Семейный быт башкир.ХIХ-ХХ вв.

Рассаживали гостей также в определенном порядке. На самое почетное место⁹ сажали приезжего главного свата - отца жениха или деда, затем -менее старших. Учитывали близость родственной связи с женихом, общественное положение, ученость. При равных основаниях предпочтение отдавали тому, кто приехал из более отдаленного места; говорилось, что у него "дорога старше" - юлы оло. В таком же порядке рассаживали женщин отдельно от мужчин, особым кругом, или, как отмечалось выше, в другом помещении. "Хозяева", т.е. родня невесты, за исключением самых старших, все время были на ногах, обслуживая гостей. По этому поводу М.Баишев пишет, что "... сидят только гости, хозяева же во все время угощения стоят на ногах, предупреждая малейшее желание гостей" (С.24).

Сидеть полагалось, сложив ноги под себя, "по-турецки". Нельзя было вытягивать ноги, облокачиваться, опираться рукой на нары возле себя сбоку, а лишь ладонью или пальцами перед собой; позволялось садиться на коленки (главным образом тем, кто ухаживал за гостями) или на одну ногу (обычно левую), подложив ее под себя и обхватив рукою у колена другую, выставленную в согнутом положении вперед. Расположившиеся по краю нар и на скамейках могли сиДеть,опустив ноги. Пищу подавали как женщины, так и молодые мужчины.

У иргизо-камеликских башкир Куйбышевской обл. перед началом трапезы соблюдался обряд, не зафиксированный среди других локальных групп: рассадив приезжих гостей, отдельно мужчин и женщин, молодые хозяева обсыпали их орехами, домашними печеньями (бауыр^ак), конфетами и мелко дробленным курутом (сыром). Сцена эта повторялась и в доме жениха, когда родня невесты приезжала на торжества Калан (Дәүләтшин. С.62-65).

Ассортимент угощения варьировал в зависимости от материального состояния участников и местной кухни. В Челябинском и Курганском Зауралье на свадьбе и других торжествах основным блюдом являлся аш, точнее, целый'комплекс кушаний и напитков. Сначала подавали в больших чашах (табак) крепкий мясной бульон (тоҙҙок), в который мелко накрошены жирное мясо, внутренний жир, прямая кишка (Карта). Бульон этот готовят особо, собирая выступивший жир с котлов, где варится мясо. Гостям раздают каждому кусками мясо с мослами (елещ). Более почитаемым дают по несколько кусков. В малых блюдцах или чашах (тәгәс) каждому подносят лапшу в виде больших листьев (кгмэс), сваренную в жирном бульоне (бывает, лапшу опускают в общую чашу с бульоном, и любой, по желанию, может достать оттуда большой ложкой - цжцу, кашнК). Ставится в нескольких местах кислый сыр корот - разведенный, если зимой, свежий - летом. Каждый наливает себе в чашку бульон и ест мясо, макая в него. Иные запивали мясо бульоном.

Считалось приличным свою долю мяса преподнести кому-либо из присутствующих в знак особого уважения (обычай этот имеет свое установившееся название - тдртну, елещ тартцу). Существовал еще один обычай - һороңдорру: угощать друг друга кусками жира непосредственно с руки. (На юго-востоке это вылилось в особый ритуал: один из самых уважаемых людей накладывал на ладонь небольшие куски мяса, жира и нарезанную ромбиками лапшу и угощал каждого из присутствующих в отдельности.) Не осуждалось также, если кто-либо свою долю брал с собой, завернув в тряпку или прямо на блюдце.

После тоҙҙок приносили мясной суп (/|урца) с тонко нарезанной лапшой (ТУХмао). который ели, разбавив курутом. Затем гостям предлагалось благословить ащ (ашДа дога Индцу). и все убиралось. Наступал перерыв, можно было изменить позу, сидящим наверху пересесть на край нар или на время вытянуть вперед ноги, а хозяева (хужалар, кунаК каоаусылар) снова обходили гостей с рукомойником и тазом. Хозяйка дома (мать невесты) раздавала родне подарки, привезенные сватами: мужчинам - рубахи, полотенца, женщинам - платья, платки, тастары - полотенцеобразнне уборы, или куски ткани - йңртңщ. Называлось это дурңдҫ, кгренеш тара-тыу/биреу. Присутствующим показывали, какие подарки сделал зять (т.е. его родители) отцу и матери девушки. Гостям объявлялось, чем одаривает отец невесты зятя - традиционно это была верховая лошадь в полном убранстве - оседланная, взнузданная (эйзрло ат).

Кое-где тут же гостям преподносились ответные подарки. Но такое случалось очень редко, когда свадебные торжества из-за бедности брача-щихся или из-за военного времени были сокращены до предела. Встречные подарки делались обычно в последний день свадебных торжеств, а чаще всего во время ответного визита родни невесты к родне жениха, б чем пойдет речь несколько ниже.

После перерыва снова застилали скатертями (цшаулыК) место трапезы (нары, а на летовке - пол юрты) и собирали чай. Выносили самовары, подавали бачыоһак. йыуаса (сваренные в масле печенья), масло, мед, сладкий курут, зимой - красный творог (е жегай), пастилу (хак), сушеную клубнику, консервированную в масле вишню и другие сладости. С конца прошлого века все больше выставлялись продукты, приобретаемые в магазинах, - халва, конфеты, сахар и т.д. Заканчивали вечер кумысом, бузой или кислым медом. Пожилые люди и общественность отрицательно относились к алкогольным напиткам, но кумыс и бузу пили все, часто даже муллы. Терпимо относились к кислому меду (асе бал), хотя не очень одобряли. Нередко приносили к концу вечера спиртные напитки, которые пили скрытно от старших, а после их ухода - открыто.

Застолье затягивалось часто до глубокой ночи, выливаясь в общее веселье с песнями и плясками. М.Баишев так описывает ход такого веселья во второй половине XIX в.: "Двое или трое молодых людей с чашками кумыса обходят всех гостей и поют им песни, за что последние кладут им в чашку мелкие серебряные монеты. Как гости, так и хозяева дают- деньги и дудочнику (кураисту, - Н.Б.), приглашенному нарочно по случаю свадьбы" (С.24). Чаще же за бокал, преподнесенный с песней, полагалось ответить тем же. Обычно начинали это хозяева дома, обращаясь к наиболее уважаемым гостям. Если гостю было затруднительно спеть, разрешалось ответный тост подкрепить пляской или пригласить кого-либо в помощники. Когда мужчины и женщины начинали вместе участвовать в застольях, с песенными тостами-посвящениями стали обращаться друг к другу семейные пары.

Кроме кураиста, популярными лицами на свадьбе с конца прошлого века стали гармонист и скрипач, постепенно вытеснив кураиста. Пляшущего одаривали деньгами, как правило - бумажными ассигнациями, которые он должен был принимать зубами. Закончив пляску, обычно деньги эти вручали музыканту.

В начале нашего столетия, особенно в 20-30-е годы, в ритуал свадебного застолья, как и других семейно-общественных торжеств, вошли парные и коллективные пляски "ес таган", "кара-каршы" и др., элементы коллективного пения. Легкие застольные песни мҙжлес кайзере, частушки и плясовые куплеты такмак исполнялись, как щшило, коллективно, под сопровождение курая, скрипки или гармони, нередко и без них.

Описанный в общих чертах порядок свадебного вечера - в целом общий для всех локальных групп башкир конца Х1Х-начала XX в. В процессе развития внутренних культурно-экономических связей, внутриэкономического общения и преодоления территориальной разобщенности усиливались общенародные черты и в свадебной обрядности: все больше пели одни и те же песни, и мелодии, возникавшие в одном уголке края, довольно быстро распространялись в других, складывались общие черты хореографической культуры и т.д. В то же время в обрядности свадьбы сохранялись местные особенности, немалая часть которых дожила до наших дней. Дело не только в том, что наряду с интеграционными, консолидационными процессами продолжался процесс дальнейшей дифференциации. Помимо всего этого, в обрядности и всей местной культуре были местные специфические элементы, которые обладали устойчивостью и служили часто разграничивающими признаками между локально-этническими группами. К их числу относятся, в частности, особенности кухни. В юго-восточных и южных районах главным бладом в свадебных и иных торжествах являлся бишбармак -густой суп с мелко нарезанным мясом и лапшой в виде ромбиков. На севере и в западных районах украшением стола был и остался большой пирог со сложной начинкой - гебэдие/гелб^диз. В центральной и западной Башкирии бишбармак и кулламу не помнили, готовили мясной суп с лапшой, а в центре стола ставили чаши с кусками мяса вперемешку с картофелем. Здесь также не было кумыса, бузы, но повсюду делали брагу, а из сладких кушаний очень популярен был сбк-сэк/чек-чек.

Были различия в ритуале свадьбы; они имелись даже в пределах узких регионов и являлись своеобразными дифференцирующими факторами. К примеру, описанная выше раздача подарков родни жениха, которая происходит в Курганской обл. в первый день свадьбы, в соседней Челябинской обл. проводилась на второй день. Такая же картина наблюдалась в юго-восточных и южных районах Башкирии; здесь также подарки жениха раздавали или в первый свадебный вечер, или на другой день, местами это осложнялось включением дополнительных эпизодов. Главное же зависело от того, на сколько дней рассчитывались свадебные торжества, на какой день намечено главное свадебное пиршество, в целом - от масштабов свадьбы и состоятельности участников.

Туй. День второй и В течение второго и третьего дней, иногда и третий. четвертого дня (когда свадьба длится 5-6 дней)

все участники свадьбы ходят в гости по домам, посещая в день до пяти-шести хозяев. По обычаю, каждый участник свадьбы со стороны невесты, помимо того что принимает одну пару сватов в качестве постоянных гостей, за время торжеств обязан один раз пригласить к себе всех участников свадьбы. Позволялось для сокращения времени (видимо, и по экономическим причинам) объединиться двум-трем хозяевам и сообща принимать гостей у одного из них. Но и в данном случае некоторые угощения выставлялись от имени каждого из хозяев; касалось это прежде всего напитков или блюд неординарных (например, блюда рыбные или из дичи, если один из хозяев являлся рыбаком, охотником). Такого же правила придерживались во время ответных визитов.

Коренной же сват за время свадебных торжеств принимал всех участников свадьбы три раза: на первоначальный ужин (туй алыу, теуге аш, кода куритеу), собственно свадебное пиршество (туй ашң, туйлык), прощальный обед (хущ ашы). Эти три приема были основными звеньями, вехами свадебного торжества, и соответственно туй длился не менее трех дней. Основным ядром, кульминационным моментом было среднее звено - туй ашы, туйлык. В зависимости от продолжительности (следовательно, и масштабов) свадьбы оно устраивалось или на второй (в большинстве случаев) или на третий день празднества. В любом случае между ним и первым звеном свадьбы устраивали еще два-три обряда, известные под названием курңис, дурнеш сәйе, йыуаса и килең Һейә у'.

Характерные особенности всех этих обрядов - ограниченность ареала их бытования, участие в них одних только женщин. Курнис (Челябинское и Курганское Зауралье), курнеш сәке (восточная Башкирия, бассейн р.Демы), йыуаса имеют схожую смысловую нагрузку - угощение местных женщин привезенными сватьями гостинцами, раздача подарков родне невесты от имени зятя и его родни. В Аргаяшском и Кунашакском р-нах Челябинской обл. кУРНис сәйе устраивался следующим образом. Приглашались женщины. В зависимости от числа гостей и размеров дома рассаживали гостей в два-три круга - Дор. Угощали чаем, печеньями, вареньями и сладостями. Хозяйка дома, мать невесты, или одна из ее близких родственниц от имени сватий раздавала подарки: платки, куски ткани, нагрудники (түшелдерек), вязаные узорчатые повязки для чулок и другой обуви - Дысмау. пучки ниток, ленточки и т.д. В верховьях Демы, в юго-западной Башкирии (дер.Азнаево) в этот момент вручали подарки жениха (бирнә) родителям невесты: отцу невесты - добротный халат - якшн оҙон елән, матери - халат из зеленого или синего плюша/бархата -хәтфә елан; все это - оло ккренеш. Для невесты передавали отдельный сверток (үҙөнә башка терэлдр): чекмень из покупного сукна, халат из среднеазиатской ткани (әҙрәс). резиновые галоши, ичөги (ситек), платки и шали.

В Куйбышевской обл. обряд имел некоторые различия. На следующее утро после приезда сватов отец невесты собирал участников свадьбы и соседей на "чай гостинцев" (күстәнәс сәйе). Варили мясо (аш), созывали взрослых семейными парами почти из всего аула. Во время трапезы приезжие сваты вручали привезенные ими в подарок отрезы ткани (йцртцшлңЮ. Две или три женщины из местных разрывали их на полоски в четверть или поларшина и раздавали приглашенным женщинам. К концу устраивали сцену, будто не хватило тканей и требовали от приезжих компенсации деньгами (Дәүләтшин. С.62).

Суть йыуаса заключалась в следующем. На второй день свадьбы в доме родителей невесты собирались женщины. Ставили самовар, готовили угощения. Иногда хозяева и гости (т.е. приезжие сватьи - ҡоҙағыйҙар. ҡоҙасалар) менялись ролями: ставили самовар, собирали стол и угощали присутствующих не хозяева дома и не местные жители (родня невесты), а приезжие, которые, надев фартуки, топили печь, рубили и таскали дрова, ходили за водой, ухаживали за хозяевами, как за гостями. Для большего комизма и театральности иные из хозяев, одевшись во все праздничное, садились на почетное место и понукали гостей.

Выносили мешок с гостинцами и сундук с подарками. Нередко это совмещали: мешок (или мешки) с гостинцами находился в сундуке. Гостинцы -это гусь разделанный, баурсак, хлеб, мед, конфеты, медовка в Предуралье Гафурийском районе; масло, чай, водка, конфеты, сахар в Зауралье; водка, чай, масло, мед, разные ягоды и фрукты (терле емеш) - в Южной Башкирии, Зилаирском р-не и т.д.¹⁰ На все выставленные подарки и гостинцы: сундук, мешочки, кадушки с медом и напитками, - накидывалась вышитая салфетка керэга ябыу. Одна из родственниц невесты - старшая сестра или тетка снимала покрывало (оно же подарок для нее) и объявляла о своем ответном подарке для невесты (ягненок, коза, платье, гусь и т.п.). Приезжая "главная" сватья (мать жениха) доставала ключ с привязанной к нему шелковой лентой и лоскутом цветной ткани и передавала младшей сестре или племяннице невесты. Девушка, отперев сундук, отвязывала ленту - свой свадебный подарок - и вытаскивала баурсак, конфеты, печенье, чай, мед и т.д.

Женщины, захватив мешочки с кушаньями и сладостями и взвалив их на плечи, начинали плясать под шуточные куплеты. Суть обряда заключалась в том, чтобы восславить благополучие, умение, трудолюбие и щедрость сватов (родителей и родни жениха) или, наоборот, высмеять их ради веселья и смеха. Вот некоторые куплеты:

Беҙҙең ҡоҙа хәлле икән, Йыуасаһы баллы икен.

Ышанмаһаң, ашап кара, Шәкәрҙән дә татлы икән

Богат, видимо, наш сват С медом его юваса.

Если не веришь, поешь, Слаще сахара она.

Ҡоҙа килгән яҙ ғына, Килгән юлы һаҙ ғына, Көнкурмөшө ауыр микән -Йыуасаһы аҙ ғына.

Телеграмм бағанаһы, Теҙелгәндер сыйырсык, Ҡоҙарыйҙын йыуасаһы -Ҡаты-кото кыйырсык.

Сват приехал весною, Дорога его - болота. Нелегка его житуха -Юваса его не богата.

Телеграфные столбы, На проводах скворцы. Юваса у нашей гостьи Одни черствые куски.

В куплетах говорилось, что от гостинцев сватов першит в горле, что они малосъедобны и т.д. Приезжие посмеивались, отмалчивались, а более

смелые и языкастые парировали такими же острыми куплетами, как: ...Йыуасабыҙ бик куп ине, ...Ювасы привезли мы много,

Ашап бөткән уҙҙәре... Сами украдкой съели вы...

Случалось, что вся юваса вмещалась в одном мешочке. Тогда одна из местных женщин, родственниц девушки, развязывала мешочек, вынимала лежащие сверху платок или платье, исполняла танец с 2-3 куплетами. Но в любом случае на дне мешочка или сундука находились или платье, или отрез ткани, которые вынимала мать невесты и вручала одной из своих ближайших, более молодых замужних родственниц. Принимая подарок, та объявляла, чем она отдаривает (һибо айтеУ) молодую семью -обычно молодняком (Зилаирский р-н, южная Башкирия).

Тут же устраивали другой обряд - килен һейоу ("облюбование невесты") (южная и юго-восточная Башкирия). Приводили невесту, сажали на табуретку или топчан в середине комнаты. Приезжие женщины, как бы одобряя выбор и принимая ее в свой круг, хлопали ее по плечу, отдирали от своих нагрудников серебряные монеты и вручали ей, а те, кто не имел такой возможности, накидывали ей на голову платок. Иногда на голове невесты оказывалось 5-6 и более платков. Подходила также и"облюбовывала" невесту и будущая свекровь. Произносились пожелания:

Бер ҡулы майҙа булһын, Пусть одна ее рука будет в масле,

Бер ҡулы балда булһын. Другая - в меде.

Маллы булһын, Пусть много будет у нее скота,

Бай булһын. Пусть будет богатой.

(Гафурийский р-н)

Невесте желали жить с мужем в любви и согласии, "детей полон подол ("итагрн тулң бала булһын") и т.д.

Выше мы отмечали локальный характер обрядов йыуаса и килен һейәУ. Ареал их бытования ограничивался южной и главным образом юго-восточной Башкирией. В южной Башкирии часто говорят, что это сравнительно новое явление, что начали их устраивать совсем недавно. Видимо, в наши дни эти обряды, обладающие необходимой для свадьбы символикой, имеют тенденцию расширять зону распространения.

На второй, реже - на третий день резали свадебный скот туйлык и устраивали всеобщее угощение. Традиционно на туйлы'К родители жениха отдавали кобылицу - тңу бейй. Менее состоятельные резали телку или барана.

Разделывание туши и приготовление свадебного угощения также было обставлено особыми обрядами. В Баймакском р-не в этот день хозяева и гости менялись ролями: приезжие сваты становились "хозяевами", а местные играли роль "гостей". Первые с утра, надев фартуки, подпоясав, шись кушаками или полотенцами, начинают рубить дрова, таскать воду, ставить котлы и разделывать мясо. У источника разыгрывается сцена "продажи воды" - ЙШ һатцу: местные девушки и молодые женщины становятся выше по течению и мутят воду до тех пор, пока сваты не одарят их деньгами или подарками.

В большинстве хозяева сами резали скот и готовили мясо, но должны были свадебный скот "купить" у приезжих. Гостей ожидали в этом случае более неприятные испытания. После того, как туша разделана, к ним являлись женщины и предлагали посмотреть, жирна ли кобыла. "При таких случаях гости хорошо знают, что их там ожидает, - пишет Б.Клуев, - но тем не менее идут: живо сбрасывают они с себя хорошую одежду, одеваются во что ни попало и идут... И не успевают гости приблизиться к месту, где лежит потрошенная кобыла, как свахи с криком набрасываются на них и принимаются хлестать дорогих гостей кишками, так что по всему двору раздается шлепанье, крик, шум, хохот и т.п." (С.218).

В Куйбышевской обл. после того, как свадебный скот разделан, к приезжим сватам являлись двое из местных - мужчина и женщина, и начинали танцевать, приговаривая, что туйЛыК оказался жирный. А любая радостная весть ^ейәнсе требует вознаграждения.

Здесь же существовал твердо установившийся ритуал разделывания туши. Вырезали по три последних ребра с обеих сторон - һэбалөк - это то, что пойдет на призы (Аббе) двум смельчакам, которые начнут состязания по борьбе (кердш). Большой кусок из задней части с костью крестца, называемый йейан ҺөШһК, предназначался мужу старшей сестры матери невесты. Тот со временем должен был пригласить молодоженов и одарить скотом. Откладывались лакомые куски из строго определенных частей туши для угощения жениха (Дәүләтшин. С.63).

И здесь проявлялось определенное творчество. К концу шеста петлей привязывали кишку и делали Доро!к - орудие (лассо) для поимки необъезженных лошадей - и ловили сватов, стараясь зацепить их петлей за го-лову\ Бывало, схватив кого-либо из сватов, обычно молодого и самого задиристого, валили его на землю и накрывали ему голову потрошеным желудком (карнвдфс ябцу). Если потерпевшим оказывался более почитаемый сват, на него накидывали не желудок, а шкуру лошади. Впрочем, обычай предоставлял гостям возможность "откупиться", более щедрые сваты на этот случай имели деньги наготове и тем спасались от позора.

Вытаскивали седло и снова начинали ловить сватов с криками: "кого будем седлать?". Пойманный гость должен был встать на четвереньки и, пока его седлали, под хохот присутствующих все время топтаться, ржать, изображая лошадь.

Пока варилось мясо в котлах, устраивали состязания. Выбиралась ровная площадка (майҙан) за домами и начиналась борьба (керәш)• Каждая сторона выставляла своих борцов (батңр, бәһлеүән). Надо сказать, что на свадебные торжества, как и на большие общественные празднества, шли все - и малые и великие, и свои и "чужие", приезжали из далеких аулов - хат еткән ерҙән, ат еткән ерҙән ("из мест, куда дойдут письма, куда добежит конь").Иные борцы в сезон празднеств разъезжали по деревням, стараясь не пропустить ни одной большой свадьбы, ни одного джиена или сабантуя. Кое-где, в частности в Курганской и Челябинской областях, еще в недавнем прошлом боролись и женщины. Проводились также скачки

* Обряд называется "поимка сватов" - Коҙа короклау (южная Башкирия).

(ат сабцштңрн/), соревнования в беге (йУгерө/). Многие из тех, кто был более или менее состоятельным, держали специально для таких торжеств беговых лошадей.

Видимо, основным и наиболее традиционным на таких свадебных состязаниях издревле была борьба. Чтобы узнать, будут ли состязания на той или иной свадьбе, спрашивали, будет ли кер^ш. Еще одно обстоятельство, свидетельствующее о традиционности борьбы: победившим борцам в качестве призов давали верхние ребра лошади -/;ебэ^х. И борьба эта часто именовалась Һебрга ңерашег. Разумеется, призы этим не ограничивались, батырам, быстрым наездникам и бегунам вручали также полотенца, платки, отрезы ткани, кисеты и т.д. На больших свадьбах призы давались с обеих сторон. Нередко среди родственников брачащихся накануне проводили сбор вещей для призов, выделяла что-либо из рукоделья и невеста. Победивший борец, получив приз, какой бы он ни был, не оставлял его у себя, а тут же передавал наиболее почитаемому человеку со своей стороны. Тот, принимая подарок, выдавал батыру вознаграждение деньгами. Такие же отношения были между наездником и владельцем лошади.

Пока еще продолжались соревнования и увеселения, женщины вынимали из котлов мясо и в больших чашах, в более далеком прошлом непременно в деревянных (ашлау. аяХ), преподносили пожилым людям. Те отделяли мякоть и жир от костей, крошили и накладывали для бишбармака на такие же чаши, время от времени раздавая куски устроившимся по близости мальчишкам. Для детишек из бедных семей это была одна из редких возможностей время от времени утолить голод.

Усаживали ладей отдельными группами һоо. соблюдая ранг по старшинству, социальному статусу, близости родства к брачащимся; и в том случае, когда всех присутствующих сажали вместе, принцип группировки людей по их положению соблюдался довольно строго, а женщины всегда образовывали свой крут. Такие же различия соблюдались в угощении.

Надо сказать, что на таких торжествах трапеза была не столь обильной. Готовили один лишь бишбармак, кумыс или бузу не подавали вовсе.

Массовые свадебные тризны под открытым небом с состязаниями и игрищами уже в прошлом веке стали редкостью и устраивались лишь тогда, когда роднились между собой представители байской верхушки. В большинстве туйлыК, туй ашы даже в южной и восточной Башкирии устраивали дома, без борьбы и скачек, по типу вечера, проводимого в первый день свадьбы. В случаях, когда резали специально выделенный для туй скот, старались соблюдать шуточные обряды с кишками, желудком и шкурой. К концу трапезы приезжего свата ожидала еще одна неприятность: к нему являлись двое молодых местных сватов и обращались со словами: "Кода, туйлыХ ад, будды, халцк куп килгдн. ӨҫтайАеңме, алла атыңды Ауяйыкмы?" ("Сват, свадебного угощения оказалось мало, пришло много народу. До-

* У иргизо-камеликских (Куйбышевская область) башкир призы получали и победитель, и побежденный;.

бавишь или нам резать твоего коня?"). Гость должен был выдать приличную сумму денег, на что молодежь покупала водку и веселилась отдельно от взрослых. Рассказывают, что скупые сваты упирались, начинали спорить и торговаться и обозленная молодежь действительно уводила лошадь, на которой приехал отец жениха. Такие инциденты влекли за собой взаимное недовольство сторон, нередко вражду между ними на долгие годы. Некоторые сваты "с размахом" специально приезжали на паре лошадей, чтобы дать возможность местной молодежи увести пристяжного коня.

Туй. Последний день В промежутках между основными торжествами, проводимыми в доме отца невесты, происходили визиты участников свадьбы к родственникам невесты и ближайшим соседям. Приемы эти сопровождались обильным угощением и общим весельем. Участникам свадьбы приходилось побывать за день в трех-пяти домах, а в последний день все снова собирались' у родителей невесты на хуш апщ-Этот прощальный обед также имел свою специфичную, правда, не очень богатую, обрядность. Большей частью сватов угощали так же, как в первый день свадьбы или при посещении родственников невесты: мясной пищей, медом и маслом, печеньями, а там, где это было принято, особенно ближе к нашим дням, - хмельными напитками. Главное же, угощая, гостям давали знать, что время их пребывания истекло, пора, мол, и честь знать.

Достигалось это по-разному. В центральной Башкирии (с.Бишаул-Унга-рово, Кармаскалинский р-н) в этот день варили пшенную кашу, что должно было означать, что возможность хозяев далее угощать сватов исчерпана. Каша и весь обед назывались торткес буткд/щ - "каша намека". На юго-востоке (Баймакский р-н) собирали обильный традиционный стол, но во время трапезы появлялся молодой мужчина в шубе, вывернутой наизнанку, с кнутом и заявлял, что сватам пора собираться домой. Подойдя к отцу жениха, главному свату, слегка бил его кнутом по спине. В ответ сват привязывал к кнуту деньги. Таким образом мужчина обращался к каждому из приезжих сватов и сватий. Поэтому весь обычай и обед именуется сыбырткы ашы, сыбыртДы ите - "обед кнута". Мужчины- откупались деньгами, женщины - платками или другими подарками. На собранные деньги покупали напитки и веселились. У северных башкир (Пермская обл.) устраивались инсценировки с насильственным выпроваживанием сватов, гости прятались от хозяев, их искали, ловили ж сажали "против их воли" в запряженные повозки.

В верховьях Демы (юго-западная Башкирия) обычай принял несколько иную окраску. Сватов провожали на пятый день, но, догнав на пути, возвращали их обратно со словами: "вы низвергнуты как сваты, теперь побудьте гостями" (һин коҙалцктан тештер иңде, хәҙер~куңаң бүд) - и угощали еще одни сутки.

В Алыпеевском р-не Башкирии записан обряд под названием коҙағый туҫтағң - "чаша сватьи". Перед тем как сваты должны были отправиться домой, к матери жениха подносили бал - кислый мед, бражку в пиале или деревянной чашечке. Выпив бал, пиалу она брала себе. Подносили бал и всем другим гостям, но без права "присвоения" чаши.

Спорадически, но почти всюду встречается обычай одаривать гостей во время прощального обеда подарками. В подарках могла участвовать вся родня невесты, и преподносились они от имени всех "хозяев". Но, как правило, родители невесты одаривали жениха, его отца и мать, а остальная родня - соответствующих родственников жениха, обычно тех, кого они принимали у себя дома. Подарки со стороны родни невесты были некрупными, но зять во всей восточной и южной Башкирии получал верхового коня в полном снаряжении - взнузданного, оседланного хорошим седлом с подхвостником и нагрудником, убранного узорным чепраком.

В Куйбышевской обл. уезжали не все. Оставался отец жениха теп коза с женой и гостил еще 3-4 дня.

На другой день после отъезда большинства сватов собирали молодежь и угощали специально оставленными для них кусками мяса, прямой кишкой (кутан, ҡарта) и потрохами. Приглашенные одаривали молодую монетами и украшениями для оформления нагрудника һаңал и головного убора кашицу, кольцами и деньгами. Монеты и мелкие украшения клали в ложку вместе с мясом и совали молодой в рот. Застолье носит название Дару кутан ащатцу - "угощение прямой кишкой" (Дәүләтшин. С.63).

В ряде мест - в Курганской и Челябинской областях, северной части Башкирского Зауралья, на северо-востоке Башкирии, в центральной Башкирии - последний день туй совпадал с переездом молодой жены к мужу; уезжая, родня жениха увозила в этот день и невестку. Соответственно и ритуал последнего дня включал обряды, связанные с проводами невесты, -достаточно яркие и специфичные. Однако в южной и в значительной мере юго-западной Башкирии, в районах, где сильнее и отчетливее сохранились черты архаической обрядности, туй и проводы невесты (ҡңҙ оҙатыу) происходили в разное время, порою были удалены друг от друга во времени до 2 и более лет. Обособленность, самостоятельность и разновременность этих событий в прошлом прослеживаются и на востоке, и на западе. По-видимому, слияние двух этапов свадебной обрядности произошло довольно поздно, не раньше второй половины прошлого века (и не повсеместно) в процессе стягивания всего комплекса обрядности. Поэтому мы проводы девушки будем рассматривать как отдельный, самостоятельный цикл и тем самым для названных выше районов искусственно отрываем его от ритуала последнего дня туй. При описании обрядов, связанных с проводами девушки, характерные для этих районов особенности будут оговорены отдельно.

Калың - это повторение свадьбы, но уже на "стороне" жениха: родители жениха и вся его родня принимают у себя родственников невесты.

Выше, говоря о "стороне" жениха (өгөт яғы) или невесты (ҡыҙ яғы). часто это понятие мы объясняли как круг ближайших и дальних родственников жениха или невесты. Такое понимание правомерно для конца XIX -XX в. Действительно, в этот период в свадьбе участвуют родственники девушки и юноши, преимущественно близкие. В то же время наряду с ближайшими родственниками действующими лицами свадьбы выступают друзья и соседи. Происходит, с одной стороны, сужение крута родственников, участвующих в свадьбе, ограничение его ближайшей родней брачащихся, с другой - некоторое расширение состава участников, включение в него друзей и приятелей родителей невесты и жениха. Если с каждой стороны прежде на свадьбе присутствовала некая постоянная родственная ячейка, обладающая некоторыми признаками рода,- аймак, ара, то уже в XIX в. сюда включаются люди, с которыми родители молодых связаны больше социально-экономическими интересами. Поэтому для обозначения каждой группы более подходит понятие егет яғы ("сторона жениха"), ҡыз яғы ("сторона невесты"), чем аймак или ара. И все же родственные связи в башкирской деревне оставались достаточно прочными вплоть до последнего времени, и каждая "сторона" на свадьбе состояла в основном из родственников.

Вернемся в обряду калцң. Для южных районов это действительно "повторение" свадьбы, так как он проводился позже туй, местами значительно позже, иногда через 2-3 года. "Спустя несколько лет" - так определяет этот срок Б.Юлуев в конце прошлого века для б. Орского у. Оренбургской губернии. "На следующую осень" (после свадьбы, состоявшейся весной этого года) - сообщает информатор из дер.Таймасово Кумертауско-го р-на о своей свадьбе в начале века. Называют месяц, два месяца, несколько месяцев. Как видно, строгих сроков не было, каждый раз сообразовывались с реальными условиями, в первую очередь - экономическими, а обычай позволял варьировать в пределах нескольких лет. Называли ка-лнн, калын туй, карты туй ("встречная свадьба"), вдра-каршы туй ("ответная свадьба"). Свадьба повторялась у родителей жениха и на северо-западе (Татышлинский р-н), но особого термина для нее здесь не было. В восточных районах и Зауралье, как уже отмечалось, ҡалын устраивали раньше, чем туй.

На калын ездили столько же гостей, сколько на туй. Только бывшие гости и хозяева менялись ролями: тот, кто ездил гостем на свадьбу, принимал у себя тех, у кого гостил в дни свадьбы. Обычай позволял приезжать на калын несколько большим числом: если, к примеру, на свадьбу приезжали 10-12 пар, ответный визит могли совершить 14-15 пар.

Кое-где повторялись сцены встречи сватов и состязаний за платок (кот). В частности, у иргизо-камеликских башкир на кальщ со стороны невесты ездило до 9-10 семейных пар в подводах и 5-6 верховых сватов. Их встречали на пути на подступах к деревне жениха, и устраивались скачки за овладение платком йот. И в этом случае с приезжих старались сорвать шапки (Деулэтшин. 0.65).

Гостили также три-четыре-пять дней. Общий ритуал, порядок угощения был в основном тот же, что и на свадьбе. Только не было специфичных свадебных церемоний, но были некоторые свои. Здесь также коренной сват (отец жениха) принимал всех участников торжеств три раза: в первый раз (в день заезда) - тҙүге аш 'первая трапөза/обед', второй раз (на второй или третий день) - булэк сейе ‘чай в честь подарков¹, сек-сек сәйе 'чай в честь сзк-сэк¹, т.е. 'в честь угощения, привезенного сватами', Килен түшелдереге 'подарки невесты’ (букв, нагрудник невесты), ҡоҙа КҮРһәтеү 'показ/представление сватов¹; в третий раз (на четвертый день) - хуш аяты (букв, прощальная чаша). Как и во время туй, гостей распределяют между родственниками жениха, ходят в гости по домам, "хозяева" (хужалар) иногда объединяются по два-три человека и т.д. Продажа подарков Специфичным является обряд "продажи" подарков -(бүлэк һатыу). бүләк һатыу. Как пишет Б. Шу ев, "мать невесты привозит небольшой сундучок, наполненный предметами рукоделия ее дочери" (С.219): налобные повязки хараус (һарауыс) из холста, вышитые.цветным шелком и шерстью, но уже в XIX в. вышедшие из употребления и служившие традиционным свадебным подарком; вышитые кисеты янрык (для хранения денег); матерчатые нагрудные повязки, украшенные вышивкой или полосками тканей (түшелдерек, күкрәксә), надеваемые под платье; лоскутки цветных тканей йыртцш, нитки еп; плетенные из разноцветной шерсти тесемки дысмау/кылысбау и т.д. Мать невесты вручает ключ от сундука одной из близких родственниц жениха - старшей сестре или тетке, та, открывая сундук, достает положенный сверху платок или отрез на платье тауар и объявляет о своем ответном подарке -овечке, козленке или гусыне.

Поперек комнаты натягивают полотнище ткани. Иногда полотнище натягивали на жерди урҙа, имевшиеся в каждом башкирском доме и служившие для развешивания одежды и тканевых изделий. Местами ткань держали за концы в натянутом виде двое из приезжих женщин. На полотнище заранее прицеплялись (пришивались) комплекты "подарков" - бглек. Основу комплекта составлял түшелдерек (нагрудная повязка), на него пришивались другие предметы: хараус, кисет, лоскутки ткани, нитки - все или частью. Местным женщинам предлагалось "купить" подарки. Первый комплект, самый представительный и яркий, - башбүлек "покупала" мать жениха, остальные - следуя своему рангу: сестра отца или матери, жена родного дяди, старшая сестра, жена старшего брата и т.д. Если возникало затруднение в определении очередности, вмешивалась мать жениха, вызывая ту или иную из своей родни. Последние "подарки" - победнее - доставались самым дальним или бедным родственницам. Каждая женщина, беря подарок (отрезая), клала деньги, соответствующие, на ее взгляд, достоинству "подарка". Для 80-90-х годов прошлого века Б.Юлуев называет "цену" 10-20 коп. В 50-60-е годы нашего века платили от I до 10 руб. Впрочем, в последние десятилетия игровая инсценировка "торга" заметно усилилась.

"Подарки" должны были свидетельствовать об искусстве и трудолюбии девушки. Поэтому в комплекты входили лишь изделия, изготовленные дома, фабричная продукция (ткани, нитки) могла использоваться только как материал, сырье. В прошлом главный предмет подарков представляли хараусы, ценимые за изящную и трудоемкую счетную вышивку. Местные женщины, "покупятальнипы" , всячески восхваляли искусство и мастерство невесты, щедрость ее родителей, хотя прекрасно знали, что значительная часть вещей изготовлена не девушкой, а осталась от приданого матери или получена ею на других свадьбах и т.д. И здесь не обходилось без шуточных насмешек, недовольства или критики. Б.Юлуев пишет, что "если привезенных лоскутьев и ниток недостанет, то начинается перебранка, сопровождаемая оскорблениями в адрес невесты и ее матери" (Там же. С.219). Деньги же, вырученные при этом, по его сообщению, полностью передавались невесте.

Кое-где вместе с бүләк привозили йыуаса (печенья) и одновременно с бүләк Һатыу устраивали обряд йыуаса с соответствующими шуточными песнями и плясками. Думается, что это возникло позднее, в силу стремления к повторности, симметричности свадебных обрядов, а в настоящее время обнаруживает тенденцию расширять степень распространения¹¹.

У богатых башкир, отмечает Б.Юлуев, нередко на следующий день устраивали скачки на лошадях, борьбу с вручением призов. По всей вероятности, даже в прошлом веке такие случаи скорее были исключением, чем правилом. Среди десятков записей свадебной обрядности, сделанных нами в различных районах из уст информаторов старшего поколения, в их числе заставших 80-90-е годы прошлого века, нет ни одного упоминания о скачках или о каких-либо состязаниях во время ’калын. Похоже, что нет надобности оспаривать достоверность тех сведений, которые сообщает Б.Юлуев. Его можно упрекнуть за отсутствие тех или иных деталей в его статьях, но то, что он сообщает, подтверждается многими другими источниками. В частности, борьба и скачки во время йалын устраивались и у куйбышевских башкир, значительная часть которых переселилась из бывшего Орского уезда. Здесь называют солидные призы борцам: взрослую лошадь, стригунка, барана и т.д. (Дәүләтшин. С.66).

Поэтому мы ведем речь не о том, что скачек и борьбы не было во время ҡалын, а хотим акцентировать внимание читателя на эпизодичности, спорадическом и узколокальном характере подобных явлений. Весь ход развития свадебной и семейно-брачной обрядности говорит о том, что в ней все время, по крайней мере со второй половины XIX в., пробивала себе дорогу тенденция добиться повторяемости обрядов в "стороне" жениха и невесты, достичь определенной симметрии. Естественно, что в процессе этой эволюции (или трансформации) кое-где возникли элементы, повторяющие обряд туй с наиболее характерными его атрибутами. Тем более, что в большинстве месте в нашем столетии калын рассматривали лишь как повторение свадьбы, совершаемое на противоположной стороне.

В этом плане находит свое объяснение проведение обряда йыуаса в доме родителей жениха.

Здесь есть еще одно обстоятельство, которое мы опустили специально при описании туй. Дело в том, что на юго-востоке Башкирии получила довольно широкое распространение церемония "продажи" подарков в доме родителей невесты во время туй (первый или второй день) родственниками жениха. Приурочивали "продажу" к обряду йыуаса, часто все это воспринималось как единое целое. Таким образом, два обряда, противостоявших друг другу, олицетворявших два социальных явления - йыуаса (символ щедрости и благополучия жениха и его родни) и бүлек /?атыу (выражение искусства и трудолюбия невесты), - слились воедино и в объединенном виде проводились дважды: у родителей невесты, а затем и жениха. Забегая несколько вперед, скажем, что повторяемость свадебного цикла, его симметричность усиливались по мере приближения к нашим дням.

Калым (ҡалын алыу). Экономическую, да и социальную природу йалын раскрывает обряд, посвященный передаче калымного скота. Полнее и ярче он описан Б.Кйуевым, которого мы цитируем ниже с небольшими сокращениями.

В последний, "третий день около полудня, перед отъездом домой, гости все до единого стекаются в дом жениха, садятся на нары, поджавши ноги под себя, и среди общего разговора мельком напоминают хозяину о калыме; но тот как будто не обращает на это никакого внимания и приказывает одному из парней умыть гостям руки по порядку, т.е. начиная со старших; потом, разделивши их на группы по четыре человека, велит разостлать перед ними холщовые скатерти (ашъяулык), и подается в огромнейших деревянных чашках (ашлау) бишбармак, причем в каждой чашке сверху бишбармака накладены большие куски сваренного курдючного сала и мослы, предназначенные гостям особо от бишбармака. Когда все это уже поставлено перед гостями, в каждой группе один принимается хозяйничать: прежде всего он разделяет мослы, например голову барана, как лакомый кусок, вручает главному свату, ребра' и лопатки второстепенным и т.д. Получив каждый по достоинству свою долю, гости, в свою очередь, отделяют ножами кусочки мяса от мослов и суют друг другу прямо в рот. Покончив с мослами, приступают к бишбармаку и принимаются уничтожать его со всем усердием... Затем в деревянных же чашках подносят бульон (шурпа)... забеленный "курутом" (башкирский сыр); этот бульон пьют прямо из чашек, передавая их один другому; чаши ходят из рук в руки до тех пор, пока не насытятся все. После всего этого возносится молитва (бата), и снова являются с рукомойниками (кумган), и совершается омовение рук по обряду магометанской религии, как это принято у всех мусульман.

По окончании угощения отец жениха или другое лицо, заступающее его место, идет с гостями туда, где стоит его скотина, и указывает присутствующим, что именно он дает в уплату договоренного за невесту калыма; отец невесты или другие ее родственники тут же принимают выданную скотину (лошадей или рогатый скот) и готовятся к отходу домой. Гости прощаются с хозяевами и торопятся поскорее сесть верхами на своих коней" (С.220-221).

Передача скота сопряжена рядом ритуальных действий, которые до недавнего времени продолжали бытовать в южных районах. В ряде мест приезжие сваты, т.е. родственники невесты, сами должны были поймать необходимое количество скота, прежде всего лошадей. Взяв длинный шест с петлей (корок), к которому привязывали кусок красной ткани или полотенце, они шли в загон и, по указанию отца жениха, а больше следуя возгласам своих сородичей, ловили нужное число скота. При этом отец жениха пытался сбыть скотину похуже, тогда как приезжие стремились словить самую лучшую из имеющейся.-Порою возникали споры. Надо сказать, что расчетливые хозяева самое отборное поголовье заблаговременно отгоняли в надежные места. Иные хозяева, пренебрегая обычаем, заранее отделяли калымный скот и запирали в отдельном сарае или загоне. Впрочем, и здесь действовал свой обычай, как бы отменяющий описанный выше (в народном быту один обычай можно было миновать с помощью другого) : гостям предлагалось поплясать перед загоном и только после этого отпирались двери загона. Описанный выше, в связи со свадьбой, обычай оседлать сватов разыгрывался и на калыне, во время поимки скота. Некоторые информаторы утверждают, что он соблюдался лишь на калыме.

После получения скота гостей ожидало еще одно препятствие: возвращаясь в помещение, они останавливались перед закрытыми изнутри дверьми. Только выкуп за каждую голову полученного скота после некоторого "торга" открывал перед ними двери. Церемония игры, борьбы и торга не прекращались и внутри помещения. Когда гости усаживались возле скатертей с угощениями, хозяева внезапно хватали их, поднимали с мест и сами садились на их места. Гостям не оставалось ничего другого, кроме как взяться за обслуживание хозяев: угощать их, ублажать песней, пляской. Оценив их усердие, умение подавать пищу и напитки, их искусство в песне и пляске, высказывая похвалу в их адрес, гостям вновь уступали их законные места. Нередко и в этом случае гости должны были выкупить свои места (Сюнчелей. С.57-58).

У иргизо-камеликских башкир "торг" велся за уменьшение суммы махра - денежной выплаты в пользу невесты. У каждого приезжего свата, идущего в дом после поимки скота, через дверь спрашивали, насколько он уменьшает махр. Тот называл сумму сбрасываемой части, но ему предлагали ее увеличить, пока не сторгуются. Так поступали с каждым. В помещении хозяева и гости на короткое время менялись ролями. Участники обряда объясняют это тем, что, уменьшив первоначальную сумму махра, гости как бы откупали тем самым и угощения и становились "хозяевами". Обряд известен под названием көрәгә ябыу (Дә/ләтшин. С.66).

Между первым и последним днем устраивался еще один обряд. Вечером второго или третьего дня, после дневных торжеств группа молодых приезжих сватов отправлялась по домам на сбор угощения - Һаба йыйыу¹². По описанию Б.Пдуева и М.Баишева, гости в сопровождении хозяев "ходят по всей деревне, словно побираясь, причем жертвуют им кто щепотку чаю, кто кусок сахару, кто мяса, кто бочонок кумыса и т.д. Собравши все это, идут в одну из свободных изб и там принимаются этим подаянием угощать самих же хозяев: ставят перед ними кадки (тэпэн) огромнейших размеров, вмещающие... по пяти ведер кумыса, около них садятся кумысочерпии, которые наливают кумыс в деревянные чашки (сугэтэ), а гости подносят друг другу" (КЛуев. С.220; Баишев. С.24). Приглашались кураисты, певцы, устраивались пляски, и веселье продолжалось почти до самого утра. Обряд этот был характерен для торжеств, устраиваемых у родни жениха, во время -калын. По свидетельству М.Баишева, такой же обряд устраивался во время собственно свадебных торжеств у родителей невесты. Похоже, и в этом случае мы сталкиваемся со стремлением всей обрядности свадьбы к симметрии, в результате чего обряды (или их элементы), проводимые сначала у родителей невесты, повторялись на "стороне" жениха, и наоборот.

Об этом же свидетельствует эволюция социальной природы и обрядности Ҡалын. В описанном выше юго-восточном варианте весь комплекс калын связан с получением выкупа скота за девушку. Часто этот комплекс называется Ҡалын алыу 'получение/принятие калына’, калын алырга барңу ездить для принятия калына' (как видно, в приведенных сочетаниях слово калын применено в значении'калым, выкуп (скотом) за невесту¹). Нередко и обряд, вернее, весь цикл обрядов, и калым обозначаются одним и тем же термином - калын, но, когда необходимо различать их, сам выкуп называют калын малы 'калымный скот¹, мал 'скот¹.

К настоящему времени значение слова калын как выкуп за девушку почти забыто, под этим названием, как правило, подразумевается только лишь обряд, свадебные торжества у родителей и родственников жениха. На вопрос, известен ли был в данной местности калын, информаторы часто отвечают: «Да, так называется у нас "встречная свадьба"» (ҡаршы туй, кара-каршы туй). Такой семантический сдвиг - перенесение значения термина с "выкупа за невесту" на "обрядность" - можно объяснить исчезновением самого калыма. Этому способствовало, видимо, также существование терминов ма/)др/ме/?ер (сумма, необходимая для обеспечения разведенной жены или вдовы), пришедшего вместе с шариатом, и мал (скот). Эти слова, особенно первое, почти полностью вытеснили калын. В северо-западной и отчасти центральной Башкирии бытует еще одно название выкупа, платы за невесту (независимо от того, как можно расценить расходы жениха - как компенсацию за приданое или расходы на проведение свадьбы) - тартыу, тартыу аксаһы*. В этих районах слово калын не встречается в речевом обиходе населения. Кое-где слово калын забыто и в значении обряда. Оно заменено приведенным выше термином карты туй, иногда в этом значении употребляется словосочетание егет ягцндагы туй 'свадьба в "стороне" жениха’ .

Выше указывалось на разные сроки калын. Проведение его после свадьбы, порою значительно позже, несомненно, было обусловлено полной выплатой калыма. Только при этом условии муж обретал право перевезти жену к себе с ее приданым, полностью или частью. Ни никах, ни свадьба не являлись достаточным основанием для того, чтобы невеста покинула отцовский дом и переехала в дом родителей мужа. Калын, предшествующий свадьбе, наблюдавшийся в восточных районах Башкирии, знаменовал эволюцию экономической природы и размеров калыма. Если в более отдаленном прошлом это было определенное поголовье скота, порою весьма значительное, представляющее главное достояние и богатство любой башкирской семьи, позднее, начиная с ХУШ в., большую часть выкупа составляли деньги и предметы одежды, бытового обихода. Калым слился с шариатным махром (меһар). нередко утратив свое название. Шариат требовал, чтобы только половина маАер была внесена до заключения брака, а оставшаяся часть лишь объявлялась и могла быть выдана только в случае развода по инициативе мужа. В связи с этим калын как обряд, реализующий выплату калыма или махра, переносится на досвадебный период, или сохраняется всего лишь как повторение свадебных торжеств, или исчезает вовсе, как это случилось на севере и северо-западе Башкирии. Полному исчезновению обряда помешала главным образом тяга к повторяемости, деление на симметрично противоположные "стороны" как участников свадьбы, так и всего комплекса свадебной обрядности.

Прежде чем перейти к следующему циклу, связанному с проводами невесты к мужу, укажем на существование еще одного обычая, который имел ограниченное распространение. Это поездка отца невесты с женой или без нее к своим сватам - родителям жениха. Называлась она йорт куреу, йорт курите у (ознакомление с юртом)**. Обычай бытовал в районах, где на торжества калын родители девушки не ездили или эти торжества не проводились совсем. -В таких случаях отец девушки не должен был также сопровождать девушку, когда она переезжала в дом мужа.

Невеста переезжала к мужу, как уже отмечалось, спустя немалое время после свадьбы, а там, где устраивали калын, - после него. Чем дальше от нашего времени, тем больше разрыв между свадебными празднествами и переездом невесты - от нескольких месяцев до нескольких лет. Перед нами, несоменнно, древний обычай, связанный, возможно, с дис-локальностью брака у древних тюркских племен. В любом случае в сознании архаического башкирского общества вступление в брак и переезд женщины в аул или род (аймак) мужа представляли хотя и не всегда разрозненные, но вполне самостоятельные явления. Иными словами, для девушки выходить замуж еще не означало непременно переехать к муку- И джигит, вступив в брак, обретал брачные права на свою будущую жену, становился ее мужем, но еще не обретал жены в полном смысле этого слова. Только калым, полностью компенсирующий приданое невесты и ее самое, давал ему право перевезти жену к себе, в дом отца или в свой собственный.

Весьма примечателен в этом плане обычай похищения (умыкания) невесты, а точнее, собственной жены, существовавший у куйбышевских башкир. Здесь жених после бракосочетания и трех-четырех посещений ее, будучи не в состоянии уплатить калым или сочтя его обременительным, тайком перевозил ее к себе. Для этого ему приходилось подготовить ее, а если это не удавалось, увезти ее насильно и тайно от ее родителей. Поскольку такой поступок считался соответствующим обычаю, мать невесты предпринимала всяческие меры к его предупреждению, устанавливала пристальное наблюдение за зятем во время его визитов, в каждый его приезд тщательно прятала сбрую его коня. Довольно часто молодому зятю с помощью местных друзей и путем подкупа обслуживающей женщины все же удавалось выкрасть свою жену и тем избежать расходов на 'калым (Дәүләтшин. С.67).

Борьба за головной убор невесты. Переезд невесты к мужу рассматривался как значительное событие и обставлялся целым рядом церемоний. В числе самых первых необходимо назвать обряд такыяға болащну/такыяга талатыу спор (схватка) за девичий головной убор такыя'.

Смысл обряда достаточно полно и верно передает стихотворный рассказ видного башкирского поэта-просветителя, публициста и общественного деятеля конца XIX в. М.Уметбаева "Проводы башкирских девушек в прошлом" (Уметбаев. 1984. С.43-47).

Содержание стихотворения в интересующей нас части сводится к следующему.

Девушка после совершения бракосочетания никах и встречи с женихом проводит дни свои в волнениях и ожидании дальнейшей судьбы, упражняясь в рукоделии. Женщины-невестки, жены старших братьев и дядьев (еңгәләр), наставляют ее на будущую жизнь, делают сообща тубый Кашмау - головной убор замужней женщины, шлемообразную шапочку из кораллов с длинной лопастью сзади, покрывающей волосы. Невесте предстоит сменить девичью шапочку такию на кашмау. И вот по этому случаю:

На зрелище-майдан стекается народ, Собираются джигиты удалые, Девушки-невесты молодые. Тубый кашмау готов, Кораллы нанизаны на нем, Подай его девушке, невестка, А доченька, ты не отказывайся, Отдай такию свою!

Но девушка не отдает такии, Соблюдая обычай, забилась в темном углу. "Отдай!", "Не отдавай!" - слышатся голоса, Женщины и девушки образуют два войска. Поднимается шум, Схватка начинается, Будто за город-крепость сражаются.

Девушки отгоняют женщин прочь, А те с яростью обрушиваются вновь. Они говорят: "Отдай!" - и ловят невесту, А девушка полна решимости Не отдавать убор.

Как быть, раз есть обычай, - дела плохи, Женщины одолевают девушек вконец. И отбирают силой девичий венец.

Далее автор отмечает, что столкновение женщин и девушек переходит, опять-таки по обычаю, на словесные состязания (олҙн әйтешеү), и приводит строфу из традиционных песенно-поэтических текстов:

Таҡыямдын тайпаһы, С кисеей такия моя,

Такыям алған кайһыЬы? Кто же из вас взял ее?

Такыямды бирегеҙ, Верните такию мою,

Иҫен ук калһын илегеҙ. И дом ваш пусть будет цел.

Как видим, подоплека обряда весьма прозрачна,он должен знаменовать изменение социального положения девушки, переход ее в ранг замужних женщин,а при патрилокальном браке - также и отъезд в другой род, другое селение. Сцена "борьбы" между девушками и женщинами выражала подлинный драматизм и значительность события. Остается неясным смысл последней строфы. Из нее следует, что девичью шапочку должны были вернуть невесте, в ином случае, похоже, грозит какая-то опасность для благополучия отцовского дома.

К нашему времени обычай не сохранился. В полевых материалах имеется всего одна-единственная запись, довольно смутно передающая древний смысл обряда (южная Башкирия). В день проводов невесты девушки набивали тряпками мешочек и затевали игру с женщинами. Девушки кидали мешочек подальше и бежали, чтобы схватить его раньше женщин и кинуть еще дальше, а женщины старались отобрать его. Игра заканчивалась, как только мешочек переходил к женщинам. Это называлось, по словам нашего информатора, таЩшга болашыу.

Можно предположить, что в более отдаленном прошлом (в начале XIX в. и ранее - в этом плане обращает внимание то, что М.Уметбаев в заголовке стихотворения указывает на бытование описываемого им обряда в прошлом) изменение семейного и общественного статуса женщины имело более четкое и яркое обрядовое оформление; соответственно и обряд таКыя алыу, такыяга болашыу, видимо, был распространен шире¹³. Сада же относится расплетение девичьей косы и изменение прически, что происходило, правда, не в день отъезда невесты, а непосредственно после первой брачной ночи. Не совсем ясны причины исчезновения таких обычаев - то ли это влияния шариата, то ли в процессе эволюции всего свадебного комплекса переход девушки в ранг замужней женщины утратил четкие грани.

Примечателен еще один обряд, предваряющий отъезд невесты из родительского дома.

По словам Б.Юлуева, "прежде чем окончательно отпустить молодую в дом ее мужа, ее подруги и другие женщины устраивают разные препятствия: постель молодой они выносят в лес, заматывают и завязывают ее похитрее веревкою, концы веревки пропускают под корни деревьев; затем молодую сажают на постель, и начинается борьба из-за нее между подругами молодой и приглашенными со стороны жениха бабами и девушками; первые отстаивают постель от нападающих, а вторые усиленно стараются найти концы веревки, отвязать и унести постель вместе с невестой; при этом они не щадят друг дружку, рвут платья и царапаются до крови, но сердиться и обижаться за это не полагается, все же понесенные убытки вознаграждаются за счет жениха. Кончается, разумеется, тем, что сторона жениха берет перевес" (Юлуев. С.221-). Как только женщинам удается распустить и развязать веревку, молодая считается принадлежащей уже женщинам, а веревку у них "покупает" жених (Руденко. 1925. С.250).

Обычай имел в прошлом широкое распространение. Он бытовал в Верхнеуральском, Орском и Челябинском уездах Оренбургской губ., Екатеринбургском и Шадринском уездах Пермской губ. По нашим материалам, полученным от разных информаторов в перечисленных районах, борьба происходила и здесь между женщинами и девушками. В описании Б.Юлуева допущена ошибка: девушки в борьбе участвовали только на стороне невесты.

Завладев невестой, женщины вводили ее снова в дом и начинали готовить к отъезду. Молодая надевала наряд, подаренный женихом, точнее, одежду ей шили из материала, полученного в счет калыма. Одеяние невесты зависело от многих факторов; местных особенностей женского костюма (этнокультурные традиции), состоятельности родителей брачащихся. В богатых семьях обязательным головным убором молодой женщины были баш-кейем (Челябинская и Курганская области), келэпуш (центральная Башкирия) или кашмау (юго-восточная, южная и юго-западная Башкирия). Все три убора однотипны, состоят из двух частей: I) шлемообразной шапки, составленной из кораллов, монет и подвесок, 2) покрывающей спину лопасти на матерчатой основе, украшенной также кораллами, бисером, шаровидными пуговицами, бляшками, подвесками и раковинами каури. Ҡашмау в отличие от двух первых уборов имел круглое отверстие на макушке и более узкую лопасть. Уже в конце XIX'- начале XX в. эти уборы встречались довольно редко. Надо полагать, что и раньше такие дорогие вещи были доступны далеко не всем женщинам.

На рубеже веков наиболее массовым убором невесты и молодой женщины было покрывало кушъяулык четырехугольной формы (их двух неразрезанных цветастых платков), украшенное в части,, обрамляющей лицо, монетами, позументом или вышивкой. Украшалась монетами также подбородочная завязка (Һакалднрык) покрывала. 'Кушъяулык повсеместно был распространен в северо-восточной, центральной Башкирии, Челябинской и Курганской областях. В северо-западной части Башкирии и сопредельных территориях бытовал другой тип покрывала, треугольной формы - беркэнсек/беркэнчек.

Распространенным головным убором молодой женщины служили также шалевые платки из тонкой шерсти. В южной Башкирии молодая женщина, выходя на улицу, на голову накидывала халат (елән) так, чтобы все лицо было закрыто. Такой способ ношения елән был обычным явлением.

Во всей южной половине Башкирии халат на подкладке, богато украшенный позументом, вышивкой, монетами и подвесками, был обязательной частью костюма молодой женщины. Под халат надевали большой коралловый нагрудник селтаоДакал. Аналогичное украшение зауральских женщин называлась яга, имеющая некоторые особенности в форме и декоративном оформлении, а на крайнем севере-востоке Башкирии - муйса/муйынса. На молодую женщину надевали приталенные безрукавки камзул (восточные районы), вышитые передники. В набор украшений невесты входили также серьги и косники с подвесками. В целом в наряде состоятельной невесты и молодой женщины было много серебра и кораллов.

Традиционная обувь невесты в прошлом - бахилы (сарык, ката) с цветной аппликацией на голенищах (восточные районы, Зауралье), кожаные галоши (ката, кэуеш), сапоги.

Здесь мы не ставили задачу подробно описать весь костюмный ансамбль невесты и молодой женщины по районам, остановились лишь на его наиболее характерных особенностях. Самым примечательным в этом наряде, как можно было заметить, был головной убор. По нему, а также по обилию серебряных и коралловых украшений можно было сразу выделить не только невесту во время ее переезда к мужу, но вообще молодую женщину, недавно вышедшую замуж. Лишь в северо-западной Башкирии и смежных районах наряд невесты не отличался особо от праздничного одеяния взрослых девушек и молодых женщин, разве что был ярче, добротнее.

Проводы невесты Скыз Самым ярким моментом в проводах невесты было оҙатңу). Причитания прощание с родными, сопровождавшееся причита-(сеңлэу). ниями сеңлэу и песенными куплетами. В более

полном виде обряд сеңлэу до недавнего времени сохранялся в Курганской и Челябинской областях и граничащем с ними Учалинском р-не Башкирии.

Автору этих строк несколько раз пришлось быть очевидцем обряда сеңлэу. Ниже приводится краткая запись обряда, сделанная в 1959 г. в с.Ново-Соболево Челябинской обл. по непосредственным наблюдениям. Отъезд невесты в этом районе приурочен к последнему дню свадьбы. Уже во время прощального обеда хуш ашы во дворе родителей невесты и на улице собралось много народу: молодые женщины и девушки, ребятишки, мужчины. Мужчин было немного, и стояли они в некотором отдалении. Подруги вывели невесту.

Была поздняя осень, уже выпал снег. Невеста была одета в пальто домашнего шитья (кэпе); на голове - покрывало кушъяулык. концы которого спускаются через плечи и спину почти до колен поверх пальто; на ногах - валенки. На макушке покрывала нашит четырехугольный кусок белой ткани, свисающий на лицо. Таким образом, кушъяулык и эта ткань полностью закрывают лицо невесты. Две подруги поддерживают невесту с двух сторон, приподнимая лицевое покрывало, направляют ее движения, сообщают, кто из близких родственников находится поблизости. Еще одна девушка несет кучу подарков - полотенца, головные и носовые платки, кисеты и т.д.

Наиболее голосистые девушки затевают соответствующую обряду песню һамак, Аамактау, остальные подхватывают мелодию. После каждого куплета все хором под ту же мелодию завывают (сеңлэу, севдэу), имитируя плач. И Һ амаҢлау, и сеңдэу имеют свою, присущую только им мелодию. Имеются записи этих мелодий из районов Челябинской и Курганской областей, Учалинского р-на Башкирии. Мотив всюду в основе один и тот же, наблюдаются лишь незначительные местные особенности.

Под звуки сеңлэу невеста подходит (при этом ей помогает ближайшая подруга) к старшему брату или дяде, с плачем обнимает его и с причитаниями говорит слова прощания. Другая подруга кладет на плечи того, с кем прощается невеста, или дает в руку невесты с тем, чтобы та вручила брату, дяде, назначенный подарок - полотенце, кисет, вышитую рубаху, отрез ткани. Называется это курешеу, күрешеп биреү. Принимая подарок, брат или дядя произносит слова утешения и отдаривает ее деньгами или

скотом, птицей - мал эйтэ. Обычно дарят молодняк и птицу с будущим приплодом. Таким способом невеста прощается с каждым в отдельности родственником, со всеми братьями и сестрами, с дядьями и тетками, с дедом и бабкой, с подругами и невестками, ближайшими соседями (ут күрше). Бывает так, что невеста успевает проститься непосредственно только с одним представителем родственной семьи - с мужем или женой, в тех случаях она передает через него подарки другим членам семьи -жене, детям.

Должно быть, заранее планируется, кому и что подарить. Но невеста с подругой обладают и некоторой свободой. Пробираясь в толпе, невеста и подруги определяют, с кем нужно в данный момент проститься; направляясь к нему, невеста говорит подруге, что ей подать. Бывает и так, что невеста с воплем неожиданно бросается на шею какой-либо девочке, мальчику или женщине, не имеющей особой родственной близости к невесте, а подруга в таком случае вполне самостоятельно решает вопрос о подарке - дает лоскуток ткани, нагрудную повязку (түшелдерек) и т.д.

Вообще наиболее значительные подарки - полотенца, головные платки - даются только близким родным, а остальным - лоскутки (йыртыш), плетеные шнурки (кысмау) и др. Женщины отдаривают невесту монетами, пришивая их к ткани на кушъяулыке, мужчины, как отмечалось выше - деньгами, скотом. Число людей, с которыми прощается невеста, довольно большое, и сеңләү длится долго - до часу и более. Иные застенчивые родные, младшие братья и племянники пытаются избежать сцены прощания, скрывшись в толпе, их ловят и приводят к сестре. После всех невеста прощается с отцом.

В прощальных куплетах Аамак оплакивается горькая девичья доля, обреченность девушки, которая неизбежно должна оставить родной кров; судьба девушки противопоставляется судьбе юноши, который по праву остается в родительском доме, выражается тревога за будущую жизнь под властью свекрови, среди людей чужих и, возможно, черствых. В них нашли своеобразное отражение уклад жизни и быта башкирского аула и башкирской семьи, правовое положение и взаимоотношения членов семьи, та роль, которую сыграл или мог сыграть каждый из них в судьбе девушки.

Значительная часть прощальных Вамак посвящена отцу девушки, отчему дому, многие из них представляют прямое отношение к отцу. Содержание куплетов чрезвычайно противоречиво. С одной стороны, в них девушка рисует дни, прожитые в отцовском доме, как самую счастливую пору жизни, без забот и горя, в окружении близких людей, в тепле и достатке, с другой - обращаясь к отцу и матери, обвиняет их в том, что они не давали ей спокойно жить, всячески притесняли (кактығыҙ ҙа Ауктығыҙ), видимо, боясь, что слишком долго засидится в девушках. Во многих куплетах отцу в лицо бросаются прямые обвинения в том, что он продал собственную дочь за скот, за богатство, не подумав о том, как сложится ее жизнь, пожалев для нее кусок кислого хлеба. Нередко куплеты заканчиваются вопросом: мало ли было своего скота, своего богатства, отец? В одном из куплетов говорится, что отец, когда выдавал дочь, думал, что продает скотину. Из всего контекста вырастает образ отца как человека жесткого, безжалостного, способного ради собственного благополучия и благосостояния семьи поступиться интересами и естественными желаниями дочери. В упрек ему ставится (и звучит это веским обвинением) то, что он продал дочь, позарившись на богатство, и выдал в слишком молодом возрасте. В целом образ этот вполне соответствует роли и значению отца - главы феодально-патриархальной, а позднее -капитализирующейся семьи.

Куплеты о матери также содержат упреки в ее адрес. Но упреки эти иного рода: матери ставится в вину ее собственная покорность, ее пассивность, то, что она не заступилась за дочь, не сказала того, что могла сказать, не сделала того, что могла сделать. Слова, обращенные к ней, проникнуты теплотой, глубокой любовью и сочувствием, в них содержится просьба не забывать родную дочь, навещать ее и т.д.

Тем горше звучат слова, исходящие от девушки-сироты, о том, что нет у нее родной матери и собственного отца, которые могли бы ее пожалеть, к которым она могла бы обратиться за лаской и сочувствием.

Здесь мы не приводим текстов причитаний, ограничиваясь лишь кратким обзором их содержания. Хочется отметить в них высокую силу художественно-поэтической и эмоциональной выразительности, точность и меткость сравнений. Все это говорит не только об истинной драматичности происходящего и поэтического таланта народа, но и об отработанности стиха, о его совершенствовании в процессе коллективного творчества. Кроме матери и отца, в причитаниях примечательны еще два персонажа, сыгравшие заметную и в то же время специфическую роль в девичьей судьбе - агай, - старший брат или дядя и его жена - невестка (еу9).

Часто к брату или дяде невеста обращается с теми же словами, что и к отцу. Иногда создается впечатление (на первый взгляд), что в тексты могла прокрасться ошибка. Нередко брат - тот же кормилец, тот же вершитель ее судьбы, что и отец. И надо сказать, что куплетов сендау, обращенных к тому, кого она называет агай, не меньше тех, которые посвящены родному отпу. В значительной мере это можно объяснить тем, что в семье с патриархальным укладом старший брат, уже взрослый, с одной стороны, мог играть почти такую же роль в делах семьи, что и отец, с другой стороны, между ним и младшей сестрой могли сложиться более близкие и доверительные отношения, и уже в силу этого он должен был являться ее заступником и покровителем. Но есть ряд других обстоятельств, которые указывают на более выдающуюся роль старшего брата или дяди, иначе говоря, того лица, кого невеста зовет агай, в архаическом прошлом. С таким обстоятельством мы столкнулись при анализе системы родства (Бикбулатов. 1981. С.80) и древнейших принципов наследования (Бикбулатов. 1976. С.63).

И в свадебной обрядности есть детали, являющиеся отголоском такой роли старшего брата и дяди в семье. Как увидим ниже, кое-где при проводах невесты ее сажает в экипаж, подняв на руки, старший брат или дядя. Нередко отец невесты не должен был сопровождать невесту (оҙатып барыу) при переезде к мужу, эта роль возлагалась на мать невесты и дядю, старшего брата. Все это вместе взятое свидетельствует о существовании в далеком прошлом авункулатных обычаев в башкирском обществе, в силу которых по отношению к детям женщины значительно большими правами и обязанностями пользовались ее братья и другие ее кровные родственники, а отец ее детей рассматривался как представитель другого рода. Надо думать, что и в башкирских причитаниях традиция обращения к агай как к кормильцу невесты, к вершителю ее судьбы своим возникновением восходит ко времени, когда еще были живы авункулатные обычаи. Отмеченная выше роль старшего брата или дяди в семье с патриархальным укладом способствовала сохранению данной традиции, но ее было недостаточно для возникновения традиции.

В тесной связи с изложенным находится образ жены старшего брата и дяди в причитаниях. В русской системе родства жена брата - невестка, тогда как жена дяди приходится теткой. В башкирской системе они объединены одним термином - ещч, и, следуя этой традиции, мы будем называть их условным собирательным именем "невестки".

В куплетах се^еу, пожалуй, большое число критических, часто злых эпитетов обращено к еңг^й. Она изображается как лицо, которое сыграло зловещую роль в судьбе девушки. Девушка допускает, что, возможно, родители и пожелали бы ее, не стали бы ее выдавать за нелюбимого человека и отправлять на чужбину, если бы невестка днем и ночью неустанно не побуждала их к этому. Здесь нет слов горького упрека, есть только обвинения.

Может быть, в этих причитаниях нашло отражение определенное соперничество в семье между взрослой девушкой и молодой женщиной? Вероятно, этого было недостаточно доя возникновения прочной традиции; причину необходимо искать в социальном положении невестки и ее подлинной роли в судьбе девушки, в брачной обрядности.

В свадебных обрядах еңг^ играет весьма своеобразную роль. Жених и невеста впервые встречаются и проводят брачную ночь в специально отведенном помещении - это или часть(комната)отцовского дома,невесты или "белая" клеть (аһ келҙт), или жилой дом старшего брата/дяди невесты. В любом случае ухаживает за молодыми жена старшего брата или дяди -якын ед££: встречает жениха и его дружку, собирает на стол, готовит им постель, на утро топит баню. То же продолжается во время последующих визитов жениха. К этой роли ни в коем случае не допускаются женщины, которых невеста называет апай (старшая сестра, тетя по кровному родству), Эбай (тетя старше матери). Уже здесь довольно рельефно вырисовывается роль еңгә как сводницы. Но особенно четко и ясно эта роль раскрывается в массовых сценах. Еңгҙләр ищут спрятавшуюся с подругами невесту; находят ее, отбивают от подружек и приводят к жениху, правда не отказываясь от некоторого вознаграждения за это. Принимают самое активное участие в схватках за постель невесты, за ее головной убор. Во время этих сцен молодые женщины и девушки образуют как бы два противоположных лагеря, представляющих "сторону жениха" (кейеү' як) и "сторону невесты" (кыз $к).

Необходимо еще раз подчеркнуть, что еңгәлер - не все молодые женщины, они жены тех мужчин в деревне, которых невеста при обращении называет дгай. Иными словами, если учесть обычай экзогамии (брать жен из других деревень, других аймаков, а в более отдаленном прошлом - из других родов. Если же допустить существование у башкир в прошлом дуально-родовых отношений, когда брачными узами были связаны определенные роды, то жених и еңгәләр окажутся, как правило, представителями одного рода. И в ряде случаев ецгр ведет себя во время брачных церемоний как представительница родни жениха, его доверенное лицо. Эта роль невестки, несомненно, связана своим происхождением с обычаем дуальной или кольцевой экзогамии. Отсюда становится понятной беспощадность в отношении к ней сатирических куплетов в девичьих причитаниях. К сказанному необходимо добавить, что невестка играет роль сводницы в свадебных обрядах многих тюркских народов - казахов, узбеков, татар, туркмен и т.д.

Часть куплетов причитания посвящена родному очагу, всему тому, что окружало невесту с детства, подругам. Эти строки проникнуты глубокой печалью и лиризмом, выражают нежное чувство любви к тому, что составляло родину подростка-девочки, симпатии и признательности к сверстницам и друзьям.

Сеңләү - это обряд, традиция. И невеста, и подруги ее должны плакать, подчиняясь обряду, следуя традиции. Всюду рассказывают, что старшие женщины, енгалдр толчками, бранью, ущипыванием заставляют девушек плакать - "так полагается". Это в начале. Но постепенно слова песни, мелодия и эффект коллективного действия берут свое - все участники обряда, и особенно невеста, по-настоящему начинают рыдать. Можно увидеть слезы на глазах и у тех, кто наблюдает сцену со стороны.

С плачем и песнею ватага девушек вваливается в родительский дом. Здесь предстоит совершить еще несколько обрядов. С головного покрывала невесты снимают пришитый кусок ткани с монетами. Мать жениха, свекровь невесты, ее главная госпожа, должна перевязать ей пояс поверх пальто и концы головного покрывала. А пока она делает это (а чаще перед этим) в комнате начинаются песенные состязания (АамаД эптешеУ) между сватьями (йоҙагыйҙар, йоҙасалар) с той или другой стороны.

Зачинщиками являются женщины со стороны невесты: ее старшая замужняя сестра, тетка и другие их ранга. В юмористических куплетах, исполняемых часто под ту же мелодию, что и сеңләү, только в более быстром темпе, близком речитативу, они начинают высмеивать коренную оватью (теп коҙауый), главного свата (баш ҡоҙа), других родственников и родственниц жениха, всю его родню и его самого. Приезжие гости отвечают тем же. Под сомнение берется и достаток сватов и сватий, и поведение, и нравственные качества, и дурные привычки, внешний вид, одежда и т.д. Примечательна одна деталь: куплетов в адрес невесты нам не приходилось слышать, хотя о женихе и его недостатках в них говорится немало. Видимо, обряд предписывал определенный такт по отношению к невесте.

В свете изложенного требуют уточнения природа и пределы жанра сеңләү в башкирской фольклористике. Сам по себе сеңдәҮ скорее обряд, чем жанр устно-поэтического творчества, он включает немало обрядовых действий (прощание с отдельными лицами, обмен подарками, плач), исполнение куплетов (һамак) под определенную мелодию и т.д. К жанру сеуәҮ. если следовать традиционному взгляду, могут быть отнесены только те куплеты, которые исполняются во время причитаний невесты. В них тоска, горе и печаль невесты, ее драма и даже трагедия. Что касается юмористических и сатирических куплетов в адрес родни жениха и его самого, то они и функционально, и тематически относятся к другому жанру -Әйтеш, һамак әйтешеү.

Попутно заметим, что острые замечания жениху, его отцу, родне в целом, образу их жизни и поведению, повадкам высказывались и в период сватовства, и на свадьбе. По содержанию и смыслу обрядов они имеют и свое название (арҙӘҮ/ <ЭРЛӘҮ. ӘҙәррӘҮ; йыуаса), но по идейно-тематической нагрузке и жанровой природе примыкают к әйтеш.

Не возражая в принципе против употребления термина сенләү не только к обряду свадебных причитаний, но и к куплетам, исполнявшимся при этом обряде, хочется отметить, что автор одной из первых публикаций о сеңләү сами песенные куплеты именовал Әйтем, сеңләү әйтемдәре (Вильданов. С.50-58). В любом случае в арсенале современной башкирской фольклористики и литературоведения под названием сеңләү объединяют сам обряд и несколько жанров свадебной поэзии, различающихся и функционально, и идейно-тематически.

Свекровь, опоясывая невесту, тем самым как будто обретает над нею власть, принимает в свой дом, под свое покровительство и подчинение. Именно к этому моменту приурочены ее благопожелания и наставления невесте, известные под названием теләк. В них мать жениха внушает невесте быть доброй хозяйкой, заниматься домашними делами, не тратить время на сплетни и ябеду, быть исполнительной, но способной постоять за себя, чтобы у нее был загон полон скота и подол полон детей, чтобы она во всем была похожа на нее, на свою свекровь - и словом, и делом.

Перед тем как выйти из родительского дома, невеста берет шнурок или ниточку и привязывает ее к гвоздю на стене со словами: "Мин 6ӘЙ-ләгән ебөдме сереп тә төшмәй сисмәгеҙ; мин китмәйем кунакка, мине лэ кайтцс тип кетмагеҙ" ("Ниточку, которую привязала я, не отвязывайте, пока не сгниет; еду я не в гости, не ждите меня, не вернусь"). В другом случае, по сообщению И.Георги, "в родительском доме обнимает она кумызный мешок, благодарит его, что столь долго ее питал, и прицепляет к нему небольшой подарок" (1776 . 4.2. С. 101).

В этих и некоторых других эпизодах, видимо, возникших довольно поздно, в феодально-патриархальную эпоху, всячески подчеркивалось, что путь невесты не имеет возврата, что она покидает родительский кров окончательно, навсегда, что любой иной взгляд на ее отъезд влечет только несчастье себе и другим. В этом проводы невесты в известной мере подобны проводам покойника. Мотивы эти присутствуют также в причитаниях.

При выходе из помещения невеста, как бы отказываясь покидать родительский дом, упиралась в дверные косяки. Она выходила из дома только после того, как мать во всеуслышание заявляла, что дарит ей что-либо из скота - телку, овечку, гусыню. Одновременно с невестой выходили во двор все остальные. На несколько минут устанавливалась тишина, и муэдзин или мулла совершал молитву аҙан әйте/, оповещал окружающих о совершившемся бракосочетании и отъезде невесты.

Порядок отъезда приезжих сватов и молодой четы различен в разных районах. В Челябинской обл. на первую подводу садились родители жениха. За ними следовали другие сваты. Как только открывались ворота, главный сват - отец жениха - старался выехать с разгона и ускакать быстрее, но его лошадь останавливали криками "Кот! Кот!Это связано с бытовавшим у башкир поверьем, что сваты вместе с не-вестой могут увезти благополучие дома, аула. Чтобы этого не случилось, родители жениха при выезде из ворот должны бросать в толпу мелкие монеты, конфеты, нитки и другие предметы, что в целом называется кот биреү, кот таратыу отдавать, возвращать кот. Иной раз сваты, полагаясь на резвость лошадей, старались умчаться, не оставив кот. Если не удавалось их задержать, местные мужчины устраивали погоню верхом. Догнав сватов, они заставляли их отдать кот, могли избить. В тех случаях, когда не удавалось догнать сватов и те уезжали, не вернув кот, между родственниками невесты и жениха, практически - мевду аулами, устанавливалась длительная вражда, которая в любой момент могла вылиться в столкновение. Надо сказать, что обычай требовать кот. правда, без прежней остроты и возможных последствий, соблюдается в Челябинской и Курганской областях и в наши дни. Видимо, население привлекает театрализованная занимательность обряда.

* В переводе на русский язык слово кот означает "душа, счастье, благополучие, уют".

В Челябинской обл. вслед за сватами выезжал жених с невестой. Подводу на улицу выводил он сам, при этом не садился, а правил лошадью, идя радом с телегой или санями. Невесту выносил на руках и сажал на подводу ближайший дядя или старший брат; предпочтение отдавалось старшему из них. На следующей подводе увозили на отдельной подводе приданое невесты: сундук с одеждой и подарками, самовар, постельные принадлежности и другие домашние вещи. Сопровождал подводу подросток. В бедных семьях невеста и ее вещи умещались в одной подводе. На следующих подводах отправлялись родственники невесты, которым полагалось сопровождать ее до дома (оҙатып барңу) и аула жениха и погостить там два-три дня).

В Курганской обл., а также кое-где на юго-востоке Башкирии и в Челябинской обл. жених уезжал на день раньше невесты верхом на коне, подаренном ему тестем. Невеста же 'уезжала вместе с матерью и отцом, если последнему, по местному обычаю, полагалось быть в числе провожающих.

В ХУШ-Х1Х вв. во всей восточной Башкирии невеста уезжала верхом. Такие случаи изредка встречались на рубеже Х1Х-ХХ вв.

Остановимся вкратце на местных особенностях обрядов, связанных с проводами невесты. Выше отмечалось, что причитания девушек продолжали бытовать до наших дней лишь в Челябинской и Курганской областях и соседнем с ними Учалинском р-не. Бытование обряда помнят во всей южной Башкирии, центральных и северо-восточных районах. На северо-западе сецлеУ не только не помнят, там утверждают, что на свадьбе при отъезде невесты вообще не полагалось лить слезы. Считали, что, если невеста или кто-либо будет плакать, это не к добру - невеста вернется.

На северо-востоке - в Мечетлинском, Салаватском, Белокатайском р-нах - ритуал сеадҙу в основном был такой же, что и в Челябинском Зауралье. Отмечена одна особенность - здесь головное покрывало кушъяулык повязывали уже после прощальных причитаний.

В южной Башкирии, в Зилаирском, Хайбуллинском, Зианчурипском р-нах девушки плакали в закрытом помещении, сбившись в кучу под накинутой на их головы занавесью. Мелодию севдеу и порядок исполнения их не помнят даже самые пожилые женщины*. В обряде сенлоу в этих районах:, а также в Куйбышевской обл., занавеси отводилась определенная ритуальная роль. Выйдя на улицу, девушки, причитая, шли опять-таки под занавесью, которую в натянутом виде над головами держали за четыре угла.

Можно предположить, что в этой зоне исполнение песенных куплетов (һамак, айтем) при сенлэу не имело места и весь обряд сводился к плачу. Во всех имеющихся материалах нет ни одной записи мелодии и текстов сеңлеу из этого региона. Относительно бывшего Орского у. Б.Кйуев пишет: "Четыре девушки держат над головой невесты большой платок по четырем углам, остальные окружают ее и водят по домам, кричат, плачут и поднимают вой на раздирающие душу лады" (Оренбургский листок. 1885. № 3).

И только пройда некоторое расстояние,- невесту сажали на лошадь, и девушки расставались со своей подругой. Несколько забегая вперед, заметим, что в этих местах в деревне жениха молодую встречали местные женщины на подходах к деревне, высаживали ее из экипажа (или из седла) и до дома мужа вели под руки пешком.

При выходе невесты из отцовского дома и в южной Башкирии соблюдался обряд, согласно которому девушка упиралась о косяки двери. Тогда обращались к отцу девушки: "Дочь твоя не вмещается в дверь, что делать". В былые времена зажиточный отец заявлял: "Выходи, дочка, одна кобылица тебе". Или же дарил корову, телку. Здесь две местных женщины, из тех, кого невеста при обращении называет ацай, а жених -кайенбикэ, т.е. кровные родственницы невесты, останавливают лошадь жениха, взяв за узду (башынан тота). Жених откупается, вручив каждой по купюре (5-10 руб.). Но при выезде обязательно должен бросать горстями конфеты, мелкие монеты. Рассказывают, что иные смельчаки вместо монет и конфет разбрасывали мелкие камешки, но такие выходки даже в шутку не одобрялись, хотя шуточные эпизоды в ритуале свадьбы глубоко традиционны.

На северо-востоке, а также в центральной Башкирии, как и в Зауралье девушку сажал на подводу дядя или старший брат, при этом одаривал ее скотом.

Несколько слов о порядке выезда и составе сопровождающих. На северо-востоке молодая выходила, держась за пояс мужа. Но ехала она отдельно от него, на подводе дяди или старшего брата (арабы), сида рядом с невесткой (еңге). а дядя (брат) правил лошадью. Жених ехал вместе со своей матерью. На третьей подводе - дядя и невестка жениха, с ней ехал подросток, который, устроившись на сундуке, правил лошадьми. По обоюдной договоренности число сопровождающих с обеих сторон могло быть увеличено до двух-трех и более брачных пар - тогда свадебный поезд состоял из 8-10-12 подвод (дуг).

В Зиалирском р-не (юг Башкирии) жених приезжал за женой один. Свадебный поезд состоял из трех экипажей: I) жених с невестой; 2) отец и мать невесты; 3) дядя или старший брат невесты с женой. В центральной Башкирии число сопровождающих только со стороны невесты доходило до 5-6 пар (подвод), включая родителей, родню и ближайших семейных друзей-соседей.

В сопровождении младшего брата или племянника приезжал жених за невестой (после периода дейЭГлдГ) на севере Башкирии - в Татышлинском р-не. Зато с невестой должны были ехать два ее дяди с женами - один родственник по линии отца, другой - по линии матери. Для жениха и невесты запрягали две лошади - гуськом (очлап) или в пристяжку (парлап), кучером садился младший брат, он же дружка - көйә/ жигет. Через плечо дружки перекинуто полотенце, концами заправленное за пояс. За молодыми - подводы сопровождающих, затем две подводы с приданым (мал чана, мал арба). Подвода - выездные сани, тарантасы застилали паласами, стегаными ватными одеялами, клали подушку, лошадей украшали лентами.

В центральной, северной и северо-восточной Башкирии, Челябинской обл. родственников невесты, которые сопровождают ее (оҙатып бара) при переезде к мужу, называют арсый/арчи. Население этимологизирует это слово с помощью глагола арсыу/арчу в значении "обдирать". "Арсый булып барабыҙ, кунак булып козаларҙы арсып ҡайтабыҙ"*, - говорят часто об этом. На самом деле здесь случай заимствования (перенесения) из древней военной терминологии. У тюрков и монголов личная гвардия военных предводителей называлась арчи. В частности, гвардия хазарского кагана именовалась арсийа. По мнению Заходера, этот термин ведет к связям хазар с древними аланами-аорсами (Заходер. С.128). В плане нашей темы примечателен сам факт перенесения в брачную обрядность военной терминологии. Вспомйам, что дружка, ближайший доверенный жениха во время свадьбы во всей южной и восточной половине территории расселения башкир, носит название нед?р/ногор, негэр, также восходящее к древней военной организации тюрков и монголов.

В других местах сопровождающих невесты называют эйарсен/эйерчен (бывший Мензелинский уезд), оҙатып барыусылар (юго-восточная Башкирия) •

Несколько особняком стоит обряд проводов невесты в западных районах, испытавший, видимо, влияние финно-угорского населения края. В Илишевском р-не (с.Базитамак) девушка переезжала к мужу до свадебных торжеств (туй), нередко даже до обряда мусульманского бракосочетания (никах). В последнем случае невесту сопровождали при переезде ее родители, но уезжали сразу после обряда никах и снова приезжали на свадьбу. Еще одна особенность - здесь, когда грузят приданое невесты, то одно из ведер, вставленное в другие, наполняют крупой, а рукомойник (комган) - пшеницей с тем, чтобы невеста в замужестве была обеспеченной (ризыклң булсцн), чтобы доля ее была там (ризыгы шунда бул-сын), в доме мужа. По приезде часть зерна разбрасывали курам, остаток сыпали в сусек (бура). Поверье, что посуду невесты нельзя везти пустой, существовало и у мензелинских башкир (Татария). Здесь в рукомойник накладывали печенья.

Как видим, в обрядах по случаю проводов невесты, с одной стороны, заботились, чтобы вместе с невестой не ушло из отцовского дома благополучие, счастье (кот). с другой - всячески старались, что все то, что обеспечивало жизнь невесты в отцовском доме, перешло вместе с ней на новое место жительства, чтобы ее дорога была безвозвратной.

*"Едем в качестве арсый, крепко угощаемся, обдираем, разоряем хозяев".

Выше отмечалось, что в прошлые века, когда еще прочно держались скотоводческие кочевнические традиции, молодая ехала в аул мужа верхом (Лепехин. 1802. 4.2. С.152-153). Верховую лошадь украшали цветными лентами, все убранство коня было праздничное. Имелись особые женские седла, передние луки которых украшали резьбой и серебряной узорной накладкой (каш). Под седло клали цветной потник, сверху накидывали красный чепрак (сергетыш, серге), орнаментированный аппликацией или вышивкой. Посеребренными бляхами с насечкой украшались уздечки, нагрудники и подхвостные ремни седла (дойошкан).

Женщины встречали молодую у околицы. Помогали ей сойти с коня и, взяв под руки, отправлялись к дому ее мужа. Так же поступали, когда она ехала в повозке, вместе с мужем или с родней. На юге Башкирии и в Самарской обл. встречающие молодую вели к дому мужа, как и при проводах, под растянутой занавесью или пологом. Если жених и невеста были из одной и той же деревни, то встречающие женщины должны были "откупить" невестку песней или пляской(Деулетишин. С.88).Об аналогичном "торге" сообщает И.И.Лепехин.К дому жениха.как он пишет.молодая подъезжала верхом в сопровождении близкой родственницы и свахи;последняя вела лошадь молодой под узцы и, приблизившись, кричала, с каким товаром она приехала и предлагала купить. Отец молодого или кто-либо из родственников выкупал невесту обязательно при этом поторговавшись (Лепехин. 1802. 4.2. С.152-153). Видимо, позднее утвердился обычай подъезжать к дому с большой скоростью. В ряде мест у дома сразу не останавливались, а проезжали мимо и объезжали аул или квартал деревни 1-3 раза. Такой обычай непременно повторялся, если и жених и невеста были из одной деревни.

У дома жениха собирается множество народа - родственники, соседи, односельчане, взрослые и дети. У ворот дежурит особое лицо. Как только свадебный поезд подъезжает, он быстро отворяет ворота, а другие берут лошадей за узду и вводят подводы во двор одну за другой. Это тем более необходимо, так как, когда едва успевает въехать в ворота последняя подвода, раздается ружейный выстрел, извещающий о прибытии килен. Тем, кто открыл ворота и выстрелил, вручают подарки, а те, кто. вводил подводы, берут себе узорные полотенца, привязанные к дугам лошадей.

Невеста не спешит сойти с подводы. К ней подводят телку - подарок свекрови.Та говорит:"Таянып теш,килен,тәкле аягын, менән теш" ("Сойди, невестушка, опираясь, пусть ноги твои будут благословенны!"). Под ноги невесты бросают подушку или коврик, на что она должна наступить. Имеются вариации: в Татышлинском р-не на подушку должны наступать и невеста, и жених, здесь поэтому выносят две подушки, на них невеста кидает две своих, и молодые оба наступают на подушку и отправляются к входу.

В ХУШ в. и ранее, по свидетельству И.И.Лепехина, войдя в дом мужа, молодая жена трижды становилась на колени перед отцом и матерью мужа и каждый раз ее поднимали (1802. 4.2. С.153). "При входе в юрту своего мужа, - пишет В.И.Филоненко, ссылаясь на более старые источники, - молодая делала коленопреклонение замечательным по волости горам, рекам, а равным образом свекру, деверю, почетным старикам и другим уважаемым'лицам" (1914. № 8. 0.304). Видимо, этот древний обычай, восходящий к языческим верованиям, был забыт уже в XIX в., так как авторы, наблюдавшие жизнь и быт башкир на рубеже веков (Б.М.Ииуев, Д.П.Никольский, 0.И.Руденко и др.), ничего такого не обнаружили.

В большинстве мест невеста входит в дом свекрови в сопровождении женщин. В северных районах разбрасывают в привезенной невесткой домашней утвари содержащееся - пряники, печенья, и детвора их собирает. За порогом дома молодых встречает снова свекровь с двумя туесками, наполненными медом и маслом. Сначала она подает невесте ложку меда, затем масла. Если подбрасывание подушек означало пожелание доброго нрава, спокойной жизни невесте, то мед олицетворяет, по словам рассказчиков, сладкоречивость (татлы телле бул^ын), масло - мягкость в обращении с другими (йомшаҡ /7уҙле). В настоящее время, возможно, под влиянием русского населения и традиции устройства официальных церемоний кое-где начинают встречать с хлебом и солью.

В восточных и южных районах при входе невесты в дом повторяется сцена у дверей, когда невеста упирается в косяки. Снова возгласы: "Невеста не вмещается в дверь!", - и ответ свекрови: "Входи, невестушка, тебе молодая овечка". Принято дарить то, чего еще нет, - ожидаемый приплод: "Дк һарыктын, эсендаге" ("То, что принесет белая овечка") и т.д. Подойдя к нарам (урынлттк). невеста снова останавливается. "Невестка не садится на урындык", - извещают свекровь, и она обещает обычно гусыню с выводком. Таким образом, молодая хозяйка получает для будущей семьи долю из трех видов живности: крупного рогатого и мелкого скота, птицы.

В центральной и северо-западной Башкирии невесту ведет в дом сам жених. Он проводит ее или в отдельное помещение в доме отца, или в кухонную половину, отгороженную занавесью. В это время в Татышлинском р-не во дворе народ веселится, играет гармонь, дружка (кия? жигет) пляшет. Затем народ расходится, приезжие (арчи) заходят в дом, для них и тех, кто был приглашен (только женщины), ставят чай (килен сэйе), выставляют гостинцы, которые прислала мать невесты и привезли арчи: бауырсак (жареные в масле или печеные шарики теста с медом), масло, блины, печенья((кУмеч). После чая все дарят деньги, что называется кучтанач котлау; собранная сумма поступает в распоряжение молодой. Позже в тот же день собирают людей на мясной обед (аш). Для этого каждая чета арчи привозит по паре гусей, мясо, по 6 калачей. Собирают на аш родню жениха, сначала мужчин (4-5 столов), затем женщин. Их угощают гостинцами арчи; хозяин может выставить и свои угощения, но то, что привезли сваты, выделяется особо.

Молодуха в общей трапезе не принимала участия, а находилась за занавесью или в отведенной ей комнате. Там ее отдельно угощают чаем. С помощью других женщин она начинает входить в круг обязанностей молодой хозяйки, знакомиться с обстановкой. Находясь за занавесью, участвует в обслуживании гостей: готовит чай (самауыр яндырта), подает, что потребуют для стола. А вечером впервые замешивает тесто (ҡамыр изд). От имени молодой женщинам раздают подарки, главным образом матерчатые нагрудники күкрәксә. надеваемые под платье. Такой подарок довольно устойчиво держится во всей северо-западной и центральной Башкирии.

В Зианчуринском р-не (юг Башкирии) молодую встречают у подводы две местные женщины со словами: "С правой ноги" (Уң аятын, менән бас). С этими же словами проводят через порог дома, а внутри помещения к ней подходят свекровь, гладит ее по голове, по спине, потом похлопывает по спине; здесь женщины - свекровь и невеста - наступают друг другу на ноги под слова свекрови: "Баҫ, килен, аятыма: мин барайым /?инөң, аятыңа"*. В Челябинском Зауралье и на северо-востоке Башкирии перед невестой перегораживают дверь палкой (ишек бңуыу) и пропускают ее и тех, кто ее сопровождает, только после вознаграждения. В этих же районах невесту вводила в дом одна из женщин по выбору родителей жениха. Проводив невесту в женскую половину дома, отгороженную занавесью, развязывали пояс на ее талии и тем поясом перетягивали талию ближайшей младшей сестры или племянницы жениха. С этого момента женщина становилась ине. морондок ина (посаженая мать), а девушка - һылыу, ’каныш (Челябинская обл.) или бил Ңәйһендеһе (Курганская обл.). Теперь ин(? и Һылыу считались самыми близкими людьми молодой женщины в деревне мужа. Она могла делиться с ними радостями и горем, советоваться, а в случае необходимости - передавать через них и просьбы к родителям мужа. Имеются некоторые локальные особенности в Челябинской области. Золовка, получив билбау (полотенцеобразный кушак) или платок, которым была опоясана невеста, уносит его домой и приносит на следующий день обратно, а взамен получает передник. В южных районах и в Оренбуржье невеста обычно переезжала к мужу в халате елэн без пояса. По приезде встречающая женщина (кыяматлык иней) и золовка несколько раз распахивали и снова запахивали ей елан (асып ябалар). Видимо, развязывание пояса и распахивание кафтана имели одно и то же символическое значение.

Посаженая мать - институт, довольно широко распространенный среди башкир. На северо-востоке Башкирии, в Челябинской и Курганской областях ее зовут морондок инәй, инә, иңэм, в юго-восточных и южных районах - кыяматлык эсэй/инэй. В северо-восточной зоне была только посаженая мать, а в южной - был также посаженый отец, муж той женщины,

*"Наступи мне на ногу, килен, а я наступлю тебе".

которую невестка зовет Кыяматлык эсэй. В описанном выше случае посаженая мать определяется заранее и входит в свою роль уже во время встречи молодой. Очень часто, особенно в южных районах, посаженую мать и отца назначают после свадебных торжеств. Остановив на ком-либо выбор, приглашают их в гости и во время трапезы вручают подарки - в прошлом тканые или вышитые полотенца, мужу - намаҙлык, или платье и рубаху, смотря по состоянию; в наше время также дарят женщине платье или отрез ткани на платье, мужу - рубаху. Через некоторое время посаженые отец и мать (кыяматлык инәй и атай) делают ответное приглашение и одаривают молодых скотом или птицей. С тех пор они обращаются к молодухе не иначе, как к дочери - со словами кыҙым.

Следующий, и пожалуй, самый значительный момент свадебных обрядов, проводимых в доме и ауле жениха, - это церемония показа водного источника һыуға башлау (юг и юго-восток Башкирии), һңу ккрһ^теу (Зауралье), су юлы башлату, су юлы курсэтг (северо-запад). Происходит это или в день приезда невесты, или на другой день, утром.

Ведут молодую к речке ближайшая золовка (каныш, Һылыу, к^йенһеңле. • кыҙҙар) с подругами. Обычно сопровождает их ватага мальчишек. Золовка несет узорное коромысло и ведра невестки. В наши дни вместе с молодой женой отправляется к источнику и ее муж.

Воду черпает из источника золовка. Молодая бросает в воду серебряную монету. Вот как описывает этот обряд Б.Юлуев (XIX в.): "На другой день молодую ведут на реку за водой с коромыслом (куянта); она при этом несет с собой маленькую серебряную монету, привязанную к нитке, и бросает в воду, как бы в виде жертвы водяному духу; эту монету ребятишки достают из воды при шуме и драке" (Юлуев, 1892. С.222). На обратном пути молодая коромысло с ведрами несет сама, взрослые и дети наблвдают за тем, как она идет, не выплескивается ли из ведер вода, так как от этого, по поверьям, во многом зависит благополучие молодой семьи. Как видим, показ воды это не только ознакомление молодой с деревней и ее окрестностями, приобщение ее к своим обязанностям, не только жертвоприношение духу воды и получение его благосклонности, но одновременно и испытание невесты. Полнота символически-смысловой нагрузки, видимо, обеспечила живучесть обряда: в наши дни обряд возрождается с новой силой.

Золовке и тем девушкам невеста вручает свои подарки; точнее, от ее имени делает это одна из женщин. Раздача подарков происходит или у источника, или после возвращения домой. Обычно это передник, куски ткани, нитки, мыло, а мальчикам - вышитые карманные платки, плетеные узорные повязки для обуви.

Ко времени показа источника собирают женщин деревни на чай. Перед этим из сундуков вынимают вещи молодой: ее личную одежду, предметы убранства дома, посуду. Вещи молодой развешивают на общее обозрение, пришлых угощают чаем и раздают им подарки - нагрудные повязки (тушел-дерек, күкрәксе). платки, куски ткани, нитки; все это называется күрнеш, курнис, килен бүләге, бирнә.

С этого времени килең начинает выполнять все работы по кухне. В этот день она ставит самовар, делает блины, топит баню для гостей. Приезжие, погостив три-четыре дня, уезжают. За это время они и хозяева успевают побыть в гостях в шести-семи домах или больше. Молодые в визитах не участвуют.

Обычай предписывал женщине всегда ходить с покрытой головой, прятать волосы и лицо. В центральной и северной Башкирии, Челябинской и Курганской областях килен в течение многих лет надевала кушъяулык: на юге носили ҡашмау, но этот дорогой убор был доступен очень немногим; большинство здесь прятались под шалью или накидывали на голову еляң. На северо-западе бытовало другого рода головное покрывало -беркэнчек. Женщина не должна была оголять волосы, даже косы, ступни. Ей запрещалось разговаривать с отцом и дедом мужа и со всеми мужчинами старше родителей мужа. В ряде мест такой запрет, особенно по отношению к отцу и деду мужа, сохранялся всю жизнь. С матерью мужа невеска обретала право разговаривать после того, как вручит специальный подарок (һөйләшеп биреү). Свекровь делала ответный подарок - опять-таки что-либо из молодняка. Иные свекрови, чтобы быстрее положить конец неудобствам при общении, сами торопили с обрядом һөйләшеү и начинали говорить с невесткой уже в первые дни. В семьях с более ортодоксальными нравами, наоборот, старались, чтобы молодая как можно дольше оставалась "немой". Свои просьбы, советы или поручения старшие члены семьи передавали ей через ее мужа или через младших. Видимо, отсюда пошла поговорка "Улым, һине әйтәм, киленем. Һин тында" ("Сын, говорю тебе, а ты, невестка, слушай").

Надо сказать, что запреты общения были фактически обоюдными: они распространялись и на тех, с которыми килен не должна была открыто разговаривать. В свою очередь, эти лица - свекор и свекровь, соблюдая этикет, не должны были прямо обращаться к ней с каким-либо вопросом или поручением; нарушавшего этикет осуждали как человека невежливого, безнравственного (әҙәпһеҙ, тәртипһеҙ). Исследователи часто на эту сторону вопроса почти не обращают внимания.

После вручения соответствующих подарков (полотенце, молитвенный коврик - намаҙлык, скатерть, рубаха) запреты общения со старшими братьями, дядьями мужа со временем снимались, для чего эти люди со своими женами приглашались к молодым, и во время трапезы молодая клала перед мужчиной (ҡайната или ҡәйенйеҙнә) свой подарок, оговорив его ритуальное назначение һәйләшеп биреү. Те отдаривались, в свою очередь, скотом, птицей. Когда приглашали молодоженов родственники мужа, невестка при своем первом визите не должна была приходить "с пустыми руками" (буш ҠУД менән); войдя в дом, она вешала на гвоздь узорное полотенце или скатерть (элеп инеү). И в этом случае полагалось отдаривать по возможности какой-либо живностью: ягненком, гусыней.

Через некоторое время, обычно через два-три месяца, молодые ездили в гости к родителям невесты. В XIX в. и ранее срок этот был продолжительнее - год и более. Готовились тщательно, так как посещение молодыми отцовского дома девушки сопровождалось расходами. Ныне это называется таү кунакка барыу 'первая поездка в гости, а раньше обычай имел особый, ныне почти забытый термин түркен барыу, тҮркөнлйп барыу. По свидетельству М.Бурангулова, зять в эту поездку вез тестю мед. Из меда делали бражку (медовку) и, когда она созреет (өлгөргәс), сзывали людей на түркен бал. Гости, каждый по состоянию, одаривали молодых. Чаще же собирали гостей сразу же после приезда молодых, а медовку распивали после их отъезда. Перед отъездом отец девушки выдавал скот, выделенный им в приданое дочери, - инее мал. Отвозил скот старший брат невестки, которого встречали со всеми почестями и ублажали несколько дней (Буранғолов. 0.84).

Несколько слов о термине түркен. У башкир это слово бытует обычно в составе словосочетания түркен барыу, обозначающего первый визит молодых к родителям жены. В значении'родня жены, родители жены' слово туркен известно во многих тюркских и монгольском языках. Можно полагать, что слово было забыто в связи с сужением значения и постепенным исчезновением обозначенного им обычая. Возможно, с самого начала оно, будучи заимствованным, не имело широкого распространения.

Через год, иногда позже килен ездила к родителям и гостила там 2-3 недели. Называлось это утырмаға барыу, утырып ҡайтыу 'ездить на посиделки’. Обычай имел повсеместное распространение. За время пребывания у родителей молодая занималась рукоделием, пополняла свое приданое. Каждая молодая женщина с нетерпением дожидалась такого радостного и счастливого события в жизни, воспринимаемого как вознаграждение за терпение, тяжкий труд и безрадостные будни невестки.

Впервые попытку использовать свадебные обряды и обычаи башкир как источник для уяснения истории брака предпринял С.И.Руденко. В обрядности свадьбы, существовавшей в начале XX в., он видел выражение брака куплей и писал, что акт сватовства в современной ему свадьбе "имеет все черты торгового договора" (1925. С.252). Во многих обрядах он находил свидетельства существовавшего ранее брака путем похищения при соблюдении строгой экзогамии родов. В эпизодах встречи сватов, сопровождавшейся сценами состязаний за Нот, попытками сорвать с них шапки он видел "пережиток гораздо менее гостеприимного приема чужеродцев, приезжавших для добычи невесты". А первое посещение женихом невесты с поисками спрятанной невесты и борьбой за нее представляет, по его мнению, "буквальное повторение всех тех актов, которыми сопровождалось похищение ее" (Там же).

Похищение было заменено куплей, так как, по мысли исследователя, "по мере разрастания родов похищение становилось, все более трудным и даже, наконец,невозможным". Разрастание родов, возможно, имело какое-то значение, но С.И.Руденко не учитывает другого, более важного и ре-тающего обстоятельства: иными стали социальные и экономические отношения, иным стало само общество и его отношение к браку и семье. Брак по сватовству знаменовал рождение и становление семьи на патриархальной основе.

Исследователи свадебной обрядности обычно сосредоточивают внимание на ее древности, наличии в ней архаических элементов, подчеркивают ее консерватизм. И это в значительной степени правомерно. Без определенной устойчивости свадебного цикла обрядов трудно было бы объяснить наличие в них моментов, которые связаны своим происхождением с давно исчезнувшими общественными отношениями и семейно-брачными нормами. И в башкирской свадебной обрядности, кроме названных выше пережитков обычая похищения, налицо отголоски древних языческих верований (поклонение духу воды в обряде показа исчтоника, обряд привязывания би-чевки к перекладине, борьба за кот, преследующая цель таким способом отстоять жизненную силу и благополучие всего живого в роде и ауле, и т.д.), дуальной экзогамии и материнской родовой организации (особая роль жены старшего брата или дяди как представительницы другого, чужого рода, откуда, возможно, происходил и зять; обряды и обычаи, свидетельствующие возможность дислокальности брака в отдаленном прошлом).

Но консерватизм этот относительный, так как обряды бракосочетания всегда представляли область интенсивного творчества. Каждое поколение людей, каждый аул и кавдая семья вносили и продолжают вносить в обрядовое оформление брака те или иные изменения, продиктованные конкретными обстоятельствами экономического, культурно-бытового или даже индивидуального психологического порядка. А сама обрядность, регламентируя действия людей в одних моментах, предоставляла им определенную свободу в других. Благодаря этому обстоятельству возникали многочисленные локальные особенности в отправлении свадьбы и сама обрядность постоянно видоизменялась, дополняясь новыми деталями и элементами. Однако изменения в свадебной обрядности, как и в любой другой, происходили своеобразно - при сохранении старых элементов, которые, видоизменяясь и приспосабливаясь к новым условиям, продолжали жить и функционировать наряду с новыми. Такая закономерность в той или иной мере присуща любой области культуры и быта, но в сфере обрядов, особенно свадебных, она проявляется значительно сильнее.

Таким образом, свадебная обрядность - продукт длительного исторического развития. В ее формировании сыграли роль как условия внутреннего развития каждого народа, так и взаимосвязи с другими народами. Наряду с элементами, восходящими к глубокой первобытности, в ней имеются явления нового и новейшего времени, свидетельствующие, с одной стороны, об относительной изменчивости свадебных обрядов, об их способности реагировать на изменившиеся конкретные социально-исторические условия, с другой - о культурно-историческом облике народов.

Кроме хронологических, вертикальных слоев, в свадебной обрядности имеются различия и в горизонтальном срезе - межнациональные, а в пределах отдельных народов - локальные, территориальные. В рамках отдельных этносов эти различия связаны в значительной мере с родо-племенными границами, с местными традициями и обрядами тех или иных племен, когда-то вошедших в состав народа. Одни из них возникли в процессе общения с соседними племенами или народами, под их влиянием, другие - в результате обособленного развития той или иной группы населения в определенных климатических и исторических условиях. В любом случае эти различия свидетельствуют о конкретных исторических явлениях.

В плане сказанного представляет значительный научный интерес вопрос об этнокультурных связях башкир с теми народами, с которым* они вступали в контакты и взаимодействйе на протяжении своей длительной истории. Одна линия связей - это финно-угорские народы Урало-Поволжья. За последние четыре с лишним столетия к этой линии интенсивно подключается русское население Урала и Поволжья. В башкирской свадьбе обнаруживаются элементы, свидетельствующие о культурном обмене как с тюркскими, так и с финноязычными народами региона. В частности, роль старшего брата/дяди более рельефно вырисовывается в обрядах башкир, мишарей и финских народов, чем у тюркских. То же самое, видимо, надо сказать о свадебных причитаниях (Кузеев, Бикбулатов, Шитова, 1962. С.265-266; Камаев. 1986), особенно об их песенно-мелодическом строе. Очевидно, прямому влиянию коренного населения Волго-Камья следует приписать появление таких особенностей в свадебных обрядах башкир северо-западных районов, как наполнение утвари в приданом невесты зерном и крупами, их разбрасывание, некоторые изменения в ритуале, отмеченные в этих районах. О взаимодействии башкирской и русской свадеб имеется специальная статья И.Е.Карпухина (1976). Остается лишь добавить, что это взаимодействие с особенно большой силой проявилось в советскую эпоху.

Другая линия связей - с тюркскими народами Средней Азии, Казахстана, Южной и Западной Сибири, Северного Кавказа. Линия эта имеет более четко выраженную древнюю основу и поддерживалась взаимосвязями башкир с кочевническими и мусульманскими народами Востока на протяжении последующих столетий. Сопоставительное изучение этой линии связей, на наш взгляд, может помочь проследить направление развития башкирской свадьбы и через это в какой-то мере воспроизвести древние истоки и некоторые вехи в эволюции свадебной обрядности тюркских народов страны, во всяком случае названных регионов.