Я кровный сын народа
По имени Иван
Стариннейшего рода
Рабочих и крестьян.
Я, вражью злую стаю
Громя в святом бою,
Сегодня вспоминаю
Историю свою.
В столетия былые
Враги родной земли
На матушку-Россию
Не раз войною шли.
Затмить желая солнце
И время двинуть вспять.
Пришли сюда ливонцы
И ну меня ломать.
Но горюшка хлебнули
Псы-рыцари в бою.
Они на дно нырнули,
А я себе — стою!
Немецким диким криком
Пугал меня король.
Мол, Фридрихом великим
Ты звать его изволь.
Но здесь он превратился
В кургузый жалкий блин.
Он быть в Москве стремился,
А я забрал Берлин!
Потом на нас обманом
Напал Наполеон
Казалось, что Ивана
Сломить сумеет он.
Но был страной родимой
В просторах снежных нив
Разбит «непобедимый»,
А я — остался жив!
Я мог бы вслед за этим
Хоть день перечислять
Всех тех, кто за столетье
Хотел меня сломать.
Но кто бы ни пытался
Порушить честь Москвы,
Без шкуры оставался,
Потом — без головы.
Попали эти шкуры
В помойное ведро.
Вот Врангель, вот Петлюра,
Деникин и Шкуро.
Вот армия Вильгельма
И сотни колчаков.
Погибли эти шельмы,
А я себе — здоров!
И вот я поднял снова
Оружие свое,
Громя врага тупого —
Немецкое зверье.
В солдат фашистской своры
Вонзая штык стальной,
Очищу я просторы
Страны моей родной.
И возвратит свободу
Десяткам разных стран
Сын русского народа
По имени Иван.
Рис. К. ЕЛИСЕЕВА
Трофейный пулемет стоит.
Примета:
Разведчики опять попали в цель
У дома дремлет конь.
На нем надета
Зеленая немецкая шинель.
Вошли. Меня обедать посадили.
— Вы, что же, обижаете коня?
— А что?
Все посмотрели на меня.
— Зачем коня фашистом нарядили?
Все засмеялись:
— Мы тут ни при чем:
Трофейный конь —
Трофейное на нем.
А лейтенант Змеевский рассказал нам.
Что странности имеет этот конь:
Как в тыл поедешь —
Мчится ураганом,
Как будто бы за ним летит огонь.
К передовой поедешь —
Шею гнет,
Все пятится, поглядывает хмуро.
Без палки он ни шагу не шагнет.
Заметно все ж: арийская натура!
К бандитам-баронам
Врываясь в дворцы,
Советские вещи
Находят бойцы.
На туфлях, консервах
Печати знакомы —
Наркомпищепрома
И Наркомлегпрома…
Громя наши хаты.
Сжигая детей,
Свозили бандиты
Вагоны вещей.
Но время иное
Настало для гадов:
Идут к ним изделья
Других наркоматов,—
Не Внешней торговли
И не Просвещенья,
А Боеприпасов
И Вооруженья.
И слышится возглас
Родного солдата:
«Ай, крепок, ай, славен
Продукт наркомата!»
Жил на Одере бюргер пузатый —
Немец, спесью тевтонской богатый.
На вопрос, что такое война.
Говорил: — Это — тонна зерна.
Это — новая мебель для Лотты,
Это — шелк и медовые соты.
Тюк с роскошным текинским ковром,
Это — маршевой музыки гром,
Это — нефть и поток антрацита,
Это — персики с острова Крита,
Это — крымский шикарный курорт,
Это — прибыль, веселье, комфорт,
Это — вина десятками ведер!..
Но к пузатому немцу на Одер
В громе пушек явилась война.
Изменив его взгляды сполна.
Он завыл, пожелтев от расстройства: —
У войны неприятные свойства!
Ох, война — это жизнь кувырком,
Это — бег в феврале босиком,
Это — ужас и трепет сплошной,
Это — русские танки волной…
Нет, война не медовые соты!
Это — натиск советской пехоты,
Варка немца в гигантском «котле»
На его же немецкой эемле!
В заключенье — для ясности — вы вот
Сами можете вывести вывод,
Что у немцев, идущих ко дну.
Изменяется взгляд на войну.
Может быть, в этот ранний час Маршал Советского Союза Жуков спокойно брился перед маленьким походным зеркалом?
Может быть, маршал авиации Теддер не спеша ел свой первый завтрак, который по-английски называется «брикфэст»?
И. может быть, в это же время Кейтель ходил взад и вперед по комнате, специально ему для этого отведенной, и нервно обдумывал, как подписывать капитуляцию: с маршальским жезлом, поднятым вверх или опущенным книзу?
Что же касается Ивана Петровича из нашего дома, что в Замоскворечье, то Иван Петрович как раз в этот самый час объявил категорически:
— Подписывают! Из достоверных источников.
Дело было 7 мая. Иван Петрович даже рассчитал:
— В общем, в 12 часов ждите салюта!
Однако авторитет Ивана Петровича был непоправимо подорван. По радио передавали сонату.
Теперь с надеждой и упованием смотрели на Любочку Зарецкую. Все же знают, что в нее влюблен раненый летчик Алмазов. А летчик сказал коротко и ясно:
— Это будет.
Тогда дедушка Захар Павлович сказал лучше всех:
— Я три года десять месяцев и шестнадцать дней твердо знаю, что это будет. А теперь мне час подайте! Я хочу знать, в котором часу.
В общем, это был не понедельник, а сплошное нервное переживание…
Во вторник, 8 мая, люди ходили какие-то странные. На некоторых лицах было ясно написано: «Знаю, но не скажу!»
А радио?! Вдруг во время очередного концерта — пауза… Сколько миллионов глаз обращено было к репродукторам, даже невозможно себе представить! И внезапно после паузы:
— «Соловей» Алябьева!
Ждали в 5 часов, ждали в 7, ждали в 9… Уговаривались запомнить и рассказать, за каким делом застанет каждого сообщение. Постепенно затихали в своих комнатах.
У Зарецких задержался летчик Алмазов. Во-первых, у него на лице было четко написано: «Я что-то знаю!» А во-вторых, он тихо сказал Любочке:
— Люба, когда кончится война, вы мне ответите на один вопрос…
Посреди ночи раздались слова:
— ПОДПИСАНИЕ АКТА О БЕЗОГОВОРОЧНОЙ КАПИТУЛЯЦИИ ГЕРМАНСКИХ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ…
Вы помните? Целовали всех подряд, кричали «Ура!» Звонили сами и в промежутках отвечали на чьи-то звонки. И если набирали не тот номер и попадали не туда, все равно поздравляли и обнимали по телефону!
Позднее собрались у Зарецких и делились впечатлениями. Мама-Зарецкая растроганно сказала:
— Я только что поднесла ко рту эту булочку, а оно как заговорит!
А через пять минут оказалось, что дедушка Захар Павлович под рюмку водки эту булочку нечаянно сжевал! Пришлось незаметно подсунуть другую, чтобы мама не расстроилась.
Летчик Алмазов сказал взволнованно:
— Люба, война кончилась. Но то, о чем я хотел вас спросить, я лучше спрошу завтра. А то вы мне омрачите счастье, если ответите «нет».
— Ой, нет, я вам отвечу «да»! — прошептала Любочка.
Весь наш дом лег спать только часов в пять. А ровно в шесть поднялся невообразимый шум. Кто-то бегал по коридору босыми ногами, стучал кулаками в двери и кричал торжествующим голосом-
— Вставайте! Просыпайтесь!! Как можно спать?! Победа!! Ведь я же говорил!
Это был Иван Петрович. Не понимаю, как мы ночью позабыли о нем? А он спал. А теперь проснулся. Но все равно, его тоже обнимали и объясняли ему все своими словами. Потому что приятно было видеть человека, который еще ничего, решительно ничего не знает, как новорожденный младенец!
И в конце концов, что ж такого, что наш дом в эту ночь спал только один час? Приятно было проснуться в комнате, в доме, в городе, в стране, куда в эту ночь, 9 мая, вошла Победа!
Рис. Бор. ЕФИМОВА
— Помните, Джон, я еще в Ялте сказал вам: до скорой встречи в Берлине.
Люблю грозу в начале мая,
Когда обстрела первый гром,
Семью гаулейтера пугая,
Берлинский сотрясает дом.
Плывут могучие раскаты,
Клубится дым, клубится пыль,
И лейтер, ужасом объятый.
Кричит: «Скорей — автомобиль!»
И, увидав, что лейтер (гау!)
Сбежал, не тратя зря минут.
Орут испуганные фрау
Хайлеподобное «капут!»
Ты скажешь:
— Фриц, смиривши нервы,
Взгляни реальности в глаза:
Сей гром над Пруссией не первый,
Сие — последняя гроза!