Сатира, огонь!

Николай АСЕЕВ ЛЕЙ, НЕ ЖАЛЕЙ

Гитлеровская газета Ангриф» опубликовала статью одного из видных главарей гитлеровской банды — Лея, полную жалоб на отсутствие у немцев стойкости и на распространение в стране панических настроений.

Давид ЗАСЛАВСКИЙ СТРАТЕГИЯ НЕМЕЦКОГО ОСЛА

В древнем Риме говорили: армия баранов, которой командует лев, сильнее, чем армия львов, которой командует баран.

Гитлеровская армия — это армия волков, которыми командует осел. Чем занята теперь вся немецко-фашистская пропаганда? Она усиленно прячет ослиные уши Гитлера. Но они торчат в районе Сталинграда, под Воронежем и Ленинградом, на Северном Кавказе. Всюду бегут немецкие волки, итальянские шакалы, разные прочие дикие псы и свиньи. Осел бежит впереди всех. Этого не скроешь. Это видно всему миру и становится ясно немецкому народу.

Гитлеровские лгуны кричат, что немцы отступают по своей доброй воле, что это они «выпрямляют» фронт.

Не бегут, а выпрямляют!

«Не вмер Данило, болячка задавила». Эта народная пословица относится к людям, которые смертельно бояться слова «смерть». Гитлеровцы смертельно боятся слова «поражение». Они выдумывают самые мудреные и нелепые слова, лишь бы избежать слова «поражение».

Признать, что Гитлер потерпел поражение, — значит, развенчать Гитлера. Это значит убить Гитлера.

Некогда египтяне возвели в божество быка. Они называли быка священным Аписом, поклонялись быку и верили в его божественную мудрость. Но пришел час, когда весь народ увидел в своем боге простого, самого обыкновенного быка.

Приближается час, когда весь немецкий народ увидит в Гитлере простого, самого обыкновенного немецкого осла. Красная Армия разрушила ореол непобедимости германской армии уже в первые месяцы войны. Теперь Красная Армия разрушает ореол германской стратегии. Она разоблачает осла в верховном главнокомандующем германской армии.

Поражение немцев в районе Сталинграда, окружение и уничтожение 22 отборных немецких дивизий — это неудача одного немецкого генерала.

Поражение немцев в излучине Дона, в среднем его течении, — это неудача другого немецкого генерала.

Поражение немцев в районе Ленинграда, прорыв блокады — это неудача третьего немецкого генерала.

Поражение немцев в районе Моздока и Владикавказа, поспешное бегство немцев из захваченных районов Кавказа — это неудача четвертого немецкого генерала.

Поражение немцев в районе Элисты, бегство немцев из обширных пространств, прилегающих к нижнему течению Волги, — это неудача пятого немецкого генерала.

А все эти неудачи первого, второго, третьего, четвертого, пятого, шестого, десятого, двадцатого немецких генералов есть оглушительный провал Гитлера.

Разбиты Красной Армией не только немецкие дивизии: разбита вся стратегия гитлеровского командования. У немцев бывали и еще могут быть частичные и временные успехи. Немцы не выполнили ни одного своего стратегического плана. Вся их война на советско-германском фронте — это провал и неудача гитлеровских военных замыслов.

Суворов говорил: «Все удача, да удача, — помилуй бог, надо немного и ума!»

О Гитлере надо сказать: «Все неудача и неудача — черт возьми! — слишком много глупости!»

Сумасбродство, нереальность планов Гитлера — вот одна из причин провала немцев. В гитлеровской стратегии соединились идиотское высокомерие и первобытное невежество. Немцы сунулись в Советскую страну, переоценив свои силы и недооценив силу советского народа.

В баснях всех народов осел самоуверен и глуп. Таков он и в германской военной действительности. Адольф фон Эзель — по-немецки Адольф-осел ведет германскую армию к окончательному и неминуемому поражению.

Сергей МИХАЛКОВ «ТИГР»

Владимир МАСС ВСЕ ИДЕТ, КАК ПОЛАГАЕТСЯ

С мрачной миною на физии

Гитлер бродит, удручен:

Мрут немецкие дивизии,

Их теснят со всех сторон.

Для фашизма начинается

Роковой, смертельный год.

Враг упорно отбивается,

Но кольцо за ним смыкается, —

Словом, все, как полагается,

Очень правильно идет.

И Орловские и Брянские

Ощетинились леса.

Там отряды партизанские

Проявляют чудеса:

Эшелон подстерегается

И пускается в расход.

Штаб с фашистами взрывается,

А отряд опять скрывается, —

Словом, все, как полагается,

Очень правильно идет.

Чтоб успешней шли сражения,

Чтоб воздать врагам втройне,

Кто имеет сбережения,

Их спешит отдать стране.

Много денег посылается

На страны текущий счет,

Танк за танком появляется

И дивизиям вручается, —

Словом, все, как полагается.

Очень правильно идет!

Наше дело — дело правое.

Потому мы и сильны,

И немеркнущею славою

Наши дни озарены.

Час возмездья приближается!

Лозунг наш таков: «Вперед!»

Наступленье продолжается,

Ну, а это называется:

Все идет, как полагается,

Очень правильно идет.

Виктор АРДОВ КАПРИЗНЫЙ БОЛЬНОЙ

А про нас в газетах два раза писали, что, мол, части генерал-майора такого-то заняли город такой-то. И аккурат, когда мы брали второй-то город, меня ранило в левую ногу.

Сперва — пока, значит, рана была свежая да проверяли ее доктора, — я ничего, терпел. А как стало подживать, ну, чувствую — невмоготу мне сидеть в госпитале, когда наша рота наступает! Тем более, ранение легкое: пуля прошла насквозь, одна мякоть задета. И заживает хорошо. Стал я просить у врача: дескать, отправьте меня обратно в часть.

Врач говорит:

— Состояние вашего здоровья этого не дозволяет.

Что ты будешь делать… Подумал я, подумал и решил этого врача провести. А как? Вот как. Иду к начальнику хирургического отделения и говорю ему.

— Имею жалобу. Задерживают меня у вас в госпитале, хотя здоровье мое поправилось.

Начальник отделения спрашивает:

— Куда вас ранило?

— В правую ногу, товарищ военврач.

То есть ранило меня в левую ногу. Но так как еще в финскую войну имел я 17 ранений от одной мины, то я теперь на любом месте могу показать заживленную рану. Вот и тут: показываю начальнику отделения правую икру со старым шрамом.

— Да, — говорит, — нога у вас вполне зажила. Скажите, чтобы мне прислали вашу историю болезни…

И от радости я тут, братцы, сглупил. Мне бы, не торопясь, уйти, боком как-нибудь… А я ка-ак кинулся рысью за своими бумагами. Начальник отделения кричит:

— Стойте! А почему вы на левую ногу хромаете?

— Н-нет, — говорю, — чччто вы… Это вам сзади кажется…

— А ну-ка, покажите мне левую ногу…

В общем, не удался мой номер. Но я все-таки своей мысли не оставил.

Четыре дня думал. И придумал вот что. нашел я в одной палате бойца, у которого, на мое счастье, была старая рана на левой ноге, а новая — на правой руке. И тоже ему охота поскорее воевать. Вот мы и уговорились с ним: пойдем мы к самому начальнику госпиталя, и тут я назовусь его фамилией, а он — моей. С меня, значит, будут спрашивать раненую руку — а у меня и на руке есть ранение от финской мины. У него будут проверять левую ногу, а на ней — тоже зажившая рана. Здорово придумано? Нет, чего говорить: здорово!

Хорошо. Вот идем мы к начальнику госпиталя. А в канцелярии нам говорят:

— Подождите, у начальника сейчас сидит генерал.

Ну, ждем. Потом выходит начгоспиталя, спрашивает:

— Вам чего, бойцы?

— Так и так, — докладываем, — задерживают нас обоих. Желаем обратно на фронт.

Начальник говорит:

— А ну, покажите раны. А вы, сестра, пошлите за ихними историями болезни… Н-да… с такой рукой, товарищ боец (это он мне), вас задержали в госпитале года на полтора-два… Так, что ли? Рана-то у вас сорокового года, не моложе.

Понимаете, какой дошлый начальник? Сразу увидел, что рана старая!

А тут еще как на грех из нашей палаты сиделка приносит мою историю болезни и шепчет ему, начальнику:

— Это наш больной — Елисеев, он такой капризный, такой нервный, все он хочет убежать от нас.

Начальник спрашивает уже нас обоих:

— Позвольте, кто из вас ранен в ногу? Кто из вас Елисеев?

Я показываю пальцем на своего напарника и говорю:

— Он — Елисеев!

А напарник, видать, уже сдрейфил и на меня пальцем:

— Елисеев — он!

Я говорю ему:

— Елисеев, как тебе не стыдно?

А он:

— Сам ты Елисеев!

А начальник госпиталя, я смотрю, кровью наливается:

— Коменданта, — говорит, — ко мне!

И вдруг из кабинета выходит — кто бы вы думали? — наш генерал-майор, командир дивизии!

— Елисеев, — говорит, — что ты тут бузишь?

Я ему рапортую:

— На фронт прошусь который день, товарищ генерал-майор.

Генерал обращается с начальнику:

— Это, дорогой доктор, один из лучших моих орлов. Командир отделения старший сержант Елисеев. Представлен к ордену и вообще — воин что надо. Нельзя ли его поскорее починить?

Начальник пожал плечами, говорит:

— Как я могу вам ответить, когда я даже не знаю его раны. Он мне все старые царапины подставляет…

Не знаю, то ли генерал тут помог, то ли нога зажила скорее, чем положено, только отпустили меня через два дня обратно в часть. И вот я опять командую своим отделением, и на фрицев наседаем что есть силы!

О, ЭТИ ЧЕРНЫЕ ГЛАЗА!.

Рис. Г. ВАЛЬКА

— Мне из русских окопов одна девушка строит глазки.

— Почему же ты прячешься?

— Она это делает через оптический прибор.

Евгений ДОЛМАТОВСКИЙ ДЕЖУРИЛА ДЕВУШКА…

Григорий РЫКЛИН СМУТНАЯ ЛИНИЯ ПОДБОРОДКА

Более или менее приличная бабушка стоит недешево. За дедушку приятной наружности тоже надо немало заплатить. И вообще в связи с общей дороговизной продуктов первой необходимости цены на чистокровных предков сильно возросли.

Цены, конечно, возросли, но, как говорится, не дороже денег. А за деньги можно все купить.

Фридрих Реннеман, пленный немецкий летчик, рассказывает:

— В Германии все решается деньгами. За деньги можно учиться. За деньги можно составить себе хорошую репутацию. За деньги можно приобрести вполне подходящих арийских предков…

Нетрудно представить себе, как это там делается. Богатый колбасник приходит к фашистскому чиновнику в расовое бюро. Он просит отпустить ему за наличный расчет несколько поколений предков:

— Но чтобы первый сорт, прима. За свои денежки могу требовать настоящий товар!

— Гут! — отвечает чиновник. — Зеер гут! Очень хорошо. На днях у меня брал большую порцию прабабушек ваш сосед герр Шульц. Весьма доволен остался.

— Могу соответствовать почище Шульца, — дипломатично намекает колбасник.

— Битте! — И расовый чиновник понимающе кивает головой. — Пожалуйста. Мы к таким клиентам с полным уважением. Можем возвести ваш род прямо к Адаму.

— Осмелюсь осведомиться: к какому Адаму? Понимаете, за свои деньги желательно…

— Не беспокойтесь. Я вам предлагаю того Адама, который одно время вместе с супругой проживал в раю.

— А! Человек довольно известный в торговых кругах. Если не ошибаюсь, оптовое дело — райские яблоки и сухофрукты. А как в смысле арийства, поскольку герр Адам не имел определенных родителей?

— Комар носа не подточит. Как известно, он сотворен не из южного чернозема, а из северной желтой глины. Так что в брюнетах и в других сомнительных организациях не состоял. Кроме того, его близость к нашему режиму подтверждается тем, что он является родным отцом Каина.

— Это тогдашний эсэсовец, что ли?

— Вот-вот.

Но у летчика Фридриха Реннемана не было больших денег. И вот почему в его расовом паспорте были существенные изъяны.

— Мне удалось, — говорит он, — разыскать своих предков и оформить паспорт лишь до 1860 года. Это очень мало: ведь требуется минимум до 1800 года.

А вдобавок ко всему этот проклятый подбородок, который даже в плену не вылезает из головы Фридриха Реннемана.

— Меня подвергли, — говорит он, — испытанию на расу. Сюда входят всевозможные измерения, исследования черт лица на свет. Признали, что у меня смутная линия подбородка, поэтому я получил неважную отметку.

— Вообще надо сказать, — добавил гитлеровский летчик с грустью, — что я в жизни немало пострадал из-за этой моей смутной линии подбородка…

До войны Реннеман был студентом. Он начал хлопотать о стипендии. А для того чтобы иметь право на стипендию, нужно пройти специальный экзамен.

Серьезно и деловито Реннеман описывает экзамен. Он даже не понимает, что это описание — самая страшная карикатура на омерзительные нравы фашистской Германии.

Сначала его спросили о расах. Он знал предмет назубок и ответил без запинки. Потом его спросили, каких великих полководцев он знает. И германский студент, даже не заикнувшись, отрапортовал:

— Александр Македонский и Адольф Гитлер.

После этого… Но лучше предоставим слово самому почитателю Александра Македонского и Адольфа Гитлера:

— Следующим экзаменом был бокс. Но так как никто из нас боксировать не умел, бокс вскоре принял характер ужасной драки. Затем бег на три тысячи метров. Затем был заключительный экзамен — так называемое душевное испытание. Его проводили какие-то эсэсовцы. Он протекал так. Я, ничего не подозревая, вошел в комнату, где сидела комиссия, и сел на стул. Офицер-эсэсовец вскочил и закричал:

— Как вы смели положить ногу на ногу?

Я изменил позу, и тогда другой эсэсовец ехидно спросил:

— Почему вы некрасивый?

Я обиделся, встал и вышел. Впоследствии оказалось, что за этот экзамен я получил самую высокую оценку. Я вел себя именно так, как следовало, — это было испытание моего характера… Но, вернувшись домой, я получил извещение, что мне в ходатайстве отказано.

Ничего не помогло Реннеману. А как старался! Он и Гитлера сравнил с Александром Македонским, и бегал, высунув язык, на дистанцию в три тысячи метров, и участвовал в боксе, где ему изрядно помяли смутную линию подбородка.

Но эта же самая смутная линия и подвела его. И вот тогда-то этот высокоидейный молодой человек решил вступить в фашистскую партию.

— В партию, — говорит он, — я решил поступить в 1938 году. Лишь таким путем я мог компенсировать ряд своих недостатков: 1) отсутствие отчетливого паспорта предков, 2) смутное очертание моего подбородка, 3) нехватку денег.

Немецкий летчик Фридрих Реннеман, сам того не подозревая, неплохо нарисовал нам ту страну, откуда вторглись к нам эти орды убийц и грабителей.

МНОГО ШУМУ…

Рис. Н. РАДЛОВА

ГИТЛЕР: — Дуйте, дуйте, господа! Может, кого-нибудь надуем!

Илья СЕЛЬВИНСКИЙ ФРАУ ВИЗАУ

В редакцию доставлена посылка, которую немецкий офицер Визау впопыхах не успел отправить с Кавказа своей жене в Германию. Посылка содержала… 20 луковиц.

ЧЕСТЬ ИМЕЮ ВАС ПОЗДРАВИТЬ…

Берлинское радио уже после падения Муссолини праздновало его 60-летие. Гитлер послал ему приветственную телеграмму.

4

Юрий ГЕРМАН С ПРИВЕТОМ ПОДУШКИН

«Здравствуйте, товарищ Подушкин!

Извините, что так просто к вам обращаюсь, но я ваша знакомая с детства, некто Зина Гарпенко, — может, помните, как мы дружили, когда были еще ребенками, как вы меня дергали за косу и подставляли подножки и кричали «Зинка-корзинка» и разные другие слова. А последний раз я вас видела, уважаемый товарищ Подушкин, когда вы приезжали домой в отпуск и читали разные лекции и боевые эпизоды из вашей морской и военной жизни. Уважаемый товарищ Подушкин, я вам пишу это письмо как крик моей души, чтобы вы знали, какая у меня происходит драма. Товарищ Подушкин, я знаю, что вы служите вместе с Семеном, и потому беспокою вас этим письмом. Вот, несмотря на то, что у меня прямо-таки голова болит до головокружения от всех моих личных переживаний, постараюсь изложить свое несчастье по порядку. Товарищ Подушкин, я любила Сеню. Я любила его, что он такой брюнет, что он имеет такие острые, фасонные бачки, что он такой бесстрашный и самым первым прыгнул у нас с парашютной вышки. Но, товарищ Подушкин, ничто не вечно под луною, как написано в книжке, не помню, в какой, все проходит, прошла и моя любовь к Сене, вашему товарищу. Я разлюбила Сеню и полюбила другого человека. Он, Аркадий Витальевич Рыжак, — художественный свистун. Он может свистеть целую оперетту или даже целый концерт типа дивертисмент. Он безумно ревнивый, и он сказал мне при нашем первом знакомстве, что я похожа на русалку из оперы того же названия. В армию его не берут, потому что он имеет один искусственный глаз. Когда-то в пивной накололся об вилку соседа и пострадал. Но его целый глаз — чудной красоты. Он влюбился в меня, и все было хорошо и красиво. Мы с ним гуляли на кладбище, он мне свистел, я ему напевала. Даже на работу он мне свистел в телефон. И вдруг все кончилось. Товарищ Подушкин, это было ужасно! Я даже не могу вам описать, как это было. Мы с ним пошли в кино смотреть художественную картину «Сто девушек и один мужчина», и возле кино на улице за нами увязался проклятый мальчишка Гришка Лошадюк — такой с ушами, помните? Вот идет сзади и повторяет: «Сеня, я буду любить тебя вечно, твоя Зизиша. Сеня, я буду любить тебя вечно, твоя Зизиша. А сама со свистуном. Ай-ай! Охо-хо! Ай-ай!» Вот проклятый Лошадюк! Я прямо-таки чуть сознание не потеряла от злости. А Рыжак меня спрашивает: чего это мальчишка Лошадюк бормочет? Чего это он намеки строит? Как это надо понимать? Короче говоря, товарищ Подушкин, в кино мы не пошли. И с этого вечера началась моя трагедия. Утром было воскресенье, и я пошла в наш магазин получать тапочки. Иду и думаю: выберу себе с розоватым верхом. Прихожу и говорю продавщице Вере Смирновой:

— Мне с розоватым верхом, номер тридцать восемь с половиной.

А она мне так нахально отвечает:

— С розоватым нет. Тридцать восемь с половиной нет. Ничего нет!

Что, думаю, за нахальство. Как она смеет мне так отвечать?! И спрашиваю:

— Как это нет? Вы обязаны клиента нормально обслужить.

— Смотря какого, — отвечает, — клиента. Некоторые напрасно тон повышают. Некоторые, которые любят вечно…

Я, конечно, выскочила из магазина. Встречаю свою подругу Лизу, которая замужем за лейтенантом Ивановым, — может, помните? Встречаю я Лизу и рассказываю ей, как некоторые в личную жизнь вмешиваются и тапочки не дают на этом основании, а Лиза так на меня смотрит, помалкивает, потом вдруг заявляет:

— Все это не личная жизнь, а одна только гадость и безобразие. Ваш Сеня — настоящий парень, он вам письма пишет, он про вас ночи не спит, а вы тут куры разводите с разными свистунами.

И ушла. Я тоже иду — лицо у меня горит, уши горят, чуть не плачу.

Зашла я в булочную за хлебом и прошу знакомую продавщицу Капу Елкину отрезать, как всегда, от горбушки: мы с мамой горбушку любим. А она говорит, что чего есть, того и берите, а не нравится — до свидания. И тут же Лизе, которая даже на меня и не смотрит, предлагает выбрать, от какого куска она хочет. Я прямо-таки вскипела и начала кричать, а Капа Елкина все, конечно, выслушала и с холодком отвечает:

— Я вашего Сеню слишком уважаю, как человека и как товарища, чтобы для вас сейчас делать снисхождение.

Иду я домой, и в ушах прямо звон стоит. А вечером мой Рыжак вдруг заявляет:

— Это что же за шутки? Мне, говорит, сегодня житья не дали. Мне говорит, товарищи по работе заявили, что я, как все равно дегенерат, отбиваю девушку у моряка, который воюет. Я, говорит, прощаюсь с вами навеки. У меня, говорит, тоже совесть имеется. Привет!

И ушел. Вот и вся моя история, уважаемый товарищ Подушкин. Теперь я одна. Сеня мои письма, наверное, даже не читает. После того как написала я ему, что чувство мое простыло, он мне ничего не написал. Товарищ Подушкин, в память нашего детства прошу вас: не откажите воздействовать на Сеню. Все забыто. Все, кроме него. Пусть он меня простит. Я вечно душою с ним, на его пароходе, где он шевелит своим рулем или поднимает свой одинокий парус, когда дует штиль, ломая все на своем пути.

В ожидании ответа остаюсь

З. Гарпенко».

«Привет, т. Гарпенко! Поскольку вы обратились ко мне с письмом, отвечаю вам, хоть не имею никакого особого желания иметь переписку с лицами типа вашего. Ответ мой будет коротким. Семен, верно, находится вместе со мной. Он хороший моряк, бесстрашный парень и недавно имел благодарность за отражение атаки фашистского стервятника на Н-ский объект. Я горжусь, что дружу с таким человеком. Тем более я переживал, когда вы не изволили ему отвечать, а потом написали о Рыжаке. Я переживал болезненно. Но что мои переживания по сравнению с переживаниями Семена! Он, который не издал даже стона, когда фашистский стервятник прострелил ему плечо и руку, он, этот моряк-герой, плакал, как ребенок, читая ваше письмо.

Эх, гражданочка по фамилии Гарпенко, не оценили вы, как умеет любить моряк! Вот за эти минуты и решил я отомстить вам. Выбросил Сеня вашу фотографию, на которой вы написали свои протухшие слова «я буду любить тебя вечно». Я ее подобрал. И написал письмо своей тетушке в ваш городок. А тетушку вы мою знаете — Ангелину Ангеловну. И в письмо вложил фотографию. Написал же тетушке я немного. Дескать, уважаемая тетя, живу неплохо, то да се, обижаюсь на наш городок, только вы никому не говорите, строго между нами, секретно: ваша гражданка Гарпенко обидела нашего Семена. А тетушка такая, что стоит ей написать секрет, как все будут знать. Вот она и сообщила всем. А люди у вас оказались хорошие — не одобрили вас, и даже свистун — и тот человек с душою. В заключение сообщаю вам про Семена. Он сейчас имеет переписку с одной красавицей девушкой из города Москвы. Она прислала ему подарок для самого храброго в части, и подарок выдали Семену. В подарке была ее фотография — тоже блондинка, с синими глазами, извините, вы с ней ни в какое сравнение идти не можете. Она против вас, что эсминец против рыбачьей шняки, извиняюсь вторично. Девушку зовут Маруся, и после войны они встречаются сразу же. А может, она еще и к нам на флот приедет с подарками от своего завода — она на это надеется. Теперь несколько мелочей. Вы пишете: «Когда мы были еще ребенками» — это неграмотно. Вы пишете: «шевелит своим рулем, на его пароходе дует штиль» и разную такую, извините в третий раз, ерунду. Штиль не дует, рулем никто не шевелит, насчет парохода — вообще смешно. Советую поработать над собой. Привет т. Лошадюку. Прошу вас не утруждать себя больше письмами в нашу полевую почту. Рекомендую пересмотреть свой жизненный путь, потому что, как сказал т. Горький: «А вы на земле проживете, как черви слепые живут, ни сказок про вас не расскажут, ни песен про вас не споют».

С приветом Подушкин».

УВАЖИТЕЛЬНАЯ ПРИЧИНА

Рис. А. БАЖЕНОВА

— Вы добровольно сдались в плен, господин обер-лейтенант?

— Нет, нас на это подбили русские.

Михаил ИСАКОВСКИЙ СОЛОВЕЙ

Юрий БЛАГОВ БЕСНОВАЛСЯ РЫЖИИ ФРИЦ…

Александр ЖАРОВ НАСТЯ