Секретарша на витрине. Двадцать пять странных историй из практики регрессионного терапевта

История шестая Семья в гестапо

Я уже точно не помню, с чем он пришёл. Содержание той сессии стёрло из моей памяти первоначальный запрос. Этот клиент часто чувствовал себя очень плохо, при этом без особой причины.

— Пойдите назад в то место и время, когда вы ещё чувствовали себя хорошо.

— Я гора.

Мужчина говорит нерешительно и удивлённо. Он гора, где-то в Северной Африке, он знает это сразу. Он становится более взволнованным, когда описывает, что чувствует. Это как быть лёгкой вулканической породой, легко рассыпающейся и несколько пористой, как туф.

— Каково это?

— Приятно. Очень хорошо.

— Сейчас вы получаете впечатление о том, что в этом самое приятное.

А теперь он становится по-настоящему взволнованным. Когда идёт дождь, поверхность впитывает воду. И это похоже на рай. Но разве там часто идут дожди? Нет, очень редко, но именно это делает их еще более райскими.

Хорошо. Я просто принимаю всё, как идёт.

Сейчас вы получаете впечатление о первом моменте, когда вы начали чувствовать себя плохо.

Приближается мужчина в длинном чёрном кожаном пальто. Он входит в эту гору, и гора начинает дрожать. Клиент трясясь лежит на кушетке. Мы не можем выяснить, что этот человек делает в горе. У человека нет с собой взрывчатки, клиент в этом уверен. Это явно скорее образ, чем воспоминание. В Северной Африке нет мужчин в чёрных плащах, входящих в горы и заставляющих их дрожать. По крайней мере, без взрывчатки. А чёрные кожаные пальто не слишком хорошо сочетаются с погодой. Куда двигаться дальше?

Сейчас вы получаете впечатление о жизни, в которой встречали этого человека.

Он видит себя мужчиной лет тридцати, отлично одетым, в маленьких тонких очках в золотой оправе. Он молодой банкир-еврей во Франции, вероятно, в Париже. У него красивая жена и двое детей, шестилетняя девочка и четырёхлетний мальчик. Он ласково улыбается.

Сейчас вы видите ситуацию с тем мужчиной в чёрном кожаном плаще.

Он напрягается, стонет и извивается, и мне требуется довольно много времени, чтобы он сказал, где он и что происходит. Он стоит в кабинете. За письменным столом сидит офицер гестапо. Перед столом стоит тот самый мужчина в длинном чёрном плаще. Позади банкира два немецких солдата. Напротив него, у стены, стоят его жена и двое детей.

Человек в плаще — коллаборационист. Это ещё самое начало немецкой оккупации. Немцы хотят иметь кого-то, кто сможет точно информировать их о том, что происходит в еврейской общине. Коллаборационист знает такого человека. Это тот, кому всегда доверяют, и который может потерять всё, если не будет сотрудничать. Он сообщает гестапо, что нашёл того, кто идеально для этого подходит. Всеми любимый и хорошо информированный слабак.

Они говорят, что от него хотят. Банкир не способен отвечать. Он вообще не способен говорить. Его мозг не в состоянии понять концепцию предательства. Мужчину как будто парализует, и он не может ничего сказать.

Они указывают на его жену и детей. Их убьют, если он не будет сотрудничать. Он в отчаянии, но всё ещё в оцепенении, не в состоянии отвечать. Жена видит его реакцию и начинает на него кричать. Мальчик начинает плакать, ничего не понимая. НО ОН НЕ МОЖЕТ ОТВЕТИТЬ. ОН ГОРА.

Человек в плаще начинает всё больше приходить в ярость. Он всё так хорошо продумал, а теперь его позорят перед гестапо!

Они теряют терпение. Офицер за письменным столом приказывает первым застрелить мальчика. Мать истерически кричит, и раздаётся выстрел. Теперь он хочет сотрудничать? Или им нужно застрелить и его дочь? И его жену? Он как будто окаменел. Тогда убивают его дочь. Он остаётся в оцепенении.

Офицер гестапо бурчит коллаборационисту, что тот выбрал самого глупого из глупых евреев. Ничего нельзя доверить этим французам! Немец встаёт и говорит солдатам, что эта женщина — «горячая девчонка».

Отведите их в подвал и делайте с этими двумя всё, что хотите.

Они проживают ещё одну ночь и один день, в оргии насилия, крови и принуждённого секса. Мой клиент катается по кушетке в ужасе, страдании и стыде.

— Мне так стыдно!

— А вы посмотрели в глаза жене и детям?

Нет, он не смел, даже в том кабинете наверху. Я заставляю его посмотреть в глаза жене. Он читает в них только непонимание, упрёк и полнейшее смятение. Мальчик смотрит в полнейшем непонимании, и он не может установить с ним контакт. И затем он смотрит в глаза шестилетней дочери.

Он рычит, сжимается, задыхается, потому что в её глазах он видит только любовь и глубокое, зрелое понимание. Он ошеломлён, и глубокая, непостижимая, сильная эмоция вырывает его из всего этого страдания и ужаса.

Я говорю ему, что он не сделал там ничего плохого. Он просто не мог пойти на подстроенные манипуляции и махинации, потому что в своей основе он был горой. Гора просто остаётся собой. Ему нужно было сделать только одно: посмотреть в глаза жене и детям.

Он хочет от дочери прощения, но её взгляд делает это ненужным. Она родилась у него, чтобы в тот самый момент быть на его стороне. Вера может двигать горы, как и любовь.

Я не раз сталкивался с тем, что прямой взгляд в глаза в последние минуты жизни может всё кардинально изменить.

Молодую женщину на телеге полуголой подвозят к эшафоту, где для неё уже подготовлен столб. Толпа насмехается и разглядывает привлекательное тело, которое скоро должно рассыпаться в огне. Этот мир ужасен, люди ужасны, так жестоки, так глупы!

Пойдите к последнему моменту, когда вы заметили по-настоящему человеческий взгляд.

И тут она понимает, что поймала такой взгляд по дороге, на телеге: взгляд девочки из окна первого этажа. Девочки лет восьми, которая спокойно и глубоко на неё смотрит. И в этот момент их души соприкасаются друг с другом. «ОДНА ИЗ НАС! ОНА ОДНА ИЗ НАС!»

И тогда ужас тает, и душа может снова выйти из тьмы на свет.

Или мясник, вспарывающий женское тело от живота до горла и заглядывающий своей жертве в глаза — и от её взгляда отшагивающий прочь от края пропасти в бесконечную чёрную похоть и сладкое небытие (т. е. то абсолютное зло, которое может уничтожить душу полностью).

В конце сессии я позволяю клиенту пойти на ту гору с дочерью. Он обнимает девочку, и его слезы смешиваются с ласковым дождём. Теперь он и человек, и гора. А потом он идёт к жене и просит у неё прощения. Но не может до неё достучаться. Она до сих пор в ужасе от того, что произошло. Но он чувствует, что всё будет хорошо, что он это исправит.

Он больше не чувствует себя плохо. Он получает впечатления из жизни молодого банкира-еврея, когда всё ещё было хорошо. Я даю ему почувствовать, что такого есть у него сейчас, чего тогда ещё не было у банкира. Ему трудно выразить это словами, но он чувствует это сильно и ясно.

Только ужас гестапо мог сдвинуть эту гору с места. Но без дочери он бы не справился.

В нашей профессии иногда трудно сохранить глаза сухими.