Счастлив как бог во Франции

8

Я покинул моего верного сонного скакуна без предупреждения и даже не попрощался с хозяйкой. У нас появились два парня. Один — высокий блондин, чем-то похожий на летчика и, похоже, умеющий наслаждаться жизнью. Второй — брюнет маленького роста, явно привыкший думать за двоих. Хитро улыбаясь, он назвал мне пароль:

— Сегодня у тебя большой день, старина; у тебя есть десять минут, чтобы собрать шмотки.

Я быстро побросал свое имущество в мешок, совершенно забыв, что добрая половина моей одежды висит в шкафу у Клодин. Вспомнив с опозданием, я сказал парням об этом.

Малыш ответил:

— Если речь не идет о свитере, связанном твоей мамашей, можешь не волноваться, мы найдем тебе какие-нибудь обноски.

К счастью, мамин свитер был на мне, ведь он, как я думал, должен был приносить мне удачу. Остальное меня не волновало.

Мы шли тем же путем, что и раньше, только листва на деревьях стала осенней. Багряный лес выглядел нарядным, словно египетская принцесса. На гребне мы свернули по незаметной тропинке налево, и она привела нас к грунтовой дороге. Здесь нас ожидал похожий на рабочего парень. Он стоял, прислонившись к капоту забавного автомобильчика, и попыхивал сигаретой в облаке табачного дыма, словно паровоз в облаке пара. Не говоря ни слова, он похлопал меня по плечу и открыл багажник, куда я свалил свои вещи. Мы с трудом втиснулись в небольшую легковушку. Особенно тесно было мне сзади, рядом с типом, который хотя и был немного ниже меня, но плечи у него оказались необычно широкими. У меня немного кружилась голова от свежего воздуха, как случается после долгого пребывания в больнице. Я заметил, что они все время петляют, чтобы я не смог запомнить дорогу. Потом невысокий брюнет сообщил мне дальнейшую программу.

— Ты поживешь у Реми два-три дня.

Реми — это симпатичный блондин с улыбкой кинозвезды.

— Завтра у нас трудный день. Если все пройдет как по маслу, ты останешься с нами на некоторое время. Если сдрейфишь, тебя отправят туда, откуда ты прибыл.

Через несколько поворотов он спросил у меня небрежным тоном:

— Как тебе кажется, ты будешь говорить под пыткой?

После секундного колебания я ответил:

— Такое вполне возможно.

Брюнет повернулся, улыбаясь, ко мне:

— Будем считать, что ты выдержал первый экзамен. Если бы ты сказал, что будешь молчать, мы тебя тут же высадили бы из машины. С хвастунами всегда случаются разные неприятности. Ну, ладно. Меня зовут Поль, а нашего водителя — Малыш Луи. Я объясню тебе, как работает наша сеть. Есть три горизонтальные перегородки между ее частями. Между действием, поиском новых членов и разведкой. У каждого подразделения свой шеф. Я, к примеру, шеф подразделения действия. Именно здесь ты должен будешь проявить себя. Если все пройдет нормально, тебе позволят отдохнуть, занимаясь сбором сведений. Если позднее ты окажешься подходящим, тебя переместят в разведку. Но это будет решать шеф сети. Возможно, ты когда-нибудь встретишься с ним, но не будешь знать, кто он такой. В ближайшие несколько недель ты будешь иметь дело только с нами троими. Ты умеешь обращаться с оружием?

— Нет.

— Ничего, научишься, и очень быстро. Вот тебе важное правило: никогда не задавай вопросов. Чем меньше ты знаешь, тем меньше сможешь рассказать, когда тебе будут выдирать ногти щипцами.

Мы продолжали болтаться в сельской местности еще около часа. Малыш Луи смолил маисовые папиросы, одну за другой, наполовину выкуривая, наполовину сжевывая. Несмотря на опущенные стекла, в машине вокруг нас плавали облака голубовато-серого дыма. Потом мы свернули с главной дороги на другую, более узкую, постепенно поднимавшуюся вверх, петляя между каштанами. После поворота справа показалась проселочная дорога, уходившая к вершине покрытого густой зеленью холма. По крутизне подъема, заставлявшей задыхаться мотор нашей машины, и по здоровенным выбоинам на дороге я понял, что мы направляемся к идеальному труднодоступному укрытию. Туда невозможно добраться так, чтобы тебя не увидели или не услышали. Минут через пять мы подъехали к расположившемуся на самой вершине строению. Большой старинный дом, простой и благородный. Длинный фасад с многочисленными окнами, часть из которых была замурована: было время, когда государство облагало налогом двери и окна у зданий. Я впервые попал в имение крупного буржуа, размером раз в десять больше, чем домик моих родителей в пригороде.

Поражало удивительное спокойствие, царившее в этом месте. Перед домом несколько верховых лошадей мирно щипали траву на лугу, огороженном неошкуренными жердями. Задней стороной дом выходил к хвойному лесу, какие часто встречаются на высокогорных плато. Большой и густой лес позволял в случае необходимости уйти отсюда вершинами соседних холмов, тоже покрытых лесом.

Чтобы спрятать машину, ее загнали в гараж из трухлявых досок. Нам навстречу вышла мать Реми — высокая стройная женщина с длинными светлыми волосами, собранными в высокий шиньон. Ее бледно-голубые глаза, казалось, выцвели от времени. Строгие черты красивого лица. Наверное, ей было около шестидесяти. Не произнося ни слова, она смотрела на меня, чужого человека, появившегося невесть откуда.

Комнаты были заполнены ароматом увядающих цветов. Казалось, обитатели дома решили сохранить его здесь навсегда. Налет печали на всем резко контрастировал с жизнерадостным характером Реми.

Обеденный стол стоял на кухне, возле большой плиты, в одиночку сражавшейся с сочившимся сквозь сырые стены холодом. Мы уселись за стол с постными физиономиями крестьян, приглашенных отобедать в людской благородного замка. Малыш Луи, внешне очень похожий на простого рабочего, сидел сгорбившись и стараясь занимать как можно меньше места.

Наша робость быстро исчезла, когда мы увидели, что оказалось на столе. Жаркое из кабана с картофелем и красное вино. Оказывается, Реми в свободное от участия в Сопротивлении время охотился на территории в несколько сотен гектаров, окружавших имение. Немцы и их французские подручные еще не успели реквизировать диких животных. Короче говоря, члены действующего подразделения местной сети Сопротивления набивали животы добрых два часа, подталкиваемые опасением, что следующее застолье случится бог весть когда.

После обеда мы поблагодарили хозяйку, которая так и не присоединилась к нам, и затем перебрались в небольшой зимний салон, пропахший пылью и старой кожей. Устроившись вокруг низкого столика, Поль развернул топографическую карту. На ней кружком была обведена цель. Это был небольшой городок, от которого лучами расходились дороги. В городке находился банк. Задачей сети было добывание средств. Конечно, нас не могло устроить ограбление церковных кружек для пожертвований или выпрашивание милостыни на паперти. Подпольная борьба обещала быть продолжительной. При поддержке коллаборационистов немцы стали чувствовать себя весьма уютно. Мы не могли даже предположить, сколько они у нас еще пробудут. Пять, десять лет? Или даже больше? Единственным способом досадить им было ограбление. Мы должны были грабить всех, у кого могли оказаться деньги. Всех, у кого, несмотря на смену флага, не изменились привычки. Мы и организованы были, как банда гангстеров. Водитель в машине с работающим двигателем. Разведчик, следящий за происходящим вокруг. Два налетчика. Отважный Реми и я, новичок, еще не прошедший крещения огнем.

Встреча была назначена на шесть утра на дороге у подножия холма, чтобы шум двигателя наверху не разбудил местное население. После налета нам нужно было встретиться с двумя девушками, которые будут ждать нас в двух километрах от городка на машине. Мы должны передать им деньги и оружие, чтобы вернуться домой с невинным видом, не опасаясь застав. Поль был инженером, что позволяло ему оценить вероятность той или иной опасности. По его убеждению, участники ограбления ни в коем случае не должны передвигаться с доказательством их вины — рано или поздно окажутся в руках полиции. А вот если полицейские задержат девушек с деньгами, с набитым в багажнике оружием, для них это будет означать конец. Но это будет всего лишь одиночной пробоиной в корпусе судна, разделенном водонепроницаемыми перегородками. Они не знают нас, как и тех, кто послал их на задание, и ничего не смогут рассказать.

Когда план операции был разработан, Поль и Малыш Луи попрощались и исчезли. Реми, подхватив чемодан с моими вещами, отвел меня в небольшую комнатку, выходившую на чердачную лестницу. Слуховое окно смотрело на заднюю сторону здания. Кровать, комод и умывальник — вот все убранство каморки. Реми пояснил:

— Тебя поместили сюда совсем не для наказания; если возникнет опасность, поднимешься на чердак, оттуда сможешь спуститься прямо в подвал. Там есть подземный ход, вырытый еще протестантами, которым когда-то принадлежало здание; в те времена католики играли роль бошей. Мой отец прожил здесь лет тридцать, прежде чем обнаружил этот туннель. Я тебе покажу, как им воспользоваться, если… Вообще-то здесь тебе ничто не угрожает. Нас никто не подозревает, иначе мы были бы в курсе.

У меня давно вертелся на кончике языка вопрос. И я задал его.

— Скажи, Реми, почему вы все так доверяете мне? Похоже, что ты не член партии, и ведь ты ничего обо мне не знаешь?

— Я не знаю. Но знают другие. Твои родители, похоже, играют в Сопротивлении важную роль. Не представляю, какую именно, но это что-то очень серьезное. Что касается партии, то здесь это не самое главное. Просто мы сражаемся в одних рядах. Нас не слишком много. Если бы нам еще нужно было организовывать ячейки, мы бы просто увязли во всем этом. В 14-м году, когда всех призывали в окопы, никто не принимал во внимание политическую окраску. То же самое сегодня. Старик Петен тащит за собой как правых, так и левых из числа соглашателей. Сегодня главный критерий — это твои потроха. Всегда легче иметь убеждения, если тебе нечего терять, чем если на карту поставлена твоя жизнь. Что касается тебя, то ты ничем особенно не рискуешь. Ты такой тощий, что если тебя схватят, ты отдашь концы раньше, чем заговоришь.

Реми был старше меня на пару лет. Мне его трудно было представить своим другом.

Я просидел в одиночестве до темноты. Из отдаленных помещений не доносилось ни звука. В конце концов я уснул, думая о Клодин, которую, вероятно, никогда больше не увижу. Впрочем, это было к лучшему.

Разбудил меня Реми. Как и обещал, он показал запасной выход. Потом мы спустились в столовую. Теперь, после роскошного пиршества в честь нашего появления, нам пришлось поститься супом. Мать Реми, по-прежнему молчаливая, держалась холодно, но предупредительно. Во время завтрака вошла сестра Реми. По крайней мере, я решил, что это его сестра, так как они были очень похожи. Девушка лет восемнадцати показалась мне такой красивой, что я едва не проглотил ложку. Она появилась в столовой, словно Дева Мария в храме гугенотов. Улыбнувшись мне вместо приветствия, она присоединилась к завтраку, но очень скоро встала и вышла. После завтрака Реми провел меня в курительную, где предложил папиросу и стаканчик сливовой настойки, обжегшей мои внутренности. Когда я пришел в себя настолько, что смог разбирать обращенные ко мне слова, Реми рассказал мне о предстоящей операции.

— Выступаем завтра. Откладывать не можем. Теперь о твоей роли. Тебе придется убрать одного типа. Хладнокровно. Из засады. Уверяю тебя, это не проверка. Просто ты единственный, кто может сделать это. Выполнив это задание, можешь в тот же день исчезнуть из наших краев.

С того момента, как отец привлек меня к участию в Сопротивлении, я не расставался с мыслью о возможной смерти. Но я никогда не думал, что мне придется убивать. Ведь солдат, отправляясь на войну, надеется, что ему придется убивать на расстоянии и неизвестных ему людей. К этому кошмару примешивалась новость о том, что мне придется уезжать отсюда, от сестры Реми.

Ночью ни на минуту не удалось сомкнуть глаз. В пять утра Реми постучался в дверь. Мы быстро перекусили, а потом занялись чисткой оружия. Как сказал Реми, нет ничего хуже, чем осечка в тот момент, когда в тебя целятся. Мне достался стандартный револьвер с барабаном. Реми зарядил его и показал, как пользоваться предохранителем. Спрятав оружие в мешок, мы отправились к месту встречи.

Со стороны можно было подумать, что мы идем на охоту. Ночные птицы разлетались по своим гнездам, возвращавшиеся с водопоя животные то и дело шуршали в кустах.

Малыш Луи и Поль пришли к подножию холма почти одновременно с нами. Первый уже был окутан облаком табачного дыма, второй выглядел необычно серьезным.

Около часа ушло на езду по извилистым проселочным дорогам. В условленном месте, в тени под каштаном, нужно было дожидаться назначенного часа.

План был простой. Реми должен зайти в банк. Мне полагалось держаться сзади в нескольких метрах, прикрывая его. При малейшем подозрительном движении служащего банка я должен был стрелять. Поль остается снаружи на шухере, а Малыш Луи сидит в машине с работающим двигателем. Настоящая банда, идущая на дело.

В восемь тридцать въехали в городок и остановились возле банка. Мы с Реми вошли внутрь, надвинув на лоб фуражки и прикрыв лица платками. Реми выхватил револьвер так, словно занимался этим всю жизнь, подошел к кассиру и вежливо попросил его спокойно, без паники передать нам все деньги, находившиеся в наличности. В это время я держал под прицелом двух рассыльных, явно переживавших самое невероятное событие в их жизни. Они подняли руки так высоко, словно хотели достать до потолка. Я очень боялся, что если мне придется стрелять, я могу зацепить Реми, спина которого почему-то перемещалась передо мной то вправо, то влево, как будто он изображал стеклоочиститель на ветровом стекле. Но все прошло без эксцессов. Забрав деньги, мы заперли служащих банка в кабинете директора, потом спокойно вышли на улицу.

Оказавшись в машине, Поль с удовлетворенным видом пересчитал добычу. Мы быстро домчались до места встречи с девушками. Нас ждали невзрачная толстушка и симпатичная стройная девушка. Мы быстро переложили деньги и оружие в тайник багажника их машины, стерли грязь с номеров нашей малолитражки и не торопясь двинулись к поместью Реми. По дороге я впервые услышал голос Малыша Луи, с умным видом сообщившего:

— Знаете, этой маленькой блондинке. Ей не пришлось бы долго упрашивать меня.

Реми хлопнул его по плечу:

— Я считал, что ты женат, животное!

— Все так, но моя супружница что-то часто стала отворачиваться от меня.

— Так она просто не знает, что ты у нас герой!

— Если мне придется ожидать конца войны, чтобы сказать ей об этом, то я немедленно выхожу из дела!

Мы рассмеялись с облегчением, хотя во время операции ни на мгновение не почувствовали страха.

Поль и Малыш Луи высадили нас у подножья холма, на том же месте, где встретились утром, и вскоре мы лихо расправлялись в столовой с банкой консервов. Мамаша Реми пару раз навестила нас с отсутствующим видом. Послеобеденное время прошло в полном безделье. Играли в карты, слушали радиоприемник, спрятанный в кладовке. Реми поинтересовался, умею ли я ездить верхом. Не вдаваясь в подробности о моем недавнем опыте взаимоотношений с сонной лошадью, я ответил, что однажды сидел верхом на статуе.

— В таком случае у тебя есть два часа, чтобы научиться скакать на коне, как казак, — сообщил Реми с видом человека, которого ничем не удивишь. — Завтра, когда ты выполнишь еще одно задание, тебе придется добираться до очередной конспиративной квартиры верхом, по тропе, идущей по гребню холмов. Там ты не рискуешь встретиться с бошами. Ну, а если это случится, мы поможем тебе оторваться от погони. Я провожу тебя, а потом вернусь с двумя лошадьми.

Я попросил Реми уточнить, как должна проходить операция.

— В восемь часов ты должен находиться в засаде над дорогой. Твой человек подъезжает к этому месту каждое утро между четвертью и половиной девятого. Там очень крутой поворот, после которого дорога идет в обратном направлении, поэтому водитель должен сбросить скорость до тридцати километров в час. В бинокль ты сможешь увидеть машину за несколько минут. У тебя будет время, чтобы отложить бинокль и взять ружье. С того места, где ты будешь сидеть, промахнуться невозможно. Целиться нужно будет в ветровое стекло с правой стороны. Картечь идет не очень кучно, так что ты наверняка попадешь в него. Если же он останется невредим, он все равно не сможет видеть дорогу через поврежденное стекло, и ему придется остановить машину. Тогда ты выходишь на дорогу и стреляешь второй раз. Запомни: ты не должен уходить, не убедившись, что человек убит. Потом ты собираешь свои манатки, не оставив ничего, даже пуговицы, и возвращаешься домой по тропинке. Наша команда займется зачисткой места. Нужно будет избавиться от трупа и убрать машину. Поэтому целься как следует в ветровое стекло, чтобы не задеть двигатель. У него отличный внедорожник, и он нам еще пригодится. Я буду дома примерно через час после тебя. Вот увидишь, все пройдет как по маслу.

Я почувствовал тошноту, от которой уже не смог избавиться. Мне придется совершить хладнокровное убийство. Лишить жизни человека, о котором я ничего не знаю. Не знаю ни его прошлого, ни мотивов убийства.

Мне иногда случалось ходить с отцом на охоту, когда мы бывали в Бургундии, у его родителей. Но я никогда не мог выстрелить в живое существо, даже если это была какая-нибудь пичуга. Отца всегда раздражала моя мягкотелость, но я ничего не мог поделать с собой. Однажды я подстрелил утку-крякву, упавшую прямо мне под ноги. С перебитым крылом, она была еще жива. Отец приказал мне прикончить ее. Я был вынужден подчиниться. Всего лишь один удар ногой по голове. Но каким подлецом почувствовал я себя после этого.

Реми, натура весьма тонкая, несмотря на внешность уличного хулигана, видимо, понял мои чувства. И он добавил:

— Если ты не уберешь этого человека, то рано или поздно нас с Малышом Луи и Полем раскроют. Не забывай, что даже раздавленный шершень может ужалить.

Я понимал, что должен выполнить задание, но понимал только головой. Все во мне бунтовало.

Последовавший за нашим разговором урок верховой езды был не таким уж неприятным. Он показался мне чем-то вроде урока танца для короля, которого ждал эшафот. У верховой нормандской лошадки ростом не более метра семидесяти в холке, на одном глазу было бельмо, что позволяло подозревать ее в коварстве. Реми убедил меня, что изящные руки интеллектуала из пригорода вполне могут управлять животным с помощью уздечки. Но это было теорией. На практике все выглядело иначе. При передвижении шагом я сползал лошади на шею и выглядел, как прачка, склонившаяся над своим корытом. Когда мой лихой скакун переходил на рысь, то тряска смещала мне позвонки, заставляя их слипаться в болезненный стержень. Во время галопа я чувствовал себя на взбесившихся качелях, швырявших меня то вверх, то вниз. К счастью, эта пытка быстро заканчивалась моим падением, и падать мне пришлось раз десять. И все же я в конце концов научился сносно держаться в седле на любой скорости. Мы тренировались больше часа, пока не замучили окончательно меня и лошадку.