Саундер ждёт хозяина

II

Дорога, проходившая неподалёку от хижины, вилась точно нитка по лоскутному одеялу. Убранные поля, кустарники и перепаханные участки, казалось, были прошиты широкими стежками живой изгороди и деревьями. Их голые ветви как бы соединяли отдельные клочки земли. Летом вдоль дороги росли сорняки, а посередине, между пыльными колеями, упорно пробивалась узенькая полоска травы. Летом лошадь, запряжённая в телегу, двигалась по мягкой земле почти бесшумно. Но зимой, когда почва замерзала, грохот колёс и удары копыт нарушали морозную тишину. В ветреную погоду на дороге поднимались облачка пыли и ветер уносил их через поля.

Мальчику разрешали ходить по дороге далеко-далеко. Но для малышей в сторону большого дома и города дозволенной границей была сосновая рощица, а в противоположную сторону — заросли кустарника, где они собирали летом ежевику. Зимой дорога была почти безлюдной, только изредка кто-нибудь шёл купить муки в придорожной лавке или по субботам направлялся в город. Да и летом-то любая точка на горизонте вызывала любопытство. Люди, сидевшие на крылечках своих хижин, в таких случаях гадали, кто же это идёт — мужчина, женщина или ребёнок.

Прошло три дня с того утра, когда мальчик проснулся в хижине, полной аромата свиных косточек и колбасы. Погода опять была холодная, и дул ветер. Но в хижине всё ещё стоял аппетитный запах, и еды было вдоволь. Когда начало темнеть, мальчик направился к поленнице, чтобы принести дров на вечер. Освещённый тусклым светом лампы, он неподвижно застыл у открытой двери.

— Закрой дверь! — крикнул отец, сидевший у плиты.

Но мальчик не пошевельнулся.

Возле самого крыльца в полутьме стояли трое белых. Их тяжёлые сапоги тут же загрохотали по ступенькам, и не успел мальчик вернуться в дом, как они ворвались туда, отбросив его в сторону.

— Две вещи я могу учуять за милю: свежеприготовленную ветчину и черномазого вора! — заорал первый мужчина.

— Подымайся! — приказал второй.

Отец, мать и трое малышей, которые тесным кружком сидели у плиты, в недоумении вскочили на ноги. Табуретка, на которой сидел один из малышей, опрокинулась с громким стуком. Белый пинком отбросил её в угол. Мальчик продолжал стоять возле двери.

— А вот и доказательство! — крикнул первый и сдёрнул со стола скатерть в жирных пятнах.

Дубовая доска и съеденный наполовину кусок окорока с оглушительным грохотом полетели на пол и откатились к стене.

— Вы знаете, кто я, — сказал первый мужчина. Расстегнув толстую коричневую куртку, он распахнул её, чтобы показать блестящую металлическую звезду, приколотую к жилету.[3] — А это мои помощники.

Белый, который стоял ближе к двери, пинком затворил её и обругал холодную погоду.

— Протяни-ка руки, парень! — приказал второй мужчина.

Мальчик протянул было руки, но мужчина уже перегнулся через плиту и защёлкнул наручники на вытянутых руках отца.

Наручники щёлкнули, точно задвижка в воротах большого дома, где мальчик однажды помогал отцу. Он катался на воротах и играл с задвижкой до тех пор, пока кто-то не крикнул из дома:

«Эй, мальчик, если тебе хочется кататься на воротах, то катайся на тех, что за домом! А с этих убирайся!»

Третий мужчина, молчавший до сих пор, повернулся к двери и сказал:

— Я пойду за повозкой, — но дверь не открыл.

Неожиданно собачий лай разорвал тяжёлую, казавшуюся бесконечной, тишину, которая воцарялась в промежутках между грубыми выкриками шерифа и его людей. Это Саундер примчался с поля. Он напрасно прождал, пока хозяин возьмёт его на охоту, и отправился охотиться один. Вот почему он не предупредил семью. Он всегда предупреждал хозяев, даже днем, а иногда начинал лаять ещё под крыльцом, и шерсть поднималась на его загривке задолго до того, как кто-нибудь различал на дороге движущуюся точку. В таких случаях мать говорила:

— Кто-то к нам идёт, или зверь близко.

Теперь Саундер рычал и царапался за дверью. Этот шум, казалось, снял страшное оцепенение с побелевших от испуга малышей. Самый младший спрятался за мать и начал плакать. Он дёргал её за фартук, но мать не пошевельнулась.

Мужчины опять заорали на хозяина Саундера:

— А эта вот дыра в комбинезоне, где теперь полосатая заплата, — ты сделал её, когда зацепился за дверной крючок в коптильне. Мы нашли на крючке точно такой же клок. Ничего, скоро ты будешь ходить только в полосатой одежде. С широченными белыми и чёрными полосами, в которые очень легко попасть из ружья.

Помощник шерифа, который хотел пойти за повозкой, пнул закрытую дверь и обругал собаку.

— Отправляйся и подержи свою дворнягу, если не хочешь, чтобы её пристрелили!

Он приоткрыл дверь настолько, чтобы мальчик мог протиснуться наружу, и вышвырнул его. Мальчик упал на спину собаки, которая с оскаленной пастью рванулась в дом между ног мальчика. Тяжёлый сапог с силой оттолкнул мальчика и собаку и захлопнул дверь.

— Убирай прочь этого пса и держи его, а то я его прикончу!

Мальчик с трудом поднялся на ноги, стащил Саундера с крыльца и увёл за угол хижины. Помощник шерифа, услышав, что лай удаляется от двери, открыл её, вышел на улицу и исчез в темноте. Вскоре он вернулся, ведя за поводья лошадь, запряжённую в рессорную повозку. Сзади шла ещё одна лошадь.

Появление лошадей и ругань в хижине вызвали у Саундера новый приступ ярости. Мальчик чувствовал, что у него подгибаются колени. Руки от напряжения затекли, ладони вспотели, и ошейник начал выскальзывать, но он старался удержать Саундера.

— Посади его на цепь, — крикнул шериф.

Мальчик подумал, что ему приказывают посадить на цепь Саундера, но тут же увидел, как белый пристегнул длинную цепь к кандалам на руках отца. Когда отца стали заталкивать в повозку, его комбинезон зацепился за болт. Длинный клок комбинезона с куском полосатой заплаты повис на болте. Мужчина дёрнул цепь, и отец навзничь упал в повозку. Этот же мужчина раскрутил свободный конец цепи и ударил отца по лицу. Потом он натянул цепь и привязал её к сиденью повозки. Оба помощника уселись впереди, а шериф взобрался на осёдланную лошадь. Дверь хижины была открыта, в ней стояла мать, но брата и сестрёнки не было видно.

Хотя ошейник мешал Саундеру, он не переставал рычать и оглушительно лаять. Мальчик пытался успокоить пса, но Саундер всё яростнее рыл землю большими лапами, словно стараясь ухватиться за неё, и шаг за шагом мальчик уступал ему. Ноги и руки у него совсем онемели, и Саундеру постепенно удалось оттащить его от дома.

Повозка тронулась, за ней следом поскакал и шериф. Саундер рванулся изо всех сил, мальчик упал и ударился головой о крыльцо. Саундер помчался за повозкой. Никто его не окликнул. Мать стояла неподвижно в дверях. Один из помощников шерифа обернулся, навёл ружье и выстрелил в Саундера, который пытался запрыгнуть в повозку сбоку. Пёс упал на дорогу, шериф объехал его. Хозяин Саундера лежал неподвижно на спине и даже не поднял головы, чтобы взглянуть назад.

Мальчик с трудом встал на ноги. Голова сильно болела от удара об угол крыльца. С того момента, как мальчик вышел из дома, чтобы пойти за дровами, сейчас он впервые услышал голос матери:

— Сынок, пойди принеси немного дров.

Саундер неподвижно лежал на дороге. Мальчику хотелось плакать, хотелось подбежать к Саундеру. Но вдруг он почувствовал приступ тошноты и беспомощно опустился на колени возле поленницы. Болела нога, которую прищемил дверью помощник шерифа. Он решил принести два полена. Может быть, мать уберёт Саундера с дороги, унесёт в поле и где-нибудь там похоронит. А может, если она положит его на крыльцо, подстелив мягкие тряпки, он воскреснет из мёртвых, как рассказывается в сказках. Отец, наверное, и не знает, что Саундер умер. Может быть, отец сам теперь лежит мёртвый в повозке — он мог, например, сказать, что у него заболела спина от езды по неровной дороге, и помощник шерифа обернулся и застрелил его.

Второе полено было слишком большим. Оно выскользнуло из рук, сорвав кожу с двух пальцев.

Внезапно на дороге раздался пронзительный визг. Точно так обычно визжит Саундер, когда его ужалит пчела, подумал мальчик, или когда он зацепится в кустарнике ухом за колючку. Он вскочил, забыв про раны на ногах и руках, про болевшую голову, и бросился в темноту. Саундер хотел подняться, но упал. Снова раздался визг, на этот раз сдавленный и жалобный. Мальчик привык видеть в темноте во время ночной охоты с отцом, поэтому быстро разглядел расплывшийся силуэт собаки.

Саундер порывался бежать, падал, опять с трудом подымался. Опираясь на задние лапы, шатаясь из стороны в сторону, он пытался оторвать от земли переднюю часть туловища. Изогнулся, но тут же упал. Его задние лапы впились в землю, и ему удалось встать. Он качнулся вперёд, потом в сторону, снова упал. Наконец встал и пошёл. За ним тянулся широкий кровавый след. Одна передняя лапа не касалась земли, на плече был огромный сгусток крови, шерсти и мяса. Он мотал головой, залитой кровью с одной стороны. Выстрел размозжил ему эту сторону головы и плечо.

Мальчик заплакал. Он пятился перед Саундером, ласково окликая его, протягивая ему руку, но пёс не останавливался. Так они добрались до хижины. Саундер забился под крыльцо, в самый дальний угол. Мальчик полез за ним и сквозь слезы твердил:

— Саундер, Саундер, Саун… — Его голос тих до умолкающего шёпота.

Дверь хижины открылась, в ней появилась мать. Бледное пламя лампы осветило фигуру мальчика, стоявшего на четвереньках.

— Иди домой, сынок. Он просто умирает.

Малыши сбились в кучку у плиты. Мальчик поднёс к трубе руки и потёр их одна о другую, чтобы согреть. Кровь опять начала пульсировать в пораненных пальцах, вновь заныла нога. Он чувствовал, что на голове вздувается шишка.

«Если Саундер взвизгнет или тявкнет, я буду знать, что он жив», — подумал мальчик. Но снизу не доносилось ни звука, не было слышно знакомого постукивания об пол, когда пёс вычёсывал лапой блох.

Через некоторое время мать сказала:

— Животные предпочитают умирать в одиночестве. Все они, и особенно собаки, прячутся, чтобы умереть там, где их никто не найдёт. Наш Саундер тоже не хочет, чтобы его пристрелили, как бешеную собаку, на дороге. Некоторые животные ведут себя совсем как люди.

Мальчик подумал о дороге: не осталось ли в ней ямы от выстрела? Потом сказал:

— Я не принёс дров. Зажгу фонарь и схожу за ними.

— Ты знаешь, где лежат дрова. Фонарь тебе не понадобится, — заметила мать.

Мальчик остановился в дверях, снял фонарь с гвоздя, подошёл к плите, через открытое поддувало зажёг щепку и поднёс её к фитилю, как всегда делал отец. Мать ничего ему больше не сказала и обратилась к малышам:

— Я ведь вас ещё не покормила.

Мальчик пошёл не к поленнице, а по кровавому следу, который извивался вдоль дороги. В конце следа на замёрзшей земле темнело большое пятно. Там в крови запеклись пучки шерсти Саундера. Ямы от выстрела на дороге не было. У края пятна пальцы мальчика на что-то наткнулись. Это был большой кусок длинного тонкого уха Саундера. Мальчик вздрогнул и отдёрнул пальцы. Он видел мёртвых ящериц, опоссумов и енотов, но никогда ещё ему не приходилось видеть мёртвым домашнее животное, такое, как Саундер.

Мальчик вспомнил поверье о том, что если положить что-нибудь под подушку, когда ложишься спать, и загадать желание, то оно исполнится. Может быть, это поможет, подумал он, и осторожно прикоснулся к обрывку уха. Оно было холодным. Мальчик поднял его. По краю уха запеклась кровь, он был зазубренный, как разбитое оконное стекло. Мальчик пошёл назад по кровавому следу, который теперь едва различал. Слезы опять потекли по его щекам. Он поднялся на крыльцо дома, снял охотничий мешок и вытер им ухо. Его била дрожь. Мальчик спрыгнул с крыльца, поднёс фонарь к самой земле и попытался заглянуть под крыльцо. Он окликнул Саундера. В ответ ни звука. У него перехватило дыхание. Он ещё раз вытер ухо и засунул его в карман куртки. Он решил положить ухо под подушку и загадать желание, чтобы Саундер остался жив.

Ветер стих. «Какая хорошая ночь для охоты!» — подумал мальчик. Далеко-далеко, у подножия холмов, двигался одинокий огонёк. Мальчик продолжал плакать, но про дрова не забыл. Он повесил фонарь на стену, подошёл к поленнице, взял два полена и понёс их в дом.

Уныние, которое всегда царило в хижине, когда мать не пела и не рассказывала сказок, теперь было невыносимым. В таких случаях мальчик не мог вымолвить ни слова, у него начинало щипать глаза, шумело в ушах. Голова у мальчика сильно болела, словно её сдавили обручем. Мальчик заметил жирные пятна на полу там, где упали доска и ветчина — значит, мать убрала их. А отцу сейчас, наверное, холодно в рваном комбинезоне.

Мать сидела у печки.

— Тебе надо поесть, — сказала она.

Мальчик пробыл на улице очень долго. Мать уже покормила малышей и уложила их спать. Она не принялась, как обычно, за грецкие орехи. Она не пела, даже вполголоса, только изредка шептала со вздохом:

— Ах, сынок, сынок…

Иногда она закрывала глаза и бормотала что-то про себя. Братишка сегодня, наверное, будет разговаривать и ворочаться во сне, подумал мальчик, но решил не ложиться как можно дольше. Может быть, мать разрешит остаться с ней на всю ночь. Он надеялся услышать визг, лай или постукивание лапой об пол. Но вокруг всё было тихо. Даже качалка, в которой сидела мать, не поскрипывала. Одно полено, горевшее в плите, вдруг скатилось к дверце и легонько стукнуло по ней. Мальчик встал и пошёл к двери.

— Ты же знаешь, что это плита, — сказала мать и взяла кочергу, чтобы задвинуть полено поглубже.

— Нет, это послышалось снаружи, — возразил мальчик и вышел из дома.

Вскоре он вернулся с фонарём в руках:

— Я хочу посмотреть ещё. Мне слышатся какие-то звуки.

Он зажёг фонарь от щепки, так же как и раньше. Мать молчала. А ведь она могла бы сказать: «Повесь его назад, сынок», как часто говорила, когда он выходил на охоту с Саундером в сумерки, подумал мальчик.

Уже на улице он прошептал:

— Да, конечно, это стукнуло в плите.

Он поставил фонарь на землю и попытался заглянуть под хижину, надеясь, что свет отразится в глазах Саундера, и тогда он увидит их в темноте, но там никто не пошевельнулся. Когда он на четвереньках вылез из-под крыльца, то зацепил фонарь и опрокинул его. Он схватил проволочный ободок и обжёг пальцы. «Не давай лампе перевернуться — она может взорваться», — неоднократно напоминал ему отец, когда ходили на охоту. Мальчик сунул обожжённые пальцы в рот, чтобы унять боль. Расплющенная миска Саундера валялась возле крыльца, кто-то наступил на неё. «Наверное, тот подлый белый, который пнул меня сапожищем», — подумал мальчик. Израненными пальцами он выправил, как мог, миску и поставил её на крыльцо.

Задув фонарь, мальчик повесил его рядом с охотничьим мешком, потом постоял на крыльце, вслушиваясь в отдалённые звуки. Одинокий огонёк, который направлялся к холмам, исчез. Мальчик теперь думал о надгробных камнях, что стоят за молитвенным домом и едва видны среди зарослей кустарника. Если помощник шерифа обернулся и застрелил отца, то кто-нибудь принесёт его домой, и его похоронят на этом кладбище. А если Саундер умрёт, я не поволоку его по замёрзшей земле, а возьму на руки. Я уверен, что донесу его, пусть даже будет тяжело, и похороню его за этим полем, под большим дубом.

Мальчик подобрал погнутую миску Саундера и отнёс в хижину. Мать на мгновение изумлённо откинулась в качалке и хотела было уже что-то сказать, но, увидев освещённое лампой лицо мальчика, промолчала, качалка её замерла. Потом она слегка повела головой, остановив взгляд на ужине, который всё ещё грелся на краю плиты.

Мальчик отошёл в угол комнаты за буфет и наполнил миску Саундера холодным бульоном из котла.

— Зачем это, сынок? — тихо спросила мать, как будто сожалея, что задаёт такой вопрос.

— На случай, если он вернётся.

— Ты голодный, сынок. Поешь сам.

Мальчик отнёс миску под крыльцо, вернувшись. Запер дверь, сел возле плиты и принялся за еду.