Семь «шестерок»

Глава 4

Кассир Лякина была убита выстрелом в упор.

Случилось это в воскресенье, в разгар дня. Фигурально выражаясь, машина розыска внезапно пошла юзом. Климов из последних сил надеялся, что подобное не произойдет, авось не случится, но… случилось.

Произошло.

К месту убийства он подъехал одновременно с Тимониным: прокуратура не дремала.

Приступили к осмотру:

— Это уже не хухры-мухры, — поделился своими глубокими мыслями эксперт-криминалист, обводя труп мелом и неуклюже раскорячив ноги: боялся заступить в большую лужу крови.

Никто ему не ответил, не отозвался на сей многозначительный вывод. Нем важнее обсуждаемая тема, тем меньше хочется что-либо говорить. Одно хорошо: в делах, подобных этому, никто не просит что-то опустить, уладить, утрясти — спустить на тормозах.

Кассир Лякина при жизни была крупной, пышнотелой брюнеткой с копкой начесанных волос. Плотно прилегающее платье с небольшим разрезом по бедру казалось теперь кощунственно модным, вульгарным. Молочная белизна ног бесстыдно контрастировала с темно-вишневой тканью.

Труп лежал за перегородкой, на полу, в тесной комнатушке кассы. В области скуловой кости чернело входное пулевое отверстие на палец ниже правого глаза, который заволокло кровавой мутью.

Приподняв голову убитой, судмедэксперт показал страшно зияющую рану на затылке: место выхода пули. Стреляли практически в упор.

Судя по всему, грабитель был знаком убитой. Иначе та в окошко бы не сунулась. Убийца прихватил деньги и скрылся. Если только был один. А если и рискнул, то кто-то сторожил на улице. Сработано чисто. Без подстраховки на такое дело не идут, а тут еще воскресный день, довольно людный перекресток… Нет, один бы не пошел.

При осмотре помещения Климов обнаружил под сейфом, из которого похитили тринадцать тысяч, деформированную пулю, а гильзу от нее подобрал в коридоре Гульнов. На ее донышке было выбито: «ГЕКО». Калибр 7,65 мм. Пуля красноватого цвета, в мельхиоровой оболочке.

Рассматривая гильзу вместе с Тимониным и Андреем, Климов предположил, что стреляли из трофейного «вальтера», хотя не исключается и маузер. Не тот, матросский, который таскали в деревянном кобуре и из которого «шлепали» интеллигенцию в очках, а скромненький такой, именуемый дамским.

Как бы там ни было, уголовный розыск и прокуратура столкнулись с хорошо продуманным преступлением или, может, даже с хорошо управляемой бандой. Климов на расстоянии ощутил глухую, свирепую жестокость главаря.

На дверном косяке обнаружили отпечатки пальцев, но в картотеке они не значились.

Глядя на невозмутимое лицо Тимонина, Климов немного завидовал: было видно, что тот совершенно спокоен. Чистый профессионал. Излишняя впечатлительность мешает. Она вызывает желание немедля что-то делать: бежать, ловить, искать, а это, брат ты мой, обыкновенное любительство. Климов урезонивал себя, чувствуя, что его, действительно, подмывает что-то делать, и делать немедленно. Но торопливость всегда на руку преступникам: многое и многие ускользают из виду. Берут мелюзгу, а крупная рыба уходит.

Климов лишь отдал распоряжение перекрыть все въезды- выезды из города.

— Грабанули прилично, — подвинулся Тимонин, когда Климов сел к нему в машину: им снова предстояло быть в одной упряжке. — Черт ее дернул работать в выходной!

— Главное, что он об этом знал.

— Убийца? -Да.

Тимонин закурил и посмотрел на Климова:

— Хватает дел?

— Порядком.

По дороге пришлось вкратце рассказать о непонятной группе. Ругнулся, что грабители мотаются на угнанных машинах.

— А ты бы хотел, чтобы они гарцевали на арабских скакунах с кинжалами за поясом?

Климов промолчал: если бы сердце состояло из зубчатых колесиков, ему бы показалось, что одно из них соскочило со своей оси. Но сердце не часовой механизм — заработало.

Видя угрюмость Климова, Тимонин подмигнул:

— Подумаем, посмотрим.

Климов вздохнул. Что смотреть? Сейчас бандиты где-нибудь закрылись, глушат водку. Единственная радость после «дела». Женщины понадобятся позже. Те, кто убивал, признавались ему, что после всегда мутит, наваливается такая слабость, хоть ложись и помирай, точно собственная душа расстается с телом. Все заканчивается жуткой рвотой, судорожным спазмом внутренностей и прострацией: куда-то идешь, что-то делаешь, кажется, помнишь свои действия до мелочей, и никакой уверенности в этом нет. Даже если все заранее продумано и предусмотрено.

Тимонин докурил сигарету, вдавил ее в пепельницу.

Они подъехали к прокуратуре.