Глава 3 Незнакомцы в доме

1

— Сэр, пришел патологоанатом. Констебль просунул коротко стриженную голову в спальню и вопросительно поднял брови.

Старший инспектор Адам Делглиш с трудом развернул свое крупное тело в узком пространстве между спинкой кровати и дверцей гардероба, отвлекшись от осмотра одежды умершей девушки. Он взглянул на часы. Восемь минут одиннадцатого. Сэр Майлс Хоннимен, как всегда, прибыл вовремя.

— Хорошо, Фенинг. Попросите его подождать, ладно? Мы здесь через минуту закончим. Тогда кто-нибудь из нас выйдет и освободит для него место.

Кивнув, круглая голова исчезла. Делглиш закрыл гардероб и протиснулся между ним и спинкой кровати. Здесь явно не хватало места для четвертого человека. Огромная туша полицейского снимавшего отпечатки пальцев, занимала пространство между столиком у кровати и окном, где он, сложившись чуть не вдвое, осторожно наносил порошок на поверхность бутылки из-под виски, поворачивая ее за пробку. Рядом с бутылкой стояла тарелка, на которой были видны четкие отпечатки пальцев мертвой девушки.

— Есть что-нибудь? — спросил Делглиш. Полицейский молчал, старательно вглядываясь в результаты работы.

— Виден отличный набор отпечатков, сэр, которые определенно принадлежат ей. И ничего больше. Похоже, что продавец перед тем, как завернуть бутылку, по привычке протер ее. Интересно посмотреть, что у нас получится с бокалом.

Он завистливо взглянул на бокал, выпавший из руки девушки и лежащий в складках одеяла. Он не мог им заняться, пока фотограф не закончит свое дело.

Полицейский снова склонился над бутылкой. За его спиной фотограф из Скотленд-Ярда маневрировал со своей треногой и фотокамерой — как заметил Делглиш, новой монорельсовой камерой Камбо. Раздался щелчок, вспышка света — и изображение мертвой девушки выскочило на них и замерло, повиснув в воздухе, обжигая собой сетчатку глаз Делглиша. В этом резком, моментальном сиянии свет и тени были усилены и искажены. Длинные черные волосы девушки разметались по ослепительно белоснежной подушке, открытые глаза казались мраморными и выпуклыми, как будто трупное окоченение немного выдавило их из орбит, кожа девушки была очень белой и гладкой, словно отталкивающей на ощупь, искусственной оболочкой, плотной и непроницаемой, как винил. Делглиш сморгнул, смахивая изображение игрушечной колдуньи, нелепой куклы, небрежно брошенной на подушку. Когда он снова взглянул на нее, она опять была мертвой девушкой, лежащей в постели, не больше и не меньше. Еще два раза искаженное изображение выскакивало на него и повисало в воздухе, застывая, когда фотограф сделал две фотографии «полароидом», чтобы немедленно передать их Делглишу — он всегда об этом просил. Затем все кончилось.

— Это был последний снимок, я закончил, сэр, — сказал фотограф. — А теперь я впущу сэра Майлса.

Он выглянул за дверь, тогда как полицейский, занимающийся отпечатками пальцев, удовлетворенно хмыкнув, бережно взял пинцетом бокал с одеяла и поставил его рядом с бутылкой.

Сэр Майлс, очевидно, ожидал на лестничной площадке, потому его знакомая Делглишу толстая фигура с крупной головой в черных завитках волос, и с живыми маленькими глазками сразу же протиснулась в спальню. Он принес с собой атмосферу благодушия мюзик-холла и, как обычно, слабый запах едкого пота. Вынужденная задержка не вывела его из себя. А между тем сэр Майлс, обладавший Божьим даром по части судебной патологии, любитель-лекарь, если вы предпочитаете так воспринимать его, не очень легко переносил оскорбления. Он заработал свою репутацию и, возможно, недавнее посвящение в рыцарское достоинство своей твердой приверженностью принципу не оскорблять людей, какое бы скромное положение в обществе они ни занимали. Он поздоровался с уходящим фотографом и с другим полицейским, как будто они были его старыми друзьями, а также с Делглишем, назвав его по имени. Но его приветливость была формальной; предстоящее ему занятие уже захватило его, когда он пробирался поближе к кровати. Делглиш презирал его как вампира, хотя с трудом признавал рациональную причину неприязни. В нашем превосходно организованном мире тот, для кого фетишем являются ноги, станет, конечно, педикюрщиком; для кого этим фетишем являются волосы — парикмахером, и, естественно, вурдалаки — судебными патологоанатомами. И просто странно, что лишь немногие выбрали себе эту профессию. Но сэр Майлс сам давал повод для обвинения в вампирстве. К каждому новому трупу оп приближался с вожделением, чуть ли не с радостью; его мрачные шутки стали достоянием почти всех клубов Лондона; в вопросах смерти он был признанным экспертом, который получал несомненное удовольствие от своей работы. В его обществе Делглиша стесняло и подавляло сознание, что он не терпит этого человека; казалось, антипатия так и сочилась из него. Но сэр Майлс не замечал этого. Он слишком любил себя, чтобы представить, что другие могут не так уж его любить, и эта уверенность во всеобщей любви придавала ему некий шарм. Даже те из его коллег, кто считал предосудительными его самонадеянность и тщеславие, его погоню за известностью и безответственность большинства его публичных заявлений, не могли ненавидеть его так сильно, как следовало бы. Говорили, что женщины находят его интересным. Возможно, они испытывали к нему патологическое влечение. Безусловно, он принадлежал к тем заразительно добродушным людям, которые непременно находят мир приятным местом уже только потому, что они существуют в нем.

Он всегда что-то пришепетывал над трупом. И сейчас — тоже. Он откинул простыню вздрагивающими от любопытства короткими толстыми пальцами. Делглиш отошел к окну и уставился на мятущиеся ветки, за которыми здание больницы, все еще с освещенными окнами, сверкало как нереальный дворец, парящий в воздухе. За спиной слышался шорох белья. Сэру Майлсу предстояло только предварительное обследование, но одной мысли об этих толстых пальцах, бесцеремонно ощупывающих нежное тело, было достаточно, чтобы мечтать о мирной кончине в своей собственной постели. Основное исследование трупа будет произведено позже на столе в морге, в алюминиевой ванне с ее мрачными приспособлениями в виде дренажных трубок и распылителей, с помощью которых тело Джозефины Фоллон будет расчленено во имя справедливости, науки или любопытства или того, что вам угодно. А после этого помощник сэра Майлса по моргу заработает свою гинею тем, что снова сошьет останки, придав им приличное сходство с человеческим существом, чтобы семья могла без дополнительного потрясения увидеть тело. Если у нее вообще есть семья. Он подумал, кто же будет официально хоронить Фоллон. Пока что поверхностный осмотр ее комнаты ничего не дал — ни фотографий, ни писем, — чтобы предположить, что у нее были тесные связи с какой-либо живой душой на этом свете.

Пока сэр Майлс потел и мурлыкал над телом, Делглиш повторил осмотр комнаты, старательно избегая смотреть на патологоанатома. Он понимал, что его брезгливость иррациональна, и отчасти стыдился ее. Сам по себе посмертный осмотр трупа его не смущал. Он не выносил бесстрастного исследования еще теплого женского тела. Всего несколько часов назад девушка могла требовать благопристойности в отношении к себе, могла выбирать себе доктора, была вольна отвергнуть эти неестественно белые и жадные пытливые пальцы. Несколько часов назад она была человеческим существом. Теперь это была только мертвая плоть.

Это была комната женщины, которая предпочитала не обременять себя лишним барахлом. Она держала только необходимые для удобства вещи и два-три тщательно отобранных украшения. Как будто она доставала необходимые ей вещи по списку и, не отклоняясь от него, выбирала лишь дорогостоящие предметы, но не экстравагантные. Пушистый ковер у кровати, решил он, уж наверняка не был доставлен сюда комитетом управления больницей. В комнате была только одна картина, но это была подлинная акварель, замечательный пейзаж кисти Роберта Хиллза, повешенная так, чтобы ее с наибольшим эффектом освещал свет из окна. На подоконнике стояло единственное украшение — статуэтка стаффордширской керамики — изображение Джона Уэсли, проповедующего со своей кафедры. Делглиш повертел ее в пальцах. Она была великолепна; определенно, коллекционный экземпляр. Но здесь не было ни одной из тех загромождающих помещение вещиц, которыми обитательницы институтов всегда забивают свои комнаты, чтобы придать им домашний уют.

Он подошел к книжному шкафу, стоящему рядом с кроватью, и снова просмотрел книги. Казалось, их тоже выбирали, чтобы читать в определенном настроении. Сборники современной поэзии, включая последний томик его собственных стихов; полное собрание Джейн Остин, довольно зачитанное, но в кожаном переплете и напечатанное на отличной индийской бумаге; несколько книг по психологии, где удачно сохранялся баланс между школьным учебником и популярным просветительством; около двух дюжин современных романов в бумажных обложках: Грин, Воу, Комптон Бэрнет, Хартли, Пауэлл, Кэри. Но в основном здесь была поэзия. Глядя на книги, он подумал: «У нас общие вкусы. Если бы мы встретились, во всяком случае, нашли бы, о чем поговорить». «Мое я уменьшается со смертью каждого человека». Ну, конечно, доктор Дон. Эта слишком затасканная фраза стала признаком изысканного остроумия в нашем перенаселенном мире, где равнодушие и невмешательство практически стало социальной необходимостью. Но все-таки некоторые личности сохранили способность больше, чем другие, огорчать людей своим уходом в мир иной. Впервые за много лет он осознал смысл пустоты, личной иррациональной утраты.

Он продолжал осмотр комнаты. В ногах постели стоял гардероб с приставленным к нему комодом, ублюдочное повоизобретеиие светлого дерева, предназначенное — если только кто-то сознательно изобрел столь безобразный предмет мебели — обеспечить максимум места для вещей при минимуме пространства комнаты. Верх комода играл роль туалетного столика, где стояло небольшое зеркало, перед которым лежали головная щетка и расческа. Больше ничего.

Он выдвинул левый ящик. В нем хранилась косметика, флакончики с духами и тюбики, аккуратно разложенные на маленьком подносе из папье-маше. Здесь было больше, чем он ожидал найти: очищающие кремы, пачка косметических салфеток, крем-пудра, компактная пудра, тени для век, тушь для ресниц. Видимо, она следила за своей внешностью. Но каждого средства было только по одному экземпляру. Никаких опытных образцов, никаких случайных покупок, ни одного наполовину использованного и выжатого тюбика с содержимым, противной массой застывшим вокруг крышечки. Эта коллекция как бы говорила: «Это все то, что мне подходит. Все, что мне нужно. Не больше и не меньше».

Он открыл правый ящик. В нем не было ничего, кроме переплетенного файла, каждое отделение которого было пронумеровано. Он перелистал его содержимое. Свидетельство о рождении. Свидетельство о крещении в баптистской церкви. Сберегательная книжка. Фамилия и адрес ее поверенного. Личных писем не было. Он сунул файл под мышку.

Двинулся к гардеробу и снова просмотрел ее одежду. Три пары брюк. Кашемировые джемперы. Зимнее пальто из ярко-красного твида. Четыре прекрасно сшитых платья из тонкой шерсти. Все они были высокого качества. Для учащейся медсестры это был дорогой гардероб.

Он услышал заключительное удовлетворенное хрюкание сэра Майлса и обернулся. Патологоанатом, выпрямившись, стягивал резиновые перчатки, такие тонкие, что казалось, он сдирает со своих рук верхний слой кожи. Он сказал:

— Мертва, я бы сказал, около десяти часов. В основном я сужу по ректальной температуре и по степени окоченения нижних конечностей, но это не больше чем предположение, дружище. Эти вещи ненадежны, как вы знаете. Нужно посмотреть содержимое желудка, оно может дать нам ключ к разгадке. В настоящий момент по клиническим признакам я могу сказать, что смерть наступила в районе полуночи плюс-минус час. Глядя на дело с точки зрения здравого смысла, думаю, она умерла, когда выпила на ночь это свое питье.

Полицейский закончил осматривать бутылку и бокал, поставил их на столик и теперь занимался дверной ручкой. Сэр Майлс пробрался к столу и, не дотрагиваясь до бокала, приблизил нос к самому его краю:

— Виски. Но что еще там было? Вот о чем, мой дорогой друг, мы всегда себя спрашиваем. Вот что нас интересует. Одно ясно: это не был кислотный яд. На этот раз это не карболовая кислота. Кстати, вскрытие той, другой девушки делал не я. Этой маленькой работой занимался Рикки Блейк. Плохо дело… Полагаю, вы ищете связь между этими двумя смертями?

— Это допустимо, — сказал Делглиш.

— ожет быть, может быть… Вряд ли это естественная смерть. Но мы должны подождать результатов токсикологического анализа. Тогда что-нибудь узнаем. Признаков того, что она задохнулась или ее задушили, нет. К этому нас подводит отсутствие внешних признаков насилия. Кстати, она была беременна. Я бы сказал, на третьем месяце. Я почувствовал там некое приятное маленькое колебание. Не обнаруживал такого признака со студенчества. Конечно, вскрытие покажет.

Он пытливо оглядел комнату маленькими глазками, горящими от возбуждения:

—Как видно, никакой бутылочки или коробочки из-под яда. Если, конечно, это был яд. И никакой прощальной записки, которую обычно оставляют самоубийцы.

— Это не считается убедительным доказательством самоубийства, — сухо сказал Делглиш.

— Я знаю, знаю. Но большинство из них оставляют маленькие billets doux, так сказать, любовные записки. Они любят рассказывать сказки, мой дорогой друг… Любят рассказывать сказки. Похоронный фургон, кстати, уже здесь. Я заберу ее, если вы все здесь закончили.

— Я закончил, — сказал Делглиш.

Он стоял и смотрел, как санитары втащили носилки в комнату и ловко переместили на них тело девушки. Сэр Майлс топтался рядом с ними с нервозным возбуждением эксперта, который обнаружил особенно ценный экземпляр и теперь озабочен его безопасной транспортировкой. Было странно, что после исчезновения этой инертной массы костей и напряженных мышц комната стала такой пустой и одинокой. Делглиш заметил это еще до того, как тело вынесли; это ощущение опустевшей сцены, небрежно разбросанного реквизита, лишенного значения и смысла, выкачанного воздуха. Только что умерший обладает своей загадочной харизмой; не случайно в присутствии покойника люди говорят шепотом. Но вот она ушла, и ему больше нечего делать в этой комнате. Он оставил полицейского описывать и фотографировать свои находки и вышел в коридор.

2

После одиннадцати утра в коридоре было еще очень темно, единственное окно в конце коридора выделялось прямоугольником, смутно светлеющим за задернутой шторой. Сначала Делглиш мог разглядеть лишь очертания трех красных ведер, на случай пожара наполненных песком, и конус огнетушителя, поблескивающий па дубовых панелях стены. Железные скобы, намертво вделанные в дерево, составляли нелепый контраст с элегантными светильниками в форме изогнутых спиралью медных бра, которые свисали из центра резных четырехлистников. Они, вероятно, первоначально были приспособлены для газовых светильников, но без малейшей изобретательности и умения их грубо переделали под электрические бра. Медь была нечищеной, и большинство стеклянных абажуров, вырезанных наподобие цветочных бутонов, были утеряны или расколоты. В каждой грозди без цветка теперь из голого патрона уродливо торчала единственная жалкая и маломощная лампочка, слабый рассеянный свет от которой бросал тени в коридор и только подчеркивал общий мрак. Кроме маленького окошка в конце коридора, здесь был еще один источник естественного света. Но высокое окно над лестницей, где на стекле изображалось изгнание из рая в стиле прерафаэлитов, едва его пропускало.

Он заглянул в комнаты, соседние со спальней погибшей девушки. Одна из них была свободна. Голый матрац на кровати, открытый настежь гардероб и выдвинутые ящики комода, выстеленные свежими газетами, —все словно демонстрировало, что комната действительно пустует. Вторая была обитаемой, но выглядела так, как будто ее оставили в спешке: одеяло было небрежно откинуто, а прикроватный коврик помят. На столике у кровати лежала стопка учебников, он взял верхний и прочитал надпись: «Кристина Дейкерс». Значит, это была комната девушки, которая обнаружила труп Фоллон, Он обследовал стену между комнатами. Она была тонкой, сделанной из древесно-стружечной плиты, которая прогибалась и издавала мягкий звук, когда по ней ударяли. Интересно, слышала ли что-нибудь Кристина Дейкерс ночью. Если только Джозефина Фоллон не умерла мгновенно и почти беззвучно, некоторые признаки ее страданий должны были проникнуть сквозь ничтожную перегородку. Ему не терпелось допросить Кристину Дейкерс. Как ему сказали, в настоящее время она находилась в лазарете — страдала от последствий потрясения. Вполне возможно, что потрясение было подлинным, но даже если это не так, все равно он ничего не мог сделать. От допроса полицейских Кристину Дейкерс старательно оберегали доктора.

Он продолжил осмотр. Напротив комнат студенток располагалось большое квадратное помещение, разделенное на четыре душевые кабины с полиэтиленовыми занавесками и кабинки уборных. В каждой ванной было маленькое матовое окошко с подъемной рамой, расположенное высоко, но тем не менее легко отпирающееся. Из них открывался вид на заднюю часть дома и на два коротких крыла, над каждым из которых было возведено нечто вроде каменного свода, что совершенно не соответствовало стилю основного здания. Как будто архитектор, устав от попыток оживить готику и барокко, решил внести в постройку некоторые черты церковного стиля. Пространство между обоими крыльями здания занимали пышно разросшийся лавровый кустарник и неухоженные деревья, которые росли так близко к дому, что некоторые ветки касались нижних окон. Делглиш разглядел смутные фигуры людей, обыскивающих кусты, до него доносились невнятные отголоски их переговоров. Выброшенная бутылка из-под дезинфицирующего средства была обнаружена именно в этих зарослях, и можно было предполагать, что и второй контейнер из-под такого же смертельного содержимого могли выкинуть в темноте в то же окно. На полке в ванной валялась кисточка для нанесения лака на ногти, и Делглиш, размахнувшись, выбросил ее через окно в кусты. Он не слышал и не видел, как она упала, но, раздвинув листья лавра, чья-то рука помахала ему, а за ней появилось и смеющееся лицо, и два констебля, которым было поручено обыскать территорию вокруг Дома, снова углубились в заросли.

Затем он проследовал в буфетную студенток, расположенную в конце коридора. Там он застал детектива сержанта Мастерсона и сестру Рольф.

Они рассматривали пеструю коллекцию предметов, лежащих перед ними на рабочем столе, как будто играли в карты. Здесь были два выжатых лимона; сахарница с гранулированным сахаром; разнокалиберные кружки с остывшим чаем, подернутым мутноватой пленкой и изящный заварной чайник уорчестерского фарфора с такими же чашкой, блюдцем и кувшинчиком для сливок. Кроме того, здесь валялся скомканный лист оберточной бумаги с фирменной торговой маркой «Скантроупс Вайн сторз, 149, Хай-стрит, Хитериигфилд» и смятый и разглаженный чек, прижатый парой банок с чаем.

— Сэр, она купила виски вчера утром, — сказал Мастерсон. — На наше счастье, мистер Скантроуп очень педантичен в отношении чеков. Вот он, а вот и оберточная бумага. Так что, похоже, она только вчера вечером открыла эту бутылку, когда собиралась спать.

Делглиш спросил:

— Где была бутылка?

Ему ответила сестра Рольф:

— Фоллон всегда держала свое виски в спальне. Мастерсон засмеялся:

— Неудивительно, когда оно стоит целый соверен за бутылку.

Сестра Рольф презрительно взглянула на него:

— Вряд ли именно это беспокоило Фоллон. Она не из тех, кто стал бы помечать уровень виски в бутылке.

— Она была щедрой? — спросил Делглиш.

— Нет, просто беззаботной. Она хранила виски в своей комнате, потому что об этом попросила ее Матрона.

«Но принесла его сюда вчера вечером, чтобы приготовить себе напиток на ночь», — подумал Делглиш. Он осторожно поворошил пальцем сахар.

Сестра Рольф сказала:

— Сахар неопасен. Студентки сказали, что утром все пили с ним чай. Во всяком случае, двойняшки Бэрт выпили немного своего чаю.

— Но мы все равно пошлем его и лимоны в лабораторию, — сказал Делглиш.

Он поднял крышку с маленького заварного чайника и заглянул внутрь. Отвечая на его молчаливый вопрос, сестра Рольф сказала:

— Вероятно, утром его заварила Кристина Дейкерс. Чайник, конечно, принадлежал Фоллон. Никто другой не готовит себе чай в антикварном фарфоре.

— Вы хотите сказать, что Кристина Дейкерс приготовила чай для Джозефины Фоллон до того, как узнала, что девушка умерла?

— Нет, после этого. Я думаю, это была чисто автоматическая реакция. Вероятно, она была в шоке. Ведь она только что увидела умершую Фоллон. Вряд ли она ожидала, что чашка горячего чая оживит мертвую, даже если это лучший китайский сорт. Полагаю, вы хотели бы навестить Кристину Дейкерс, но вам придется подождать. Сейчас она лежит в лазарете. Вам, наверное, сказали об этом. Он находится в частном крыле, там за ней ухаживает сестра Брамфет. Вот почему я здесь. Как и в полиции, у нас существует свое разделение обязанностей, и когда Матрона отсутствует в Найтиигейл-Хаус, ее замещает Брамфет. В обычных условиях она, а не я, присутствовала бы здесь. Мне, конечно, сказали, что мисс Тейлор уже возвращается с конференции в Амстердаме. К счастью для нее, ей пришлось неожиданно поехать туда вместо председателя районного Комитета по обучению медсестер. Таким образом, по меньшей мере хоть у одного из старшего персонала есть алиби.

Делглишу об этом уже не раз говорили. Отсутствие Матроны, казалось, было фактом, который все, с кем он ни разговаривал, хотя бы мимолетно считали необходимым упомянуть, объясняя его или сожалея о нем. Но сестра Рольф первой сделала фальшиво прозвучавшее замечание о том, что это дает мисс Тейлор алиби, во всяком случае на время смерти Фоллон.

— А остальные студентки?

— Они находятся в маленькой лекторской этажом ниже. Сестра Гиринг, наш клинический инструктор, заняла их небольшой лекцией. Впрочем, не думаю, что они в состоянии сосредоточиться. Конечно, было бы лучше привлечь их к какой-то деятельности, но это не так просто, принимая во внимание обстоятельства. Вы зайдете к ним?

— Не сейчас, позже. И я приму их в демонстрационном зале, где умерла студентка Пирс.

Она взглянула на него и тут же отвела взгляд, но он успел заметить в нем удивление и, как ему показалось, неодобрение. Видимо, она ожидала от него большей чуткости и понимания. Демонстрационной комнатой не пользовались со дня смерти Пирс. Допрашивать там девушек так скоро после второй трагической смерти значит оживить их ужасные воспоминания в дополнение к новому потрясению. Если некоторые из них находятся на грани нервного срыва, то эта ситуация только приблизит его, а этот полицейский мог бы воспользоваться каким-нибудь другим помещением. Он подумал, что сестра Рольф похожа на всех остальных в этом здании. Разумеется, все они хотят, чтобы убийцу поймали, но только насколько возможно более благородным способом. Они хотят, чтобы он был наказан, но только чтобы это наказание не затронуло их чувствительные натуры.

Делглиш спросил:

— Как это здание запирается на ночь?

— Сестра Брамфет, сестра Гиринг и лично я отвечаем за это по очереди, дежуря понедельно. На этой неделе очередь Гиринг. Из сестер только мы трое проживаем здесь. Ровно в одиннадцать часов мы запираем и закладываем болтом парадное и кухонную дверь. Сбоку есть еще одна дверь с американским замком и с внутренним запором. Если какая-нибудь студентка или кто-то из больничного персонала намерен поздно возвратиться, ему выдаются ключи от этой двери, и по возвращении он изнутри запирает ее на запор. У сестер ключи находятся постоянно. Есть еще только одна дверь, которая ведет из квартиры Матроны на четвертом этаже. У нее отдельная лестница и, конечно, собственный ключ. Кроме того, существуют еще выходы на случай пожара, но они все заперты изнутри. Впрочем, сюда не очень трудно проникнуть. Я думаю, что время от времени некоторые студентки это проделывают. Но, насколько мне известно, к нам никогда не забирались взломщики. Кстати, в оранжерее выбито одно стекло. Олдермен Кили, заместитель председателя совета, кажется, считает, что убийца Фоллон проник через это окно. Ну да он всегда умеет найти удобное объяснение для каждой тупиковой ситуации. Лично мне кажется, что стекло было выбито ветром, но, разумеется, вы составите собственное заключение.

Она слишком много говорит, подумал он. Одной из самых распространенных реакций на шок является нервозная болтливость, из которой проводящий расследование офицер может многое извлечь. Завтра она будет презирать себя за это и станет гораздо более трудной собеседницей, менее полезной для сотрудничества. А пока она сказала ему больше, чем хотела.

Разбитую раму, конечно, нужно будет осмотреть на предмет следов проникновения через нее. Но он считал маловероятным, чтобы смерть Джозефипы Фоллон произошла по вине чужого человека, проникшего в Найтингейл-Хаус. Он спросил:

— Сколько людей спало здесь этой ночью?

— Брамфет, Гиринг и я. Брамфет на время уходила ночью. Полагаю, ее вызвал к больному мистер Куртни-Бригс. Еще здесь была мисс Коллинз, сестра-хозяйка. И пять девушек-студенток: Кристина Дейкерс, двойняшки Бэрт, Мадлен Гу-дейл и Джулия Пардоу. Да, и, конечно, Фоллон здесь спала. То есть если у нее было время спать! Кстати, лампа рядом с ее кроватью горела всю ночь. Двойняшки Бэрт сразу после двух ночи вставали, чтобы выпить какао, и хотели отнести чашечку Фоллои. Если бы они это сделали, у вас могло бы быть более точное представление о времени смерти. Но они подумали, что она заснула с включенным светом и будет недовольна, если ее разбудят, даже если почувствует запах какао. Сестры очень любят поесть и попить, но они достаточно взрослые, чтобы понимать, что не все разделяют их страсть и, уж конечно, Фоллон могла предпочесть спокойный сон и уединение чашке какао и их обществу.

— Я побеседую с сестрами Бэрт. А как насчет территории больницы? Разве ночью доступ в нее не закрывается?

— У центральных ворот всегда дежурит привратник. Они не запираются, чтобы пропускать машины «Скорой помощи», но он следит за всеми, кто приходит или уходит. Найтингейл-Хаус расположен ближе к заднему въезду на территорию, по обычно мы не ходим туда пешком, потому что дорожка там плохо освещена и довольно неуютна. Кроме того, она ведет к Винчестер-роуд, которая находится чуть ли не в двух милях от центральной части города. Задние ворота закрываются летом и зимой с наступлением сумерек одним из привратников, но у всех сестер и у Матроны есть ключи от них.

— А как же сестры, которые приходят поздно?

— Предполагается, что они попадут сюда через центральные ворота и пойдут по главной дорожке, которая огибает больницу. Есть более короткий путь через парк, которым мы пользуемся в дневное время — всего двести ярдов, — по не каждый решится пройти по нему ночью. Думаю, мистер Хадсон, ои секретарь больницы, может снабдить вас планом всей территории и Найтингейл-Хаус. Кстати, он и заместитель председателя ожидают вас сейчас в библиотеке. А сам председатель, сэр Маркус Коухен, находится в Израиле. Но и в его отсутствие комитет готов к встрече с вами. Даже мистер Куртни-Бригс отложил прием в поликлинике, чтобы приветствовать представителей Скотленд-Ярда в Найтингейл-Хаус.

— В таком случае, — сказал Делглиш, — не сочтите за труд сообщить, что я скоро зайду к ним.

Это был намек на то, чтобы она вышла. Сержант Мастерсон, словно желая смягчить его, громко сказал:

— Сестра Рольф очень помогла нам. Женщина издала невнятный насмешливый звук.

— Помощь полиции! Не слышится ли в этой фразе зловещий смысл? Но все равно, не думаю, чтобы я была особенно полезной для вас. Я никого не убивала. И прошлой ночью я была в новом кинотеатре и смотрела фильм. Там идет ретроспективный показ фильмов Антониони. На этой неделе показывали фильм «Приключение». Я вериулась что-то около одиннадцати и сразу пошла спать. Я даже не видела Фоллон. Делглиш спросил:

— Вы одна ходили в кино?

Сестра Рольф на секунду замешкалась, затем коротко сказала:

— Да.

С усталым смирением Делглиш принял эту первую ложь и подумал, сколько их еще, важных и не очень, придется ему выслушать до окончания следствия. Но время допрашивать сестру Рольф еще не наступило. Она не кажется словоохотливой свидетельницей. Она отвечала на его вопросы полно, но с нескрываемым презрением. Он не был уверен, сам ли он или его работа не нравились ей, а может, любой мужчина вызывает у нее этот топ сердитого презрения. Ее лицо соответствовало ее характеру, раздражительному и неприступному. Она была умной и волевой, но без малейших признаков женственной мягкости. Глубоко посаженные очень темные глаза могли бы быть привлекательными, но слишком прямые и густые брови придавали ее лицу чуть ли не уродливое выражение. У нее был крупный нос с пористой кожей, тонкие губы складывались в непреклонную линию. Это было лицо женщины, которая не сумела прийти к согласию с жизнью и, вероятно, оставила всякие попытки достичь его. Он вдруг подумал, что если она действительно окажется убийцей и ее фотографии напечатают в газетах, читательницы, жадно изучая эту маску в поисках примет порока, не удивятся совершенному ею преступлению. Неожиданно он пожалел ее с той смесью раздражения и сочувствия, какие человек испытывает по отношению к душевнобольным или к людям с физическим недостатком. Он быстро отвернулся, чтобы она не заметила на его лице этого внезапного приступа жалости, ибо для нее она могла оказаться непереносимым ударом, оскорблением. И когда он обернулся, чтобы официально поблагодарить ее за помощь, она уже вышла.

3

Сержант Чарльз Мастерсон был шести футов и трех дюймов роста и очень широким в плечах. Для такого тяжеловесного человека он двигался с непостижимой грацией и легкостью. Его находили интересным мужчиной, а сам он был абсолютно убежден в своей мужественной красоте; волевым лицом, чувственными губами и глубоко посаженными глазами под нависшими веками он удивительно напоминал известного американского киноактера, играющего главные роли в гангстерских фильмах. Делглиш даже подозревал, что, сознавая это сходство, сержант намеренно усиливал его легким американским акцентом.

— Итак, сержант, у вас была возможность осмотреть это место и поговорить с некоторыми людьми, так что расскажите мне о своих умозаключениях.

Это приглашение, как известно, вселяло ужас в сердца подчиненных Делглиша. Оно означало, что старший инспектор ожидает сжатого, грамотно выраженного и внятного отчета о расследуемом случае, в котором будут упомянуты все значительные факты, известные на данный момент. Способность осмыслить, что ты намерен сказать, и передать это при помощи минимума соответствующих слов так же мало свойственна полицейскому, как и другим членам общества. Подчиненные Делглиша готовы были жаловаться, что они не представляли себе, что успехи в английском языке стали новым показателем для вступления в ряды полиции. Но сержанта Мастерсона требования шефа не пугали. Среди его недостатков никогда не было неуверенности в себе. Он был рад, что участвует в этом расследовании. В Скотленд-Ярде было хорошо известно, что старший инспектор Делглиш терпеть не может дураков и что его определение глупости было своеобразным и точным. Мастерсон уважал Делглиша, потому что он был одним из самых удачливых детективов в Скотленд-Ярде, а для Мастерсона успех являлся единственным настоящим критерием в оценке человека. Он считал Адама Делглиша одаренным, хотя далеко не таким способным, как Чарльз Мастерсои. Но чаще всего, по причинам, которые он считал неприятным исследовать, он всем сердцем его не любил. Он подозревал, что антипатия была взаимной, по это его не особенно беспокоило. Делглиш был не тем человеком, который может вредить карьере своего подчиненного только потому, что он ему не нравится, и еще он был известен своей щепетельнос-тыо, а может, просто здравомыслием, когда воздавал помощнику заслуженную честь. Но ситуация требовала внимания, и Мастерсон следил за ней. Амбициозный человек вроде него, страстно мечтающий добиться более высокого чина, был бы полным дураком, если сразу не понял, что вступать в противоречия со старшим офицером — явное безумие. Мастерсои не собирался оказаться в числе таких тупиц. Но небольшая помощь со стороны интенданта в этой кампании взаимного добродушия была нелишней. И он не был уверен, что получит ее. Он сказал:

— Я занимался каждым убийством по отдельности, сэр. Первая жертва…

— Почему вы говорите как газетный репортер, сержант? Давайте сначала убедимся, что у нас есть жертва, прежде чем употребим это слово.

Мастерсон начал:

— Первая покойница… первая девушка, которая здесь умерла, была учащейся на отделении медсестер, Хитер Пирс, двадцати одного года.

Он продолжил изложение фактов о смерти обеих девушек, старательно избегая употребления полицейского жаргона, к которому его начальник был болезненно чувствителен, и сопротивляясь искушению обнаружить недавно добытые сведения о процедуре кормления через пищеводную трубку, пояснения о которой он с таким трудом выудил у сестры Рольф. Он закончил:

— Таким образом, сэр, мы имеем возможность предположить, что: одна или обе смерти были самоубийством; одна или обе смерти были результатом несчастного случая; первая была убийством, но убита не та девушка, или обе были жертвами преднамеренного убийства. Весьма любопытный выбор, сэр.

Делглиш сказал:

— Или что смерть Фоллон была следствием естественных причин. До тех пор пока мы не получим результатов токсикологического анализа, мы только теоретизируем, опережая факты. Но на настоящий момент мы считаем обе смерти убийством. Что ж, отправимся в библиотеку и посмотрим, что нам имеет сказать заместитель председателя комитета управления больницей.

4

Библиотека, которую легко было найти по большой табличке над входом, оказалась приятным помещением с высоким потолком, расположенным рядом с гостиной учащихся медсестер. Одна стена была полностью занята тремя окнами-эркерами, зато три остальные до самого потолка занимали книжные полки, так что свободной оставалась только середина помещения. Здесь находились четыре стола, сдвинутых в ряд перед окнами, и два потертых дивана, один из которых стоял рядом с камином, где в данный момент старая газовая печка попыхивала уютным теплом. Перед ней под двумя трубками дневного света стояла группа из четырех человек, которые тихо переговаривались и одновременно обернулись, настороженно глядя на вошедших Делглиша и Мастерсона. Для Делглиша это был понятный момент — здесь сошлись любопытство, настороженность и надежда — первая встреча главных героев случившегося преступления с посторонним человеком, незнакомым специалистом в области насильственной смерти, который явился непрошеным гостем, чтобы продемонстрировать свои индивидуальные способности.

Затем молчание было нарушено, четыре фигуры расслабились. Двое, которых Делглиш уже встречал — Стивен Куртни-Бригс и Пол Хадсон, — двинулись ему навстречу с официальными улыбками приветствия. Мистер Куртни-Бригс, который, видимо, распоряжался в каждой ситуации, которую он удостоил своим присутствием, сделал представления. Раймонд Гроут, секретарь комитета, протянул свою вялую руку. У него было расстроенное и сморщенное лицо, как у ребенка, который вот-вот расплачется. Его высокий лоб обрамляли пряди серебряных волос. Вероятно, он моложе, чем выглядит, подумал Делглиш, но все равно, должно быть, скоро уйдет на пенсию.

Рядом с высоким сутулым Гроутом Олдермен Кили выглядел нахальным терьером. Это был рыжеватый, скрюченный, как жокей, хитрый человечек, в странном клетчатом костюме, неуместность которого подчеркивалась безупречным покроем. Он придавал своему обладателю вид очеловеченного зверька из детских мультиков, так что Делглиш чуть ли не ожидал, что вместо руки тот протянет ему мохнатую лапу.

— Спасибо, старший инспектор, что вы пришли, и так скоро, — сказал он.

Неуместность его замечания, видимо, тут же дошла до него, потому что он кинул из-под кустистых рыжих бровей острый взгляд на своих компаньонов, как бы вызывая их па смешок. Никто на это не осмелился, а секретарь комитета выглядел таким униженным, как будто это он допустил бестактность, и Пол Хадсон отвернул в сторону лицо, пряча смущенную усмешку. Это был представительный молодой человек, который при первом появлении Делглиша в больнице проявил себя энергичным и распорядительным. Однако сейчас присутствие заместителя председателя комитета и его секретаря, казалось, подавляло его, и у него был виноватый вид человека, которого здесь только терпят.

Мистер Куртни-Бригс сказал:

— Полагаю, пока еще слишком рано надеяться на какие-либо новости, не так ли? Мы видели, как отъезжал похоронный фургон, и я перекинулся парой слов с Майлсом Хоннименом. Разумеется, на этой стадии расследования он опасается допустить ошибку, но будет очень удивлен, если окажется, что эта смерть стала следствием естественных причин. Эта девушка покончила жизнь самоубийством. Что ж, думаю, это очевидно любому.

Делглищ ответил:

— Пока что это не очевидно.

Наступило молчание. Заместителя председателя, видимо, это заявление ввергло в растерянность, потому что он громко откашлялся и сказал:

— Вам, конечно, понадобится кабинет. Полицейские из местного отделения приезжали сюда прямо из участка. Практически они не доставляли нам хлопот, мы едва замечали их присутствие. — Со слабой надеждой он взглянул на Делглиша, как будто был не уверен, что команда приезжих устроится таким же образом.

Делглиш коротко отозвался:

— Нам действительно понадобится свободная комната. Можно ли будет получить одно из помещений в Найтингейл-Хаус? Это было бы самым удобным.

Казалось, его просьба привела их в замешательство. Секретарь комитета неуверенно сказал:

— Если бы Матрона была здесь… Нам трудно судить, какое из помещений свободно. Теперь она уже скоро вернется.

Олдермен Кили хмыкнул:

— Мы не можем допустить, чтобы все ждали возвращения Матроны. Старшему инспектору необходимо помещение. Найдите его ему.

— Ну, тогда есть кабинет мисс Рольф на первом этаже, рядом с демонстрационной комнатой. — Секретарь комитета скосил глаза на Делглиша. — Вы, конечно, уже виделись с мисс Рольф, нашей старшей преподавательницей. И если мисс Рольф временно займет комнату своей секретарши… Мисс Бакфилд больна гриппом, так что комната свободна. Правда, кабинет немного тесноват, можно сказать, размером со шкаф, но если Матрона…

— Попросите мисс Рольф забрать оттуда все вещи, которые ей нужны. Привратники могут поставить там шкафы с выдвижными ящиками. — Олдермен Кили повернулся и спросил Делглиша: — Вас это устроит?

— Если это отдельное, достаточно звуконепроницаемое помещение с запирающейся дверью, где могут разместиться три человека и есть прямой телефон в город, оно нас устроит. А если к тому же там есть умывальник, это будет еще лучше.

Заместитель председателя, ошеломленный этим перечнем требований, неуверенно сказал:

— Напротив комнаты мисс Рольф есть небольшая умывальная и туалет. Они могут быть предоставлены в ваше распоряжение.

Мистер Гроут почувствовал себя еще более несчастным. Он взглянул на мистера Куртни-Бригса, словно ища себе союзника, но последние пять минут хирург необъяснимо молчал и, казалось, не желал встречаться с ним глазами. Затем зазвонил телефон. Мистер Хадсон, обрадованный возможностью проявить хоть какую-то деятельность, быстро оказался рядом. Он обернулся к заместителю председателя:

— Это из «Клейрона», сэр. Оки просят лично вас.

Олдермен Кили решительно схватил трубку. Желая утвердить свой авторитет, он готов был распоряжаться в любой ситуации, а эта как раз была ему под силу. Расследование убийства не входило в круг его обычных обязанностей, .но в вопросах тактического обращения с местной прессой он кое-что понимал.

— Здесь Олдермен Кили, заместитель председателя Комитета управления. Да, офицеры из Скотленд-Ярда уже здесь. Жертва? О, не думаю, что мы должны говорить о жертве. Во всяком случае, пока. Фоллон. Джозефина Фоллон. Возраст? — Он закрыл рукой трубку и обернулся к секретарю больничного комитета.

Как ни странно, но на его безмолвный вопрос ответил мистер Куртни-Бригс.

— Ей был тридцать один год и десять месяцев, — сказал он. — Она была ровно на двадцать лет моложе меня.

Олдермен Кили, нисколько не удивленный его добровольной помощью, вернулся к своему слушателю:

— Ей был тридцать один год. Нет, мы еще не знаем, отчего она умерла. И никто не знает. Мы ожидаем отчета о вскрытии. Да, старший инспектор Делглиш. Он находится здесь, но слишком занят, чтобы с вами говорить. Надеюсь, сегодня вечером мы выпустим бюллетень для прессы. К этому времени мы должны иметь отчет о вскрытии. Нет, причин подозревать убийство нет. Старший констебль обратился в Скотленд-Ярд в качестве меры предосторожности. Нет, насколько нам известно, эти смерти не имеют никакой связи. Очень печально, да, очень. Если вы попробуете позвонить около шести, возможно, у меня появится дополнительная информация. Все, что нам известно до сих пор, это что учащаяся Джозефина Фоллон была обнаружена мертвой в своей постели сегодня после семи утра. Это вполне могло быть сердечным приступом. Она только что переболела гриппом. Нет, записки не было. Ничего в этом роде.

Он некоторое время слушал, затем опять прикрыл трубку и повернулся к Гроуту:

— Они спрашивают о родственниках. Что мы о них знаем?

— У нее никого не было. Фоллон сирота.

И снова ответ прозвучал из уст мистера Куртни-Бригса.

Олдермен Кили передал эту информацию и положил трубку. Угрюмо усмехнувшись, он кинул на Делглиша взгляд, в котором соединились самодовольство и предостережение. Делглиш с интересом услышал, что, оказывается, Скотленд-Ярд был приглашен в качестве меры предосторожности. Это была новая трактовка ответственности приезжей группы полицейских, которая, как он понимал, не могла обмануть ребят из местной газеты и еще меньше лондонских репортеров, которые вскоре появятся на сцене. Любопытно, подумал он, как больница намерена справиться с неуемными журналистами. Олдермену Кили скоро понадобится совет, если расспросам не будут препятствовать. Но до этого еще полно времени. Сейчас он хотел только как можно скорее избавиться от руководства больницы и начать расследование. Эти совещания с общественностью всегда только попусту отнимали время. А скоро еще появится Матрона, с которой придется консультироваться по каждому вопросу, уговаривать, а может, и противостоять. Судя по нежеланию секретаря комитета сделать хоть один шаг без ее согласия, можно сказать, что это была властная и суровая личность. Его не радовала перспектива сообщить ей, со всей возможной тактичностью, что в процессе расследования достаточно участия лишь одной сильной личности.

Мистер Куртни-Бригс, стоявший у окна, смотрел на деревья, которые трепал порывистый ветер, он обернулся, мотнул головой, словно стряхивая с себя наваждение, и сказал:

— Боюсь, я больше не могу здесь задерживаться. Мне нужно принять пациентов поликлиники, а потом обойти палаты. Сегодня я должен был прочитать студенткам лекцию, но теперь придется ее отменить. Дайте мне знать, Кили, если я смогу чем-то помочь.

Делглиша он полностью игнорировал. Он намеренно создавал впечатление, что человек он занятой и что он и так уже потратил слишком много времени на всякие незначительные формальности. Делглиш подавил желание задержать его. Удовольствие, которое он испытал бы, сбив с мистера Куртни-Бригса его высокомерие и самоуверенность, было непозволительным в данный момент потворством своему самолюбию. Его ждали более срочные дела.

В эту минуту все услышали шум подъезжающей машины. Мистер Куртпи-Бригс снова посмотрел в окно, по ничего не сказал. Остальные члены небольшой группы напряглись и, как по команде, повернулись лицом к двери. Хлопнула дверца машины. Затем в комнате на несколько секунд воцарилась полная тишина, позволявшая услышать торопливый стук каблуков по плиточному полу. Дверь открылась, и появилась Матрона.

Первое впечатление Делглиша было, что эта женщина в высшей степени особенная, при этом утонченно элегантная и самоуверенная, что было чуть ли не физически ощутимо. Он увидел высокую стройную даму, без шляпы, у нее был необыкновенный, бледно-золотистый цвет лица, волосы почти такого же цвета забраны от высокого лба назад и сплетены в затейливый узел на затылке. На ней было серое твидовое пальто с ярко-зеленым шарфом, завязанным на шее, а в руках маленькая черная сумочка и небольшой саквояж. Она молча вошла в комнату и, поставив свою сумку на стол, стянула перчатки, потом так же молча оглядела небольшую компанию мужчин. Почти инстинктивно, как будто изучая свидетельницу, Делглиш обратил внимание на ее руки. Пальцы были необыкновенно белыми, длинными и сужающимися на кончиках, но с очень расширенными костяшками суставов, с коротко остриженными ногтями миндалевидной формы. На среднем пальце правой руки сверкал крупный сапфир в узорчатой оправе. Он невольно подумал, снимает ли она его во время работы, и если да, то как ей удается его стащить через эти шишковатые суставы.

После короткого приветствия Матроны мистер Куртни-Бригс прошел к двери и остановился там с видом скучающего гостя, демонстрируя свое желание как можно скорее уйти. Но остальные мужчины окружили ее с явным облегчением. Кто-то вполголоса представил ей присутствующих.

— Доброе утро, старший инспектор. — У нее был глубокий, слегка хрипловатый голос, такой же характерный, как и она сама.

Казалось, она едва помнит о его присутствии, хотя он заметил быстрый оценивающий взгляд ее зеленоватых и чуть выпуклых глаз. Ее рукопожатие было крепким и прохладным, но таким мгновенным, как будто их ладони только соприкоснулись, и все.

Заместитель председателя сказал:

— Полиции нужен кабинет. Мы подумали, может, выделить им комнату мисс Рольф?

— Думаю, она слишком тесная и не так изолированна, находится слишком близко от главного вестибюля. Будет лучше, если мистер Делглиш воспользуется гостиной для посетителей на втором этаже и примыкающей к ней туалетной комнатой. Гостиная запирается. В общем офисе есть стол с запирающимися ящиками, который можно будет перенести туда. Тогда у полиции будет некоторая изолированность, да и работе школы они не будут так мешать.

Послышался согласный ропот мужчин, которые выглядели успокоившимися. Матрона сказала Делглишу:

— Вам нужна спальня? Вы хотели бы ночевать в больнице?

— В этом нет необходимости, так что мы остановимся в городе. Но работать я бы предпочел здесь. Возможно, по вечерам мы будем поздно заканчивать, так что нам не помешало бы иметь ключи.

— На какое время? — вдруг спросил заместитель председателя.

Вопрос казался бестактным и наивным, по Делглиш заметил, что все лица обернулись к нему, ожидая его ответа. Он знал, что за ним закрепилась репутация быстрого расследователя. Возможно, они тоже о ней наслышаны.

— Приблизительно на неделю, — сказал он. Даже если расследование и затянется, все, что ему нужно знать о Найтингейл-Хаус и его обитателях, он выудит за семь дней. Если Джозефина Фоллон была убита — а он так полагал, — круг подозреваемых не будет очень большим. Если это дело не раскроется за неделю, оно так и останется нераскрытым. Ему показалось, что все с облегчением вздохнули. Матрона спросила:

— Где она?

— Они забрали тело в морг, Матрона.

— Я говорю не о Фоллон. Где Кристина Дейкерс? Я поняла, что это она обнаружила тело.

Отвечал Олдермен Кили:

— За ней ухаживают в лазарете. Она перенесла слишком тяжелое потрясение, чтобы ее допрашивали. Ее лечит доктор Снеллинг. Он дал ей успокоительное, и сестра Брамфет наблюдает за ней.

Он добавил:

— Сестра Брамфет немного беспокоилась за нее. Кроме того, у нее еще есть больной в палате. Иначе она встретила бы вас в аэропорту. Нам всем было неприятно думать, что вас никто не встретит по прибытии, но единственное, что мы могли сделать, это передать для вас по телефону просьбу позвонить сюда, как только ваш самолет приземлится. Сестра Брамфет думала, что для вас будет меньшим потрясением, если таким образом вы узнаете о случившемся. С другой стороны, мне кажется, было неправильно, что там никого не было. Я хотел послать Гроута, но…

Его прервал твердый хрипловатый голос Матроны:

— Хочу надеяться, что желание избавить меня от потрясения будет самой маленькой проблемой в вашей жизни.

Она обернулась к Делглишу:

— Приблизительно через сорок пять минут я буду в своей гостиной. Если вас это устроит, буду рада побеседовать там с вами.

Делглиш, преодолев порыв покорно ответить «Да, Матрона!», сказал, что это его вполне устроит. Мисс Тейлор обратилась к Олдермену Кили:

— Сейчас я хочу навестить Кристину Дейкерс. Затем мы поговорим со старшим инспектором, после чего я буду находиться в главном кабинете больницы, если понадоблюсь вам или мистеру Гроуту. Разумеется, меня можно будет застать на протяжении всего дня.

Больше не сказав ни слова, она забрала свой саквояж и сумочку и покинула комнату. Мистер Куртни-Бригс механически открыл для нее дверь, затем приготовился последовать за ней. Остановившись в дверях, он сказал с веселой враждебностью:

— Что ж, теперь, когда вернулась Матрона и вопрос с размещением полиции утрясен, полагаю, работа больницы может идти своим чередом. На вашем месте, Делглиш, я бы не опаздывал на назначенную вам беседу. Мисс Тейлор не привыкла к непочтению.

Он захлопнул за собой дверь. Олдермен Кили некоторое время выглядел ошеломленным, затем промямлил:

— Он, конечно, расстроен… Впрочем, это вполне естественно. Разве здесь не ходили какие-то слухи…

Тут его глаза остановились на Делглише. Он резко оборвал себя и обратился к Полу Хадсону:

— Что ж, мистер Хадсон, вы слышали, что сказала Матрона. Полиция может использовать гостиную для посетителей. Займитесь этим, дружище. Устройте все как следует!

5

Прежде чем зайти в частную палату, мисс Тейлор надела больничную форму. В тот момент ей показалось, что она сделала это, просто повинуясь привычке, но, кутаясь в пальто и быстро шагая по тропинке, ведущей из Найтингейл-Хаус в больницу, она поняла, что ее подтолкнул к этому здравый смысл. Для больницы важно, что Матрона вернулась, и тем более важно, чтобы ее видели в работе.

Самый короткий путь в отделение частных больных вел через холл поликлиники. Там уже все пробудилось к деятельности. Удобные кресла, старательно расположенные полукругом, чтобы создать впечатление неформальной и уютной обстановки, быстро заполнялись пациентами. Добровольные помощницы из женского комитета Лиги друзей уже следили за закипающими чайниками, чтобы подать чай тем постоянным посетителям, которые предпочли прийти на час раньше назначенного времени, чтобы посидеть в тепле, почитать журналы и поболтать со знакомыми завсегдатаями. Проходя через холл, Матрона с удовлетворением отметила, что все провожали ее взглядами. Общий говор на мгновение смолк, сменившись почтительными возгласами приветствия. Одетые в белые халаты работники поликлиники расступились, давая ей дорогу, а молоденькие студентки школы медсестер робко жались к стенам.

Частное отделение больницы находилось па третьем этаже здания, которое до сих пор называли «новым», хотя оно было сооружено в 1945 году. Мисс Тейлор поднялась на лифте вместе с двумя рентгенологами и молодым уборщиком. Они пробормотали обычное «Доброе утро, Матрона» и замерли в неловком молчании, пока лифт не остановился, тогда они встали в сторонку, уступив ей дорогу.

Частное отделение состояло из двадцати палат на одного человека, расположенных по одну сторону широкого центрального коридора. Кабинеты медсестер, кухня и подсобная комната были как раз за входом в коридор. Когда мисс Тейлор вошла, из кухни появилась первокурсница школы. Она вспыхнула от волнения, увидев Матрону, и пробормотала что-то насчет того, что сейчас сбегает за сестрой.

— Где она, дорогая?

— В седьмой палате с мистером Куртни-Бригс, Матрона. Его пациенту стало плохо.

— Тогда не беспокойте их, скажите только сестре, когда она появится, что я пришла повидать Кристину Дейкерс. Где она лежит?

— В третьей палате, Матрона, — нерешительно сказала девушка.

— Спасибо, дорогая, я сама туда пройду. А вы занимайтесь своим делом.

Третья палата находилась в конце коридора, это была одна из шести комнат, обычно предоставляемых заболевшим студенткам. Только если все эти палаты были заняты, их устраивали в соседних помещениях. Мисс Тейлор заметила, что это была не та палата, в которой лечилась от гриппа Джозефина Фоллон. Из всех комнат, предназначенных для сестер, палата номер три была самой солнечной и уютной. Неделю назад ее занимала студентка Уилкинс, заболевшая пневмонией в результате осложнения после гриппа. Мисс Тейлор, которая раз в день обходила все палаты и получала ежедневный отчет обо всех больных сестрах и студентках, подумала, что вряд ли Уилкинс уже настолько выздоровела, чтобы выдворить ее из этой палаты. Вероятно, сестра Брамфет перевела ее, чтобы освободить место для Кристины Дейкерс. Мисс Тейлор поняла, почему она это сделала. Единственное окно выходило на лужайки и клумбы цветов перед фасадом больницы; отсюда невозможно было увидеть Найтингейл-Хаус даже через обнаженные ветви деревьев. Милая старая Брамфет! Такая нерасполагающая внешне, но такая чуткая, когда речь идет здоровье и благополучии ее пациентов. Брамфет, которая нудно твердит о долге, послушании и верности, но которая точно знает, что она понимает под этими непопулярными терминами, и неуклонно им следует. Она была одной из самых лучших медсестер, которые когда-либо работали в больнице Джона Карпендера. Но мисс Тейлор была рада, что преданность своему долгу помешала сестре Брамфет встретить ее в аэропорту Хитроу. Когда дома ее ожидала эта новая трагедия, не хватало только обременять себя собачьей преданностью и заботливостью Брамфет.

Мисс Тейлор вытянула из-под кровати табурет и уселась рядом с девушкой. Несмотря на данное доктором Спеллингом успокоительное, Кристина Дейкерс не спала. Она неподвижно лежала на спине, устремив безучастный взор в потолок. Теперь она медленно перевела горестный взгляд на Матрону. На тумбочке рядом с кроватью лежала книга «Медицинские препараты, учебник для медсестер».

Матрона взяла его:

— Это очень добросовестно с вашей стороны, дорогая, но на то короткое время, пока вы лежите здесь, почему бы вам не взять какой-нибудь роман или развлекательный журнал? Хотите, я принесу вам что-нибудь такое?

Кристина Дейкерс ответила ей потоком слез. Тоненькая фигурка содрогалась под одеялом, уткнувшись головой в подушку и обхватив ее дрожащими руками. Матрона поднялась, подошла к двери и опустила защелку на глазок. Затем быстро вернулась на свое место и села, выжидая, пока кончится припадок. Она ничего не предпринимала, чтобы успокоить девушку, а только положила руку на ее плечо.Через несколько минут судорожные рыдания начали стихать, и Кристина Дейкерс немного пришла в себя. Приглушенным подушкой голосом, который прерывался всхлипываниями, она пробормотала: — Я такая плохая, мне так стыдно. Матрона наклонилась поближе, чтобы разобрать слова. Ее пронзил холодный ужас. Уж не слышит ли она признания убийцы?! Она поймала себя на том, что беззвучно молится: «Господи милостивый, только не она! Не этот ребенок! Не может же быть этот несчастный ребенок…»

Она ждала, не решаясь задавать вопросы. Кристина Дейкерс перевернулась и устремила на нее взгляд покрасневших глаз, губы ее распухли, лицо пошло пятнами и было обезображено горем.

— Я злая, Матрона, я большая грешница. Я была рада, когда она умерла.

— Вы про Джозефину Фоллоп?

— О нет, не Фоллоп! Я очень жалею о Джо Фоллон. Я говорю про Хитер Пирс.

Матрона взяла девушку за плечи и заставила ее лечь на подушку. Сдерживая дрожащее тело студентки, она посмотрела в залитые слезами глаза:

— Я хочу, чтобы вы сказали мне правду, дорогая. Это вы убили Хитер Пирс?

— Нет, Матрона.

— А Джозефину Фоллон?

— Нет, Матрона.

— Но вы имеете какое-то отношение к их смерти?

— Нет, Матрона.

Мисс Тейлор облегченно перевела дыхание. Она отняла руки от плеч девушки и выпрямилась на стуле.

— Думаю, вам лучше рассказать мне обо всем. И вот, немного успокоившись, Дейкерс стала рассказывать свою грустную историю. В тот момент это не показалось ей воровством. Скорее это было похоже на чудо. Маме было очень нужно теплое зимнее пальто и Кристина скопила из своей месячной зарплаты тридцать шиллингов. Но только скопить их было так трудно, а погода становилась все холоднее, и маме, которая никогда не жаловалась и ни о чем ее не просила, каждый день приходилось почти пятнадцать минут ждать утреннего автобуса — она ведь могла легко простудиться. А если бы она простудилась, то все равно должна была бы ходить на работу, потому что мисс Аркрайт, продавщица в универсальном магазипе, только и ждала, чтобы ее уволили. Работа в магазипе была не очень подходящей для мамы, но не так-то легко найти работу, когда тебе за пятьдесят и у тебя нет специальности, а молодые сослуживицы в магазине не слишком хорошо к ней относились. Они все время намекали, что мама не справляется с работой, но это не так. Может, мама и не такая проворная, как они, но она всегда заботится о покупателях.

А потом Диана Харпер уронила две новенькие бумажки по пять фунтов почти у ног Кристины. Диана Харпер получала от отца столько денег на карманные расходы, что могла без сожаления потерять десять фунтов. Это произошло приблизительно месяц назад. Диана Харпер шла с Хитер Пирс на завтрак в столовую больницы, а Кристина брела сзади. Две банкноты выпали из кармана пелерины Харпер и мягко опустились на землю. Кристина было хотела окликнуть подруг, но вид денег удержал ее. Эти деньги были такими неожиданными, такими невероятными и прекрасными в своей хрустящей новизне. Несколько секунд она просто смотрела на них и только потом сообразила, что видит новое пальто для своей мамы. А потом обе девушки уже исчезли из виду, деньги оказались зажатыми у нее в кулаке, и было уже слишком поздно.

Матрона спросила:

— Как же Хитер Пирс узнала, что вы взяли деньги?

— Она сказала, что видела, как я это сделала. Она случайно оглянулась как раз в тот момент, когда я нагнулась, чтобы поднять их. Тогда она ничего не подумала, но когда Диана Харпер объявила, что потеряла десять фунтов и, скорее всего, они выпали у нее из пелерины по дороге на завтрак, Хитер Пирс догадалась, что произошло. Она, двойняшки Бэрт и Диана Харпер пошли осмотреть дорожку, Я думала, что тогда она и вспомнила, как я нагибалась.

— И когда она впервые сказала тебе об этом?

— Через неделю, Матрона, за две недели до того, как нашу группу перевели в блок. Думаю, она не могла до этого дня поверить в это. Она, наверное, собиралась с силами, чтобы заговорить со мной.

Итак, Хитер Пирс выжидала. Матрона раздумывала почему. Не могла же она целую неделю прояснять свои подозрения. Она должна была вспомнить, как Кристина Дейкерс нагнулась что-то подобрать с тропинки, едва только услышала о пропаже денег. Так почему же она сразу не указала на нее? Не казалось ли ее испорченной натуре более приятным объявить все, когда деньги уже будут истрачены и жертва целиком окажется в ее власти?

— Она вас шантажировала? — спросила Матрона.

— О нет, Матрона! — Казалось, девушка поражена. — Она только требовала у меня по пять фунтов в неделю, но это не было вымогательством. Каждую неделю она отправляла деньги обществу вышедших па свободу заключенных. Она показывала мне квитанции.

— А случайно, она не объясняла вам, почему не вернула эти деньги Диане Харпер?

— Она считала, что это будет трудно объяснить, чтобы не рассказать обо мне, а я просила ее не делать этого. Тогда всему наступил бы конец, Матрона. Я хотела получить образование районной медсестры, чтобы потом ухаживать за мамой. Если бы я получила место районной сестры, мы могли бы купить маленький домик и даже машину и мама могла бы уволиться из магазина. Я рассказала обо всем Хитер Пирс. Кроме того, она сказала, что Диана Харпер так беспечна по отношению к деньгам, что этот случай не научит ее более бережно к ним относиться. Она посылала деньги в общество помощи заключенным, потому что это казалось ей благородным. В конце концов, я могла бы попасть в тюрьму, если бы она не покрывала меня.

Матрона сухо сказала:

— Разумеется, это полная чушь, и вы должны были понимать это. Очевидно, Хитер Пирс была не слишком умной, но зато слишком высокомерной особой. Вы уверены, что она не предъявляла к вам других требований? Есть много способов вымогательства.

— Но она не стала бы этого делать, Матрона! — Кристина Дейкерс приподняла голову. — Пирс была… ну, она была доброй.

Казалось, она не находила подходящего определения и, сдвинув брови, отчаянно пыталась объяснить:

— Она помногу разговаривала со мной и давала мне выписки из Библии, которые я должна была читать каждый день. Раз в неделю она спрашивала у меня урок.

Матрону охватила такая ярость, что ей пришлось встать, чтобы как-то справиться с собой. Она подошла к окну и прижалась к холодному стеклу пылающим лбом. Сердце ее глухо колотилось о ребра, и с профессиональным интересом она заметила дрожь в руках. Через минуту она вернулась к кровати девушки.

— Не будем говорить о том, какой доброй она была. Послушной, совестливой и имеющей хорошие намерения, но не доброй. Если бы вы встретили настоящую доброту, вы бы поняли разницу. И меня не удивляет ваша радость по поводу ее смерти. При таких обстоятельствах было бы странно, если бы вы ее не ощущали. Со временем, возможно, вы сможете пожалеть и простить ее.

— Но, Матрона, это меня нужно простить! Ведь я воровка!

Не было ли оттенка мазохизма в этом жалком, дрожащем голосе, в извращенном самооговоре прирожденной жертвы? Мисс Тейлор резко сказала:

— Вы не воровка. Вы только однажды совершили кражу; это совершенно другое дело. У каждого из пас в жизни хоть раз случаются вещи, которых мы стыдимся и о которых сожалеем. Вы недавно узнали нечто о себе, о том, на что вы способны, и это потрясло вашу психику. Теперь вы должны жить, зная об этом. Мы можем понять и простить других, только когда сумеем понять и простить себя. Вы никогда снова не украдете. Я знаю это, и вы — тоже. Но однажды вы это сделали. Вы способны украсть. Понимание этого помешает вам быть всегда собой довольной и самоуверенной. Это только поможет вам быть более терпимой к недостаткам людей, понимать их — быть хорошей медсестрой. Но только не в том случае, если вы будете постоянно корить себя, поддаваться бесконечным угрызениям совести и горечи. Эти коварные чувства, может, и приятны, но они не помогут ни вам, ни кому-либо другому.

Девушка подняла на нее взгляд:

— А полиция должна об этом знать?

Вот это вопрос! И па пего мог быть только один ответ:

— Да. И вы должны будете рассказать им все, как и мне. Но сначала я сама поговорю со старшим инспектором. Это новый детектив, па этот раз из Скотленд-Ярда, и мне кажется, он умный и понимающий человек.

В самом ли деле он был таковым? Как она могла быть уверена в этом? Их первая встреча была такой короткой, они успели только обменяться взглядами и коснуться друг друга руками, когда здоровались. Не успокаивает ли она себя мимолетным впечатлением, полагая, что это властный человек, обладающий воображением, которому под силу решить загадку смерти обеих девушек, не нанеся излишнего вреда невинным и виноватым одинаково? Инстинктивно она чувствовала, что он именно такой, но были ли ее ожидания оправданными? Она поверила рассказу Кристины Дейкерс, но ведь она и была расположена верить ей. Какое впечатление ее рассказ произведет на офицера полиции, у которого полно подозреваемых, но нет веских мотивов для убийства? А это был вполне подходящий мотив. От любого каприза Хитер Пирс зависело все будущее Кристины Дейкерс, да и ее матери. И Дейкерс вела себя довольно странно. Действительно, она казалась больше всех расстроенной смертью Пирс, но довольно скоро пришла в себя. Даже во время непрерывных допросов полиции она сумела удержать при себе свою тайну. Тогда что же теперь заставило ее признаться и так мучиться угрызениями совести? Только ли потрясение, которое она испытала, обнаружив мертвую Фоллон? И почему смерть Фоллон произвела на нее такое впечатление, если она не имела к ней отношения?

Мисс Тейлор снова задумалась о Пирс. Как же мало мы знаем своих студенток! Пирс, если бы кто-нибудь взял на себя труд поразмышлять над ее персоной, представляла собой скучную, добросовестную, малопривлекательную студентку, которая, вероятно, выбрала профессию медсестры, не имея возможности иначе удовлетворить свои честолюбивые устремления. Обычно хоть одна такая студентка попадается на каждом курсе. Когда они подают заявление на поступление, им трудно бывает отказать в приеме, потому что на экзаменах они получают хорошие оценки и представляют безупречные характеристики. И в целом из них выходят неплохие сестры. Правда, они редко вырастают в высокопрофессиональных работников. Но теперь Матрона начала сомневаться. Если Пирс обладала таким скрытым желанием власти, что сумела обратить проступок этого ребенка и ее растерянность на удовлетворение своего самолюбия, значит, она была далеко не такой простой и безвредной. Она была опасной девушкой.

И все-то она так умно подстроила. Выждав неделю, уверившись, что Дейкерс потратила деньги, она не оставила ей выхода. Девочка уже не могла сказать, что поддалась внезапному импульсу, но намерена вернуть деньги. И если бы Дейкерс решилась признаться хотя бы ей, Матроне, об этом бы пришлось рассказать и Диане Харпер: Пирс должна была это понимать. И только Харпер могла бы решать, заводить ли на Дейкерс дело. Возможно, на нее можно было бы повлиять, уговорить ее пожалеть девушку. Но, допустим, это не получилось бы? Диана Харпер наверняка рассказала бы об этой истории отцу, и Матрона не была уверена, что мистер Роланд Харпер проявил бы снисходительность к тому, кто воспользовался его деньгами. Знакомство с ним мисс Тейлор было кратким, но исчерпывающим. Он прибыл в госпиталь через два дня после смерти Хитер Пирс, крупный, лощеный, самоуверенный и агрессивный, неповоротливый в своей меховой куртке. Без каких-либо объяснений он разразился заранее заготовленной тирадой, обращаясь к Матроне так, как будто она была электромехаником, обслуживающим его машину. Он не позволит своей дочери остаться хоть на минуту в учреждении, где разгуливает убийца, не важно, будет заниматься этим полиция или нет. С самого начала эта идея получить профессию медсестры казалась ему вздором, а теперь он намерен положить этому конец. Его Диане вообще не нужна карьера. Она обручена, вот так! С молодым человеком из очень хорошей семьи! С сыном его партнера! Они могут ускорить женитьбу, вместо того чтобы ждать до лета, а тем временем Диана будет жить дома и помогать ему в офисе. Он немедленно забирает ее с собой и хотел бы посмотреть на того, кто посмеет остановить его!

Никто его не останавливал. Девушка тоже не возражала отцу. Она стояла в кабинете Матроны притворно покорная и застенчивая, но исподтишка улыбалась, как будто была довольна тем скандалом, который учинил ее самоуверенный мужественный отец. Странно, подумала Матрона, что никто всерьез не подозревал Харпер; и оба убийства были делом одних рук, инстинкт ее не обманывал. В последний раз она видела девушку усаживающейся в громадный и безобразный автомобиль отца, кутающейся в новую меховую шубку, которую отец купил ей, чтобы компенсировать прерывание учебы, и обернувшейся помахать остающимся девушкам с видом кинозвезды, снизошедшей до толпы своих обожателей. Да, не очень-то приятная семейка: мисс Тейлор жалела любого, кто оказался бы в их власти. И все же — таковы противоречия личности — Диана Харпер была прекрасной медсестрой, во многих отношениях лучше Пирс.

Но оставался еще один вопрос, и Матроне пришлось призвать па помощь все свое самообладание, чтобы задать его.

— Джозефипа Фоллоп знала об этом деле? Девушка ответила сразу, уверенно, но с некоторым удивлением:

— О нет, Матрона! Во всяком случае, я так думаю. Пирс поклялась мне, что ни одной душе об этом не скажет, и она не особенно дружила с Фоллон. Я уверена, она ничего не рассказывала Фоллон.

— Да, — сказала Матрона, — я тоже думаю, что она не рассказывала.

Она осторожно приподняла голову Дейкерс и поправила ей подушки.

— А теперь я хочу, чтобы вы попробовали уснуть. Когда вы проснетесь, вам будет намного лучше. И постарайтесь ни о чем не думать.

Девушка расслабилась. Она улыбнулась Матроне и, протянув руку, быстрым и робким жестом погладила ее по щеке. Затем откинулась на подушки, как будто решила спать. Значит, все в порядке. Но так и должно было быть. У Матроны это всегда получалось. Как легко и просто было оказать помощь советом и успокоением, зная, с каким словом обратиться к тому или иному человеку! Она могла бы быть женой викария во времена Виктории, могла бы наблюдать за раздачей супа беднякам. Каждому по его потребностям. В больнице это происходило каждый день. Бодрый профессиональный голос палатной сетры: «А вот и Матрона пришла проведать вас, миссис Кокс. Боюсь, сегодня миссис Кокс не очень хорошо себя чувствует, Матрона». Усталое, измученное страданиями лицо больной храбро улыбается ей с подушек, рот кривится от усилия произвести более приятное и спокойное впечатление. Сестры идут к ней со своими проблемами, постоянными неразрешимыми проблемами в работе и между собой. «Ну, теперь вы немного успокоились, сестра?» — «Да, благодарю вас, Матрона, мне стало гораздо легче». Секретарь комитета управления больницей, отчаянно надоедающий ей своей нерешительностью: «Я чувствовал бы себя увереннее, Матрона, если бы мы могли с вами обсудить эту проблему».

Еще бы! Всем не терпелось перекинуться с ней хотя бы одним словом по поводу своих проблем. И все они уходили от нее ободренные и решительно настроенные. Услышать слова успокоения, которые скажет наша Матрона. Казалось, вся ее работа заключалась в самонадеянно отнятом ею у Бога праве прощать и успокаивать. И насколько же легче было давать и принимать это бледноватое молоко человеческой доброты, чем ядовитую правду. Она иногда представляла себе тупое непонимание и возмущение, с которым они восприняли бы ее личное кредо: «Мне нечего вам предложить. Я никак не могу помочь. Мы все одиноки, с момента рождения до самой смерти. Наше настоящее и будущее идет от нашего прошлого. Мы вынуждены жить наедине с самими собой до самого конца. Если вы хотите спасения, посмотрите в глубь себя. Больше обращаться не к кому».

Она еще немного посидела, затем тихонько вышла из палаты. Кристина Дейкерс на прощанье улыбнулась ей. Выйдя в коридор, она увидела сестру Брамфет и мистера Куртни-Бригса, покидающих палату больного. Сестра Брамфет бросилась ей навстречу:

— Извините, Матрона, я не знала, что вы в отделении.

Она всегда обращалась к ней официально. Они могли проводить вместе все время, свободное от работы, разъезжая на машине или играя в гольф; раз в месяц они посещали какое-нибудь шоу в Лондоне с монотонным однообразием пожилой супружеской четы; вместе пили чай рано утром и по чашке горячего молока на ночь все с тем же нудным постоянством. Но в больнице Брамфет всегда называла ее Матроной. Проницательные глазки медсестры уставились на нее.

— Вы уже видели нового детектива из Скотленд-Ярда?

— Очень коротко. Я встречусь с ним, как только вернусь в Найтингейл-Хаус.

Мистер Куртии-Бригс сказал:

— Вообще-то я знаю его не очень хорошо, по мы с ним встречались. Вы найдете его рассудительным и умным следователем. У него отличная репутация — говорят, он очень быстро раскрывает дела. На мой взгляд, это значительное преимущество. Больнице нелегко переносить такое серьезное нарушение режима. Думаю, он захочет меня увидеть, но ему придется подождать. Пожалуйста, Матрона, передайте ему, что я сразу приду в Найтиигейл-Хаус, как только закончу обход больных.

— Я скажу ему, если он меня спросит, — спокойно сказала Матрона и обернулась к сестре Брамфет: — Кристина Дейкерс немного успокоилась, но мне кажется, будет лучше, если ее не тревожить. Возможно, ей удастся немного поспать. Я пошлю ей несколько журналов и букет цветов. Когда ее должен навестить доктор Спеллинг?

— Он сказал, что придет перед ленчем, Матрона.

— Вы не попросите его зайти ко мне поговорить? Я буду в больнице весь день.

Сестра Брамфет сказала:

— Полагаю, этот детектив из Скотленд-Ярда захочет встретиться и со мной. Надеюсь, он будет не слишком долго меня допрашивать. У меня на руках очень серьезный больной.

Со своей стороны Матрона надеялась, что Брамфет не проявит характера при допросе. Будет досадно, если она решит, что к старшему инспектору полиции можно относиться как к домашнему врачу. Мистер Куртпи-Бригс, без сомнения, не упустит случая проявить свое обычное высокомерие, но у нее было ощущение, что старший инспектор Делглиш сумеет справиться с мистером Куртни-Бригсом.

Они вместе дошли до выхода из отделения. Голова мисс Тейлор уже была забита новыми проблемами. Нужно что-то делать с матерью Кристины Дейкерс. Пройдет еще несколько лет, пока девушка получит высшую квалификацию районной медсестры. Тем временем ее нужно избавить от постоянной тревоги за мать. Может быть, стоит поговорить с Раймондом Гроутом. Возможно, в больнице найдется какая-нибудь несложная канцелярская работа, которая устроит ее. Но будет ли это правильно? Нельзя позволять себе удовлетворять свои желания за счет других. Какие бы проблемы в наборе больничных служащих ни были в Лондоне, Гроут прекрасно находит помощников в своей канцелярской работе. Он имеет право ожидать квалифицированной помощи; а все миссис Дейкерс этого мира, угнетенные отсутствием профессии и злым роком, обычно не могут ее предложить. Она решила, что стоит поговорить с этой женщиной по телефону, да и с родителями других девушек. Необходимо на время забрать девушек из Найтингейл-Хаус. Учебная программа не будет слишком нарушена; она и так очень напряженная. Пожалуй, лучше ей вместе с начальником больницы переселить их в сестринский дом — сейчас так много больных медсестер, что там найдется свободное место, — а они могли бы каждый день посещать библиотеку и лекции. И еще нужно проконсультироваться с заместителем председателя Комитета управления больницей и как-то разобраться с представителями прессы, а также присутствовать на дознаниях и обсудить вопросы похорон девушек. Люди постоянно ждут возможности обратиться к ней. Но прежде всего, и это самое важное, она должна увидеться со старшим инспектором Делглишем.

Загрузка...