О содержании и структуре
Представьте себе западного ученого-гуманитария. Как правило, это человек родом из Европы или Америки. Всю свою жизнь он находился под влиянием иудаизма, христианства или ислама — религий, которые весьма неодобрительно воспринимают любое открытое проявление сексуальности. Для него сексуальность — это почти всегда бунт, вызов издавна установленному общественному порядку. Быть сексуальным для него означает быть современным.
Представьте же себе его удивление, когда он приезжает в Индию и видит древние храмы, украшенные изображениями мужчин и женщин в эротических объятиях. Вообразите его потрясение, когда он обнаруживает, что индуисты поклоняются образу фаллоса, который называется Шива-лингам. То же самое увидели в Индии его предки сто лет назад — и осудили, узрев в этом первобытную распущенность и дикость. А наш гуманитарий видит в этих изображениях искупительное дыхание свободы. Страстно желая изучить и понять эти образы, он ищет подходящее учебное заведение. В Индии он ничего такого не находит. Тогда он поступает в западный институт, под крыло западных академиков, которые ожидают, что он будет следовать методологии, сформировавшейся и принятой на Западе. Он принимается читать древнеиндийские тексты, как читал бы Библию, не осознавая, что тексты в индуизме выполняют несколько иные функции, чем в авраамических религиях. Он расшифровывает письмена и образы, используя собственную культурную систему координат. Затем его выводы публикуются в уважаемых научных изданиях и вызывают одобрение в академических кругах Запада — но эти самые ученые испытывают дискомфорт и даже шок при общении со среднестатистическим верующим индуистом.
Большинство индуистов занимают оборонительную позицию, когда речь заходит о сексуальности, и, подобно их предкам из XIX века, изо всех сил стараются отделить индуизм от его сексуального наследия. Некоторые индийцы — в особенности политики — реагируют на заключения западных исследователей с возмущением. В ответ на обвинения в поверхностном понимании индийской культуры западные ученые возражают, что это сами индуисты не знакомы с собственным наследием и до сих пор смотрят на свою религию через архаичную призму викторианской морали. Битва в разгаре, обе армии отчаянно ломают копья. Кто прав — надменные ученые мужи или упрямые верующие? Вот в какое время была написана эта книга.
Я заметил, что взаимное непонимание между западными исследователями и верующими индуистами обусловлено разницей во внимании, уделяемом мыслям и формам. Форма осязаема и объективна, мысль же — неосязаема и субъективна. Западных исследователей заворожили сексуальные формы, но они слишком мало внимания уделяют метафизической мысли. В их восприятии буквальное значение преобладает над символическим. Индуист же настолько сосредоточен на метафизической мысли, что игнорирует или просто отрицает сексуальную форму. Склонность западного человека отдавать предпочтение форме над мыслью коренится в западной культурной традиции предпочитать объективное субъективному. Индуист же вполне комфортно ощущает себя в субъективном мире, а потому склонен не обращать внимания на форму и сосредоточиваться на мысли. Настоящая книга должна послужить мостом через эту пропасть, соединяя академический научный подход и религиозную практику.
— В первой главе мы рассмотрим значение Шивалингама за пределами привычных возбуждающих ассоциаций, присущих фаллическому символу.
— Во второй главе мы сосредоточимся на яростном презрении Шивы к человеческим территориальным притязаниям.
— В третьей и четвертой главах поговорим о том, как Богиня из сострадания побуждает Шиву заниматься делами этого мира.
— Следующие две главы посвящены двум сыновьям Шивы — Ганеше и Муругану, через которых он взаимодействует с миром.
— Последняя глава представляет Шиву как мудрого учителя, передающего свои знания через танец.
Эта книга призвана раскрыть некоторые модели, в скрытом виде присутствующие в мифах, символах и ритуалах Шивы. При этом мы опираемся на твердое убеждение:
Внутри бесконечных мифов таится вечная истина.
Кто знает ее до конца?
У Варуны только тысяча глаз,
у Индры сто,
у вас и у меня — всего по два.