Место и время неизвестны
Придя в чувство, Лэнг не мог сообразить, долго ли он пробыл без сознания и где сейчас находится.
Впрочем, если враги намеревались как следует допросить его, они и не должны были допустить, чтобы он сориентировался в происходящем. Это им удалось. Лэнг понял лишь то, что лежит на необыкновенно неудобной кровати, а над ним распростерся старомодный балдахин. Его плечо, безжалостно вывернутое на горе, отчаянно болело.
В управлении, где Лэнг прошел солидную подготовку, он хорошо усвоил, что полная дезориентация — это очень эффективный инструмент допроса. У пленника, не знающего ни часа, ни даты, ни даже того, ночь сейчас или день, сбиваются внутренние часы и замедляется реакция. Но ведь она восстанавливается, как только тело приноравливается к новому распорядку. Чтобы достичь успеха на допросе, нужно поза-ботиться о том, чтобы ничего не повторялось в одно и то же время. Пленник не должен знать, где и когда он может столкнуться со всеми средствами, которые применят против него тюремщики.
Очень важную роль играет освещение. Пленника нужно держать в помещении без окон, где освещение круглосуточно остается неизменным. Очень ярким, если планируется лишить его сна, совсем тусклым, чтобы он ничего не мог ясно рассмотреть, если такого намерения нет. Разговоры о сыворотке правды — всего лишь разговоры. Наркотики развязывают языки только героям старых шпионских романов.
Пентотал натрия, скополамин и тому подобные средства действительно снижают способность человека сочинять неправду, но опасны в применении. Малая доза — и допрашиваемый будет продолжать лгать, большая доза — он уснет или вовсе умрет. К тому же наркотик может породить у человека совершенно непредсказуемые фантазии.
Бесхитростная старомодная пытка тоже вовсе не обязательно приводит к надежным результатам. С ее помощью можно выколотить признание, но нельзя быть уверенным, что получишь достоверную информацию. Человек готов наврать, признать все, что угодно, лишь бы прекратилась боль. Лэнг очень надеялся, что тамплиеры тоже понимают то, чему учили его самого. Современный допрос представляет собой изматывание человека, подавление его воли и ничего более. Выражаясь грубее, это одна из разновидностей промывания мозгов. Лэнг выбрался из высокой — три, если не все четыре фута — кровати и прошелся по периметру маленькой комнатушки. Одна стена была наклонной, и он задумался о том, как это здание может выглядеть снаружи. Единственное окно, плотно закрытое ставнями, вне всякого сомнения, снаружи должны были быть решетки. На двери красовалась изящно украшенная старинная медная пластина с замочной скважиной. Лэнг нагнулся, зажмурил левый глаз, правым приник к скважине и не увидел ничего. Снаружи торчал ключ.
Тусклая лампа отбрасывала совсем немного теней. Кроме кровати и самого Лэнга, в комнате ничего не было. Ни картин на стенах, ни штор, ни ковров. Ничего. Если бы не дорогой паркет, отполированный, несомненно, без применения каких бы то ни было механизмов, и обои с пышным орнаментом, тоже явно очень недешевые, можно было бы подумать, что это тюремная камера.
За исключением… Лэнг вновь обвел взглядом помещение. Возможно, он с первого раза не заметил дверь в туалет. Нет, ее в самом деле не было. Рейлли наклонился и увидел под кроватью фаянсовый ночной горшок. Что ж, он хотя бы не должен его выносить. В таком положении следовало радоваться всему, что не было откровенно плохим.
Потом Лэнг совершил второй круг по комнате, считая на ходу паркетные шашки. Чтобы сохранить хоть какую-то ориентацию во времени и пространстве, лучше всего чем-нибудь постоянно занимать мозги.
Он успел насчитать шестьдесят две паркетины, и тут в замке зашевелился ключ. Лэнг метнулся к кровати, лег и попытался сделать вид, что все еще не пришел в сознание.
— Ну-ну, мистер Рейлли, — произнес слишком хорошо знакомый ему голос. — Действие препарата, который вам дали, должно было закончиться. Так что не стоит изображать из себя опоссума[118]. Кажется, так это называется у вас в Америке? Все равно ничего не выйдет.
Лэнг открыл глаза и тут же разинул рот от неожиданности. Похоже, он и в самом деле переместился во времени. Мужчина с серебряными волосами, стоявший в двери, был облачен в кольчужные доспехи, поверх которых набросил белое сюрко с красным мальтийским крестом спереди, не закрывающее бока. На его ногах красовались остроносые железные сапоги.
— Только не уверяйте меня, что вы собираетесь отправиться к волшебнику, чтобы попросить у него сердце, — сказал Лэнг.
— Прошу прощения?.. — Тамплиер бесстрастно взглянул на Лэнга, но тут же нахмурился и продолжил явно напряженным голосом: — Полагаю, вы сострили по поводу моего одеяния. Находясь в храме, мы носим традиционную одежду.
В храме? Неужели Лэнга похитили сумасшедшие сектанты? Этого только не хватало…
Между тем Седой отступил в сторону. Позади него стоял другой человек, одежда которого больше всего походила на монашескую рясу, из-под которой торчали голые лодыжки и ступни, обутые в сандалии с одним поперечным ремешком. В руках он держал тарелку, от которой исходил безошибочно распознаваемый запах пищи. Лэнг вдруг вспомнил, что ничего не ел с утра того дня, когда его взяли в плен.
— Не сомневаюсь, что вы проголодались, — сказал Седой. — Келарь отыскал для вас кое-что в трапезной. Ничего особенного — соленая треска, приготовленная по местному рецепту. Но она очень питательна.
Мужчина в рясе поставил деревянную тарелку на кровать. Так еда пахла еще соблазнительнее. Белое рыбье мясо, окруженное овощами.
— Прошу вас, ешьте, — почти радушно предложил Седой.
Лэнг посмотрел на него, потом на прислужника и поинтересовался:
— А нельзя ли еще и вилку?
Тамплиер покачал головой.
— Вилки вошли в обиход только с шестнадцатого столетия. Мы, как и наши предшественники, используем только ножи, пытаемся хоть немного отстраниться от суетности современного мира.
Что ж, это вполне объясняло ночной горшок.
— Ладно, — сказал Лэнг, не сводя глаз с тарелки, источавшей упоительный аромат. — Учительница этикета ничего не узнает.
Человек в коричневой рясе придвинул тарелку вплотную к пленнику, а пожилой мужчина сказал:
— Боюсь, мистер Рейлли, что вам придется обойтись без столового прибора. Думаю, вы сможете понять, почему мы не очень хотим вооружать вас ножом.
Лэнг слишком проголодался для того, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Он взял тремя пальцами кусок рыбы и отправил его в рот. Нечасто ему попадалось что-нибудь настолько вкусное. Он съел уже больше половины, когда Седой и его спутник, не поворачиваясь к нему спинами, попятились к выходу.
— До встречи, — сказал Рейлли в закрывающуюся дверь.
В следующую секунду щелкнул замок.
Лэнг решил слизнуть соус с тарелки, но тут комната вдруг завертелась. Углы перекосились, а паркетные шашки утратили свои четкие очертания. Голова сделалась такой тяжелой, что Рейлли не мог удержать ее на шее. Да, рыбу сдобрили еще чем-то кроме пряностей.
«Но зачем?» — подумал Лэнг.
Мир вокруг него снова стремительно тускнел. Они ведь не смогут допросить его, пока он лишен сознания. Но ему так сильно хотелось спать, что было не до разгадывания головоломок.
Место и время неизвестны
Лишь не прошедшее до конца ощущение тяжести в животе подсказало Лэнгу, что в отключке он пробыл не так уж долго. Прямо в глаза ему бил яркий свет. Да, он очнулся, но чувствовал себя пришибленным. Его голова весила добрую тонну.
— Вижу, что вы пришли в себя, — раздался голос человека, невидимого из-за света лампы. — Пора вам ответить на один-два наших вопроса.
Лэнг не без труда приподнялся, сел и спросил:
— У меня ведь есть право на один телефонный звонок, верно?
Ответа не последовало. Судя по всему, Седой не слишком увлекался американскими детективами, транслируемыми по телевизору.
— Меня интересуют две вещи, мистер Рейлли. Как вы отыскали наш тайник и кому послали это письмо?
— Понятно, — ответил Лэнг. — Как только я все расскажу, вы отпустите меня на все четыре стороны, да?
— Полагаю, что-нибудь можно устроить.
«Например, пулю в затылок», — мысленно добавил Лэнг, но вслух сказал совсем другое:
— У меня тоже есть несколько вопросов. Если вы все время так старались сохранить тайну Бланшфора, то как же допустили, чтобы этот парень… Пуссен, кажется… написал пейзаж с зашифрованной картой?
— Мистер Рейлли, вы упорно испытываете мое терпение. Но я все же отвечу вам, чтобы вы убедились в наших добрых намерениях. Мы все время стояли перед непростым выбором: пойти на риск и записать наш секрет или принять опасность другого рода — что тайна окажется утерянной, если слишком многие из нас падут жертвами различных непредвиденных бедствий. Несколько столетий назад это была, прежде всего, чума, а сегодня — массовое истребление людей террористами-язычниками, уничтожать которых заблаговременно у Запада не хватает духа. В то время, когда жил Пуссен, в пер-вой половине семнадцатого века, не было практически никакого неблагоразумия в том, чтобы составить некую шараду с помощью которой можно отыскать наше… открытие. В сочетании с устными элементами обрядов посвящения картина должна была служить для определения точного расположения известного вам места.
Лэнг настолько заинтересовался, что забыл и о головокружении, и о слабости. Он сел попрямее и спросил:
— Но откуда же вы знали, что Пуссен не выдаст вашу тайну?
Свет немного переместился так, что Лэнг смог различить силуэт Седого. Тот, казалось, сидел, но ведь в комнате не было места, подходящего для этого, если не считать кровати. Принесли стул?
— Пуссен был вольным каменщиком.
— То есть?
— Вольные каменщики, масоны — это инструменты, которыми пользуется наш орден. Некоторым мы предлагаем присоединиться к нам и через них контролируем ситуацию во всем мире. Так было и есть. Почти все выдающиеся люди до самого последнего времени состояли в масонских организациях. Например, ваш Джордж Вашингтон и большинство отцов-основателей вашей страны. Через них мы узнаем самые сокровенные тайны разных государств. Нам вовсе ни к чему повторение тысяча триста седьмого года. Что же касается вашего вопроса… Пуссен написал эту картину по приказу. Вернее, он внес небольшие изменения в копию той своей работы, которая сейчас висит в Лувре. Художник понятия не имел о значении своей картины. С нее сделали точные копии, по одной для каждого приората. В прошлом году мы переселились из одного лондонского дома в другой, при этом сбыли часть имущества. Рабочие по ошибке упаковали картину вместе с проданными вещами. Вот вы и получили ответ на свой вопрос. Теперь я хочу знать, куда отправлено письмо.
Лэнг зевнул, не сказать, чтобы совсем уж искусственно, и сделал медленное круговое движение рукой, все еще болевшей.
— Чтобы, как я уже говорил, вы могли убить кого-нибудь еще? Меня это не устраивает.
— Что ж, мистер Рейлли, мы оставим вас ненадолго, чтобы вы могли подумать о своем положении. — Из полумрака за лампой послышался тяжелый вздох. — Боюсь, наше возвращение будет для вас не слишком приятным. Мы больше не используем ни дыбу, ни тиски, но умеем делать удивительные вещи с помощью зажимов-крокодилов и автомобильного аккумулятора, самых обычных электрических кухонных при-способлений и, конечно, человеческой кожи. Я пока что лишь предупреждаю вас, хотя время у нас ограничено.
Вот и ответ на столь тщательно продуманную Лэнгом теорию о том, что пытки как средство допроса безнадежно устарели.
Ножки невидимого стула скребнули по полу — это Седой поднялся с места. Лэнг уже расслабился было и хотел откинуться на кровать, когда невидимый в темноте человек завернул ему руки за спину Запястья Рейлли моментально пристегнули наручниками к кровати и сдернули с него штаны. Больное плечо горело как в огне.
— Послушайте, — сказал Лэнг. — Конечно, мы…
Его в самом буквальном смысле схватили за яйца. Кожа мошонки натянулась, он почувствовал прикосновение холодного металла, не успел сказать хотя бы еще одно слово, как дыхание прервалось от резкой боли, распространившейся от яичек по всему телу. Кровь Рейлли словно вскипела. Он видел перед собой лишь неизвестно откуда взявшуюся красную стену, в которую воплотилось его страдание.
Лэнг сам не слышал своего вопля. Ожог и ужасная боль сразу затмили все прочие чувства, свернули тело в судороге, лишили его всякого контроля над собой, оставив одно страдание.
Боль прекратилась так же внезапно, как и началась. Зажимы убрали, руки Лэнга освободили. Осталось лишь ощущение пылающего в промежности огня, которое заставило его забыть о больном плече.
— Всего несколько вольт. Напряжение совсем слабенькое, — сказал голос из темноты. — Мы оставим вас, а вы подумайте о том, как может подействовать ток посильнее, особенно если его подать на металлический прут, вставленный в задний проход до простаты.
Они вышли и оставили Лэнга с этой мыслью. Заодно и с болью, какой он никогда в жизни не испытывал даже от самого подлого удара в любой из спортивных игр. Рейлли осторожно повернулся на бок и лишь тогда заметил, что обмочился от ужаса и боли.
Место и время неизвестны
Лэнгу больше не требовалось считать паркетины, чтобы занять мозги. Необходимо было придумать, как выбраться отсюда, прежде чем этот парень вновь примется терзать его половые органы.
Каждый шаг острой болью отдавался в промежности, без необходимости напоминая о том, что нужно как можно скорее найти выход. Скрипя зубами от непрерывной боли, Лэнг исследовал окно. Ставни не поддавались, вероятно, их заперли снаружи на засов, причем так крепко, что сдвинуть его изнутри не удалось бы, даже если бы Рейлли сумел дотянуться до нужного места. Кроме того, он вполне мог находиться не на первом этаже, а прыгать из окна с немалой высоты — не самый верный путь к спасению.
Можно было попытаться прибегнуть к той же тактике, какую он использовал против тамплиера, проникшего в его квартиру в Атланте, но от этого варианта Лэнг сразу отка-зался. Враги должны быть готовы к тому, что он попытается наброситься на них, когда они войдут в комнату. Если Седого будет сопровождать не один человек, то шанса на успех не окажется вовсе. Нужно придумать что-нибудь еще. Лэнг снова медленно обошел комнату.
Если тут и был стул, на котором сидел Седой, то мучители, уходя, его забрали. Дверь сделана из досок, обработанных вручную, даже при тусклом освещении можно различить следы долота на полотне и косяках, а также детали медной замочной пластины. Лэнг опустился на колени, чтобы осмотреть замок. В таком положении боль в его и без того пылающих яичках сделалась почти невыносимой. Он застонал и снова посмотрел в замочную скважину. Пружинной защелки, имеющейся в большинстве современных замков, не было. Изнутри дверь раньше запиралась простым засовом. О том, что он когда-то здесь имелся, говорили отверстия, оставшиеся от вывинченных шурупов. Замочная скважина была, как и прежде, загорожена, зато Лэнг разглядел тончайшую полоску света между дверью и косяком. Она тянулась сверху донизу, прерываясь лишь в одном месте — там, где язычок замка входил в гнездо.
Осторожно, чтобы как можно меньше беспокоить промежность, все еще нестерпимо болевшую, Лэнг сел на пол, снял ботинок, выскреб остатки земли из рубчатого протектора на подошве «мефисто» и сделал почти невидимую отметку точно на уровне язычка замка.
Потом Рейлли вернулся к кровати и на сей раз осмотрел ее снизу. Вместо пружин здесь был старомодный деревянный каркас из планок, на которых лежал туго набитый матрас. Теперь Лэнг по-настоящему обрадовался тому, что ложе оказалось неудобным. С этими планками…
Его так и подмывало прилечь на несколько минут и подождать, пока боль хоть немного успокоится, но нельзя было терять время. Выдрав конец одной планки из гнезда, он принялся гнуть ее вверх и вниз, пока она не треснула. Отложив доску в сторону, Рейлли выковырял щепку и засунул планку на место.
Лэнг сделал все, что мог. Остальное зависело от капризов своевольной удачи.
Впрочем, еще не все. Он заставил себя облегчиться в горшок, хотя при этом ему казалось, что по мочеточнику сочится живой огонь, а потом принялся колотить в дверь.
Судя по тому, что ключ в замке повернулся почти сразу, возле его комнаты поставили охрану.
Мужчина в белой рясе с капюшоном, подпоясанной веревкой, такой же, вероятно, какую семью веками раньше носил Пьетро, почти закрыл широченными плечами дверной проем. Свет падал на него сзади, и Лэнг не мог разглядеть черты лица охранника, лишь коротко подстриженные белокурые волосы просвечивали вокруг головы, словно ореол, да поблескивал автомат, висевший на плече.
— Нужно горшок вынести, — сказал Лэнг, указав пальцем.
Даже в полумраке Рейлли разглядел, как губы верзилы изогнулись в ухмылке. Потом тот почуял чуть подсохшую мочу, которой тянуло от одежды пленника, и его ноздри брез-гливо дернулись.
— Сам вынесешь, когда наполнится… язычник. Если доживешь.
Акцент был славянским, русским или каким-то еще в этом роде. Автомат — «АК-47» русского или китайского производства. Оружие этой марки после краха Советов оставалось во всех странах Восточной Европы. Перед спусковой скобой торчал рожок на тридцать патронов.
Выражая отвращение даже своей спиной, здоровяк повернулся и шагнул из комнаты.
Дверь с грохотом захлопнулась, и Лэнг поспешно рухнул на колени. Ключ заскрежетал в замке, но за это время Рейлли успел просунуть щепку между дверью и косяком. Он почувствовал, как крепкий язычок замка стукнул по деревяшке, и взмолился, чтобы тонкий кусочек старого дерева не сломался.
Так оно и вышло.
Лэнг прижался плечом к дубовой двери, чтобы она не сдвинулась, если здоровяк вздумает проверить, сработал ли замок. Потом он очень осторожно, чтобы дверь не открылась, уперся в нее спиной и сел, не выпуская при этом щепку из руки.
Сколько ждать? Рано или поздно — скорее рано — вернутся Седой и автолюбитель с аккумулятором. Рейлли взглянул на пустое запястье и лишь теперь вспомнил, что у него отобрали часы. Тогда он принялся медленно считать до шестидесяти, отмеряя одну минуту, потом другую…
Десять.
Двадцать.
Тридцать.
С величайшей осторожностью Лэнг чуть-чуть приоткрыл дверь, запоздало попытавшись вспомнить, не скрипят ли петли. В крошечную щелку между дверью и притолокой он увидел пару ног, закинутых на стул. Охранник был спокоен, возможно, даже слишком, если верить ровному глубокому дыханию. Рейлли чуть приободрился и открыл дверь немного шире. Оказалось, что ему все же повезло не так сильно, как он надеялся. Часовой развалился в кресле, положив ноги на стул, и внимательно изучал журнал. Автомат лежал у него на коленях.
Полутемный коридор протянулся футов на двадцать, дальше он пересекался с другим, как это бывает в больших гостиницах. Сходство было полным, если не считать того, что на дверях отсутствовали номера.
Лэнг вновь прикрыл дверь. Пришла пора действовать, но ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы дверь открылась раньше времени. Вновь сняв ботинок, он вставил щепку на место, подсунул край подошвы в щель под дверным полотном и вернулся к кровати. Простыни были изготовлены из старого полотна и отделаны красивой каймой. Пожалев на мгновение, что приходится портить такую красивую вещь, Лэнг разорвал ткань на несколько длинных полос, одну из них скомкал, из второй сделал петлю и вернулся к двери.
Охранник был все так же поглощен содержимым журнала. Лэнг открыл дверь немного шире. Если охранник поднимет голову, то Рейлли конец. Самым экономным движением, на какое был способен, Лэнг бросил тяжелый «мефисто» через голову часового. С как будто довольным шмяканьем ботинок упал на пол.
Почти одновременно охранник выпустил из рук журнал, схватил автомат и вскочил на ноги.
Тамплиеру потребовалась лишь доля секунды, чтобы понять, что встревожило его, и обернуться. Одним слитным движением Лэнг распахнул дверь, метнулся вперед, всей своей тяжестью обрушился на спину охранника и повалил его. Автомат громко брякнул о паркет. Одной рукой Рейлли накинул полотняную петлю на голову противника, сдернул ее под подбородок и быстро закрутил, не дав таким образом охраннику закричать.
Второй рукой Лэнг запихнул скомканную тряпку в открытый рот охранника, одновременно затянув удавку на еще один оборот. Здоровенный охранник схватился за горло, пытаясь ослабить смертоносный нажим, но Лэнг умудрился поднять колено, упереться в спину противника между лопатками и нажать, сколько хватило сил. Человеческое горло окружено могучими мышцами, его трудно перекрыть полностью, но, судя по тому, что сопротивление охранника сразу ослабло, Лэнгу удалось это сделать.
Тамплиер обмяк, и тут послышались приближающиеся шаги.
Синтра, Португалия. 23:40
С противоположной стороны извилистой улицы, затененной старыми деревьями, они следили за двумя верхними этажами старинного каменного дома, выглядывавшими поверх стены. Все окна были закрыты ставнями, как будто обитатели особняка стремились укрыться от нежного бриза с океана, находившегося милях в десяти. Если судить по величине здания и обширности участка, на котором оно располагалось, его лучше было бы назвать замком или дворцом. Впрочем, соседние владения не сильно уступали ему размером. Каждое из них вполне могло служить даже не летними, а постоянными королевскими резиденциями. В этом небольшом городке, притулившемся на склоне горы, и вправду имелись три дома, некогда принадлежавших семействам коронованных особ.
В начале XIX века эти места привели в восторг лорда Байрона, вслед за ним сюда потянулись многочисленные представители европейской знати и богачи. В минувшем столетии постоянно усиливались строгости в политике социалистических правительств, повсеместно росло налогообложение. Все это порождалось необходимостью создавать иллюзию социального равенства и заставило прежних владельцев продать многие прекрасные летние дворцы. Их купили представители новой мировой элиты, многонациональных корпораций, по большей части зарегистрированных в так называемых налоговых убежищах и хранящих анонимность.
За весь сегодняшний вечер здесь показались только два человека. Они с деланым безразличием прогуливались по тротуару и старались украдкой полюбоваться тем великолепием, которое время от времени приоткрывалось в брешах почти непроницаемых стен.
Наконец оба остановились, и снайпер заметил:
— Не такое уж большое движение. Ни одного туриста за весь день.
— Их тут и не должно быть, — ответил его спутник, разглядывая часть фасада, выглядывавшую поверх стены, увенчанной колючей проволокой. — А те немногие, что сюда попадают, приезжают на автобусах, обедают в одном из тех ресторанов, которые мы видели на центральной площади, и отправляются восвояси. Осмотрят дворцы, и больше им тут нечего делать. Гостиницы здесь не по карману среднему человеку, к тому же, чтобы получить номер, одних денег мало. Нужно запастись рекомендацией таких людей, о которых мало кто вообще знает.
Снайпер нахмурился и заявил:
— Мне не доводилось не только бывать здесь, но даже и слышать об этом городе, пока ты не отыскал в этих местах стойло «Пегаса». Как тебе это удалось?
Не сговариваясь, оба, как будто продолжая прогулку, не спеша пошли вперед, и тут же из-за поворота показался большой «Мерседес». Машина прибавила скорость, поневоле сброшенную на резком изгибе дороги, и устремилась вверх по холму.
— Так это же твоя работа. Кто сумел уговорить кого-то заглянуть в компьютер управления воздушным движением лягушатников? Вчера из Тулузы вылетел только один частный самолет — в Лиссабон.
— Но ведь мы не в Лиссабоне.
— Да, но до него отсюда меньше двадцати километров. Синтру издавна облюбовали те, кому не хочется привлекать к себе излишнее внимание. Я позвонил одному португальскому адвокату, попросил его проверить налоговые отчеты — и presto! Вот он, «Пегас».
«Мерседес» подъехал к очередному повороту и скрылся из виду. Пара продолжила изучение здания.
— Итак, ты думаешь, что его держат там, в той круглой башне, — сказал снайпер, и это был не вопрос.
— А зачем тогда им нужно было везти его сюда?
Пара постояла еще несколько секунд как бы в задумчивости и побрела дальше ленивой походкой досужих туристов.
— Колючка под напряжением и сигнальная проволока поверх стены, — рассуждал снайпер. — Могу поспорить, что во дворе установлены датчики движения. Вероятно, там есть собаки.
— Мы с тобой не сможем взять штурмом эту крепость и вытащить его оттуда. Придется наблюдать и ловить шанс.
— А если шанса не будет?
Спутник снайпера пожал плечами и принялся рыться в карманах.
— Станем делать то, что в наших силах, и не терять надежды.
Снайпер нахмурился. Такой ответ, похоже, его не устраивал.
— Вдруг его убьют, прежде чем мы…
Собеседник снайпера не спеша повернулся в ту сторону, откуда они пришли, и заявил:
— Они уже могли это сделать. Но я очень сомневаюсь, что эти парни потащили бы его сюда только для того, чтобы прикончить. Прежде всего они пожелают узнать, как он разгадал их тайну. Наш подопечный не может не понимать, что его жизнь продлится ровно до тех пор, пока они не выведают то, что им нужно. Он крепкий парень. Так просто они из него ничего не выбьют.
Собеседники отодвинулись поглубже в тень кроны огромного дуба, нависавшего над стеной напротив ворот здания, вызывавшего у них такой интерес.
— Если он все же выйдет оттуда, вероятность того, что ему удастся выбраться через эти железные ворота, чертовски мала, — сказал один из них. — Пожалуй, будет лучше, если мы возьмем вещи из машины и подготовим все, что можем.
— А еще полезнее будет вызвать подкрепление, — заявил другой.
Лондон. 01:23 следующих суток
Инспектор Фицвильям терпеть не мог ночных звонков, которые нарушали его привычный распорядок даже сильнее, чем вечерние. При этом он ни за что не признался бы в том, что его сильнее всего раздражало то, что Шэндон просто не замечала этих звонков. После тридцати двух лет семейной жизни жена не только не просыпалась, но и не всякий раз переворачивалась с боку на бок, когда ночью оживал телефон.
Но этот звонок заставил детектива забыть о задетом самолюбии. Услышав первые же слова, он сел как подброшенный пружиной.
— Кто-кто?
Собеседник повторил сказанное. Да, Фицвильям не ослышался.
— Где? — спросил он и нахмурился, услышав ответ. — Не кладите трубку. — Инспектор потянулся к ночному столику, где у него всегда лежали наготове ручка и блокнот. — Повторите, пожалуйста.
Собеседник медленно продиктовал то, что хотел, и в трубке раздались короткие гудки.
Синтра. 05:27
Лэнг кинулся к автомату, лежавшему на полу, вскинул ремень на плечо, затащил тело в комнату и закрыл за собой дверь. От близкого запаха смерти и мысли о том, что он лишил жизни еще одного человека, его подташнивало. При других обстоятельствах Рейлли чувствовал бы холодную ярость из-за того, что эти люди не только убивали сами, но и его заставили это делать, но времени для лишних эмоций не было.
Охранник был верзилой, а мертвым сделался еще тяжелее, но Лэнг все же затащил его за кровать. Стараясь дышать только через рот, он наклонился, развязал веревочный пояс покойника и через голову стащил с него рясу.
Даже сквозь толстую дверь Лэнг услышал голоса, в которых явственно угадывалось удивление оттого, что часового не было на месте. Нужно действовать как можно быстрее.
Напрягая неизвестно откуда взявшиеся силы, Лэнг сумел взвалить расслабленное тело на кровать и набросить на него одеяло. Дверь должна была вот-вот открыться, и он поспешно накинул на голову балахон, полы которого расправились сами, прямо как опущенные крылья большой белой птицы, устраивающейся на насесте. Он едва успел укрыть под одеждой автомат, как дверь распахнулась. В комнату вошел Седой, сопровождаемый каким-то тамплиером.
Седой спросил что-то на незнакомом Лэнгу языке, в котором угадывалось славянское звучание.
Догадываясь, о чем могла идти речь, Рейлли указал на тело, укрытое одеялом, и что-то чуть слышно пробормотал.
Тамплиер спросил что-то еще, на сей раз с ощутимым гневом в голосе.
Лэнг снова кивнул, шагнул мимо кровати ближе к порогу, потом повернулся, выскочил в коридор и захлопнул дверь за собой. Как он и надеялся, ключ торчал в замке.
Рейлли скорее почувствовал, чем услышал, как почти одновременно со щелчком язычка замка в толстую дверь ударились два тела.
Прежде всего он вынул из замочной скважины ключ и сунул его в карман рясы.
В коридоре стояла маленькая тележка наподобие тех, на которых механики возят автомобильные аккумуляторы. Именно таковой на ней оказался. К клеммам были подключены длинные провода с зажимами-крокодилами на концах.
Лэнг сразу вспомнил о боли, перенесенной им и еще не прошедшей до конца. Ему ужасно захотелось вернуться в комнату и самому поджарить электротоком чьи-нибудь яйца.
Вместо этого он окинул коридор взглядом, удостоверился, что там никого нет, вынул из-под балахона автомат и проверил магазин. Заряжен полностью, тридцать патронов. Жаль, что у охранника не было при себе запасного магазина. Лэнг подумал, что с боеприпасами всегда получается так же, как с деньгами во время отпуска: сколько ни возьмешь с собой, их всегда окажется мало.
Он рискнул поддернуть рясу и повернуть «АК-47» стволом вниз под правым плечом, чтобы, если придется, можно было вскинуть его и стрелять сквозь одежду.
Держась поближе к стене, Лэнг пошел по коридору, стараясь держаться уверенно, как человек, знающий, куда идет. Там, где два коридора пересекались, он осмотрелся. Оба коридора выглядели совершенно одинаково: слабо освещенные, с изогнутыми стенами. Через равные промежутки в них имелись двери, точь-в-точь такие же, как та, из-за которой Рейлли только что выбрался, если не считать того, что в них, похоже, не было замков, запирающихся снаружи.
Направо или налево?
Лэнг выбрал левый коридор, чтобы рука с оружием была дальше от стены. Если придется пустить автомат в ход, так будет удобнее. Вскоре он оказался перед аркой. За ней начиналась винтовая лестница, над которой располагалось окно. Стекло было темным, значит, на улице ночь. Ступеньки шли только вниз. Лэнг находился на верхнем этаже.
Лестница была мраморная. Как и в башне Бланшфора, ступени оказались глубоко протоптаны посередине, там, где на протяжении нескольких столетий проходили чьи-то ноги. Как и в том древнем замке, ступени были низкими, рассчитанными на невысоких людей, и расходились тугой спиралью от колонны, находившейся в центре. Лэнгу пришлось замедлить шаг, чтобы унять вернувшееся было головокружение.
Рейлли миновал два этажа, на каждом из которых имелись площадка, подобная той, с которой он начал спуск, и окно. За ним Лэнг видел ночь и случайные вспышки света, мерцавшие в неровном, ручного дутья, стекле.
Внезапно узкий лестничный проем заполнил звук. Беглец с изумлением сообразил, что слышал его уже довольно давно, просто тот был слишком слабым. Чем ниже Рейлли спускался, тем явственнее становился этот звук, и вскоре он распознал григорианское песнопение. Эти молитвы на латыни не имели мотива, но звучали поразительно мелодично.
Впрочем, слов еще нельзя было разобрать. Лэнг дошел до следующей площадки. Лестница вела вниз, но через окно отсюда уже были видны деревья. Их ветви чернели на фоне уличного фонаря. Рейлли показалось, что за ними различима еще и стена. Он остановился. В жутком круглом здании должен был иметься по меньшей мере еще один этаж, подземный, где помещались темницы. Если Лэнгу не мерещилось то, что виднелось за окном, сейчас он должен был находиться на первом этаже.
Рейлли вошел в другой круглый зал со сводчатым потолком высотой футов в двадцать. От серых каменных стен будто тянуло холодом, который несколько смягчали гобелены с изображением различных людей, по большей части окровавленных. Из тел безмолвно страдавших мучеников во множестве торчали стрелы, их жгли на кострах, пожирали львы. Между ужасными картинами возвышались пустотелые латы, держащие в железных рукавицах мечи и неподвижно глядящие пустыми прорезями шлемов на тусклый свет.
Первый и главный этаж.
Совсем как те люди в шлюпке из знаменитого анекдота об адвокате, Лэнг знал, где находится, но не понимал, куда попал.
Под сводом эхом отозвались шаги, приближавшиеся по каменному полу. Лэнг одной рукой стиснул автомат под рясой, а другой пониже надвинул капюшон на лицо. Но оказалось, что в этом не было необходимости. Фигура в белой рясе, точно такой же, как у него, проследовала с другой стороны зала, перебирая четки и бормоча себе под нос что-то неразборчивое, по всей вероятности, молитвы.
Когда тамплиер исчез из виду, Лэнг понял, что и ему самому впору молиться.
Пение между тем становилось все громче, и наконец Лэнг добрался до места, откуда оно раздавалось. Справа по коридору находился вход в огромный зал, тоже круглый, где было полно мужчин в белых одеждах или кольчугах, глядящих на середину. Там, возле украшенного резьбой мраморного алтаря, стоял отдельно от всех еще один человек в бе-лых одеждах.
Именно так Пьетро описывал капеллу в Бланшфоре.
За входом в это помещение находилась другая дверь, ведущая, как решил Лэнг, наружу. Назвать ее просто массивной значило бы не сказать ничего. Створки, достававшие почти до потолка, были заперты на железную щеколду толщиной чуть ли не в бедро Лэнга. Высота петель из начищенной до яркого блеска меди составляла три с лишним фута.
Лэнгу захотелось кинуться к ней, но пришлось сразу же отказаться от этого намерения. По бокам двери стояли на страже двое часовых. Их «АК-47» казались чудовищным анахронизмом на фоне белых сюрко с алыми крестами.
Поставлены здесь они были явно не для красоты.
Оба без большого интереса наблюдали за Лэнгом, приближавшимся к ним.
В ответ на универсальный жест, означавший «откройте дверь», один из них задал ему вопрос на том же самом славянском языке, какой беглец уже слышал. Рейлли преувеличенно пожал плечами, дескать, не понимаю. При интернациональном характере «Пегаса» кто-то мог и не знать какого-то языка, хотя бы и этого.
Часовой, стоявший слева, поднес ладонь к лицу, как будто что-то читал, и протянул руку, несомненно, ожидая, что ему сейчас дадут какой-нибудь документ или письмо. По всей видимости, добрым братьям не разрешалось покидать здание без пропуска.
Правый часовой вдруг уставился на ноги Лэнга. Конечно, «мефисто». Рейлли успел надеть тот ботинок, которым напугал своего стража. Здешние же обитатели носили железные сабатоны, или Иисусовы башмаки.
Тамплиер начал поднимать оружие, но Лэнг еще быстрее вскинул свой автомат, скрытый под рясой. Звук выстрела оглушительно разнесся внутри каменных стен. На кресте, украшавшем белую накидку тамплиера, появилось аккуратное темно-красное пятнышко, и чистую белизну тут же испачкала кровь.
Второй часовой, как и его собратья, был готов умереть за свое дело, но никак не мог ухватить автомат. Лэнг снова выстрелил один раз от бедра, сознавая, что ему пришлось убить еще одного человека.
Звуковые волны, многократно отразившиеся от сводчатого потолка, все еще били Лэнгу в уши, когда пение смолкло. Уронив с плеча автомат, Рейлли обеими руками ухватился за тяжеленный засов. Мысль о том, что за дверями может находиться другая часть здания или внутренний двор, закрытый со всех сторон, он постарался выкинуть из головы.
Может, знакомая беда и впрямь лучше неизвестной?
Щеколда весила не меньше ста фунтов. Чтобы освободить ее из скобы, Лэнг должен был поднять эту тяжесть на добрых три фута. От усилия ему кинжальной болью пронзило плечо. В мошонке снова загорелся адский огонь, спаливший дотла все то раскаяние, которое Рейлли испытал было, убив двоих тамплиеров. Больно было так, что у Лэнга мелькнула мысль: а не кинуться ли сейчас обратно, убивая всех, кто попадется навстречу?
Шум, раздававшийся позади, сказал беглецу, что такая возможность вполне может ему представиться. Повернув голову, он увидел, как из капеллы вываливаются все, кто там собрался. Стиснув зубы от боли так, что слышно было, как на коренных крошится эмаль, он наконец-то поднял щеколду на нужную высоту и толкнул дверь ногой. Створки двигались на гигантских петлях так же медленно, как горные ледники, но между ними все же образовался просвет фута в три или четыре. Сквозь щель Лэнг увидел посеревшее предрассветное небо и почувствовал легкий ветерок.
Еще чуть-чуть — и он окажется снаружи.
Быстро взглянув через плечо, Рейлли увидел, что толпа, настроенная, мягко выражаясь, недоброжелательно, приближалась к нему. Людей не останавливало то, что они были безоружны. Лэнг наклонился, схватил с пола «АК-47» одного из убитых часовых и перевел его на автоматическую стрельбу. Протискиваясь между гигантскими створками, он пустил очередь в потолок. Грохот выстрелов и посыпавшаяся сверху штукатурка дали нужный эффект. Люди остановились и инстинктивно пригнулись.
Лэнг сбежал по ступенькам и оказался на какой-то дороге.
Он понятия не имел, где находится. Оставалось идти туда, куда вел асфальт. В темноте ему удалось разглядеть субтропические растения — пальмы, юкку, кактусы, — а за ними высокую стену. Рейлли не думал о том, что на пути попадется препятствие, тем более такое высокое, да еще с колючей проволокой поверху. Присмотревшись повнимательнее, он увидел, что по гребню идут и электрические провода. Похоже было, что если этим парням требовалось не впустить людей куда-то или не выпустить откуда-то, то они подходили к делу серьезно.
Раз здесь имелась дорога, значит, она должна была куда-то вести. Не выходя на освещенные места, держась ближе к краю асфальта, Лэнг быстро шагал и вскоре оказался перед воротами. Железные, такой же высоты, как и те двери, через которые он только что выбрался, эти ворота, по всей вероятности, являлись единственным выходом из крепости. Их охраняли двое мужчин, одетых вовсе не в маскарадные костюмы. У них имелись автоматы, а один прижимал к уху сотовый телефон. Лэнг мог бы с кем угодно заключить пари, что разговор шел не о заказе горячей пиццы.
Рейлли пригнулся за невысоким кустарником. Необходимо было обдумать ситуацию. Теплый ветерок, казавшийся ему тяжелым от влаги, нес запах соли и жасмина. Похоже, неподалеку океан, но какой?
Охранник захлопнул крышку сотового телефона, сунул его в карман и что-то сказал своему товарищу. Оба взяли автоматы на изготовку и уставились в темноту. Лэнг вполне мог уложить их двумя выстрелами. С такого расстояния промахнуться было трудно. Все же делать этого не стоило. На выстрелы тут же прибежали бы все остальные тамплиеры, к тому же Лэнг сомневался в том, что сможет открыть ворота. По бокам к створкам были прикреплены мощные стальные поршни, а это значило, что все приводил в движение какой-то механизм. Если он включался неким кодом или же Лэнгу просто не удалось бы сразу найти выключатель, то убийство охранников нисколько не улучшило бы его положения.
А оно между тем продолжало осложняться. Лэнг явственно слышал приближающийся собачий лай.
Времени оставалось совсем немного. На востоке уже занималась заря. Скоро станет совсем светло.
Лиссабон, аэропорт Портела. 06:24
Двухмоторный «Хэвиленд» свернул с взлетно-посадочной полосы лиссабонского аэропорта Портела к небольшой площадке, находившейся чуть в стороне, где застыли в ожидании несколько автомобилей. Через пару минут кавалькада черных «Лянчей» устремилась по улице Марешаль по еще не проснувшемуся городу. Инспектор Фицвильям смотрел сквозь тонированное стекло, как ночь неохотно прощалась с Лиссабоном. В самолете он пролистал путеводитель и теперь знал, что где-то там, в темноте, лежит Старый город. Страж порядка позволил себе ненадолго отвлечься и пофантазировать, представить себе, как они с Шэндон в отпуске сидят в ресторанчике с видом на реку Тахо, величественную лиссабонскую гавань, старинные замки, застывшие на холмах. Судя по фотографиям, впечатляющая картина.
К сожалению, сейчас ему было не до романтических экскурсий. Процессия, мигая огнями, миновала район Лиссабона, называемый Кампу-Гранде. Фицвильям видел, как, пропуская их, полицейские, затянутые белыми ремнями, останавливали грузовики со всякими товарами, прибывшие из глубины страны, и машины гуляк, возвращавшихся по домам после ночных развлечений. Через считаные минуты они оказались на магистрали IC19, разделенной отбойниками. Последовал разворот на «лепестке», и мимо промелькнул Келуш, пригород столицы. Одинаковые, похожие на коробки белые дома, столпившие на бесплодных склонах, не могло украсить даже розовое сияние рассвета.
Инспектор подумал, до чего же любезны эти ребята. Лягушатники удавились бы, но не пригласили бы его лично участвовать в аресте. «Доны» и «крауты»[119] замучили бы бесконечными согласованиями. Жаль, что во всем этом поганом ЕС никто не идет на сотрудничество с такой легкостью, как португальцы. Еще лучше то, что, если верить Карлушу, тому человеку, которому поручено принимать его, здесь никто не станет морочить тебе голову с ордерами. Просто стучи в дверь и ищи этого чертова мистера Лэнгфорда Рейлли, где тебе, черт возьми, в голову взбредет.
Он откинулся на сиденье. Поездка вполне могла получиться приятной. Возможно, Карлуш даже успеет оформить бумаги на выдачу преступника, пока он, Фицвильям, будет ходить по магазинам и выбирать подарок для Шэндон. Возможно, ему удастся сегодня же привезти Рейлли обратно.
«Какой же роскошный день ты себе нафантазировал!» — подумал он.
Об операции вполне могли прознать местные полицейские, которые успели вовремя предупредить тех, у кого скрывался Рейлли. Судя по всему, полиция Синтры считала своей главной обязанностью защищать так называемую знать, обосновавшуюся в городе, даже от вышестоящих властей, а может быть, в первую очередь от них.
Синтра. 06:47
— Ты точно сможешь перерезать провод и не поджариться?
Вместо ответа снайпер взял кусок неизолированной проволоки, быстрым движением присоединил его к маленькой черной коробке, похожей на карманный магнитофон, и пояснил:
— Вот эта штука не позволит им заметить, что цепь нарушена. На пару часов точно хватит.
Они вырезали часть провода охранной системы и колючей проволоки и сидели теперь верхом на стене. От главного здания их скрывали кроны деревьев. Вырезанная колючка сразу полетела наземь с наружной стороны стены. Под ногами у них находились маленькие воротца, почти невидимые за пышными, вдобавок еще и цветущими виноградными лозами. Между ними размещался крюк с привязанной к нему веревкой — орудие, с помощью которого они забрались на стену. Охрана не слышала, как забросили этот крюк, потому что они отвлекли ее, кидая камешки на асфальтированную подъездную дорогу в другой части сада.
— А если он еще два часа не выйдет из дома? — осведомился напарник снайпера. — Как мы поступим? Подойдем к дверям, постучим и попросим пригласить его?
Снайпер собрался было ответить, но вместо этого поднял руку и указал на двух охранников у ворот. Быстро светало, и уже можно было разобрать черты их лиц. Только что они стояли и, явно скучая, отбывали свою давно надоевшую повинность, — и вдруг насторожились, принялись вглядываться в быстро светлеющие тени. Было очевидно, что это не просто так. Потом один из них поговорил с кем-то по телефону. Если у сидевших на стене и оставались какие-то сомнения, то они рассеялись, когда послышался лай собак.
Синтра. 06:48
Выбор у Лэнга был небогатый. Если повезет, он будет иметь две-три минуты до того, как собаки возьмут его след и либо выведут на беглеца преследователей, либо, что вероятнее, набросятся сами. Любые сомнения насчет того, стоит или не стоит убивать парней, охранявших ворота, оказались вытеснены мыслью о том, что его разорвут в клочья, если он не сделает этого. Нужно было уложить обоих одной очередью и не дать им возможности открыть ответный огонь. Он вновь переключил автомат на стрельбу очередями, глубоко вздохнул, навел мушку «АК» на грудь ближайшего к нему охранника, выдохнул и нажал на спуск.
Выстрелов не последовало.
Рейлли нащупал ручку перевода режима огня и похолодел от страха. Она стояла в правильном положении, оружие должно было извергнуть хоть все содержимое магазина. Подбирая автомат, выпавший у одного из убитых часовых, он не мог проверить магазин, а тот оказался пуст. От автомата не было никакого толку.
Хотя, возможно, он все же пригодится в качестве дубины. Перескакивая из тени в тень, Лэнг зигзагом побежал к воротам. Позади раздавались лай и рычание, будто за ним гнались все псы ада. Вернее, доберманы смерти.
Рейлли пригнулся, изготовился совершить финишный рывок футов на пятьдесят через открытую площадку, но вдруг услышал какое-то движение у себя за спиной. Он резко повернулся, увидел какой-то темный предмет, почувствовал сильный удар по голове, и перед глазами у него почернело.
Синтра. 06:49
Шесть автомобилей, взвизгивая тормозами, резко остановились перед десятифутовыми железными воротами.
Не успел инспектор Фицвильям выбраться с заднего сиденья машины, как двое полицейских уже принялись колотить прикладами оружия, похожего на американские винтовки «М-16», в железные створки. Он увидел, как Карлуш что-то прокричал сквозь решетку, приделанную рядом с воротами, и створки начали медленно раздвигаться.
Синтра. 07:00
Лэнг почти сразу же пришел в себя. Прежде всего он ощутил сильнейшую пульсирующую боль в затылке. Возможно, Рейлли чувствовал бы себя точно так же, если бы в черепе у него торчал мясной топорик. Потом он сообразил, что уже стоит на ногах, а двое мужчин, вооруженных винтовками, волокут его куда-то.
Поблизости перекликались возбужденные голоса. Лэнга тащили, явно намереваясь как можно быстрее обогнуть здание, похожее на средневековый замок. Звук автомобильных моторов заставил его извернуться. По той самой дороге, по которой он только что бежал в темноте, скользили пять или шесть длинных черных автомобилей. Возможно, Лэнг оказался свидетелем похорон с государственными почестями пред-водителя мафии, съезда сутенеров или же просто прикатила какая-то очень важная «шишка». Его голова так сильно болела, что было не до отгадок.
Потом Рейлли разглядел двух парней в хаки — то ли милиция, то ли полиция. В Европе иногда бывает трудно определить разницу. Но даже сквозь головную боль, затуманивавшую мысли, он изумился. Каким-то образом полицейские смогли найти его. Похоже, на сей раз подкрепление вовремя подоспело к Литтл-Бигхорн[120].
Однако надежда тут же угасла. Спасители не заметили Рейлли, и его вот-вот должны были утащить прочь. Один из похитителей ткнул дулом винтовки в голову Лэнга, раска-лывавшуюся от боли. Он ничего не сказал, но все было ясно без слов: издай хоть звук — и он окажется последним в твоей жизни. Мелькнувшая было радость сменилась отчаянием. Дом был таким большим, что там без труда можно будет спрятать Рейлли. Полиция ни за что не найдет его.
— Лэнг! Сюда!
Голос, донесшийся откуда-то со стороны стены, был знаком беглецу. Неужели еще и галлюцинации?
Пусть так, но и парням, пытавшимся уволочь его, судя по всему, померещилось то же самое. Они резко повернулись направо, нацелили автоматы куда-то прочь от Лэнга. Он сделал то единственное, что мог в таком положении: кинулся прочь.
Тамплиеры тут же крутанулись обратно и вновь навели на него оружие. Лэнг заметил два темных отверстия и понял, что сейчас сверкнут вспышки. По всей вероятности, они окажутся самым последним из того, что он видит на этой земле.
Но вместо этого сначала один, а потом и второй мужчина качнулись вперед, будто кто-то ударил их невидимым молотком. Одновременно по саду разнесся сухой треск винтовочных выстрелов, убивших их.
Он наклонился, намереваясь забрать у обоих оружие, но тот же голос приказал:
— Лэнг! Быстро сюда!
Прямо перед собой он увидел веревку, призывно свисавшую со стены. Позднее Рейлли придет к выводу, что обычный человек при определенных обстоятельствах может повторить, а то и улучшить любой мировой рекорд. Кинувшись к этой веревке, он определенно побил рекорд по бегу. Потом, перехватывая веревку руками, отталкиваясь ногами от стены, Лэнг взлетел наверх быстрее, чем это когда-либо удавалось Тарзану, и даже не почувствовал боли в поврежденном плече.
При этом он с мучительной ясностью понимал, что представляет собой идеальную мишень — темное тело на фоне белой стены, — и напряженно ожидал выстрелов, но вдруг вздохнул от облегчения. Пальбы не будет! Тамплиеры не посмеют стрелять, разве что решатся затеять войну против всей португальской полиции.
Пока он лез, внизу послышалось рычание. Пес стукнул его по ноге, но не сумел вцепиться зубами. Оставалось лишь надеяться, что собаки были не слишком сильны в прыжках.
Кто-то вцепился в веревку и дергал за нее, но Лэнг уже успел взобраться на стену.
Он не удивился, увидев Герт, которая замерла в положении для стрельбы с колена, прижав щеку к прикладу. Рейлли не только узнал ее голос, но и догадался, что это она, по меткости стрельбы.
А вот увидеть рядом с нею Джейкоба он никак не надеялся и потому произнес совсем не то, чего могли ожидать услышать его спасители:
— А ты не слишком стар для таких развлечений?
— Приятно, что ты никогда не забываешь сказать «спасибо», — отозвался израильтянин и спокойно перекинул веревку по другую сторону стены. — Но поблагодарить меня можно будет и позже, когда мы спустимся отсюда. — Он наморщил нос и полюбопытствовал: — А там, внизу, твои друзья?
У стены, лая, рыча, клацая зубами, подпрыгивали собаки. Целая свора.
Герт взяла винтовку с оптическим прицелом в одну руку, второй ухватилась за веревку и заявила:
— Если хотите, можете сидеть здесь и трепаться хоть весь день. Я ухожу.
Она спустила ноги со стены и соскользнула по веревке. Лэнг последовал за нею. На этот раз больное плечо дало о себе знать как нельзя внятнее. Хуже того, на усилие отозвались и мышцы промежности. Весь низ его живота, начиная от мошонки, снова обожгло как огнем.
Они стояли под деревьями возле стены. Джейкоб несколько раз дернул за веревку, и ему в конце концов удалось отцепить крюк. Тем временем Герт ловко разобрала винтовку и пристроила части в чемоданчик.
— Может быть, нам лучше будет поспешить? — спросил Лэнг. — Я, конечно, не призываю вас к хулиганским поступкам вроде беготни по газонам, но вам не кажется, что стоило бы убраться отсюда ко всем чертям?
Они переглянулись, потом Джейкоб пожал плечами и сказал:
— Пожалуй, можно поступить и так, но я не вижу в этом особого смысла. Думаю, что твои гостеприимные хозяева будут некоторое время сильно заняты общением с ребятами из полиции и инспектором Фицвильямом. Я не знаю португальских законов, но думаю, что им придется нанять кого-нибудь, кто смог бы объяснить, откуда здесь столько незарегистрированного оружия.
Американец Лэнг забыл, что в Европе весьма непросто владеть на законных основаниях каким-либо огнестрельным оружием, кроме охотничьего и спортивного.
— Кто такой Фицвильям? — спросил он.
Пока они шли по ухоженному лужку, Герт и Джейкоб по очереди объяснили, каким образом им удалось последовать за Лэнгом в Лангедок, а затем в Синтру. Никогда в жизни с Рейлли не бывало такого, чтобы он не знал, в какой стране очутился. Новый опыт не доставил ему удовольствия.
За газоном возвышалась еще одна стена, на сей раз без колючей проволоки. Они перебрались через нее, преодолели территорию соседнего с тамплиерами поместья и оказались на расстоянии четверти мили от опасного замка.
К тому времени, когда все трое добрались до «Фиата», припаркованного ниже под холмом, сирены, казалось, завывали повсюду. Мимо промчались, сверкая мигалками, два полицейских автомобиля.
Рим. Четыре дня спустя
Они ехали сложным путем, останавливаясь лишь для того, чтобы заправить машину и купить еды, пока не добрались до Рима. Там Герт имела в своем распоряжении маленькую конспиративную квартиру в верхнем этаже здания на виа Кампанья. Из окна крошечной гостиной была видна древняя городская стена, за которой зеленел крупнейший из общественных парков Рима, именуемый Вилла Боргезе.
Джейкоб устроился на диване, а Герт и Лэнг разделили единственную спальню. К счастью, пытка электротоком не повлекла за собой сколько-нибудь долговременных последствий.
Проснувшись на третий день, Лэнг сразу понял, что это воскресенье. Мало того, что на оживленной обычно улице было тихо, но сюда, наверх, из парка доносились возбужденные крики и смех детей и треньканье звонков велосипедистов, катавшихся по дорожкам.
Все трое сумели отлично приноровиться друг к другу и сразу же стали готовить отличные завтраки на крошечной, под стать камбузу на каком-нибудь маленьком суденышке, кухоньке. Может быть, щадя своих спутников, желудки которых с утра без особого восторга воспринимали запах рыбы, или просто потому, что в магазинах поблизости не оказалось его любимой копченой сельди, Джейкоб поджарил колбаски. Пряные сальсичча оказались очень вкусными.
Когда Лэнг с наслаждением взялся за вторую чашку эспрессо, Джейкоб разжег трубу, а Герт закурила сигарету.
— Иисусе! — воскликнул Рейлли, тщетно отмахиваясь от дыма. — Разве стоило меня спасать для того, чтобы сразу же уморить раком легких?
— Это значит, что мы не сможем остаться здесь навсегда, — ответил Джейкоб. — Кстати, какие у тебя планы на будущее?
Лэнг сразу забыл про дым и сказал полным холодной ярости голосом:
— Я вытащу этих подонков на свет, раскрою их тайну всему миру. Когда она будет предана гласности, они не смогут больше вымогать за нее деньги. Им настанет конец.
Джейкоб захрипел трубкой, заметил, что она погасла, и принялся ковырять золу обгорелой спичкой.
— И обречешь себя всю жизнь, которая окажется весьма непродолжительной, оглядываться через плечо? Как только тайна выйдет наружу, письмо не будет служить тебе защитой.
— Эти сукины дети лишили жизни мою сестру и племянника. Потом они повесили на меня два убийства, к которым я ни сном ни духом не причастен. Ты предлагаешь расцеловаться с ним и простить? — язвительно поинтересовался Лэнг.
Герт хотела было что-то сказать, но Джейкоб заговорил первым, прикуривая от очередной спички и выпуская облака дыма вперемежку со словами:
— Я советовал бы тебе придумать какую-то другую форму мести, но не раскрывать тайны. Если не ради самого себя, то в интересах сотен миллионов христиан. Ты же знаешь, я еврей и никогда не испытывал особой симпатии к Церкви, но христианство — важнейшая из тех сил, что поддерживают стабильность в мире. Ты уничтожишь его, и…
Герт так внимательно слушала, что не заметила, как столбик пепла на ее сигарете вырос, отломился и упал на вытоптанный коврик.
— Уничтожить христианство? Что за?..
— Именно об этом он и говорит. — Джейкоб ткнул в сторону Рейлли мундштуком трубки. — Расскажи ей сам.
— Да, рассказывай.
Лэнг вздохнул.
— Джейкоб прочитал дневник тамплиера и сделал те же самые выводы, что и я. А оба мы ошибаться не можем. Монах, написавший его, был хорошо знаком с гностической ересью…
— С чем? — спросила Герт.
Ее сигарета догорела до фильтра. Она вздрогнула, когда тлеющий уголек обжег ей пальцы, и поспешила погасить ее в треснутой пепельнице.
— Гностики — одна из ранних христианских сект. Они считали, что Христос был смертен, создан Богом, но не являлся Им. Поэтому после того как Он испытал крестные муки, в Небеса поднялся лишь Его дух, а не тело. В триста двадцать пятом году, как раз в то время, когда римский император Константин сделал христианство официальной религией империи, многие епископы собрались в Никее, чтобы решить некоторые насущные вопросы. Прежде всего им нужно было сделать каноническими некоторые из многочисленных описаний жизни Христа. Они выбрали четыре: от Матфея, Марка, Луки и Иоанна. Возможно, одной из причин, по которым они предпочли эти тексты всем остальным, было то, что во всех четырех сообщалось о том, что Христос воскрес полностью, то есть и духом, и телом. Отсюда следовал постулат Его бессмертия — основное положение христианства, а заодно и осуществление еврейского пророчества о мессии. После этого гностиков и представителей всех остальных учений, не разделявших официальную точку зрения, стали преследовать и уничтожать как еретиков. Тамплиерам удалось обнаружить доказательства правоты гностиков. Тело Иисуса не вознеслось на Небеса или куда-нибудь еще. Все было не так. Его брат и жена бежали из Палестины и взяли тело с собой.
— Оно и содержалось в том коробе, о котором Пьетро вычитал у гностиков, — добавил Джейкоб.
— В том или ином виде, — уточнил Лэнг. — В то время иудейские обычаи требовали, чтобы труп оставляли разлагаться по меньшей мере на год. После этого кости убирали в оссуарий, небольшую каменную урну, и погребали уже навсегда. Мы никогда не узнаем, доставили в Лангедок все тело или оно покоилось где-то, пока от него не остались одни кости, которые потом принесли сюда.
— Но почему нельзя было оставить тело там, где оно находилось, куда Иисуса принесли после того, как сняли с креста? — спросила Герт.
— Трудно сказать наверняка, — пожал плечами Лэнг, — но предположить можно все, что угодно. Во-первых, дело в том, что во всех древнееврейских пророчествах о мессии говорилось о воскрешении из мертвых в телесном облике. Наличие трупа сразу опровергало бы и мессианский статус Христа, и особое положение Его учеников. Во-вторых, лишались преимуществ и последователи Его учения, которые могли сами забрать тело из пещеры, если этого не сделали родственники. В-третьих, Христа казнили как уголовного преступника. Отдельные усыпальницы делались лишь для богатых. Так что через какое-то время тело должны были выкинуть в общую могилу или в крайнем случае переложить в какой-то маленький склеп.
— Значит, кости или все тело перевезли на юго-запад Франции? — допытывалась Герт, разминая следующую сигарету.
Лэнг кивнул и продолжил:
— Тамплиеры выяснили, где именно находится захоронение. Нетрудно представить себе, какой удар перенесла бы Церковь, если бы о находке останков Христа стало широко известно. У тамплиеров родилась отличная идея. Они принялись шантажировать папу римского и всю Церковь.
Герт прикурила, выдохнула облачко дыма, вновь взглянула на Лэнга и заметила:
— Но ведь все это происходило в Средние века. У пап римских в то время было достаточно власти для того, чтобы уничтожить тело, перенести куда-нибудь, где его никто не нашел бы, или попросту уничтожить тамплиеров.
Лэнг ненадолго задумался, потом сказал:
— Опять же, это лишь мои предположения, но я сомневаюсь в том, что папы римские были настолько могущественны. Чтобы воевать, им каждый раз требовалось собирать наемников. А у тамплиеров уже было то, что можно назвать регулярной армией, а подступы к могиле охранял замок Бланшфор. Любая попытка каких-либо силовых действий могла спровоцировать тамплиеров на раскрытие тайны. Еще я думаю, что ни один папа римский не желал оказаться причастным к осквернению могилы Христа, пусть даже ее существование вовсе отрицалось.
Джейкоб и Герт долго сидели молча. Без сомнения, оба старались отыскать в теории Лэнга уязвимые места.
Первым заговорил Аннулевиц:
— Допустим, ты прав. Но почему тогда тамплиеры просто не переместили оссуарий в другое место, где он мог бы и дальше храниться в безопасности?
Над этим вопросом Лэнг уже думал и был уверен, что нашел ответ на него.
— Могилу нельзя было отыскать без ориентиров. Кроме того, у них имелась какая-то документация, подтверждавшая факт захоронения Христа именно здесь. Если бы они переместили урну, доказать подлинность могилы было бы очень трудно.
— Ты имеешь в виду что-то вроде никому не известной картины, хранящейся на чьем-то чердаке, которая взялась неведомо откуда, но на ней имеется закорючка, похожая на подпись Рембрандта? — полюбопытствовал Джейкоб, с видимым сожалением похлюпывая вновь погасшей трубкой. — Можно проверить соответствие красок, холста, но какое-то сомнение в подлинности все равно останется.
— Сомнение, существования которого тамплиеры никак не могли допустить, — добавил Лэнг.
Герт налила себе кофе и вопросительно взглянула на Джейкоба.
— Нет, спасибо, — ответил он. — В таком кофе и ложка растает. Так что не советую тебе его размешивать.
— Но ведь это эспрессо, — ответила Герт. — Он и должен быть крепким.
Джейкоб на всякий случай отодвинул свою чашку в сторону.
— Пусть это самый настоящий эспрессо, но мои нервы не выдержат столько кофеина. — Он повернулся к Лэнгу. — Но ты так и не сказал, что собираешься делать дальше.
Он был прав. Рейлли получил бы огромное удовольствие, открыв миру тайну тамплиеров, но тогда его поступок полностью разрушил бы жизнь громадной части населения этого самого мира. Он подумал о Френсисе — о том, что такое открытие уничтожит его веру, как некогда произошло с Пьетро. Лэнг хорошо помнил, как много эта миролюбивая религия дала Джанет. Кто он такой, чтобы собственноручно, единолично ниспровергнуть две тысячи лет добрых дел? Ладно, допустим, главным образом добрых, за исключением Крестовых походов, инквизиции и еще нескольких неудачных от-клонений от курса.
Лэнг принял решение и сказал:
— Герт, я очень удивлюсь, если окажется, что «Пегас» не ищет меня. Не думаю, что в наших интересах позволить им узнать, где мы находимся, тем более о том, что вы с Джейкобом помогли мне смыться из Синтры. Здешние магазины работают по воскресеньям?
Герт вопросительно взглянула на него и ответила:
— Большая часть.
— Ты могла бы раздобыть мне компьютер? Ноутбук, что угодно, лишь бы там был модем.
Она вдруг нахмурилась.
— Полагаю, покупать его придется по моей кредитной карточке. Как и твой билет на самолет.
Конечно, это ее вовсе не расстраивало и не сердило. Просто она хотела, чтобы он помнил об этом.
— Ладно-ладно, — ответил Лэнг. — Ты же знаешь, что я все отдам.
— Каким образом?
Он не понял, что она имела в виду, и спросил:
— Что значит «каким образом»?
— Я очень хотела бы посмотреть Атланту, побывать в Таре и прочих местах, описанных в той замечательной книге.
В первый момент Лэнг растерялся, потом сообразил.
— Ты имеешь в виду «Унесенные ветром»!.. Я и не знал, что ее еще читают. Ведь там все настолько неполиткорректно… Тем более что плантации Тара на самом деле никогда не существовало.
— Я никогда не бывала ни в Атланте, ни вообще на юге Америки.
— В это время года там очень жарко, а город считается вторым в стране по загрязненности воздуха.
— Я же не собираюсь разбивать палатку на центральной площади. Уверена, что там можно найти приличное жилье с кондиционером.
— И третьим — по уличным пробкам.
— Я вовсе не хочу кататься там на автомобиле.
— Звучит многообещающе, — усмехнулся Джейкоб.
— Все равно я очень хочу побывать там, — настаивала Герт. — Но, по-моему, ты просто не хочешь пригласить меня.
Но ведь он и на самом деле не хотел. Если бы она приехала туда, это было бы прекрасно, но мысль о том, чтобы дольше чем на одну ночь пустить в свою крохотную квартиру женщину, пугала его. Лэнг зримо представил себе множество флаконов с косметикой на раковине в ванной, кружевное белье в ящиках комода и колготки, висящие поверх занавески душевой кабины. Он уже несколько раз впутывался в неприятности с женщинами, которые навещали его и не слишком хотели уйти. С другой стороны, Рейлли ведь был обязан Герт жизнью. Она уже не раз помогала ему и собиралась делать это и дальше. Он не был неблагодарным. Тем более сейчас, когда дело касалось потрясающе привлекательной женщины, а выполнение обещания откладывалось на неопределенное время.
— Заметано! — сказал Лэнг. — Так как насчет компьютера?
— Я могу позаимствовать в управлении, — предложила Герт.
— Нет, мне нужен новый, такой, у которого никогда не было IP-адреса, кроме моего. — Он повернулся к Джейкобу. — Мне понадобится электронный адрес «Пегаса». Эта корпорация зарегистрирована, пусть и на Нормандских островах. Значит, у них должен быть и адрес, и, возможно, сайт для законных видов деятельности.
Рим. Два часа спустя
Электронный адрес Pegasusltd@gb.com Джейкоб нашел без труда. Работники магазина электроники охотно помогли настроить новый компьютер, установить на него указанные Рейлли адрес электронной почты и пароль. Теперь Лэнг мог пользоваться своими обычными интернет-сервисами.
Сидя за столом в кухне, Лэнг медленно набирал сообщение. Герт и Джейкоб глядели через его плечо, как на экране появляется текст, который они составляли втроем.
«Хочу встретиться с вами, чтобы обсудить проблемы, интересующие обе стороны. Отвечайте, пока означенные проблемы не получили огласку.
Рейлли».
Коротко и ясно.
Прошел час. Лэнг никак не мог сосредоточиться и уже в десятый раз, если не больше, перечитывал одну и ту же страницу «Интернешнл геральд трибьюн». Джейкоб дремал перед окном, а Герт в комнате слушала по радио какую-то передачу на немецком языке. Она сказала, что это футбольный репортаж. Судя по отдельным выкрикам, доносившимся до Лэнга, это вполне могло быть попурри из лучших речей Адольфа. Реакция аудитории оказалась соответствующей.
«Геральд трибьюн» была единственной газетой, где до сих пор публиковали комиксы о Кельвине и Хоббсе[121]. Но сегодня приключения друзей не веселили Лэнга. Он был слишком занят мыслями о том, возможно ли определить телефонный номер, с которого было отправлено электронное послание.
Как только истек час, из динамиков компьютера раздался удар гонга, и на экране появилась надпись. Изображение запечатанного конверта — «Вам пришла почта» — избавляло от необходимости знать итальянский язык.
«Время, место, условия».
Вот и все, что содержалось в письме — тоже коротко и ясно. Судя по всему, босс «Пегаса», составляя послание, не консультировался со своим юридическим отделом.
Ожидая, что письмо окажется именно таким, Лэнг заранее спросил Герт и Джейкоба, какое участие они смогут принять в предстоящих событиях.
«Церковь Святого Климента, виа Сан-Джованни в Латерано. Рим. Триклиний Митры. 15:30, ближайший вторник. Один человек».
Назначить встречу через сорок восемь часов придумала Герт. За это время Лэнг мог попасть в Рим из любой точки мира, где бы он ни находился, когда посылал свое электронное письмо. Место выбрал Джейкоб. Церковь Святого Климента была типичным римским зданием, в котором сочетались несколько периодов истории. На уровне улицы, находившейся у подножия Эсквилинского холма, вернее, чуть ниже его, располагался простой фасад церкви, выстроенный в XVII веке. Сам же этот храм стоял там с XII века. Под алтарем, украшенным каменной резьбой и мозаиками, изображающими сцену утопления святого Климента, находились развалины христианской базилики IV века. Еще глубже располагались руины святилища Митры, бога мужской воспроизводительной силы. Его культ пришел в империю в I веке нашей эры из Персии и получил большую популярность среди римских солдат.
Лэнг сразу вспомнил, что ирландские монахи-доминиканцы ведут раскопки этого участка аж с XVII века. Но, насколько известно, погреба с виски они так и не нашли.
У этого места было несколько преимуществ, позволявших устраивать встречу с заведомым врагом именно там. Прежде всего, оно было почти неизвестно туристам. Во-вторых, помещения храма Митры соединялись между собой узкими проходами, в которые никак не могли бы протиснуться одновременно два человека. И наконец, церковь располагалась у основания крутого холма, откуда Джейкоб мог скрытно наблюдать за обстановкой и сообщить Лэнгу по телефону, если бы у него возникло впечатление, что следует опасаться засады. Герт с винтовкой легко могла перекрыть единственный вход.
Рим, Латерано. Следующий вторник, 15:30
По будним дням церкви в Риме закрываются в половине первого дня и открываются вновь через три с половиной часа. Джейкоб и Герт уже с десяти утра находились в двухэтажном складе обувного магазина на противоположной стороне виа Сан-Джованни. Как это обычно бывает у итальянцев, хозяин магазина принял пачку купюр и без лишних вопросов позволил пользоваться своим помещением. Как-никак, ненавистный налоговый инспектор никогда не узнает об этих деньгах и не наложит на них лапу.
С необычной для Рима точностью монах, облаченный в коричневую рясу, открыл двери ровно в три тридцать. Чувствуя, как под поясом врезается в тело бескурковый револьвер тридцать восьмого калибра, Лэнг следом за святым братом вошел внутрь, миновал хоры, украшенные изящной резьбой, и повернул налево.
Затем монах исчез, и Лэнг остался один. Подойдя к алтарю, он всмотрелся в мозаики апсиды, на которых с изумительной четкостью и детальностью были изображены живот-ные и листья растений. Справа находилась открытая дверь, а за нею лестница.
Темноту, в которую спускался Лэнг, кое-как рассеивали слабенькие лампы, висевшие под низким потолком футах в двадцати одна от другой. Где-то внизу журчала вода, напоминая о том, что Рим стоит на водоносных слоях, столь богатых, что чуть ли не из всех городских фонтанов — а их не одна сотня — можно пить. Квадратный в сечении коридор, по которому могли пройти бок о бок два человека, был высечен в камне, отливавшем красным в тусклом свете. Фрески на стенах почти целиком погибли от времени, сырости и небрежения. С сохранившихся кое-где крохотных участков смотрели печальные лица.
О том, где находилось христианское святилище IV века, неосведомленный человек мог узнать лишь по тому, что потолок там был чуть выше, чем в соседних помещениях. Лэнг остановился на мгновение и прислушался к плеску бегущей воды.
«Тот, кто может сказать, что тишина беззвучна, никогда не бывал в полутемных древних катакомбах, не прислушивался к шагам возможного убийцы», — думал он.
Винтовая металлическая лестница вела на следующий уровень, расположенный футов на пятьдесят ниже современных улиц. То, что осталось от храма Митры, было освещено еще хуже, чем лабиринт на среднем этаже. Узкие проходы разделяли полуобвалившиеся стены, редко где достававшие Лэнгу до пояса. На каждом повороте в низкий сводчатый потолок упирались железные стойки. Рейлли никак не мог решить, то ли это леса реставраторов, то ли опоры, удерживавшие над его головой древние кирпичи. Людям, страдающим клаустрофобией, здесь было нечего делать.
В наружных стенах время от времени попадались решетки. Через них можно было разглядеть черную, словно нефть, воду, с гневным рокотом вырывавшуюся из заточения. На каждом повороте попадались груды кирпичей и обтесанного камня, свидетельствовавшие о том, что здесь работают археологи, но за все время Лэнг не встретил ни единой живой души. Мысль о том, что он действительно один здесь, под этими двухтысячелетними сводами, делала холодную сырость, существовавшую не только в его воображении, еще ощутимее.
В конце концов узкий проход привел Рейлли в центральный зал, со всех сторон окаймленный скамьей, высеченной в каменных стенах. В центре возвышался куб из белого мрамора, на котором со всех сторон имелись горельефные изображения Митры, убивающего быка. Тени от немногочисленных тусклых лампочек делали рельеф еще выразительнее.
Это и был триклиний, место ритуальных пиров. Лэнг посмотрел на часы. Ему пришлось прищуриться, чтобы разглядеть светящиеся цифры. Три тридцать семь. Рядом не было никого и ничего, не считая неистово шумящей воды да духов давно умерших римлян, пировавших здесь две тысячи лет назад.
Воздух был абсолютно неподвижен, ничто не могло раскачивать лампочки, висевшие вереницей, но все же темнота, казалось, выползала из углов и рисовала на стенах страшные силуэты фантастических чудовищ. Барабан револьвера, упиравшийся в поясницу, уже не воспринимался как досадное неудобство, а всерьез поднимал дух.
Рейлли уже собрался еще раз посмотреть на часы, как к шуму воды примешался другой звук. Он встал и повернулся, чтобы точнее определить направление. Звук между тем делался громче, и скоро Лэнг уже явственно распознавал шаги по каменному полу.
Держа револьвер в руке, он бесшумно перешел на противоположную сторону помещения, чтобы алтарь отделял его от того человека, который сейчас приближался. Было жаль, что Герт не успела найти ему по-настоящему серьезное оружие, крупнокалиберный пистолет с полной обоймой, а не эту барабанную игрушку на шесть патронов. Зато у него было такое важное преимущество, как неожиданность. По крайней мере, он так считал.
В темноте нельзя было различить черт лица, но Лэнг сразу узнал отливающие серебром волосы тамплиера, остановившегося у входа.
— Мистер Рейлли, прятаться вовсе незачем. Если бы я желал вам дурного, то вы не спустились бы и с первого этажа.
Стиснув рукоять револьвера обеими руками, Лэнг навел короткий ствол на грудь пришельца. Промазать с такого расстояния было бы невозможно.
— Допустим, я страдаю паранойей. Ведь это не вам жарили яйца электротоком. Теперь расставьте руки в стороны, чтобы я их видел, пройдите вперед и положите ладони на алтарь.
Тамплиер повиновался. Лэнг быстро, но тщательно обыскал его. Оружия не оказалось.
— Теперь вы убедились, что я не представляю для вас опасности, и, надеюсь, скажете мне, зачем захотели встретиться с нами, — заявил тамплиер.
Лэнг подошел к скамейке, сел так, чтобы Седой находился между ним и входом, потом предупредил:
— Если кто-нибудь появится в этом проходе, считайте себя историей.
— Повторяю, мистер Рейлли, если бы мы желали вашей смерти, вы не были бы сейчас здесь. — Пожилой человек тяжело вздохнул. — Так что, может быть, обойдемся без угроз и перейдем к тем делам, о которых вы намеревались поговорить? Как я понимаю, вы чего-то хотите от нас, иначе не вступили бы с нами в контакт.
Глядя Лэнгу в глаза, он очень медленно, пожалуй, даже театрально, запустил руку в карман пиджака, достал серебряный портсигар и вынул сигарету. Тамплиер не смотрел на Рейлли лишь тогда, когда прикуривал.
— Все верно, — ответил Лэнг. — Вы более семи веков шантажировали Церковь. Теперь пришла ваша очередь немного заплатить за молчание.
Тамплиер не выказал никакого удивления. Впрочем, именно этого Лэнг ожидал от него.
— Сколько?
Рейлли много думал об этом. Сумма должна быть достаточно большой, чтобы послужить наказанием, но не такой, чтобы они согласились рискнуть оставить письмо неизвестно где и все же убить его. Лэнг был готов торговаться. Этому искусству он хорошо научился благодаря бесчисленным переговорам с представителями прокуратуры о снижении наказания своим клиентам. Но столь серьезной задачи у него никогда еще не было. Пожалуй, нынешние переговоры можно было бы сравнить с попыткой переквалифицировать обвинение в гомосексуализме на создание аварийной ситуации без тяжелых последствий при управлении автомобилем.
— Пятьсот миллионов в год на счет фонда Джанет и Джеффри Холт.
Тамплиер вскинул седые брови, то ли искренне удивившись, то ли очень хорошо изображая это, и заметил:
— Сомневаюсь, что когда-нибудь слышал о таком фонде.
Лэнг чихнул. Камень, на котором он сидел, был все же слишком холодным. Рейлли встал, не сводя глаз со входа, и пояснил:
— Он еще не существует. Джанет Холт была моей сестрой. Ваши люди сожгли ее вместе с сыном, когда бросили зажигательные бомбы в парижский дом.
Тамплиер медленно кивнул и начал:
— Вы будете перекачивать через этот фонд деньги…
— Нет! Он будет самым настоящим.
Об этом Лэнг тоже очень много размышлял после того, как Джейкоб убедил его, что от обнародования тайны тамплиеров будет гораздо больше вреда, чем пользы. Сначала он подумал о том, чтобы стребовать с них деньги, накупить себе вилл, яхт и реактивных самолетов. Но грубая и жестокая правда состояла в том, что перспектива ежегодно проводить отпуск в одном и том же месте, пусть даже в нескольких, была ничуть не привлекательнее, чем морская болезнь. Страх Рейлли перед полетами всегда увеличивался обратно пропорционально размеру самолета. Любимой маркой автомобиля у него был «Порше», жил он как раз там, где хотел, а доход Лэнга и без того уже сделался до неприличия большим, причем зарабатывал он своим любимым делом — разбираясь в запутанных юридических казусах. В его жизни не хватало только Дон, но вернуть ее не могли даже тамплиеры.
Кроме того, такое количество денег невозможно укрыть. Даже человек без всякого воображения способен представить себе толпы поверенных, выстраивающихся в очередь, чтобы завалить его предложениями всяких таймшеров, сомнительных ценных бумаг, приглашениями принять участие в еще более подозрительной благотворительной деятельности и прочими причиндалами телемаркетинга. Он также явственно видел, как налоговая служба пускает слюни, предвкушая, что вот-вот ухватит хороший куш, чтобы заткнуть одну из бесчисленных дыр вечно кровоточащего правительственного бюджета. Создание благотворительной организации позволит Лэнгу увековечить память о Джанет и Джеффе и тратить любые деньги так, как их захотели бы, по его мнению, израсходовать они. К примеру, на облегчение жизни таких, как Джефф, детей в нищих странах.
— Вы, гляжу, настоящий филантроп, — холодно усмехнулся Седой. — Прямо как ваш земляк из Атланты Тед Тернер[122].
— Лучше. Я не женат на Джейн Фонде.
Лэнг, конечно, заметил, что его собеседник не стал возмущаться величиной названной суммы. Это значило, что он был готов заплатить и больше. Но менять что-то было уже поздно, и Рейлли заговорил о другом:
— Еще одно…
— Как же без этого, — с нескрываемым сарказмом отозвался тамплиер.
— Вы устроили так, что меня обвиняют в двух убийствах: одном в Атланте и втором в Лондоне. Я хочу, чтобы лондонская «Таймс» и «Атланта джорнал» опубликовали сообщения о том, что эти убийства раскрыты и преступники арестованы.
Седой посмотрел по сторонам, ища, куда бы бросить сигарету, ничего подходящего не нашел и растоптал ее на полу.
— Это будет не так-то просто.
— Я и не думаю, что это легко. Но у вас полно людей, готовых прыгнуть с небоскреба. Не сомневаюсь, вы сможете найти и того, кто согласился бы взять эти преступления на себя.
Тамплиер коротко кивнул, подтверждая, что это требование Лэнга тоже будет выполнено, потом спросил:
— После этого мы наконец-то узнаем, у кого находится письмо?
Рейлли покачал головой:
— Может быть, я и родился ночью, но с тех нор прошло уже немало лет. Где находится письмо, не будет знать никто, кроме меня. Мне еще есть ради чего жить. К тому же вы сами должны понимать, что я не предам гласности вашу тайну — ведь тогда мой фонд лишится своей финансовой основы.
— Мистер Рейлли, все мы смертны. Что будет после вашей кончины?
— Если фонд переживет меня, то и ваша тайна сохранится. Вам придется пойти на этот риск, а я не намерен ставить под удар источник финансирования благотворительной деятельности.
Тамплиер несколько секунд смотрел на Лэнга, как будто взвешивал что-то про себя, потом произнес:
— Мистер Рейлли, думаю, что за пол миллиарда долларов в год я имею право узнать, как именно вы отыскали усыпальницу. Кое-что нам известно. Но подробности… Мне ужасно не хочется платить еще кому-то, если…
— Что ж, вполне естественное желание, — ответил Лэнг. — Вы знаете о существовании дневника тамплиера. Там сказано, что это за тайна, помянут и юго-запад Франции. С помощью картины, вернее, того, что на ней изображено, я в конце концов разгадал подробности. Надпись была бессмысленной. ETINARCADIAEGOSUM. Слишком много лишнего. Я предположил, что это могла быть анаграмма, текст, зашифрованный перестановкой букв, и сам начал так и этак менять их местами. — Вынув из кармана карту Рима, Лэнг принялся писать на полях. — Я рассуждал так:
Et in Arcadia Ego (Sum).
Arcam Dei Iesu Tango.
Arcam, могила — в косвенном падеже.
Dei, Бог, Господь — в дательном падеже.
Iesu, Иисус — в притяжательном падеже.
Tango — я трогаю.
«Я трогаю могилу Господа Иисуса» — вот что у меня получилось. Пока существует картина Пуссена, вполне вероятно, что кто-нибудь разгадает эту надпись точно так же, как это удалось мне.
— После того как вы… э-э… отыскали нашу тайну, все копии картины были уничтожены. Оригинал находится в Лувре, но надпись там другая.
— Ладно, раз уж у нас тут вечер вопросов и ответов, я тоже спрошу вас кое о чем, — сказал Лэнг. — Как вы, тамплиеры, вообще узнали об этой могиле?
— Что ж… — Седой взял другую сигарету. — Когда мы владели Иерусалимом, один из наших братьев обнаружил документы на древнем варианте иврита. Сейчас этот язык называют арамейским. Они были написаны на пергаменте и очень походили на знаменитые свитки Мертвого моря[123]. Среди них оказалось ходатайство, в котором Иосиф Аримафейский и Мария Магдалина просили Пилата отпустить их в другую часть Римской империи и позволить взять с собой труп Иисуса, чтобы заново похоронить его там. Поперек прошения было по-латыни написано, что это им позволяется. Наши братья уже в те древние времена выяснили, что за места и реки упоминались в том документе, и отыскали склеп. Церкви же было бы весьма непросто это сделать, поскольку, по ее утверждениям, материальное тело Христа поднялось в Небеса. Ватикан счел разумным платить нам, чтобы мы и дальше сохраняли эту тайну.
— Но почему же Святой престол не решился просто уничтожить могилу и ее содержимое? — Лэнг был уверен, что правильно объяснил Герт, почему все происходило именно так, а не иначе, но решил все же узнать причину наверняка.
Его собеседник посмотрел на свою сигарету. Она была тоньше и длиннее любых других, которые доводилось видеть Лэнгу. Он готов был держать пари, что такие сигареты делались на заказ.
Тамплиер сделал длинную затяжку, выдохнул дым и лишь после этого ответил:
— Совершить непростительное кощунство, осквернив могилу Христа? Папы римские скорее решились бы выкопать мощи святого Петра и бросить их в Тибр. То, что гностики оказались правы и тело нашего Спасителя не вознеслось, само по себе было ужасно. Кроме того, папа римский видел лишь часть найденных нами документов. О том, куда направились Иосиф и Мария, не знал никто, кроме нас.
Никогда еще Лэнгу не приходилось вести такую невероятную беседу. Он сидел в руинах древнего храма с человеком, который был, пусть и косвенно, виновен в гибели всех родных Лэнга. Они разговаривали как двое бейсбольных болельщиков, обсуждавших технику подачи любимых игроков. Впервые в жизни Лэнгу хотелось убить человека — именно этого, — но он твердо знал, что не поступит так.
— Но как же могло получиться, что вы оставили столько указателей, ведущих к этому тайному месту? Для чего предназначалась картина Пуссена, вы мне объяснили, а как же придорожный крест и статуя, точно указывающие на пещеру?
— Это довольно новое дополнение, но им, до самого последнего времени, могли воспользоваться только тамплиеры, те, кто знал, что нужно искать. Надо будет удалить один указатель или даже оба.
Седой тамплиер поерзал на сиденье и положил руки на колени. Он, похоже, ожидал новых вопросов. Сукин сын явно наслаждался происходившим, с удовольствием хвастался могуществом и предусмотрительностью своего ордена. Лэнгу не просто хотелось убить его. Он так и представлял себе, как сделает это сейчас, собственными руками сожмет глотку подонка, и высокомерно-наглое выражение уйдет с этой рожи вместе с жизнью.
Рациональная часть сознания Лэнга говорила, что лучше будет остановиться, ограничиться тем, что ему уже известно, но он не послушался ее.
— У вас, наверное, немаленькая организация, раз вам удалось проследить путь картины из Лондона в Париж, а оттуда в Атланту.
Собеседник Лэнга выдохнул струйку дыма, окрашенную тусклым светом ламп в красноватый оттенок. Казалось, будто он дышит кровью. Стивена Кинга такой эффект наверняка впечатлил бы.
— Не такая уж большая, но очень результативно действующая. Нельзя на протяжении семи веков сохранять в тайне существование организации, не добившейся наивысшей эффективности.
Эти люди — по крайней мере, этот человек — не были обременены христианской заповедью смирения. Пьетро заметил это еще семьсот лет назад.
— Вроде мафии, — отозвался Лэнг.
Тамплиер презрительно скривил губы и фыркнул. Иронию Лэнга он не заметил или сделал соответствующий вид.
— Да что вы, мистер Рейлли. Разве можно считать мафию тайной организацией? Во всяком случае, не последние сорок лет. К тому же большинство ее членов сидит в тюрьме или находится в одном шаге от этого. Нет, мистер Рейлли, мы куда лучше. Наши братья имеются во всех западных странах и занимают там видное положение в обществе. На сегодня двое из нас возглавляют государства, многие имеют почти столь же высокое положение в политике. Образование, торговля, наука… Назовите любую сферу деятельности — мы не только представлены в ней, но и находимся на наивысших ступенях. У нас хватит денег, чтобы скупить половину стран мира, не говоря уже о какой-нибудь «Дженерал моторе» или другой глобальной корпорации. Тем более о политических деятелях. Мы целиком и полностью направляем внешнюю политику западного мира. Мы организуем конфликты, начинаем войны, когда они выгодны нам, и устанавливаем мир, когда войны невыгодны.
Еще того не легче… Так мог бы говорить безумец, человек, одержимый манией величия, разросшейся, словно на стероидах. Но если он в здравом уме, значит, дело совсем плохо. Если хотя бы половина из того, что он говорил, соответствовала действительности, то любого фанатика теории заговора можно было считать розовым оптимистом.
Лэнг даже забыл на некоторое время о промозглой сырости. Но сейчас ему пришлось потянуться, чтобы размять суставы, занывшие от холода.
— Как только сообщения появятся в газетах, я пошлю по электронной почте инструкции о том, куда переводить деньги. Кстати, если вы думаете обойтись фальшивой публикацией, то лучше забудьте об этом. Как только меня арестуют, орден тамплиеров получит такую известность, о какой и мечтать не мог за все тысячелетие своего существования.
Мужчина с серебряными волосами тоже поднялся и растоптал следующий окурок носком очень дорогого итальянского полуботинка.
— Может быть, лучше будет, если я пришлю вам газеты?
— Не беспокойтесь, я сам прочту их. Предупреждаю, если за ближайший месяц эти сообщения не появятся, я буду считать наш договор расторгнутым.
Тамплиер покачал головой, прищелкнул языком и заявил:
— Должен заметить, что вы совсем не оставляете нам свободы маневра. Как говорят у вас в Америке, натягиваете на нас тесные штаны.
— Мы еще говорим: «Что посеешь, то и пожнешь». Разве не ваши люди убили мою сестру, племянника и еще чертову прорву народа?
— Мистер Рейлли, это всего лишь бизнес. Быть или не быть. Ничего личного. — Он улыбнулся, как будто речь шла о каком-то совершенно незначительном проступке.
Этот сукин сын именно так и воспринимал все случившееся. От прилива безрассудной, животной ненависти Лэнга обдало жаром. Он вновь забыл о холоде и сырости подземелья, но удержался от искушения свернуть шею негодяю. Рейлли вовремя вспомнил, что если сделает это, то так и останется гонимым беглецом, а орден тамплиеров будет процветать дальше.
— Ладно, приятно было познакомиться. — Лэнг повернулся и шагнул к выходу.
— Да, от разговора с вами я испытал истинное удовольствие, — ответил тамплиер.
Лэнг фыркнул. Вампира можно узнать — он не отражается в зеркале. А тамплиеров безошибочно угадаешь по другому признаку: они не понимают иронии.
Уже у выхода из зала Лэнг вдруг остановился и обернулся. Его одолело любопытство.
— Можно еще один вопрос напоследок?
— Пожалуйста.
— Вы все — мужчины. Как же?..
Улыбку седого человека Лэнг разглядел даже в полутьме и на изрядном расстоянии.
— Как мы обеспечиваем пополнение наших рядов, не рождая новых сочленов? Точно так же, как доминиканцы, францисканцы и любой другой святой орден. Набираем мужчин. Только, в отличие от них, мы выискиваем и вербуем самых способных, каких только удается отыскать по всему миру. — Он сухо усмехнулся. — Не забывайте, безбрачие в Церкви четырнадцатого века было скорее проформой, чем реальным фактом. Даже у пап римских были любовницы и дети. Мы… Полагаю, я более чем полно ответил вам.
У Лэнга была еще тысяча вопросов, но вовсе не стоило доставлять этому мерзавцу удовольствие, откровенно демонстрируя свой интерес.
Когда Рейлли вышел из церкви Святого Климента, тени уже закрывали всю мостовую виа Сан-Джованни. После полумрака подземелья даже рассеянный предвечерний свет заставил его зажмуриться. Взглянув на часы, он с изумлением увидел, что все заняло каких-то полчаса.
У Лэнга было такое ощущение, будто он сам только что вылез из могилы.
Озеро Маджоре. Неделю спустя
Сара немного обиделась, когда Лэнг отказался сказать ей, где находится. Он не стал бы держать пари на свою свободу, что его телефон перестали прослушивать. Впрочем, секретарша сразу согласилась переслать Джейкобу экземпляр «Атланта джорнал» с сообщением, реабилитирующим Лэнга, как только оно появится. Джейкоб же должен был послать по электронной почте кодовое слово, когда нужные материалы появятся в том и другом издании.
В обеих газетах написали примерно одно и то же. Мол, оба убийства были совершены с целью похитить бесценную картину Николя Пуссена, французского живописца, работам которого в Лувре отведен отдельный зал. Лэнга, которому некоторое время принадлежала картина, подозревали в том, что он похитил ее. Впрочем, обвинение было снято после того, как полиция установила личность настоящего преступника, которого удалось выследить в Лондоне. Рейлли нисколько не удивился тому, что этот самый преступник погиб при попытке к бегству. Большой мощный автомобиль, на котором он попытался уехать, во что-то врезался, запылал и неожиданно для всех взорвался. Останки так обгорели, что опознать погибшего не удалось. Нигде, правда, не говорилось ни о том, что лондонский антиквар был убит уже после гибели швейцара в Атланте, ни о том, какое отношение бедняга Ричард Халворсон мог иметь к такому сокровищу.
Лэнг, криво усмехаясь, подумал о том, что такой глупости, как логика, можно ждать разве что от простоватого хобгоблина, но никак не от газетчиков. Иначе они не стали бы превозносить до небес в передовицах какого-нибудь кандидата, чтобы через год так же отчаянно шпынять его.
Рейлли почти жалел о том, что ему больше не нужно было скрываться.
Вдвоем с Герт они провели это время на берегу озера Маджоре. Швейцарский городишко Ронко, состоявший из десятка-другого летних вилл и бензоколонки, вряд ли заслуживал даже титула деревни. В единственной гостинице имелось лишь пять номеров, зато столовая была рассчитана на тридцать человек, и вечерами, в обед, все места были заняты. Лэнг поправлялся там самое меньшее на фунт за день.
Каждое утро они занимались любовью, потом не торопились подниматься, лежали в изнеможении и любовались тем, как восходящее солнце окрашивает красной кровью снежные вершины Швейцарских Альп, возвышавшиеся над озером. Эта картина отражалась в бескрайней черной воде, пока ее не разрушали волны, поднятые утренним паромом.
Днем Лэнг и Герт, как молодые любовники — какими, по мнению Рейлли, они и были, — гуляли по берегу и любовались домами, которые построили здесь люди, отказавшиеся от удовольствий и многолюдья куда более популярного итальянского озера Комо.
После обеда, неизменно слишком обильного, они сидели на веранде перед своим номером и любовались звездами, пока над озером не поднимался туман, пальцы которого постепенно смыкались, и небесное шоу прекращалось. Тогда они поднимались и почти бегом кидались в кровати, где поспешно срывали друг с дружки одежду, снова занимались любовью, а потом, исчерпав силы, забывались сном.
Разве кому-нибудь захочется, чтобы такое закончилось?
Лишь по пути в миланский аэропорт Мальпенса Лэнга словно подбросило на сиденье старого такси. Он только что понял, что впервые за многие годы несколько дней не думал о Дон.
Рейлли почувствовал себя виноватым, но ненадолго.
Атланта. Две недели спустя
Герт была очарована Атлантой. Она без устали любовалась внушительными особняками на Уэст-Пейсес-Ферри и с трудом соглашалась поверить, что такие огромные дома могли служить жильем для одного-единственного человека. Ей нравились многочисленные разнообразные рестораны в Бакхеде. Дорогие пассажи, Ленокс-сквер, Фиппс-плаза — это была ее нирвана, а супермаркеты стали обетованной землей Герт. Раз-нообразие товаров и восхищало, и ужасало ее. В первый раз отправившись вместе с Лэнгом по продовольственным магазинам, она так растерялась, что никак не могла сделать выбор, если видела перед собой более трех видов разных продуктов.
Они побывали на бейсболе. Ее заинтересовала не столько игра, сколько пиво и хот-доги. Она воспринимала национальное времяпрепровождение американцев как гигантский Октоберфест[124] на открытом воздухе, под знойным небом.
Герт обожала Грампса, и тот отвечал ей взаимностью. После расставания с Сарой пес, все это время пребывавший под опекой секретаря Лэнга, нисколько не скучал по ней, зато извивался всем телом от восторга, когда Герт с Рейлли возвращались с прогулок. У Лэнга не раз мелькала мысль о том, что двадцатое столетие прошло бы куда спокойнее, если бы немцы любили прочих людей хотя бы вполовину того, как они относятся к собакам.
Привязанность пса давала любовникам немало поводов для шуток. Всякий раз, когда Лэнг обнимал Герт, Грампс хватал его за ботинок, за штаны, в общем, за любую доступную часть одежды, рычал и пытался оттащить от Герт.
Опасения Рейлли по поводу того, что ему будет трудно жить с женщиной в одной квартире, оказались необоснованными.
Первый чувствительный удар по его вере в незыблемость привычек и устоявшегося образа жизни нанес Френсис.
Все началось с того, что они пригласили священника на обед. На балконе жарились на гриле гамбургеры, рядом потели холодные бутылки молодого «Шато Будвайзер».
После того как Герт с Лэнгом изложили Френсису несколько подкорректированную версию их недавних приключений в Европе, женщина и священник углубились в обсуждение различных подробностей средневековой истории Церкви, начиная с торговли индульгенциями и кончая деятельностью Мартина Лютера. Лэнг покинул их и отправился спать где-то на середине 1560-х годов.
На обед в «Таверну Мануэля» Герт тоже взяли — по настоянию Френсиса. Священник категорически отмел возражения Рейлли, утверждавшего, что в этих вечерах традиционно участвуют только мужчины. Он с поистине иезуитской логикой указал на то, что такое положение сложилось лишь потому, что так решил Лэнг. Герт ввернула в этот разговор какую-то шутку на латыни, вполне внятной, пусть и не слишком беглой, и совершенно изумила этим Рейлли. Он и понятия не имел, что она владела этим языком.
Лишь несколько месяцев спустя Лэнг обнаружил тонкую книгу современных анекдотов с переводами на латинский: «Ашо, Amas, Amat. Учите латынь и удивляйте друзей». За этот нелегкий труд она взялась лишь для того, чтобы сделать ему приятное!
В ванной не появилось пузырьков с лосьонами, из ящиков не вываливалось шелковое белье. Герт всегда хорошо одевалась, но умудрялась не занимать шкафов, стоявших в квартире Лэнга. Он всерьез задумывался о том, где она может держать свои вещи, и пришел к выводу, что долгие годы, проведенные в тесных европейских квартирах, научили ее бережно использовать любое свободное место.
У нее всегда находилось занятие на то время, пока Рейлли работал. Она ходила по магазинам, прогуливалась в парках или бездельничала в компании Грампса.
Лэнг все настороженнее поглядывал на календарь и замечал, что время, остающееся до отъезда Герт, тает все быстрее и быстрее. Из упрямства он не хотел в этом признаваться даже себе, но мысль о расставании с нею страшила его.
Атланта. Неделю спустя
Это был один из тех вечеров начала лета в Атланте, когда еще не вспоминаешь о том, что температура скоро перевалит за девяносто[125] и любое шевеление воздуха будет восприниматься как освежающий ветерок. Лэнг с Герт прогуливали Грампса по Пичтри-стрит. Шли они медленно, чтобы собака могла в свое удовольствие обнюхивать все метки, которые ее сородичи оставляли на узком газоне между тротуаром и улицей, и отвечать им тем же.
Завтра Герт должна была уехать. Рейлли думал только об этом.
— Лэнг, ты уже выбрал бене… бенефиц… — небрежным тоном начала она.
— Бенефициариев фонда? — отозвался он. — Пока нет. Я все сузил, решил создать Центральноамериканские фонды помощи, специализирующиеся на обучении и медицинском обслуживании таких детей, как Джефф. Только для знакомства с претендентами на материальную поддержку мне придется набрать целый штат. Если я буду беседовать со всеми, мне придется бросить юридическую практику.
Герт остановилась, предоставив Грампсу возможность изучить особенно интересный клочок земли площадью в несколько квадратных футов.
— Не понимаю, — заявила она. — Если деньги идут из Церкви к тамплиерам, а от них к тебе, то почему ты просто не возвращаешь их Церкви?
Лэнг понимал, что это сказано неспроста. За время знакомства с Герт он усвоил, что она редко озвучивала бессмысленные вопросы.
— По двум причинам. Во-первых, допустим, что деньги вернутся в Церковь. Тамплиеры очень скоро узнают об этом и просто увеличат свои поборы, если еще не сделали этого. Во-вторых, у меня и у Церкви разные приоритеты. Давай называть вещи своими именами. В странах с ограниченными ресурсами дети как можно раньше должны учиться контролю над рождаемостью и безопасному сексу, чтобы не заражаться СПИДом. Такую постановку вопроса Церковь наверняка не одобрит.
— Святой престол будет и дальше платить этим мерзавцам, пойдет на все, лишь бы мир не узнал о том, что тело Иисуса на самом деле не возносилось в Небеса?
Грампс так рванулся вперед, что чуть не вырвался из рук Герт.
Лэнг протянул руку у нее за спиной, перехватил поводок и сказал:
— Не торопись, милая. Конечно, я не богослов, но мне кажется, что Христос, хоть так, хоть этак, обладал божественной сущностью. Церковь в самом начале своей деятельности допустила ошибку, которую никак не хочет признать.
Герт забрала у него поводок и проговорила:
— Прикоснуться к могиле Сына Божьего! Это, наверное, то еще путешествие… приключение.
У Герт была особая, неповторимая манера смешно надувать щеки, когда она пыталась употребить какой-то оборот на английском языке, в котором не была уверена.
— Тогда я об этом совершенно не думал. Я… — Он остановился и обнял ее обеими руками за талию. — К черту могилы, к черту тамплиеров. Герт, я не хочу, чтобы ты уезжала.
Она положила голову ему на плечо. Какая-то пара, проходящая мимо, чуть не натолкнулась на них, но мужчина и женщина тут же заулыбались и посторонились.
— А какой смысл мне… э-э… задерживаться? Я ведь фактически вынудила тебя позволить мне приехать. Я знаю, что не смогу заменить Дон.
— Никто не сможет. Но ты не замена ей… Ты сама по себе и прекрасна такая, какая есть.
— Если так, то я, пожалуй, останусь, пока ты этого хочешь.
— Мадам, это значит навсегда.
Он быстро, легко поцеловал ее, не замечая гудков машин, проезжавших мимо, и уж тем более добродушных усмешек их водителей и пассажиров.
Тут же блаженный миг был прерван скрипом тормозов и глухим ударом, от которого у Лэнга сразу свело кишки.
Герт вырвалась из его объятий и закричала:
— Грампс! Mein Gott![126]
— Проклятье!
Каждый из них подумал, что поводок держит другой.
На краю тротуара, куда пса отбросил ударивший его автомобиль, лежала бесформенная кучка черного меха.
Из «Вольво» вышла бледная, потрясенная случившимся женщина.
— Я не видела его. Он выскочил прямо перед машиной.
Не слушая ее, Лэнг и Герт кинулись к Грампсу. Его все еще била мелкая дрожь. Не обращая внимания на кровь, пачкающую блузку, Герт схватила пса на руки и прижала к себе.
— Liebchen, Liebchen, — рыдала она. — Es tut mir so leid[127].
Грампс лизнул Герт в лицо, а потом его глаза закатились, и тело собаки обмякло у нее на руках.
Лэнг никогда не видел Герт плачущей. Он знал, что она способна хладнокровно стрелять и убивать людей, поэтому ее горе казалось ему еще трогательней. Рейлли взял у нее из рук тело собаки и мельком удивился тому, как быстро оно успело похолодеть. Пес не дышал, сердце его не билось. Рейлли опустился на колени, осторожно положил Грампса наземь, вновь обнял безутешную Герт и стал нашептывать ей на ухо что-то такое, что могло бы ее успокоить.
На тротуаре собралась кучка бегунов, прервавших свое занятие, велосипедистов и просто пешеходов, страдающих нездоровым любопытством. Они обсуждали случившееся почтительно пониженными голосами.
Позже Лэнг так и не смог вспомнить, что же случилось раньше: то ли послышался изумленный ропот, то ли его дернули за штанину. Он опустил взгляд и решил, что потерял рассудок. Грампс, игриво порыкивая, тянул Лэнга за отворот брюк. Там, где только что лежала собака, лишенная всех признаков жизни, лужица крови высыхала так же быстро, как испаряется утренняя роса.
По дороге домой ни Герт, ни Лэнг не проронили ни слова.
Грампс вновь обнюхивал траву, а Рейлли думал о склоне горы в далекой Франции, о необъяснимом тепле, исходившем от каменной коробки, существование которой подавляющая часть христианского мира будет решительно отрицать.
Может быть… Он покачал головой, отгоняя эту мысль как нечто несбыточное. Его отношение к Герт само по себе было настоящим чудом.