Движение Сципиона к границам Нумидии ясно показывает, что он кинулся в степи, чтобы соединиться с Масиниссой прежде, чем на него нападет Ганнибал. Карфагенский полководец последовал за ним, значит, он в свою очередь предполагал напасть на Сципиона, пока тот не соединился с союзником. Это более или менее ясно. Далее ясно, что Сципион успел встретить Масиниссу до битвы. Но почему Ганнибал просил у Публия свидание до сражения? Существует два рассказа. Ливий пишет, что соглядатаи, великодушно отпущенные римским военачальником, сообщили Ганнибалу, что Сципион соединился с Масиниссой. Полибий же говорит, что пуниец попросил о встрече до соединения, а Публий согласился на свидание только после возвращения Масиниссы. Мы придерживаемся версии Полибия, который получил сведения от самого Масиниссы и Лелия. В любом случае очевидно, что Ганнибал, чувствуя крайнюю неуверенность в себе, решил просить мира.
Между тем Моммзен делает следующее замечание: «Трудно поверить, что Ганнибал, делая эту попытку (заключить мир. — Т. Б.), имел другую цель, кроме намерения доказать народной толпе, что патриоты не безусловно противились заключению мира» (Моммзен Т. История Рима. Т. I, с. 620). Удивительное заключение! Да разве народная толпа хотела мира? С самой высадки Сципиона она слепо, непримиримо противилась миру. Уничтожение двух огромных армий не могло сломить ее пыл. Лишь оказавшись совсем без войск, карфагеняне заключили мир. Но при первом известии о прибытии Ганнибала они нарушили его в самой наглой форме, то есть сожгли мосты. Ганнибала они с самого начала лихорадочно торопили, посылали на войну и ни разу даже не заикнулись о мире. Источники сохранили воспоминание о том, что Ганнибал хотел мира, но все его попытки сорвала именно народная толпа. Аппиан говорит, что Ганнибал заключил мир со Сципионом сразу после своей высадки (Арр. Lyb., 37–39), а Евтропий — что он принял все условия, продиктованные Публием Корнелием во время мирных переговоров, но правительство Карфагена договор не ратифицировало (Eutrop., 3, 22). Наконец, уже после поражения при Заме народ все еще не был сломлен и хотел войны; убедил их просить мира именно Ганнибал. По-видимому, Моммзен полагает, что попытка заключить мир как-то унижает Ганнибала. Мне кажется, более прав Полибий, который ставит эти переговоры в особую заслугу Ганнибалу, так как прошлые победы не ослепили его и не лишили чувства реального.