Мне никогда ещё не было так сложно танцевать. В первые дни я чувствовала себя поленом. Тело буквально закоченело. Полутруп, не иначе! Чёртова зомби! Про улыбку не могло быть и речи, лицо не двигалось. Я пыталась, правда, изо всех сил, но мышцы отказывались слушаться даже здесь. После выступлений выхватывала и от Веры Михайловны, и от Марьяны Павловны, и от Анны Ивановны — единственного, отправившегося с нами хореографа. Слала всех к чёрту и заваливалась спать. Вернее пыталась спать, но дальше болезненной дрёмы дело не шло. Я знала, что справлюсь, уже теряла близких. Но даже тогда меня так не ломало. Танцы всегда меня спасали, в этот раз будет так же. Просто чуть подольше. Надо потерпеть, просто перетерпеть этот период. С каждым днём будет лучше…
Утром как правило заваливались в очередной самолёт или автобус, вечером выступали где-то, я не интересовалась, где. Была сцена, зритель, музыка и я. Несмотря на опасения, почти каждую ночь мы ночевали в какой-нибудь недорогой гостинице, со мной в номере оставался кто-то из девчонок, но они сбегали гулять по городу, шататься по клубам, пить и веселиться, приходили под утро, тихо раздевались и падали спать. А я по ощущениям так и лежала полутрупом, отвернувшись к стенке. Не знаю, не помню, сколько времени прошло до первого голодного обморока. Хорошо, что в гримёрке, а не на сцене посреди выступления. Тут до меня дошло, что я не ела уже хрен знает, сколько. Совместные ужины с группой игнорила, ссылаясь на проблемы акклиматизации, в самолётах не ела — не могла себя заставить проглотить эту распаренную безвкусную отраву… Мне просто не хотелось есть. Обморок стал звоночком. Марьяна Павловна хотела было отвезти меня к врачу, но мы обе решили, что я просто начинаю питаться вместе со всеми, а там посмотрим. Медицина за границей дорогая, хотелось сэкономить. Я начала есть через силу, такое в моей жизни уже тоже было. Ничего, вкус еды потом возвращается, как и эмоции, подвижность в теле… Самой последней возвращается способность улыбаться. Не кривить губы в оскале, пытаясь изобразить улыбку, а улыбаться. От сердца. Глазами. Всё вернётся однажды. Когда переживу!..
Начала принимать витаминные комплексы. После гастрономического демарша постоянно кружилась голова и тянуло спать. Слабость угнетала. Банально не хватало сил дотянуть до финала концерт. Ещё и в самолётах дико укачивало. Иногда даже в автобусах… А потом был второй обморок, в аэропорту Кардиффа. И тут-то Марьяна Павловна утащила меня в клинику. Мы потратили часа четыре на полное обследование, прежде чем к нам вышла пожилая нигретянская докторша. Я достаточно знала английский, чтобы понять диагноз… Тут надо отдать должное Марьяне Павловне, она улыбнулась мне. Если б впала в ступор, как и я, пожалуй, я б валялась в очередном обмороке! Беременность! Шесть с половиной недель. Получили рекомендации и список витаминов и отбыли.
В гостиницу ехали молча. Только там директриса завела меня в свой номер и заговорила: — Чей ребёнок?
— При всём уважении, Марьяна Павловна, это не ваше дело, — едва слышно ответила ей. Я сидела на кровати, обхватив себя руками. Меня трясло, натурально стучали зубы.
— Не моё дело — это если он не из наших, — отозвалась женщина.
— Он не из наших, — даже слишком не из наших, подумала я.
— Шесть с половиной недель — это как раз перед отъездом. Кира, ну чем ты думала! — она впервые ругалась как-то мягко…
— Я не думала, — честно призналась. Но смелости поднять глаза не хватило.
— Что думаешь делать? Оставишь?
— Конечно! — сказала и расплакалась. От страха. И от ощущения, что мой мир рухнул…но ведь я построю новый!
— Ну! — Марьяна Павловна присела рядом и обняла меня. — Дети — это хорошо. Дети — это всегда правильно. Родишь, будешь преподавать… Ничего!
— Я же могу восстановиться после родов? И вернуться в основной состав?
— Можешь. Ну а ребёночка куда? У тебя ж никого?
— У вас тоже никого. Вот и будете нам любимой бабулей, — попыталась пошутить. Марьяна Павловна тут же посуровела, но с улыбкой:
— Кольцова, вот за что тебя люблю — за наглость твою! Знаешь ты, когда её включить!
— А что с контрактом? Я ж его не доработаю, — испугалась я.
— Ничего. Дублёршу вызовем, — махнула рукой директорша, поднялась и пошла по маленькой комнате. — Пока подготовишь, разучишь партии с ней. Слышала, докторша сказала, что всё в порядке. Тело у тебя тренированное, привычное. Но перенапрягаться не стоит. Больше есть, спать, меньше нервничать. А потом домой. Расчёт по факту отработанного времени. Официально я тебя в декрет оформлю, но прошу не засиживаться, сама понимаешь, каждая рабочая единица важна.
— Спасибо вам, — наконец-то почувствовала себя в порядке. Какая-то надежда замаячила, уверенность в будущем что ли. И приток кислорода, какого давно не было.
— Не за что, девочка. Я ж тебя с детства знаю, вырастила, можно сказать, — улыбнулась она, остановившись и с какой-то родительской гордостью поглядела на меня. И под её этим тёплым взглядом я чувствовала, что мой новый мир уже начинает выстраиваться. Во всяком случае есть крепкий фундамент, поддержка! Я не осталась одна. Меня снова спасли…
— Ребятам надо сказать… — подумала вслух.
— Не сейчас. Успокойся для начала. А вот кому нужно сказать, так это отцу ребёнка.
— Не надо ему знать. Это ничего не изменит, — в рёбра ткнулась тупая боль.
— А вот тут, уж извини, ты не имеешь права решать, — воспитательным тоном заговорила Марьяна Павловна. — Никогда не решай за других, и не думай, что знаешь, как себя поведёт человек.
— Да я знаю, как он себя поведёт! Примчится за мной, закинет на плечо и увезёт. А дома под замок посадит.
— И что тут плохого? — рассмеялась женщина. Я вздохнула и сдалась:
— Мы слишком разные. Он — элита. Вокруг него девушек полно, мне с ними не соперничать. Да и не хочу всю жизнь бороться за место рядом с ним. Мне нужен другой, более стабильный, обычный. Я хочу спокойной жизни. Сплетни, интриги, обложки журналов — не моё!
— А ему ты об этом говорила?
— Говорила.
— И?
— Сказал, что я его не знаю.
— А ты его знаешь? — проникновенно проговорила женщина. — Или надумала?
Я вздохнула. Что тут сказать?! Мне было странно говорить о таком с директором нашего коллектива. Но больше было не с кем.
— Так, ясно! — кивнула Марьяна Павловна. — Это тот борзый парнишка, который заказал нас в ночь перед отъездом?
Я молча опустила голову. Слёзы закапали часто, открыть глаза не было сил. Дышать тоже не получалось, кислорода вдруг не осталось… А Марьяна Павловна продолжала:
— Так вот, к кому он так рвался… Знаешь, а мне кажется, вы будете отличной парой! Он очень заинтересован в тебе. Про ребёночка обязательно скажи. Он должен знать. Что бы между вами ни случилось, мужчина заслуживает знать, что у него есть ребёнок.
— Скажу. Когда-нибудь, — пообещала, всхлипывая.
— Ладно, иди отдыхай! Если почувствуешь себя плохо — сразу говори.
Вот так и потянулись мои новые будни. Я привыкала к мысли, что скоро у меня будет новый маленький человек. Гадала, мальчик или девочка. Даже имя прикидывала… Решила, что назову, как отца — Сашкой. И для пацана сгодится, и для девчонки. А у меня будет память. Я не хотела забывать его, хоть и было мучительно больно помнить. А ещё понимала, предстоит с ним побороться за нашу с мелким свободу. Размышляла, как сказать Райту, как позже сказать сыну или дочке, стоит ли их знакомить… Было столько вопросов! Первые месяцы беременность внешне меня не меняла. Я продолжала работать. Только теперь не позволяла себе голодать и хандрить. Старалась больше бывать на воздухе и не заморачиваться тем, что причиняло боль. Потом. Всё потом!