Секс в кино и литературе

Начало странной сказки

В 1976 году на экраны мира вышел фильм итальянского режиссёра Бернардо Бертолуччи «Последнее танго в Париже». Ещё до начала съёмок к нему стали относиться с опаской и даже с осуждением. Поначалу главная роль была предложена актёру Трентеньяну, с которым режиссёр давно сотрудничал. Осторожный француз отказался сниматься. Его отпугнула откровенная эротика сценария. Думается, от этого отказа зрители только выиграли: трудно представить, что кто-либо справился бы с ролью главного героя блистательней, чем Марлон Брандо. Сыграв своего соотечественника Пола (Поля, на французский лад), американец в очередной раз продемонстрировал миру свой талант великого актёра. Да и красавица Мария Шнайдер, его партнёрша, бесподобна в роли Жанны. О фильме шумно заговорили. Газеты писали: «Эта история опрокидывает все сложившиеся представления о любви». Но никому из его создателей и участников так и не присудили честно заслуженных наград и призов: всё в нём шокирует кинокритиков и бюрократов от кинематографа! Его расценили как пропаганду перехлёстов и перегибов сексуальной революции, пик которой пришёлся на конец шестидесятых годов ХХ века.

Прошли десятилетия. Эротика «Последнего танго», когда-то казавшаяся безумно смелой, сейчас мало кого шокирует. Зрителя не смущают даже киноленты, без стеснения демонстрирующие гениталии совокупляющихся актёров. На их фоне фильм Бертолуччи выглядит куда как скромно. Между тем, именно он волнует гораздо сильнее, чем фильмы, граничащие с порнографией. Счастливых исключений из этого правила очень немного — «Империя чувств» Нагисы Осимы, «Калигула» Тинто Брасса. Что же касается «Последнего танго в Париже», то психологические, сексуальные, художественные и философские проблемы поставлены им так остро и талантливо, что фильм навечно вошёл в историю мирового кинематографа.

Пересказ киноленты — задача неблагодарная. Буквальное воспроизведение сценария показалось бы всем занятием скучным и затянутым. Но диалоги, помогающие понять суть фильма, цитируются по возможности дословно. Расчёт строится на том, что люди, уже посмотревшие «Последнее танго», с удовольствием припомнят эпизоды, о которых идёт речь. А читатели, до сих пор не видевшие фильма, заинтересовавшись его сюжетом и анализом, поскорее наверстают упущенное.

Париж начала семидесятых годов. Зимняя погода напоминает русскую осень: солнечно, но свежо; парижане выходят в город в демисезонных пальто. В пролёте ажурного моста, переброшенного через Сену, проложена линия метро. Поль идёт вдоль набережной. Под грохот проходящего сверху поезда он вдруг останавливается и, обхватив руками голову, кричит, глядя куда-то в небо: «Проклятье!» Люди его не слышат, и он, погружённый в своё отчаянье, никого не замечает. Всклокоченные волосы, расстёгнутое светло-коричневое пальто, под которым нет ни шарфа, ни пиджака, ни сорочки, но зато видна майка — всё это придаёт ему вид человека опустившегося или переставшего следить за собой. Поль измучен и опустошён, и всё же c первого взгляда в нём заметна его незаурядность. Контрастное сочетание силы и драматичной отрешённости привлекло внимание девушки, идущей ему навстречу. Она обернулась, с интересом глядя вслед необычному прохожему.

Жанна очень молода; по временам ей не дашь и шестнадцати, хотя ей уже исполнилось двадцать лет. В ней легко угадывается ребёнок, ни на миг не прекращающий играть. В момент своего появления на экране она изображает светскую даму в модном замшевом пальто-макси с шалевым воротником и широкими манжетами из пушистого меха. К фетровой шляпе приколот букетик цветов. На лице старательно удерживается выражение солидности. Оно разом улетучилось, когда Жанна, повстречав уборщика, подметающего улицу, резво перепрыгнула через его метлу. Похоже, она не прочь попрыгать со скакалкой, поиграть в классики, и, вообще, увлечься любой игрой.

На улице Жюля Верна девушка с детским любопытством загляделась на старинный дом, опоясанный балконами. Прочитав приклеенное объявление о сдаче внаём квартиры, она вошла в здание и обратилась к консьержке, сидящей в застеклённой будке. Подчёркнутая независимость и нарочитая солидность Жанны не обманули мулатку, подавшую ей ключ от сдаваемой квартиры. Консьержка с видимым удовольствием задержала в ладони её руку и, не обращая внимания на возмущение девушки, весело засмеялась: «Какая же вы ещё молоденькая и хорошенькая!»

И вот Жанна, открыв старинную дверь тёмного дерева, шагнула в таинственный полумрак огромной квартиры. Она подняла одну из тяжёлых штор, занавешивающих окна, и испуганно вскрикнула: скорчившись, у стены сидел на радиаторе тот самый человек в светло-коричневом пальто, которого она недавно видела на улице.

— Как вы сюда попали? — спросила поражённая Жанна.

— Через двери, — глухо и завораживающе, в типичной для Брандо манере, ответил незнакомец. — Я вошёл сюда до вас.

Они перебросились парой коротких фраз о намерениях снять квартиру. Зазвенел телефон: на полу в разных концах квартиры стояли два аппарата.

— Мне подойти? — спросила Жанна и, не дождавшись ответа, совершила странный и по-детски непосредственный поступок. Не снимая пальто и не закрыв за собой дверь в комнату с ванной и туалетом, девушка опустилась на сидение унитаза и помочилась. После этого она подошла к одному из телефонов, и, усевшись на пол, молча приложила трубку к уху. Мужчина, не дав отбоя по своему аппарату и не говоря ни слова, подошёл к Жанне сзади. Та испуганно вскочила. Он запер двери квартиры на ключ; его лицо, словно осветившись изнутри, показалось девушке странно манящим, почти колдовским. Поль небрежно швырнул на пол шляпу, снятую с её головы, поднял Жанну и легко понёс к одному из зашторенных окон. Прислонив её к стене, он властным движением руки спустил с неё колготки. Всё также молча, мужчина расстегнул молнию брюк и жёсткими, резкими толчками начал половой акт. Поцелуев не было: лишь Жанна потыкалась губами в колючую щетину своего внезапного любовника. Руками она держалась за его шею. Её ноги в высоких кожаных сапожках обхватили ягодицы мужчины, обтянутые пальто из верблюжьей шерсти.

Он глухо рычал, она вскрикивала при сильных толчках. Оба упали на пол, где закончили свою странную близость. Жанна откатилась в сторону, через замшу и мех пальто зажимая рукой промежность. Кого она изображала в этот момент — шлюху или зверька, раненого хищником? Поль лежал, уткнувшись лицом в пол. Он глухо стонал и казался таким же отрешённым и погружённым в отчаянье, как и прежде, когда шёл по набережной Сены.

Из дома уходили молча. Жанна не вернула консьержке ключ. Поль сорвал со стены объявление о сдаче квартиры внаём.

Жанна спешила на встречу со своим женихом Томом. Поль возвращался к себе домой в атмосферу горя и отчаянья. Накануне его жена покончила с собой, искромсав свои вены и артерии опасной бритвой. Крови на стенах ванной комнаты было так много, что полицейские заподозрили жестокое убийство.

Поль и его жена

Роза, покойная жена Поля, лежала в гробу, утопая в цветах и траурных украшениях. Об этом позаботилась её мать, приехавшая на похороны. Она привезла с собой чемодан, набитый похоронными принадлежностями. Тёща Поля горевала по своей умершей дочери и, в то же время, гордилась, что не упустила ни одной мелочи, нужной в печальной церемонии.

Поля коробила косметика, густо наложенная на лицо покойной. Он морщился от смеси аромата цветов и медицинских запахов, оставшихся после анатомического вскрытия тела и его бальзамирования.

Вдовец и слышать не желал о религиозном ритуале на предстоящих похоронах:

— Священникам здесь делать нечего, — твёрдо заявил он тёще. — Роза была неверующей.

— Ей отпустят грехи! — зарыдала тёща. — Мы закажем мессу. Этого хочет её отец. Он с горя слёг и не смог приехать на похороны. Знаете, что он сказал? «Моя дочурка всегда была счастлива. Что они с ней сделали? Почему она покончила с собой?»

— Церковь не хоронит самоубийц. А почему она покончила с собой, этого я не знаю и, наверное, не узнаю никогда!

Из глаз тёщи катились слёзы. Приехав, она первым делом перерыла все вещи покойной. На вопрос зятя, что она ищет, женщина, плача, ответила:

— Сама не знаю… Может, найдётся хоть какое-то объяснение, какая-нибудь записка…

Поль был женат уже пять лет. В последний год до этого он жил на Таити, где выучил французский, не избавившись, впрочем, от американского акцента. Приехав на пару дней в Париж, он остановился в маленьком отеле, принадлежащем Розе, да так и остался в нём жить, став парижанином и её мужем.

Поль был уверен в том, что их брак прочен. Между тем, в последний год их супружества Роза завела себе любовника из числа постоянных жильцов отеля. Поль и не подумал выяснять мотивы столь свободного поведения жены. У него были свои взгляды на независимость каждого из супругов. Но теперь он принял приглашение Мориса, её любовника, и зашёл к нему в гости. Им руководила лишь одна мысль: может быть, это посещение прольёт свет на мотивы суицида Розы. Поля поразило, что его соперник носил точно такой же домашний халат, что и он сам, держал у себя тот же коньяк. Всё это были подарки Розы. Она, похоже, пыталась хотя бы внешне уподобить любовника супругу.

Морис показался Полю самоуверенной посредственностью. Между прочим, он рассказал странную историю. Однажды Роза, ломая ногти, принялась исступлённо царапать обои, которыми были обклеены стены его комнаты. У самого потолка Поль увидел большое белое пятно с содранными обоями и покарябанной штукатуркой. В этом поступке Розы угадывалось её отчаянье, и отчасти — неосознанное желание сделать жилище Мориса похожим на то, в котором жили они с мужем. Их комната была покрыта побелкой.

Оставшись ночью наедине с гробом покойной, Поль горько оплакивал её, перемежая слова любви с площадной бранью:

— В гриме ты выглядишь шлюхой. Всё дешёвка, всё фальшь! Фальшивая Офелия, вот ты кто! Муж, проживи он со своей женой хоть двести поганых лет, всё равно не знает её. Можно познать вселенную, но так и не понять, кем ты была. И ради чего всё это: бритва и горячая ванна?! Сука ты! Ты попадёшь в ад, потому что всё время лгала мне! А я тебе верил. Что б тебя чёрт побрал, свинья, лгунья проклятая! — сквозь слёзы упрекал он покойную. — Роза, прости меня, не могу я, не могу этого перенести! Господи, как же я раньше не догадался обо всём?! Я ничего не знал. И сейчас не понимаю, зачем ты это сделала?!

Внизу у запертой гостиничной двери послышался какой-то шум.

— Эй, есть там кто-нибудь? Просыпайтесь, открывайте!

В отель ломилась немолодая проститутка; рядом с ней переминался с ноги на ногу мужчина лет тридцати.

— Мне нужна комната! Всего на полчаса, — требовала проститутка у Поля. — Позовите хозяйку, она всегда меня выручает. Мы с Розой давние подруги.

Этот довод убедил Поля. Он распахнул двери, но её спутник уже успел ретироваться.

— Ну вот что ты наделал! Но он ещё не успел далеко уйти; догони и верни его! — приказала проститутка.

Поль послушно бросился вдогонку за сбежавшим ухажёром.

— Вы же сами видите, какая она отвратная! — взмолился настигнутый беглец. Хмель у него прошел, и возобладало критическое отношение к объекту угасшей похоти.

— Иди за мной, скотина! Возвращайся к ней, — орал Поль, с размаху швыряя беднягу об стену какого-то здания. — Педик!

Отпустив, наконец, мужчину восвояси, Поль вернулся в свою комнату и в отчаянии зарыдал.

Жанна и Том: игра в кино

Покинув дом на улице Жюля Верна, Жанна отправилась на вокзал встречать своего жениха. По сравнению с сорокапятилетним Полем, Том выглядит совсем ещё мальчишкой. Он некрасив, длиннонос, низкоросл. Его глаза горят фанатичным огнём: Поль бредит кинематографом. Он поклонник режиссёра Годара и рьяный приверженец «Новой Волны». Это направление ставило своей целью сблизить художественные ленты с документальными, стремясь обнажить в них «правду жизни».

Приехав в Сан-Лазар, Жанна тут же угодила в ловушку: несколько юношей, помощников Тома, незаметно снимали на киноплёнку её прибытие на вокзал, поцелуй молодых людей при встрече, их последующий разговор. В конце концов, она заметила работу съёмочной группы и возмущённо назвала Тома подлецом. Тот не смутился. Он гордо объявил, что снимает для телевидения фильм «Портрет молодой девушки». Жанна будет играть в нём самую себя; зрители станут заинтересованными свидетелями её отношений с женихом (Томом), их горячей и искренней любви.

— Дорогая, что ты делала в моё отсутствие? — Том, обращаясь к девушке, «работал» на камеру.

— Я день-деньской мечтала о тебе! — иронично подхватила его тон Жанна.

Том был в полном восторге.

— Это то, что надо! — жестами дал он понять съёмочной группе.

Как бы позабыв обо всём на свете, жених бросился в объятия невесты, нежно целуя её в самом удобном для съёмок ракурсе.

После сцены на вокзале планировалось снять кадры, посвящённые детским воспоминаниям героини. Для этого все поехали в фамильный дом, расположенный в деревне. Жанна привела съёмочную группу в сад к надгробному камню. С фотографии глядела немецкая овчарка. Надпись гласила: «Мустафа, Оран 1950 — Париж 1958».

— Это был мой самый преданный друг детства, — сказала девушка. — Он мог смотреть на меня часами, и мне казалось, что это единственное существо на свете, которое понимает меня. А это моя кормилица Олимпия; она очень добрая, но чуточку расистка! — так героиня фильма представила съёмочной группе подошедшую женщину.

— Отец Жанны, полковник, научил Мустафу распознавать арабов по запаху! — сообщила Олимпия с глубоким уважением к талантам обоих покойников, пса и его хозяина.

Выяснилось, что она устроила в доме полковника музей. Здесь хранилось его огнестрельное и холодное оружие; на стенах висели карты и пожелтевшие фотографии, снятые в африканских колониях Франции. Детские годы Жанны совпали с военными событиями; французы пытались подавить сопротивление арабов и берберов, добивавшихся независимости стран Магриба. Стену одной из комнат украшал написанный маслом портрет полковника. На моложавом офицере лихо сидела высокая военная фуражка с кокардой; его сапоги блестели, усы воинственно закручивались кверху.

Жанна объявила, что ни за что не отдаст в музей револьвер отца, из которого он учил её в детстве стрелять. А её мать бережно хранила в их парижской квартире офицерские сапоги:

— Мне часто хочется прикоснуться к ним ладонью, погладить их кожу. У меня от этого возникает странная дрожь, даже мурашки бегут по телу!

Том прибег к приёму, принятому в НЛП (в нейролингвистическом программировании). Он решил оживить детские воспоминания Жанны, направив её память в прошлое.

— Закрой глаза. Попробуй воссоздать свои детские ощущения.

— Мы живём в Алжире. Я вижу отца. Он в парадной военной форме. У него зелёные глаза; сапоги начищены до блеска. Я люблю его как Бога. Он совершенно неотразим в своём мундире! — подыграла режиссёру Жанна.

— Медленно иди в конец комнаты и одновременно углубляйся в детские годы. Тебе 12 лет, 11, 10, 9…

— Я вижу улицу, на которой любила играть в восемь лет! — Жанна открыла, наконец, глаза, достала из глубины стола старую тетрадь и принялась читать её, не скрывая иронии. — «Домашнее задание по французскому языку. Тема: деревня. Корова — это животное с волосатой кожей. У неё четыре стороны: перед, зад, верх и низ». А это источник моих знаний — словарь Ларусса. «Менструация — женского рода, биологическая функция, заключающаяся в ежемесячном выделении крови… Пенис, мужского рода, орган, размеры которого колеблются от 5 до 40 сантиметров».

Кинокамера послушно стрекотала.

Поль и Жанна: сексуальные игры

Дебри таинственной квартиры, её странный и опасный обитатель волновали воображение девушки и манили к себе. Она вновь открыла заветную дверь и обнаружила представителя местной фауны: у знакомого радиатора сидел кот. Жанна тут же превратилась в хищницу явно кошачьей породы, но более крупную, чем её добыча. Шипя и угрожающе вытянув вперёд руку, с как бы выпущенными когтями, она по-пластунски преследовала убегающего кота. Охота была прервана самым бесцеремонным образом: дикая хищница, настигающая свою жертву под туземную музыку и рокот африканских барабанов, уткнулась в чьи-то ноги. В комнату вошёл грузчик, вносящий мебель.

— Стучаться надо! — сквозь зубы прошипела Жанна, поднимаясь с пола и отряхивая пальто. Впрочем, она тут же вошла в роль расторопной опытной хозяйки, указывая, куда ставить принесенные стулья и кресла. Лишь одного она не знала: где разместить громадный пружинный матрас.

— Я его не заказывала, — призналась хозяйка.

— Ничего, муж сам подыщет ему местечко! — нашёлся один из грузчиков, и Жанна тут же выдала всем щедрые чаевые.

Мужественный абориген таинственной квартиры не замедлил явиться. На сей раз он был причёсан и выглядел вполне прилично. Он даже снял своё пальто, чего не удосужился сделать во время их бурной половой близости накануне. Теперь он повесил его на спинку стула. Впрочем, нравы аборигена остались по-прежнему нецивилизованными. Со словами: «Кресло должно стоять у окна!» — мужчина перетащил его в предназначенный для него угол вместе с сидящей в нём Жанной.

Девушка безропотно расставляла мебель по указке незнакомца и даже помогла ему расстелить матрас. Наконец, она заявила:

— Эй, месье, послушайте, как вас там зовут, мне пора уходить!

— У меня нет имени!

— Но как же мне к вам обращаться?! А моё имя вы хотите узнать?

Поль одним прыжком бросился к ней и грубо зажал ей рот своей широкой ладонью.

— Нет, нет и нет! Я не хочу его знать. У тебя нет имени и у меня его тоже нет. Понятно?! Никаких имён — это главное условие.

— А какой в этом смысл?

— А такой: я ничего не хочу знать о тебе, как тебя зовут, откуда ты тут появилась, чем зарабатываешь себе на жизнь. Понятно?! — почти рычал Поль. — Нам надо забыть всех людей, забыть, чем и как мы жили прежде, всё забыть! Мы будем тут встречаться, ничего не ведая о том, что происходит с каждым из нас за стенами этой квартиры.

— Я так не смогу! А ты можешь?

— Я не знаю… Ты боишься? Испугалась?

Вместо ответа покорённая Жанна сказала просто:

— Пойдём! — и увлекла Поля за собой к огромному матрасу, расстеленному на полу.

В один из последующих дней разговор об именах возобновился в новом ключе. Оба сидели голыми на матрасе, обнявшись и обхватив друг друга ногами.

— Это прекрасно — ничего не знать друг о друге! — воодушевлённо говорила Жанна. — Я сама придумаю тебе имя!

— О господи, как только меня не называли! Я вырос и прожил с этими именами, и все они омерзительны. Лучше называть меня, рыгая или рыча. Р-р-р! — зарычал Поль.

— Это очень мужественное и древнее имя — Р-р-р! — тут же включилась в игру Жанна.

— Это моя фамилия. А имя вот: Ррррр!

Оба, рыча и хохоча, принялись целоваться.

— А давай сидеть друг против друга, вот так обнявшись, и только глядеть друг на друга и чувствовать наши тела, ничего не делая. Может быть, мы сумеем кончить без введения члена?

— Ты сосредоточилась?

— Да.

— Кончила уже?

— Нет. Это очень трудно.

— Да ты же не стараешься!

— Послушай-ка, что я придумала! Давай я буду Красной Шапочкой, а ты — Серым Волком. Какие у тебя сильные руки!

— Это чтобы насиловать тебя и заставлять делать всё, что я хочу!

— Какие у тебя ногти и когти!

— Это чтобы вцепиться тебе в задницу!

— Какой у тебя длинный язык!

— Это чтобы облизывать тебя во всех местах!

— А это зачем?

— А это твоё и моё счастье. Это — конец, болт, винт, палка, бита, прибор, кол, кок, петух … — Поль сыпал названиями члена, демонстрируя знание молодёжного сленга.

— Я чувствую себя ребёнком, мне так хорошо с тобой! — в упоении призналась Жанна.

Однажды у любовников состоялся серьёзный разговор.

— Почему ты не возвращаешься в Штаты? — спросила Жанна.

Поль, лёжа на матрасе, искусно наигрывал на губной гармошке печальную мелодию.

— Не знаю. Наверное, из-за плохих воспоминаний. Мой отец был пьяницей, бабником, грубияном и скотиной. Его потом посадили в тюрягу. А мать… О, она была поэтической натурой, но тоже, увы, алкоголичкой. Мать учила меня любить природу. Но ярче всего в мою память запала сценка — к нам пришла полиция, а она, пьяная в стельку, валяется нагишом на полу. В моих школьных воспоминаниях одна нудятина, тоскливые сборища, куча всяких неприятностей. Мы жили в маленьком городишке; кругом сплошь фермы. В мои обязанности входило доить корову. Занятие, в общем-то, мне нравилось. Но в памяти занозой засело как меня облажал отец. Однажды я прифрантился: решил сводить девчонку на баскетбол. И только я собрался выйти из дому, отец (его ещё тогда не посадили) спросил:

— Ты корову подоил? Если нет, то иди доить.

Я ему говорю: «Потом всё сделаю. Сейчас у меня нет времени переодеваться, я уже в спортивной форме!» Но он ни в какую: «Иди, давай, дои!»

Я так опаздывал на матч, что не переобулся. После дойки дерьмо так и осталось на спортивных ботинках. От меня жутко разило в автобусе и на стадионе…

Наш двор был грязный, загаженный, но за ним расстилался гречишный лужок. Там мой пёс, мелкий чёрный голландец, гонялся за кроликами. Чтобы выследить зверька, он всякий раз выпрыгивал из травы. Он так ни одного и не поймал, но этот его лай и прыжки — единственное светлое пятно в воспоминаниях детских лет. — Поль перемежал свой рассказ грустными звуками, извлекаемыми из губной гармошки.

Жанна тоже поделилась с Полем секретами своего детства. Жениху с его кинокамерой-шпионкой она ни за что не стала бы их выкладывать! Правда, интересы любовника были странно прихотливыми: он запрещал произносить какие-либо имена, зато жаждал от Жанны рассказов о её развратных детских похождениях. Эти его ожидания были напрасными: она твёрдо настаивала на своей непорочности и в детстве, и в отрочестве.

Их диалог высветил своеобразный парадокс. Поль заявил Жанне, возмутившейся по поводу того, что он якобы принимает её за шлюху:

— Да нет же, успокойся, ты — обычная девушка со старомодными взглядами на секс!

И в то же время он приписывал своей подруге очень ранний и, по возможности, грязный сексуальный опыт:

— А как ты впервые отдалась мужчине? Наверняка, за конфетку!

— Нет, в детстве я была не такой. Я писала стихи, мечтала о романтических приключениях, рисовала рыцарские замки.

— И никогда не фантазировала о сексе?

— Никогда! — сухо отрезала Жанна.

— Но ведь была же ты влюблена в учителя!

— У нас была учительница.

— Ага! Значит, она была лесбиянкой. Это — классика.

— Ничего подобного. Впервые я влюбилась в своего двоюродного брата Поля.

— Стоп! Мы же договорились: никаких имён! Продолжай!

— Извини. Мне было тринадцать, а ему лет шестнадцать или семнадцать. Я влюбилась, когда он играл на пианино. Его руки так и порхали над клавишами, извлекая чудную музыку. Нос у него был громадный, длинный-предлинный. Мы оба умирали от любви друг к другу, но боялись в этом признаться.

— И вот однажды кузен сунул свой стоячий горячий член тебе в руку!

— Ты с ума сошёл! Мы никогда не трогали друг друга! Всё происходило совсем иначе, чем ты думаешь. Мы уходили в рощу; там росли два наших любимца — платан и каштан. Мы садились каждый под своё дерево и — раз-два-три! — начинали, как по команде, по-детски быстро-быстро яростно мастурбировать!

Поскольку сексуальное развитие Жанны в её благополучном детстве было, на взгляд Поля, до неприличия приличным, любовник делал всё, чтобы восполнить пробелы в половом воспитании девушки. Поль послал её на кухню за пачкой сливочного масла, не объясняя, зачем ему вдруг понадобился этот пищевой продукт.

Когда джинсики подружки были приспущены, он, смазал свой член маслом и, несмотря на её сопротивление, резко ввёл его в прямую кишку. В ритме совершаемых фрикций Поль жёстко твердил яростные фразы, заставляя хнычущую Жанну повторять их:

— Повторяй: к чертям собачьим Святое семейство и Богоматерь! Семья — это место, где эгоизм убивает любовь и свободу!

— Нет, нет и нет! — всхлипывала девушка, но Поль был неумолим. Он хулил церковь, мнимую добропорядочность буржуазных семей и, наконец, добрался до детей:

— Повторяй: дети — бунтари и охламоны, они делают, что хотят. Они сокрушили все препоны и выбрались на свободу. Но свобода оказалась им не по зубам!

Половой акт закончился возгласом Жанны: «Аминь!», вынужденно сделанным ею под нажимом Поля.

Девушка, не откладывая дела в долгий ящик, изобретательно отомстила любовнику.

— Эй ты! Старый извращенец! Я тебе сюрприз приготовила!

Ничего не подозревающий Поль сунул в розетку неисправный шнур музыкального проигрывателя, принесенного Жанной из дому, и коварная подружка с удовольствием констатировала, что её любовника крепко тряхнуло током.

Следующее «занятие по анальному сексу» было уже совсем в ином роде. Поль велел подружке обстричь ногти, после чего заставил её ввести два пальца ему в зад. Сам он стоял, держась за решётку в комнате с туалетом и ванной, сопровождая фрикционные движения Жанны словами:

— Я буду трахать тебя грубо и жёстко. Я буду иметь тебя сзади, а потом спереди. Я извергну в твою глотку сперму из измазанного члена. Ты проглотишь её?

— Да! Я готова для тебя на всё!

— Тебя будет тошнить и меня тоже! Ты сделаешь это для меня?

— Да! Конечно же, сделаю! — Жанна была в восторге.

Моменты их эмоциональной близости перемежались периодами отчуждения. Время от времени Жанна замечала, что её любовник полностью замыкается в себе, и тогда она горько жаловалась:

— Ведь ты же не слушаешь меня! Мне кажется, что я говорю со стеной. Твоя отчуждённость убивает меня. В конце концов, я могу обойтись и без тебя!

Она попробовала, было, онанировать, но из этой затеи у неё ничего не получилось. Девушка подошла к стене, в отчаянье упёрлась в неё ладонями и вонзила в неё ногти. По ассоциации Поль мог бы вспомнить свою жену, царапающую обои в комнате Мориса. Но чем занималась его юная любовница, его уже не интересовало. Сидя на полу в укромном уголке квартиры, он тихо плакал.

В другой раз Жанна обрадовалась неожиданной нежности Поля. Он брился, стоя у зеркала в ванной комнате, а голая подружка сидела рядом на краю раковины, болтая ногами и упрекая его в холодности и эгоизме. Дело кончилось тем, что Поль поднял её как ребёнка, уложил себе на плечо и стал кружить с ней по квартире.

— Ну что ты загрустила? — Он поцеловал её, усаживая на прежнее место. — Мне кажется, я счастлив с тобой.

Сияющая Жанна кричала Полю, ушедшему в другую комнату:

— Я хочу так ещё! Иди ко мне!

Но в этот момент хлопнула дверь квартиры.

— Вот дурак! Даже не сказал мне: «До свидания!» — смертельно оскорбилась девушка.

Как уже не раз бывало в подобных случаях, она выместила свою злость на Томе. Вызвав его телефонным звонком на станцию метро, Жанна заявила:

— Ищи себе другую девчонку для фильма. Мне всё это донельзя опротивело. Ты заставляешь меня делать то, чего бы я сама не стала делать никогда. Ты насилуешь мои мозги! Довольно. Фильму конец!

В ответ она получила от Тома крепкую затрещину. Затем они по-девчоночьи, словно подружки, подрались, но потом, обнявшись, оба заплакали. Съёмки фильма продолжились.

Том сделал невесте предложение. Эта якобы неподдельно интимная сцена была, разумеется, снята на киноленту. Жанна, втянувшись в киношную игру, уже не протестовала, когда её личные отношения с женихом становились товаром, предлагаемым, как в нынешних реалити-шоу, всем потребителям телезрелищ. Впрочем, девушка обернулась к будущим зрителям не столько романтической, сколько прагматической стороной своего характера.

— Свадьба должна быть чуть старомодной с обязательным венчанием в церкви. Ретро — признак суперсовременности. Молодая новобрачная ведёт себя чуть сковано, но именно это нынче модно. Брак должен быть модным, свадьба — популярной. Всё в соответствии с современной рекламой: семья должна быть максимально удобной и полноценной со всех сторон — стены, крыша, дети, престиж. Как рекламируют машины, напитки и сигареты, так надо рекламировать и современный брак! — вдохновенно импровизировала в кинокамеру Жанна.

— Вот она, долгожданная искомая формула: молодость популярна, брак популярен! — восхитился Том. — А что если с устройством популярного брака не получится?

— Значит, — продолжала свои социологические выкладки невеста, — его надо наладить. Супружеская пара — два рабочих в комбинезонах, которые чинят двигатель семьи.

— А в случае измены?

— Ну, значит, в комбинезонах будут не двое, а трое или четверо! — не замешкала с ответом Жанна.

— А любовь?

— Это когда двое уединяются, снимают с себя комбинезоны и становятся мужчиной и женщиной!

Бертолуччи едко подсмеивается над молодыми французами. Пережив молодёжный бунт 60-х годов, они умудрились совместить две крайности. К почитанию борцов за свободу и социальную справедливость, а также к молодёжному увлечению мировой революцией самым парадоксальным образом примешался буржуазный прагматизм. Незаметно для себя молодые люди стали жертвами всевозможной рекламы, объектами телевизионного программирования, потребителями банальностей и пошлостей «поп-искусства». Вопреки страстным проповедям своих кумиров — антибуржуазных философов Поля Сартра, Альбера Камю, Эриха Фромма и других властителей умов тех лет, они перестали замечать абсурдность собственного существования в качестве универсальных потребителей.

— Невесту делает её свадебное платье! — без тени иронии провозгласила Жанна.

И всё же многогранная натура девушки требовала чего-то большего, чем «брачных отношений людей в комбинезонах». В момент примерки свадебного платья она тихо взбунтовалась. Воспользовавшись суматохой на съёмочной площадке, вызванной проливным дождём, Жанна сбежала к Полю.

В промокшем до ниточки свадебном наряде она столкнулась со своим любовником у лифта. Поль на руках отнёс её в их квартиру, раздел и уложил в постель. Когда он наполнял ванну, раздался истошный крик Жанны: она увидала на постельном белье дохлую крысу с засохшей вокруг пасти кровью.

Поль стал успокаивать её, но его уговоры, как это было ему свойственно, приняли не столько ироничный (как, наверное, хотел бы он сам), сколько глумливый и грубый характер:

— Да, — заявил он, держа серую покойницу за хвост, — крысы — враги людей. Они могут загрызть человека. Но случается и противоположное: многие народы едят их сами. Приготовим крысу под майонезом. Я уступлю тебе деликатес — крысиную гузку!

Бедную Жанну трясло от отвращения.

— Довольно! Я ухожу! Навсегда! Больше я никогда сюда не вернусь! Я полюбила другого мужчину! Я выхожу за него замуж! — кричала она.

— Да это просто замечательно! Я за тебя искренне рад. Но чтобы ублажать своего жениха, тебе сначала надо принять горячую ванну. Иначе ты подхватишь пневмонию и умрёшь. А знаешь, что будет после этого? Тебя похоронят, а в могиле твой труп дочиста обглодают крысы.

Пока Поль заботливо и нежно купал подружку в ванне, она выкрикивала, то и дело высовываясь из воды:

— Ты старый и седой! Ты толстеешь. У тебя уже половины волос нет, вон какая лысина на макушке. Я влюбилась! Он молод, и мы будем любить друг друга!

— Ты просто дурочка, но очень милая дурочка. — Поль стал серьёзным и грустным. — Ты страдаешь от одиночества и пустоты. И думаешь, что рядом с ним ты будешь в безопасности. Но всё это заблуждение. Его член, его обожание — всё это мимолётно. Ты одна в целом мире! И тебе не помогут выйти из одиночества ни его обожание, ни наслаждение его членом. Грустно, но этот факт, увы, никому ещё не удалось ни оспорить, ни изменить. В полной мере ты это осознаешь, когда столкнёшься лицом к лицу со смертью. Только сунув пальцы в задницу смерти, ты можешь решить, нашла ли ты того человека…

— Но я нашла его! Нашла! Этот человек — ты!

После сделанного ею любовного признания девушка ожидала от своего избранника всего самого доброго и хорошего. Однако то, что случилось на следующий день, было воспринято Жанной как катастрофа. Придя в их любовное гнёздышко, она обнаружила пустые стены и вновь появившегося бродячего кота. Вся обстановка квартиры исчезла, в том числе привычный большой пружинный матрас.

Жанна бросилась к консьержке:

— Вы не знаете, куда пропал месье из четвёртой квартиры? А куда перевезли мебель? По какому адресу ему будут посылать почту? А как его зовут?

Консьержка не знала ничего. Таинственный хозяин квартиры как в воду канул.

Конец сказки

Жанна, едва сдерживая слёзы, позвонила Тому, сообщив, что нашла, наконец, подходящее для них жильё. Вскоре он приехал в разорённое любовное гнездо своей невесты, чтобы осмотреть квартиру.

— Гляди, какая она громадная! В ней есть и уютная комнатка для детской. Я уже придумала имя для нашего будущего сына — Фидель, в честь команданте Кастро!

— А я хочу завести дочь. Назовём её в честь революционерки Розы Люксембург!

Жанна вполне утешилась. Она даже стала кружить по квартире, изображая самолёт. Том тут же включился в игру. Он то носился по комнате, жужжа и расправив руки наподобие крыльев самолёта, то, подражая авиадиспетчеру, командовал полётом Жанны с земли:

— Планируй над верхушками деревьев! Не разбейся!

Том вышел из игры первым:

— Хватит с нас этих турбулентных потоков. Мы не можем вечно оставаться детьми. Пора повзрослеть. Мы уже взрослые!

— Но это ведь это так ужасно! Как же нам теперь вести себя?

Жених солидно ответил:

— Взрослые серьёзны, логичны, обстоятельны. Они не боятся смотреть в суть проблем. У них по всему телу растут тёмные волосы.

Отметим явно ироничное отношение авторов фильма к «жизненной достоверности» лент «Новой Волны» и к инфантилизму Тома, её представителя. Но это не более чем дружеский шарж Бертолуччи. У зрителей нет оснований, чтобы сомневаться в одарённости Тома. Он по-настоящему способный режиссёр. Том не ошибся в выборе актрисы на роль невесты, разглядев способность Жанны к игре, к мгновенному перевоплощению. Он вовлёк её в творческий процесс, позволяя ей искусно переходить от текста сценария к импровизациям, которые, в свою очередь, становились неотъемлемой тканью фильма.

Подчиняясь влиянию своего жениха-режиссёра, Жанна заметно повзрослела. Спустя пару дней (а может быть, недель!), идя по мосту через Сену, девушка никого не изображала. И когда к ней внезапно подошёл Поль, сказав, как ни в чём ни бывало: «Это снова я!», она ответила бывшему любовнику по-взрослому серьёзно: «Между нами всё кончено!»

По сравнению с тем, каким он был в самом начале фильма, Поль неузнаваемо изменился. Он изысканно приоделся; его модный пиджак украшал аккуратно повязанный великолепный шёлковый галстук; от прежней депрессии не осталось и следа. Непостоянный любовник Жанны был элегантен и красив.

— Мы покинули ту квартиру, и теперь начнём всё заново, — уверенно заявил Поль.

Было по-весеннему тепло и солнечно. Они с Жанной вошли в какое-то кафе. Немного погодя выяснилось, что в нём проходит конкурс танцоров танго. По временам пары застывали в классических для этого танца позах. Они это делали не иронично и чуточку пародийно (что свойственно природе танго), а карикатурно-серьёзно, становясь похожими на некрасивых гротескных марионеток.

Поль приблизился к столику, за который уселась Жанна, и обратился к ней с отменной учтивостью:

— Мадемуазель, я настолько сражён вашей красотой, что осмелюсь предложить вам бокал шампанского!

После шампанского он велел принести бутылку виски. День едва начался, и потому официант явно удивился такому заказу. Жанна повеселела, и любовники пошли куролесить среди танцующих пар. Их танцевальные коленца были то шутовскими, то по-дилетантски замысловатыми, но в любом случае куда более живыми, чем у танцоров-конкурсантов. Строгая дама из жюри в смешных круглых очках потребовала, чтобы оба прекратили безобразничать и немедленно покинули зал. Захмелевший Поль заголил свою задницу и предложил злобной карге поцеловать её. Хулиганской парочке пришлось удалиться.

Оба сели за необслуживаемый столик в тёмном уголке. Жанна заплакала. «Между нами всё кончено! — повторяла она. — Я выхожу замуж». Она пошла прочь из кафе, а когда Поль стал её преследовать, бросилась бежать по улице.

— Эй, ты куда? Я всё равно догоню тебя!

— Ты сумасшедший. Уходи! А если будешь меня преследовать, я позову полицию!

— Ах вот ты как?! Похоже, запахло жаренным! — Поль хитро сделал вид, что отошёл в сторонку, но не прекратил своего преследования. Когда Жанна стала подниматься на лифте, он побежал вслед за ней по лестнице.

— Помогите! На помощь! — кричала девушка, колотя кулаками в дверь к соседям по лестничной клетке. Затем она открыла собственную квартиру, пытаясь проскочить в двери, опередив Поля. Это ей не удалось.

— Ну хватит, — уговаривал он подругу. — Покричала и довольно.

Он оглядел комнату, заметив вслух, что, похоже, она слишком перегружена воспоминаниями. Поль надел полковничью фуражку и, с изяществом приложив руку к козырьку, отдал честь Жанне:

— Как я вам нравлюсь в качестве героя, мадемуазель? — спросил он, прекрасно сознавая, что выглядит весьма эффектно. Его зеленоватые глаза сверкали. Жанна заворожёно глядела на элегантного красавца.

— Мы пробежали Азию, Африку, Индонезию… И я нашёл тебя. Я тебя люблю и хочу знать, как тебя зовут?

— Жанна! — послышался её тихий ответ и одновременно раздался выстрел. Всё это время она держала в руке отцовский револьвер, вынутый из ящика комода в тот момент, когда они вошли в комнату.

Раненный в живот Поль, покрывался смертельной бледностью.

— Наши дети, наши дети, — бормотал он, — запомнят…

С трудом переставляя заплетающиеся ноги, он вышел на открытый настежь балкон. Поль понимал, что умирает. На его бескровном лице сохранялось выражение умиротворённости, бледные губы еле слышно шептали что-то по-гавайски. Наконец, он свернулся калачиком и умер.

— Я не знаю, кто он! — твердила Жанна, не сходя с места, где произошло убийство. Её зрачки расширились. Она снова и снова повторяла в полной растерянности:

— Я не знаю кто он! Он пошёл за мной по улице. Он пытался меня изнасиловать! Он сумасшедший! Я даже не знаю, как его зовут. Я не знаю, кто он! Я не знаю его имени.

Комментарии сексолога

Перечислим странности и несуразности в поведении героев «Последнего танго»:

1. Убитый горем вдовец, не успев похоронить якобы горячо любимую им жену, вступает в половую связь с двадцатилетней девушкой, почти девочкой, годящейся ему в дочери. Он устраивает любовное гнёздышко в квартире, принадлежащей покойной. Кто после всего этого Поль — психопат, сексуальный маньяк, подонок?

2. В интимной связи он почему-то настаивает на строгой анонимности; скрывает своё имя от партнёрши и запрещает ей назвать своё имя ему.

3. Во взаимоотношениях с подружкой Поль чаще всего нарочито груб и глумлив; охотно прибегает к «жёсткому сексу»; порой имитирует насилие, сопровождая фрикции антиклерикальными и бунтарскими лозунгами. Иногда, напротив, немолодой любовник очень нежен со своей юной партнёршей, заменяя ей заботливого отца. Приливы нежности и грубые выходки сменяют друг друга без какой-либо системы и вопреки всякой логике.

4. Поль требует от подруги признаний в её сексуальной распущенности в детстве. Вместе с тем, он признаёт, что она старомодно сдержанна в сексе даже в свои двадцать лет.

5. Жанна подчёркнуто, порой чересчур горячо, настаивает на своей непорочности и в детстве, и в подростковом возрасте. Мало того, стремясь соответствовать современным стандартам «модного брака», она считает, что и впредь должна быть чуточку скованной и старомодно добропорядочной. Занятиям любовью отводится, по её схеме, далеко не главное место в супружеской жизни молодых людей. В то же время Жанна в восторге от предложенной ей её любовником абсолютно раскованной эротической игры.

6. Девушка, далёкая от мазохизма и обладающая обострённым чувством собственного достоинства, вопреки грубости и садистским выходкам своего немолодого любовника, нежно к нему привязывается и, в конце концов, признаётся ему в любви.

7. В ответ на любовные признания Жанны, её непредсказуемый партнёр неожиданно бросает её и разоряет их любовное гнёздышко.

8. Когда же, спустя какое-то непродолжительное время, он круто меняет линию своего поведения и сам признаётся подруге в любви, она стреляет ему в живот из револьвера, доставшегося ей от отца.

9. Поль умирает с улыбкой умиротворения и счастья.

10. Совершив убийство, Жанна произносит речь, неуместную в ситуации, когда она находится наедине с собой. Девушка лживо отрицает факт своего знакомства и физической близости с погибшим, а также утверждает, что он собирался её изнасиловать.

Попробуем найти концы в этой цепочке странностей и противоречий.

Предлагая искать корни неадекватного поведения взрослых людей в событиях их детства, психоаналитики (фрейдисты и неофрейдисты), конечно же, правы. Полю с родителями не повезло. Отец не любил его; он самоутверждался, демонстрируя свою власть над сыном. Случай с дойкой коровы — красноречивое свидетельство этому. Мать, от которой Поль, унаследовал свои способности к музыке и литературе, была алкоголичкой, а потому тоже не могла его любить. Потребность быть любимым в детстве — одна из базовых потребностей человека. Её депривация (неудовлетворение) приводит к формированию больной личности, остро страдающей от одиночества и чувства враждебности, исходящей от окружающего мира.

Есть много способов, с помощью которых люди пытаются совладать с таким болезненным состоянием: обретение физической мощи, творчество, групповая солидарность… Поль перепробовал всё. Он занимался спортом, научился боксировать и с успехом выступал на ринге. Он испытал себя в искусстве: зарабатывал на жизнь работой актёра; играл в оркестре. Занялся журналистикой и был корреспондентом, аккредитованным в Японии. Опробовал он себя и на поприще групповой солидарности, войдя в состав революционного отряда Эрнесто Че Гевары. Приняв участие в его вооружённом походе, Поль получил серьёзное ранение.

Надо сказать, что групповая солидарность действительно помогает преодолеть чувство одиночества. Но порой она заставляет человека отказаться от собственного Я, забыть и предать его. На этом основано существование молодёжных банд. Этот же психологический феномен эксплуатируют фашисты и другие преступники и экстремисты, добиваясь от своих приверженцев деиндивидуализации и обесчеловечивания. Поль не настолько прост, чтобы довольствоваться реализацией стадного чувства. Его биография свидетельствует о том, что подобно представителям более молодого поколения, чья активность пришлась на 60-е годы, он мечтает о разумной и человечной перестройке мира. Власть эгоистичных и всемогущих хозяев жизни, засилье фарисеев и корыстолюбцев ему ненавистны. Кроме того, он презирает безропотных и некритичных потребителей, представляющих большинство современного общества. Именно поэтому он примкнул к радикальному крылу, возглавляемому Че Геварой. Революционеры Латинской Америки, в отличие от фашистов всех мастей, воевали за правое дело и жертвовали собой ради угнетённых и обездоленных. Но Поль слишком умён, чтобы не видеть обречённости коменданте, политической несостоятельности и бессмысленности его похода в Боливию. Тамошние крестьяне отвергли вмешательство пришлых революционеров-партизан, и солдаты правительственных войск расстреляли героического Че.

Поль понимает, что революционные попытки улучшения мира, социальное устройство которого он отвергает и в котором сам чувствует себя отверженным, обречены на поражение. От этого он ещё острее переживает собственное одиночество и абсурдность своего бытия. Симпатии Бертолуччи и Брандо целиком на стороне героя фильма. Даже его хулиганская выходка в кафе выглядит протестом против пошлости «поп-искусства» и реакцией на «зомбированность» танцоров танго. Разумеется, Поль был пьян, когда оголил зад перед устроителями конкурса. Его проступок непростителен, но в какой-то мере понятен: абсурду бытия и бездушному примитивизму «попсы» Поль может противопоставить лишь абсурдистское поведение. Конечно, продуктивнее иной способ противостояния абсурду — творчество. Именно к нему прибегают сами создатели фильма. Но Поль, как уже говорилось, при всей своей неординарности, не способен подражать им в этом. Творческий потенциал парализован его невротическим развитием; да и художественными талантами природа наделила его, возможно, не слишком щедро. К нему подходят слова Генриха Гейне (если опустить их иронический подтекст): «Не талант, зато характер».

Не стоит идеализировать героя фильма, но и недооценивать его тоже не следует. По своей природе Поль человек широкий и многогранный. Когда он преодолевает эгоизм, то становится способным на человечные чувства и поступки. По временам он относится к своей подруге с отцовской нежностью, спаянной с эротикой (именно о таком сочетании Жанна мечтала с детства!). С трогательной заботливостью и лаской он купает её в ванне. Даже в нелепой сцене с ночной проституткой и её сбежавшим ухажёром видны добрые намерения: Поль от души хотел помочь женщине, униженной жизнью.

Его психологическая дисгармоничность и неуравновешенность не достигают степени явного уродства, свойственного психопатии, но у Поля, конечно же, налицо акцентуантуация характера. При всём том, он человек незаурядного и независимого ума, необычной судьбы. Стоит вспомнить список его занятий и профессий, диапазон его скитаний по свету.

Беда Поля в том, что он безнадёжно одинок и что его жизнь бесперспективна. Лишь одно, как ему кажется, может помочь ему в его отчаянном одиночестве — любовь. Как за спасательный круг хватается он за это магическое средство. Но уже очень давно Поль понял: секс вовсе не тождествен любви. В детстве его так и не научили любить, а тому, кто лишён этой способности, секс не поможет. К тому же в подобных случаях интимные отношения часто принимают инструментальный характер, становясь средством решения невротических проблем. Именно в этом трагическом ключе надо понимать слова Поля, обращённые к Жанне. Когда та утверждает, что нашла, наконец, человека, полюбившего её, Поль с горечью говорит ей: «Он хочет построить из тебя, из твоих грудей, из того, что между ног, крепость. Хочет спрятаться в тебе. Хочет, чтобы ему там было удобно, безопасно!»

Разумеется, вовсе не жениха Жанны, а себя самого обличает Поль, о себе самом сокрушается, делясь своими грустными размышлениями с подругой. Это он всю свою жизнь безуспешно пытается построить крепость из связей с женщинами, ошибочно называя такой симбиоз любовью. Потому-то Поль и произносит слова о смерти, слишком хорошо понятные ему самому и абсолютно тёмные для Жанны: «Лишь тогда, когда ты столкнёшься лицом к лицу со смертью, ты это осознаешь. Только перед лицом смерти ты можешь решить, нашла ли ты того человека…». Это его собственное супружество не выдержало проверки смертью. Крепость, сооружённая в союзе с Розой, рухнула, когда жена покончила с собой. Упрекая покойную во лжи и в измене, он имеет в виду не её супружескую неверность, а то, что она своим уходом разрушила их брак, оборонительное сооружение, которое, как надеялся Поль, должно было противостоять их одиночеству во враждебном мире.

В произошедшей катастрофе, увы, повинен он сам, а не Роза. Она-то его любила, но не могла добиться от него ответного чувства. Роза пыталась хотя бы в какой-то мере восполнить эмоциональную пустоту, связанную с холодностью любимого человека, слепив из Мориса некоего двойника Поля. Это ей не помогло, и она в отчаянье прибегла к бритве.

Чувство любви недоступно Полю точно так же, как дальтонику отказано в восприятии всех цветов спектра. Он не ведает, как любящие люди ведут себя друг с другом в повседневной жизни. Потому-то убитый горем вдовец не в состоянии ни понять причин самоубийства жены, ни простить ей её роковой поступок. Отсюда его острая и несправедливая обида на покойную, отравляющая его искреннее горе. Не жалуясь прямо (ведь он — сильный мужчина!), Поль признаётся в своём жизненном крахе. Это себя самого имеет он в виду, говоря о детях, взломавших стену. Обретя свободу, они не могут толком ею распорядиться. Ибо, перефразируя слова апостола Павла, «свобода без любви — ничто».

В этом донельзя запутанном клубке сильных чувств и следует искать ключ к странному поведению Поля.

Грубо и властно вступив в половую связь с юной девушкой, он отчасти мстит покойной жене за её мнимое предательство. Но главное не это. Авантюра с Жанной — безнадёжная попытка совместить несовместимое. Страдающий человек ищет выхода из трагического одиночества, вступив в любовную связь. Но при этом он как огня боится, что привяжется к юной незнакомке. Ведь в прочность их любовной связи он не верит заранее, а чем сильней окажется его эмоциональная привязанность к подружке, тем горше и больнее будет её утратить!

Надо учесть, что авантюрное поведения Поля густо замешано на его садомазохизме. В отличие от творчества и иных адекватных способов совладания с чувством одиночества, вызванным депривацией любви в детстве, садомазохизм — путь ошибочный и болезненный (патологический), хотя и чрезвычайно распространённый. В садомазохистской связи переживание одиночества и враждебности окружающего мира смягчается, что успокаивает обоих партнёров, снижает уровень их тревоги. Садист, утверждаясь в своей власти над другим человеком, испытывает иллюзорное ощущение собственной силы и неуязвимости. Он как бы убеждается в своей способности противостоять враждебному миру. Что же касается мазохиста, то жестокое обращение с ним его партнёра или партнёрши, расценивается им как доказательство его или её могущества, как гарантия защиты от угрозы извне. Чем больше мук и унижений приходится на долю мазохиста, тем сильнее он привязывается к партнёру-садисту.

Между тем, оба полюса садомазохизма не просто взаимосвязаны и взаимозависимы. Они ещё и взаимозаменяемы, легко меняясь местами и переходя друг в друга. Эти хитросплетения без труда различимы в сцене с анальным сексом, когда Жанна играет активную роль в эротической игре. Она как бы насилует партнёра, «опускает» его. Но в то же время и сам Поль унижает, «опускает» её, расписывая грязь сексуальных испытаний, которые он ей якобы приготовил. Чем грубее она унижает его, тем выше его самооценка как доминирующего партнёра. Ведь это он повелевает своей явно неординарной подругой, это он принуждает её радоваться перспективе самых грязных и унизительных ласк!

Садизм не отделим от презрения к половому партнёру. В этом плане понятны странные, на первый взгляд, требования Поля соблюдать взаимную анонимность. Нечто подобное, в частности, практикуют асоциальные подростки в групповом сексе. Удовлетворяя свои незрелые эротические потребности с общей партнёршей, они предпочитают считать её морально ущербной и развратной, «отпетой шлюхой». Тем самым они снимают с себя ответственность перед ней, хотя чаще всего участвовать в групповом сексе её принуждают с помощью шантажа. Чем меньше юнец осведомлён о своей партнёрше, тем для него спокойней и удобнее; ему незачем знать её имя, она ведь — вещь, приспособление для сексуальной разрядки! Поль ведёт себя с Жанной, уподобляясь таким незрелым юнцам. Кроме того, требуя от своей подруги анонимности, Поль хочет достичь цели, уже упомянутой ранее: он полагает, что к безымянной партнёрше труднее привязаться эмоционально, а такого поворота событий ему очень хотелось бы избежать.

Таковы несообразности невротической личности. В авантюре, в которую Поль вовлёк Жанну, он ведёт себя неадекватно и противоречиво. Нелепы богохульства и горькие обличения в адрес внутрисемейных отношений, провозглашаемые им по ходу половых актов. Абсурдны его требования, чтобы Жанна повторяла за ним фразы, лишённые для неё всяческого смысла. Она-то воспринимает их по-своему, как часть забавно-захватывающей эротической игры.

Ущербно и восприятие Полем своей подруги. Он ошибочно приписывает ей мазохизм. Любовник видит не самые существенные черты её характера, зато упускает другие, гораздо более важные для него самого. «Такая неверная оценка людей, — заметила когда-то психоаналитик Карен Хорни, говоря о личности невротика, — объясняется не его невежеством, недостатком ума или неспособностью к наблюдениям, а его навязчивыми потребностями». В своих безответственных играх с юной любовницей, Поль непростительно беспечен и слеп.

Жанна нестандартна и талантлива. Она необыкновенно пластична и мгновенно приспособляется к окружающему миру, к сиюминутным обстоятельствам. Девушка одновременно и порочна, и добродетельна; она способна раствориться в другой личности, но готова и на дерзкий бунт; она жёстко прагматична, и, в то же время, предпочитает скучной реальности игру и сказку. Жанна — гремучая смесь самых противоречивых свойств и качеств и потому-то представляет для Поля смертельную угрозу.

Талантливый американский психоаналитик Эрик Берн полагает, что родители, воспитывая своих детей, закладывают в них сценарий их будущей жизни. Очень часто в его основу лежится тот или иной сюжет, как бы заимствованный из старых сказок.

В частности, утверждает Берн, жизнь невротиков может сложиться по шаблону сказки о Красной Шапочке. Он напомнил её классический вариант.

Берн видит в этой истории противоречия, проливающие свет на истинный характер действующих лиц. В частности, его настораживает тот факт, что кажущаяся бестолковость Красной Шапочки, по сути, неотличима от авантюризма и коварства.

В качестве клинического примера «синдрома Красной Шапочки» Берн приводит историю своей пациентки Керри.

Ни схема, предложенная психоаналитиком, ни история невротического развития Керри, рассказанная им, сами по себе, конечно же, не способны служить ключом к разгадке «Последнего танго в Париже». Проблемы героев фильма масштабнее и сложнее, чем сценарий «Красной Шапочки» по Берну. Но приведенная цитата — совсем не лишняя деталь в анализе фильма Бертолуччи.

Жанну не совращали в детстве ни её дед, ни любой другой взрослый мужчина. Тем не менее, с самых ранних лет у неё сложилось собственное представление о Сером Волке. В их семье царил культ её отца. С дочерью полковник был нежен, но он же научил её стрелять из револьвера. В глазах девочки (это убеждение осталась и у взрослой Жанны), её отец — истинный мужчина, мужественность которого нераздельно спаяна с опасной и аморальной изнанкой. Во-первых, отец убивал людей, хотя и делал это в рамках закона и в границах своих профессиональных обязанностей, ограничиваясь врагами Франции, арабами. Во-вторых, он явно пренебрегал правилами морали и вовсю предавался плотским утехам. Как ни странно, его жена без протеста прощала ему внебрачные любовные похождения.

Жанна убедилась в этом сама. Как-то, роясь в вещах отца, она нашла фотографию нагой арабской девушки с дерзко торчащими сосками. Нетрудно было догадаться, что юная арабка была одной из любовниц полковника. То обстоятельство, что он бережно хранил её фото, свидетельствовало о том, что отец дорожил своей подружкой. Жанна злорадно предъявила матери обнаруженную ею фотографию:

— Это ординарец отца?

Не теряя чувства собственного достоинства и почти не задумываясь, та ответила:

— Прекрасный образчик берберийки. Фотография, видимо, из антропологических наблюдений. Сильная раса. Я когда-то пыталась завести прислугу из их числа, но служанки из них получались никчемные.

Не приходится сомневаться в том, что Жанна была влюблена в своего отца, хотя и не осознавала этого. Она с детства мечтает о человеке, который был бы ему подстать, мог бы заменить его в её жизни. Он должен быть мужественным, сильным, красивым, сексуально предприимчивым, ни в грош не ставящим общепринятые моральные запреты (что прилично девушке, лишь обесценивает её героя!), намного старше, чем она. Избранник виделся Жанне романтическим героем, представляющим опасность и для мужчин (он жесток по своей природе и способен на убийство), и для женщин (он волен делать с ними всё, что хочет, не останавливаясь перед сексуальным насилием). Такому она отдалась бы, не задумываясь.

В то же время, со сверстниками Жанна не позволяла себе никаких вольностей. С кузеном они онанировали на расстоянии, наблюдая за эротической игрой друг друга лишь издали. С Томом она так и не вступила в половую близость, хотя он считается её женихом. Пользуясь выражением Керри, пациентки доктора Берна, и Том, и кузен-пианист принадлежат к разряду «щенков». С ними Красным Шапочкам скучновато.

Характерная особенность Жанны — её пристрастие к играм и фантазиям. По выражению Йохана Хёйзинги, голландского культуролога и историка, Жанна относится к подвиду «Homo Ludens» — «Человека Играющего». Для неё игра — способ её существования. Благодаря этой своей особенности, Жанна способна абстрагироваться от абсурдной и скучной реальности. Недаром отказ от игры и принятие правил взрослой жизни кажутся девушке ужасными. По крайней мере, такова её реакция на призывы Тома, обращённые к ним обоим, стать, наконец, взрослыми. Но и тут природа Жанны приходит ей на помощь: самым парадоксальным образом она умудряется повзрослеть с помощью всё той же игры, артистично перевоплощаясь во взрослую. Замужество для неё — очередная игра, помогающая ей органично вписаться в окружающий её потребительский мир, проявить своё прагматичное отношение к браку, как к сотрудничеству двух (или более) человек в рабочих комбинезонах, руководствующихся рекламой «модных семейных отношений».

Повторим, игра для Жанны выполняет множество важных функций — это способ её бытия, эффективный приём мимикрии, метод творческого преодоления скуки и абсурдности бытия, так угнетающих Поля. Но одновременно она сопряжена с весьма негативными моментами. Во-первых, её игра по временам не отделима от азартного риска. Во-вторых, в восприятии девушки грань между реальным и воображаемым миром порой исчезает напрочь. И тут события могут принять самый непредсказуемый оборот. Одно дело, когда она воображает себя дикой хищницей, преследующей кота. В таком простом «охотничьем» варианте её игра никому, даже коту, жить не мешает. Совсем иная ситуация складывается в том случае, если Жанна видит себя в роли Красной Шапочки, соблазняемой Серым Волком.

Поначалу она с восторгом приняла приключение с Полем. Наконец-то нашёлся настоящий мужчина, так похожий на её отца! Он способен отвергнуть общепринятую мораль; готов, не задумываясь, покорить девушку, даже изнасиловать её! Хотя при первой встрече эта связь и показалась ей болезненным испытанием (введение члена без предварительной подготовки — садистский приём!), она целиком захватила Жанну. Её давняя мечта, наконец-то, стала явью! Это куда интереснее, чем та искусственная «игра в кино», которой отчасти увлёк её «мальчишка»-жених.

Серый Волк способен на самые рискованные, необычные и захватывающие игры. Чего стоит их романтическая анонимность, их встречи в пустующей квартире, их полная эротическая раскованность! Да, разумеется, в восприятии девушки сексуальная распущенность, эксперименты с анальным сексом, как в активной, так и в пассивной роли, — ничто иное, как извращение. Но ведь её вынудили так поступить, и потому она в собственных глазах заслуживает полного оправдания! А не о таком ли сладком запретном сексе, как бы насильно навязанном ей, она втайне грезила с детства, даже не надеясь его реализовать?!

Страх перед хищным Серым Волком будоражит чувства и воображение Жанны:

— Ты такой разный и странный! Иногда один, а потом совсем другой. Порой ты пугаешь меня! — говорит она любовнику, скорее довольная, чем напуганная таким его поведением.

Между тем, унижения, которым подвергает её Поль, воспринимаются девушкой отнюдь не столь безропотно и охотно, как это ему представляется. До поры Жанна расценивает садомазохистский элемент их связи как игру: не даром же она — избранница Серого Волка! Но всему есть предел — не следует забывать о том, что девушка обладает обострённым чувством собственного достоинства. Повторим: готовность подчиняться в любой момент может смениться её бунтом.

Неожиданная оскорбительная выходка любовника, который в ответ на её признания в любви без предупреждения бросил её, заставили Жанну отказаться от игры. Она приняла условия своего жениха, намериваясь стать взрослой и выйти замуж. Девушка всегда понимала бесперспективность их связи с Полем, несбыточность любых планов на их счастье. Серый Волк уж точно не способен никого полюбить. Тем более, он не может сделать их брак «модным и популярным». И она, оставив запретную игру, вышла из-под магического влияния любовника, замещающего ей её отца.

Полю всё сошло бы с рук, если б он, на свою беду, вновь не выследил девушку и не напоил её смесью виски с шампанским. Жанна снова втянулась в игру, превратившись в Красную Шапочку.

Между тем, Поль, вошёл в новый виток своей несбыточной затеи — создания брачной крепости, способной спасти его от одиночества. Он (в который раз!) ошибочно решил, что способен полюбить женщину. Эту идею Поль и выложил Жанне. В романтическом и рыцарском ключе он поведал ей о том, что, побродив по всему свету, пройдя Африку, Азию, Индонезию, Латинскую Америку, Гавайи, Таити и т. д., он нашёл, наконец, ту, которую искал всю жизнь, ту, кто станет матерью его детей. На своё несчастье он никогда ещё не был так обаятелен и красив, так похож на отца Жанны в его полковничьей фуражке! И никогда ещё в своей речи, обращённой к ней, он не был так неубедителен.

Поль в её глазах вновь превратился в Серого Волка, опасно привлекательного, и, вместе с тем, заслуживающего самого сурового наказания. Ведь Красная Шапочка, развлекаясь с Волком, никогда не забывает о запретности и предосудительности их сексуальных игр. Но поскольку Жанна всё ещё как бы остаётся ребёнком (не случайно же она с такой детской непосредственностью и доверчивостью пописала в присутствии Поля перед их первым половым актом!), вся вина за содеянное ложится на её взрослого партнёра. Суровость наказания, понесённого Серым Волком, является неопровержимым свидетельством невинности, непорочности и добропорядочности самой Красной Шапочки. Таковы уж правила игры, освящённые старинной сказкой. Пуля (эквивалент камней) должна занять своё законное место в животе «злодея»!

Бедный Поль умер со счастливой улыбкой: наконец-то закончилось его абсурдное существование человека, неспособного любить.

Бертолуччи и Брандо известны своими левыми взглядами, бунтарством и бескомпромиссностью. Их фильм смел, честен, и, в то же время, парадоксален. Он — зримое воплощение свободы художественного самовыражения, достигнутой в ходе сексуальной революции. Но выводы, к которым он приводит, ставят крест на самых радикальных её идеях. Фильм вновь «открыл» старую истину: свобода в сфере секса — не самоцель. Высший смысл половых взаимоотношений заключается в любви, то есть в избирательном влечении двух людей друг к другу и в их альтруизме. Герой же фильма не способен любить. Прибегая к суррогатам этого чувства, он несчастлив сам и делает несчастными близких ему людей. В конце концов, ему за это пришлось заплатить жизнью.

Что же касается Жанны, то не следует расценивать её несвязный лепет о том, что убитый ею мужчина ей незнаком, что прежде она никогда с ним не встречалась, что он собирался её изнасиловать, — как явную и примитивную ложь, как репетицию перед предстоящим допросом в кабинете следователя. Всё намного сложнее: Жанна, наконец-то, вернулась из сказки в реальность. Она вдруг воочию увидела абсурдность их с Полем игры в Красную Шапочку и Серого Волка и с ужасом осознала всю непоправимость сделанного ею рокового выстрела.

А имени своего любовника она, действительно, не знала. В этой части её самооправданий она, точно, не лжёт!