— Ты что реально хотела помочь котенку? — через пять минут напряженной тишины спрашивает Грозный.
— А? — перевожу на него рассеянный взгляд.
— Ты за той теткой пошла ради котенка?
— Кошки, кажется, — киваю.
— И тебе не показалось это странным?
— Что именно? — моргаю удивленно.
— Ну женщина, которая пытается казаться старше своего возраста?
— Нет, — я хмурюсь. Я сейчас вообще не понимаю, о чем он говорит.
— Дешевый парик?
Надо же, я даже не заметила на ней парик. Я вообще слабо помню эту женщину.
— Есть женщины, которые носят парики. И не у всех есть деньги на натуральные волосы, — отвечаю упрямо.
— Ага, ты об этом знаешь не по наслышке, — зло усмехается он.
— Я не всегда живу в золотой клетке, — отвечаю с достоинством. — Я училась в обычном университете, я иногда хочу в обычные кафе, в приюты для животных и общаюсь с разными людьми.
— Да, я понял. И как ты тогда проморгала, что ее одежда не вяжется с новеньким маникюром? — бросает на меня сердитый взгляд.
— Что? — опять удивленно моргаю.
— Эта женщина вообще не парилась по поводу маскировки. Намазала не пойми чем лицо, натянула парик и старушачьи грязные шмотки. А от самой разило шанелькой и ментоловой жидкостью для вейпа. Плюс маникюр! Она на простую работящую женщину даже ночью в темноте не сойдет! А ты за ней пошла! Как?
Опускаю взгляд и стараюсь скрыть злые слезы отчаянья.
Какая я дура! А если бы Грозный не появился вовремя я бы уже ехала в Москву на встречу с обманутым женихом.
Я ведь действительно не обратила внимания на ее руки, на запах. Увидела седые волосы, простую одежду, услышала причитания про котейку и пошла. Так, наверное, и маленьких девочек заманивают разговорами про щенят и котиков. И они идут. Если я пошла, то что говорить о детях.
А у меня внутри ничего не екнуло. Вообще. Ни одного тревожного звоночка!
— Да твои родители радоваться должны, что ты от них сбежала, — рычит он сквозь зубы.
— Что, прости? — слезы моментально высыхают. Едва стихнувшая паника сменилась щемящим душу стыдом. Но сейчас внутри вспыхивает глухое раздражение и злость! Да как он может так обо мне говорить? Кто он такой? Тупой солдафон, который ничего в этой жизни не достиг и не добился! Он годится только для работы на побегушках у таких, как мой отец! И навсегда останется в их тени. Оттого и злятся!
— С таким подходом к жизни, говорю, — бурчит он, — тебе надо было сидеть дома и дальше Садового кольца не соваться! А то мало ли что!
— Мне кажется, ты сейчас перегибаешь, — цежу зло.
— Да ты что? — он повышает голос и смотрит на меня со странной смесью злости и насмешливости. — Маленькая принцесска злиться?
— Я не принцесска! Не надо ко мне так обращаться!
— А кто ты? Золотая девочка? Девочка-припевочка? Принцесска со свитой охранников! Ты училась в обычном универе только потому, что тебе позволили родители! Твоя работа в приюте, серьезно? Ты думаешь, родители не знают о ней? Ты думаешь. Ты такая самостоятельная и ездишь туда сама7 одна? Да я уверен, что за той целый отряд отцовской охраны ездит и еще улицы перекрывают для твоего комфорта.
Он бросает слова и они больно ранят мою душу.
Нет! Отворачиваюсь. Хочу закрыть уши руками. Все не так!
— И терпели это твои родители, пока им это было выгодно или не доставляло неудобств. Как только им все это надоело — они решили избавиться от тебя и твоих проблем, выдав замуж. Амиров никогда бы не позволил тебе учиться, работать, снимат ь свои тупые рилсы и работать в приюте. Одной свадьбой они бы избавились от головной боли и тебя!
Его тон становится жестким и злым. Прямо сейчас сквозь его серьезное равнодушие прорывается истинное отношение ко мне, моей семье и работе.
— А знаешь, что? — выкрикиваю я зло. — А пошел ка ты на хер!
Фыркаю, складываю руки на груди и демонстративно отворачиваюсь к окну. Если еще полчаса назад мне было жалко Грозного и его машину, то сейчас я надеюсь, что после моего побега от него, отец ему ноги открутит. Гад!
И что там с дизелем? Где результат? Неужели мало залилось?
Словно в ответ на мои мысли машина дергается. Двигатель под капотом рычит громче и натужнее, а вот скорость наоборот начинает падать.
— Что за черт? — хрипит Грозный.
Он переключает передачу. Понижает и повышает. Но мотор ревет. Как раненный зверь, а скорость продолжает падать.
— Твою мать, — Грозный косится на панель, где зажигается какой-то значок.
С интересом вытягиваю шею и пялюсь туда же.
Грозный с ругательствами включает поворотник и съезжает на обочину.
— Если я узнаю, что это сделала ты, я тебя сам прибью!