.

Возьми свой меч. Ну, что все это значит?

Ответ за князем.

Верность у меня,

У них измена.

Как! Арбас — изменник,

Белез — изменник? Дико! Не поверю.

Пусть он докажет.

Докажу, — лишь царь

У твоего собрата по измене

Отымет меч.

Не реже твоего

Врагам царя грозивший.

А теперь —

Мне, брату, а потом — царю?

Нелепость!

Он не дерзнет! Нет, слышать не хочу!

Все эти распри вздорные плодятся

От подленьких интриг и от наймитов,

Живущих клеветой на честных. Брат мой,

Ты в заблужденье.

Прикажи сперва

Ему отдать свой меч и тем явить

Свою покорность; я тогда отвечу

На все.

Когда б я мог подумать… Нет…

Немыслимо… Арбас-мидиец — истый

Суровый верный воин, лучший вождь

Народов наших… Нет, не вправе я

Его обидеть, отбирая меч.

Врагам не отданный ни разу… Можешь

При нем остаться, вождь.

Возьми твой перстень,

Монарх.

Нет, сохрани его, но будь

Умеренней.

Во имя царской чести

Я взял его, а честь моя велит

Его вернуть. Отдай его Арбасу.

Отдал бы, но ни разу не просил он.

Он и без лживых просьб его добудет;

Поверь!

Не знаю, чем так восстановлен

Князь против двух людей, для блага царства

Трудившихся усердней всех?

Молчи,

Мятежный жрец и вероломный воин!

В тебе одном все худшие пороки

Двух каст опаснейших. Побереги

Лукавство слов и мед проповедей

Для простаков. Преступный твой сообщник

По крайней мере смел и чужд кривляний.

Каким в Халдее ты обучен.

Слышишь,

Мой царь, сын Бэла, это поруганье

Молящейся твоим отцам страны?

Ну, тут ему прости. Я разрешаю

Не поклоняться мертвым. Сам я смертен

И чувствую, что предки — тоже прах,

Как все кругом.

О царь, не думай так:

Они — на звездах и…

И ты на звездах

Очутишься, коль проповедь свою

Не прекратишь. Вот где измена!

Царь мой!

Учить меня молиться истуканам?!

Пусть он уйдет. Верните меч ему.

Мой царь, мой брат, молю: помедли!

Да.

Чтоб он долбил мне в уши мертвецами,

Ваалом и халдейской чепухою

О тайнах звезд?

Чти звезды, царь.

О! звезды

Я их люблю! Люблю следить за ними

На темно-синем своде и сличать

С глазами Мирры; я люблю их отблеск

В текучем серебре евфратских вод,

Когда полночный ветер зыблет влагу,

Вздыхая в прибережных камышах.

Но — боги ли они, иль домы божьи,

Огни ль ночные просто, иль миры,

Иль свет миров, не знаю и — неважно:

В неведенье моем такая сладость,

Что всей халдейской мудрости не надо.

К тому ж о них я знаю все, что знает

О мире смертный, то есть — ничего.

Я блеск их вижу, чувствую их прелесть;

Когда ж они блеснут моей могиле —

Исчезнут блеск и прелесть.

Но возникает

Иное, лучшее.

Коль ты позволишь,

Я отложу знакомство с этим лучшим,

Пока же — меч возьми назад и знай,

Что я бойца в тебе предпочитаю

Священнику, хоть не люблю обоих.

С ума сошел он от разврата. Надо

Его спасти, наперекор ему!

Теперь, сатрапы, слушайте, и ты,

Мой жрец: тебе я много меньше верю,

Чем воину; не верил бы совсем,

Не будь наполовину ты солдатом.

Я с миром отпущу вас, не с прощеньем:

Оно-виновным; вас я не виню,

Хоть ваша жизнь от моего дыханья

Зависит и от страха, — что опасно.

Но я и добр и не пуглив — не бойтесь,

Живите. Будь я деспотом, давно бы

Две ваших головы сочились кровью

Преступною с дворцовых врат высоких

В сухую пыль, в единственную долю

Моей земли, доставшуюся им,

Возжаждавшим короны. Но оставим.

Как я сказал, вины у вас не вижу —

Но прав ли в этом я? Получше люди,

Чем вы и я, вас обвинить готовы,

И, участь вашу вверь я строгим судьям,

С разбором всех улик, принес бы в жертву

Я двух людей, которые хоть в прошлом —

Но были честны. Вы свободны.

Царь!

Такая милость…

Лишь тебя достойна;

И мы, хоть невиновны, благодарность…

Ее для Бэла, жрец, побереги,

А мне не нужно.

Так как мы невинны.

Молчи; криклив — преступник. Вы невинны?

Так вам — обида; что ж благодарить,

А не скорбеть?

Да, если б власть земная

Лишь справедливость знала. Но невинный

Нередко должен милостью считать

Свое же право.

Недурная мысль

Для проповеди, но не здесь. Припомни,

Когда ты будешь защищать монарха

В суде народа.

Но царей не судят.

А пересуды есть. Внимая им

В твоих земных дознаньях иль читая

Их в небесах, в мерцанье звездной книги

Таинственной, заметь, что много есть

Вещей меж небом и землей похуже

Того, кто правит, но не убивает,

И, себялюбец, даже тех щадит,

Кто, власть добыв (хоть это нелегко),

Его не пощадили б. Ну, сатрапы,

Теперь располагайте и собою

И вашими мечами. Мне ж отныне

Ни вас, ни их не нужно. Салемен!

За мной!

Белез!

Что думаешь теперь?

Погибли мы.

Мы овладели царством.

Как? Нас подозревают; меч над нами

Висит на волоске, упасть готовый

От дуновенья царского, хотя

Царь пощадил нас, почему — не знаю.

И не гадай. Отсрочка нам на пользу.

У нас есть время, наша сила — та же,

Цель — та же, нами выбранная. Только

Незнанье подозрений заменилось

Такой уверенностью в них, что медлить —

Безумье.

Но…

Опять сомненья?

Царь

Нас пощадил; нет, больше: оберег

От Салемена.

Надолго ль? До первой

Минуты пьяной.

Иль, вернее, трезвой.

Но был он благороден; он по-царски

Вернул нам то, что утеряли мы

Столь жалко.

Столь отважно.

Может быть.

Но — тронут я и дальше не пойду,

Что б ни было.

И целый мир утратишь.

Что хочешь, но — не самоуваженье.

Позор, что жизнь нам даровал подобный

Царь-пряха.

Все ж ее нам даровал он;

Вдвойне позор — дарителя убить!

Что хочешь думай: звезды предвещают

Иное.

Пусть они сойдут на землю,

Сияньем путь указывая мне,

Не двинусь.

Это слабость. Это хуже,

Чем бред старух, что вскакивают ночью,

Во сне увидев смерть! Но дальше, дальше.

Он, говоря, казался мне Немвродом,

Тем изваяньем царственным и гордым

Царя среди царей, владыки храма,

Где прочие — лишь украшенья.

Ты

Его чрезмерно презирал, а помнишь —

Я говорил, что есть величье в нем;

Что ж: он как враг тем благородней.

Мы же —

Подлей. Зачем он пощадил нас?

Вот как?

Ты был бы рад погибнуть тут же?

Нет;

Но лучше смерть, чем жить неблагодарным!

Ох! Ну и люди!.. Ты переварил

То, что зовут изменой, дураки же

Предательством, и вдруг из-за того,

Что полоумный пьяница картинно

Встал меж тобой и Салеменом, ты

Сам превратился вмиг (найду ль сравненье?)

В Сарданапала!.. Нет имен презренней!

Лишь час назад за эту кличку дерзкий

Мне заплатил бы жизнью, но теперь

Тебе прощу я, как простил нам он,

На что Семирамида б не решилась.

О да: царица не делилась властью

Ни даже с мужем…

И служить царю

Я должен верно.

И смиренно?

Гордо

Как честный. Я к престолу буду ближе,

Чем к небу ты; не столь, как ты, надменный,

Но более высокий. Ты же делай,

Что хочешь: у тебя законы, тайны,

Мерила зла и блага; я — лишен их

И только сердцу следовать могу.

Теперь меня ты знаешь.

Ты закончил?

С тобою — да.

И, может быть, покинув,

Предашь?

Так может думать жрец — не воин.

Ну, пусть. Оставим спор, и — слушай.

Нет!

Твой тонкий ум опаснее фаланги.

Коль так — я действую один.

Один?

И трон для одного.

Трон занят.

Больше

Чем пуст: на нем — ничтожество. Арбас!

Тебе всегда я помогал, тебя

Ценил, любил и вдохновлял и даже

Тебе служить готов был, чтоб спасти

Ассирию. Казалось, небо к нам

Благоволит; во всем была удача,

Пока твой дух столь жалко не ослаб.

Но, чем глядеть на скорбную отчизну,

Ее спасу иль жертвою тирана

Паду, а может, и спасу, погибнув

Как иногда бывает. А с победой —

Слугою станет мне Арбас.

Тебе?!

А что ж? Иль лучше быть рабом, прощенным

Рабом при госпоже-Сарданапале?

Приказ царя, сатрапы.

Он исполнен,

Еще не прозвучав.

А все же — в чем он?

Немедленно, сегодня в ночь, должны вы

Отправиться в сатрапии свои —

В Халдею, в Мидию.

С войсками вместе?

Приказ лишь о сатрапах говорит

С их личной свитой.

Но…

Приказ исполним.

Скажи царю.

Я должен при отъезде

Присутствовать, а не носить ответы.

Ого!

Прекрасно; мы отбудем вместе.

Я вызову почетный караул,

По рангу вам присвоенный, и буду

Вас поджидать, но лишь не дольше часа.

Вот — подчиняйся!

Подчинюсь.

Не дальше

Ворот дворца, что стал тюрьмою нам.

А ты ведь прав! По всей стране огромной

Для нас зияют тюрьмы.

Нет: могилы.

Когда б я думал так, мой добрый меч

Еще одну бы вырыл!

Дела хватит

Ему и так. Я не гляжу столь мрачно,

Как ты. Но нам уйти отсюда надо

Искусней. Ты согласен, что изгнанье —

Наш приговор?

А как понять иначе?

Уж такова политика восточных

Царей: прощенье и отрава, милость

И меч, отъезд и вечный сон. Немало

Сатрапов при его отце — он сам,

Я признаю, невинен в этой крови,

Иль был невинен…

Но таким не будет,

Да и не может.

Ну, не знаю. Многим

Сатрапам при его отце вручались

Наместничества мощные — и многим

Пришлось в пути в могилу лечь. В дороге

Их постигал, не знаю как, недуг:

Столь долог был и труден путь…

Лишь только б

На вольный воздух города нам выйти,

Наш путь мы сократим.

Не у ворот ли

Он кончится?

На это не рискнут.

Они тайком нас умертвить решили —

Не во дворце, не в городских стенах.

Где знают нас, где нам друзья найдутся;

Когда бы нас убить хотели здесь,

Уже убили бы. Идем.

Ах, знать бы,

Что не на жизнь он посягает…

Вздор!

Чего еще тираны ищут в страхе?

Идем к отрядам нашим и — вперед.

В сатрапии?

Нет! К твоему престолу!

Есть время, воля, власть, надежда, средства;

Их полумеры нам дают простор.

Вперед!

Едва раскаялся — и снова

Преступник я!

Самозащита — благо,

Оплот последний права. Ну, идем же!

Прочь от дворца, где мутный воздух душит,

А стены пахнут ядом, — прочь отсюда!

Нельзя давать им время передумать;

Уедем быстро — значит, мы покорны;

Уедем быстро — значит, наш попутчик,

Наш добрый Панья, свой приказ получит

За много миль отсюда. Поспешим.

Нет выбора иного. Ну, скорее!

В порядке все, и кровь не пролилась —

Гнуснейшая пародия лекарства.

С изгнаньем их нам не грозит опасность.

Как путнику, кто по цветам ступает,

У чьих корней гадюка залегла.

А что ж мне делать?

Переделать все.

Отнять прощенье?

Укрепить венец

Качнувшийся.

Но это тирания!

Зато спасенье.

Мы спаслись. Они

Ничем грозить не могут нам с границы.

Они еще не там и никогда бы

Там не были, будь мой услышан голос!

Тебя я слушал; почему же нельзя мне

Их выслушать?

Потом поймешь… Пойду

Покуда стражу вызвать.

И на пире

Мы свидимся?

Нет, государь, уволь:

Не бражник я; любой потребуй службы,

Лишь не при Вакхе.

Надо ж иногда

Пображничать!

И надо же кому-то

На страже быть при тех, кто слишком часто

Пирует. Можно удалиться?

Да…

Еще минутку, милый Салемен,

Мой брат, мой лучший подданный и лучший

Князь, чем я царь. Тебе бы стать царем,

А мне — не знаю, все равно… Не думай,

Что глух я к честной мудрости твоей

И к доброте, с которой терпишь ты,

Хоть и бранясь, мои безумства. Если

Я пощадил, не вняв твоим советам,

Жизнь тех людей, то ведь не потому,

Что несогласен был с тобой, а просто:

Пускай живут; исправятся, быть может.

Я их изгнал — и спать могу, а если б

Казнил — не спал бы.

Ты уснуть рискуешь

Навек, щадя изменников. Миг боли

Годами преступлений заменен!

Позволь убрать их.

Нет, не искушай.

Я слово дал.

Возьми назад.

Оно ведь

Дано царем.

Решать оно должно.

Полупрощенье, ссылка — лишь обида;

Прощать — вполне иль вовсе не прощать!

А кто ж, когда я их сместить задумал

Иль просто отдалить, кто настоял

Отправить их в сатрапии?

Да, верно…

Я позабыл. Когда они доедут…

Ну, что ж… тогда меня и упрекни.

А если не доедут — безопасно —

Без всякого ущерба, — берегись!

Подумай о себе!

Позволь идти мне.

Их безопасность — обеспечим.

Можешь.

И обо мне, прошу я, лучше думай.

Мой высший долг — всегда служить царю.

Суровый человек. Утес! — настолько

Тверд и высок! Ни одного земного

На нем пятна, А я — из мягкой глины,

Цветами утучненной. Каждой почве —

Свои плоды. Коль я не прав — ошибка

Не очень тяготит мне чувство то,

Названия которому не знаю:

В нем часто боль мне, иногда отрада;

Оно как дух, считающий у сердца

Его биенья, их не торопя,

И мне вопросы предлагая, коих

Ни смертный не посмел бы предложить,

Ни сам Ваал, божественный оракул,

Чей мраморный величественный лик

Порой, вечерней мглою омраченный,

Как будто хмурит брови и как будто

Вот-вот заговорит со мной. Но прочь

Пустые думы! Радости хочу я,

И вестника уже мне шлет она!

Царь! Небо сплошь затмилось; гром рокочет

В летящих тучах, и зигзаги молний

Ужасную сулят грозу. Ужели

Ты выйти хочешь?

Говоришь — гроза?

Да, государь.

Я сам не отказался б

Взамен картины мирной посмотреть

Борьбу стихий. Но это не подходит

К шелкам одежд и к нежным лицам наших

Друзей вечерних… Ты боишься, Мирра,

Как прочие, рычанья туч?

У нас

Их голос чтут вещаньем Зевса.

Зевса?

Ах, наш Ваал! Он тоже правит громом,

А иногда, божественность являя,

Копье метнет, порою — в свой же храм.

Зловещий знак!

Да, для жрецов… Ну, ладно:

Дворца мы не покинем этой ночью,

А пир устроим здесь.

Хвала Зевесу!

Услышал он мольбу мою, которой

Ты не внимал. К тебе добрее боги,

Чем ты к себе: они грозу послали

Преградой меж врагами и тобой.

Дитя! Опасность, если есть — одна

И во дворце, и над рекой в беседке.

Нет! Эти стены высоки и прочны,

И под охраной. Одолеть должны

Изменники запутанность проходов

И прочность врат. В беседке ж нет защиты.

И во дворце защиты нет, и в замке,

И на кавказском кряже, мглой укрытом,

Где лишь орлы гнездятся в недоступных

Расселинах, — коль есть измена! Стрелы

Найдут воздушного царя, а меч

Найдет земного. Но не бойся: эти

Два человека изгнаны отсюда

(Не знаю, справедливо или нет)

И далеко уже.

Ты не казнил их?

Столь кровожадна? Ты?

Не отступлю

Пред заслуженной карой посягавших

На жизнь твою! Иначе — я сама

Жить недостойна. То же говорит

И Салемен.

Как странно! Доброта

И строгость — вместе на меня! И обе

Толкают мстить.

Для греков мщенье — доблесть.

А для царя — ничуть; не нужно мести;

А если даже стану мстить — то равным,

Царям!

Те два царями стать хотели.

По-женски это, Мирра; а причина —

Страх.

За тебя!

Пускай, но — страх. Я знаю:

Твой пол, озлобясь, мстительностью робкой

Бывает столь захвачен, столь упорно,

Что не хочу я подражать. Я думал,

Иная ты, — ведь нет в тебе ребячьей

Беспомощности азиатских жен.

Мой царь, я ни любовью не хвалюсь,

Ни свойствами моими. Я делила

Твой блеск — и разделю судьбу. Возможно,

Твоя раба окажется верней,

Чем мириады подданных. Но боги

Да охранят тебя! А мне довольно

Любимой быть, своим доверясь чувствам,

Чем подтверждать любовь мою в несчастьях,

Каких она, быть может, не смягчит.

Для истинной любви не страшны беды:

Они приходят истребить ее

И, укрепив, бессильные уходят!..

Пойдем, пора: гостей нам нужно встретить,

Благоволивших посетить наш пир.