МУЗЕЙ РУССКОЙ АРХИТЕКТУРЫ

Мечту об основании музея архитектуры Щусев вынашивал всю жизнь. Он высказывался на эту тему и до 1917 года, и после, когда, казалось бы, возможностей для организации подобного учреждения появилось предостаточно. В самом деле — есть же Третьяковская галерея, концентрирующая в своих коллекциях лучшие произведения изобразительного искусства, так почему же не создать свой музей и для архитектуры?

В 1919 году Щусев опубликовал в «Известиях» статью «Строительство музеев архитектуры», а его же публикация 1935 года в «Архитектурной газете» называлась «Музей повысит мастерство (каким должен быть музей архитектуры)». К этому времени в Донском монастыре уже существовал ведомственный музей при Всесоюзной академии архитектуры, куда свозились детали разрушаемых в Москве памятников русского зодчества — храма Христа Спасителя, Триумфальной арки, Сухаревой башни. Щусев консультировал этот музей, открытый главным образом для специалистов.

Масштаб разрушений, вызванных Великой Отечественной войной, обозначил жизненную необходимость в расширении деятельности по изучению архитектурного наследия, благодаря чему Щусеву удалось воплотить в жизнь свою многолетнюю идею о создании полноценного музея, открытого для всех желающих. Он же и стал первым директором вновь образованного Музея русской архитектуры, и по сей день располагающегося на Воздвиженке. Удивительно, откуда у Щусева брались на всё силы и время, не зря в дружеских беседах иногда он называл себя «вечным стахановцем».

Ученик Щусева, архитектор Николай Дмитриевич Виноградов, рассказывал на заседании ученого совета музея в 1950 году:

«Как всем вам известно, 24 мая 1945 года товарищ Сталин в беседе с генералами, победившими Гитлера, высказал свою мысль о делах и заслугах русского народа. Я думаю, что под впечатлением этой речи и возникла идея создания Музея русской архитектуры в Управлении по делам архитектуры, и я думаю, что не без участия Алексея Викторовича, — очевидно, он принимал участие в этих делах. Во всяком случае, Управление по делам архитектуры вошло с ходатайством в Совет Министров РСФСР (тогда еще Совнарком), а Совнарком РСФСР обратился в Совнарком СССР об организации Музея русской архитектуры, и 12 октября 1945 года Совнарком СССР разрешил Совнаркому РСФСР организовать Государственный музей русской архитектуры в Москве. Собственно, с этого года и можно считать, что началось рождение музея.

Был проведен ряд совещаний в Комитете по делам искусств и в других органах, где выносились решения о создании межведомственной комиссии, которая должна рассмотреть все фонды музеев, выделить из них необходимые материалы для организации Музея русской архитектуры и т. д. Это продолжалось до 10 мая, когда было утверждено положение о музее в Управлении по делам архитектуры, определявшее его задачи и цели. И только 16 марта 1946 года Совнарком РСФСР утвердил Алексея Викторовича директором музея.

Когда Алексей Викторович вступил в свои обязанности, в это время уже существовал небольшой штат сотрудников музея. Их было шесть человек: заместитель директора, четыре научных сотрудника и заведующий хозяйственным отделом. Коллектив этот размещался в той комнате, в первом этаже, которую многие из нас помнят. На улице висела вывеска: «Дирекция Музея русской архитектуры».

В таких условиях и пришлось начинать работу Алексею Викторовичу. Причем, как известно, Алексей Викторович обладал большой демократичностью. Он с первого же дня поставил себе за правило все вопросы решать коллективно. Причем, придавая огромное значение Музею русской архитектуры, он, будучи страшно занят работой (объем его работы, как вы знаете, неограничен, — кажется, нет ни одного учреждения в Москве, связанного с искусством и архитектурой, где он не принимал бы участия), сразу определил день в неделю, который точно зафиксировал, и аккуратнейшим образом приезжал в этот день, в определенные часы и занимался с коллективом музея. Причем каждая такая встреча с Алексеем Викторовичем всегда вселяла бодрость и энергию в сотрудников при разрешении всяких запутанных вопросов, а таких вопросов было очень много.

Причем, понимая хорошо, что получить сотрудников со стажем, со званием и т. д. на те оклады, которые установлены у нас в музее (а музей волей Управления по делам архитектуры приравнен к второй категории, т. е. нечто вроде краеведческого музея), мудрено. Алексей Викторович, подбирая кадры, искал энтузиастов, которые заражены идеей создания Музея русской архитектуры. Таких людей он привлекал. И таким образом, осторожно подбирая сотрудников, собралось 11 человек научных сотрудников музея, вместе с самим Алексеем Викторовичем. По положению о музее у нас должно было быть что-то около 25 человек, но, когда последовал указ о снятии всех незамещенных должностей, тут все это было срезано и остались 11 человек, которые и пребывают по сей день. С этим небольшим штатом и пришлось Алексею Викторовичу разрешать все вопросы, связанные с организацией музея.

Под его наблюдением и при его подталкивании был составлен тематический план, причем этот план был иллюстрирован графикой в помощь тексту, были сделаны чертежи всех стен залов музея и все эти стены были заполнены нарисованными экспонатами, — что там должно быть, согласно тематическому плану. Этот тематический план со всеми приложениями был доставлен в Управление по делам архитектуры и там доложен в Коллегии, которая его и утвердила.

На научных сотрудников музея была возложена задача выявить, что же существует в природе для того, чтобы создать Музей русской архитектуры. С этой целью наши сотрудники командировались в Ленинград, где они обследовали фонды музеев, а также в московские музеи и архивы, в учрежденческие архивы и т. д. Конечно, не обходилось дело и без курьезов. Так, некоторые государственные музеи наших сотрудников не подпускали к своим фондам, хотя распоряжение гласило четко и ясно: выделить из фондов то, что у них не находится в экспозиции. Пришлось прибегать к разным способам, чтобы получить сведения об этих фондах: изучались каталоги выставок, которые устраивались тем или иным музеем, пользовались, конечно, и знакомствами, чтобы так или иначе проникнуть в эти фонды. В результате был составлен огромный список того, что было учтено…

Алексей Викторович всегда настаивал, что наша экспозиция должна быть представлена только в лучших образцах. Мы никакие второстепенные памятники не должны использовать. Мы должны показывать только первоклассную архитектуру, в которой совершенно ясен ход русской архитектуры»[159].

Здание, в котором расположился Музей архитектуры, подобрал сам Щусев, оно было известно как усадьба Талызиных, построено в XVIII веке. Автор, по всей видимости, принадлежит к кругу Матвея Казакова[160]. Новоселье музея довольно долго откладывалось до тех пор, пока Щусеву не пришлось вмешаться, причем на самом высоком уровне:

«Вот пример деятельности Алексея Викторовича: вы все знаете, что он строил здание Министерства внутренних дел. А в этом здании, где мы находимся, помещалось общежитие сотрудников Министерства внутренних дел. Об освобождении этих залов хлопотало Управление по делам архитектуры бесчисленное количество раз, но никакого результата не было. В 1947 году Алексей Викторович отправился лично к министру, с ним поговорил и, приехав оттуда, сказал, что через месяц мы это помещение получим. Правда, ровно через месяц пришел их комендант и просил дать отсрочку на один день, и они это помещение освободили. Надо заметить, что это помещение было в таком состоянии, что трудно себе представить…»[161]

Щусев привлек к работе в музее многих незаурядных людей, среди которых был и репрессированный Александр Габричевский, а также Абрам Эфрос, Давид Аркин, Александр Пастернак и другие историки, искусствоведы, архитекторы, нашедшие здесь убежище в тяжелый для советской культуры период борьбы с идолопоклонством перед Западом и космополитизмом.

Александр Габричевский — весьма разносторонний ученый, историк, переводчик, литературовед, доктор искусствоведения, профессор, сын знаменитого бактериолога Г. Н. Габричевского. Неоднократно подвергался репрессиям, арестовывался органами госбезопасности, в частности, по обвинению в русском национализме, выражавшемся в попытках отстоять памятники архитектуры от разрушения, а также за участие в составлении «фашизированного» Большого немецко-русского словаря и т. д.[162]

После очередного ареста его сослали в Свердловскую область, дали пять лет. Щусев и Жолтовский, заступившись за Габричевского, смогли существенно облегчить его участь. В итоге ему было позволено жить в Москве. Однако в 1948 году его вновь обвинили, на этот раз в космополитизме, повыгоняв отовсюду. И вот такого человека с волчьим билетом Щусев не побоялся взять в свой музей.

Благодаря созданию музея Щусев еще более активизировал свои усилия по сохранению русского архитектурного наследия, направив в разрушенные в результате немецкой оккупации районы страны научные экспедиции, и в частности в Новгород. Многое удалось спасти. Верно пишет директор Музея архитектуры Ирина Коробьина, что «масштаб деятельности Музея русской архитектуры под руководством А. В. Щусева был воистину государственным. Музей стал оплотом борьбы за сохранение наследия, крупным и на то время единственным научно-исследовательским центром истории архитектуры и градостроительства, важнейшей институцией, предъявляющей ориентиры для национального самосознания россиян»[163].

В 1948 году благодаря Щусеву музей пополнился очень интересной коллекцией, состоящей из более чем четырехсот рисунков бременского музея Кунстхалле. Кого здесь только не было — лучшие европейские мастера начиная с XV века: итальянцы Фра Бартоломео, Тициан, Караваджо, Гвидо Рени, Тьеполо, Веронезе, Бернини; французы Грез, Коро, Делакруа, Роден, Мане, Давид; голландцы и фламандцы Рубенс, Снайдере, Хальс, Ван Дейк, Рембрандт, Ван Рейсдаль, Ван Гог, немцы Дюрер, Крюгер, Овербек и многие другие. Кроме того, в коллекции имелась и картина Гойи.

Эту коллекцию буквально спас от уничтожения реставратор Виктор Балдин, случайно обнаруживший рисунки в окрестностях Берлина, где стояла его часть в 1945 году. После войны он привез бесценные произведения искусства на родину. Естественно, что такие рисунки нуждались в самом надежном хранилище. Вот в 1948 году Балдин и принес увесистый чемодан Щусеву в музей. Благодаря этому коллекция и сохранилась. А в 1963 году Балдину суждено было занять директорский кабинет Щусева. В 2003-м же году случился большой скандал, связанный с планами передачи рисунков Германии, что и предало гласности подробности всей этой истории…

Хотя и недолго Щусеву пришлось директорствовать в Музее русской архитектуры, но планка им была задана очень высокая, определившая развитие основанного им учреждения на долгие годы. И то, что ныне музей носит имя Щусева, является справедливым и ко многому обязывающим.

Загрузка...