Сентябрь

Погоди: после короткой вспышки паники пришло отрезвление. Ты не будешь видеть. Но ведь и тебя тоже не увидят. Он до боли сжал кулак. Фродо, сказал он сам себе, коротышка ёбаный. Помни, что говорил Вагнер. Страх убивает. А тебе нужно еще немножечко пожить.

По крайней мере – до самого Брока. Низушок скривился.

Редкие хлопья закружили в воздухе, когда Фродо вступал на покрытый трещинами асфальт шоссе.

Первые сожженные машины он увидел, когда справа проходил мимо гравиевой дороги на На­гошев и Турку. Вначале куча скрученного листового металла в канаве; только лишь присмотревшись поближе узнал "хаммер". Второй "хаммер" стоял посреди дороги, выжженный, опирающийся на обода колес. Шины сгорели, только лишь связки проволоки и кевларовой основы еще опоясывали края быв­ших колес. Проволока рассыпалась в рыжую пыль. Дозор сломанного наступления. Скорее всего, "трейсеры", разведывательные машины, подумал Фродо. Сейчас утверждать это было невозможно, характерная головка датчиков просто не сохранилась.

Низушок прошел мимо "хаммера", который стоял вот так с того самого момента, когда води­тель в последнем проблеске сознания нажал на тормоз, когда окружавший его туман превратился в огонь. Дальше дорога была пустой, только лишь на самом горизонте на ней маячили угловатые, чер­ные формы. Фродо ускорил шаг. Снег густел. Коротышка начинал уже радоваться этому, у него проклюнулась надежда на то, что снег сделается еще гуще, и тогда удастся проскочить незаметно. Какое-то время он раздумывал над тем, не сойти ли с шоссе и не пойти через лес. Только Кудряш предупреждал: в песке, уже не связанном корнями, не покрытом мхом сапоги будут грязнуть, ямы от вывернутых деревьев необходимо обходить. Уж лучше идти по шоссе, дорога, возможно, и открытая, зато короче. Фродо соглашался с этим, хотя в данный момент, когда снег падал редко, чувствовал себя словно на сковороде. Все время ему казалось, будто бы что-то следит за ним из-за мертвых дре­весных стволов, что какие-то глаза прослеживают каждый его шаг. И только выругался, когда до него дошло все несоответствие сравнения.

Он подсознательно прибавил скорости, все время разглядываясь, так что болела шея. Ниче­го. Тишина, мертвые пальцы древесных стволов, указывающих в небо. Густеющие неслышно спадаю­щие с неба хлопья. Далеко достать взглядом уже не удавалось: дорога затиралась, исчезала в кружащей белизне. И тут из нее проявилась наклоненная, угловатая коробка. Фродо остановился.

Ствол пушки целился в небо, открытые створки десантного люка свисали набок. Когда дунове­ние просыпающегося ветра на миг разогнало густеющий снег, Коротышка заметил и следующие очер­тания. Он медленно двинулся вперед. И в тот же миг увидал сбоку пятно зелени. Низушок застыл с пальцем на спусковом крючке.

Так это уже здесь, мелькнула мысль. Закончилось "более-менее безопасное" пространство, он вступал туда, где сохранились живые деревья, клочки темной зелени в монохромном до сих пор пей­заже. Сосны и можжевельники, даже ковер мха, покрывающий землю – все выглядело практически черным в мутном свете. Фродо припал покрытому гарью борту транспортера, оперся о него спиной, радуясь, что сзади есть хоть какое-то прикрытие. Он разглядывался, пытаясь пробить взглядом клу­бящиеся хлопья. Постепенно успокаивался, сердце уже не подскакивало к горлу.

Темные силуэты можжевельников, едва-едва порыжевшие от огня. Высокие сосны с целыми кронами. Вот этого никак нельзя было понять: почему именно здесь сохранились остатки живого леса, а не в каких-то прикрытых оврагах и балках. Стволы безлистых, мертвых берез не были ошмалены, деревья погибли позднее, когда мороз разорвал деревья, наполнившиеся соками весной, когда холод уничтожил нежные почки и молоденькие листики.

Краем глаза Фродо уловил движение где-то на самой периферии поля зрения, инстинктивно подкинул ствол карабина, чувствуя, как сердце поджимает к горлу. В самый последний момент он удержал палец, уже нажимавший на спусковой крючок, прежде чем до сознания дошло, что это толь­ко ветер шевелит куском ободранной коры.

Низушок делал глубокие вдохи. Он понимал, что если постоит дольше, то вскоре начнет стре­лять вслепую, туда, где только заметит какое угодно движение, туда, где темные силуэты можжевель­ников кажутся притаившимися фигурами. С большим трудом он оторвал спину от брони и, разгляды­ваясь пор сторонам, осторожно пошел по обочине, обходя баррикадирующие дорогу разбитые маши­ны.

Очередной "страйкер" торчал передом в канаве, задирая зад со все еще закрытыми люками. Из этого никто не выбрался, пришел к заключению Фродо, видя пробоины в борту, где подкалиберные снаряды пробили дополнительную, композитную броню. Так они и торчат внутри, с безразличием подумал он. Мертвецов он не боялся: те давно уже сгорели и рассыпались в прах.

Опасался он живых.

Еще раз глянул он на небольшие пробоины, на разорванную взрывом боезапаса башенку. И внезапно понял.

Эти машины горели. Когда самолеты сбрасывали свой груз, все уже было кончено. Это верто­леты задержали марш, на открытом отрезке дороги застали врасплох колонну, которая мчалась, сло­мя голову, чтобы добраться до Оструви и обеспечить себе опору в развалинах города. Колонна, во­преки всяческим принципам, не поддерживала достаточного расстояния между машинами, лишь бы побыстрее покинуть лес, который, вопреки оптимистическим прогнозам командования, стал смертель­ной ловушкой. Здесь вам были не Арденны; погода не представляла собой помехи для вертолетов, снабженных тепловизорами и миллиметровыми радарами.

Машины горели, когда вертолеты улетели, а в лес начали падать бомбы объемного взрыва, чтобы уничтожить пехотинцев, успевших выскочить из бронетранспортеров. Русские желали иметь уверенность, они не жалели контейнеров, из которых высыпались сотни цилиндрических резервуа­ров. Дождь кувыркающихся цилиндров, высыпаемых из контейнеров под фюзеляжами ударных Су-35; из них в полете высвобождался аэрозоль, белесый тяжелый туман, окутывающий лес, стекающий вниз, чтобы образовать тонкий слой, который затем взрывается, покрывая весь лес огненной подуш­кой. Но там, где горели разбитые машины, конвективные течения распылили аэрозоль, прежде чем та, смешавшись с воздухом, образовала взрывчатую смесь. А уже температура привела к тому, что мелкие частицы топлива слились в тяжелые, плохо горящие капли. Вот почему лес уцелел. Взрыв за­сосал в себя кислород, тем самым погасив пожары.

Фродо шел по обочине, стараясь разглядываться, а не пялиться на разбитые боевые машины, сплетенные друг с другом словно после столкновения на автостраде. У большинства люки были за­крыты, десант не успел выпрыгнуть. Колонне, казалось, не будет конца.

А снег, как на зло, переставал падать. Все сильнее становилось светлее. Падающие на землю снежные хлопья таяли на глазах.

Последний ʺстрайкерʺ в колонне стоял — практически целенький — на толстых, не тронутых огнем шинах, его отличали только легкие потеки ржавчины на покрытых камуфляжной окраской бор­тах. Сохранились даже мешки, истлевшие теперь и выцветшие, в ажурной корзине за башней — лич­ные вещи экипажа, спальники, одеяла, все то, что мешало в тесном интерьере бронетранспортера. Вид был настолько неожиданным, что Фродо на мгновение даже остановился. Среди рыжих от ржав­чины развалин эта машина выглядела словно перенесенная во времени, совершенно неуместной в этом мертвом лесу, забитом сталью и композитами. Могло показаться, что через мгновение из вы­хлопных труб вырвутся голубые выхлопы дизеля, что машина развернется, когда водитель заметит, что дорогу перекрывают обломки. И что БТР отъедет в ничто, из которого и и прибыл.

Стекло, видимое из-под наполовину приподнятой кулисы перископа водителя, словно из-под наполовину опавшей веки, поблескивало голубоватым ахроматическим покрытием. Длинные бичи ан­тенн на башне колыхались на легком ветру. Фродо вздрогнул. Призрак командной машины, перене­сенный во времени, присматривался к нему из-под приоткрытой броневой крышки. Фродо подумал о пустых глазницах, следящих за каждым его движением.

Вот как оно, скорее всего, было. Люки замкнуты наглухо. Экипаж этого ʺстрайкераʺ не сгорел. Скорее всего, водитель успел притормозить, попытался завернуть, когда вокруг бушевал огонь. Пово­рот колес явно свидетельствовал об этом. Но взрыв аэрозоли, огненный шар, вздымающийся над ле­сом, всосал воздух, временно создав вакуум. Поначалу заглох двигатель, а потом пришли те несколь­ко секунд, в течение которых у закрытых в коробке БТРа от декомпрессии лопались глазные яблоки, забрызгивая изнутри стекла перископов и мониторы командных пультов, когда вскипали легкие. Без­звучный крик в не проводящей звуков пустоте.

Когда Фродо проходил мимо выкрашенного оливковой краской борта со сделанной по шабло­ну надписью, он чувствовал ледяную дрожь, спускающуюся вдоль позвоночника. Что-то было в этой стоящей посреди дороги машине, нечто такое, что он выразительно чувствовал, будто нацеленный в спину взгляд. Плененный в металлической коробке безголосый вопль. Низушок прибавил шагу, не­вольно прислушиваясь, боясь повернуться, чтобы не увидеть… Чего? Трудно сказать.

Он знал, что все это глупости. Они мертвы уже пару лет. Торчат там, внутри, высохшие и му­мифицированные, в своих новеньких комбинезонах из вечного номекса, которого не способны тронуть ни время, ни бактерии. И они будут торчать там, пока туша ледника не раздавит всего, пока не спрес­сует и не перемелет. Никто не вскроет люк, не глянет пустыми глазницами, не помашет, предупре­ждая, высохшим костлявым пальцем.

Тем не менее, он машинально прибавил скорости, все еще чувствуя, как встают дыбом воло­сы на загривке, как безголосый, замкнутый под броней крик… Угрожает?

Призывает?

Его, чужака в мертвом, наполненном пеплом лесу.

Стучат сапоги по асфальту, снежные хлопья кружат перед самым лицом. Превращается в кап­ли пар дыхания, столь громкого в пронзительной тишине.

Делаются тише голоса под крышкой черепа. Они уже не звучат будто угроза, скорее, словно предостережение. Будто плачущий радиосигнал из первой серии ʺЧужогоʺ. Фродо остановился, тяже­ло дыша, опустился на колени. С сухой травы собрал горсть не растаявшего пока снега, втер его в лицо, оставляя на нем грязные потеки. Мотнул головой.

С ума сходишь, придурок, подумал со злостью. От страха глупеешь. Собрав всю волю в кулак, он приказал себе поглядеть на стоящий БТР. Мертвый и тихий, с поднятым стволом пушечки, все еще грозящей врагам, которые давно уже улетели.

На ноги он поднимался медленно, ругаясь себе под нос. Оттирал мокрые ладони о штаны, обещая себе взять себя в руки, двинуться дальше, беречься настоящих, а не выдуманных опасно­стей. Еще раз глянул на бронетранспортер.

- Долбаные янки, - буркнул он, переводя буквально выписанную на борту надпись. - Долбаные янки! - повторил громко, опасаясь того, что сейчас взорвется истеричным смехом. Голоса, курва, го­лоса. Голоса и откровения… Возможно, еще…

Осторожно! Вспыхнул в голове окрик. Еще до того, как увидел отскочившую рикошетом об ас­фальт пулю, еще до того, как до него добрался грохот выстрела, Фродо уже вскидывал карабин, уже поворачивался, одновременно падая по направлению канавы. Слишком медленно. Следующая пуля попала чуть повыше щиколотки, нога подломилась. Низушок скатился по краю придорожного рва, не выпуская оружия из рук. Следующая очередь пошла верхом; Фродо слышал стук пуль, громкие шлеп­ки, когда пули вонзались в стволы деревьев по другую сторону шоссе. Но сам он еще не чувствовал боли, только онемение, от щиколотки и до самого колена. Ему казалось, будто нога стала чем-то чу­жим, мертвым, бесчувственным бременем, непонятно зачем прицепленным к остальному телу. И до сих пор звучал в голове предупредительный окрик. Осторожно. А точнее: look out – Берегись!

Тишина. Уже проходил первый шок, Фродо даже отважился поглядеть на ногу, на выкручен­ную ступню. Многого не увидел: немного крови с размазанной грязью. Попытался пошевелить ступ­ней, потом только пальцами. И даже не почувствовал, что пытался.

Сейчас он начал размышлять на удивление четко. Куда-то делся сопровождавший с самого начала страх. Страх, существование которого коротышка осознал только лишь сейчас, когда тот ис­чез.

- Ну, приятель, на сей раз уже по-настоящему хреново, - буркнул Фродо вполголоса. Он сунул руку за пазуху, коснулся небольшого, плоского пакета. И оскалился в злорадной усмешке. А не будет вам перекуса, подумал. Разве что любите фарш…

Пятьсот граммов семтекса. Хорошего, еще чехословацкого, из старых запасов. Будет доста­точно. Но еще не сейчас. Фродо вывернул голову, пробуя осмотреться. Стреляли издалека, с самой границы дальности, потому-то и такая низкая точность. А вот теперь подходят, осторожненько, а ну как мясцо еще живое. Вспотевшими пальцами низушок извлек из ленты снаряд для гранатомета. Щелкнул затвор. Фродо нацелился немного вслепую, приблизительно в том направлении, откуда стреляли. Он уже собрался было нажать на спусковой крючок, как быстренько глянул вдоль идущей вдоль шоссе дренажной канавы.

Метров двадцать, самое большее – двадцать пять… Коротышка приподнялся на локтях, пере­двинулся. Все нормально, пока что не болит, вот только крови все больше. Неожиданно он начал спе­шить; сорвал с шеи шарф, крепко затянул под коленом, подкручивая узел куском палки. Фродо пони­мал, что слишком сильно, что вскоре придется ослабить, но он уже не морочил этим голову. Он не ду­мал, чтобы эта нога еще могла для чего-то пригодиться. Низушок вытащил остальные заряды, сло­жил их на коленях, чтобы не загрязнить песком и чтобы потом не было проблем с заряжанием. Какое-то время он делал глубокие вдохи, вглядываясь в серое небо, смахивал со лба пропитанные потом пряди волос. Затем изготовился и нажал на спусковой крючок.

Еще до того, как разорвалась первая граната, затвор щелкнул и выбросил на дно дренажного рва дымящуюся гильзу. Через мгновение – второй выстрел, чуточку влево, третий и четвертый. Хва­тит, чтобы прижать их, это же не солдаты, они не бросятся вперед, чтобы выйти из-под обстрела.

Фродо пополз с ужасной, как ему самому казалось, медлительностью, волоса за собой ранен­ную ногу, словно бесчувственное бревно. Из леса донесся бешеный вой, загремела беспорядочная пальба. Курва мать, подумал низушок, не менее двух "калашей".

Карабин, который Фродо тащил за ремень, ужасно мешал. Тем не менее, тряпичную лямку он не пустил, зная, что оружие пригодится, если даже не для стрельбы, то как палка, на которую можно будет опираться.

К треску "калашниковых" прибавился более глубокий, более громкий звук. Гладкоствол…

Так что, это уже здесь? Сломанный ствол березы, Фродо надеялся на то, что запомнил пра­вильно. Пот заливал глаза, когда в последнем усилии он бросился вверх, на край канавы, пытаясь встать. Здоровая нога тоже подламывалась, словно бы ее поразила беспомощность второй. Смеши­вая ругательства со слезами ярости, Фродо, с усилием, от которого потемнело в глазах, привстал на одно колено. Затем поднялся во весь рост, подпираясь "абаканом". По крайней мере, правильно по­пал, билось у низушка в голове, когда он увидел перед собой огромную шину, а над ней – зеленый, почти что черный в сером свете борт с белой надписью "Fucking Yankee". В нескольких бездарных подскоках Фродо приблизился к нему, с размаху оперся руками. В ноге проснулась боль. Но в этом был и хороший момент: боль отрезвила, позволяя четче думать.

Три подскока вдоль борта. Очередь пошла высоко, срезая ветки оставшихся в живых сосен; следующая очередь – уже ниже. Третья пойдет уже совсем низко, подумал коротышка, сражаясь с ручкой. А та не поддавалась. Откуда-то помнилось, что в американских машинах любой люк можно открыть вручную, даже если он весит несколько сотен килограммов; для этого служат вспомогатель­ные пружины. Или поворотные валики? Вот только, на кой ляд пружины, если рукоятку нельзя сдвинуть?

Фродо бросил карабин на асфальт и, балансируя на одной ноге, двумя руками пытался про­вернуть рукоять. Когда третья очередь зазвенела по броне, высекая искры, он, со всей силой отчая­ния, рванул еще раз. Рукоятка сдвинулась. Фродо начал тянуть, чтобы преодолеть сопротивление за­сохшего пластикового уплотнения. От усилия снова потемнело в глазах, дергающая боль раненной щиколотки никак не помогала. Он едва отметил, как пуля высекает искры на броне у самой головы, а когда внимание обратил, отозвалась больт в щеке, ошпаренной осколком фрагментирующего стерж­ня.

Неожиданно что-то его толкнуло, а когда падал на землю, до него дошло, что это как раз те самые пружины, которые должны были помочь открыть тяжелый, покрытый слоистой броней люк.

Несколько секунд он лежал, прежде чем возвратилась способность видеть и хоть как-то ду­мать. Падение спасло ему жизнь, "калашниковы" после последней очереди заткнулись, их хозяева явно меняли обоймы. Фродо опять собрался, не обращая внимания на боль, рванул вверх, схватился за край лаза. Когда исчезал в темном, вонючем провале, будто словно туман слышал бешеный вой.

Пули тупо стучали в броню, отзвук был приглушенным, как будто град падал на деревянную крышу. Еще одна очередь. Два отдельных стука. И тишина.

Фродо уже не помнил, как запирал люк на засов. Сейчас он лежал на спине, на полу пустого десантного отсека и тяжело дышал. Трупного смрада, который чуть не удушил его сначала, он уже не чувствовал.

Зрение приспособилось к темноте. Внутри бронетранспортер был окрашен белой, слегка све­тящейся краской. Коротышка заметил пустые места за пультами перед давно погасшими экранами. Застонав от боли, он повернулся на бок, приподнялся на локте, неуклюже расстегнул куртку, сунул руку вовнутрь и вытащил маленький, пальчиковый фонарик MagLite. Луч света разъяснил отсек. Впереди, в отсеке управления, Фродо заметил шлем водителя. Тот словно спал, опустив голову на грудь, ремень безопасности удерживал его на месте. В вырезе корзины башенки был виден только сапог и фрагмент штанины комбинезона. Что-то черное лежало пятнами на белой корзине, черное в свете фонаря, высохшие подтеки.

Фонарик дрожал, даже это небольшое усилие привело к тому, что нога отозвалась пульсацией боли, от щиколотки до самого паха. Фродо погасил фонарик, снова упал на пол.

Спасибо, старик, подумал низушок, всматриваясь в полумрак. Это который из вас? Неважно. Неважно и то, что чуточку поздно. Уже ничто его не удивляло. Так уже все устроилось в этом ёбаном мире. Мертвый лес, в котором шастают людоеды. Ёбаный белый холод. И мертвые товарищи по ору­жию, единственные, на которых он мог рассчитывать. Да, товарищи по оружию, хотя сражались они в разных армиях, по различным сторонам.

Что же за ёбаный мир, в котором полагаться можно только на мертвых. Оставалось сделать еще одно. В карманчике куртки нащупал шприц с белой крышечкой. Иглу вонзил прямо сквозь штани­ну, не мороча себе головы обеззараживанием, буквально смеясь от неожиданной свободы. И это он, который всегда заботился о гигиене, всегда избегал возможности заражения, который старался вести здоровую и безопасную жизнь. А вот теперь в этом уже не было необходимости, потому хихикал с истерической радостью, нажимая на поршень.

Вытащил еще один шприц, но сдержался. Пока что нет.

Время еще придет.

Ба-бах! Пуля отскочила от брони, отрикошетила, улетая со свистом, который был слышен даже внутри БТРа. Теперь враги уже не били очередями, только давали знать, что они вот здесь, и что ушки у них на макушке. Что они будут тут, как только он захочет выйти. Ведь когда-то выйти ему прийдется.

Фродо растянул губы в улыбке. А вот хренушки вам…

Легкое пульсирование набирало силы, делаясь все более неприятным. Низушок пошевелил­ся, и его пронзила боль.

Это я перестаю функционировать. Совершенно потерял чувство времени, отмеряемого лишь регулярными ударами пуль по корпусу. Часы остались где-то снаружи, пластиковый ремешок лопнул, наверное тогда, когда сам он сражался с рукояткой. Время теперь отмеряла дергающая боль в ноге, отзывающаяся, когда действие морфия кончалось. Ба-бах! Блин, подумал Фродо, снимая крышечку с иглы, это же сколько у них боеприпасов… Интересно, а почему они не подходят…

Укола иглы он не почувствовал. Давил на поршень стараясь делать это медленно, согласно инструкции. А вот интересно, размышлял он при этом, вот почему не захуярят их гранатомета? На­верняка у них нет, это же людоеды, а гранатомет для охоты не годится. И станут ожидать, пока я здесь не сждохну. А хрен вам, мстительно заявил он вслух, помня о взрывчатке.

Не совсем четко он еще размышлял над тем, почему бы уже сейчас не нажать на кнопку; по­чему еще ожидает в этой вонючей, переполненной смертью коробке. И чего ждет.

Ба-бах! Попадание дошло каким-то приглушенным, мысли распылялись, когда Фродо уплывал после очередной дозы наркотика.

Заскрежетал засов люка. Кто-то пытался вскрыть его, стучал по броне. Фродо сорвался на ноги, вглядываясь широко открытыми глазами в темноту. Налево, курва, хотелось ему крикнуть, вле­во и на себя. Чмокание уплотнителя, яркая щель, солнце на лице… Солнце? Откуда здесь солнце? Кудряш, это ты?

Укол боли, неожиданный удар, оставивший после себя болезненную пульсацию, вспышка красного света. И полумрак.

Ба-бах!

Тряся головой, Фродо пришел в себя. Следующего шприца он уже не брал. Не обращая вни­мания на боль, он поднялся на одно колено, нащупал фонарик.

Выпуская воздух сквозь зубы, низушок пополз в сторону башни, схватился за край выреза в корзине, посветил фонариком, который держал в зубах. Когда же отпустил холодный металл и с раз­маху уселся на полу, то испытал чудовищный взрыв боли. Долгое время ничего не видел, только перед глазами плясали багровые клочья. Но под веками оставался образ пустых глазниц, глядящих из-под шлема, высохшего, мумифицированного лица, на котором черными сосульками засохла слизь от лопнувших глазных яблок. В конце концов, тупые удары, повторяющиеся в ритм ударов сердца, перешли в пульсацию. Низушок открыл глаза.

- Фродо, ты идиот, - произнес он в полумрак. - Чего ты, курва, хочешь? Чего, курва, боишься?

Бояться уже не стоит. Очень скоро ты будешь вместе с ним.

Коротышка стиснул зубы и, пробуя не обращать внимания на боль, начал карабкаться в баш­ню.

Сложнее всего было с ногой. Когда он уже устроился на месте наводчика, пришлось помогать себе руками, чтобы всунуть в средину ято мертвое бревно. Оставить снаружи его было невозможно.

Но все пошло даже легче, чем Фродо ожидал. Ногу можно было согнуть, поставить в подходя­щей позиции. Лишь бы только не глядеть вниз, не беспокоиться неподвижной ступней, которая ни за что не желала встать правильно, пальцами вперед. Похоже, сустав превратился в кашу, подумал ни­зушок, не слишком-то и беспокоясь об это. Пока же что он радовался тому, что боль сделалась тупой, как бы привычной.

Без очередной дозы морфия Фродо размышлял как-то более трезво. Он коснулся лбом холод­ного пластика кожуха перископа. Темно. А чего ты ожидал, подумал он. Ночью темно и бывает. Он сжал пальцы на рукоятке управления башней. Повел в обе стороны. И ничего.

Отсутствие питания. Не то что в старой доброй БМП, где имелись классные таие маховички. Тут техника покруче, все под электричество. А его как раз и нет… Даже стрелять нельзя, у боеприпа­сов электрические взрыватели.

Со злостью он стукнул по затвору пушки Bushmaster. Блииин… Теперь будет лучше принять весь морфий сразу… Да, Фродо, настрелялся ты дохрена…

Бах! Не спят, сволочи. Интересно, а им не холодно?

Он начал копаться в кармашке на груди. На мгновение замер. Глянул на своего молчаливого соседа, пристегнутого ремнями к командирскому креслу.

- Ну, и чего, курва, пялишься? - рявкнул он прямо в пустые глазницы. - К тебе иду, придурок.

И тут слова застряли в горле. Фродо поглядел на руку, на высохшую, когтистую ладонь. На костлявые пальцы, стиснутые на красном выключателе.

На красном выключателе с надписью MAIN.

Stryker A3. Модифицированная Pirahna IV, производимая в Канаде. Версии: AIFV, колесная боевая машина пехоты под названием ʺГризлиʺ; командирская машина ʺКодьякʺ… Вооружение — 25 мм пушка Bushmaster II…

Нет, это не то… Запомненное откуда-то описание, какая-то интернет-страница. Привод — мультитопливный двигатель Perkins… Тоже не то…

Питание: в версии командной машины — топливные элементы…

Топливные элементы…

Фродо осторожно охватил высохшее запястье покойника, выпрямил пальцы, сжавшиеся на выключателе, стиснув зубы, когда один из пальцев переломился с глухим треском, словно прогнив­шая ветка. Извиняясь, он поглядел на молчаливого соседа, остановил взгляд на нашивке с фамили­ей: Рамирес.

- Извини, старик, - шепнул. - А как тебя зовут? Не скажешь?

Треск другого пальца.

- Sorry… Давай я буду звать тебя Хуаном, это имя тебе подходит… Или ты хочешь Пабло?

Он охватил прохладный рычаг.

- Нет? Хорошо, пускай будет Хуан…

Фродо стиснул зубы, перестал дышать. В течение нескольких бесконечно долгих секунд вслу­шивался в удары собственного сердца, потом закрыл глаза и нажал на рычажок.

Где-то спереди щелкнул преобразователь.

Когда коротышка открыл глаза и глянул на молчаливого товарища, ему показалось, что в крас­ном отсвете боевого освещения Хуан Рамирес согласно усмехается. Пластик кожуха прицела холо­дил раскаленный лоб. Фродо не обращал на это внимания, не морочил себе голову пожирающей его горячкой. В поле зрения у него имелась светящаяся зеленым сетка, ниспадающее меню слева.

TURRET. Фродо пошевелил рукоятью, направил похожий на значок < курсор на SIGHT. Большим пальцем ладони нажал на кнопку. TURRET побледнело, какое-то время надпись SIGHT мер­цала.

Фродо не хотел, чтобы вся башня начала поворачиваться, ему не хотелось спугнуть притаив­шихся в лесу каннибалов; все дело было ведь не в этом. Он хотел убивать. И надеялся на то, что те не заметят движений цилиндрической головки визира на верхушке башни.

Неожиданная зеленая вспышка в визире, быстро темнеющая, когда электроника приспособи­лась к уровню освещения. Костер. Ага, у сволочей задницы померзли. RANGE – 150 yards. Вспышка. И через мгновение — звук попавшего снаряда.

Бабах!

Курсор на SEARCH/MARK. Картинка темнеет; рисуются бесформенные силуэты, более свет­лые пятна лиц; едва заметные, едва распознаваемые, словно бы вырастающие из безголовых фигур. Рамки поочередно охватывают их все, какое-то время мигают, пока не засветилась надпись LOCK.

Шестеро. Тут я вас всех и прижучу.

Рукоятка скользит в потной ладони, большой палец не может попасть в кнопку. Рамки в поле зрения движутся, только две неподвижно застыли. Курсор мерцает у иконки AMMO. И маленький во­просительный знак.

Вспышка вспоминания. Кольцо программатора в стволе. Разумные боеприпасы с опцией про­боя и осколочного действия. Замер отдаленности, взрыв, программируемый после того, как снаряд совершит определенное количество оборотов, что более точно, чем временной запал. Точность до одного метра.

Мерцает ʺАРʺ — Armour Piercing. Нужно сменить на High Explosive. Наезд курсором… Все уже легче, Фродо понял принцип. Теперь программирование. Точно ли? Похоже, что так. Не DELAYED – это с проникновением; разрыв после соударения. И никак не WINDOW. Наверняка — так.

Весь мир замкнулся в рамке прицела. Что теперь? Курсор на MODE, клик кнопкой, разворачи­вается меню. AUTO – если не уверен, то всегда сработает…

Башня дернулась, повернулась. Багровая вспышка в глазах, когда вывернутая ступня зацепи­лась за край корзины. Где-то далеко, приглушенный вспышкой боли, кашель пушки. Стон серводвига­телей.

Шесть снарядов.

И тишина.

Догорающие вспышки в окуляре прицела, уже не такие ярко-красные. Темнеющие, остываю­щие силуэты; некоторые из них как будто бы меньшме, как можно заметить в нечеткой картинке.

И это уже все? Я же ничего, курва, не видел, бьется в голове единственная мысль. Ничего ин­тересного…

Разбросанные разрывом, гаснущие головни костра. Стоны сервомеханизма прицела, вновь работающего в режиме слежения, словно бы компьютер был раздражен отсутствием целей для сле­жения.

Фродо поглядел на молчащего командира.

- Мы выиграли, Хуан… - произнес он. - Venceremos, amigo…

- Это не твоя вина, старик…

Пустые глазницы глядели, извиняясь. Даже Рамирес, натасканный на обслуживание ʺкодьякаʺ, не мог ничего посоветовать.

На жидкокристаллическом экране видна схема БТРа, красным светится система передачи привода. Быть может, масло загустело и высохло, или лопнула какая-нибудь трубка.

- Не беспокойся, старик, ты тоже ничего не сделаешь. Давай попробуем по-другому. Но это че­рез минутку.

Непослушные пальцы сражаются с белой крышечкой. Уже через секунду он нажмет на пор­шень. Через мгновение улетит.

Сколько времени нужно, чтобы увидеть вспышки на темном небе? Полосы очередей, взрывы на самой границе видимости?

Кудряш, и сколько это мне ждать, когда ты придешь и заберешь меня отсюда? Мне нужно… Ты меня подлечишь, а потом мне нужно будет еще раз. Я обязан знать…

Стекла перископа светлеют. Уже день. И ничего не болит. Вот же, Кудряш, сам видишь, я вы­здоровею, я орешек твердый. Вот только нужно выключить освещение, зачем тратить электриче­ство. Рука не желает подняться.

Но это ничего, вот отдохну минутку и выключу. Правда, Хуан? Ну сейчас же, только не усме­хайся так…

********************

Щелчок замка. Свет попадает вовнутрь темной машины.

- Эй, коротышка!

Веки такие тяжелые, но их необходимо поднять. Чьи-то ладони хватают край люка в корзину башни.

Кудряш, любимый ты сукин сын! Как же здорово, увидеть твою лысину, поблескивающую жем­чужинками пота, твою фасонную камуфляжную куртку. Ты пришел за мной, не забыл…

Погоди, не смогу я вот так, сразу, я слабый. Ну, и чего ты ржешь…

Рад видеть твою гадкую рожу, гладенькую, без всех этих шрамов и лишаев.

Погоди, Кудряш, ты весь испачкался. Вся куртка чем-то измазана. И вот тут, на лице, на вис­ке…

- Идем со мной…

- Кудряш, ты…

- Никуда я не пойду. Ты не живешь, сволочь!

Крик отражается о стенки металлической коробки. Мутный, багровый свет, высохший труп на кресле рядом. И ничего больше.

Слезы злости. Наверняка ли только злости? Оставил меня, пошел на дешевку. Слил все… А теперь хочешь меня забрать. А ведь еще не могу. Я ведь должен. Я ведь обязан дойти. Я должен знать.

Так ведь знаешь уже.

Палец плавно нажимал на спусковой крючок. Через миг он преодолеет последнее сопротивле­ние, освобожденный ударник стукнет по капсюлю. Пуля полетит и попадет в цель. Как обычно.

Как обычно, думал Фродо, поглядывая искоса на Вагнера, который лежал рядом на термоизо­ляционном покрытии. На седые, практически белые волосы, стянутые на лбу зеленой лентой. Вагнер не пользовался сошками, не в этот раз. Фродо поглядел на собранное лицо, на спокойный, немигаю­щий глаз, всматривающийся в окуляр прицела. И, как обычно, он прошляпил момент нажатия на спус­ковой крючок.

Выстрел. И через мгновение — прекрасно слышимый удар пули.

Вагнер поднялся неспешно, как обычно, он не глядел на обезвреженную цель. Медленно, ме­тодично он начал собирать вещи.

Фродо пгляде на цель, на кучку рыжеватого меха, которая еще мгновение назад была собакой динго. Глянул дальше, на красный массив Айерс Рок, самого большого камня в мире.

- Неплохо, - буркнул он. - Триста метров…

Вагнер рассмеялся.

- Вот только не пизди, Фродо… Не родилс еще кто-то такой, чтобы меня…

Замолчал, сделался серьезным.

- Ладно, сматываемся, нам пора… Кудряш наверняка уже пиво охладил; хорошее пивко, в Сиднее такого нет… Фродо, чего это с тоой?

Низушок вытер лицо.

- Да нет… ничего…

- Так поменялся лицом…

Вагнер застыл, держа в руке отсоединенный от ложа ствол.

- Потому что ты сказал… Вагнер, ты сказал… Он же ведь…

Вагнер покачал головой.

- Что-то в твоей дурной башке попуталось… Погоди, вон идет Маришка, она тебе… И-эх…

Он пожал плечами, пряча ствол в чехол.

Фродо упал на колени. Он боялся оглянуться, чтобы случаем то, что хотелось увидеть, не ока­залось всего лишь иллюзией. Он медленно улегся навзничь на покрытии, прикрыл глаза.

Шелест. И прикосновение ладони на лбу.

Фродо приоткрыл веки.

По синему австралийскому небу плыли кучевые облака. А есть ли в Австралии кучевые обла­ка? Наверняка имеются. Только небо. И прикосновение рук к вискам.

- Иди к нам… Мы тебя ждем…

Низушок закрыл глаза. Он хотел встать, но не мог. Легкий ветерок на лице, прикосновение пальцев, гладящих виски, запах волос.

- Я сейчас… Сейчас… Так хочется спать…

Касание пальцев. И шепот.

- Спи, милый, спи…

Осенью пришли ураганы. Голые древесные стволы в истлевшем лесу валились на землю. Кристаллики льда, несомые ветром, шлифовали борта БТРа, стирая поначалу надпись Fucking Yan­kee, потом сдирая оливковую краску, пока из под нее не выглянула коричневая поверхность композит­ной брони. А потом зима накрыла все слоем снега.

Когда дни сделались длиннее, снег растаял. Подтапливаемый лишь сверху, он превращался в лед, стекающий застывшими, красноватыми от ржавчины языками.

Еще можно было видеть башню. На следующую весну — лишь поднятый ствол с кольцом про­грамматора у выпуска. А потом уже ничего.

Февраль 2020 г. Переводчик: Марченко Владимир Борисович