Сарданапал

Ну, вот и день! И за какою ночью?

Как чудно было в небе после бури

С ее разнообразием прекрасным!

Зато как мерзко было на земле!

Мир и надежда, праздник и любовь,

В единый миг растоптанные злобой,

В людской смешались хаос, и досель

Не разделить его стихий: все время

Идет борьба! Как могут столь светло

Сиять лучи, из туч ваяя тучки,

Прелестнее безоблачных небес, —

Цепь снежных гор и башен золотых

И рябь волны пурпурной океана…

Земля волшебно повторилась в небе,

И кажется — навек, то так летуче,

Так мимолетно на нетленном своде,

Что лишь виденьем можно звать ее!

И все ж в душе живет виденье это

И душу греет, растворяясь в ней,

Так что закат с восходом стали часом

Любви и грусти; только равнодушный

Не видит царства этих двух сестер,

Нам сердце обновляющих настолько,

Что мы не сменим их укоров нежных

На все восторги буйные, чьим кликом

Когда-нибудь был воздух сотрясен!

А в их дворцы поклонник верный входит

Найти покой, передохнуть на миг,

Но в этот миг прохлады и покоя

Так много неба он вдохнет, что сможет

Влачить обычный груз иных часов

И, как во сне, с их тягостью мириться,

Хоть, кажется, и делит он с людьми

Их долю наслаждений и печалей…

Любовь и грусть… два имени, но чувство —

Одно; и лишь в душевной вечной муке

Меняем звуки мы, а суть все та же

И неподвластна нашей жажде счастья.

Ты так спокойна в мыслях, а меж тем

День этот, может быть, для нас последний.

Я потому восход и стерегу,

И шлю глазам, что с ним вот-вот простятся,

Упрек: зачем так часто, слишком часто,

Они его встречали без восторга

И восхищенья, должного тому

Кто не дает земле быть столь же бренной

Как плоть моя. Гляди: вот бог халдейский;

Когда гляжу — уверовать готова

В Ваала.

Он теперь царит на небе,

Как на земле царил.

Он стал сильней:

В одном луче таит он больше славы

И силы, чем любой монарх земли.

Бесспорно — бог он!

Греки так же верят.

Но думаю порой, что гордый шар

Скорее — обиталище бессмертных,

Чем божество… Смотри: прорвал он тучи

И так в глаза мне засиял, что мир

Вокруг затмился. Нет, глядеть нельзя!

О! Слышишь звук?

Нет; показалось только.

Бой — за стенами, не внутри дворца,

Как было ночью. С той минуты страшной

Стал крепостью дворец. Здесь, в самом центре,

В глуби дворов обширных, между зал

Величественных, равных пирамидам

(А это все брать надо шаг за шагом,

Чтобы сюда ворваться, как вчера),

Здесь далеки мы от грозы военной

Да и от славы.

Но вчера ж сюда

Они проникли.

Да, рывком; и тут же

Отбиты смело. Мужество и зоркость

Охраной служат нам теперь.

Дай небо

Удачи им!

Молитва многих это

И ужас многих. Я полна тревоги;

Стараюсь гнать ее, — увы: напрасно.

Царь, говорят, таким был в битве ночью,

Что устрашил мятежников не меньше,

Чем в изумленье верных слуг поверг.

Толпу тупую и дивить нетрудно

И устрашить: орда рабов. Но бился

Он храбро.

Он Белеза не убил?

Его свалил он — от солдат я слышал.

Да, был он сбит, но спасся, чтоб, возможно

Торжествовать над тем, кто победил

Его в бою, но пощадил злодея,

Из жалости венцом своим рискнув.

Ты слышишь?

Да! Неспешные шаги.

О Зевс!

Теперь погибло все!

Неправда!

Убить раба, сболтнувшего такое,

Коль он солдат!

Он не солдат; не троньте;

Он — мотылек дворцовый при царе.

Ну, пусть живет.

И ты жить будешь, верю.

Хоть час прожить — узнать исход; но вряд ли.

Зачем меня вы принесли сюда?

Приказ царя. Когда, копьем пронзенный,

Без чувств упал ты, царь велел тебя

Снести немедля в этот зал.

Неглупо:

Приняв за смерть мой обморок, войска

Могли бы дрогнуть… Но — напрасно это:

Слабею!

Дай на рану мне взглянуть;

Я смыслю в этом: в Греции нас учат

Их облегчать; при наших войнах вечных

Привыкли мы их видеть.

Надо вынуть

Копье.

Нет, нет! Нельзя никак!

Ну, значит,

Конец!

Кровь хлынет, если сталь извлечь,

А с ней, боюсь, и жизнь уйдет.

Не страшно…

Скажите, где был царь, когда меня

Вы с поля битвы уносили?

Там же,

Где ты упал. Он жестами и словом

Бодрил бойцов, что пятились уже,

Тебя сраженным видя.

Ты не слышал,

Кому команду царь вручил?

Не слышал.

Беги ж к царю с моей последней просьбой —

Дать Заму власть, пока столь долгожданный,

Но запоздавший, подойдет Офратон,

Сатрап сузанский. А меня оставьте:

Нас мало, каждый воин на счету.

Но, князь…

Ступай — сказал я! Здесь придворный —

И женщина; с кем лучше во дворце?

Раз вы не дали умереть мне в поле,

Не нужны мне у смертного одра

Бездельники. Прочь! Исполнять приказ!

Отважная душа! Ужель так скоро

Земля тебя лишится?

Ах, малютка!

Я б ничего другого не хотел,

Когда бы этим спас царя и царство!

Все же я не пережил их.

Ты бледнеешь.

Дай руку. Сталь меня лишь мучит, жизни

Не помогая, чтобы мог я быть

Еще полезным. Вырвал бы ее,

А с ней и жизнь, когда б услышал только,

Как бой идет.

Мой милый брат!

Что битва?

Проиграна?

Я здесь, как видишь.

Лучше б

Увидеть мертвым!

И увидят, если

Не подойдет Офратон.

Передали

Тебе, что брат погибший твой просил

Дать Заму власть?

Да.

Где же Зам?

Убит.

Алтада?

Умирает.

Панья? Сферо?

Вот Панья жив. А Сферо убежал

Или в плену. Один я.

Значит — гибель?

Здесь, во дворце, хоть мало нас, могли б мы

Держаться против сил врага, коль нет

Измены здесь. Но в поле…

Салемен ведь

И не хотел на вылазку идти,

Пока подмога не придет.

Но я

Решил иначе.

Что ж, ошибка это,

Но смелая.

И роковая… Брат мой!

Я отдал бы все царство (чьей красою

Ты был), мой щит и меч — остаток чести, —

Чтоб ты был жив. Но нет: не буду плакать;

Тебя оплачу так, как ты хотел!

Всего больней, что мог ты, умирая,

Подумать, будто я переживу

То, жизнь чему ты отдал: трон мой древний.

Спасу его — кровь тысяч, стон мильонов

За смерть твою возмездьем будут (слезы

Всех добрых отданы уже тебе).

А нет — мы скоро свидимся, коль души

Живут вне тел. В моей — читаешь ты

И веришь мне теперь. В последний раз

Коснусь руки, еще не охладелой,

И сердцем, горько бьющимся, прижмусь

К недвижному.

Теперь снесите прах.

Куда?

Ко мне в покой, под полог царский.

Подумаем потом о погребенье,

Достойном тела этого.

Ну, Панья,

Расставил стражу? Приказанья отдал?

Все, государь, исполнил.

А бойцы

По-прежнему отважны?

Государь?..

Вот и ответ! Коль на вопрос царя

Вопросом отвечают — плохо дело!..

Так воины мои упали духом?

Смерть Салемена, встреченная криком

Ликующих мятежников, вдохнула…

В них ярость, а не страх. Так надлежало б.

Но мы их подбодрим!

Сама победа

Не радостна с такой утратой.

Ах!

Кому она больней, чем мне?.. Но стены,

Где мы засели, — крепки, а вне стен

Резервы есть и сквозь врага пробьются,

И дом царя вновь сделают дворцом —

Не крепостью и не тюрьмой.

По виду —

С дурною вестью. Говори.

Не смею.

Дивлюсь! Не смеешь? Миллионы смели

Восстать с оружьем!.. Ну, не будь столь вежлив,

Не бойся огорчить царя. Стерплю я

И худшее, чем речь твоя.

Ну, дальше,

Слыхал?

Размыло часть прибрежных стен

Разливом неожиданным Евфрата:

Из-за недавних ливней в тех горах

Громадных, где исток его, где грозы

Столь часты, вздулся он и залил берег,

И мчится, укрепленье разметав.

Зловещий знак! Веками говорилось,

Что «человеку не уступит город,

Пока в реке не обретет врага».

Пророчество пустяк, но разрушенье…

Стены размыло много?

Стадий двадцать.[22]

И это все доступно для атаки?

Сейчас река свирепая не даст

Идти на приступ, но когда уймется

И лодки смогут переплыть ее —

Дворец падет.

Тому не быть! Пусть люди,

Пророчества, стихии, даже боги

Восстали на того, кто не дразнил их, —

Вовек не стать жилью моих отцов

Берлогою, где б волчья стая выла!

Позволь туда пойти мне и чем можно

Обезопасить брешь, поскольку время

Позволит нам.

Да, да, спеши и тотчас

Вернись и доложи подробно, полно

О ходе наводненья.

Даже волны

Восстали на тебя!

Я им не царь,

Малютка, и, бессильный покарать их,

Простить им должен.

Мне отрадно видеть,

Что стоек ты при знаменье таком.

Мне знаменья не страшны: сам все знаю

С полуночи прошедшей: все сказало

Отчаянье.

Отчаянье?

Быть может,

Не точен я: когда мы все предвидим

И встречи ждем, должна решимость наша

Быть названа иначе, благородней.

Но что слова нам? Кончено уже

И со словами и с делами!

Нет!

Одно — осталось, высшее для смертных,

Венец всего, что было, есть и будет,

Единое для всех, сколь ни различны

Рожденье, пол, язык, лицо, натура,

Цвет кожи, чувство, ум, страна и век;

Грань, общая для всех, куда влечемся,

Едва родясь, блуждая в лабиринте

Загадочном, носящем имя «жизнь»!

А так как жизнь кончается, то можно

Утешиться. Коль страхи позади,

Улыбкой встретим то, что ужасало,

Как дети — тайну пугала открыв.

Все точно. Снял я часть бойцов со стен

Еще надежных и удвоил стражу

Вдоль всей стены размытой.

Верный Панья,

Как надлежит, исполнил ты свой долг;

Но связь меж нами скоро прекратится.

Бери: вот ключ.

Он от каморки тайной

В моей опочивальне, сзади ложа.

(Оно теперь погнулось под славнейшим

Из прахов, там лежавших, хоть немало

Царей оно в свой золотой обвод

Вместило в прошлом; этот прах недавно

Был Салеменом.) Ты войдешь в тайник,

Сокровищами полный. Их возьми

Себе и дай товарищам; вас много,

Но хватит всем. Рабам верни свободу

И всем, кто во дворце живет, вели

Его покинуть через час, не позже.

Спустите барки царские; забавам

Они служили, пусть послужат вам

Спасением. Евфрат разлился буйно

(Сильней царя он), с ним не совладать

Врагам. Бегите и найдите счастье.

С тобою, государь, когда возглавишь

Ты верных слуг.

Нет, Панья, невозможно.

Ступай и предоставь меня судьбе.

Царь, я всегда тебе повиновался,

Но тут…

Так, значит, все теперь дерзают

Перечить мне? И дерзость во дворце

Измене внешней вторит? Без упрямства!

Я дал приказ, последний мой приказ;

Ты не исполнишь? Ты?

Но время есть…

Так; но клянись исполнить все, лишь только

Дам знак.

С тяжелым сердцем, — но клянусь,

Как верный раб.

Ну, так. Вели снести

Сюда сухой листвы, еловых шишек

И хворосту — всего, что разом вспыхнет, —

Кедровых дров, душистых смол и масел,

Больших досок, чтобы костер воздвигнуть,

И ладану, и смирны: я алтарь

Построю здесь для жертвоприношенья

Великого!.. Все разместить вкруг трона.

Царь!

Сарданапал

Я велел: ты клялся.

И без клятвы

Я верен.

Что задумал ты?

Узнаешь!

То, что вовеки не забудет мир!

Царь! Я спешил исполнить приказанье,

Но привели мне вестника; он просит

Принять его.

В чем дело?

Царь Арбас…

Уже увенчан?.. Продолжай.

Белез,

Первосвященник…

Бога или беса?

Где новый царь, там новый храм. Но дальше;

Ты волю старших выболтать обязан,

А не давать ответа.

И сатрап

Офратон…

Как? Он наш ведь!

Убедись,

Что он средь победителей; вот перстень.

Его печать! Достойная триада!

Ты вовремя погиб, мой Салемен,

Чтоб не видать еще одной измены!

Твой лучший друг, мой подданный вернейший —

И вот!.. Ну, дальше.

Жизнь тебе даруют

И вольный выбор места для житья

В одной из дальних областей — под стражей,

Но не в тюрьме; и можешь мирно жить,

В заложники отдав трех юных принцев.

О, сколь великодушен победитель!

Ответа жду.

Ответа, раб? Давно ли

Рабы вершат судьбу царей?

С тех пор:

Как добыли свободу.

Рупор бунта!

Хоть ты орудье только, но узнаешь,

Как за измену платят! Панья! Пусть

Он голову со стен уронит в лагерь

Мятежников, а труп — в реку. Ведите!

Я никогда еще твоих приказов

Так радостно не исполнял! Солдаты,

Веди его: изменнической кровью

Марать не станем царский зал, под небом

Его прикончим!

Только слово; званье

Мое священно, царь!

Мое — не меньше,

Хоть и пришел ты с наглым предложеньем

Сложить его!

Я исполнял приказ;

Невыполненье было бы опасным

Не менее, чем исполненье.

Значит,

Царь, час назад венчанный, — тот же деспот,

Как те, кому пеленками был пурпур,

С рождения взнесенные на трон!

Царь, жизнь мою ты гасишь дуновеньем;

Но и твоя (не гневайся), быть может,

В опасности неменьшей: неужели

В последний час династии Немврода

Убьешь ты безоружного посла,

Безвластного слугу, — пренебрежешь

Тем, что не только меж людей священно,

Но и с богами образует связь?

Он прав… Освободить! Последним делом

Моим не будет злое дело. Вот

Возьми, приятель, золотой мой кубок,

Пей из него и помни обо мне

Иль в слиток сплавь и думай лишь о весе

Да о цене.

Двойная благодарность

За жизнь и дар, украсивший ее.

Но я ответ услышу?

Да. Мне нужен

Час перемирья — все обдумать.

Час?

Не больше. Если господа твои

За этот час ответа не получат,

То, значит, я условья их отверг

И действовать они свободны.

Буду

Посланцем верным, передам решенье.

Постой, два слова.

В точности запомню

Их все.

Снеси Белезу мой привет;

Скажи, что с ним я через год, не позже,

Увижусь вновь.

Где?

В Вавилоне, или,

Верней, оттуда он навстречу мне

Отправится.

Все передам дословно.

Ну, милый Панья, живо мой приказ!

Солдаты, царь, работают уже,

Да вот они!

Повыше, молодцы,

Да поплотней. Сложите основанье

Так, чтоб огонь не мог иссякнуть, слабый,

И чтоб ничья угодливая помощь

Его не угасила. Сердцевиной

Пусть будет трон: его пришельцам новым

Иначе не оставлю я, как вихрем

Огня неукротимого! Все стройте,

Как если б мы хотели сжечь оплот

Врагов извечных. Вот теперь недурно!..

Ну, Панья, как? Хорош такой костер

Для похорон царя?

О да; и царства!

Теперь тебя я понял.

И бранишь?

Нет; но позволь мне запалить его

И разделить с тобою.

Это мой

Священный долг.

Долг женщины?

Коль воин

За государя гибнет, почему б

И женщине не умереть с любимым?

Так не бывает.

Нет, бывает, Панья!

А ты — живи. Прощай: костер готов.

Но мне позор — царя на смерть оставить

С одною женщиною.[23]

Обо мне

Могила все, что нужно ей, узнает

И без тебя. Ступай — и будь богат.

Живя в позоре!

Помни: ты поклялся;

Священна клятва; взять назад нельзя.

Коль так — прощай.

Тайник обшарь получше

И не стыдись богатства унести;

Знай: что оставишь, то рабам оставишь,

Моим убийцам. Все снеся сохранно

На барки, дай мне знать трубой протяжно,

Что ты уходишь. Берег далеко,

Река ревет, здесь рога не услышать.

Коль с берега он зазвучит. Потом —

Бегите и, отплыв, оборотитесь,

Но все ж плывите по Евфрату вниз.

Достигнув Пафлагонии, где Котта

Укрыл царицу и моих детей,

Ей расскажи, что видел, отплывая,

И попроси не забывать того,

Что я сказал ей при ее печальном

Отъезде.

Дай мне царственную руку.

В последний раз губами к ней прильнуть —

Мне и солдатам бедным, что с восторгом

С тобою умерли б!

Друзья мои,

Последние и лучшие! Не будем

Друг друга растравлять. Простимся разом.

Прощание навек должно быть быстрым,

Не то — как вечность каждый миг, и жизни

Пропитаны слезами. Уходите

И будьте счастливы! Меня теперь

Жалеть не надо: жалок был я прежде,

А будущее — все в руках богов,

Коль есть они (что вскоре я узнаю).

Прощайте же, прощайте!

Были честны

Они. Отрадно в смертный час взглянуть

На лица любящих.

Да — и любимых,

Красавица моя!.. Но слушай. Если

Ты в этот миг (ведь мы стоим у бездны)

Испытываешь внутреннюю дрожь

Перед прыжком сквозь пламя в мир грядущий

Скажи? Тебя не разлюблю — напротив! —

За то, что ты верна природе. Можешь

Спастись еще, не поздно.

Не пойти ли

Зажечь один из факелов, что грудой

Пред алтарем вааловым лежат

В покое смежном, под лампадой вечной?

Поди. И в этом — твой ответ?

Увидишь.

Бестрепетна! О предки! К вам идя,

Очищенный от слишком грубой плоти

Огнем и смертью, не хочу предать

Чертог ваш древний гнусному вторженью

Рабов. И если я не сохранил

Незыблемым наследье ваше, все же

Я часть его блестящую — казну,

Дворец ваш и священные трофеи

Побед, и летописи, и оружье, —

Чтобы мятеж не ликовал средь них, —

К вам уношу с собою в той стихии

Всепоглощающей, подобной духу,

Снедающей дотла любую плоть

В своем горниле огненном. И пламя

Сверхцарственного моего костра

Не будет лишь столбом огня и дыма,

Минутным маяком на горизонте,

А после грудой пепла! Будет — светом,

Уроком для веков и для племен

Мятежных и царей сластолюбивых!

Века сотрут анналы и деянья

Народов и героев: трон за троном,

Как мой, славнейший, обратят в ничто;

Но пощадят последнее деянье

Мое, загадкой вознесут его,

Для поклоненья всем, для подражанья

Немногим, всех уча бояться жизни,

К подобному концу ведущей!

Вот

Наш факел — освещать дорогу к звездам!

А кубок?

Наш обычай — возлиянья

Творить богам.

А мой обычай — выпить

Среди людей. Я не забыл его.

Но и один я выпью чашу в память

Былых пиров веселых.

Это — в честь

Достойного Белеза.

Почему

О нем ты вспомнил, а не об его

Собрате по измене?

Тот — рубака,

Орудие простое, нечто вроде

Меча живого в дружеской руке;

А первый — мастер дергать нити куклы

Воинственной. Но прочь обоих! Мирра,

Скажи мне: вправду ты за мной идешь

Свободно и бесстрашно?

Мне ль, гречанке,

Не сметь пойти из-за любви на то,

Что не страшит индийских вдов, покорных

Обычаю?

Тогда — сигнала ждем.

Он что-то медлит.

А теперь прощай —

В объятии последнем!

Не в последнем.

Ждет нас еще одно.

О да: в огне

Смешается наш пепел.

Столь же чистый,

Как и моя любовь к тебе… Мой прах,

Свободный от земных страстей и пятен,

С твоим сольется! Грустно мне одно.

Скажи.

Здесь дружеской руки не будет —

Наш пепел в урну общую собрать.

И лучше! Пусть его развеет ветер

В просторах неба, чем сквернит рука

Раба или предателя. Зажженный

Дворец и груды стен дымящих будут

Нам памятником благородней, чем

Кирпичные египетские горы

Над прахом их царей или быков;

Ведь неизвестно, кто в громадах гордых

Упрятан: царь иль Апис,[24] богобык.

Престранные надгробья, назначенье

Забывшие!

Тогда — прощай, земля!

И лучший край, Иония родная!

Будь вольной и прекрасной и не знай

Вовек несчастья! О тебе молитва

Последняя моя и мысль моя

Последняя — кроме одной…

А это?

Мысль о тебе.

Трубят!

Пора!

Прощай,

Ассирия! В тебе, стране отцов,

Я родину любил, а не державу;

Дал мир тебе и радость я — и вот

Награда мне! Теперь тебе и гробом

Я не обязан!

Мирра!

Ты готов ли?

Как факел твой.

Мирра поджигает костер.

Все занялось. Иду!