Саундер ждёт хозяина

III

На следующее утро мать не готовила к завтраку свиную колбасу. Ветчина лежала на столе, но мать её так и не развернула. Каждый получил по лепёшке с молочной подливкой. В доме всё ещё стоял слабый запах ветчины, но колбасный дух уже выветрился, когда мальчик сел погреться у плиты. В расстёгнутой рубашке мальчик выбежал на улицу, заглянул под дом и окликнул Саундера. Мать позвала его назад. Она знала, что мальчик обязательно полезет под дом, поэтому заставила его одеть изношенный прошлогодний комбинезон и драную отцовскую куртку, которая доходила ему до колен, хотя вряд ли могла спасти от холода, потому что была вся в дырах.

Мать положила оставшуюся колбасу и ветчину в мешок и завернула очищенные грецкие орехи в коричневую бумагу, которую перевязала ниткой. Она обмотала голову шарфом и надела толстый коричневый свитер с заплатами из ярко-розовой фланели на локтях. Потом положила свёрток с орехами в корзину, которую всегда брала, когда шла в лавку, перекинула мешок через плечо и сказала мальчику:

— Я пойду продавать орехи в лавку.

— Следи за огнём, сынок. Не уходи далеко, чтобы малыши могли тебя дозваться, и не оставляй их одних. Не пускай их на холод.

— Разогрей всем к обеду немного каши на сковородке. Я вернусь к ужину.

— Если плита сильно разгорится, не оставляй ребятишек одних, сынок, и не ищи Саундера. Тебе не удастся найти его сегодня. Если придёт кто-нибудь чужой, не говори с ним.

Она так и не сказала, куда понесёт мешок.

После каждого наказа мальчик кивал головой. Он хотел ответить матери «да» или «не беспокойся, я всё сделаю», но не мог. Он затолкнул малышей с холода домой и закрыл дверь.

Когда мать спустилась с крыльца и вышла на дорогу, она начала тихонько напевать. Это была песня, которую мальчик много раз слышал по вечерам:

Мальчику хотелось побежать за матерью. Он неотрывно смотрел, как её фигура становилась всё меньше и меньше, пока мешок за плечами не превратился в белое пятнышко. Вот фигура матери уже слилась с коричневой дорогой и серой землёй. Когда исчезло и белое пятнышко, мальчик посмотрел на небо.

— Сегодня солнца нет и земля не оттает, — сказал мальчик сам себе.

Отец, когда выходил утром на крыльцо, всегда разговаривал с ветром и небом, а иногда и с солнцем, особенно если оно поднималось из-за далёкого леса подобно огромному огненному шару. «Греет замёрзшие косточки», — говорил в таких случаях он. А если отец собирался на охоту, то предупреждал луну, висевшую над холмами: «Не свети слишком ярко — распугаешь всех зверей». Рядом с ним сидел на задних лапах Саундер и тоже вёл с луной на собачьем языке такой разговор, от которого леденеет кровь.

Сегодня маме от людей достанется, думал мальчик. Скажет ли она им, что ветчина валялась на полу? Если скажет, то они просто выбросят ветчину своим собакам. А могут и вовсе от неё отказаться, и тогда она принесёт её домой. Но свиную колбасу они наверняка заберут, потому что она завёрнута в чистую белую бумагу, и совсем свежая, ещё не жареная. Они могут вытолкать мать за дверь, посадить в повозку и тоже увезти далеко-далеко. Она рассыплет все орехи и уже не сможет продать их, чтобы купить взамен солёной свинины и картофеля.

Мальчик надеялся, что солнце всё же выглянет. Тогда замёрзшая земля оттает, и ему будет легче копать могилу для Саундера — если удастся найти его тело. Может быть, никто не увидит его с мотыгой и лопатой, когда он пойдёт через поле к большому дубу, чтобы похоронить Саундера. А то его спросят, что он собирается делать. Если кто-нибудь будет проходить мимо, когда он начнёт копать могилу, то придётся спрятаться за живой изгородью. Иначе всю семью могут прогнать из этих мест, узнав, чем он занимается.

Ему хотелось заплакать, но он сдержался. Слезы только ещё больше расстраивают. Его руки будут заняты инструментом или телом Саундера. И если потечёт из носа, получится ужасно неприятно, потому что он не сможет даже высвободить руку, чтобы вытереть его.

Он принёс домой охапку дров и развёл огонь.

— Не открывайте дверцу у плиты! — предупредил он малышей. — Мне нужно ещё ненадолго выйти.

Он подошёл к кровати и вынул из-под подушки ухо, которое решил похоронить вместе с телом Саундера. Потом понюхал подушку — от неё пахло чистотой и свежестью. Он положил ухо в карман, чтобы малыши не приставали с расспросами, и расправил подушку. Ему было приятно, что мать стирала для него простыню и наволочку каждую неделю, как и для людей, которые живут в больших домах со шторами на окнах. Два раза в год мать стирала множество штор. Все бельевые верёвки были увешаны ими. Шторы были тонкие и лёгкие, кружевные и мягкие. К ним ещё приятнее прислониться лицом, чем к чистым простыням, которые висят по понедельникам. Когда лёгкий ветерок шевелит шторы, они становятся похожими на морскую пену. Мальчик никогда не видел морской пены, а знал о ней только со слов матери, которая рассказывала, что на море вода колышется мелкой рябью, как шторы на ветерке, а гребни волн покрыты белой пеной, нежной, как кружева.

Мальчику никогда не доводилось смотреть из окна, завешенного шторами. Когда он проходил мимо домов с зашторенными окнами, он всегда вспоминал, что сквозь шторы видно всё. И ему казалось, что из этих домов через шторы на него уставилось множество глаз. Он искоса поглядывал на такие окна. И страх не покидал его, пока он проходил мимо. То ли дело хижины — там из окон выглядывали обычные лица и чужие глаза не прятались за шторами.

Мальчик решил, что теперь может уйти из дома. Дрова уже почти прогорели, и опасности не было. К тому же какое-то время он будет поблизости, потому что вытащить тело Саундера из-под хижины нелегко. Малыши начнут приставать к нему и задавать бесчисленные вопросы, вроде: «Почему Саундер умер?», «А он останется мёртвым?» — и тому подобное, а отвечать ему бы не хотелось.

— Пока я буду на улице, не зовите меня. Я скоро вернусь, — сказал он самому младшему, который смотрел в окно, едва доставая подбородком до подоконника.

«Да и зачем мне торопиться? — подумал мальчик. — В моем распоряжении весь день, сейчас ещё совсем рано».

Он тоже стал смотреть в окно. Не обращаясь прямо ни к кому из малышей, он сказал:

— Если ты внутри, ты смотришь наружу, а если снаружи, то смотришь внутрь. А кто смотрит сразу в обе стороны? Это загадка, кто её отгадает?

Малыши молчали.

— Кто отгадает? — повторил мальчик и, не дождавшись, ответил сам: — Это окно — оно смотрит сразу в обе стороны.

Дети не обратили на его слова никакого внимания.

— Теперь мне нужно уйти, пока не похолодало. Дует сильный ветер, так что дверь не открывайте.

Любимое место Саундера — прямо под ступеньками крыльца, где он вырыл себе яму, в которую отец вместо тюфяка положил ему два мешка, — было пусто. Мать сказала: «Саундер забьётся в самый дальний угол под хижиной». Потому-то она и заставила мальчика натянуть на себя рваную одежду.

Мальчик не мог разглядеть все уголки под хижиной. Когда-то там поселились крысы. Они и собрали землю в кучи, высотой почти до балок пола хижины, чтобы прогрызть его снизу.

Он пополз вглубь. Гвозди, торчавшие из досок, поцарапали ему голову и плечи, потом он порезал колени и локти осколками стекла, ржавыми консервными банками, битой посудой. Сухая пыль с неприятным привкусом извёстки и жира забивала рот. Воздух был затхлым, пахло какой-то падалью и змеями. Мальчик был рад, что сейчас зима, а не лето, когда здесь ползают ядовитые мокасиновые змеи. Он дополз до самого дальнего угла и тщательно осмотрел все пролёты между балками.

Саундера нигде не было видно. Мальчик решил облазить всё вдоль и поперёк. Может быть, Саундер выкопал где-нибудь задними лапами яму и заполз в неё. Он расцарапал коленки о землю, так как штанины комбинезона совсем разорвались. Длинный отцовский пиджак мешал ползти, и мальчик несколько раз падал лицом в грязь. Паутина облепила ему лицо, во рту всё пересохло от пыли.

Он облазил все уголки, но Саундера не нашёл. И ухо исчезло из кармана. Теперь уже всё равно — пусть оно будет похоронено здесь.

Но где же тело Саундера? Возможно, выстрел только ободрал шкуру на голове и плече. Раны казались ужасными, но, может, они не были такими уж тяжёлыми?. Может, Саундер поковылял туда, куда увели его хозяина, и где-то там умер? А может, его только оглушило, и поэтому он как бешеный метался из стороны в сторону, когда бежал домой?

Ни одно дикое животное не могло уволочь его тело. Лисица утащит мёртвую белку или опоссума. Но ни у кого из лесных зверей не хватит сил утащить Саундера. Может быть, когда мальчик заглядывал под хижину, свет фонаря заставил Саундера выползти с другой стороны и он ушёл умирать куда-то в поле?

Мальчик заплакал, но не от какой-то новой беды, а оттого, что почувствовал себя страшно одиноким. Нос зачесался, из него потекло. Слезы ручейками струились по лицу, покрытому паутиной и пылью. Перепачканными руками, мешая пыль со слезами, мальчик потёр глаза, от чего их ещё сильнее защипало.

Он прошёл по дороге в ту сторону, куда увезли отца, но не слишком далеко, чтобы услышать, если его окликнут из хижины, — он боялся оставлять малышей одних рядом с горячей плитой. Саундера нигде не было видно. Мальчик сделал несколько кругов по убранному полю, отходя всё дальше от дороги и тщательно осматривая живую изгородь, но ни под дубами, ни под тополями никого не было. Мальчик осторожно, шаг за шагом пробирался через густые кусты ракитника, и ему всё время казалось, что он видит большое коричневое тело. Но Саундера не было и там.