Семь миров: Оракул

Глава 10. Планета Пацифа

Енк подлетал к своей планете. Управлять звездолетом старика в одиночку было трудно, но он справился. Внутри него роились разные мысли. Он анализировал последние два года своей жизни, и, хотя все сложилось удачно, он смог внедриться к мутантам, стать частью их команды и вернуться домой целым с координатами, все равно тот факт, что он не убил врагов, делал его миссию незавершенной. Ему предстояло дать серьезный отчет о проделанной работе. И все же кроме него координаты Голубой планеты на Пацифе не знал никто. Енк был очень нужен своему миру, отчего спешил, выжимая из звездолета последние силы.

Енк был готов ко всему, знал, что за невыполнение последнего пункта задания его будут судить. Это его не пугало, главным было донести координаты до правителя, а там будь что будет. С тех пор как он дал клятву служить в секретном отсеке, он не принадлежал себе, но это был целиком и полностью его выбор.

Енк с улыбкой вспомнил тот вечер, когда много лет назад, его вызвали в святая святых военного мира Пацифы и предложили стать кем-то особенным. Он помнил, как часто билось его сердце в тот момент, как горд он был за себя, понимая, что в разведчики берут только самых лучших.

Его не испугало и не остановило то, что, становясь шпионом, он лишался права контактировать со своей семьей, матерью, сёстрами. Не смущало то, что в глазах общества он обязан был умереть, стирали даже его имя. Енк становился не существующей ни для кого тенью, но был счастлив делать это ради своего императора и своего мира. Он переставал быть Енком Сус Сано. Ему присваивали лишь номер. Запрещалось даже думать о своей семье, так как это могло снизить его эффективность.

Енк приблизился к планете и пошел на снижение в оговоренную заранее точку в аэропорту. Уже на подлете он заметил изменения во внешнем облике Пацифы. Нижние пять звеньев, составлявшие фундамент их мира, были изолированы друг от друга. Туннели, соединявшие их, перекрыты и пусты, по ним не циркулировала летная техника. Свет в нижних звеньях был приглушен, и Енк с тревогой приблизил их изображения. Исследовав архитектуру городов и убедившись, что они живы и полны людей, посчитал, что пацифы просто экономят энергию.

Верхние звенья функционировали в прежнем режиме. Енк спускался на аэродром четвертого звена, где жили военные пацифы. В нем он провел половину своей жизни и знал каждый его закуток. Первое, на что он обратил внимание, когда сел, это раскуроченные военные сферы. Такого количества израненных и истерзанных кораблей он еще не видел. На взлетных площадках лежали высокие горы из них. Звено было наполовину перекрыто. Наблюдались следы разрушений. Купол был частично уничтожен, и все звено заключено в аварийный стеклянный пузырь. Следы военных действий читались повсюду. Судя по тому, что наблюдал Енк, пацифы действительно пережили войну, пока его не было. Настолько серьезную, что врагу удалось даже прорвать оборону планеты и спустить несколько снарядов на звенья. С кем именно воевали пацифы, Енк пока не знал. Он почувствовал злобу и ненависть сразу ко всем, кто мог попасть в это число.

Енк состыковался с площадкой, оставив звездолет Изы зависать в воздухе. То, что его пропустили на ионском звездолете, не сбили и не задержали, означало, что он уже был просканирован и пацифы ждали его. Енк осторожно стал выходить. Его встретил отряд из военных пацифов. Они окружили его и повели на допрос. Енк заметил сразу, что климат на Пацифе успел поменяться. Стало жарче, и кондиционеры не справлялись более.

Ромбическая секретная комната, куда его доставили, та самая, в которой два года назад Ёнк был отобран для полета на Избранную планету, сегодня утопала в синем мраке и тоске. Скошенные грани ее медленно уползали в темноту потолка, собираясь вместе в маленькую точку, в которой, нервно моргала лампочка камеры наблюдения. Енк был здесь всего один раз. Но помнил каждую надпись, цвета, расположение мебели, даже раскладку плиток на полу, не поменялось ничего. Самой большой переменой в окружавшем его пространстве был он сам.

За подковообразным столом, развернутым концами к нему, сидело трое пацифов. Мужчины эти были незнакомы ему, но их синие костюмы и отличительные эмблемы указывали на принадлежность к высшим сословиям, варьирующимся в пределах от второго до пятого звена. Это были военные генералы.

— Восемьсот седьмой! — обратились к нему по номеру.

Енк поклонился. Это был его номер и его единственное имя.

Говорить стал господин в золотом камзоле, сидевший левее всех.

— Мы ждем от вас подробного отчета о проделанной операции на Избранную планету и последовательных ответов на вопросы. Пригодна ли планета для жизни пацифов?

— Да, планета пригодна для жизни пацифов! — без эмоций, с каменным лицом ответил Енк.

— Сколько времени вы провели в чужеродной среде уникальной планеты?

Ёнк отвечал быстро, четко и уверенно:

— Три месяца.

— Составили ли вы карту планеты? — продолжали допрос они.

— Да, карта при мне! — ответил Енк.

— Представьте ее на рассмотрение, — приказали ему.

Енк подошел ближе к столу и активировал перед всеми большой виртуальный глобус с подробным очертанием всех континентов и с высвечивающимся списком всех данных по Голубой планете.

Глобус произвел впечатление. Он воспроизводил диковинный мир с завидной точностью. Генералы попытались считать с голограммы координаты планеты, но, увидев, что строка с главной информацией пуста, перевели строгий вопросительный взгляд на Енка.

— Восемьсот седьмой! — высокомерно произнес один из мужчин.

Когда Енк услышал этот номер во второй раз, то отчего-то почувствовал сильную неприязнь к допрашивавшим его. За два года странствий он успел привыкнуть к своему настоящему имени, от которого отрекся, и теперь ему снова казалось, что обращаются не к нему.

— Да, мой господин, — ответил Енк.

— Вам известны координаты этой планеты? — холодно напомнил он.

— Да, мне известно точное расположение планеты в сетке нашей галактики, — спокойно ответил он.

Господин улыбнулся, ожидая, что еще секунда и Енк отдаст их.

— Сколько времени вы потратили на дорогу туда и обратно? — параллельно задал вопрос другой господин.

— Один год туда и один год обратно, — ответил Енк.

— Все ли свидетели, представители иных мутировавших миров, уничтожены?

Ёнк замолчал неожиданно для всех. Эта была та самая часть допроса, когда он вынужден был признать, что провалил задание.

— Восемьсот седьмой! Я повторяю вопрос. Все ли свидетели, представители иных мутировавших миров, уничтожены Вами после завершения операции?

Ёнк смотрел господину прямо в глаза и, не находя в них ничего, кроме холода, заблуждений и агрессии, продолжал молчать. Он поверить не мог в то, как легко и равнодушно, не вкладывая никакого смысла, господин задавал этот вопрос ему.

— Они живы! — виновато произнес пациф.

— Восемьсот седьмой! — обвинительно крикнул один из господ. — Вы не выполнили задание. Вы подвели свой народ!

Енк опустил голову. Он и сам знал, что виноват. Спокойно и без эмоций он ждал от господ вердикта. Ситуация была очень напряженной.

— Вашим долгом было во что бы то ни стало уничтожить врагов и не допустить проникновения информации в иные миры, — продолжал господин.

Ёнк слушал, как холодно и враждебно господин говорил это, но не перебивал. Его тело изнывало от усталости после полета, кружилась голова, хотелось есть и спать, но он держался. В голове его уже давно созрел план, который совсем скоро должен был начать осуществляться, и ради этого он собрал последние имеющиеся в нем силы в кулак, твердо стоял на ногах и терпел. Ёнк хорошо понимал, кем являлся сейчас для своего мира и какой бесценной информацией обладал, даже несмотря на то, что провалил последнюю часть задания. Координаты были надёжно спрятаны внутри его мозга, и пока еще он никому их не сообщил. Он знал себе цену. Он рисковал своей жизнью ради спасения своего мира и теперь имел право голоса, как минимум он заслужил его, как максимум оно было у него от рождения. Не важно, из какого ты звена и кто твоя мать, важно, кто ты и что ты можешь. А Ёнк мог многое.

— Мой господин, — обратился он к генералу. — Я предпринял все возможное, чтобы избавиться от других участников экспедиции в конце, но обстоятельства сложились не в мою пользу.

— Нас не волнуют ваши обстоятельства, восемьсот седьмой, — отчитывал его генерал. — Вы понесете наказание. Сразу после того, как сообщите координаты!

Енк послушно кивнул:

— Я готов понести наказание. И я готов передать координаты спасительного мира своему Императору.

Господа еле заметно улыбнулись. Они положили перед ним интерактивный лист и приказали вписать цифры.

Енк не сдвинулся с места. Он посмотрел кардиналу прямо в глаза и произнес:

— Императору лично!

За столом повисло молчание. То, что говорил этот разведчик, было немыслимо. Никто из присутствующих за столом никогда не удостаивался аудиенции у императора. Только представители первого, высшего звена могли выступать с подобным заявлением.

Один из генералов наклонился над столом, чтобы приблизиться к Ёнку. Он исподлобья заглянул ему в глаза, смотрел строго, пронзительно и осуждающе. Но Ёнк даже не поморщился. Психологические атаки страшнее любого оружия, но после всех испытаний он был закален, и не было взгляда в этом мире, способного сломить его волю.

— Я намерен доложить координаты уникального мира лично Императору! — серьезно и обдуманно произнес он, глядя ему прямо в глаза.

Генерал непроизвольно отпрянул назад, и строгое неподвижное лицо его сковала маска растерянности. Долгое время господа не решались заговорить, тогда один из них нашёл на Енка досье, вывел на огромный прозрачный экран, висящий над столом, и стал читать.

— Рожден рабыней одиннадцатого звена, наблюдались дефекты развития, слабый мышечный потенциал, отсутствие официального базового образования, — прочитал господин и демонстративно запнулся, выразительно посмотрев на Ёнка, затем продолжил. — Нет отца, ни один из предков не поднимался выше четвертого звена! И вы хотите идти к императору?!

— А почему вы не стали читать дальше? — не смутившись и не поддавшись, спросил его Енк. — Про то, что я был лучшим в летной школе. Про то, что я побеждал во всех конкурсах. Про то, что я успешно выполнил более сорока операций как шпион. И новую запись из моего досье. Про то, что я один на этой погибающей планете знаю координаты спасительного мира!

— Да, но вы отдаете себе отчет в том, что являетесь выходцем из низшего мира?

— Я хорошо знаю, кто я, — ответил Енк.

— Доступ к императору имеет только элита. Даже если бы вы появились на свет во втором звене, как я, портал был бы навеки закрыт для Вас, а встреча с императором была бы неуловима, как сон. А вы, я повторю, родились в одиннадцатом!!! Ваша встреча не просто нереальна, она абсолютно невозможна ни при каком условии и никогда в этом мире.

— Повторяю, этот мир на грани исчезновения, — невзначай подчеркнул Ёнк.

— На грани исчезновения вы, наглец из рабского звена! — угрожающе выкрикнул господин слева.

— Моя встреча с Императором состоится, — тихо, но уверенно произнес Ёнк, так, словно бы видел свое будущее и уже стоял перед недосягаемым повелителем.

— Вам грозит казнь, восемьсот седьмой, за одну только мысль об этом. Но мы будем великодушными и не отправим вас на смерть, говорите координаты здесь и сейчас, и будете прощены! — приказывал генерал.

— На смерть вы меня уже отправили как-то раз, — задумался Ёнк. — А я всю свою жизнь служу Императору, имя его каждый день произношу в клятве, за него сражаюсь и рискую, и координаты я доложу ему лично, это дело моей жизни, пусть даже именно ею мне и придется расплатиться.

— Вы безумец, — обвинил его генерал. — Живым от него вы действительно не выйдете.

— Я делаю это не из-за прихоти, — ответил Енк. — А потому что не доверяю вам и не доверяю никому в этом мире, кроме него. Шпионы и прослушка повсюду, вам ли не знать.

Ёнк замолчал. Дверь в зал отворилась, в нее вошел высокий стройный человек в сером.

— Я отведу его, — глухо произнес он.

— Господин Кюзиций?! — сильно удивились генералы, одновременно встали и поклонились. — Но если вы сделаете это, преступление ляжет так же и на ваши плечи, и вы знаете, какова будет плата.

— Нет времени ждать, — произнес он и встал. — Заковать его в моей чаше. Вылетаем немедленно! — приказал он вошедшим в зал солдатам.

Чашами на Пацифе называли машины, работающие на водородном топливе, на которых перемещались от одного звена к другому. Ёнка взяли под руки и повели в нижний отсек на стоянку. Пациф хорошо понимал, что навеки переступил черту, вернуться назад он уже не сможет никогда, потому что в одиночку пошел против системы, и теперь нужно было идти до конца. Он слышал сзади себя шаги и знал, что Кюзиций следует прямиком за ним. Он чувствовал на спине своей мурашки от его испепеляющего взгляда, но шел уверенно и ровно, несмотря на невыносимую усталость, оставленную на память от космоса.

Новая модель чаши, выпуск которой он пропустил за время отсутствия, его поразила, на закате своей цивилизации пацифы создали модель идеальных пропорций. Ёнк почувствовал эстетический восторг, потому как ничто так не радовало и не насыщало его эмоциями, как идеально спроектированная машина. Она зависала в воздухе мягко, как перо, искрилась в лучах прожекторов, медленно оборачиваясь по оси и не издавая ни малейшего звука. От неё пахло дурманящей свежестью сошедшей с конвейера новинки. Бесшумно выдвинулись световые ступени, и, почувствовав легкий толчок в спину, он наступил на подсвеченный воздух и вошел. Чаша была точно соткана из света. Все было прозрачным и невесомым. Воздушные кресла были расставлены по кругу, как и в устаревших образцах. Он погрузился в кресло, стражники сразу приковали его к сидению, лишив возможности двигаться.

Кюзиций сел напротив и, прикоснувшись рукой к центральному треугольнику, витающему над монитором, призвал чашу лететь. Внутри они остались только вдвоем.

Машина вознеслась молниеносно, и город четвертого звена остался далеко внизу. Краем глаза Ёнк посмотрел вниз, ничего привлекательного он не увидел, мертвая, серая микросхема, сложенная из бесчисленного количества домов военных пацифов, некоторые из которых были порушены взрывами.

— С кем воевали пацифы? — тихо спросил Енк.

— С крамами, — холодно ответил господин.

Енк кивнул.

— Одним из членов экспедиции была крамовская жрица, не так ли? — спросил господин.

— Так, — ответил Енк.

— И вы не смогли убить ее? — строго спросил он.

Енк долго молчал, а потом вдруг отчего-то признался:

— У меня была возможность, и была предпринята попытка убить, но я не смог.

— Вы успели привязаться к мутантам?

Ёнк молчал.

— Не то чтобы…

— Нет-нет, именно так, привязаться настолько, чтобы не смочь убить! — с раздражением ответил за него Кюзиций.

Пациф кивнул.

— Кто вы, Кюзиций? — спросил он.

Господин улыбнулся, словно давая Ёнку время подумать над ответом.

Кюзиций был вхож в центральное звено, а значит, был рожден в нем. Он принадлежал к высокой знати, и, судя по тому, что занимался Ёнком лично, имел прямое отношение к секретному отсеку. Он был с ног до головы облачен в серое, что не связывало его не с одним из звеньев, а летательный аппарат его был уникальным и экспериментальным, словно взятый напрокат из будущего.

— Я возглавляю секретный отсек, — спокойно произнес он.

Ёнк прищурился. Пред ним сидел человек, которого условно ни для кого не было, человек, который знал больше всех, раньше всех и, по слухам, предугадывал будущее.

Ёнк совершил поклон головой, проникшись непререкаемым уважением, хорошо отдавая себе отчет в том, с кем находится рядом, и впервые почувствовав неловкость за свое поведение. Он лишь молчал.

— Я никогда не ошибаюсь… — произнес Кюзиций и продолжил: — Знаете ли вы, почему я отобрал для этого задания именно Вас?

Ёнк отрицательно кивнул.

— Я знал, во что бы то ни стало Вы пойдете до конца, я был уверен, что Вы убьёте их, холодно и бессердечно, не допустив в себе привязанность или сантименты, — пренебрежительно продолжал он. — Я выбрал Вас потому, что вы машина без сердца и чувств, но я ошибся.

— Вы ошиблись, — тихо произнес Ёнк.

— Если бы вы убили свидетелей, то лишили бы другие миры координат, мы бы полетели на Спасительную планету одни. Мутанты сгинули бы. А теперь нас ждет война! И именно вы тому виной! И я, потому как ошибся в вас.

— Вы просто не знаете истины, — тихо ответил Енк.

Кюзиций не показывал эмоций, и все же бровь его дрогнула.

— Истины?!

— Я хочу открыть Императору не только координаты, но и истину о происхождении Семи миров. Мы все один народ, они не мутанты, и я уверен, что, узнав это, Император проявит милосердие.

Кюзиций изменился в лице. И посмотрел на восемьсот седьмого еще более разочарованно.

— Посмотрите вниз, восемьсот седьмой! — приказал господин. — Что вы видите?

Енк опустил взор вниз. Они залетели в прозрачный тоннель соединявший четвертое и третье звено. В этом месте хорошо просматривались нижние звенья, заключенные в прозрачных пузырях. Огни внутри них горели совсем тускло.

— Я вижу нижние звенья, — ответил Енк.

— Ты видишь мертвецов, — произнес Кюзиций. — Звездолетов на всех не хватает, об этом узнали в нижних звеньях. Рабы устроили бунт и стали ломиться в высшие звенья. И император, от которого ты ждешь милосердия к мутантам, повелел перекрыть им кислород.

От неистовой боли у Енка прострелило в груди, но он не подал виду.

Енк опустил глаза. Кюзиций с упоением наблюдал его реакцию, комментируя:

— У вас же когда-то там жили братья, сестры, мать.

Лицо Енка осталось каменным и холодным.

— Я давно отрекся от этих людей. Я не знаю их. Я служу моему Императору, — без эмоций ответил он. Казалось, что не участился даже его пульс.

Не веря в его безразличие, Кюзиций довольно улыбнулся, понимая, что сделал упрямому и бестактному восемьсот седьмому очень больно.

Они летели по тоннелю все дальше, и скоро должна была возникнуть преграда. Свободный доступ был лишь к тоннелям, ведшем в нижестоящие звенья. Если требовалось попасть в звено выше рангом, то на это нужен был особый пропуск и обязательный проводник, причастный к высшему звену по крови и происхождению, готовый взять за гостя ответственность. Это правило распространялось на все звенья, кроме первого, туда доступ был закрыт даже для гостей.

У Ёнка был проводник, причастный к первому звену, но права пройти по золотому мосту по-прежнему не было. Кюзиций долго смотрел на Ёнка, точно пытаясь понять и разоблачить его. Словно не выдержав, он спросил:

— Что же там случилось с Вами такого, что вы забыли о субординации?

Ёнк оторвал глаза от окна и, не понимая до конца вопроса и не готовя заранее ответ, посмотрел на господина слегка отстраненно и словно не своими словами стал говорить:

— Иногда судьба дарит нам шанс побыть не тем, кем мы являемся, оторваться от реальности и попробовать себя в новой роли. И часто эта новая роль становится куда приятнее, потому как, возможно, именно в ней нам удается раскрыть свою истинную суть.

— Так значит, ваша истинная суть раскрылась в любви к мутантам?

— Познать свою истинную суть мне помогло часто возникающее там пограничное состояние между жизнью и смертью. Только когда находишься на волоске, понимаешь, что тебе поистине дорого.

— И что же дорого вам? — высокомерно, но с любопытством спросил господин.

— Мне дорога свобода, — не задумываясь, ответил Ёнк.

— Но по рождению вы раб, — хмурясь, указал ему Кюзиций.

— По рождению я человек с точно такими же правами, как и Вы! Иллюзорное право называть меня рабом у вас есть только в этом крошечном мире. На Голубой планете все станут свободными.

Кюзиций тяжело вздохнул, не разделяя настроя восемьсот седьмого. Если бы не координаты в голове этого зазнавшегося раба, он с наслаждением бы выбросил его за борт своей чаши.

Дойдя до середины тоннеля, их машина замерла возле сияющего синим переливом поля, преграждавшего дорогу в Третье звено. Обласкав чашу синими волокнами, считав информацию, материя втянула их внутрь, пропустив в новый город.

Они вырвались в небесное пространство над Третьим звеном и, не останавливаясь, просочились на промежуточную эстакаду, чтобы обогнуть город по дуге и добраться до следующего тоннеля, ведущего ко Второму.

Енк хватал обрывки проносящихся мимо пейзажей, аккуратно складывая в картотеку своей памяти, полностью отдавая отчет, что этого мира скоро не станет и память будет единственным, что останется от него.

Он поразился тому, насколько звенья не похожи одно на другое. Как вообще эта непонятная стеклянная конструкция под названием Пацифа могла объединять столь разнообразный и многочисленный народ, под единым знаменем клинка Сюйци?

Постройки третьего звена напоминали иглы, торчащие из почвы, огненно-рыжие к концам и синие к основанию. Сооружения были расписаны разноцветными люминесцентными красками, и не было из миллионов рисунков повторяющихся или хотя бы похожих друг не друга.

Третье звено было беднее четвертого, но оно чтилось выше, потому как основными жителями его были люди искусства. Художники и музыканты творили прямо на улицах. Жилища их часто напоминали общины, в которых неординарные пацифы объединялись по интересам. Музыка не утихала ни на мгновение, и, даже будучи высоко над городом, Ёнк мог ее слышать. Только в третьем звене была установлена демократия, и многие жители его поистине считали себя свободными. Никогда раннее третье звено не привлекало Ёнка, он даже не размышлял и не думал о нем, словно его не существовало, а даже если и существовало, то было совсем бесполезно и ненужно. Но теперь уже Ёнк так не считал, в мире, который для него стал шире и насыщеннее, нашлось место для творчества и всех тех, кто не мог жить в рамках запретов и диктата. Пациф вспомнил о Хете и улыбнулся.

В третьем звене, по слухам, было много безумцев, но безумцами ли они были по сути, Ёнк не знал, потому что и сам теперь вел себя как безумец, хотя в действительности был абсолютно открыт и просветлен.

Спускаться ниже они не стали. Кюзиций уронил один скользящий, пренебрежительный взгляд на город, незаметно поморщившись, и вновь обратил лицо к Ёнку.

— Самое проблемное, неуправляемое и расточительное звено, — прокомментировал он. — Если бы не покровительство Императора, его бы давно удалили.

Второе звено, прочно соединенное с третьим длинным тоннелем в форме песочных часов, было отдано ученым. Как два таких полярных мира жили рядом, Ёнк не понимал, хотя теперь уже, знал точно, что гармония в этой вселенной часто строится именно на взаимодействии противоположностей.

Планировка города в виде длинного золотистого ключа с характерными доминантами округлых лабораторий и ячейками производственных построек, насквозь была пропитана духом пацифского рационализма. Всю свою жизнь Ёнк был восхищен вторым звеном, умельцами оттуда и уровнем интеллекта каждого живущего в нем. Все научные книги, что он прочел, пришли к нему из этого таинственного, далекого, недосягаемого звена. Все, что он знал и умел, до него донес кто-то из этого мира, некто невидимый, но огромный стоял за развитием его личности, даже не подозревая об этом. Он летел над золотистым миром в тумане слабых испарений и не отрывал взгляд, точно выискивая того, кто сотворил с ним это, того, кто наделил его знаниями, позволившими выжить на другой планете самому и спасти других.

Кюзиций улыбнулся, и прокомментировал:

— Это лишь кажется, что у них все гладко и спокойно, проблем со вторым звеном всегда было и будет больше, чем со всеми остальными вместе взятыми.

— Проблем? — переспросил Ёнк.

— Управлять теми, кто понимает, что ими управляют, всегда не просто.

Енк молчал, Кюзиций был прав, знания действительно делают человека неуправляемым и свободным.

С этими мыслями Енк вылетел на Золотой мост.

Между вторым и первым звеном стояла самая сильная магнитная заслонка, радиусом повторяющая радиус тоннеля, совершенно прозрачная с первого взгляда. Ее золотое свечение было видно лишь под углом с очень близкого расстояния, но все прекрасно знали, что она существовала, и, стоило лишь пересечь ее, тоннель сжимался в маленькую точку, успев раздробить до состояния песка того, кто посмел переступить границу без природного на то права.

Чашу овеяло ветром, смешанным с крупной пылью. Енк закрыл глаза от ужаса и отвращения к тому, что летело на стекло. За тысячелетия существования Пацифы в этом туннели накопились длинные продолжительные пляжи из праха смельчаков.

Чаша остановилась. Кюзиций вышел, сделал несколько шагов к неосязаемой заслонке и запонкой, приколотой на манжете, отключил ее. Золотая заслонка стала раскрываться перед ними как бутон, впуская в первое звено.

Точным скользящим движением они чиркнули по пространству, вырвавшись в синюю атмосферу заветного Высшего звена. Ёнк смотрел, не дыша и не моргая, с нетерпением ожидая, когда облака развеются, и великий таинственный город Всемогущего Императора обнажится перед ним.

Кюзиций оставался спокоен, томно и с любопытством следя за тем, как дикий Ёнк, рабский сын, смотрел на мир, увидеть который не мог даже во сне.

Они снижались, и постепенно очертания стали вырисовываться, формируясь в ярко-зеленый материальный мир, расстилающийся под ними шершавым посверкивающим ковром.

Ёнк глубоко вдохнул, и это не было выражением восхищения, скорее напротив, его пронзило чувство дежавю, словно он опускался на поверхность Голубой планеты где-то недалеко от пещеры Хета. Похожие зеленые растения, холмы, голубое подкупольное пространство и яркая доминанта искусственной Желтой звезды в вышине. Легкое разочарование проникло в его сердце.

«Если бы я не посетил перед этим Избранную планету, то непременно бы восхитился удивительным мышлением пацифов, но теперь все кажется лишь жалкой попыткой подражать месту, которое никто из великой знати никогда в глаза не видел», — подумал Ёнк. Внизу текли искусственные реки, циркулирующие засчет насосов, огибая каменные серые глыбы, по небу пролетали иллюзорные облака. Вытащив руку из окна, Ёнк попытался ухватить одно из них, но, получив слабый удар током, убедился в том, что они были голограммой. «Как странно, — подумал Ёнк, — проектируя город на другом конце галактики, назвав его великим и недоступным, архитектор просто скопировал Голубую планету. В этом и есть величие главного звена?»

Ёнк на несколько секунд прикрыл глаза, подумав:

— Архитектор был абсолютно прав, нет ничего более прекрасного и идеального, чем она.

Кюзиций пытался уловить эмоции Енка от созерцания, но, сталкиваясь с маской безразличия, разочаровывался.

— Как? — не выдержал Кюзиций.

— Вы можете мне не верить, но я видел и получше! — саркастически произнес Ёнк.

Кюзиций молчал и по выражению лица его было ясно, что он верит ему и даже знает, где он это видел.

— Куда мы летим? — спросил Енк.

— В проходной тамбур, — сухо ответил господин.

— Что меня там ждет?

— Не знаю, что ждет там тебя, знаю только, что там ждет меня, — загадочно ответил Кюзиций, после чего тихо спросил: — Какая она, та планета?

— Вы сами увидите, когда окажетесь там, — скупо ответил Ёнк.

— Расскажи сейчас! — настойчиво, приказным тоном произнес Кюзиций.

Ёнк не умел красиво изъясняться, был этому не обучен. Слегка смутившись, он вспомнил на минуту Хета и его манеру говорить.

— Спасительная планета похожа на это место, но все же она другая, — настоящая! Небо там меняется каждую секунду, от голубого до розового, от фиолетового до синего, переливаясь всей гаммой оттенков, дыша и наполняя пространство светом. Воздух там прозрачен, и в нем отчетливо просматривается каждая, даже самая микроскопичная деталь, будь то листок или капля росы. Там много лучей, и они не преломляются о купола, и не созданы искусственными источниками. Там все движется, и движение это головокружительно. Вода падает, когда ей вздумается, ветер хочет дует, хочет нет. Их желтая звезда не стоит на месте, как застывший золотой прожектор на вершине купола, она следует по течению времени и живет, наполняя жизнью все вокруг. Деревья растут, где хотят, по собственному желанию. Там все свободны. Там всего много. В том мире нет границ ни у чего.

Если взметнешься ввысь, то не ударишься головой о стеклянный купол, если пойдешь в сторону, твой путь не закончится тупиком, бронированными стенами или армией вооруженных воинов. Там не встретить холодных тоннелей, терминалов или чаш. Голубая планета пугающе дикая и непредсказуемая, но именно это в ней прекрасно. Эта планета живет в гармонии с собой, и это поражает воображение, — закончил свой монолог Ёнк, испытывая незнакомое ему ранее чувство ностальгии. В этот момент он совершенно точно осознавал, что безумно хочет туда вернуться.

Кюзиций оставался впечатлен. В его глазах промелькнула тоска. Отвернувшись от Ёнка, он остался наедине со своими мыслями.

Ёнк смотрел вниз, наблюдая, как плавно и осторожно дикий, растущий под его ногами парк перевоплощается в архитектурные сооружения, уступая пространство городу. Богатство и великолепие встретило его сразу с первого сооружения. Чем дальше они летели, тем выше становились постройки, выстраиваясь в гигантскую волнистую пирамиду из тысяч домов. Завершающиеся золотистыми овальными куполами крыши поблескивали каждый на свой лад, напоминая гору драгоценных камней. Стены домов были щедро украшены резными рельефами из мерцающего серебряного камня. Закрученные в спирали окна светились изнутри ярким синим светом, постоянно двигаясь по кругу, придавая облику иллюзию дыхания и жизни.

Вдалеке он увидел три гигантские юлы, стоявших на тонких игольчатых кончиках. Они плавно крутились по оси, грациозно и хрупко, отражаясь в хрустальном озере, покрытом редкой россыпью маленьких белых бликов. Сразу за ними из травы вырастали кристаллы ультрамариновых башен, поднимающихся все выше и выше один за одним, кристаллы отражали окружающий их мир, были высокими и крепкими, точно стена. Такого Ёнк еще не видел, это было совершенно новым, рукотворным, пронизанным духом величия и завораживающей красоты. Город был достоин императора, и Ёнк молча, затаив восхищение, это признал.

Пациф продолжил смотреть в окно. Они летели плавно и осторожно. Постепенно маленькая сверкающая точка в самом сердце города увеличивалась на глазах, приобретая отчетливые очертания в линиях и формах, превращаясь во дворец. Величественное сооружение из мерцающего полупрозрачного камня поражало своей воздушностью. Стены частично отражали окрестности, как в мутном зеркале, и визуально казалось, что дворец парит в облаках. Он был создан словно из огромных полупрозрачных капель, наползших друг на друга, не успевших слиться в одну, так и застывших на пути к единению.

Над самой высокой башней висела искусственная звезда, заставляя макушку сверкать ослепительным светом. По мере приближения дворец приобретал материальность. Входной тамбур представлял собой немыслимых размеров полукруглый балкон, на который приземлилась их чаша. По дуге его стояли военные пацифы, облаченные в идентичные синие формы с эмблемами клинка. Каждый из них принадлежал к элите самого преданного и профессионального войска.

Они обступили чашу по кругу и, нацелив на нее пятнадцать летных шаров, замерли в позах сиюминутного прицела. Весть о том, что в высшее элитарное звено прибудет уроженец одиннадцатого звена, уже ошеломила знать, оскорбив традиции и нормы морали.

Ёнк равнодушно смотрел на золоченый мир из-за сверхпрочного стекла уникальной чаши. Оружие, обращенное к нему, не пугало. Ёнк верил в себя вопреки всем и всему и знал точно, что его не тронут. Кюзиций отсоединил его от кресла. Дверь открылась. Енк вышел первым, никак не выдавая напряжения. Он смотрел с каменным лицом, и единственное, что волновало его душу, это предвкушение встречи с Императором. Он держался настолько непринужденно, что одна только его непобедимая уверенность заставляла всех его принять.

Некоторые из войска попытались опустить оружие, но вовремя остановились, осознав, что команды от генерала не было и по какой-то неведомой причине, словно гипнозом, их умами на секунду овладел этот крошечный, странный человек, с непомерно глубоким и сильным взглядом.

Прибывший пациф был низковат по сравнению с благородными, рослыми, стражниками. Вид его был жалок и обтрепан. Стоявшие ежиком волосы были наполовину опалены, костюм до безобразия истрепан, руки покрыты сетью царапин, на щеке и подбородке виднелись ссадины, болезненная худоба и мертвенная бледность завершали его драматический образ.

Кюзиций вышел вслед за ним и, распрямившись, накрыл Енка серой тенью. Стражники опустили оружие, целиться в уважаемого господина никто не посмел. Кюзиций смотрел вперёд строго и внимательно. Войско расступилось.

Он уверенным шагом пошел вперед, и Ёнк, последовал за ним.

Ёнка остановили пред воротами, и, приказав снять грязную верхнюю одежду и подранную обувь, вынудили идти полуобнажённым. Из кармана снятого комбинезона выпала раковина с жемчужиной Хета, при виде этого у Енка прострелило в груди. Он попытался поднять ее, но ему не позволили, конфисковав и жемчужину и одежду. Енк сжал зубы от злобы, но сдержался.

Он покорно сел, с трудом стянул подранные раскрошенные ботинки, и, обнажив распухшие стопы, опустил их на полированный камень. Вены на ногах были сильно раздуты, пальцы растерты, а на кончиках их просматривались застаревшие фрагменты сухих мозолей. Он встал, и пошел босиком.

Стук полированных металлических ботинок сопровождавших его стражников, нагнетал ощущения тяжести и напряженности. Твердый, отполированный камень бил по ногам холодом. Ёнк старался сохранять спокойствие, и глубоко дышал.

Вытянутый стеклянный портал, в котором он оказался, пройдя сквозь ворота, служил для дворца главным входом. С каждой грани, словно застывшие капли, свисали фонарики.

Достигнув вторых гигантских врат, вдвое больше первых, совершенно белых, украшенных рельефами с вращающимися перламутровыми вставками, Кюзиций остановился, повелев жестом отворить. Двери сложились в несколько раз, словно ширма. Единственное, что успел разглядеть Ёнк, это дважды поменявшийся узор на них, первый из которых изображал мир пятого звена, второй — мир шестого. В высшем звене помнили об остальных городах, и эта память служила украшением для дверей.

Перед Енком открылся просторный зал. Пёстро украшенный интерьер его сильно выбивался из внешней однотонной архитектуры дворца. Стены, сплошь покрытые разноцветными изразцами, изображавшими растения и животных их мира, люстра из самого дорого на Пацифе оранжевого облачного камня, добытого из недр планеты, парила под потолком, пряча в себе огонь. Вдоль стен с одинаковым интервалом была расставлена охрана. В глубине зала выстроился ряд из знатных персон, облаченных в расшитые золотом одеяния. Они не шелохнувшись стояли на прозрачной платформе, плавно зависающей в воздухе, и не сводили глаз с Кюзиция. В этот миг вся уникальность и загадочность личности Кюзиция, испарилась, словно от огня люстры. Он был точно такой же, как и все они тут, стоявшие на пьедестале особы, высокомерные и властные. Кюзиций уверенным шагом двигался на них. Енк, как и было приказано, шел сзади.

«Среди них нет Императора!» — подумал Ёнк, пробежав взором по облачению каждого. Ёнк хорошо разбирался в иерархии костюмов высшей знати и в отличительных символах ее, выискивая информацию в книгах и публичных обращениях, собирая ее и копя в своем сознании, словно всю жизнь готовясь к этой встрече. В этом ряду совершенно точно стоял главный судья — золотая змея, обвитая вокруг правого плеча, поверх черной парчи; предводитель военного совета — синий пояс с четырьмя вертикальными булавами; главный прокурор их мира — черный, расшитый тонкой золотой нитью камзол с ромбовидной красноватой пластиной на груди; главный архитектор одиннадцати городов — узкий брючный костюм с серебряным поясом и каплевидными запонками. Угадывались министры, они носили одинаковые золотые тоги с разницей в цвете поясов, в зависимости от отрасли, которой они покровительствовали, были и первые лица, представлявшие религию Пацифы, — белые бесконечные капюшоны поверх бритых голов; и члены императорского совета в желтых камзолах с редкой золотой крапинкой.

Перед Ёнком стояли самые первые лица самого первого звена. Они были собраны в одном месте и объединены общей платформой, что говорило об уникальности события, происходящего в этом дворце здесь и сейчас.

— Ваша честь! — произнес Кюзиций, совершив глубокий поклон в сторону судьи, стоявшего по центру. — Вопреки законам и уставам я взял на себя право привести во дворец рожденного в одиннадцатом звене, служащего в четвертом звене восемьсот седьмого, — указал он рукой на Енка и вновь поклонился.

— Мы это видим! — холодно и недовольно произнес знатный пациф, не утруждаясь поклоном в ответ. Судья был стар и седовлас. Обликом своим он выражал враждебность и явно был недоволен решением Кюзиция.

Ёнк стоял не шелохнувшись, ощущая, как по его телу маленькими порциями пробегает дрожь. Лица знати были каменно-неприступными, и ни одно из них не удостаивало Ёнка ни малейшим взглядом. Вельможи сжигали Кюзиция гневными взорами так яро, что горячо стало даже Ёнку.

— Господин Кюзиций, вы добыли для нас информацию? — холодно произнес один из них.

— Информацию добыл для Вас мой человек!

— Плох тот отец, чье чадо помыкает им, — проведя рукой по бороде, произнес судья.

Кюзиций склонил голову. Он понимал, о чем говорит старик.

— Информация должна была находиться сейчас в вашем сознании, а ее там нет. Вы самовольно привели сюда представителя одиннадцатого звена, осквернив высшее звено! Вы нарушили устав, не справились с заданием. Вы предали Императора! — громогласно объявил прокурор.

— Восемьсот седьмой желает сообщить координаты Императору лично! — произнес Кюзиций.

— Восемьсот седьмой желает?! — возмущенно переспросил прокурор.

— Мы воспитываем наших детей в каждом из звеньев, с самого рожденья приучая их служить имени императора, беспрекословно подчиняясь его воле, готовя их в любой момент отдать за него жизнь, — уверенно возразил Кюзиций. — И если этот разведчик идет к императору лично, чтобы из рук в руки отдать ему самое дорогое, что есть сейчас в Семи мирах — координаты к спасительному миру, то это не его вина, а наша. Вина тех, кто воспитал его таким!

— Вы не правы! — возразил министр воспитания. — Мы приучаем наших воинов беспрекословно подчиняться старшим по званию, и если ваш человек нарушает это правило, а вы идете у него в этом на поводу, то виновны вы оба.

— Это нетипичная ситуация, и перед вами не простой солдат, и правила я знаю, но это как раз и есть то самое, одно на миллион, исключение. Мы обязаны пустить его к императору хотя бы потому, что не имеем возможности более терять время, — последнее предложение Кюзиций выкрикнул гневно и с раздражением, обнажив свои истинные причины. Кюзиций отказался бороться с Ёнком, допрашивать его или добывать информацию силой, чтобы не рисковать и не терять времени.

Вся знать смотрела на него молча, и более никто не решался говорить.

Кюзиций был всеми понят, но кодекс Пацифы говорил, что нарушение первого свода законов карается смертью, а перед законом все равны, будь ты хоть раб, хоть господин.

«Простолюдин не должен пересекать границ первого звена! Нарушение это карается смертью как нарушителя, так и посредников», — сухо зачитал прокурор.

— Господин Кюзиций, вы обвиняетесь в посредничестве проникновению простолюдина в первое звено, и вам выносится приговор, смертная казнь! — озвучил он.

Ёнк не видел лица Кюзиция, потому что тот стоял впереди него, но мог представить сколько разочарования и боли написано на лице господина. Он видел, как к ним приближается палач с остро заточенным клинком на поясе. Казнь над благородными пацифами могла проводиться лишь древним оружием — мечом из метеоритной стали с алмазной рукоятью.

Кюзиций не шевелился, приняв приговор как должное.

«Он заранее знал, — догадался Ёнк, — он знал, что его казнят, но повел меня».

Палач был совсем близко. Весь чёрный, словно птица, с обмотанным лицом и узкой прорезью для глаз, он двигался на них, постепенно обнажая клинок. Он встал ровно напротив Кюзиция, готовясь сделать один-единственный удар, традиционно пронзающий сердце.

Все утопало в тишине, палач занес руку, но Ёнк не смог.

Точным и быстрым движением он кинулся к господину и встал перед ним, изумив всех. Раздался крик. Палач с трудом успел затормозить клинок, застыв с острием возле горла Ёнка. Ёнк слышал позади, как бешено колотится сердце господина. Кюзиций обхватил Ёнка рукой и потянул к себе, сжимая так крепко, что пациф испытал боль в предплечье. Кюзиций дрожал. Испуг был пропечатан на лице каждого. Ёнк был бесценен, и в этот миг все осознали насколько.

Судья пребывал в ярости.

— Препятствие выполнению решения суда карается смертной казнью, — грубо крикнул он в глаза Ёнку. — За сегодняшний день вы приговариваетесь к смерти уже трижды!

Ёнк сухо кивнул, даже не моргнув и не испытав раскаяния. Палач продолжал направлять на него меч.

— Кем ты себя возомнил? Кто ты такой, чтобы перечить нам! Координаты, немедленно! — заорал в полную силу голоса судья.

В этот миг Ёнк словно потерял рассудок. Все куда-то ушло. И страх, и волнения, и холод, и боль оставили его тело. Сердце стало биться ровно, а в глазах посветлело. Он схватил обнаженный клинок палача за лезвие голой рукой и стал медленно отводить его в сторону. Встреченное сопротивление со стороны его он преодолел ценой пореза до кости. Вся стража со всех сторон было ринулась на него, но судья резким жестом их остановил. На пол брызнула кровь из ладони Ёнка.

Юноша смотрел верховному судье Пацифы прямо в глаза, улавливая в них растерянность.

— Мне нечего терять. Пока координаты со мной, вы меня не убьете. Спрашиваете, кто я такой, чтобы перечить вам? Я отвечу. Я человек, который знает, что мир больше, чем эта ваша разноцветная комната. Я люблю Пацифу. Мне дорог мой народ. Я служу Императору! И говорить буду только с ним. Ведите меня к нему или все погибнете!

Замешательство прочитывалось на лицах знати. Легкий шепот зашелестел по залу. Палач с опущенным окровавленным клинком отошел от Ёнка. Стражники не сводили с Ёнка глаз, затаив глубоко в сердце своем восхищение.

— Вы можете меня отпустить, — произнес он, повернувшись вполоборота к Кюзицию.

Господин убрал руку. Кюзиций испугался за жизнь Ёнка больше, чем за свою, это все видели и оценили.

— Просто отведите его к императору!!! — с отчаянием заорал Кюзиций.

Наблюдая панику на лице самого спокойного, уравновешенного и загадочного человека первого звена, вельможи окончательно потеряли контроль над ситуацией. Никто не решался дать на это одобрение.

— Хоть и приговоренный к смерти, но я все еще возглавляю секретный отсек, — закричал Кюзиций. — И у меня есть доступ к императору, я беру на себя ответственность отвести своего человека к нему.

Все молчали. Судья опустил глаза. Всю свою жизнь он отдал на то, чтобы сохранить традиции его мира и уберечь кодекс от нарушений. Его сильно огорчало происходящие, более даже, чем конец света, но он не в силах уже был противостоять. Помолчав пару минут, он громко провозгласил:

— Учитывая чрезвычайное положение, объявленное на планете, вы, господин Кюзиций, получаете право отвести Вашего человека к Императору. Разрешение это уникально и выдается единовременно, только вам и только сейчас.

Кюзиций поклонился верховному судье.

— Приготовься, мы сейчас будем долго идти вглубь дворца, — сказал он обернувшись к Енку.

В сопровождении непрерывных взглядов они обошли хрустальный подиум справа и вышли к одному из рукавов, соединяющему зал суда и плоскую круглую тарелку с садом. Стражники направились за ними.

Высеченные из камня скульптуры, изображающие армию пацифов, стоящих вдоль главной дороги, были воссозданы так реалистично, что Ёнк поначалу принял их за настоящих воинов. Открытые террасы с растениями, сады камней причудливых форм, фонтаны с разноцветными водами, чинно расхаживающие дамы в живописных летящих одеяниях, останавливающиеся, прикрыв лицо веером, чтобы посмотреть на него — все это Ёнк видел впервые и смущался.

Они прошли по длинному подвесному мосту, под которым текла голубая светящаяся река. Внизу Ёнк видел сотни огромных тарелок с подвесными садами, соединенных между собой прозрачными мостами.

Ворота в главную башню медленно отворились. Ёнк чувствовал, как неистово колотится его сердце.

— Иди! — подтолкнув его в спину, повелел Кюзиций, заметив, что Ёнк замешкался.

Проходить пришлось не один зал. Ёнк чувствовал, как оставляет за собой кровавый тонкий след. Двери распахивались одна за одной, вызывая каждый раз замирание сердца.

«Может, за этой дверью Император?» — вздрагивал Ёнк и, убеждаясь, что нет, продолжал следовать дальше.

Миновав сверкающий овальный зал, зал-сферу, комнату-колодец с рыбами, плавающими над головой и под ногами в огромных аквариумах, пройдя сквозь спиралевидный тоннель, Ёнк оказался в абсолютно белом помещении, не замечая, как постепенно сопровождающие его стражи останавливались, прекращая движение в том или ином зале. Никаких воинов рядом не было, ни вельмож, ни женщин в летящих одеяниях. Только один единственный Кюзиций и два военных генерала оставались с ним.

Безопасность императора была главным для пацифов. Ни один правитель никакого другого мира не охранялся так, как охранялся император. Его сила была в том, что он не доверял никому и никогда не оставался без защиты. Его императорский дворец находился высоко в небе высшего звена. Он жил внутри звезды. Огромный яркий шар, сияющий в искусственном небе, служил ему резиденцией, а высшему звену источником света. Этот шар был в то же время и космическим кораблем.

Подлететь к шару близко можно было только лишь в специальных очках, иначе неминуема слепота. Яркий свет защищал правителя. К нему поднимались лишь иногда и только самые доверенные советники, но и с ними он предпочитал общаться через плотное защитное поле. Чаще всего общение со свитой он совершал через трансляции, отправляя вместо себя свои голограммы. Семья императора жила с ним внутри этой звезды, редко спускалась вниз и никогда не совершала визиты в нижние звенья. Внутри Звезды у них было все самое лучшее, редкое и изысканное.

Енка посадили в чашу, связали руки за спиной, надели на глаза очки и повезли вверх к Светилу.

Даже сквозь очки он весь сжимался от ослепительного света. Они нырнули внутрь шара через небольшое отверстие на в его основании, и сразу наступила тьма. Енка вывели из чаши, сорвали очки и, толкнув в спину, велели двигаться вперед.

Внутри Звезды был разбит красивый сад, струились водопады, пели птицы, но для него все это оставалось за стеклом. Его вели по прозрачному тоннелю, через который он мог только видеть, но не мог коснуться.

Енк поднимался по хрустальным ступеням все выше и выше. Кровь с ладони капала на стекло за ним, отчего ему было крайне неловко, но остановить кровь он не мог. Он напоминал пленника. Ни в одном другом мире он не чувствовал себя более чужим, чем здесь. Енка торопили, часто подталкивая кулаком в спину. Ненависть и презрение, с которыми на него смотрели генералы, не знали никаких границ. Енк просто терпел. Он делал то, что умел делать лучше всего на свете: терпеть и, не оборачиваясь ни на кого, идти к своей цели.

Из садов они поднялись на террасы. Прошли через несколько разноцветных залов и остановились перед массивными серебряными воротами. Возле них стояла охрана. Стражи поклонились генералам и отворили дверь. Енка ввели в главный зал за шкирку и швырнули к ногам императора.

Енк встал, ссутулясь, боязливо поднял голову и увидел наконец лицо правителя. Император был красив, высок и суров, весь в золотом, смотрел надменно и холодно.

Между ним и правителем стояла мощная электрическая стена. Она была полупрозрачная, толстая, от пола до потолка, по ней пробегали световые разряды тока и магнитного поля. Император стоял по ту сторону от нее метрах в 3-х. Он был явно недоволен и Енком, и своими генералами. За его спиной разворачивался просторный интерьер императорского кабинета. Енк увидел стол правителя, его трон, эмблему. Самое святое место, из которого правили империей. Над столом зависала объемная карта их галактики. Енк видел, что панели уже активированы для ввода координат. Император был готов к его визиту и намеревался ввести координаты сразу с его слов.

— Убирайтесь! — крикнул император генералам, приведшем Енка.

Генералы поклонились и, не разгибая спины, задом зашаркали к выходу. Енк остался с императором один на один. Золотые интерьеры зала и богоподобная фигура императора давили на него. Его слегка покачивало, но он держался.

— Значит, ты решил, что имеешь право приходить на прием к самому императору! — с укором произнес правитель.

— Информация, которой я владею, важна настолько, что я обязан охранять ее. — пояснил Енк.

— То есть ты не доверяешь своим генералам? — надменно спросил император.

— Я доверяю только своему императору, — Енк наклонился еще ниже, чем уже был.

Правитель еле заметно улыбнулся, в глубине души ему было совершенно безразлично, из чьих уст получить координаты. В поступке Енка он усмотрел скорее бесконечный фанатизм и преданность себе. Он несколько подобрел лицом и неожиданно спросил:

— Какая она, та планета?

Енк поначалу растерялся, но собрался и стал отвечать:

— Она похожа на ваше высшее звено, но только там все настоящее. Если смотришь в небо, то видны все звезды нашей галактики из рукава Лебедя. И, видит бог, под теми звездами каждую ночь в своих клятвах я повторял Ваше имя, — на глазах Енка выступили слезы. — Эта планета даст вам безграничную власть, потому что нет конца ее ресурсам. — Енк говорил очень возбужденно, с придыханием, смакуя каждое слово.

Император жадно сверкнул глазами.

— Ты меня растрогал, продолжай, — улыбнулся правитель.

— Я знаю, что как только я скажу координаты, меня убьют. Я не боюсь умирать. Я жил ради Пацифы, я не боюсь умереть ради нее, я жил ради вас. И я прошу только об одном в самом конце моего пути, сейчас, позвольте мне взглянуть на клинок Сюйци.

Енк рухнул на колени и склонил спину, коснувшись лбом холодного пола. Он выглядел очень жалким в этот момент. Он был бледен, в слезах, трясся и, казалась, что вот-вот умрет даже без применения силы к нему. Он подкупал своим фанатизмом. Он был идеальным гражданином империи, верным, преданным, самоотверженным. Не было причин не поощрить его перед важной миссией передачи координат.

— Умоляю Вас! — рыдал Енк.

Железное сердце императора не выдержало. Он провел рукой над столом и прозрачная электрическая заслонка исчезла. Между Енком и императором больше не было преград.

— Встань, — произнес император. — Подойди!

Не решаясь смотреть правителю в глаза, Енк подполз к нему на коленях.

Император коснулся стола. Круглые плиты разъехались в стороны, обнажив полость внутри. Оттуда заструился пар и свет. В магнитном поле зависал длинный тонкий клинок.

— Клинок Сюйци перед тобой, произноси координаты! — приказал император.

Император не успел даже договорить. Пациф резко вывернул связанные руки через ноги, сделал сальто над столом и в полете схватил клинок. Он приземлился возле правителя и одним сильным точным ударом вонзил клинок в сердце Императора.

На лице правителя не возникло ни гримасы ужаса, ни боли. Лишь бесконечное удивление. Он смотрел на Енка и не верил в то, что происходит. Обвив руками шею Енка, он стал его душить, но силы оставляли его.

В глазах Енка стояли слезы. Он прокрутил клинок в груди правителя и прохрипел:

— К черту клинок, к черту Вас, Вы перекрыли кислород моей семье!

Император наградил его последним взглядом, очень мрачным, но полным понимания, только один раз за всю свою жизнь он поверил человеку и тут же поплатился за это.

— Каков актер… — прохрипел он и медленно сполз вниз.

От его тела пошли красные разводы крови.

Енк прерывисто дышал. Положив на голову обе свои руки, он сел на колени перед правителем и закричал, испытывая сильный эмоциональный шок от содеянного.

В сторону императорского зала понеслись шаги. Ворвалась стража, генералы.

Енк подскочил к императорскому столу и резко провел рукой над столешницей так же, как это делал правитель. Мощная электрическая заслонка возникла вновь. В ее поле сразу сгорело четыре стражника, но до Енка добраться они не успели. По ту сторону за электрической стеной прибавлялось и прибавлялось охраны. Целая армия с ненавистью и непониманием смотрела на него из той половины зала. Они кричали, стреляли по прозрачной заслонке, но она была прочнее стали, пули отскакивали от нее, а мечи рушились при одном только соприкосновении с ней. Правитель выстроил достойную броню, которая помогла Енку спастись, и это преимущество необходимо было использовать.

Енк абстрагировался от шума. У него было дело, и он должен был успеть.

Император руководил народом из этой самой точки. А значит, все находилось здесь, нужно было только понять, как это все работало.

— Стол, — пронеслось в голове Енка.

Столешницей его был круглый голубой экран, с силуэтом руки посередине. Енк быстро догадался, что нужна была рука императора, без этого войти в систему он не мог. Он поднял тело и подтащил его к экрану, затем положил еще теплую руку императора на стол и в тот же миг получил доступ.

Очень быстро он стал искать возможность возобновить подачу кислорода в нижние звенья. По окровавленным рукам его пробегала дрожь, он видел множество функций, перед глазами раскинулся огромный круг, поделенный на сегменты разных цветов, без единой надписи. Каждый цвет был код. Он не был обучен этому языку и действовал наугад. Все, что связано с кислородом и подачей его в звенья, стоило искать в зоне с холодными голубоватыми оттенками. Он ткнул пальцем в синий сегмент и, не веря своей удаче, сразу попал в точку. Открылись схемы с подводом кислорода в звенья. Отключены были пять нижних звеньев. Они были выделены красным и на каждом из них мигала цифра, показывающая остаток кислорода в звене. Все показатели были ниже пяти процентов. Енк стиснул зубы. Граждане нижних звеньев уже испытывали сильнейшее кислородное голодание, слабые и старые скорее всего были уже мертвы.

Лицо седоволосой матери встало у него перед глазами. Он спешил.

Выделяя на мониторе одно за одним звено, он возобновил подачу кислорода в каждом. После чего несколько минут он просто стоял не шевелясь, наблюдая, как из ярко-багрового, умирающего цвета звенья обретают привычную прозрачность. Цифры по кислороду резко поползли вверх.

Он совершил несколько глубоких вздохов. Что делать дальше, он не знал. В первые в жизни у него не было плана, впервые в жизни он пошел на поводу у своих эмоций.

Енк наскоро прикинул, что весь мир Пацифы сейчас расколот на две части. И если он получит поддержку от тех, кого только что спас, то у него появлялся шанс выжить и донести до людей знания о Голубой планете.

Енк подошёл к экрану и стал искать средства связи с народом. Временами император выступал перед гражданами, а значит, был где-то портал связи.

Он коснулся точки на которой изображалась камера. Столешница развернулась и встала перед ним, как зеркало. Он увидел свое отражение до пояса. Он выглядел чудовищно изнемождённо. С обнаженным торсом, покрытый частично своей кровью, частично кровью императора, он стоял перед зеркалом, не понимая, что трансляция уже идет и показывают его по всем возможным источникам во всех звеньях сразу. Он молча смотрел в пустоту, ожидая, что на зеркальной поверхности вот-вот появится символ или подсказка, как начать трансляцию, но ее не было.

За заслонкой очень-очень глухо послышался возглас.

— Он вышел на все каналы!

Енка словно ударило током от осознания, что его уже видят все в течение нескольких минут.

Это была пытка, но ему нужно было что-то говорить. Он не начал с приветствия или улыбки. Держался в своей хмурой, серьезной манере.

— Я убил императора, — произнес он, показав окровавленный клинок Сюйци. Я убил его потому, что он хотел убить людей, среди которых я был рожден. Я нашел планету для переселения, полную кислорода и воды. Если вы последуете за мной, я приведу вас туда, где уже никто и никогда не сможет перекрыть вам кислород!

Енк опустил голову и очень долго молчал. План рождался на ходу. Он импровизировал.

Под его правой рукой было все высшее звено, и он в любой момент мог отключить подачу кислорода элите, и это была хорошая возможность шантажа.

Енк остановил трансляцию. Развернулся к генералам и стражам, смотрящем на него из-за зашитого поля и стал говорить:

— То, что я сейчас скажу, очень важно, — начал Енк. — От этого зависят жизни близких вам людей.

По ту сторону от защитного поля воцарилась тишина.

— Если вы не присягнете мне, я отключу подачу кислорода в высшее звено.

Генералы повержено опустили головы, догадавшись что этот раб хочет провозгласить себя императором.

Енк произнес:

— Дайте мне клятву, ту, которую вы давали императору. Призовите войско следовать за мной и поддерживать меня. Признайте меня новым императором, и я перевезу вас на планету, на которой можно продолжить жить.

— Не бывать рабу императором! Ты безумец! — с ненавистью закричал один из генералов.

— Да, безумец, — подтвердил Енк. — И моего безумия мне хватит, чтобы отключить вам кислород.

— Ты не понимаешь, что наделал, — укорил его другой генерал, не сводя глаз с мертвого тела императора.

— Я понимаю, — осознано произнес Енк. — Я убил нашего императора, императора, который без сожаления отправил на смерть половину своего народа.

— У тебя нет чести, у тебя нет совести! — продолжил обвинять генерал.

— Самое главное у меня нет еще и милосердия, так же как и у предыдущего императора! — перебил его Енк. — Я без сожаления отправлю всю заносчивую, бездушную элиту на смерть прямо сейчас.

По ту сторону защитного поля воцарилась гробовая тишина. Все молчали. Никто не решался упасть на колени перед рабом, но никто не решался более ему возражать. Этот сумасшедший маленький пациф не шутил, все это видели, и он один знал координаты спасительного мира. Енк занес руку над высшим звеном и спикировал ею вниз, показывая, что идет на отключение.

Один из генералов не выдержал и рухнул на колени, со словами «Будь ты проклят!».

Енк сохранил равнодушие:

— На колени — это правильно, но клятва звучит иначе! Когда будете давать ее, не забудьте, мое имя Енк Сус Сано.

Стража медленно стала опускаться на колени вслед за своим генералом. На колени стали опускаться и другие генералы, и Кюзиций. Дождавшись, чтобы на коленях стояли все, Енк снял с мертвого императора мантию и надел на себя. Сделав это, он очень тихо и спокойно произнес:

— Вы не понимаете, мне не нужна власть, я только лишь хочу спасти людей. Всех людей! Я делаю это, потому что знаю способ. Мне нужны полномочия императора, чтобы осуществить переселение. Я не враг вам. Приготовьтесь произносить клятву, — сказал он и включил трансляцию.

Енк направил экран так, что было видно и его, и стоящих на коленях генералов. Воины безропотно подчинялись генералам, и их поддержка стала бы гарантией успеха для него. Плюс, за ним бы точно встала армия из спасенных им людей.

Енк поднял руку над собой и стал говорить:

— Я клянусь зачищать свой народ и вести его к процветанию. Перед лицом Бога я беру на себя ответственность за жизнь каждого гражданина Пацифы. Я берусь провести переселение моего народа из погибающего мира в мир живой! — сказав это Енк, поцеловал клинок Сюйци и поклонился.

Генералам было трудно скрывать шок и негодование, но на кану стояла жизнь высшего звена, и все как один они ответили ему:

— Клянемся поддерживать нашего императора! Клянемся безоговорочно выполнять приказы! Клянемся следовать за нашим императором по пути, который он выбрал для нас! — генералы поклонились. — Да здравствует император Енк Сус Сано! — подняв обе руки вверх, завершили они клятву.

Было видно, как трудно им было говорить это, ломая себя, но все до одного справились. В глазах всех других звеньев это выглядело так, как будто бы элита поддерживает Енка.

Енк кивнул и обернулся лицом к экрану:

— Я призываю всех сохранять спокойствие, мы уже ощущаем перемены в климате и начало разрушений, но если все будут внимательно соблюдать инструкции, то никто не погибнет. Я не прерываю трансляцию, я призываю каждого гражданина принять участие в нашем совете, — произнес он. — В тот или иной момент я буду обращаться к разным звеньям и разным инстанциям, просьба быть очень внимательными и пустить мою трансляцию в каждый конец империи и на все спутники, если это до сих пор не сделано.

— Это сделано, — тут же получил ответ один из генералов, удивившись тому, как быстро люди отреагировали на его призыв.

Рабыня Сус подняла заплаканные глаза в небо. Воздух был уже отравлен, не было слышно работы фильтров. Их последнее звено погибало. Она прижимала к коленям внуков, спешила увести их в дом, не позволяя им видеть своё понурое лицо. Паника и беспорядки на улицах поутихли. Люди словно смирились. Они были замурованы внутри прочного стеклянного пузыря, наполовину утопленного в твердь планеты, и теперь уже без воздуха. Бежать было некуда. Висела скорбная атмосфера обреченности. Сус не переставала задавать себе вопрос: зачем господь позволил ей прожить столько и увидеть это? В последнем звене люди не жили так долго, как удалось ей. Из одиннадцати детей и тридцати внуков многих уже не было в живых, они пропадали на воине и на стройке. Каждый уносил в иной мир кусочек ее сердца, и ей казалось, что от него уже ничего не осталось, но что-то все же еще билось внутри, билось ради тех, кто был жив. Три дочери все ещё были с ней, а оставшиеся сыновья все воевали. Сус молила бога о том, чтобы хотя бы один из ее рода уцелел.

По громкоговорителям подтвердили, что для их звена перекрыли кислород.

Сус положила на седую голову руки и зарыдала, вслед за ней стали рыдать и дочери, и внуки. Приподняв голову, она увидела картину бесконечного горя и отчаяния. Ее сердце сжалось так сильно, что она не выдержала и закричала!

— Нет, прекратите! Не бывать этому, мы не проведём наши последние часы в слезах. Встать, всем встать, — приказала она. И стала поднимать одного за одним.

— К столу, — командовала она.

Припасов съестного уже не было, подачу припасов прекратили уже неделю как. И все же в тайниках ее были припрятаны две последние лепешки. Сус разложила ломтики по тарелкам, разлила по чашам последнюю воду и попросила выслушать ее.

Внуки и дети Сус прошли через многие испытание, они были покорны и умели уважать.

Все смотрели на старейшую своего дома внимательно, и никто более не смел лить слез, так как она не велела.

— Я запрещаю вам бояться, — произнесла она, — нам выпала большая радость уйти в иной мир семьёй. Всем вместе умирать совсем не страшно! Наши души, соединившись, полетят на тот свет, и уже скоро мы встретим тех, кто ушёл раньше нас.

Сус прикрыла глаза и стала перечислять имена детей и внуков, которых уже не стало. Список этот был длинным. Многие ушли совсем недавно, строя звездолеты для верхних звеньев. Сус отчётливо и с выражением произносила каждое имя, проговаривая лучшее, что могла вспомнить о человеке. Кислорода уже почти не оставалось, и ей становилось трудно говорить, но она не замолкала. Уже приближаясь к концу, она произнесла имя Енка, своего одиннадцатого ребёнка, недоразвившегося мальчика, рождённого уже после смерти супруга. Ребенка, которого ей было жальче всех.

— Енк был особенный ребёнок, — тихо произнесла она. — Он был очень болезным, но никогда не плакал, настоящий маленький воин. Он не просил ласки, всегда оставался в тени, молчал, но, видит бог, я всегда любила его. Енка забрали очень рано, ещё мальчишкой. Мой самый талантливый ребёнок! Он был алмаз! Я всегда говорила ему это. День, когда пришло письмо с вестью о его гибели, был очень страшным для меня.

Сус еле сдержалась, чтобы не пустить слезу.

В дверь рабыни Сус неожиданно постучали. Никто не хотел вставь и открывать ее, но колотили так сильно, что одна из дочерей выбежала из-за стола и отперла.

— Экраны!! — закричала соседка, ворвавшись и сбив ее с ног.

Внучка Сус включила связь. Над столом возник полупрозрачный куб, на каждой грани которого транслировали странного, незнакомого человека, наполовину нагого, бледного, в крови, с сияющим клинком в руках. Он стоял на фоне императорских интерьеров и с неподвижным лицом что-то говорил.

— Звук! — закричала Сус.

Внуки увеличили громкость.

— Это Енк Сус Сано! Он убил императора, — произнесла соседка.

Рабыня Сус вскрикнула, прижала обе руки к груди и встала. С трудом, но она стала узнавать сына. Взрослый, худой и мужественный, он стоял перед ней. Его выдавали пронзительные, смелые глаза, как у зверька. Такой тяжёлый взгляд, исподлобья, мог принадлежать только Енку, словно он все время был настороже.

— Живой, — прошептала Сус.

— Еще какой живой, — комментировала соседка. — Он возобновил подачу кислорода во в наши звенья.

Сус очень громко зарыдала. Она трясла головой и не могла поверить в то, что видела.

Ее сын публично произносил клятву императора. И генералы присягнули ему. Это выглядело как чудо. Енк говорил о спасении для всех. Он держался спокойно, он знал, что делал. Одним только мудрым и уверенным взглядом он погасил сразу весь страх во всех звеньях. Прекратились всхлипы и стоны, из людских тел ушла дрожь, люди схватились за Енка как за соломинку. Это было похоже на магию, но, кроме высшего звена, его приняли сразу все.