Сарданапал

Подкралась я стеречь его покой;

Но где ж покой? Он мечется. Будить ли?

Нет, стих… О бог покоя, царь смеженных

Ресниц и сладких грез, и сна — как бездна

Глубокого! О, будь похож на смерть,

Сестру твою, недвижную, немую!

Всего счастливей мы в безмолвном царстве

Твоей сестры, где пробужденья нет…

Вновь шевелится… вновь игра страданья

В чертах лица, — так зыблет вихрь внезапный

Гладь озера, дремавшего спокойно

В тени горы; осенний ветер так

Тревожит листья блеклые, печально

Прильнувшие к родным ветвям… Не время ль

Будить его? Но нет: никто не знает,

Что видит он во сне. Страдает он?

А если явь еще больней? Тревоги

Ужасной ночи, боль от раны легкой

Вот вся причина; мне глядеть, пожалуй,

Тяжеле, чем ему страдать. Не надо:

Природа-мать сама его пусть лечит;

Я подожду, не стану ей мешать.

Нет, нет — хотя б размножили вы звезды

И дали в царство мне!.. Такой ценою

Над вечностью — и то царить не стану!

Прочь, древний ловчий первозданных тварей,

И вы, травившие себе подобных

Как зверя, вы, кровавые при жизни

И ставшие кровавыми вдвойне

Богами, коль жрецы не лгут. Ты, призрак

Прабабки, весь покрытый липкой кровью

И топчущий индийских мертвецов, —

Прочь, прочь! Но где я? Где виденья? Где?..

Нет, здесь не тень! Ее узнал бы я

Средь всех теней, дерзающих являться

Из тьмы гробов, живых пугая!.. Мирра!

Увы! Ты бледен: пот на лбу сгустился

Ночной росой… Любимый, успокойся!

Твои слова — другого мира, ты же

Царь здешнего. Приди в себя — и будет

Все хорошо.

Дай руку. Да… рука!

Да… плоть. Схвати, сожми сильней, чтоб я

Себя собой почувствовал.

Меня же

Твоей, как я всегда была и буду.

Я чувствую. Вновь жизнь я узнаю.

Ах, Мирра! Был я там, где все мы будем.

Царь мой!

В гробу я был, где червь царит,

Цари же… Я ошибся: там, я думал,

Нет ничего.

Да так и есть. Лишь трусам

Мерещится иное, что вовек

Не сбудется.

О, Мирра! Если сон

Рисует нам все это, что ж откроет

Нам смерть?

Не знаю, может ли она

Явить нам зло, какого жизнь сама бы

Не показала жившим долго. Если

Есть некий брег, где дух живет — живет он

Как дух, не плоть. А если там хоть тень

Телесной глины, отделившей дух наш

От неба, приковавшей нас к земле —

То эта тень, чего б ни ужасалась,

Вовек не убоится смерти.

Смерти

Я не боюсь. Но чувствовал я, видел

Мирьяды мертвецов.

Я тоже: прах.

У наших ног — был некогда живым

И мучился… Но дальше: что ты видел?

Скажи, и прояснеет ум.

Казалось…

Постой: ты болен, утомлен, измучен;

Душе и телу будет вред. Попробуй

Опять уснуть.

Нет, не теперь: мне больше

Не надо снов, хоть ясно мне, что видел

Я только сон. Не рассказать ли? хочешь?

Любые сны, что смерть иль жизнь внушит,

Снесу, с тобой деля их, — в сфере мысли

Иль в яви.

Мне казалось это явью:

Открыв глаза, я видел, что они

Бежали… да, бежали…

Говори.

Я видел, — нет, мне снилось, — здесь, вот здесь.

Где мы с тобой, собрались гости. Сам я,

Хозяин, быть хотел лишь гостем, равным

Всем остальным в общении свободном.

Но слева от меня и справа — вместо

Тебя, и Зама, и друзей обычных —

Другие были. Слева был угрюмый

И мертволикий некто (я, казалось,

Его уже видал, но где — не знаю),

С лицом гиганта, с яркими глазами

Недвижными; до мощных плеч свисали

Густые космы, и колчан огромный

Торчал сквозь них, клубившихся, как змеи.

Пучками стрел в орлиных перьях. Кубок

Я пригласил его наполнить; он

Мне не ответил; сам я налил чашу,

Но он не взял и взор в меня вперил,

И дрожь по мне прошла под мертвым взором.

Как надлежит царю, я брови сдвинул,

А он не сдвинул, он глядел в упор,

И мне вдвойне был страшен взор недвижный.

И отвернулся я, ища гостей

Приветливей; но справа, где обычно

Сидела ты…

И там?

В твоем же кресле,

В твоем всегдашнем кресле, где искал я

Твой милый облик, восседала тварь —

Сухая, кровоглазая, седая,

Прозрачная, как призрак, в пятнах крови

На пальцах, в женском платье и в венце

На дряхлом лбу, со мстительной усмешкой

И похотливым взором. В жилах кровь

Застыла у меня…

И это все?

Два кубка было там: один у правой

Руки, сухой, как птичья лапа, — с кровью;

По левую — второй, не знаю с чем;

Я отвернулся. Но везде сидели

Обглодыши в венцах, несхожи видом,

Но с общим выраженьем лиц.

И ты

Не осознал, что это — лишь виденье?

Нет; я бы мог их осязать, их тронуть.

По ним глазами я скользил в надежде

Найти кого-нибудь, кого я раньше

Видал, — но нет! Все, обратясь ко мне,

В меня вперялись взором и никто

Не ел, не пил, — глядели. Стал я тоже

Подобен камню, им подобен: в них,

Как и во мне, дышала полужизнь,

Связавшая нас мерзким сходством, будто

Они частично ожили, а я

Частично умер, чтобы нам сравняться;

И наше бытие как бы висело

Меж небом и землей. Но лучше смерть,

Чем это прозябанье!..

А конец?

Застыв как мрамор, я сидел. И встали

Охотник с ведьмой, улыбаясь мне.

Гигантский лик, но полный благородства,

Мне улыбался — губы улыбались,

Взор был недвижен, — и старуший рот

Раздвинулся подобием улыбки…

Да, оба встали; призраки в венцах

Вскочили тоже, подражая старшим,

И в смерти обезьянства не забыв.

Но я сидел, пронизанный отвагой

Отчаянья, и, страх прогнав, смеялся

В лицо теням. Тогда… тогда охотник

Мне руку протянул; ее схватил я

И сжал — она растаяла, и сам он

Исчез, оставив память о себе,

Кого героем счел я.

Он героем

И был — отцом героев и твоим.

Да, Мирра… Но карга — она осталась

И прыгнула ко мне, и обожгла

Мне губы гнусным поцелуем, кубки

Свои свалив налево и направо;

Казалось, яд из них потек двумя

Ручьями мерзкими; она же льнула

Ко мне; а тени — ряд недвижных статуй —

Стояли вкруг, как будто в храме; лезла

Она ко мне, и отбивался я,

Как если б не потомком был я дальним,

А сыном, кто убил ее за грех

Кровосмешенья. А потом… потом

Тошнотный хаос образов безликих

Нахлынул: я был мертв — и ощущал,

Зарыт — и выполз, пожран был червями

И в воздух брошен, прокалясь в огне!

А дальше все неясно; помню только —

К тебе я рвался в этой агонии,

Искал тебя; проснулся — и нашел!

Меня всегда найдешь с тобою рядом

И в этом мире и в другом, коль есть он.

Но позабудь о снах твоих: они —

Плод передряг недавних, изнуривших

Тебя таким трудом, что надломил бы

И самых стойких.

Лучше мне теперь.

Ты вновь со мной, и кажется мне сон мой

Небывшим.

Как?! Уже проснулся царь?

Да, брат, и лучше бы не спать мне вовсе.

Все предки мне предстали и, казалось,

Меня к себе хотели утащить.

Там и отец мой был, почему-то

Держался в стороне. Меня покинув

Меж ловчим, первым в нашем роде, и

Мужеубийцей той, кого великой

Зовете вы.

Так и тебя зову

Теперь, когда ты с ней сравнялся духом.

Я предлагаю выступить под утро

И вновь ударить на бунтовщиков:

Мы их отбили, но не растоптали.

Заря близка?

Два-три часа до света;

Поспи еще и отдохни.

Ну, нет,

Не этой ночью! Долгие часы

В ужасных снах провел я.

Час, не больше.

Я здесь была. Тяжелый час, но — час.

Нам лучше посоветоваться: завтра

Мы выступаем.

Да; но раньше я

О милости прошу.

Изволь, что хочешь.

Не торопись, а выслушай. Но только

Наедине со мной.

Я выйду, князь.

Твоя раба достойна стать свободной.

Свободной? Трон со мной делить достойна!

Терпенье, царь; трон занят, и о той,

С кем делишь ты его, и речь веду я.

Как? О царице?

Именно. Поскольку

Опасно здесь, ее с детьми ты должен

Отправить в Пафлагонию,[21] где Котта,

Наш родич, правит. Сыновья твои

Там уцелеют, сохранив права

На царство, если…

Если я погибну,

Что может статься… План хорош. Отправь, их

С конвоем верным.

Все уже готово;

Галера по Евфрату их свезет.

Но пред отъездом ты не повидал бы…

Детей? Боюсь душою ослабеть,

А бедные малютки станут плакать;

Чем их утешить, кроме обещаний

Пустых да неестественных улыбок?

Притворство не по мне!

И чувство тоже?

Не верю!.. Словом, пред разлукой вечной

Царица просит повидать тебя.

К чему? Зачем? На все согласен я,

Что ей угодно, только не на встречу.

Ты женщин знаешь или должен знать:

Ты столь прилежно изучал их; если

Желанье их коснется жизни сердца,

Оно дороже чувству иль мечте,

Чем внешний мир весь, целиком. Я также

Сестры не одобряю. Но она

Так хочет; мне она — сестра; ты — муж ей:

Окажем эту милость?

Бесполезно;

Но пусть придет.

Пойду за ней.

Так долго

Мы были врозь — и вновь сойтись! Теперь!

Когда мне вдосталь горя и заботы

Для одного, ужель делить мне скорби

С той, с кем любовь я перестал делить?

Сестра, смелей! Высокой крови нашей

Не унижай волненьем, вспомни — кто мы.

Мой государь, царица здесь!

Оставь нас.

Как хочешь.

С ним — одна! Как много лет,

Хоть молоды мы, провела я в скорбном

Вдовстве души. Он не любил меня…

Он изменился мало; изменился

Ко мне одной… Зачем же я все та же?

Молчит он; чуть взглянул он, и — ни слова,

Ни взора. А ведь был и взор, и голос

Столь мягок! Равнодушен, но не жесток…

Мой государь!

Зарина!

Нет Зарины;

Не говори «Зарина»; это слово

Стирает долгие года и то,

Что удлиняло их!

Теперь уж поздно

Былые сны припоминать. Не надо

Упреков — хоть в последний раз.

И в первый —

Ты никогда не слышал их!

Да, правда;

И этот мне укор больнее, чем…

Но человек не властен ведь над сердцем.

И над рукой. Ты ж руку взял и сердце.

Твой брат сказал, что ты искала встречи

Со мною, прежде чем уедешь вместе…

С детьми; да так. Благодарить хотела,

Что ты не отнял от души моей

Последнее, что ей любить осталось:

Их, наших, на тебя похожих, так же

Глядящих на меня, как ты глядел

Когда-то… Но они не изменились.

И не должны! Я буду рад в них видеть

Сознанье долга.

Не слепой любовью

Я их люблю, как истинная мать,

Но также, как твоя жена: они —

Единственная наша связь.

Не думай,

Что я к тебе несправедлив. Примером

Сама им стань — не я. Вверяю их

Тебе одной. Их воспитай для трона,

А если ускользнет он… Ты слыхала

О мятеже ночном?

Почти забыла;

Что мне любое горе (не твое),

Коль я опять смогла тебя увидеть?

Мой дрогнул трон (я говорю без страха)

И для детей, быть может, и утрачен;

Но им нельзя терять его из виду.

Я всем рискну, чтоб им его оставить,

А коль паду — пусть отобьют его

Бестрепетно и пусть владеют мудро,

Не так, как я, растративший всю власть.

Они услышат от меня лишь то,

Что возвышает образ твой.

Пусть правду

Услышат от тебя, а не от мира

Свирепого. В беде они узнают

Всю злобу толп к развенчанным владыкам,

Пойдут платить за все мои грехи.

О дети!.. Все бы снес я, будь бездетным!

Не говори так, нет! Не отравляй

Последнего покоя сожаленьем,

Что ты — отец! Коль победишь ты, будут

Они царить — и прославлять тебя,

Кто спас им трон, ценя его столь мало;

А если…

Трон падет — весь мир им крикнет!

«Вина отца!» — и с эхом их проклятье

Сольется.

Никогда! Почтут они

Того, кто пал, как царь, и, погибая,

Был выше многих, царствовавших только,

За годы не свершая ничего

Для летописей.

Летописи наши

Кончаются, боюсь. Но их конец,

Какая ни была бы середина,

Запомнится не меньше, чем начало.

Все ж не рискуй и жизнь побереги;

Живи для тех, кому ты дорог.

Дорог?

Кому? Рабыне, любящей по страсти

(Не из тщеславья: дрогнул трон, любовь же

Не дрогнула); друзьям, со мною пившим,

Так что в семью слились мы и они

С моею гибелью погибнут; брату,

Кого я оскорбил; забытым детям;

Жене…

Кто любит.

И простит?

Об этом

Не думала. Как, не виня, прощать?

Жена моя!

О, будь благословен

За это слово! Не ждала я вновь

Его услышать — от тебя!

Услышишь

От подданных! О! Те рабы, кого я

Кормил, поил, кто ожирели миром,

Разбухли счастьем, кто в своих поместьях

Царями стали, вышли на мятеж,

Ища убить виновника их жизни

Ликующей! А те, кого я презрел,

Мне верны! Вот чудовищная правда!

Естественно; для грязных душ отравой

Становится добро.

А в чистых душах

И зло — добром. Они счастливей пчел,

Берущих мед с целебных лишь цветов.

Сбирай же мед, не спрашивая — чей он,

И радуйся: не всеми брошен ты.

Да, так, поскольку жив я. А подумай:

Будь я не царь, как долго б мог я смертным

Быть, смертным здесь, конечно, а не там?

Не знаю; но живи для наших… то есть

Твоих детей.

О кроткая Зарина,

Обиженная мною! Да, я раб

Случайностей, игра любому вздору;

Негодный ни для трона, ни для жизни!

Не знаю, чем я должен быть, но вижу,

Что я — не то; и пусть придет конец.

Но помни вот что: если не по мне

Любовь, такая как твоя, и ум твой,

И даже прелесть, хоть я увлекался

И меньшею, томясь любовью брачной

И ненавидя всякие оковы

И для себя и для других (об этом

Свидетельствует и мятеж), услышь

Мои слова, последние быть может:

Никто, как я, так не ценил твои

Достоинства, хоть не умел и пользу

Извлечь из них. Так рудокоп, напав

На золотую жилу, понимает,

Что нет в ней прока: он ее нашел,

Но ею — высший властвует, велевший

Ему копать, но не делить богатства,

Сверкнувшие у ног; не смеет он

Поднять их, взвесить — должен только ползать,

Ворочая крутую землю…

О!

Что мне просить, когда ты понял цену

Моей любви! Уйдем вдвоем — и я

И мы (позволь сказать) увидим счастье.

Ассирия — не вся земля. Мы новый

Отыщем мир — в себе, и с ним блаженство,

Не встреченное мной, да и тобой

Со всем твоим покорным царством.

Должен

Вас разлучить я. Дорог каждый миг.

Жестокий брат! Столь чудные мгновенья

Ты прерываешь!

Чýдные!

Со мной

Он так был добр, что не могу и думать

Расстаться с ним!

Так! Женское прощанье

Кончается решением остаться…

Я так и думал, уступая — против

Своих предчувствий. Но — тому не быть!

Не быть?

Останься и погибни.

С мужем!

Да — и с детьми.

Увы!

Сестра, послушай,

Как надлежит моей сестре: готово

Все, чтоб тебя спасти с детьми, с последней

Надеждой нашей. Здесь не в чувствах дело,

Хоть важны и они; вопрос — о власти.

Мятеж на все пойдет, чтоб захватить

Детей царя и с ними уничтожить…

Довольно, брат!

Так слушай: если их

Мы вырвем из когтей мидийских, бунт

Утратит цель — уничтоженье рода

Немвродова. Погибнет царь, но дети

Останутся и, победив, отмстят.

А мне одной остаться?

Как? Лишив

Детей отца и матери, покинув

Сиротами — в чужой стране — одних?

Нет! Сердце разорвется!

Все сказал я;

Решай.

Зарина! Прав твой брат, и должно

Принять нам неизбежность хоть на время;

Здесь все утратить можешь ты; уехав,

Ты лучшее спасешь, что нам осталось,

Мне и тебе, и верным тем сердцам,

Что бьются в нашем царстве.

Торопитесь!

Итак, иди! Коль свидимся — возможно,

Тебя достойней стану я; а нет —

Пойми, что я, не искупив ошибок,

Покончил с ними. Я боюсь: ты будешь

Сильней скорбеть об оскорбленной славе

И прахе ассирийского царя,

Всевластного когда-то, чем… Но, полно…

Растрогался!.. А надо твердым быть.

Моим грехам была причиной мягкость.

Скрой слезы; их не лить я не прошу:

Мне легче осушить исток Евфрата,

Чем хоть слезу столь преданной и нежной

Души; но дай не видеть слез. От них

Вновь исчезает мужество мое.

Брат, уведи ее.

О боже! Снова

Лишусь его!

Сестра! Послушна будь!

Уйди! Должна остаться я! Не трогай!

Как? Он умрет один, и жить я буду

Одна?

Умрет он не один, и долго

Одна жила ты.

Ложь! Он жив, я знала

И с образом его жила! Не тронь!

Прости, но должен братское насилье

Я применить.

Нет, никогда! На помощь!

Сарданапал! И ты глядишь, как тащат

Меня?

Погибло все, коль упущу я

Минуту эту.

Голова кружится…

Темно в глазах… Где он?

Оставь ее.

Она мертва — и ты ее убил.

Нет: обморок, последствия волненья;

Поможет воздух ей. Уйди, прошу я.

Воспользуюсь единственной минутой,

Чтоб к детям унести ее, сидящим

Уже на царской барке.

Вот что, вот что

Снести еще я должен, я, вовеки

Не причинявший боли никому

Намеренно. Ах, все не так. Любили

Друг друга мы. О роковая страсть!

Зачем не разом в двух сердцах ты гаснешь,

Воспламенив их разом? О Зарина!

Я дорого плачу за ту беду,

Что на тебя обрушилась. Люби я

Тебя одну, я был бы для народов

Царем бесспорным. Ах, в какую бездну

Один неверный шаг с дороги долга

Ведет всех тех, кто требует почтенья

По праву благородства — и находят,

Пока не утеряют права!..

Как?

Ты здесь? Кто звал?

Никто. Я услыхала

Издалека рыдания и стоны

И думала…

Твоя не в этом служба,

Чтобы входить незваной.

Я могла бы

Слова припомнить ласковей, упреки

Нежнейшие, что я всегда робею,

Боюсь мешать, что, вопреки желаньям

Моим и повеленью твоему

Входить всегда, при всех, я появлялась

Лишь позванной… Теперь уйду.

Останься.

Коли пришла. Прости меня. От этих

Тревог я стал ворчлив. Забудь. Я скоро

С собою справлюсь.

С нетерпеньем жду

И с радостью увижу.

За минуту

Перед тобой ушла из этой залы

Зарина, ассирийская царица.

Ах!

Что ты вздрогнула?

Я? Разве?

К счастью,

В другую дверь вошла ты — и царицу

Хоть мука встречи не коснулась.

Я

Умею сострадать ей.

Это слишком:

Несвойственно природе, невозможно.

Не можешь ты ее жалеть, а ей ты…

Презренна как наложница-рабыня?

Не более чем я сама себе.

Сама себе?! Ты, зависть прочих женщин?

Царица сердца у царя вселенной?

Будь ты царем у тысячи вселенных

(Хотя едва ль одну удержишь эту),

Я, став твоей любовницею, пала б

Не меньше, чем отдавшись мужику,

Нет, больше, будь он греком, тот мужик!

Красно сказала!..

И правдиво.

Храбро

Все восстают на павшего, в часы

Его несчастья; но поскольку я

Держусь еще и не терплю упреков

(За то, быть может, что не прав нередко),

Не лучше ль мы расстанемся без ссоры?

Расстанемся?

Все люди расставались

Всегда, и нам ли исключеньем быть?

Зачем?

Чтоб ты спаслась. Ты с верной стражей

На родину вернешься, увозя

Дары такие, что хотя ты здесь

И не была царицей, но с приданым

Прибудешь царским.

Перестань!

Царица

Уехала; не стыдно и тебе.

Один паду. Подруги — лишь для счастья.

Мне счастье в том, чтобы с тобою быть.

Не прогоняй!

Подумай хорошенько,

А то уж поздно будет!

Пусть! Тогда

Расстаться мы уже не сможем.

Я ведь

И не хотел; я думал — ты хотела.

Я?!

О позоре говорила ты.

И чувствую позор! Хотя не глубже

Любви.

Беги!

От прошлого не скрыться;

Честь не вернуть и сердце не спасти.

Нет, здесь я буду иль погибну. Если

Ты победишь, я буду жить, любуясь

Твоим триумфом. А судьбу иную

Оплакивать не стану — разделю!

Лишь час назад во мне ты был уверен.

Всегда — в твоей отваге и покуда —

В твоей любви; но ты сама внушила

Сомнение. Твои слова…

Слова!

Молю: суди мои поступки (ночью

Ты снизошел одобрить их) и все,

Что сделаю, каков бы рок твой ни был!

Ну — отлегло. И, веря в наше дело,

Надеюсь на победу и на мир,

Единственный триумф, какой мне нужен.

Нет славы в войнах, нет в завоеваньях

Величья. Драться за свои права —

Тяжеле сердцу, чем терпеть обиды

Врагов, меня замысливших сломить.

Вовек не позабуду этой ночи,

Хотя бы дожил до других, подобных!

Мечтал внести я кротким управленьем

В кровавые анналы эру мира,

Зеленый сад взрастить в песках веков,

Чтобы к нему с улыбкой обращались

Потомки — и возделывали или

Хотя б жалели, что не возвратить

Век золотой Сарданапала!.. Раем

Мечтал я сделать царство, каждый месяц —

Порою новых радостей. Рев черни

Счел за любовь я, речь друзей — за правду,

А губы женщин — за награду мне!

Но это верно, Мирра? Дай мне губы!

Теперь пускай и трон берут и жизнь!

Тебя же — не отторгнут!

Никогда!

Блеск и величье — все отнять способны

У братьев люди; царство гибнет; войско

Сдается; друг уходит; раб бежит;

Все предают — и те, кто больше всех

Обязаны; лишь сердце будет верным,

Что любит бескорыстно! Вот оно,

Проверь его!

Тебя искал я, царь…

Как! Вновь она?

Не время для укоров!

Я вижу — у тебя дела важней,

Чем разговор о женщине.

Из женщин

Важна мне та, кто спасена уже:

Царица отбыла.

И что? Все ладно?

Да; слабость миновала и сменилась

Молчанием бесслезным; на детей

Уснувших глянув, бледное лицо

Она, с горящим взором, обратила

К стенам дворца, пока в сиянье звезд

Галеру не умчал поток, — но слова

Не вымолвила.

Если б так все чувства

Во мне молчали!

Поздно сожалеть,

И боль ничья от этих чувств не легче.

Я их спугну: пришел я с точной вестью,

Что мидяне с халдейцами, послушны

Вождям мятежным, вновь оружье взяли,

Ряды сплотили и опять готовы

Напасть. Как видно, с ними и другие

Сатрапы заодно.

Еще мятеж?

Так первыми ударим!

Нет, опасно,

Хотя мы и решили так сперва.

Коль завтра к полдню к нам придет подмога

(За нею верных я послал гонцов),

Нам хватит сил, чтобы рискнуть атакой

И разогнать их; а пока совет мой —

Ждать приступа.

Но мне противно ждать!

Верней, конечно, биться за стеною.

Швырять врага в глубокий ров, глядеть,

Как он на кольях корчится, торчащих

Ему навстречу, — мне противно это,

Я пыл теряю. А на штурм идя,

Будь враг на кряже горном, — страстно жажду

Его сломить иль утонуть в крови!

Идем же в бой!

Слова юнца-солдата!

Я не солдат, я человек — и слова

«Солдат» я не терплю, и тех, кто званьем

Гордятся этим!.. Укажи мне место,

Откуда налететь на них.

Ты должен

Себя беречь, не лезть в опасность. Жизнь

Твоя — не то, что жизнь моя и прочих;

Из-за нее и вкруг нее вся смута:

Начало смуты, и разгар, и убыль.

Продлишь одну — конец другой.

Так пусть

Конец обеим! Лучше так, быть может.

Чем обе длить. Мне и от первой скучно.

Слыхал?

Так будем отвечать, не слушать!

А рана?

Перевязана; присохла;

Забыл о ней. Вперед! Ланцет врача

Вонзился б глубже. Раб, меня задевший,

Стыдиться должен, что рубнул так слабо.

Пусть и теперь никто не бьет ловчей!

Да, если победим; не то придется

Исполнить мне работу, от которой

Они могли б освободить царя.

Вперед!

С тобой!

Оружье мне, оружье!