Сашка

Событие двадцать четвёртое

— Отравить? — кикимора Анна практически без движения и эмоций на страхолюдном лице слушала повествование Сашки — дурня, пока он не дошёл до подслушанного разговора об отравлении матушки — княгини. Тут она выгнулась вся и титьки вперёд выпятила. Ну, это как в фильмах, качки выходят на подиум и напрягают грудные мышцы. Шварценеггеры недоделанные. У кикиморы Анны титьки были поменьше шварцнеггерских. Те, значит, выходят и начинают мышцами играть титьки приподнимая, ух, титьки так титьки. А тут два острых бугорка выпятились из-под зелёной дерюги. Долго шишиге этой качаться до Шварца.

— Да, вроде как, тётка этой Тамары — Татьяны дала им зелье, которым человека можно отравить, а доктора и не поймут. Скажут, что причина смерти естественная. Сердце, например, остановилось. Или удар апоплексический. Инсульт, — Сашка так увлёкся, что и забыл, что он хреново пока некоторые согласные буквы выговаривает.

— Исуль? Заморское слово должно? — карачунья титьки убрала. — А как получилось, что нелюдь эта тебя утопила?

— Свадьба же была. Я потом через несколько дней услышал разговор за стеной и пошёл к двери подслушать, думал они назовут дату. Когда травить станут матушку. А дверь заскрипела и грузин меня ударил кулаком в лицо. А потом я очнулся, когда, ты мне руки развязывала.

— Исуль просто сделать, — кикимора, бросила взгляд на стену за топчаном.

Виктор Германович тоже повернул туда голову, там была конструкция. Из верёвок сплетена, как бы это назвать? Сетка что ли. И вставлены несколько кусочков доски. Вроде как полочка получилась. И на этой полке стояли кружки глиняные и горшочки небольшие. Страшные колдовские зелья — должно быть. Из пауков, жабьих лапок, сердец невинных младенцев и ногтей мертвецов сваренные.

— А ты ведьма?! — чуть отстранился от зелёной шишиги Кох. — Колдунья?

— Сам ты ведьма, дурень. Я — Анна. — Да, чего уж, исчерпывающий ответ и неубиваемый аргумент. Разве ведьму могут Анной звать?

— Слушай Анна, а ты как в лесу оказалась, и где этот лес находится? Не в тридевятом царстве? — а чего он ей про себя рассказал, теперь алаверды положено.

— Я…

Тут Виктор Германович вспомнил, что один важный вопрос забыл задать.

— Подожди. Анна, а почему я голый?

— Голый? — кикимора глянула в угол, туда как раз добрался столб света, чего-то там было свалено, брошено.

— Так рубашка на тебе вся рваная была в крови и тине. Стирать бесполезно, да и тащила пока от озера я тебя и на спине порвалась и рукав оторвался. А у меня нет других. Только эта, чтобы людей пугать и ещё одна, за едой в село ходить. Я тебе из мешковины после робу сметаю.

Что можно сказать? А не богато ноне ведьмы живут, не катаются, как сыр в масле, это не двадцать первый век. Там без пяти тысяч рублей к ведьме и сунешься. А уж к тем, кто в «Битве экстрасенсов» засветился, и с тысячей баксов должно не сунешься, две потребуется.

— Понятно. Всё. Молчу, теперь про себя расскажи.

Сбитая с толку наводящим вопрос про голую княжескую жопу, карачунья минуту сидела молча, Кох уже хотел подбодрить её каким междометьем. Ась, мол, чего заснула, но кикимора сама очнулась.

— Мы в селе нашем Басково жили с отцом, матерью, тремя братишками моими и бабкой Аглаей, — тут нечисть опять забылась на минуту, видимо вспоминая семейство.

Из рассказа довольно долгого и часто зависанием процессора прерываемого Виктор Германович вынес следующее. Он эпидемиологом и историком не был, но про холерные бунты слышал. Самое интересное, что они вот-вот начнутся, прямо со дня на день. Слышал Кох про бунт в Санкт-Петербурге, а будучи в Севастополе на отдыхе на экскурсии им рассказали и про бунт в Севастополе. В Москве, кажется, обойдётся без бунта, но холера и тут погуляет. Будет ли в Тульской губернии, Кох не знал, но от Москвы не сильно далеко, какая-то часть эпидемии на излёте и до сюда докатится. Так вот, в Севастополе тётенька-гид говорила, что эпидемия 1830 года — это первая эпидемия холеры в России и её завезли с Кавказа. Выходило из рассказа кикиморы Анны, что в позапрошлом году, то есть в 1828 или 1827, поди их разбери, как в деревне года считают, может, ещё как до Петра по сентябрю, тоже была эпидемия холеры, хоть и не всероссийского масштаба. Но до Тулы, откуда-то тоже с юга добралась. Мельком вспомнил Виктор, что слышал про эпидемию холеры в Астрахани. Возможно, это про неё.

Итак. В позапрошлом годе в их селе Басково вспыхнула моровая зараза — Птица — Юстрица. Зараза эта — птица со змеиными головами, ещё её называют «повальной болезнью». Мол, летает пакость сия над деревнями в виде огромной черной птицы со змеиными головами и хвостом. Летает ночью, и где заденет воду железным крылом, там разразится мор. От беды сей уходят православные в нетопленую баню, залезают на полок и притворяются умершими. Также запирают двери в домах: болезнь решит, что никого нет, и уйдет. Все представляют холеру старухой со злобным, искаженным страданиями лицом, носит погань красные сапоги, может ходить по воде, беспрестанно вздыхает и по ночам бегает по селу с возгласом: «Была беда, будет лихо!» Где она остановится переночевать, в том доме не уцелеет в живых ни одного человека.

Анна не помнила заходила ли к ним баба эта гадкая в красных сапогах, но от заразы умерли и папка её и мамка и трое братьев, которые были младше Анны. Только бабка Аглая уцелела и Анна. Она тоже заболела, но бабка её вылечила. Бабка у неё была знахаркой и этому же учила и мать, и внучку. У матери плохо получалось, всё ей недосуг да некогда. Ну, дак корова, лошадь, три козы и четверо детей, пойди, найди время на уроки природоведения. А Анна у бабки многому научилась и как отвары делать, и как собирать травы и в какое время. Да ещё как зуб больной заговаривать и грыжу вправлять.

Когда зараза стала косить людей по всему селу, кто-то крикнул, что это колдунья Аглая её накликала из-за того, что ей мало заплатили за лечение лошадей весной. Чем-то заболели почти все лошади в селе, и бабка их выходила. Народ возбудился, запер оставшуюся в живых баку с внучков в дому и подпалил его. По счастью в доме был глубокий погреб, и они там спаслись. Князь, испугавшись, что пожар перебросится на другие дома и его конюшню драгоценную приказал потушить подожженный дом. Потом он забрал бабку и Анну и отвёз их в Тулу, где продал за гроши, лишь бы в Басково их не было. Бабку с внучкой купила старая барыня, но кучер, что её сопровождал в Тулу на рынок, рассказал в той деревне, куда их привезли, что барыня купила ведьму, и она на всех Птицу — Юстрицу нашлёт, раз их пока миновала беда. Злопамятная мол ведьма, сама пострадала, теперь будет всем мстить. Ночью мужики пришли на подворье, где пока на сеновале поселили ведьму с ведьмочкой и забили бабку Аглаю кольями. А Анна зарылась в сено и её не нашли. Тогда она ночью следующей, пролежав сутки в соломе, выбралась и пошла в своё село. Дошла через три дня, ягодами да кореньями питаясь, и тут поняла, что жить-то негде. Сгорела изба. Тут-то девушка и вспомнила, что в княжеском лесу жил несколько лет дурень один — дедок. И построил там избушку — землянку. Умер года два как, но землянка цела, боятся туда люди ходить, говорят в ней нечисть поселилась.

Анна дошла до избушки, осмотрелась и осталась. А чтобы люди к ней не совались придумала такую маскировку. Ходит вся зелёная в тине по лесу и пугает пришедших туда людей. Кикиморой представляясь. Выйдет на грибников руки к ним вытянет и воет. Ну, те бросают всё и бегут из леса. За два года всех отвадила, народ в лес вообще соваться перестал, до опушки дойти боятся.

Воду берет из родника, который небольшим ручейком потом в озеро, откуда она Сашку — дурня вытащила, впадает. Питается в основном кореньями и ягодами. Только изредка ходит в Болоховское в нормальной одежде и меняет там у барыни — матери дурня ягоды на зерно. На зайцев и прочую мелкую живность силки ставит, которые нашла после дедка — бывшего хозяина землянки.

Единственное, кто не боится и ходит в лес охотиться — это грузинский князь. Так его сама Анна боится. Он с пистолем ездит и с ружьём. Стрельнёт в нечисть и ку-ку. Теплых чувств к грузинскому князю Анна не питает и, если Сашке нужно правильного яда, который не тошноту вызывает, а почти неминуемую смерть, то выдаст. А перед смертью человек становится бешенным и на всех кидается.

Наверное, Белладонна и есть. По крайней мере, без неё это средство не обошлось. Те самые симптомы.

Событие двадцать пятое

Следующий разговор с Анной у Сашки состоялся на следующий только день. После завтрака кикимора долго возилась с кореньями и пучками трав, а потом устроила в землянке настоящую баню. Она растопила очаг, подвесила над ним солдатский медный котелок и пару часов кочегарила под ним, пока отрава, которую она в нём варила не упарилась до состояния густой массы типа варёной сгущёнки. Цвет только другой был. Грязно-зелёный или болотный. Сказать, что от массы пахло адом, ну, там серой, или воняло болотом, так нет, шёл такой сладковатый запах. Горько-миндальных чёрточек в этом аромате тоже не было. Может и не яд. Ну, как и чесноком не пахло, то есть, мышьяка в вареве тоже не было. Терпеть процесс приготовления зелья, находясь в землянке, было невозможно. Никакой русской печи, куда баба Яга на лопате подсаживает детишек не было. Опять наврали в сказках. Да сейчас на всей территории России может ещё нет русской печи ни одной. Это же не всё так просто. Куча литых чугунных приспособлений нужно, опять же заслонка из железа. Кирпич правильный. Дофига чего нужно. И чего получается, что сказки про то, как Емеля на печи катается. Про гусей-лебедей и про бабку Ёжку — это сказки, придуманные в лучшем случае в конце девятнадцатого века, когда до всего этого можно уже дотянуться. В землянке был простой очаг сложен из камней разной формы и размера. Он был снаружи чуть обмазан растрескавшейся глиной, вот и вся печь. Дымил очаг неимоверно. Дым вытягивало в дыру на потолке, но только после того, как он занял собой всё небольшое помещение.

Закашлявшись, со слезящимися глазами, Сашка выбрался на полянку, окружающую землянку, и вдохнул полной грудью. Эх, столько хитина за один раз до этого Кох не потреблял. Озеро лесное было инкубатором комаров и мошек. Их было… мириады. Интересно, сколько в мириаде нулей? Больше девяти? Количество мошки и комаров вокруг озера можно было измерять именно девятизначными цифрами. Углядев свежую добычу, они все бросились на «новенького». Етическая сила. За минуту Виктор Германович покрылся полностью кровью. Он раздавливал за раз десять комаров и на это место тут же пикировало сто мошек, которые жалили гораздо больнее. Раздавишь их, и опять десяток комаров на квадратный дециметр кожи. А если учесть, что Сашка — дурень всё ещё щеголял практически голым, Анна только выкроила из его ночной рубашки полоску, которой можно срам прикрыть, то дециметров пригодных для питания гнуса было хоть отбавляй. Через пару минут, понимая, что эту битву не выиграть, окровавленный дурень, споткнувшись на высоких ступенях, вкатился назад в землянку.

— А-а-а! — сказал дурень Сашка.

— Дурень, — сказала Сашке кикимора.

Чего на правду обижаться. Где-то читал Кох, что организм у настоящих лесовиков, охотников, геологов и прочих лесопроходцев привыкает к укусам комаров и мошек и не больно уже, и не чешется, но геологом себя Виктор не мнил и потому всегда репеллентами пользовался, а вот тут в начале девятнадцатого века, как с ними? Да, хреново с ними.

Комары послетали с Сашки и обидевшись на него из дымной комнаты вылетели на свежий воздух. Он окинул помещение вновь заслезившимися глазами. Вон, у топчана, в самом низу, дым как-то закручивался и вверх поднимался. Если там улечься на пол, то можно и выжить. Что Сашка и проделал, стащил одну из шкур на земляной пол и улегся на неё, носов в мех зарывшись. Вскоре Морфей его своими объятиями задушил. Проснулся Виктор только под вечер. Ему шишига выдала немного этой варёной сгущёнки и заставила всё съесть.

— Что это? От чего? Что-то у меня болит? Вроде нормально себя чувствую? — завалил её вопросами Кох.

— Это от дурости. — Кратко пояснила кикимора Анна и сунула ему после сгущёнки зелёной коричнево-чёрный отвар. Едва Виктор Германович допил чуть горьковатую бурду, как его в сон начало клонить. Сон был странный. Коммерческий.

Событие двадцать шестое

Стоит это Кох на рынке в Москве. В Лужниках. Сравняли стадион с землёй, всё одно никто на футболистов смотреть не ходит, чего на них смотреть, если они раньше всем проигрывали, а теперь их даже проигрывать не пускают. Стоит и торгует этой зелёной сгущенкой, по синеньким майонезным баночкам разложенной. На вывеске перед баночками от руки криво нарисованная табличка: «Средство от болезни Дауна. Цена один мильён рублей или один мильён долларов для иноземцев. Отпускается по паспорту». И очередь огромная к нему стоит из иноземцев в основном. А он кричит им супостатам, не занимайте больше, количество товара ограничено. Те возмущаться давай. Подходит к нему пузатый немец и говорит: «Я есть не занимайт, я есть платить сто мильён ойро». А Кох ему: «В очередь, сукины дети»!

К чему такие сны снятся? А да, перед тем как заснуть Анна — кикимора сказала, что сварила зелье от дурости его. Неужели такое возможно? Нет. Это же не болезнь. Это гены чего-то там не так разъединились, а после собрались. Жаль, конечно.

— А ведь есть поговорка: «мы то, что мы едим». А если зелёную сгущёнку есть, то вдруг…

— Семён Семёныч! Такой большой и в сказки верите.

— Эй, барчук, вставай, — кикимора потрясла его за плечо. — Завтракать сейчас будем. Я зайца поймала в силки. Тушёный будет с корнями камыша. Иди пока ополоснись в озере, весь в крови засохшей.

— Ага, я выйду, а они меня облепят. Кровь не засохшая будет, — то ли средство подействовало, то ли полтора почти месяца распевания Интернационала, но даже сам себя Сашка понял.

— Держи. Это от комаров. Отпугивает их, — в кринке такой небольшой была очередная сгушёнка. Эта была чистого зелёного цвета и пахла хвоей.

— Весь намазаться должен? — не понял, как это действует Кох.

— Дурень. Пальцем макни и несколько полосок на теле нанеси. Когда искупаешься и назад пойдёшь, опять нанеси.

— А вчера почему не дала, я мучился тут, дым глотал, — обиделся Сашка.

— Дурень, дым тоже лечебный был.

— Аромотерапия? — догадался Виктор Германович.

— Ароматная, — не стала спорить кикимора.

— И…

— Иди. Нам потом совет держать надо, как с князем разобраться. Яд-то есть, а вот как ему его преподнесть.

Ага совет в Филях. Сидят эдак в роденовских позах дурень Сашка и кикимора Анка и держат совет, как здоровенного князя грузинского повалить на землю и вливать ему в рот пару галлонов настойки Белладонны.

Средство действовало противокамаринное на троечку. Гнус всех мастей, в том числе и слепни сразу на него набросились, кто и отлетел, а кто и присосался, размахивая руками и даже забыв думать про равновесие в непослушных ногах Сашка добежал… ну, добрался до озера и хотел в него плюхнуться. Хрена с два. Берега илистые и топкие. Болото это, а не озеро. Он побрёл вдоль берега и нашёл место, видимо тут и кикимора купается. Берег был каменистый. Возможно, она и накидала камней. Молодец тогда, гальки были мелкие и не острые и позволили зайти в воду почти по пояс. Присев, Виктор Германович принялся сорванной по дороге травой, как мочалкой, смывать с себя кровь и комариные трупики. Лепота.

Назад. Опять чуть мазнув себя зелёной сгущёнкой, Сашка, добрался вновь до землянки почти вприпрыжку. Его жахнули в спину пару оводов и в лицо, которое он не намазал, несколько десятков комарих. Ссуки!

— Держи сбор от простуды, а то голяком шастаешь, ещё заболеешь, — шишига очередную коричнево-зелёную бурду сунула в глиняной чеплажке.

— Спасибо. Слушай Аня, а ты говорила, что в наше имение носила ягоды и меняла их на зерно, а ты не можешь сходить сегодня на разведку туда? Узнать, что там творится? Что с княгиней? Не ищут ли меня? И если ищут, то кто и как?

— А ягоды где? Их собрать надо? — да без труда не вытащишь и рыбку из пруда.

— Пошли собирать…

— Разве что малина поспела уже. Так ты голый пойдёшь, малина колючая? — оценила набедренную повязку кикимора.

— Ну, дай мне чего?

— Только бабкино старое платье.