Сентябрь

- А вдруг он свистнул бабки у коллеги? Или застрелил кого-то, неосторожно, при свидете­лях, и его нужно было посадить в тюрьму? Ну его нафиг, пускай делают с ним, что хотят… Эй, ты, мазерфа­кер! Разговаривать умеешь? Can you speak?

Девушка склонилась над ним так низко, что на лице он почувствовал нанизанные на реме­шок деревянные бусинки. Шлема у нее не было, только пилотка немецкого танкиста с прицеплен­ным к ней… Да ведь это же беличий хвост, изумленно узнал Вагнер. Когда девушка нагнулась, хвост упал ей на лицо. Та откинула его нетерпеливым жестом.

- Старый уже, - заявила она. – Наверняка воровал снаряжение, на тылового пердуна по­хож. Типичный мазерфакер! – прибавила она.

Вагнер выплюнул остатки песка, поворачивая во рту прикушенный язык.

- Отъебись от моей мамочки, киска, - не слишком четко произнес он, глядя, как глаза де­вушки расширяются от изумления.

Товарищ девушки наклонился и помог встать. При этом Вагнер скривился от боли.

- А стреляешь ты, Корин, вечно как задница.

Еще один девичий голос. Да нет, скорее женский, эта была постарше. В руках она держала М-16 с подвесным гранатометом, на груди лента с патронами 40 мм. И, естественно, беличий хвост, который гордо развевался на боку шлема, на сей раз – германского.

- С пяти метров не попал, я же видела. – После этого она обратилась к пленнику со скованны­ми руками: - Только пан, похоже, не в претензии.

- Нет… - начал было Вагнер, все так же не понимая, что вокруг него происходит. Его пере­бил вопль.

Из разбитого ʺхаммераʺ, единственного, который не горел, как раз вытаскивали сержанта-ирландца, на котором каким-то чудом не было ни царапины. Словно кот, он цеплялся за дверь и дета­ли кузова, порезав ладони о рваный пулями металл. Только у него не было ни малейшего шанса, вы­таскивавших было четверо, и хотя они друг другу мешали, достаточно быстро справи­лись с делом. Удар прикладом повалил ирландца на колени; в догасавшем зареве пожара было видно его поблед­невшее, покрытое потом лицо и переполненные гадким страхом глаза. Те, кто вы­тащил его из каби­ны, отступили на несколько шагов и подняли свои стволы. Жандарм чего-то кри­чал, по его лицу текли слезы; Вагнер хотел было подойти к нему, но кто-то схватил его за простре­ленное плечо.

У капитана потемнело в глазах. Прежде, чем вновь обрел возможность видеть, он всякий миг ожидал грохота залпа. А ему не хотелось его услышать. Вне всякого сомнения, сержант был своло­чью, но что-то восставало в Вагнере перед убийством безоружного.

Выстрелов он не услышал. Когда зрение вернулось, сержант военной полиции все еще сто­ял на коленях. Он уже не кричал, не умолял, только глаза блестели испугом.

Одна из стоявших в круге фигур сделала быстрое, чуть ли не танцевальное движение. Блес­нул искривленный клинок, отражая блеск огня. Что-то покатилось по земле, безголовый кор­пус сполз, кровь хлестала из перерубленных артерий; пальцы какое-то время рвали землю. Недол­го, и быстро застыли.

- Так надо, - услышал Вагнер, чувствуя стягивающую его лицо судорогу.

Он глянул в бок. Старшая девушка вглядывалась в недвижное тело лишенным выражения вз­глядом, в ее глазах отражались языки пламени.

- Так надо, - повторила она через какое-то время. – Вскоре ты поймешь.

Капитан почувствовал, что вот-вот свалится. Его поддержал стрелок-неудачник.

- Прошу прощения, старик, - буркнул парень на ухо Вагнеру. – Впервые радуюсь, что не по­пал.

Вагнер взял себя в руки. Поглядел на окружавших его солдат. Солдат? Нет, на солдат они не были похожи.

Подошел тот, кто отрубил голову сержанту. Высокий, значительно старше остальных. Где-0то моего возраста, подумал Вагнер. Явно командир.

И действительно. Стоявшие рядом едва заметно напряглись.

- Ну что? Нечего пялиться, валим отсюда.

Несмотря на холод, на нем была расстегнутая польская форменная куртка, надетая на чер­ную футболку с черепом и надписью: Black Sabbath – European Tour 2002. Клинок искривленного меча он вытирал белой тряпкой.

Да это же катана, заметил Вагнер, самая настоящая катана. Наверняка спионерил ее из ка­кого-то музея, никакая не подделка. Только лишь сейчас до него дошло, что остальные тоже вооруже­ны холодным оружием. У молодой девушки в пилотки к спине была приторочена кавалерий­ская саб­ля. У Корина, стрелка-неудачника, был американский саперный мачете.

У одного из тех, кто только что подошли, помимо ʺкалашаʺ был арбалет. Убийственная ма­шина, предназначенная для охоты, с композитными крыльями лука и лазерным целеуказателем.

- Не пялиться! – еще раз скомандовал командир. – И так нечего собирать, все сгорело. Не нужно было стрелять во второго, не смылся бы он.

Эти слова были направлены в адрес парня, державшего трубу гранатомета. Это и вправду был ʺКарл Густавʺ.

- Собираемся! Эй, Искорка!...

Младшая девушка кивнула…

- Подними руки.

Она встала за недавним заключенным. Он почувствовал прикосновение холодного метал­ла, что-то щелкнуло, освобожденные руки опали.

- Благодарю, - сказал Вагнер девушке, прячущей в рюкзак саперные ножницы.

Та же даже и не кивнула.

- Идти можешь? – спросил командир всовывая меч в ножны давным-давно усвоенным, не­брежным движением, который он, должно быть, подсмотрел в каком-то самурайском фильме.

Вагнер растирал запястья, на которых остались элегантные браслетки, подарок американског­о налогоплательщика. Не говоря ни слова, он кивнул, даже не спросил: а куда идти. Все равно.

- Да, могу, - произнес он через пару мнут. – Вот только не знаю, смогу ли быстро.

При этом он как раз всовывал индивидуальный перевязочный пакет под разорванный ру­кав форменной куртки.

- Спешить не надо, - командир блеснул зубами. – Не бойся, наш марш ты не замедлишь. Впрочем, здесь недалеко.

- Не надо? – удивился Вагнер. Вновь он мог логично размышлять.

- Я знаю, о чем ты думаешь. – Командир рассмеялся уже громче, остальные присоедини­лись к нему. – Здесь дело совершенно не в том. Ты видишь, какой ужасный бардак. Их мало. Сего­дня мы беспокоились исключительно о том, а приедет ли вообще кто-то. Жалко же такой чудесный день пу­стить псу под хвост, просидеть в кустах понапрасну.. Ладно, трогаемся! Корин, поможешь ему, в конце концов, это же твоя заслуга...

Все умело сформировали походную колонну и растворились в густеющем мраке. Шли чут­ко, но и расслабленно, было видно, что местность знают превосходно. Идущий перед Вагнером по­яснял вполголоса:

- Эти здесь, возле моста, уже спрятались в своем брэдли и до утра не высунут носа. Мы их поджарим как-нибудь позднее, их здесь всего пятеро. Да, они вызывают поддержку, только все это глупость. Ближайший их пост находится в Лохове, но это только пехота, так что знают, что не успе­ют. Вот чего они не знают: вернутся ли. Вертолет у них имеется только в Вышкуве, но это, но это всего лишь "хьюи", не известно, стартуют ли вообще. Ну а если даже и вылетят, так добро пожало­вать…

Вагнер не был удивлен. Он заметил две пусковые установки "гром", намного лучше всяких стингеров.

- А русские? – только и спросил он. Ответом был смех.

- Именно к ним мы и идем. Прямиком за Буг. Уже недалеко.

- А скажи мне еще вот что… - Он решил ничему не удивляться. В конце концов, довольно дол­го он был отрезан от света, который, как видно, успел довольно сильно измениться. – Скажи, а то вы, черт подери, такие? Партизаны? Отряд регулярной армии? Движение сопротивления?

Рассмеялись все, услышавшие вопрос.

- Ты где это был? – голос женщины постарше, чуть запыхавшийся от марша. Что ни говори, боеприпасы к гранатомету свое весят.

- Где это ты был? – повторила она. – Не знаешь? Мы – коммандо. Свободные эльфы. По дру­гому, Белки. А вот он – это Волк. Знаменитый волк, как говорят некоторые.

Может быть и знаменитый; Вагнер уже начал уставать, он потерял много крови, больше, чем предполагал вначале. Опять же, после предыдущих ранений он не совсем еще пришел в себя.

Волк, говоришь – подумал он. Коммандо. CNN, которую иногда разрешали им смотреть, ничег­о о подобном не рассказывала.

Почти четыре года. Вагнер внимательно вглядывался в стакан, покрытый бесчисленными от­печатками пальцев. Нет уже ни Волка, ни Искорки – той, что помоложе. Ее достал киборг, мало чего осталось. Только пилотка немецкого танкиста с беличьим хвостом. А двадцатимиллиметро­вые пули оставляют мало чего для похорон.

Свободные эльфы. В этой войне не было партизан. Кмитицев, Мрачных, Боров. Не существо­вало движения сопротивления. Двадцать лет свободы, глобализации и макдональдизации убили все давние образцы. Годы нахальной националистической пропаганды, популяризации ксеноф­обии, оглупления новым культом.

Так что подпольные организации не появились. В американской зоне коллаборационистов можно было выбирать на вкус и цвет. Те же, кто не пожелал со всем эти согласиться, сделались преступниками, контрабандистами, в конце концов – самыми обычными бандитами. Таким вот об­разом, живя вне системы, они получали эрзац свободы. Декады фильмов карате, переплетенные с паломничествами, принесли свой урожай. Никто не закапывал оружие и не шел в лес с иными – чем исключительно преступными – целями. Все видели все происходящее в заднице. Почти что все. За исключением Белок.

Они не сражались за независимость или там свободу. Они прекрасно понимали, что ни­когда ее уже не получат; время Европы, по крайней мере – северной, пришло к концу. И ничто от этого не отвернет; а война, которая покончила с приличных размеров европейским государством, является не­значительным эпизодом, совершенно не меняющим факта неумолимо близящегося всеобщего конца.

Но они отправились в лес, плюя на давние, изгаженные и подделанные образцы. Пошли, по­тому что им казалось, что так надо, что этого требуют… Приличия?...

Вагнер криво усмехнулся, все еще вглядываясь в путаницу папиллярных линий. Никогда сам он не услышал от них этого вот слова. Так надо, единственное, что они могли сказать.

Они отправились в лес, беря за образец обреченный на уничтожение народ из не существую­щего мира. Народ, дни которого тоже были сочтены, независимо от того, что бы ты не сде­лал и как упорно бы не сражался.

Они пошли туда, поскольку это был единственный образец, все еще правдивый, не подби­тый дешевой национальной гордостью и ксенофобией. Они сражались с врагом, для которого уничтоже­ние государства было всего лишь мало значащим эпизодом игры за гораздо большую ставку.

И многие погибли. По сути своей – ни за то и без смысла.

Вагнер пробормотал ругательство себе под нос. Ты ведь и сам, курва, не лучше, подумал.

Кудряш, как обычно, был пунктуален. Громко скрипнула внешняя дверь и с металлическим стуком ударила о фрамугу. Поначалу вовнутрь заскочила парочка бычков с лицами декларирован­ных дебилов, в бейсболках, натянутых на выбритые башки. Когда они чутко разглядывались по сторонам, их низкие лобики и толстые загривки очень сильно напоминали реконструкцию ископае­мых людей, где-то между Homo ergaster и Homo erectus. Впечатление усиливали свободно вися­щие руки.

Осмотр, похоже, их удовлетворил; оба прегоминида уселись за поспешно покинутый сто­лик. Один так и продолжал осматриваться, второй поднял с тарелки едва начатую гусиную ножку. Как ми­нимум, полсотни баксов.

У входа в зал появился Кудряш, который полностью полагался на своих гвардейцах.

Когда-нибудь это его и погубит, - подумал Вагнер.

Кудряш направился прямиком к столику. Он знал, где Вагнер обычно привык сидеть.

Не говоря ни слова, он тяжело упал на стул.

- Кууурва… - с облегчением в голосе произнес он через какое-то время. – Ну и погодка…

Тут же появилась официантка с приклеенной к лицу улыбкой. Король контрабандистов не удо­стоил ее хотя бы взглядом.

- То же самое, дважды, - рявкнул он. – Только, курва, быстро…

Он снял шикарную меховую папаху из редкого сибирского зверя. В потной лысине, которую следовало благодарить за прозвище, отразился свет люминесцентных ламп.

Еще у него не было ни бровей, ни ресниц, и вообще – ни единого волоска на всем теле. Это означало, что четыре года назад он пребывал на самом краю круга, центр которого опреде­лялся аэропортом Минска. Как минимум, километрах в четырех от этого центра.

Никто так и не узнал, кто же взорвал боеголовку снаряда, по номенклатуре НАТО называемог­о "Кельт". Одного из тех, которые польская разведка после многих лет стараний выкупила у русской мафии, чтобы сделать из них окончательный аргумент в правдоподобной войне. Вероят­нее всего, сделал это кто-то из непоколебимых, которые после Вильно хотели идти похо­дом на Харьков и Киев, даже когда Варшава уже находилась в радиусе поражения германских Panzerhaubitze. Когда все МИГи и F-16 уже грызли землю, ну а нацеленные на Берлин ракеты мож­но было тащить только лишь на собственных спинах.

В цепочке командования союзников уже царил тот еще бардак, так что никто и не знает, кто же отдал приказ, чтобы батарея тех же Panzerhaubitze выпустила полную серию тактических снаря­дов с регулируемой мощностью от 0,5 до 10 килотонн. И кто выставил запалы на максимум. Впрочем, сейчас это уже никакого значения не имеет. Не будет Польши "от моря до моря". Даже до одного не будет.

Кудряш вытер вспотевшую лысину.

- Только, курва, в чистом стакане! – крикнул вослед официантке. Вагнер, не говоря ни сло­ва, присматривался к контрабандисту. Кудряш, как и обычно, был чистеньким, приглаженным и пахнущий как первоклассным спиртным, так и дезодорантом. Его офицерская камуфляжная куртка выглядела так, словно ее совсем недавно спионерили со склада для высшего командного состава. Что, скорее всего, и было правдой; король контрабанды не морочил себе голову сдачей одежды в стирку.

Вместо официантки появился сам хозяин.

- Это кто из господ заказывал чистый стакан? – спросил он.

- А ты как думаешь, сукин сын? – скривился Кудряш.

Владелец, неумело жонглируя подносом, поставил перед ним коньяк, вроде как даже настоя­щий. Руки у него тряслись, он чуть не разлил напиток.

- Правильно! Видишь же, что это я деликатный, просто люблю удобства, не то, что ты…

Вагнер снял с подноса свой стакан, не ожидая, пока хозяин прольет его содержимое ему на штаны. Критично пригляделся, но на сей раз не заметил ничего, кроме коллекции отпечатков паль­цев. Помады не было. То ли никто не отпивал, то ли владелец не подкрашивал губы.

Даже не повернувшись к согнутому в заискивающем поклоне, Кудряш поднял руку, отягощен­ную грубым золотым браслетом, щелкнул пальцами. Один из лысых гоминидов поднялся, от­считал несколько банкнот из толстенной пачки, стянутой аптечной резинкой. Хозяин согнулся еще сильнее, хищным движением хватая деньги. При этом он бормотал себе под нос благодарности.

- Ну все, все, пиздуй, - голос охранника был неожиданно мягким и культурным, хотя, судя по его внешности, следовало ожидать, скорее, неартикулированного рычания.

- А ты щедрый, - с издевкой в голосе заметил Вагнер. – Ко мне тоже таким будешь?

- Да чего там, курва, могу себе позволить, - Кудряш пренебрежительно махнул рукой. - Когда-то я уже задумывался над тем, а не купить ли всю эту хибару…

- И что?

- Раздумал, как видишь. Слишком много хлопот с уборкой. Ебу я такой бизнес.

- Так говоришь, можешь себе позволить, - повторил Вагнер, как бы о чем-то подумав. – Так может, перейдем к делам?...

- Не горит, - буркнул контрабандист. – Ты же сам, курва, не спешишь случаем? Так что поси­дим, поговорим?

Он посмотрел сквозь покрытое влагой, простреленное стекло. Вагнер и сам поглядел туда же. На самой средине перепаханной гусеницами пустой улицы два литовских поселенца пинали русского лейтенанта. Офицер полз по асфальту, пытаясь прикрыть окровавленную голову. Оба литовца пина­ли тщательно, с неспешной крестьянской ожесточенностью.

После очередного точного пинка в ребра лейтенант поджал ноги и повернулся на бок. Был ви­ден открытый в крике рот, склеенные кровью светло-русые волосы. Зубы он потерял уже рань­ше, у ботвы были солидные военные ботинки.

Шум в пивной глушил вопль. Ко всей сцене с молчаливым одобрением приглядывался заку­танный в шинель часовой, охранявший ржавый БТР.

- Сейчас устанут… - буркнул контрабандист; в его голосе прозвучала какая-то странная нотка.

Вагнер изумленно поглядел на собеседника. Кудряш и жалость? Сам он мог глядеть на подоб­ные сцены, и ни одна мышца на лице не дрогнула бы. Теперь уже мог..

Очередной пинок попал точнехонько в открытые яйца. Офицер свернулся вроде человеческо­го эмбриона, спазматически задрожал.

- Курва! – взорвался своим любимым связующим словом Кудряш. Он поднял руку, указал на окно. Один из его приближенных троглодитов схватился с места и без слова выбежал.

Поселенцы ожидать не стали. Лысый склонился над избитым человеком, успокаивающе мах­нул в сторону окна.

- Не нужен мне здесь труп, тем более – офицера, - буркнул Кудряш оправдывающимся то­ном. – Это только вредит делам…

- Можешь не оправдываться, - насмешливо фыркнул Вагнер, насмешки в замечании было больше, чем он намеревался вложить. Чтобы затушевать неловкость, он стукнул своим стаканом в стакан Кудряша.

Воцарилось молчание. Через какое-то время контрабандист прервал его.

- Да чего уж там… - Он замолчал. – Курва, - тут же прибавил, как бы вспоминая, что вести себя следует как всегда.

Он сунул руку за пазуху, вынул элегантный белый конверт. Довольно толстый. Положил его на столе.

Какое-то время Вагнер взвешивал конверт на ладони, после чего небрежным жестом сунул себе в карман.

- Что, пересчитывать не станешь? – удивился Кудряш. – Не боишься, что я тебя наебу?

Отрицательное движение головой, насмешливо прищуренные глаза.

- Сделай мне удовольствие, Кудряш, - в вежливом голосе Вагнера вибрировала нотка весе­лья, - выражайся, блин, как человек. Не ругайся беспрерывно, ты же разговариваешь ни со своими го­риллами, ни с недоделанными мужиками из деревни. А помимо того, подобное ругательство – это та­кой же грех, как сукин сын.

Кудряш скривился и сделался похожим на незначительно постаревшего, лысого амура.

- Но ты же знаешь, что я должен. А кроме того, курва, мне это нравится. Я бандит и контра­бандист, так как мне еще разговаривать? Впрочем, может быть, ты и прав…

Он задумался.

- Так не пересчитаешь? – повторил он свой вопрос.

- Нет, - ответил Вагнер. – Точно так же, как и ты не спросишь, заработал ли я их.

В широкой улыбке блеснули пломбы в ухоженных коренных зубах контрабандиста.

- Над чем это ты смеешься?

- Потому что и не должен спрашивать. Знал, еще до того, как у тебя задница высохла по­сле пересечения Буга. Ну а ты сам над чем ржешь?

- А это потому, что ты всего и не знаешь. Переплыл я на лодке, как и следует человеку в моем возрасте.

Вагнер сделался серьезным.

- Ну а если серьезно, о проблеме можешь забыть. По крайней мере, на месяц, возможно, что даже на недель шесть. Пока еще привезут новое оборудование, пока его соберут.

Контрабандист покачал головой. Непобедимая американская армия рвала вперед из послед­них сил. Правая война за нефть в Заливе поглощала все резервы, а гарнизон в Польше повис на по­следней сиське, как выразился когда-то один американский майор. Он сказал это, и еще несколько вещей, оставаясь в ошибочной уверенности, что его взяли в плен, соблюдающие кон­венцию. Ирак­ская и кувейтская пустыня оказалась бездонным мешком, поглощающим все новые и новые контин­генты армии и снаряжения, которые шли псу под хвост, с одной стороны, под напо­ром объединенной иракско-иранской армии, а с другой – под ударами израильско-египетско-сирий­ских сил. Миротворче­ские силы в Польше были обречены на старые – помнящие еще Вьетнам – М-60 и взятые напрокат в Анголе "челленджеры", вместо абрамсов и шварцкопфов, столь необхо­димых на Ближнем Востоке и на мексиканской границе. Что поделать, нефть – дело более нужное, танки ведь нужно чем-то заправ­лять. Тем более, в эти безумные времена, когда норвежские неф­тяные поля охраняли суда класса "Антей", экипажи которых состояли из русских наемников; а на другом берегу Рио Гранде все чаще пели народную песню о том, как это здорово - резать гринго.

Утрата одного "челленджера" в Лохове означала немного покоя, открытие для групп контра­бандистов дороги через Лохов на Тлущ и Воломин, пока прореженная команда поста будет сидеть, как мышь под метлой, вместо того, чтобы патрулировать предназначенный ей отрезок ли­нии разгра­ничения, как эвфемистически называли границу.

А это означает кое-что еще, подумал Вагнер. Нечто более важное, чем темные, хотя, вне вся­кого сомнения, оживляющие экономику разрушенной войной страны делишки Кудряша. Ведь это еще и сообщение, что расстрел несовершеннолетних, пускай даже за нарушения действующих законов военного времени, не всегда останется безнаказанным.

- Что же, с тобой приятно работается… веджьмин[4].

- Вот только не надо пиздеть, Кудряш! – возмутился Вагнер. Контрабандист искривил свою ре­бячью физиономию в усмешке.

- Ну, раз это тебя так достает… Ладно, что дальше?

Вагнер потер лоб, отбрасывая спадающие длинные седые волосы.

- Дай-ка угадаю… - медленно произнес он. – У тебя еще что-то? Только пока что из этого ни­чего не получится… Мне нужно отдохнуть.

- Сначала послушай.

- Я же сказал: ничего не получится, - повторил Вагнер, тихо, но с нажимом.

- Курва, ты перестанешь перебивать?! – разозлился контрабандист. – Ну, что тебе мешает по­слушать? Потом можешь сказать, чтобы я поцеловал тебя в задницу. Не ты, так кто-нибудь дру­гой. В последнее время много вас, выродков.

И он оскалился в издевательской усмешке.

- Согласен, - буркнул через какое-то время Вагнер. – Послушаю. А потом я отправляюсь отды­хать. А поговорим через… Ладно, только ради тебя… недельки через две. Но.

Видя, что контрабандист желает что-то вставить, Вагнер остановил того жестом руки. Куд­ряш замер с раскрытым ртом, что придавало ему особенный вид.

- Но выражаться ты будешь, как культурный человек. Твои маты меня уже достают.

Кудряш согласно кивнул. Он переждал какое-то время, когда Вагнер уже начал злиться.

- ʺБлэкхокʺ.

Слово повисло над столом с пятнами самогонки и остатками кетчупа.

Вагнер громко засопел.

- Говори, курва, - рявкнул он, глядя на довольную рожу постаревшего херувима.

- Ой, эт'простите, кто из нас выражается? – лицемерно изумился контрабандист. – Нк лад­но, ладно, уже говорю, - зачастил он, видя на лице собеседника гримасу гнева.

- Полевой аэродром, в паре километров от Вышкува. Недавно его перебазировали, дня три назад.

Вагнер задумчиво кивал. Здесь блэкхоками пользовались редко, границу патрулировали допо­топные LJH-1. А точнее, должны были патрулировать, поскольку они были уж слишком восприимчи­выми к наземному огню. Это не то что двадцатьчетверки, применяемые русскими, в большинстве сво­ем тоже не поднимающиеся с земли по причине отсутствия запчастей.

- Громадная такая сук… Ой, прошу прощения, большой такой вертолет в версии MH-60 Night Stalker, с FLIR'ом, с броней и всеми прибамбасами. Наделает неприятностей, всем наделает. Нам, твоим. Да и тебе лично.

Играясь пряжкой стоявшего возле стола футляра, Вагнер невольно восхищался разведкой Кудряша. Новости контрабандиста всегда оказывались правдивыми. В особенности – паршивые.

- И ты планируешь что-нибудь уже сейчас? – спросил он, желая только потянуть время. Куд­ряш рассмеялся.

- Я всегда планирую. Уж очень он портит мои планы. Действительно. – Тут он замялся. – Во­обще-то, не следовало бы мне ничего говорить. Ну да ладно, мы знакомы уже столько времени, ты же не сильно задерешь цену… - Его беспокойство было совершенно серьезным. – Так не ста­нешь подни­мать? – поглядел он в застывшие и чуткие глаза собеседника.

- Ой, не надо пиздеть, Кудряш… - буркнул Вагнер.

- Ну ладно. Он не попортить мне планы, а только полностью расхуярит весь бизнес. И ко­нец забавам, слишком уж большой риск. Пока этот сукин сын будет летать, я выхожу из игры…

Вагнер покачал головой. Это он прекрасно понимал. При столь слабом противодействии биз­нес Кудряша давно уже перерос все разумные границы. Знающие местность, прекрасно воору­женные контрабандисты даже не обращали внимания на слабые и медленные UH-1. Пехота здесь тоже была непригодной, контрабандисты от них все время ускользали. И при отходе они могли се­рьезно кусать­ся, но война не была их целью. Нормальные же методы не срабатывали.

Вот киборги представляли из себя угрозу. Но их было мало, стоили они слишком много, а кро­ме того, гораздо сильнее они были нужны на мексиканской границе. Да и лучше они справля­лись в дождевых лесах Центральной Америки, где американцы вмешались в десяток местных вой­нушек.

Но даже всего один ʺблэкхокʺ мог все это перевернуть вверх ногами. При его поддержке даже допотопные "хьюи" делались опасными.

- Ты уверен? – наконец спросил Вагнер после длительного молчания.

- В чем?! – взорвался контрабандист. – В собственных сведениях?! К сожалению, курва, уве­рен. Впрочем, ты тоже.

- Ну да, ты никогда не ошибался, - кивнул Вагнер. – До сих пор никогда. Вот только что-то для меня здесь не сходится. В последнее время им призодилось кисло, ничего удивительного, что посто­янно получают по заднице: в Ираке, в Кувейте. Они уменьшали численность гарнизонов. Черт подери, радомский, вроде как, они полностью ликвидировали, осталась только жандармерия и полиция. Прав­да, после последней эпидемии там не за чем следить, но все таки. А тут, прошу вас, блэкхок, всего лишь на десятка два лимона баксов. Опять же: тыловые службы, механики и тому подобное. Пове­рить невозможно.

Пару минут Кудряш только сопел со злостью.

- Поверить невозможно, говоришь? – рявкнул он. Ну ладно, только лишь покумекай. Погляди-ка, сколько сюда, курва, понаехало казахов, сколько чеченцев. В особенности, чеченцев, они ведь умеют, курва, из целой республики устроить семейный бандитский бизнес. Русские с ними ведь до сих пор не справились. Как ты думаешь, на кой ляд они сюда приезжают?

Вагнер понял. Вот только до конца он не был уверен.

- А не будет проще его просто сбить? – с сомнением в голосе спросил он.

- Не проще, - не согласился контрабандист. – Хотя такой выход я тоже принимаю во внима­ние… Но не один я, только погляди на тех…

И он указал на своих доисторических.

- Вон тот, слева, защитил диссертацию по информатике, хотя с первого взгляда и не ска­жешь. Просто, ему нравится своя работа, хотя в любой момент может перехватить бизнес после меня. Слишком многих пришлось бы перестрелять, может и не выйти. А есть еще и русские, чечен­цев они терпеть не могут, как заразы, ожидают только лишь повода. Меня они знают уже много лет, слишком много совместных деловых интересов. И дело другое, когда меня не станет.

Вагнер выругался про себя. Все начинало складываться.

- Думаешь, им не хватит бабок на ʺблэкхокʺ? Вполне возможно, они даже купили его в Форт Уорт и платят за бензин. Впрочем, американцам это тоже на руку, я им не сильно и мешаю, но за че­ченские бабки они доберутся до Белок.

Кудряш замолчал, сделал приличный глоток коньяка и даже не скривился. Отставил пустой стакан. Тут же появился хозяин, неся на подносе следующий.

- А для моего приятеля? Забыл, что? – заорал контрабандист.

Через минутку Вагнер тоже мог наслаждаться спиртным. О чудо, даже в чистом стакане. Толь­ко это не отогнало мрачного настроя, в который он начал погружаться.

- Ну ладно, стукну я сукина сына. Будет нелегко, но стукну… И что потом?

- Как это: что? – Кудряш строил из себя типа, который не понимает.

- Что им мешает пригнать сюда следующий? Как ты сам говорил, бабла у них выше крыши, а ставка в игре весьма высокая. Или сразу парочку? Они ведь тоже учатся.

- Тогда ты стукнешь их.

Кудряш выпучил глаза. Ну как нельзя понять столь очевидных вещей?

Вагнер отрицательно покачал головой.

- Не бойсь, я уже их разрабатываю. – Контрабандист неверно понял отрицательный жест. – Можешь не волноваться, получишь их на тарелочке…

Он замолчал, увидав недовольную физиономию.

- Что, не желаешь пачкать себе ручек? – злобно прошипел он. – Что, умеешь пришивать толь­ко оккупантов и захватчиков? Преступников? Ничего, курва, личного?

Вагнер прикрыл веки. Ему не хотелось разговаривать на эту тему.

- Ну, погляди на меня, ханжа ебаный! – заорал контрабандист. – Ничего личного? А кто, курва, полгода охотился на человека? Может быть, я? И почему? Потому что был человеконена­вистником и истреблял людей? Военным преступником? Гражданских уничтожал? Ну, скажи!

Вагнер молчал, глядя в грязную столешницу.

- Ничего личного? Так я тебе вслух скажу, что ты и сам знаешь. Как ты сделался веджьми­ном, как бы громко ты не возмущался на это слово! Почему в первый раз убил хладнокровно, исключитель­но ради собственного удовольствия. Потому что в тот раз ты никого уже не спасал, нико­му не мог по­мочь. А убил ты его не за то, что он натворил, но только лишь потому что тебя унизил, что заставлял тебя глядеть, а ты был бессилен. Нет, неправда, ведь ты мог выбрать смерть. Но ты хотел жить…

В обычных условиях, это задание для двоих. Ему же нужно было справиться одному. Под­ползти ночью и как можно дальше на предполье расставить метеорологические датчики. Погода была хорошей, пары должно было хватить, впрочем, больше у него и не было. Датчики были доро­гими, и их чертовски сложно было достать. Все время он думал об этом, когда раздвигал телеско­пические прутья, законченные рецепторами, и запускал передающие радиолинии.

Он знал, что если спартачит работу и промажет, то утратит шанс на возврат датчиков. Все пойдет коту под хвост, даже если самому ему удастся отступить.

Что вовсе не было столь очевидным. Много уже погибло снайперов, пытавшихся достичь лег­кого успеха, обстреливая посты. Слишком много их не стало, чтобы сейчас это было безопас­ной иг­рой. Посты на опасных территориях применяли соответствующие процедуры, патрули со специаль­ным снаряжением обыскивали округу. И вовсе даже не киборги, тех было слишком мало, чтобы предоставить охрану всем. Но даже не вполне опытный солдат, располагающий оснащени­ем Land Warrior, в лесу обладал преимуществом над обычным человеком. Слышал и видел он больше, не го­воря уже о подавляющем преимуществе в огне.

К счастью экипажи таких постав быстро попали в рутину. Посты не пересекали заданной учеб­ником границы в шестьсот метров, а более этого расстояния эффективность снайперов значи­тельно снижалась.

Вообще-то, это было задание для двоих, тем более – с таким оружием. Полтора километра – это вам не фунт изюму, даже для такой винтовки, официально называемой противоснаряженной. Снайпер только целится и нажимает на спусковой крючок, а кто-то другой выставляет датчики, изме­ряет расстояние до цели, обслуживает баллистический компьютер. Вагнер все это должен был сде­лать сам.

Он нес только самое необходимое. У него не было даже изоляционного мата, на котором мож­но было бы улечься. Он чувствовал, как холод сырой земли проникает в тело, а в суставах отзываетс­я знакомая боль. Лишь бы успеть до того, как он совершенно онемеет.

Компьютер анализировал данные с метеорологических датчиков; высвечиваемый в окуля­ре крест указателя цели слегка перемещался, учитывая различные поправки на ветер, влажность и тем­пературу. Слишком мало этих датчиков, инструкция рекомендовала как минимуи три. Должно хватить, подумал Вагнер уже который раз за это утро.

Винтовку удалось купить. Русская ОТ-450, 12,7 миллиметра. Патроны тоже, хотя с ними проблем было побольше. Вагнеру не хотелось использовать стандартные боеприпасы от крупнокали­берного пулемета, так как у тех был слишком большой разброс параметров. Вообще-то, спец­наз ими пользовался, но удовлетворительную прицельную точность они давали на расстояние до километра. Впрочем, это вооружение применяли для борьбы с легкими БМП и тактическими раке­тами. Крайне редко посредством таких боеприпасов стреляли на дальнее расстояние, еще реже – в людей.

Удалось найти боеприпасы Nammo. Вагнеру была не важной их способность к глубинному проникновению и зажигательные свойства циркониевого сердечника. Но у норвежской фабрики были более строгие нормы, в особенности же для отборных патронов Класса А, производимых специально для снайперских винтовок.

К счастью, русская программа учитывала норвежские боеприпасы. И она без каких-либо проблем функционировала на полевом американском лэптопе. Русские компьютеры, американские компьютеры – один черт, все родом с Тайваня.

Программное обеспечение и датчики можно было купить, а вот компьютер нужно было своро­вать. Либо добыть. Этот стоил жизни двум говнюкам из американских служб снабжения.

Вагнер пошевелился, чувствуя, что весь немеет. Совершенно ненужно он поглядел на при­открытую крышку лэптопа, один-единственный раз запущенная программа работала самостоя­тельно, пересылая по шине Mil-Std данные в модуль прицеливания. Укрытие под ветвями было темным, хоро­шо замаскированным. Когда Вагнер вновь поглядел в окуляр, то в поле зрения уви­дел темные пят­нышки. Подсвечиваемый жидкокристаллический экран немного слепил. Вагнер вы­ругался, злясь на собственную глупость и нетерпеливость. Он замигал, через пару секунд пятныш­ки исчезли. Вздох об­легчения.

Он не хотел глядеть на часы. Но, похоже, уже скоро. За местом он следил уже давно, знал, что цель практически не нарушает заведенный порядок. Как правило, именно в это время прибы­вал шведский TIR с подарками, который эскортировала пара бронированных ʺхаммеровʺ. Шведы, словно не осознавая висящих над их собственной головой проблем, все так же присылали гумани­тарную по­мощь: продовольствие, одежду, лекарства, которые очень скоро можно будет купить на базаре по спекулятивным ценам.

Вагнер погладил большим пальцем выключатель лазерного дальномера, сражаясь с искуше­нием еще раз произвести замер расстояния. Дистанция в приближении уже была замерена, оконча­тельный замер он проведет перед самым выстрелом, нажим на спусковой крючок автоматичес­ки запускал дальномер. Сейчас это ненужный риск, в припаркованном под палатками ʺбрэдлиʺ мог быть включен датчик лазерного излучения. А луч – при такой влажности воздуха – может иметь возле цели довольно-таки приличный диаметр.

Уже недолго. Вагнер сделал глубокий вдох, расслабился. Сейчас цель выйдет из палатки и, как и каждый день, встанет на покрытой грязью площадке, ожидая очередной поставки, чтобы вы­брать чего-нибудь получше для себя любимого и своих дружков. Лафа, а не работа.

И вот – наконец – движение. В полутора километрах от убежища цель отбросила брезент, прикрывающий вход в палатку. Вагнер почувствовал прилив адреналина.

Слегка вибрирующий, плавающий в поле зрения в такт поступающим актуальным данным крест заслонил зеленую ленточку с черными буквами, складывающимися в фамилию Йосслер.

Перекрещивающиеся нитки на мгновение застыли, похоже, утих слабый ветерок, регистрируе­мый выдвинутыми вперед датчиками. Пора!

Палец, нажимающий на спусковой крючок, застыл. Йосслер вытащил из нагрудного карма­на пачку сигарет. Даже отсюда Вагнер мог видеть, что это "кэмэл". Йосслер сунул одну сигарету в рот, щелкнул понтовой бензиновой зажигалкой "Зиппо".

Вагнер испытал сочувствие. Этот сукин сын был одним из немногих нонконформистов в аме­риканском обществе, уже до конца превратившимся в сборище идиотов по причине благосо­стояния. Майор не поддался всеобщей моде, приказывающей гнобить курильщиков столь же заяд­ло, как когда-то Маккарти охотился на коммунистов.

Знает, гад, что такое хорошо, подумал Вагнер, концентрируясь на нитках целеуказателя. Лицо врага заслонило облачко дыма. Прежде чем оно развеялось, палец преодолел первое сопротивле­ние. Луч лазерного дальномера пробежал полуторакилометровое расстояние, его отра­жение снова вернулось в приемник под стволом. Точка прицела переместилась, весьма незначи­тельно. Предыду­щий замер был точным; цель находилась в хорошем месте.

Йосслер не мог заметить лазерного луча. Тот был невидимым для человеческого глаза. Вот только Вагнер мог бы поклясться, что мышцы лица напряглись. Казалось, что в течение ка­кого-то мгновения майор глядел прямо ему в глаза. Палец преодолел второе сопротивление.

Когда циркониевый сердечник разлетелся на фрагменты внутри черепа, а голова Йосслера взрывалась в облаке кровавых капель, Вагнер пережевывал одну-единственную, бессмысленную мыслишку. А эти русские тормоза на выпуске хороши, отдачи я почти что и не почувствовал…

- Ничего личного? Ты отстрелил ему башку с полутора километров! А он и понятия не имел, что с ним произошло! И сделал ты это, курва, исключительно для себя! И не пизди, что ради зажарен­ной фосфором девицы с малышней…

Вагнер тряхнул головой. Он слышал настырный голос Кудряша, уровень которого выделял­ся на фоне всеобщего шума, но отдельных слов не распознавал. В конце концов, а чего такого мог он услышать? Ничего такого, о чем бы сам не знал. Он глянул на контрабандиста.

- Хватит, - тихо произнес он.

- Э нет, приятель, не хватит, - спокойно заметил Кудряш. Не сегодня. Наконец-то я тебе скажу, кто ты такой. И объясню это тебе на собственном примере. А ты меня выслушаешь…

Он потянулся за стаканом.

- Сначала выпьем, - раздраженно фыркнул контрабандист.

Вагнер машинально взял свой коньяк. Контрабандист глянул на его стянутое судорогой лицо. И замечательно, подумал он, быть может, наконец, чего-нибудь до него дойдет.

Он выпил, передернул плечами, сплюнул на грязный пол.

- Я был, как тебе наверняка известно, ебаным яппи… -

Он крутил в ладони пустой стакан, всматривался в его дно, словно видел там, как минимум, таракана. Или в одинаковой степени нечто любопытное.

- Ебаным яппи, - продолжил он спокойным, тихим голосом. – Из тех, которые на работу прихо­дят рано, а уходят поздно вечером. Всегда ходят в костюме и не курят, потому что это не­модно. Да, да, я был одним из тех оглупленных рекламами современных рабов, мечтающих под­няться до стар­шего раба, с надеждой на язву желудка или инфаркт. Жрал я сплошной фаст фуд, потому что ни на что иное у меня не было времени. Я не замечал, что происходит вокруг. До какого задолбизма мы до­шли. До какой степени идиотизма нас довели…

Спокойствие лопнуло. Но Кудряш все еще казался культурным, приглаженным человеком, но никак не королем контрабандистов, у которого "курва" звучала через каждое второе слово.

- Когда началась война, я был в шоке. Все оборвалось, погиб тот мир, который я знал. Фир­ма пошла псу под хвост, а мое американское начальство смылось перед свершившимся фактом, по­скольку разведка у них была хорошая. Наверняка они отправились впаривать свое дерьмо буш­менам. Сам я глядел на все это как бы снаружи; на безработных, которые охотно записывались в армию; по приказу правительства и по призыву с амвонов они отправлялись освобождать Вильно. Того самого правительства, которое и сделало их безработными, которое выбросило государ­ственное состояние на часовенки и визиты, которое потратило все, что было можно, чтобы сде­лать из нас посмешище для всего мира. Я стоял с боку и думал, что меня все это не касается. При­дут американцы и призовут смутьянов к порядку. Я верил в American Dream. Глядел на босяков, толкущихся в супермаркетах, в конце концов, за их счет я жил. Я продавал хлам, который никто по­умнее никогда бы не купил. Я гля­дел на очередные памятники, паломничества и погромы иновер­цев. В особенности: тех наихудших, католиков старого обряда, как все это официально называ­лось. Глядел со стороны…

Вагнер даже не пошевелился. Он слушал с вроде как отсутствующим выражением на лице.

- Я надеялся, что все эти одурманенные получат по заднице, и эта страна – наконец-то – вер­нется к нормальности. Наиболее заядлых просто перебьют, раз уж они желают идти в атаку во имя "Польши от моря до моря". Только все ебнуло. В моем случае – в буквальном смысле. Я чу­дом вы­жил. И знаешь что? Оказалось, что все, бывшее до того, не стоит и дерьма. И в прямом, и в перенос­ном смысле. Не будет Польши от моря до моря, никакой не будет. Вообще ничего не бу­дет, только донная морена. Это здесь. А под Татрами – фронтальная. Ебаный ледник распростра­нится на всю Европу. Все об этом знали, только не наши дебилы, обиженные на весь мир, что тот их не понимает. Заглядевшиеся в ценности которые чего-то там желали нести в мир, удивленные тем, что мир реаги­рует на них с аллергией. Что весь мир в гробу ее видел, потому что близятся по-настоящему се­рьезные проблемы, по крайней мере, для западной цивилизации. Ини никак не мог­ли понять, что всем глубоко плевать на выслеживание коммуняк и на зачатие.

Кудряш перестал быть приглаженным коммерческим директором. Перед Вагнером снова си­дел король пограничья. Исчезла иллюзия костюма-тройки и галстука, вернулись элегантный каму­фляж и блестящая лысина.

- Потому что, курва, дело было совсем не в том. Никто не желал возвращать свободы, защи­щать бедную, демократическую Литву от теократии, которая угнездилась в самом центре Евро­пы. Дело шло о плацдарме, о месте, в котором ненадолго можно задержаться, чтобы пиздовать дальше. Пото­му что уже нет будущего, по крайней мере, для этого кусочка мира, на много-много лет. Для нас – на­вечно. А те придурки только дали повод. Ненужный, впрочем, для нас ведь никто места не преду­сматривал. Точно так же, как и для талибов. И вообще, на кой ляд я все это тебе, курва, говорю? Ты же че­ловек интеллигентный, тоже "Дискавери" смотрел. Ну а обо всем осталь­ном узнал, когда все тайны уже исчезли.

И действительно – Вагнер вырвался из мрачной задумчивости. Теплые зимы были иллюзи­ей, чудовищной игрушкой тепличного эффекта. Польские земледельцы через сколько там десят­ков лет не станут разводить апельсиновые рощи, как считали наивные. Потепление предвещало приход лед­ника. Или, если кто желает, белого холода. То же самое, но звучит красивее.

Таяние льдов лишь на время поднимет уровень океанов. Голландия вовсе не исчезнет под по­верхностью моря. Избыток пресной воды из тающих полярных шапок приостановит циркуляцию океа­нических течений. Гольфстрим перестанет согревать Европу. Вода будет пленена в леднике, кото­рый, согласно весьма осторожных прогнозов, дойдет до Варшавы. Исчезнут Россия, Канада, а так же северные Штаты. Исчезнет и Польша, но как раз этим голову себе никто не морочил. Польша уже не существовала, причем, по своей собственной просьбе.

- Повод и не был нужен, - продолжил излагать Кудряш, не обращая внимания на то, что Вагнер его не слушает. – Сам знаешь. Чехи и словаки повода не дали, цацкались с венгерским мень­шинством. А венгров пришла защищать финская армия. Располагается она там до настояще­го време­ни; вскоре в ее состав войдут все финны. Эх, да на кой ляд я тебе все это говорю…

Вагнер покачал головой. Выходит, он все-таки слушал.

- Тут ебнуло, и я стал тем, кем и являюсь. Пережил, что меня самого удивляет. А потом открыл в себе талант. Истинное призвание. Немного, как ты. Вот только я не притворяюсь. Люблю быть тем, кто я есть, а не улыбающимся перцем в галстучке, который плющится перед каждым. Я уже не впариваю людям дерьмо, я и не должен. Заплатил я за это много, хотя бы собственными яйцами, превратившимися в сморщенные изюмины. Русские никогда чистых боеголовок не дела­ли. Только, курва, не жалею. И знаешь что? Хотя это и смешно звучит: я, курва, честен.

Он искоса поглядел на собеседника. Вагнер не рассмеялся. Он слушал.

- А в остальном… нет никакой перспективы. Мы сами стерли себя с карты будущего мира. Знаю, что сам к этому рук не приложил… Или, все же, приложил? Они направлялись на Вильно, на Львов, одураченные сопляки, как уже много раз в истории, а я… Я продавал никому не нужную хрень, и мне с этим было хорошо. И я никогда не узнаю… Ты точно такой же, делаешь то, что счи­таешь пра­вильным. Не позволяешь, чтобы сукины сыны до конца выиграли. Только ты проигра­ешь, сволочей больше. Ты прячешься за своим ханжеством, за принципами, которые сам же и при­думал. А ведь тебе важно то же самое, чтобы сволочи не оказались сверху. И любишь себя такого, какой есть.

Кудряш откашлялся. У него пересохло в горле.

- Эй, это что такое! – хрипло заорал он, красноречиво показывая на пустой стакан.

Прежде чем появился перепуганный хозяин с подносом, оба молчали, не глядя друг другу в глаза. Наконец Кудряш сделал глоток.

- Вот же урод, - буркнул он, немилосердно скривившись.

Вагнер не знал, что тот имеет в виду, пока не попробовал сам: самогон, окрашенный луко­вой шелухой.

- Думал, мы уже и не почувствуем, - контрабандист печально покачал головой. – Ну да лад­но, человек тоже хочет жить.

Он обреченно махнул рукой.

- Ладно, пускай радуется, что влил в нас эту гнусь…

Вагнер не отвечал. После третьего стакана ему было безразлично. Злило его лишь то, что в последнее время он все труднее пьянел. А уже давно он не желал того так сильно, как именно сего­дня.

Кудряш кивнул рукой телохранителю.

- Устрой-ка огурец… - коротко приказал он. – А еще лучше, пару…

Огурцы принес сам хозяин на подкашивающихся ногах. Целых три.

- Видал? – спросил Кудряш, когда владелец исчез. – Он уже знает, что мы знаем. И боится.

Он захихикал.

- О чем это я? А, уже вспомнил. Вот ты, великий защитник угнетенных за отдельную и очень дополнительную плату, что ты делаешь с такой кучей бабла? Тратишь на оснащение? Так ведь не столько же… Пьешь мало, по бабам не ходишь, хотя и можешь. Вот я не могу… Так на кой ляд тебе все эти бабки? В качестве оправдания того, что делаешь? Того, что любишь делать?... Нет, прошу прощения, по-настоящему извиняюсь… Ты не любишь, ты делаешь так, как правиль­но… Затем, что­бы сволочи не были сверху, по крайней мере, не задаром. Ты же ведь не счита­ешь, наверное, будто бы что-то меняет то, что делаешь ты и все тебе подобные, которых в последнее время наплодилось даже много; все вы, в камуфляже, с длинными волосами, мрачным взглядом и винтовками на спине. Это твои ученики, приятель, по крайней мере – последователи. И тут ты уже не отопрешься. Равно как от Белок, последних романтиков на свете…

Глазки контрабандиста злорадно заблестели.

- Потому что в этом затраханном мире только это и важно. Убивать сук, где только удастся. Все давным-давно решено без тебя. Ледник не остановишь, не подопрешь дрынами, но, возможно, кого-нибудь защитишь, не позволишь состояться совершенному уж блядству. Ведь как раз это тебе важно, а не будущее; будущего нет. Так что не прикрывайся принципами. Вот не будь, курва, таким Геральтом[5].

Кудряш глумливо рассмеялся.

- Видишь, я тоже кое-чего читал. Вот скажи, как тебе в голову пришла идея сделаться веджь­мином? Сам допер, или кто-то тебя так назвал? Да скажи, не стыдись…

Вагнер поглядел прямо в глаза… приятелю? Одному из немногих, которые еще ходили по это­му заебанному миру.

- Не сам.

Солгать он не мог.

Последний взгляд через прицел. Безголовое тело, высунувшийся из окна кабины, рыгаю­щий, куда только можно, водитель шведского большегруза. Беспорядочная беготня, очереди из ба­шенки брэдли в белый свет, как в копеечку. Во всяком случае, в совершенно не том направлении.

Закончилось. Завершилось нечто такое, ради чего он жил последние полгода. Осталась пусто­та.

Вагнер бездумно складывал снаряжение. Тяжелый ствол со щелчком отделился от ложа, лег в выложенном специальным материалом футляре. Затем он старательно отключил операци­онную си­стему лэптопа, отсоединил провода. Никакой спешки не было, беспорядочная суета и стрельба на по­сту, находящемся на расстоянии в полтора километра не говорили о каким-то об­разом организован­ной облаве. Вагнер начал сворачивать обшитую коричневыми и гнило-зелены­ми тряпицами маскиро­вочную сетку. Вообще-то, ему не казалось, что она еще когда-нибудь приго­дится… Будущего нет, оно закончилось мгновение назад. Но сетка ведь приличная, в инфракрас­ных лучах у тряпок точно такой же образ, как и у живых зарослей…

Машинальные, многократно отработанные действия позволяли заполнить пустоту, не ду­мать о будущем. Нет никакого будущего, и уже не будет…

Еще раз он глянул на далекий пост, заслоняя глаза ладонью от все выше поднимавшегося солнца. Вздымающаяся туча пыли свидетельствовала о том, что ʺбрэдлиʺ наконец-то тронулся.

Вагнер закинул на спину тяжелый футляр. Бросить оружие он никак не мог себя заставить. Не спеша, он пошел, куда глаза глядят. Выпрямившись, не прячась. Вообще-то, он мог бы даже датчики забрать. Нет смысла.

Он уже знал, что сделает. Пойдет к Белкам. Никто ведь его не выслеживает. Оружие оста­вит им, а потом… Он отогнал мысль. На это еще будет время. Сейчас же одна лишь пустота.

Он шел, ни о чем не думая. Добрался до лесной дороги, совершенно не думая о перспекти­ве наткнуться на патруль. Впрочем, с американской стороны патрули встречались редко, амери­канцы уже научились избегать лесов. Они перемещались по шоссе, силой не менее, чем брониро­ванный взвод.

Вагнер просчитал, что лес вскоре кончится, спустя полчаса он выйдет на надбужанские луга, аккурат тогда, когда начнет темнеть; Буг он сможет перейти по броду, где-то на полдороги между Бро­ком и Малкиней. А к утру должен добраться до лесного лагеря.

Все эти расчеты он совершал бездумно, в силу привычки и навыков, приобретенных за по­следние несколько месяцев.

И вот… засмотрелся. Вышел прямиком на двух полицейских в американских мундирах, зато с бело-красными повязками. О них Вагнер слышал, но ни одного еще не видал.

Оба функционера, сотрудничающие с полицейскими миротворческими силами, его даже и не заметили. Уж слишком сильно они были заняты тем, что пинали ногами парня, который лежал, засло­няя голову руками, и даже уже не стонал. Старомодные М-14 стояли, опираясь о деревья, ря­дом со служебными велосипедами, единственным транспортным средством польской полиции.

- Что, говнюк, не знаешь, что в лес нельзя? – монотонно повторял полицейский, акцентируя слоги пинками. Похоже, эту фразу он произнес уже не раз. Второй пинал молча, наверное, он был не таким красноречивым.

Занятые забавой, полицейские не услышали шагов. Вагнера они увидели лишь тогда, когда тот остановился перед ними. Оба отскочили, косясь в сторону своих пукалок.

- Даже и не пробуйте, - холодным тоном предупредил их капитан запаса. Он только стоял, опу­стив руки. И буквально видел, как те усиленно размышляют, как рассчитывают.

Оружие на нас не нацелил. Может, он не один? Может успеем?

Вагнер почти что слышал их мысли, чувствовал, как его заливает холодная ярость. Впер­вые за долгое время — хоть какое-то чувство. Он осознал, что охота на Йосслера была всего лишь нава­ждением, что она ничего не решила. Но вот теперь он испытывал ненависть, ненависть к этим вот су­киным сынам, своим землякам.

Они видели силуэт, освещенный снизу солнцем, висящим уже низко над горизонтом, про­фильтрованным сквозь ветви, торчащим из-за плеча футляром, скрывающим ствол винтовки; се­дые, практически белые волосы, связанные в конский хвост. Еще увидели гадкую усмешку и вз­гляд, за ко­торым таились ненависть и сила.

Разговорчивый был еще и начитанным. Он уже не косился в сторону винтовок. С его лица ис­чезла спесь, теперь она сменилась страхом. Теперь-то у него не было ни малейших сомнений в том, что не успеет.

- Веджьмин, - прошептал полицейский.

Его дружок не имел понятия, в чем здесь дело. Но он тоже боялся, этот страх — густой и во­нючий — буквально истекал из него.

- Валите отсюда! - бросил Вагнер.

Результата он ждать не стал, склонился над парнишкой. На удивление, он был уверен, что те его послушают. И действительно, послушали. Через мгновение от них остались только две устарев­шие винтовки.

Парень, вообще-то, из неприятности вышел даже неплохо. Охранники оккупационного ре­жима собирались развлекаться подольше, так что поначалу пинали даже не слишком грубо.

Избитый, постанывая и размазывая слезы по грязному лицу, сел на землю. Исподлобья он поглядел на Вагнера. Это как раз он еще мог, лицо только начинало напухать.

- Та-а… - откашлялся он. Говорить ему было больно. И ничего удивительного, подумал Вагнер, по ребрам пинали. С беспокойством он поглядел на руку, которую парнишка отвел ото рта. Облегченно вздохнул, крови видно не было.

- Ничего не говори, - буркнул он даже более жестко, чем намеревался. Парень с усилием качнул головой.

- Так… - попытался он еще раз. - Так пан веджьмин?

Глаза тринадцатилетнего пацана заблестели.

Вагнер даже и не знал, что ответить.

- Так пан — веджьмин? - Мальчишка настойчиво пытался заглянуть ему в глаза, как бы ожи­дая увидеть вертикальные щелки зрачков. - А почему пан их не убил?

Вот именно, почему? Вагнер и сам не знал.

- Откуда ты? - уже помягче спросил он.

- Из Вар… - мальчишка резко замолк. - Из Садовного. То есть, сейчас из Садовного… - Снова он опустил голову. - Я был в Урлях, ну, тогда… Папа завез нас на дачу — меня, сестру и маму. А сам вернулся. Говорил, что должен…

Спина парня затряслась в с трудом сдерживаемом рыдании.

- Успокойся. - Вагнер как-то неловко притронулся к его плечу. Парнишка глаз не поднял.

- Дома тяжело, - тихо, не поднимая головы, тянул он. - Я за грибами пошел. Потому что маму на прошлой неделе побили. Эти вот самые, они из Садовного, с полицейского поста… А пан — ве­джьмин. Так почему пан их отпустил? Все их боятся, сами они никого не пропускают. Жить тя­жело…

Вот же блин, подумал Вагнер.

- Послушай, ты идти можешь? - снова жестко спросил он, желая скрыть смущение. Или то был самый обыкновенный стыд.

- Если можешь, то пережди до заката. Домой попадешь. Они же сегодня и носа не высу­нут…

А завтра, подумал он. К утру те остынут и пацана уроют.

- А завтра… - Он уже знал, что ему следует сделать. - А к утру проблема исчезнет…

Пацан поднял осветившееся радостью лицо.

- Пан — веджьмин… - тихо произнес он.

- Эй, приятель, - голос Кудряша истекал иронией. - Что-то припомнилось? Не ври, я же и так знаю. Все знают…

Вагнер поднял голову, усмехнулся.

- Только не надо пиздеть, старик, - сказал он. - И закажи-ка еще этого вот самогона.

Самогон, как оно обычно и бывает, с каждым стаканом делался все лучше. Вагнер с недове­рием констатировал, что тот совершенно даже гладко проходит сквозь горло, и с отвращением думал о завтрашнем похмелье. Ибо, если речь шла о вызывании страшного похмелья, у местной самогонки была мощь химического оружия. Он закусил огурцом, чуть ли не по два бакса за штуку.

- Ну ладно, - буркнул он наконец, раздраженный взглядом Кудряша. – Но не раньше, чем че­рез неделю. Это я про ʺблэкхокʺ. Об остальном еще переговорим.

Контрабандист кивнул. Он достиг того, чего хотел.

- Из этого? – указал он на стоящий в углу пятнистый футляр.

Вагнер с мрачной усмешкой отрицательно покачал головой.

- Эта штука на людей.

Открылась дверь, кто-то направился к их столику. Контрабандист широко улыбнулся.

- Привет, Фродо, - произнес он. – Присаживайся.

Фродо уселся. При этом он едва выглядывал из-за столешницы. Впрочем, прозвище его взя­лось именно из-за этого. Некоторые даже размышляли над тем, а не волосатые ли у него пятки. Вот этого никто не знал, Фродо редко снимал свои адидасы. Ему приходилось таскать их даже зи­мой, ни­кто не производил ни военной обуви, ни ботов такого размера, а зимы в последнее время были теп­лыми.

- Привет, Кудряш, - буркнул прибывший с телом хоббита[6]. – Делишки устраиваем или про­сто бухаем?

Он взял стакан и понюхал, немилосердно кривясь.

- Как вы это можете пить? – спросил он с откровенным изумлением.

- А не у каждого такой вот пидорский вкус! – возмутился контрабандист.

Фродо прошил его взглядом.

- Вместо слова ʺпидорскийʺ я предпочитаю термин ʺизысканныйʺ, - холодным тоном заявил он. – Лысая ты залупа, - прибавил он чуть погодя.

- Эй, ты не слишком себе позволяй, а не то…

- То что? – перебил его Фродо.

- Потому что как стукну по этой мохнатой роже…

- Э, только не мохнатой, - возмутился Фродо. – То, что у людей на голове, называется ʺволо-сыʺ. Хотя, возможно, ты об этом уже позабыл…

- Говори, что хочешь, но тип, пьющий только вино – это пидор. – Кудряш быстро сменил тему. – И ты прекрасно об этом знаешь…

Вагнер решил прервать этот их обмен любезностями.

- Давайте перейдем к делу, - буркнул он. – Или дам по морде вам обоим.

Кудряш с Фродо дружно рассмеялись. Хотя приветственный ритуал пропустить они никак не могли, на самом деле были близкими друзьями.

- Говори, Фродо, а то уже темно делается, - рассердился Вагнер.

- А ты не хлещи этот метил, и зрение сразу поправится. Ладно, уже говорю, - соскочил с агрес­сивного тона Фродо. – Договорились.

Вагнер сделал могучий глоток. На сегодня это уже все, принял он решение. Принимая во вни­мание вкус самогонки, пришло оно без какого-либо труда. Загрыз огурцом.

- Ты чего, обедать сюда пришел? – возмутился Кудряш. – Этих огурцов должно хватить на следующий литр!

Вагнер отрицательно, но решительно покачал головой.

- Ну, раз нет, так нет, - философски заметил контрабандист. – Я и сам уже не хочу.

- Так, Фродо, говори уже, - совершенно разозлился Вагнер. – И побольше подробностей.

Контрабандист тяжело поднялся, кивнул телохранителям, которые тут же схватились от свое­го стола.

- Ну, в общем, я с уважаемыми господами прощаюсь, не стану мешать. - Он отдал преувели­ченный поклон. - Так мы договорились?

- Только не раньше, чем через неделю, - рассеянно кивнул Вагнер.

- Ну ладно, ладно. Я же знаю, сначала ты обязан заскочить в лес, к этой, своей…

Вагнер холодно глянул ему прямо в глаза. Контрабандист смешался.

- Ну я ведь только…

- Не перегибай палку, Кудряш. А то я еще и раздумать могу.

Вот, блин, какие мы деликатные, подумал Кудряш, какие скрытные. И так же все знают.

- Пока, Вагнер. - Он глянул на малыша в адидасах. - Ебись, Фродо…

- И тебе того же, - услышал он. - И еще осколок стекла…

Кудряш вышел из забегаловки, хорошенько вдохнул воздух и потянулся. Поглядел на едва ви­димого в густеющем мраке часового возле БТР-а и сделал в его сторону неприличный жест.

Закутавшийся в шинель часовой даже не дрогнул. Ему было на все насрать.

Фродо ездил на горном велосипеде марки Wheeler, когда-то давно красном, но сейчас краси­вую краску ʺметалликʺ покрывала небрежно нанесенная маскировочная краска, которую он ку­пил за ка­нистру самогонки на русской автобазе.

Заплатил тогда много. Но это была дорогая краска с антирадарными свойствами, недавно внедренная в качестве стандартного камуфляжа русских боевых машин. По словам старшины, вос­хвалявшего предлагаемый продукт, она значительным образом снижала сигнатуру объекта в инфра­красных лучах. О других достоинствах старшина упоминал как-то мимоходом; засмотрев­шись на ка­нистру, он еще чего-то буровил про обман показаний лазерных дальномеров.

Только Фродо приобрел ее по более существенной причине — у нее имелся красивый, обяза­тельный сейчас в армии зеленый цвет, слегка отдающий в блевотину, и на этот цвет были атте­статы нескольких институтов. Ну а после окраски кисточкой выглядела она исключительно отврат­но.

Средство передвижения же должно было выглядеть отвратно, в противном случае его срок жизни был бы коротким. Большинство велосипедов, даже марочных, производили на Тайване. Тайвань же сейчас был только воспоминанием, к радости географов, жалующихся в эпоху искусствен­ных спутников Земли на отсутствие белых пятен на картах. Сейчас же у них была масса ра­дости из необходимости придумывания названий для архипелага малюсеньких вулканических островков в Южно-Китайском море.

Фродо выкрасил раму, порезал перочинным ножом сиденье и потратил массу труда, чтобы все хромированные детали довести до состояния широко продвинутой коррозии. И теперь он мог оставлять свой велосипед даже под пивной, единственное, приковывая его цепью.

Неоднократно народ удивлялся, зачем он использует столь неудобное средство передвиже­ния вместо лошади. Ведь у коня сплошные достоинства, в том числе — самое главное, что, когда его воруют, он способен лягнуть копытом вора, а велосипед даже под новым хозяином не сопротивляет­ся. Фродо давал самые разные ответы, чаще всего: что не любит средств передвиже­ния, у которых имеется собственное мнение. Или же, что типичный конь спереди кусается, сзади — лягается, а в средине трясет.

Подозрение, будто бы Фродо боится лошадей, было совершенно безосновательным. Ему по­просту было стыдно, ведь по причине собственного роста и фигуры на лошади выглядел немного смешно.

Когда единственным источником снабжения нефтью остались норвежские нефтяные поля, каждый, кто только мог, устраивал для себя какую-нибудь клячу. Норвежцы решили продать столько, сколько удастся. На Ближнем Востоке все стороны конфликта: американцы, Израиль, Саудовская Аравия, Иран и так далее, согласно утверждали, что полностью контролируют месторождения. Все эти сведения отрицались видимыми даже с орбиты столбами дыма, вздымающимися над горящими скважинами и нефтеперерабатывающими заводами, равно как и полное отсутствие поставок.

Норвежские месторождения покрывали всего лишь малую долю потребностей. У армии, прав­да, имелись стратегические запасы, но все они хранились до окончательного розыгрыша. Повсюду вводилась экономия. Русские механизированные дивизии пересели на тачанки, особой разницы из-за чего заметно не было, ведь перед тем транспортеры имелись только лишь в официальных отчетах. Большая часть подразделений подражала буденовским образцам, правда, в основном, в уничтоже­нии водяры. Практичные немцы последнюю модель фольксвагена, работавшую на древесном газу сделали хитом экспорта. В случае воздушной кавалерии Соединенных Штатов, история сделала круг: большую часть подразделений превратили в традиционную кавалерию.

Японцы, народ изысканный и привязанный к традициям, из корней сосны дистиллировали топ­ливо, которое они называли A-Go. Точно так же, как под конец предыдущей войны, с тем же, вроде как, результатом.

Единственный в округе велосипед класса ʺстелсʺ немилосердно трясся на выбоинах разбитой гусеницами, уже несколько лет не ремонтируемой дороги. Фродо ежеминутно прикусывал себе язык, несмотря на телескопической передней подвески. Поездка через лес не была, возможно, столь мучи­тельной, так как тропки находились в гораздо лучшем состоянии, чем шоссе, соединяющее Острув в Броком, только Фродо спешил, он не мог позволить тратить время на объезды. Тем более, что в лесу не было особенно безопасно.

А что самое паршивое, гласило сарафанное радио, что в округе появились националистиче­ские партизаны. Самые банальные бандиты, которые находили удовольствие в садистских убийствах литовских поселенцев, солдат-одиночек и коллаборационистов, под которыми они понимали давних врагов или кредиторов. Жили они за счет грабежей, которые эвфемистически называли ʺсбором средств в пользу Национальной Освободительной Армииʺ. Появлялись они до раздражения регуляр­но, словно весеннее половодье или эпидемия краснухи, шастали повсюду несколько дней, пока рус­ские, которым все это не осточертело, не привлекли взвод спецназа, которого вполне хватило, чтобы прогнать всю эту босоту.

При встрече с такими ʺпартизанамиʺ у Фродо шансов практически не было. Он был не только коротышкой и велосипедистом, так еще и евреем.

Сам он питал надежды на то, что сообщения о националистах это всего лишь сплетни, по­скольку после предыдущей эпидемии партизан мужики взяли дела в собственные руки. Причем, не поселенцы, но оставшиеся в своих хозяйствах немногочисленные туземцы. Им надоело поставлять средства, опять же, такая поставка средств была не на руку левацким партизанам, которые появля­лись реже и не были такими надоедливыми по причине не слишком принципиальных доктринальных принципов, а так же большей любви к самогону.

После прохождения фронта крестьянские руки очень редко когда остаются пустыми, так что огневой перевес с их стороны был сокрушающим, тем более, что, как правило, партизаны действуют легким вооружением, чего нельзя сказать о мужиках. Исход битвы решил солтыс (староста) деревни Лясковизна, владелец поворотной пушки системы ʺГатлингʺ со сбитой ʺкобрыʺ. Это временно установ­ленное на разбрасывателе навоза самоходное орудие перевесило чашу весов победы, и на сей раз все обошлось без спецназа. Бандиты кинулись в рассыпную, а их атаман под псевдонимом Гржими­слав попал в плен. Солтыс собирался доставить его русским, чтобы те его примерно наказали, но оказалось, что под черной балаклавой скрывается еще довоенный судебный исполнитель налогового управления из Оструви. Погиб он, заколотый вилами, в ходе попытки к бегству, что можно было пред­видеть. Но даже и без партизан лес безопасным не был. Под самый конец наступления эскадрон ис­требителей Торнадо опорожнил ящики Пандоры над комплексом Белой Пущи. Даже непонятно, на кой ляд, фронт прошел здесь уже давно, так что не существовало никакой ни стратегической, ни тактической причины минировать лес… Немецкие самолеты разбрасывали небольшие американские мотыльковые мины, не соответствующие конвенциям, которых Штаты, вообще-то, и не признали. Мины были лишены механизмов самоликвидации, зато они были разрисованы в веселые, живые, привлекающие детей цвета.

Как-то раз Фродо оценил количество разбросанных мин в двадцать четыре тысячи. До сих пор из них взорвалась где-то половина, вызывая серьезные потери среди зверья, в особенности же, со­рок, имеющих слабость к цветастым блестяшкам. И это обосновывало содержание в Оструви посто­янного представительства швейцарского Фонда по Запрету Использования Противопехотных Мин имени принцессы Дианы.

Проблемой было и браконьерство. Уже в начале века, когда коров в Европе закон уже не охранял, оно расширилось устрашающими темпами. Чему трудно удивляться: снабжение мясом было совершенно жалким. К коровам же относились, словно к волкам, внедряя обязательность отстрела, ликвидируя пункты незаконного забоя, применяя драконовские наказания за торговлю говядиной. Официально проблема была решена перед самой войной, когда Европейский Союз заявил, что весь континент освобожден от коровьей угрозы. Уже тогда браконьеры, во всяком случае – в Польше, взя­ли на себя половину поставок мяса на рынок.

Сейчас же все было еще хуже. Профессию лесничего, благодаря системе древесных депута­тов, ставили наравне с работой сапера. По причине отсутствия желающих, леса были оставлены без охраны и надзора. А вот браконьеры все чаще применяли мины-лягушки и самопалы, поскольку все это было гораздо более доступным чем проволока и тормозные тросики для силков.

Вообще-то, ловушки на общедоступных трактах не ставились, но всегда ведь мог найтись ка­кой-то индивидуалист.

Безопасная дорога закончилась. Следовало свернуть в лес, в узкую просеку, ведущую к малю­сенькому селению: несколько жилых домов и хозяйственных строений, которые раньше входили в со­став главного лесничества. Фродо притормозил и начал внимательно разглядываться. Вообще-то, тропка, ведущая к лагерю Белок, неоднократно проверялась, но кто знает? Свободные эльфы прожи­вали в поселочке. Только лишь первую зиму коммандо провело в лесу, во временных палатках и ша­лашах. И без какого-либо смысла. Русские глядели сквозь пальцы на присутствие Белок, каких-то свар с местными не случалось, американцы же неохотно пересекали пограничную линию хотя бы даже на пару километров. Ну да, когда-то пробовали. Но очень скоро от этой идеи отказались по мере уменьшения их военно-воздушных сил в Польше и укрепления русской противовоздушной обороны.

Русские болезненно реагировали на нарушения своего воздушного пространства. Точно так же, как и к попыткам обстрела из-за границы гаубицами ʺПалладинʺ. Несколько инцидентов переросло в регулярные стычки, один раз даже в ходе погони за самоходной батареей русские на пару десятков километров даже ворвались вглубь американской зоны.

Где-то почти что пару лет назад инциденты прекратились; русские укрепляли оборону, у аме­риканцев же было все меньше средств. Они предпринимали только лишь попытки переброски специ­альных отрядов, по счастью для мятежников – все реже и реже.

Последние действия ограничивались обменом очередными нотами и последних предупрежде­ний, на которые российское командование неизменно отвечало, что для них мятежники тоже пред­ставляют собой серьезную проблему, которую – поскольку проблема-то внутренняя – Россия решит собственными силами, не желая потерпеть какого-либо вмешательства, нарушающего ее суверен­ность. Как только базы мятежников будут локализованы, спецназ тут же приступит к их ликвидации.

Но вот с выявлением этих баз российская разведка как-то не справлялась. Лучше всего об этом свидетельствовал факт, что эльфы несколько месяцев располагались в доме возле ратуши в Ломже. Темнее всего бывает под фонарем.

Фродо свернул с лесной просеки в узкую, заросшую дорогу, ведущую к поселку. Когда уже можно было видеть покрытые замшелой толью крыши, он предусмотрительно сошел с велосипеда.

При этом он высматривал путанки из колючей проволоки, спрятавшиеся в осоке. Вот они его вечно раздражали; пользы от них практически не было, зато уже два раза он пробивал на них камеру.

До Фродо не доходило, какой был смысл применения путанок при одновременном использо­вании лазерных датчиков и минировании подходов. Злился он всегда, тем более, что монтаж лазеров год назад занял у него неделю; не говоря уже о проблемах с приобретением блоков, русские старши­ны делались все более жадными. К счастью, у мятежников, по сути их деятельности, всегда имелся запас сигарет ʺкэмелʺ.

Проходя мимо громадного дуба, Фродо сделал неприличный жест в сторону черневшего от­верстия дупла. Нет, у него не было намерения оскорбить дятла или другое животное – в дупле скры­валась камера. Вот интересно: глядит ли охранник в монитор. Должен глядеть, датчик приближения наверняка уже должны были его разбудить.

Сейчас он вступил на то, что когда-то было типичным двором в хозяйстве. Сейчас же, не топ­таный крупным рогатым скотом, не выдергиваемый утками, не загаживаемый курами – он превра­тился в поросшую высокой травой пустошь.

Фродо огляделся по сторонам.

- Привет, Фродо! – раздался сзади дружеский окрик. Он обернулся. Из-за разваленного коров­ника, пугающего торчащими ребрами вышел Аннакин.

- Фродо неодобрительно поглядел на него.

- Вот так прямо и ʺприветʺ? – буркнул он. – А ʺстой, кто идетʺ уже не котируется? А пароль? Ты же, вроде, на посту стоишь, сынок, или я ошибаюсь?

Аннакин изумленно поглядел на него.

- Так я же тебя видел. Эти твои датчики до сих пор еще в башке звенят.

Фродо разозлился, на этот раз вполне серьезно.

- Видел он, видел. А вдруг это был бы не я, а переодетый рейнджер?

Аннакин смерил собеседника взглядом, словно бы видел его впервые.

- Ты только не обижайся, Фродо, - буркнул он через какое-то время, - хоббитов в рейнджеры не берут… Тем более, еврейских…

Еврей-хоббит только рукой махнул. С Белками все время оставалась одна проблема: дисци­плины им не хватало. Боевые ребята по другой стороне границы, с этой они становились жалкой бан­дой гражданских шпаков. На них никак не действовали аргументы о расслабухе и исходящих их нее угрозах. Под российским зонтиком они чувствовали себя в безопасности. Это только до времени, подумал Фродо, пока Белки нужны.

Он почувствовал запах конопли, часовой затянулся самокруткой. Фродо не раз уже слышал, что единственным положительным эффектом глобального потепления является то, что травка удает­ся все лучше.

Против травки он ничего не имел, но не на посту же… Коротышка неодобрительно покачал го­ловой.

Аннакин неправильно понял его жест. Он протянул руку.

- Хочешь? – сердечным тоном спросил он.

Фродо разочарованно принял самокрутку. И правда, травка удавалась все лучше.

Он затянулся еще раз, задержал дым в легких. Вскоре мир станет выглядеть лучше, во всяком случае – веселее.

- Красная, афганская, - прокомментировал Аннакин. – А семечки прямиком из Голландии.

Он отобрал самокрутку, солидно потянул.

- Так что, Голландия еще существует? – рассмеялся Фродо.

- На прошлой неделе еще была. Разве что чуточку поменьше. А вот Афганистана, вроде как, уже и нет.

- Эй, ты оставь немного, - разволновался Фродо. – Спасибо.

- А что есть? – спросил он через минутку.

- Вроде как Пакистан…

Фродо облегченно вздохнул, выпуская дым.

- А, ну тогда все в норме; пакистаны тоже ведь должны с чего-то жить. А с чего им жить, как не с травки? И с опиума. Башки в полотенцах только для этого и годятся…

Аннакин мрачно покачал головой.

- Ну… На самом деле там уже одна пустыня.

- Так пустыня там была всегда, - удивился низушок.

- Так не радиоактивная же.

Какое-то время они помолчали. Травка начинала действовать, только смешнее никак не было.

Аннакин вернулся на пост. Фродо остался сам на сам с невеселыми мыслями. Времени у него была еще куча, Корин пока что не вернулся, а все остальные осыпались после ночной вылазки за реку. Ничего особенного, так, чтобы показаться и обстрелять пограничный пост. Большого смысла в этом не было, солидные бетонные бункеры требовали чего-нибудь большего, чем легкое вооружение. Но Корин твердил, что о себе напоминать надо.

Что-то в этом, конечно есть, посчитал Фродо; все это заставляет противника все время быть начеку, тратить психические силы.

Он уселся, опираясь спиной о почерневшие доски бывшего домика лесника. Вот и Афганиста­на уже нет, подумал он. Тайвань. Потом Бейрут, Мозамбик, а вначале – Варшава. Афганистан и раке­ты Гаури… Нет, Гаури – это, вроде как, индийские[7], а впрочем… Неважно. Небольшие, грязные боего­ловки, как и все из Третьего Мира, вознесенного таким близким повышением в мир первый и единственный. Это вам не порядочные, с множеством боеголовок, или тактические, с регулируемой мощностью. Такие, что через пару дней можно просто замести и занимать территорию.

Он поглядел в хмурое небо, слыша чуть ли не настрырное стрекотание счетчика. Когда это было? Позавчера?

Следует отказываться от грибов, от клубневидных овощей, которые накапливают тяжелые ме­таллы. Вскоре спаржу уже нельзя будет продавать пусками, опасаясь превышения критической мас­сы; придется перекладывать свинцовыми карандашами[8].

Фродо потряс головой. Эх, чего это в башке такое крутится. Неплохая травка. Он верил в то, что сказал Аннакин. Лично подключал базу к аварийной сети связи, на что русские как раз смотрели сквозь пальцы. Можно было назвать и так, тем более, что два километра оптики уложил российский инженерный отряд. Дотянули до шоссе, утверждая, что дальше уже будет пересол. А дальше, по при­чине отсутствия оптоволокна, все шло через трансивер и четыре витые пары что, естественно, отра­жалось на скорости передачи. Да в задницу все это. У кого еще имеются боеголовки? Ответ был прост: у всех.

Похоже, талибы уж слишком достали своих братьев по вере. Ну да ладно, тут любой повод хо­рош. До сих пор, наиболее осмысленной была причина бомбардировки Уругвая проведенная Перу. По крайней мере, речь шла о чем-то конкретном, не о будущих сферах влияния, не о границах, на­рисованных пальцем на льду, но о проигрыш матча Перу-Аргентина в панамериканском футбольном первенстве. Судья, родом из Уругвая, уж слишком разбрсывался красными карточками.

Фродо меланхолически поглядел на тарелку спутниковой антенны. Та принимала данные со спутника Затия, единственного, орбита которого проходила над Польшей, и у которого еще остава­лось топливо.

Корин появился только лишь к вечеру. Он явно был взбешен. Фродо нахмурился еще сильнее. Сам он считал Корина заносчивым придурком, никак не заслуживающим быть командиром отряда. После смерти Волка больше года командовала Иволга, девушка понятливая и жестокая. Довольно долго ей сопутствовала удача, под ее командованием группа добивалась успехов и выходила живьем из самых серьезных неприятностей. Как раз тогда была организована самая крупная и знаменитая операция, в ходе которой объединенные группы, уничтожая посты коллаборационистской полиции, добрались до самых предместий Варшавы. Отряды Белок уходили от облав, замыкая на себя до сих пор не задействованные силы противника. Правда, тот успех им повторить не удалось.

Иволга погибла на следующий же день после своего девятнадцатого дня рождения. Совер­шенно бессмысленная, убитая выстрелом в спину браконьером, которого девушка встретила в нескольких сотнях метров от лагеря.

Помимо врожденного тактического и стратегического таланта имелась у нее еще одна ценная черта. Она умела сотрудничать с командирами других команд, индивидуалистами по своей природе, не слишком-то идущими на сотрудничество. А после ее смерти все пошло ко всем чертям. Крупные операции уже не организовались, оставалось только дергать врага, молниеносно атаковать и сразу же отскакивать. И это мало чего меняло в общем балансе.

Корин же был придурком, неспособным, трусливым и не сильно-то умным. Зато ужасно амби­циозным. Даже по старшинству он был вторым в очереди. Но тот первый наступил на мину, причем, действительно случайно.

Удачный шанс для Корина. Хотя сейчас он командовал уже почти что два года и его слуша­лись, зато и не уважали. В боях он неоднократно совершал ошибки, но, к счастью, у него были хоро­шие люди, которым удавалось вытаскивать отряд из беды, не слишком нарушая авторитет команди­ра. Единственным козырем Корина были хорошие контакты с русскими. А они должны были у него иметься, ведь командовал самой важной командой в самом невралгическом пункте, у схождения контрабандистских трасс, на тракте переброски диверсионных групп. В том самом месте, где скрещи­вались все нити.

Трасса через Острувь и Брок на Урлю и Станиславув была такой, о которой можно было толь­ко мечтать. Обширные лесные массивы, сложная местность, позволяющая скрытно подойти до самой Варшавы. И дальше, до Гарволина и Кракова. Современный Янтарный Тракт: от Калининграда и до самых перевалов в Татрах…

Русские с Корином считались. У него были замечательные люди: Аннакин, вызывающий впе­чатление пофигиста, находящегося вечно под кайфом, который, тем не менее, был удивительно ин­теллигентным и умелым солдатом, обладавшим тем неповторимым инстинктом, который всегда поз­волял ему предвидеть намерения противника; Маргаритка, самая старшая из них всех, тихая, спокой­ная, всегда остающаяся в тени. Но это как раз она переждала, пока ʺабрамсʺ не проедет над рвом, в котором она пряталась, после чего, по советской методике, заскочила на броню и бросила гранату в открытый люк.

Еще у Корина имелся Хаунд Дог, самый невероятный солдат во всей команде. А вот сам Ко­рин — заносчивая задница, повторил про себя Фродо, одновременно сердечно тряся тому руку в знак приветствия. Мрачный Корин тоже пожал руку Фродо.

- Вынюхивают, - произнес он без всякого вступления. Фродо едва удержался, чтобы не сплю­нуть. Ни тебе ʺприветʺ, даже не ʺпоцелуй меня в задницуʺ. И сразу же: ʺвынюхиваютʺ! А что им, курва, делать! Компьютер, и вправду, отказался сотрудничать. На синем фоне экрана висела ядовито-жел­тая надпись ʺUNDEFINED ERRORʺ (Неустановленная ошибка — англ.).

- Наилучшие пожелания от Билла, - буркнул себе под нос низушок, склонившись над клавиату­рой. И ноль реакции, даже на три волшебные клавиши. Только жесткая перезагрузка.

Винт захрюкал, пошли стартовые файлы. Система загрузилась.

- И что теперь? - с нажимом спросил Корин.

- А ничего. Переустановить. А что бы ты хотел?

- Ну а нельзя как-нибудь, того…

Знания по информатике у Корина могли сравниться только с его тактическими талантами.

- Нет, нельзя как-нибудь… того… - ответил колкостью Фродо. - Так с этой моделью и есть, с девяносто пятого года, если не помнишь. Да нет, не помнишь, ты тогда памперсы портил…

Он перегибал палку, но не сильно.

- Говорил же тебе: оставь экспишку, уже столько лет работает, было время исправить баги. Так нет же, тебе нужна самая новейшая система, так еще и русскую пиратскую копию в польской вер­сии.

Фродо и на самом деле чувствовал, как его достали.

- И в польской версии, курва! Их клепают на разгоне, вот и не заметили, что Польши уже нет. Вот уже парочку лет!

Система снова зависла. На сей раз она вела себя повежливее, появилось сообщение на поль­ском языке: Ошибка защиты системы Виндоуз.

Уже ничем не мороча себе голову, Фродо щелкнул выключателем.

- Переустановить, - решительным тоном повторил он и поглядел на Корина, который неожи­данно покраснел.

- Установочный диск у тебя, конечно же, имеется? - с подозрением спросил Фродо.

- Не имеется, - это было уже не вопросом, а утверждением. - Опять же, тут проблема…

- Это какая еще проблема? - как-то неуверенно спросил Корин.

- Твоя проблема, - твердым голосом заявил Фродо, на сей раз не удержавшись от того, чтобы сплюнуть. - Уж наверняка не моя. Свое я все сделал… Блииин…

- Мне были нужны чистые диски, - Корин, когда бывал не прав, всегда становился агрессив­ным.

- На кой ляд, курва? - разорался Фродо. - На ту самую порнуху, которую ты качаешь из сети и без которой не можешь дрочить? Погляди в зеркало, и ты увидишь огромную задницу.

Корин покраснел до самых ушей.

- А ты думай, чего ляпаешь, коротышка ебаный. Думай, а не то…

- Ну а чего? - Ебаный коротышка иногда совершенно терял инстинкт самосохоанения. - Ну, и чего ты мне сделаешь?

Он не успел узнать об этом, со стороны дверей раздались тихие аплодисменты. Корин отпу­стил Фродо, который упал задницей на клавиатуру, и кипя от ярости, повернулся.

В дверях стоял Аннакин, неспешно и с иронией хлопая в ладоши. Из-за его плеча выглядыва­ла уродливая рожа Хаунд Дога. В темных сенях толпилось еще несколько фигур.

- Оставь малого, - спокойно произнес Аннакин. - Он правв. Браво, Фродо!

- Ты думай, чего мелешь! - прошипел Корин, делая к нему шаг. - Думай, курва…

Только на Аннакина это не произвело никакого впечатления.

- Да расслабься, старик, - процедил он. - У нас здесь не рота почетного караула, по стойке ʺсмирноʺ вытягиваться я не стану. Вспомни-ка наши принципы. А малой прав…

Он улыбнулся Фродо, который, нахмурившись, заметил злой блеск на лице Корина, тут же сменившийся неискренней улыбкой.

- Ну ты чего… шуток не понимаешь? Мы же только шутили, ведь правда, малой? - обратился он к Фродо.

Фродо вынес похлопывание по спине, в то же самое время торжественно обещая про себя по­говорить обо всем этом с Маргариткой.

Корин явно переступил уже границу утраты авторитета, но он любой ценой хотел лишь удер­жаться, но сейчас казался таким, у кого власть уходит из рук. В командах Белок командиров не назна­чали. Командовать мог любой, но при этом он обязан был быть наилучшим.

Корину же пока это удавалось, благодаря договоренностям с русскими.

А он делается опасным, - подумал Фродо. - Идут тяжелые время. В следующей стычек его не­способность способна привести отряд к гибели. И еще ему не нравился короткий блеск в глаз ко­мандира, когда тот глянул на Аннакина.

Корин вышел, не глядя ни на кого, только бурча чего-то себе под нос о срочных делах.

- Наверное, в сортире, - заметил Аннакин, тщательно сворачивая очередную самокрутку с травкой. - Хочешь, Догги? - спросил он.

Пугающее лицо Хаунд Дога искривилось. Он отрицательно покачал головой. Культя биоэлек­трического привода мотнулась.

- Что в сортире? - не врубился Фродо.

- Срочные дела, - объяснил ему Аннакин. - Он как раз в том направлении направился.

И он усмехнулся Хаунд Догу, который попытался ответить ему тем же.

Вот только у него это никогда не выходило.

Аннакин снял куртку, оставшись в футболке, на которой можно было видеть застиранное изоб­ражение Оззи Осборна, странным образом похожего на Хаунд Дога. С одной лишь разницей: у Оззи были волосы.

Фродо никак не мог понять любви Белок к хард-року. Сам он предпочитал Сантану.

Футболка была совершенно новой. Под рожей Оззи надпись рекламировала прошлогодний концерт в Берлине. Все-таки есть что-то стабильное в этом мире, подумал Фродо. Эпидемии, войны, стихийные бедствия. И ʺБлэк Саббатʺ. А когда уже все накроется медным тазом, придет ледник и все выровняет; а на его вершине встанет Оззи и споет ʺNo more tearsʺ.

Ну а вообще, - спросил Фродо, прекращая размышления над классикой ʺхэви металлʺ. - Толь­ко ради этого и вытащили? К этому засранному компьютеру?

Аннакин глубоко затянулся, закашлялся. Он склонился, так что Оззи на футболке грозно на­морщился.

- Крепкая, зараза, - выдавил он из себя. - Дело в фотках. Только на этом засранном компью­тере работала интерпретирующая программа, на других никак не желает, не знаю, почему…

- Да все известно, - не согласился с ним Фродо. - Известно, почему… ʺИнтелʺ сменил коды ма­теринских плат, чипсетов, а желтков, которые бы их раскусили, уже нет.

- А ты что, не можешь? - удивился Аннакин. - Такая башка здоровенная…

- Это не шутки. Не те возможности, не та база.

Аннакин бросил самокрутку на пол. Совсем у них в башках помешалось, - заметил про себя Фродо, - это же сколько курева выбрасывать.

Старательно затаптывая жар на грязных досках, Аннакин мрачно констатировал:

- Ну, тогда мы обосрались…

Очень глубокая истина, хотя и основанная на ошибочных предпосылках. Тут уже не проблема совместимости, но проблема с установочной версией. А точнее — с ее отсутствием. Фродо корил себя во все заставки за то, что не сделал собственной копии. Доступа к спутнику у него не было, а он никак не предполагал, что программное обеспечение будет нужно. Как самокритично теперь призна­вал: не оценил и глупости с близорукостью Корина.

- Месяц, - задумчиво буркнул он. - Месяц пройдет, пока реализуют заказ. И нужно молиться, чтобы у них имелась соответственная версия. Потому что более новая на этих дровах просто не потя­нет, нужно будет доставать новый комп. А это будет дорого…

Аннакин покачал головой; Хаунд Дог, как обычно, молчал.

- Хватит! – злобно рявкнул Аннакин. – Уж я постараюсь, чтобы в следующей операции он пока­зал себя придурком! Хана…

Ты поосторожней, хотел сказать Фродо, но только махнул рукой.

Главная причина вызова Фродо лежала в сарае, из которого давным-давно выветрился запах сена. Под деревянными стенками, зияющими щелями рассохшихся досок, были уложены ящики: раз­личных форм и размеров, выкрашенные уставной армейской зеленью: русской гороховой и амери­канской хаки. Фродо не раз уже злился на все это сборище, утверждая, что хранение более тонны боеприпасов рядом с местом проживания – это глупость. Тем более, боеприпасов умных, иногда про­являющих спонтанность действия. Только ничего он так и не добился, лень и любовь к удобствам были сильнее рассудка.

Хаунд Дог откинул брезент и открыл лежащие на ящиках с пусковой установкой LAW голые че­ловеческие останки.

Почти человеческие.

Труп походил на брата Хаунд Дога. Он был киборгом. Точно так же, как и вечно мрачный ин­деец, бывший единственным подтверждением теории, что киборг способен пережить отключение ин­терфейса.

- От русских? – спросил Фродо.

Случалось, что русские подкидывали разные загадки для решения, которые их самих не сильно-то и интересовали, либо же исследование которых могло оказаться опасным делом. Иногда то была модель ʺразумнойʺ мины, иногда новые боеприпасы. На сей раз это был мертвый киборг.

- Нет, - услышал он сзади несколько хриплый голос Маргаритки.

- Нет? Но не скажешь же ты, будто бы это вы?

Фродо не мог поверить. Киборгов нельзя было уничтожить, они представляли собой развитие системы Land Warrior, внедряемой уже в конце прошлого века. Суперсолдаты, снабженные новыми органами чувств, располагающие громадной огневой мощью, действующие группами, словно муравьи или термиты. В их случае обычное оружие никак не срабатывало. Можно было пробовать от них убе­гать, только это редко удавалось.

Система Land Warrior с самого начала заключалась в вспомоществовании пехотинца, на обес­печении ему таких же комфортных условий сражения, как для танкистов или пилотов. Система долж­на была делать чувство солдата более тонкими, увеличивать силу огня, но, прежде всего — взять на себя какую-то часть принятия решений. Система состояла из камеры тепловизора, проецирующей преобразованный компьютером образ в полупрозрачный окуляр, отображая существенные элементы поля боя; чувствительных микрофонов, выхватывающих неслышимые для человека звуки; индивидуа­лизированного оружия — соединения штурмовой винтовки с гранатометом, а точнее, 20 мм пушечкой, стрелявшего ʺразумнымиʺ и программируемыми боеприпасами; бал­листического компьютера, дальномера, системы Джи-Пи-эС, локализующей положения всех членов отряда и врага.

Так все это выглядело с самого начала. До того момента, когда оказалось, что в построенной таким вот образом системе имеется одно слабое звено, которое в обязательном порядке необходимо заменить или, по крайней мере, модифицировать. Человек.

Решением стали нынешние киборги, подверженные генетическим модификациям, не способ­ные к автономному существованию без посторонней помощи.

Окончательные воины. К счастью для всех — чудовищно дорогие. Как в производстве, как бы странно это не звучало, так и в эксплуатации.

Киборги в ужасной мере зависели от источников питания и запасов питательной смеси. Их не­льзя было отпустить в увольнение или нормально разместить в казармах. Они требовали наличия ги­гантской логистической базы, самоходных контейнеров-хранилищ, поддержки высококвалифициро­ванных техников и биоэлектроников.

Их было немного. Зато взвод киборгов мог заменить нормальный батальон.

Хаунд Дог был единственным, которому удалось вновь сделаться человеком. Ну, возможно, и не до конца, подумал в который раз Фродо, искоса глядя на лицо индейца, на видимые под кожей че­репа опухоли электродов, на свисающую культю импланта интерфейса.

Фродо были известны секретные русские рапорты. Как все это обычно и бывает, они очути­лись в Интернете, дополненные впоследствии фрагментарными, на самом деле, и не слишком досто­верными обрывками американской документации.

- Мы нашли его, - Маргаритка вырвала Фродо из состояния задумчивости. - Он был…

- He was damaged.

Низушок вздрогнул. Как всегда, когда слышал голос Хаунд Дога. Имплантированные ларинго­фоны навечно испортили тому дикцию.

- He was damaged… Испорчен… Software error…

- Погоди, по порядку. - Ошеломленный Фродо тряхнул головой. - Где, когда? Не были же вы… Я бы знал…

Маргаритка подошла к ящикам, какое-то время бессмысленно глядела на тело. Фродо знал ее: в состоянии стресса девушка становилась жестокой и хладнокровной. Как она отреагировала на все это — он не знал.

- Недалеко, на той стороне…

Одно это уже было странным. Киборги никогда не забирались на другой берег. По крайней мере, до сих пор. И всегда они действовали в группах.

Фродо снова вспомнил секретные русские отчеты и следующие из них выводы, которых, во­обще-то, было немного, и которые приближались, скорее, к домыслам, чем к тщательному анализу.

Русские исследовали несколько экземпляров, но только два из них были живыми. Мертвых они получали из Никарагуа или Гватемалы, где киборгов применяли в самом широком масштабе. В джунглях они оказались просто незаменимыми. Двух живых, вероятнее всего, купили. И здесь нет ни­чего удивительного: польская разведка еще во времена коммуны смогла купить ʺабрамсʺ.

Было выявлено одно: киборга невозможно взять в плен. Отделенные от группы, они гибли, подобно тому, как и в случае отключения от интерфейса. У экземпляров, переданных для исследова­ний, эта функция была заблокирована. Каким образом? Неизвестно.

Более категоричными были результаты вскрытий. Был открыт биоэлектронный имплант, яв­ляющийся компьютерным интерфейсом. Электроды передавали данные непосредственно в зритель­ные и слуховые нервы, другие находились в центрах боли и наслаждения, чем и пользовалось коман­дование. Подсоединенный к системе кровообращения дозатор, в зависимости от ситуации на поле боя, закачивал в сосуды питательную смесь и гормоны, морфий или огромные порции амфетамина.

Один только Хаунд Дог пережил отключение биоэлектронного импланта. К тому же, он сделал это сам, в этом ему помогли духи предков. Фродо не видел каких-либо причин, чтобы не верить в это. А другого объяснения попросту и не существовало.

Хаунд Дог отключил интерфейс, после чего перестрелял остальных и перешел реку, как при­казали ему предки.

Впоследствии возвращался, мстя всему и всем, что напоминало ему Stars and Stripes. Конеч­но, он утратил много из своих особенных свойств, но до сих пор был чем-то большим, чем обычный человек. В этом убедился отряд американской кавалерии, для которого киборг уже в первом боевом выходе с Белками устроил новый Литтл Биг Хорн[9].

Это Маргаритка стала причиной принятия Догги в команду. Она одна не боялась его, как осталь­ные поначалу. И она не могла объяснить, почему так.

Фродо тщательно осматривал тело, часто приглядываясь к стоящему рядом индейцу. Без ка­кого-либо результата он пытался найти различия. Точно такие же опухоли на черепе и накачанные стероидами мышцы. Вот они были нужны: боевое оснащение весило очень даже прилично. Провод интерфейса — точно такой же.

Теперь он внимательно присмотрелся к проводу, свисавшему из черепа Хаунд Дога. Отрезан­ный конец не был воспаленным, как часто случалось.

Имплант был живым, помимо световодов он включал в себе живые нейроны пиявок, как по­мнил Фродо из отчетов. Это были единственные червяки, обладавшие нейронами, которые к тому же охотно соединялись с кремниевыми элементами, передавая электрические импульсы, в соответствии с теорией и практическими исследованиями, которые проводились, как минимум, уже два десятка лет. Проблемой же оставалось кое-что иное — вопреки всяческим теориям, нейроны регенерирова­лись, ткань разрасталась, вызывая тяжелые инфекции.

На сей раз помогли антибиотики. До того самого времени, когда нужно будет отсечь серую субстанцию, выливающуюся из провода вроде раковой опухоли.

Несколько раз, побуждаемый нездоровым любопытством, Фродо предлагал индейцу восста­новить интерфейс. С электроникой он бы справился, немного световодов, и ничего более. Нейроны подверглись регенерации, так что индеец вновь мог бы подключиться к системам вооружения, обре­тая давнюю эффективность. Только Догги решительно отказывался, а Фродо не настаивал.

Коротышка выпрямился, с треском стащил латексные перчатки. Оттер потный лоб, в знак по­ражения покачал головой. Высящийся над ним словно массивная скала Хаунд Дог глядел с ожидани­ем.

Молчание прервала Маргаритка.

- И как, чего-нибудь нашел? - спросила она более хриплым, чем обычно, голосом.

- Нет, - с неохотой признался в поражении Фродо. - Совсем ничего. Он стандартный.

- Откуда ты знаешь? - в голосе Маргаритки пробивалось раздражение. - А сколько всего ты их видел? Тоже мне, эксперт. Да, я знаю, единственный во всей округе, но наверняка ли такой уж заме­чательный? И откуда ты знаешь, что у него в средине?

Низушок беспомощно разложил руки.

- Не знаю, - согласился он. - А до сих пор видел только лишь одного, вот только не знаю, раз­решит ли он заглянуть к себе вовнутрь.. - мрачно усмехнулся он. - И не выступай на меня, - прибавил он. - Я и вправду ничего не могу обнаружить. Если ты мне все расскажешь, тогда, возможно, я буду знать, чего искать…

Повисло молчание. Глаза Маргаритки оставались такими же холодными и чуткими. Правда, через несколько секунд она подошла поближе, коснулась ладонью курчавых волос Фродо.

- Извини, - шепнула она. - Понятия не имею, что со мной творится.

Фродо кивнул. Зато я знаю, девушка, подумал он. Превосходно знаю. Это длинная война, ко­торая никогда не кончится…

- Все нормально… Только ведь я и в самом деле не знаю; он ничем не отличается…

- Next generation, I’m sure. - Индеец даже по-английски выражался словно карикатура на старо­го вождя из вестерна. - Not hardware, soft only...

А он прав, подумал Фродо, я до этого не допер. Кстати, есть нечто дьявольское, когда челове­ческое тело называют ʺаппаратным обеспечениемʺ…

Пивная пустела. Те, кто должен был свалиться под столы, лежали под ними; те, которых должны были пинками выбросить за двери, уже выбросили. Осталось всего несколько клиентов в со­стоянии отчаянного недопоя. Пытаться они могли до утра.

Ободранная тетка с тряпкой на швабре крутилась между столиков, изображая, будто бы моет пол. Судя по цвету тряпки и воды в ведре, ее деятельность заранее была обречена на неудачу. Убор­щица умело лавировала между лежащими, обходя тех, кто в наибольшей степени проявлял признаки жизни.

Вагнер осмотрелся по залу. Вскоре охранники вынесут очередных бессознательных, уложат ровненько и плотненько на тротуаре, не мороча головы падающим мокрым снегом. Вроде как и нет ничего лучшего , чтобы побыстрее протрезветь. А глобальное потепление обладало тем единствен­ным положительным свойством, что мало кто замерзал по пьянке.

- Нашли его недалеко от базы, - заканчивал свое сообщение Фродо. - В не активном состоя­нии. Inactive and disabled, как выразился Гончак…

Вагнер знал, как называли Хаунд Дога, что было связано с многочисленными шутками над ин­дейскими именами. Его самого это не смешило.

- Ну да… - смутился Фродо. Он любил Хаунд Дога, но иногда у него вырывалось. - Ну так вот… Вся проблема в том, что это действительно новая модель, еще недоработанная, но с программ­ным обеспечением оно всегда так и есть. Эта дрянь всегда сыплется, баги вылезают в самом конце, когда никто этого не ожидает.

Вагнер машинально протянул руку за наполовину полным стаканом. Или же наполовину пу­стым, как сказал бы вечный пессимист Фродо. Только он его не взял, а решительно отодвинул.

- Хочешь? - спросил он.

Фродо отказался.

- И хорошо, - заметил Вагнер через какое-то время. - И выводы?

- Ты же сам знаешь…

Вагнер покачал головой.

- Знаю, я же, мать его, разумный. Потому-то до сих пор живу. Но хочу услышать это от тебя. Это ты у нас специалист, я могу всего лишь стрелять.

Специалист почесал всклокоченные волосы на голове.

- Все нормально, - начал он наконец, играясь наполовину пустым стаканом и глядя на то, как самогон стекает по стенкам. И он ни в чем не походил на коньяк. - Все нормально, - повторил он. - Вы­воды простые. Они создали автономного киборга, которого можно в одиночку выслать с любой мисси­ей. Согласен, они спартачили, робот испортился. Только они это исправят, будь уверен. И тогда смо­гут проникать сюда, как только пожелают. Достаточно одного, чтобы, благодаря преимуществу в ори­ентировке, скорости реакции и силе огня, расхуярить любую команду. Да что там, весь ебаный гарни­зон в Нисе.

Вагнер задумчиво кивал. Он соглашался.

- В лесу у него будет преимущество. Он видит всегда, ночью, в тумане, а ты только тогда, когда имеешь прибор ночного видения. Так что он сможет увидеть тебя и услышать еще до того, как ты сориентируешься. И он будет сам, без всего того хвоста, который до сих пор тащил за собой. Ска­жу больше, его программное обеспечение специально подогнано к здешним условиям. Они сделали до сих пор много, так что могли и больше, оно уже не будет таким, как раньше, оптимизированным к джунглям, не столь эффективное при наших температурах.

Он продолжал играться стаканом, вращая его в пальцах все быстрее и быстрее.

- Исправят ошибки и получат преимущество. И подумай, он и не должен будет вернуться. Он ничего не боится, а только обязан выполнить задание, а все остальное свисает гибким кабелем…

Неожиданно, решительным движением, Фродо поднял стакан и залил вонючую жидкость в рот. В глазах стали слезы.

- Обосрались мы, пан веджьмин, - сдавленным голосом произнес он. - И все с нами.

Это окончательно убедило Вагнера.

- И что?

Коротышка вытирал слезы с глаз.

- И дерьмо из всех дыр.

Вагнер пожал плечами, внимательно приглядываясь к собеседнику. В свою очередь, подумал он не в первый раз, а ведь коротышка крут. Приходит вон с какими вестями и шутит шутки с Кудря­шом, вроде как ничего и не случилось. А интересно, а сам он смог бы так?

- Послушай, а что было…

Фродо не дал ему закончить.

- Что было причиной аварии? – с иронией в голосе спросил он. – Ты кого желаешь успокоить: себя или меня? Ты надеешься на то, что они станут портиться? Так вот, на это не рассчитывай.

- Не нужно мне утешений, только информация.

- Да все это просто, настолько просто, что сам удивлялся, что сразу не дотумкал. И не хочу тебя беспокоить, такое легко удалить. Они не проводили полного набора испытаний, сэкономили на полигонных исследованиях; не проверили пограничных условий… Закажи-ка еще один.

Вагнер внимательно присмотрелся к коротышке.

- Не перегибаешь?

- Нет, курва, не перегибаю. Не сегодня.

Прозвучало это ужасно серьезно. Вагнер сунул руку за пазуху, вытащил плоскую металличе­скую фляжку. Фродо чуть ли не вырвал ее у него из рук.

- А хорошо, - буркнул он через пару секунд.

- Ясное дело, что хорошо, - кивнул Вагнер. – Баллантайн. Только ты сильно не привыкай…

- А Кудряшу не дал?

- У него больше, чем у меня, - презрительно пожал он плечами.

- Все нормально. – Фродо сделал глубокий вдох. – Когда его нашли, он был обездвижен и де­активирован. Только это вовсе не означает, будто бы он не двигался. Двигался, да еще и как. Каждой своей конечностью, он пытался идти, только все в разные стороны. Метался он все сильнее. Место, в котором его нашли, было полностью перепахано, до живого. На всех окрестных деревьях кора была содрана. Он метался, а потом застывал, и так по кругу. В психиатрии такое называется, если правиль­но помню, физическая буря. Попеременно: возбуждение, некоординированные движения, а по­том кататония. Я долго не мог понять, что же это было… А потом меня осенило… Резонансные ко­лебания.

- Что? – не понял Вагнер.

- Резонансные колебания. Старое понятие еще с тех времен, когда в авиацию вводили систе­мы fly-by-wire и аэродинамически нестабильные объекты. Такой самолет сам не полетит, им нельзя управлять без помощи компьютера. А компьютер знает свое, и иногда, даже слишком много. По­мнишь катастрофу первого гриппена?

- Помню, - холодным тоном перебил его Вагнер. – Хотя я и стар, но Альцгеймер меня еще не достал. Только все равно не понимаю.

- Компьютер корректирует движения пилота, - без какого-либо смущения продолжил Фродо. – Он не позволяет перейти граничные условия, например, перетянуть самолет. Ты следишь за мной?

- До сих пор – да. Что такое самолет, мне известно…

- Итак, компьютер корректирует ошибки, отклоняя управляющие плоскости. Но иногда он сам вводит машину в недозволенное состояние, к примеру, если дуновение ветра сильнее наклонит ее на крыло. С этого все и начинается. Чем большее отклонение, тем большим будет противодействие. Тем временем, дуновение ветра не повторяется, и вот тут компьютер глупеет. Он противодействует сильнее. И еще сильнее. Вплоть до результата. И здесь было то же самое. Нечто, чего программисты не предусмотрели, выбило систему из равновесия. Комп законтрил, прибавив амфы. Но дело было не в том, систему выбило из состояния равновесия, так что он подал теперь эндорфин или чего там сле­довало… Но уже больше. Возбуждение закончилось, так что опять аму… Впрочем, я и не знаю, так ли все именно было, вполне возможно, там была электростимуляция. Все это неважно. Ситуацию легко исправить, достаточно по-другому определить краевые значения.

Фродо потянул следующий глоток из фляжки. Вагнер не возражал.

- Ну так… - наконец-то произнес он задумчиво. – Ну да… И действительно, возможно, все у нас в дерьме. Эту ситуацию следует переспать, все обдумать.

А лучше всего – валить, подумал Фродо. Как можно дальше. И как можно быстрее.

- Ладно, - буркнул Вагнер. – А…

Он замолк, видя, как Фродо отрицательно качает головой в ответ на еще не заданный вопрос. Этого он как раз ожидал. Лицо еле заметно вздрогнуло.

- Погоди? – с усталостью в гнолосе сказал Фродо. – Все это не так, как ты думаешь. Сейчас скажу…

Глаза Вагнера остались серьезными и погашенными.

- Не сегодня. Переждем до утра. Спешка никого не спасет. Вали, Фродо, иди поспи, а не то ве­лик у тебя спиздят…

Низушок нерешительно поглядел на него.

- А ты?

- Еще немного посижу, подумаю. Ладно, вали.

Фродо послушно, хотя и без какой-либо охоты, поднялся. Сам он предпочел бы иметь все это за собой. А еще он знал, что от подобного сидения ничего хорошего не получится. Не говоря уже о размышлениях.

Вагнера он оставил всматривавшегося в две небольшие дыры в грязном стекле.

С неба падали все более редкие хлопья мокрого снега. Вагнер приостановился, сделал глубо­кий вдох. Голова раскалывалась, а точнее, он чувствовал, как ужасно давит в висках.

Это все от той вони, подумал он, от смрада и дыма. Ведь в пивной он проторчал несколько добрых часов.

Хотя выпил он немало, но сейчас не чувствовал хотя бы легкого хмеля. Так всегда было, когда пить приходилось по делам. Да от последних новостей каждый бы пришел в себя.

А ведь это может быть и конец, подумал он какой-то уже раз подряд за последние несколько часов. В конце концов, те нашли дешевый и эффективный способ. Перед тем киборги были дорогими в эксплуатации, работали они только в крупных группах, со всей необходимой базой. А вот киборг -одиночка… Вероятнее всего, стоил он меньше ракеты ʺТомагавкʺ.

Парадокс современной войны. Снаряд иногда был многократно дороже цели, которую он дол­жен был уничтожить. И выигрывал тот, кто мог себе это позволить.

А противник все еще мог это себе позволить, словно бы его мощь даже не была подорвана.

Вагнер расхохотался, так что часовой в нескольких десятках метрах у застывшего транспор­тера беспокойно передернулся.

Это смешно. Снова он думал о Соединенных Штатах в категории противника…

Часовой в длинной шинели беспокойно осматривался по сторонам. Было заметно, что он бо­ится; нахождение на бессмысленном посту в чужом, разрушенном городе не было занятием, которое можно было бы назвать приятным. Наверняка парень наслушался от таких же солдат о том, что здесь творится по ночам. Сколько его предшественников разводящий обнаружил с перерезанным горлом. О бандитах, контрабандистах, партизанах, обо всех, которые только и ждут, чтобы дать ему по голове и уворовать заржавевший БТР. Вагнер поглядел внимательней. Молодой парень, с севера или из Сиби­ри. Сюда обычно привозили свежее пополнение после набора; отборные отделения были нужны на Уссури.

Солдатик судорожно сжимал свой калашников, водя стволом во все стороны. Заинтересован­ные и так знали, что обойма у него пустая. Так было с тех пор, когда застрелили очередного пьяного офицера. Следствие так никогда и не выяснило, то ли он парт жертвой взаимных расчетов или всего лишь трагической ошибки, которую так легко допустить, когда пьяный в дымину офицер неожиданно вспоминает о своих служебных обязанностях и начинает проверять посты. Страх часового был совер­шенно необоснованным. Даже орды румынских детей на военных не нападали — у военных нечего было грабить. Вагнер мог вспомнить всего два случая, когда гибли солдаты на посту. Гораздо легче было встретить смерть в казармах, в драке или в результате смертельного отравления метиловым спиртом. Все так, только ведь пацан об этом не знает, подумал Вагнер. Он один-одинешенек во враж­дебном городе, в чужой стране.

И он, не спеша, направился в сторону выездной дороги на Вышкув. Хотелось спокойно поду­мать.

В силу привычки веджьмин чутко разглядывался по сторонам, готовый в любой момент отско­чить. Машинально он прослеживал даже самое мелкое движение в закоулках и в выжженных разва­линах, которых никто не разбирал. При этом взглядом он старался избегать немногочисленных, осве­щенных слабыми, мерцающими огоньками окна, отводя взгляд, чтобы не утратить адаптации глаз к темноте.

В городе было еще относительно безопасно. Впрочем, здесь он находился у себя. Все здесь его знали, уважали или же попросту сходили с его дороги. И вообще, по нынешним стандартам, Острувь был спокойным городом. В предвоенной школе подхорунжих сейчас размещалась резиденту­ра русской разведки, которую охранял пехотный батальон. На окраинах располагались два бронетан­ковых подразделения; топлива им, правда, не хватало, по крайней мере, они патрулировали бли­жайшие улицы.

Так было по всей русской зоне. Маленькие островки, окруженные ничейной землей. Русские никогда и не собирались контролировать всю территорию, прочесывать леса, усмирять деревни. Вполне возможно, что они сделали вывод из десятилетиями тянущихся на Кавказе войн.

В выжженном скелете крупноблочного дома что-то пошевелилось. Вагнер не снизил скорости, глянул только лишь в темные, чернее ночи, лишенные рам оконные проемы. Он чувствовал, что из мрака за ним следят чьи-то внимательные глаза. Наверняка, то были румынские дети, которые вы­смотрели эти сожженные дома для собственного проживания, это были самые высокие дома Оструви, поставленные еще при Гереке, когда даже небольшие городки старались сделаться похожими на метрополию. Дети предпочитали жить в разрушенных стенах, без дверей и окон, спать, закутавшись в тряпье и старую бумагу. Здесь они чувствовали себя в большей безопасности, так как существовали пути для побега и закоулки, в которых можно было прятаться. Летом они перебирались под голое небо, в ивняки над Бугом.

Когда-то они заселяли валящиеся, опущенные деревянные дома. ʺУбралисьʺ они оттуда, когда граждане, которым все осточертело, и которые воспылали жаждой очищения города от нежела­тельных элементов сожгли несколько деревянных хат вместе с содержимым, посчитав, что еще одно пожарище особой разницы ни для кого представлять не будет. И как раз именно тогда дети перестали просить милостыню и начали убивать.

Что-то зашелестело, что-то застонало. Звук был похож на мяуканье, только котом это нечто быть не могло. Коты с кошками сделались громадной редкостью по причине своих вкусовых досто­инств.

Силуэт дома остался позади. Что бы или кто бы его не населял, это ʺчто-тоʺ успокоенно утих­ло. Небольшие каменные домишки по обеим сторонам улицы были безопасными. Чаще всего, от них остались одни стены, пожары переварили деревянные стропила и конструкции крыш. Как это ни пара­доксально, во всем городе больше всего сохранилось старых, вросших в землю деревянных халуп. Они спаслись во время того, как через город перевалил фронт, как правило, никаких точек сопротив­ления в них не было. Сохранили их при жизни и очередные проходы армий и перевалившие через Острувь массы беженцев, равно как и расположившихся здесь солдат, которые действовали из пред­положения, что здесь просто нечего грабить.