Сень

Глава 21

С олимпиады Таня привезла семь золотых медалей. Просто так получилось: выставленный для стрельбы по «бегущему оленю» Петр Николаев сильно заболел. Простуда — она в любом сезоне случается, а стрелять, когда нос вообще не дышит — это заранее согласиться на проигрыш. Но Андрианов — то ли по хитрости, то ли смеху ради — записал «Совушкину» в качестве запасного стрелка на все виды стрелковых соревнований. И не прогадал, хотя потом Таня ругалась страшно: первый тур по оленю совпал со вторым туром «скоростной стрельбы» из пистолета, а второй тур стрельбы проходил в один день со стрельбой из мелкашки, где она участвовала в двух видах соревнований. Но ругаться — ругалась, однако золотые медали получила.

Причем в значительно степени просто «морально задавив» всех соперников: в первой же стрельбе из произвольного пистолета (это соревнование проходило двадцать пятого июля) она мало того, что поставила абсолютный рекорд в этом виде стрельбы, так еще каждую серию отстреливала меньше чем за пятнадцать секунд. А еще — вероятно, после соответствующей «обработки» стрелков врачами в Коврове — второе место тоже занял советский стрелок Костя Мартазов, так что наши сразу же продемонстрировали, «кто в городе шериф». Нет, никаких допингов Таня не использовала, однако «правильное питание и должная мотивация» свое дело сделали. Причем в первую очередь именно «питание»: Таня разработала диету, серьезно увеличивающую силу рук. Не только рук, но стрелку не дрожащие он напряжения руки очень важны…

Двадцать шестого стреляли по тарелочкам где-то за городом, и Таня — хотя туда ехать и не собиралась — просто решила «размяться», поскольку в этом виде от Союза был заявлен лишь один стрелок-мужчина (второго еще в Коврове выгнали «за нарушение спортивного режима», причем в последний день, и замены ему просто найти не успели). А двадцать седьмого в скоростной стрельбе из пистолета она снова установила абсолютный рекорд, причем все серии по пять выстрелов она производила не больше чем за три секунды, да и стреляла «с бедра». А на раздавшиеся было вопли судей попросила показать, где в правилах написано, что целиться нужно глазами…

В качестве «свободной винтовки» она выбрала СКС (правда, собственноручно «допиленную») и их нее палила только что не очередями, и один промах допустила лишь в стрельбе с трех позиций. То есть при стрельбе лежа одну пулю послала в девятку…

Однако личные Танины достижения не очень помогли ей выполнить обещание о полусотне медалей: команда едва завоевала их сорок две. А вот «обещание» провалить футбольный турнир было «исполнено с блеском»: команду вынесли в четвертьфинале. Правда лишь потому, что Мишу Шувалова «вынесли» югославы в одной восьмой, а сам он так ни одного мяча и не пропустил. Впрочем, Сталина это проигрыш особо не расстроил, а Миша Шувалов даже орден Красного знамени получил…

Когда — уже в сентябре — Иосиф Виссарионович поинтересовался желанием Тани поучаствовать в следующей олимпиаде, она ответила однозначно:

— Ну уж нет, стара я по соревнованиям бегать. Команды — подготовлю, кроме футболистов конечно.

— А почему вы так против футбола настроены?

— Я против футбола ничего не имею, а вот против футболистов… Они же, кроме как мячик пинать, ничего больше не умеют и уметь не хотят! Впрочем, это почти всех спортсменов касается: тупые куски красивого мяса. И с ними я работать просто не буду, а вот набрать ребят, для которых спорт — это форма отдыха и развлечения в свободное от работы время, я смогу. И их к победам на Олимпиаде подготовлю. Гарантий, что они победят, не дам конечно, но они хоть удовольствие получат.

— Куски мяса, говорите…

— Иосиф Виссарионович, вы не учитываете одной мелочи: они именно для меня всего лишь мясо. Мало что я врач, так я еще и телом своим владею… неплохо. В любом индивидуальном виде современного спорта я легко обыграю любого нынешнего соперника. В командных… разве что в волейболе в одиночку победить не смогу, а уже вдвоем с кем-то относительно подготовленным — вынесу любую команду. Вам, наверное, рассказывали, как я в Коврове олимпийцам продемонстрировала три мировых рекорда в штанге? Так я этих ребятишек еще и пожалела: мне и триста килограмм поднять — не великий труд. Немного над телом поработаю — и сто метров пробегу за семь секунд, в высоту на два с половиной метра без разбега прыгну… Ну и как мне всех этих спортсменов еще воспринимать?

— Да, вы правы… этого я не учел.

— Но раз уж речь о спорте зашла, я думаю, что нужно прежде всего людям возможность предоставить спортом в охотку заниматься, не испытывая при этом диких проблем. Стадионов понастроить, дворцов спорта: все же зимой на улице трудновато в тот же волейбол играть.

— И вот возразить вам вроде нельзя, а приходится: где страна на все эти стадионы с дворцами спорта денег найдет?

— Хороший вопрос вы задали. Экономический. И вот об этом мы, пожалуй, на следующей встрече и поговорим. Не о стадионах, а о социалистической экономике. Я, кстати, вашу книжку об этом читала, просто не знаю, вы ее уже написали или нет.

— Что, мои работы и до Системы дошли?

— Насколько я понимаю, у Решателя была вся информация начиная с конца двадцатого века. Все книги… большая их часть. Та, которая спросом у населения пользовалась. А эта книга была обязательной к изучению во всех китайских вузах на протяжении пары сотен лет, так что… однако замечу, что Решатель, когда мне ее предоставил, сообщил, что ее в Системе я первая попросила, первая за две с лишним тысячи лет.

— Ну, хоть так, и раз вы здесь, то книгу я писал не напрасно, — улыбнулся Сталин. — а теперь у меня пара вопросов по… по нынешней экономике. По политэкономии: польские товарищи просят задействовать их простаивающий авиазавод и передать им для производства одну из наших машин. Что вы о таком предложении думаете? Станислав Густавович считает, что передача в Польшу ряда производств сможет существенно разгрузить часть наших уже заводов, которые можно будет перепрофилировать на выпуск другой крайне недостающей нам продукции.

— С точки зрения чистой экономике он, скорее всего, прав. А вот с политической… передавать полякам высокотехнологичные производства, по моему личному мнению, будет большой глупостью. К тому же нанесет нам приличный экономический ущерб, ведь поляки стараются всю торговлю с СССР вести по так называемым рыночным ценам. То есть задирают цены до тех пор, пока мы просто не прекращаем такую торговлю, и я не вижу причин, по которым они могут такой подход изменить. Они же только прикидываются, что строят социализм, а на самом деле никаким социализмом таким и не пахнет, чистый госкапитализм. Плюс лютый национализм…

— Вы, я гляжу, к полякам относитесь не очень дружественно.

— А я на них в госпитале насмотрелась. Как и везде, в Польше есть вполне адекватные люди, и с ними надо работать. Но таких людей там мало.

— То есть вы категорически против?

— Пожалуй, нет. Можно им передать в производство тот же «МАИ-колхоз», но с подписанием жестких обязывающих контрактов. И даже по цене не в первую очередь обязывающих, хотя и это необходимо. А по рынкам сбыта, чтобы не конкурировали с нами в других странах.

— Боюсь, что на таких условиях поляки не согласятся.

— Ну и пёс с ними, ребята с Касимовского авиазавода уже собираются филиал строить где-то на Дальнем Востоке. Я уже сколько раз говорила, что основной задачей государства социалистического является забота о собственных гражданах, а с иностранцами нужно взаимодействовать исключительно тогда, когда нам это выгодно. Лучше всего если выгода взаимная, как с немцами получилось или с венграми. В особенности с венграми пример показателен: они нас сильно не любят, но торговля с нами настолько для них выгодна, что нелюбовь они засовывают себе… куда-то поглубже. Кстати… я еще с болгарами о некоторых мелочах договариваться собралась, надеюсь Станислав Густавович возражать не будет.

— А почему он может возразить?

— На съезде профсоюза промышленных артелей было решено предложить болгарам выстроить там современную металлургическую промышленность, со всеми сопутствующими предприятиями. Но Струмилин считает, что наша малая металлургия в принципе не может быть рентабельной и говорит, что предлагать такое болгарам — это практически вредительство.

— А вы, очевидно, считаете, что он не прав?

— Да, считаю. И владимирские заводы — я имею в виду в Петушках и в Муроме — это наглядно доказывают.

— Тогда мне непонятно, почему он составил другое мнение.

— Такие заводы и правда менее рентабельны у нас, потому что в СССР с углем проблем нет. Однако, если учесть стоимость перевозок готовой продукции, они по крайней мере не убыточны. А в Болгарии, где с нужным углем огромные проблемы, они окажутся много выгоднее заводов традиционной схемы.

— И чем же? Извините, я не учел, что вы еще и химик… но мне все равно интересно было бы узнать.

— Руда в Болгарии есть, причем весьма хорошая. То есть на самом деле паршивая, но если считать отдельными ресурсами барий и свинец, которые всем известно как из руды вытаскивать, то в остатке получается приличное сырье для черной металлургии. Уголь у них в основной бурый или вообще лигнит — но из таких получить горючий газ более чем нетрудно, так что установки по прямому восстановлению железа будут весьма эффективны. К тому же у них сельхозотходов более чем просто много: ботва картошки и помидор ни на что не годится, кроме как превратиться в метан в биотанках. Опять же, на выходе получится прекрасное удобрение для полей — и вот если все это вместе просчитать, то внезапно выяснится, что Болгария сможет сократить импорт стали вчетверо. И там эти малые металлургические заводы окупятся буквально за пару лет.

— Хм… а у нас что им мешает так окупиться?

— Да ничего не мешает… кроме крайней энергетической бедности. У нас страна-то даже по населению в тридцать раз больше той же Болгарии, вот электричества и не хватает… пока. А вот будет много электричества — и у себя начнем малую металлургию развивать. Надеюсь, скоро…

Министр электрификации и мелиорации Георгиев с интересом выслушивал предложения беловолосой девушки. Как всегда, очень заманчивые предложения: с этой девушкой он уже сталкивался и когда был зампредом Совмина Болгарии, да и на нынешнем посту, хоть и не непосредственно, а через ее сотрудников, пересекаться приходилось. Правда, он не совсем понимал, почему товарищ Серова обратилась именно к нему — но и на текущем посту Кимон Стоянов Георгиев мог существенно в реализации ее предложений помочь, с Червенковым (в отличие от Димитрова и Коларова) у него сложились вполне дружеские и деловые отношения. А раз уж предлагается совершить крупный скачок в деле индустриализации страны, то предсовмина предложения Беловласки почти наверняка примет.

Простые предложения: Болгария передает в аренду (правда, с существенными элементами экстерриториальности) Советскому Союзу остров Самофракию, а русские строят в Болгарии несколько, как они назвали, «малых металлургических комбинатов». Для которых вообще не требуется кокс, они и на буром угле будут выдавать очень приличную сталь. Причем очень дешевую: сырье для этих комбинатов будет поставлять крупнейший в Европе (если не во всем мире) бариевый завод, в качестве отхода производства еще и свинца дающий чуть ли не больше, чем все нынешние свинцовые заводы. А в довесок к металлургическим заводам еще кучу небольших электростанций, главным образом ГЭС, которые обеспечат электричеством заводы металлургические. Правда остров Беловласка хотела получить сразу, а заводы с электростанциями появятся года через два… Но она всегда свои обещания выполняла. С помощью австрийцев построила в Пловдиве завод по выпуску оборудования для заводов уже консервных, тракторный завод еще зимой заработал. И фармацевтические фабрики, перерабатывающие выращиваемые по ее предложению специальные «лекарственные растения» поставила… Надо ее предложения принять, обязательно принять!

Электричества в СССР действительно не хватало, но страна упорно работала над тем, чтобы эту проблему решить. В середине октября был запущен последний, четвертый агрегат Цимлянской ГЭС и станция была готова выдавать стране двести мегаватт электричества. То есть агрегатов было пять, но один — двухмегаваттный — работал на собственные нужды станции, а еще два («пиковых», по шесть мегаватт) даже изготавливать не закончили, но станция уже приносила стране пользу. Не самую большую, но хоть что-то, а «большая польза» тоже уже строится. Причем неподалеку и «в двух экземплярах»: Куйбышевская и Сталинградская ГЭС на Волге. По поводу которых Таня устроила эпический… спор с двумя академиками. С товарищами (и даже, более того, друзьями и непримиримыми конкурентами) академиками Веденеевым и Винтером.

Борис Евгеньевич Веденеев курировал разработку проекта Куйбышевской ГЭС — которая должна стать крупнейшей ГЭС Европы и даже мира, а после запуска проекта — стал начальником строительства. Александр Васильевич Винтер то же самое проделал со Сталинградской ГЭС и тоже был назначен начальником строительства. И с обоими академиками Таня довольно плотно «сотрудничала», причем не только «по состоянию здоровья руководящих товарищей». То есть академиков обслуживали штатные врачи (прошедшие, впрочем, переобучение в Коврове), а Таня — по личной просьбе Иосифа Виссарионовича — помогала стройкам в решении кадровых вопросов. Причем помогала несколько необычным образом: артельщики всех ее артелей объявили, что претенденты на новые открывающиеся вакансии не из числа инвалидов войны будут приниматься на работу лишь при условии двух лет отработки на «стройках коммунизма».

Вообще-то таких строек было много, но и претендентов хватало: ведь артели своим работникам предоставляли шикарное жилье. А конкретные места, где, по мнению артельного руководства, строится этот самый коммунизм, указывались в издаваемых артельным профсоюзом справочниках.

Вообще-то на стройках нужны были не просто «люди», а различные специалисты — которых артельщики из числа претендентов и готовили, поэтому руководители строек достаточно часто с артельщиками общались по поводу новых строителей. И периодически с ними общалась и Таня, носящая скорее почетную, нежели функциональную должность «председателя профсоюза промышленных артелей». Общалась девушка с академиками ну очень периодически, буквально пару раз в текущем году, но академики уже сообразили, что ее влияние на обеспечение строек техникой очень велико: взять хотя бы две с лишним тысячи немецких большегрузных самосвалов, поставленных на стройки после жалобы Веденеева.

Поэтому, когда Таня пригласила их «поговорить», оба немедленно сорвались и примчались в Сердобск, где Таня назначила им встречу. В Сердобск она их пригласила в том числе и потому, что в этом городе началось строительство нового «артельного» завода по изготовлению высоковольтных силовых трансформаторов и — уже по просьбе Станислава Густавовича — завод по выпуску силовых диодов. Тоже к электрификации более чем причастный…

— Добрый день, товарищи академики, я вас пригласила, чтобы обсудить один простой вопрос. Вы сейчас руководите стройками здоровенных ГЭС…

— Я думаю, что правильнее было бы их называть «выдающимися», — с некоторой обидой в голосе ответил Борис Евгеньевич.

— Ну, если их оценивать с точки зрения нанесения ущерба стране, то да, они выдающиеся. Ладно Сталинградская, она напрасно затопит всего-то пятьсот квадратных километров, но Куйбышевская совершенно зазря затопит больше двух тысяч!

— Вы, мне кажется, не совсем понимаете цель создания водохранилищ, — очень вежливо попытался прооппонировать Александр Васильевич.

— В этом вы правы, я не понимаю цель создания именно таких водохранилищ. Начнем в вас, Борис Евгеньевич, поскольку вы собираетесь нагадить сильно больше. Итак, как я узнала, вы собираетесь затопить чуть больше шести тысяч квадратных километров земли, для простоты скажем шесть. Из них чуть больше двух, но для простоты округлим, окажутся под слоем воды в пределах двух метров. И элементарные расчеты — проведенные, кстати, в вашем институте по моей просьбе — показывают, что за лето из этих двух метров больше половины просто испарятся. А вся гадость заключается в том, что испарившаяся вода, собравшись в тучи, выпадет этим же летом в виде дождя…

— И что в этом плохого? Я думаю, что для сельского хозяйства…

— Ага, и для вторичного пополнения водохранилищ, я читала эту записку. Но плохо то, что больше девяноста процентов испарившегося выпадут в виде дождя в водосборе Печеры и Северной Двины, где воды и так более чем достаточно. Нам такие дожди не нужны. А если учитывать такую мелкую деталь, что рабочий объем водохранилища охватывает глубины до восьми метров, то эти две тысячи квадратных километров теряются абсолютно бездарно.

— Это я понимаю, — резко поскучневшим голосом ответил Веденеев, — но если рельеф местности такой, что…

— А я об этом и говорю: вы в проект не заложили работы по изменению рельефа.

— Предлагаете эти территории защитить дамбами? Это же сотни километров!

— Тоже вариант, в Голландии полстраны за дамбами спрятаны ниже уровня моря. Но Голландия — маленькая, а водохранилище — большое. И если враг разбомбит дамбу в Голландии — так и черт с ними, не жалко. А если разбомбит дамбу здесь, то мы всю огороженную землю опять потеряем. Так что вариант этот нам не подходит совершенно.

— А какой, по вашему, подходит? — сварливо поинтересовался Александр Васильевич.

— Пункт первый: на плотинах должно быть минимум по четыре нитки шлюзов, я сейчас объясню зачем. Пункт второй: по завершению строительства необходимо будет пару лет гонять электростанции на пониженных на два с половиной метра уровнях. Пункт третий и остальные я со Струмилиным потом согласую, вы тут уже ничем помочь не сможете.

— А зачем столько шлюзов?

— Затем, что трафик самоходных барж на пять тысяч тонн составит до двухсот в сутки. На самом деле меньше, думаю, что в основном где-то в районе сотни будет, но лучше перестараться.

— Шлюзы — штука очень недешевая.

— Дяденьки, я хоть слово о деньгах сказала? Мне нужны шлюзы, а они, насколько я в курсе, больше двух рядом не ставятся. А как ставятся — вы и придумаете. Придумаете и воплотите.

— Тогда второй вопрос: а зачем работать на пониженных уровнях?

— Просчитать точные границы затопления при существующих геофизических методиках и приборах ни фигашечки не получится. Так что мы заполним водохранилища на пониженном уровне, посмотрим, докуда вода все затопит — и по краешку воды выстроим небольшие такие дамбы. Точнее, отсыплем что-то вроде каменных, устойчивых к размыву, границ будущих берегов. И как только это проделаем, земснарядами будем углублять уже затопленное до восьми метров, а грунт сыпать туда, где метров получится при полном уровне меньше двух, ну, двух с половиной.

— И вы думаете, что этого грунта хватит на подъем рельефа на двух тысячах километров?

— Думаю что нет. То есть я точно знаю, что не хватит. Но нехватку мы компенсируем, перевозя песок и ил на баржах из Каспия в устье Волги. Это будет процесс не быстрый, но вы, я уверена, доживете до его завершения.

— Вы, я гляжу, безудержная оптимистка, — хмыкнул Винтер.

— Нет. Я — врач, и я теперь могу гарантировать, что вы оба перешагнете рубеж в полтора века. Ну, если пьянствовать не начнете или под машину бросаться не станете.

— Я, похоже, недооценил уровень вашего оптимизма…

— Это я уровень вашего пессимизма недоучла. Вставайте, сейчас быстренько слетаем в Ленинград, в гости к Алексею Николаевичу Крылову. Чаю попьем у него, послушаем рассказы — он очень интересно рассказывает. Посмотрите, как у меня выглядят девяностолетние мужчины — и пессимизма у вас поубавится. Впрочем, я не думаю, что ждать с засыпкой водохранилища придется так долго…

— Ну допустим… — не очень уверенно произнес Борис Евгеньевич, — судя по своему самочувствию, я надеюсь еще лет двадцать минимум проскрипеть. Но даже не говоря обо всем остальном, даже денег на дополнительные шлюзы…

— Вы знаете, чем сейчас занимается Жук?

— Как-то не следил за ним в последнее время, — неуверенно ответил Александр Владимирович.

— Он сейчас приступает к строительству двух дополнительных шлюзов на Рыбинской плотине. То есть не вот прям сейчас, стройка начнется в апреле, а пока он трудится над созданием специальной временной стройконторы. Но трудится в поте лица, так как товарищ Сталин попросил его оба шлюза выстроить до следующей осени. Очень вежливо, между прочим, попросил…

— Вы, скорее всего, не представляете, во что обойдутся предлагаемые вами работы…

— Они окупятся. Это минимум полмиллиона тонн зерна в год, причем гарантированные тонны: земли-то будут с прекрасным орошением и прочей мелиорацией. К тому же затраты эти размажутся по очень многим годам… и будут приемлемыми.

— Но я, скорее всего, ваши предложения… проигнорирую. Пока Совет министров не подготовит соответствующего постановления…

— Хорошо, я вас поняла. Постановления вы получите завтра. Жаль, что вы еще не научились оценивать свою работу хотя бы на сотню лет вперед… ну да ничего, научитесь.

— Таня, вы это всерьез? — удивился Иосиф Виссарионович, когда вечером девушка положила перед ним два листа бумаги с подготовленными постановлениями «Об изменении проектов ГЭС».

— Абсолютно. Мы же это уже обсуждали.

— Ну да… но я думал, что это на далекую перспективу…

— Иосиф Виссарионович, сейчас ситуация изменилась. Я имею в виду, для вас изменилась, как для руководителя государства. Сейчас вы уже должны рассматривать проекты с перспективой на полсотни лет как среднесрочные, по которым и начало, и завершение проекта будет целиком происходить при вашем руководстве. Еще раз напоминаю, что сейчас вы всего лишь приблизились к завершению первой половины жизни, и я очень надеюсь, что не очень-то и приблизились.

— Вы говорили о ста двадцати годах…

— Сто двадцать — это возраст мадларков, оставшихся без медицинского присмотра. Я себя уважать перестану как врача, если в СССР средняя продолжительность жизни через двадцать лет будет меньше полутора веков, и это с учетом смерти от болезней, несчастных случаев и прочих непредвиденных обстоятельств.

— И я вам почему-то не могу не поверить. Ну ладно, где подписывать? Только скажите честно: вы уверены, что все это будет необходимо? Я имею в виду для людей, для… да для той же природы?

— Я знаю одно: через двадцать лет эти поля будут давать центнеров по сорок-пятьдесят зерна в год. А в СССР будет уже за триста миллионов населения, причем населения, постоянно желающего что-то сожрать. И, чтобы это желание удовлетворить, на каждого человека нужно будет выращивать по тонне зерна.

— Я что-то с трудом представляю человека, способного столько съесть.

— Человеки едят не один лишь хлеб, им и мясца иногда хочется, и яичницу с лучком поджарить на топленом сале, и ананас с авокадо умять на досуге. А ананасы с авокадо лучше всего менять тоже на зерно: там, где они растут, с хлебом как раз неважно.

— А может тогда просто не строить эти электростанции?

— Есть и другая арифметика. Килограмм зерна — это киловатт-час энергии. А ГЭС — это электростанции, которые лучше всего годятся для того, чтобы балансировать производство электричества. В сети возникла нехватка — ГЭС добавит столько нужно за пару минут, а угольную электростанцию раскочегаривать несколько часов. Да и просто увеличивать-уменьшать вырабатываемую мощность на угольной — это ее ломать побыстрее, а на ГЭС — всего лишь открыть или закрыть кран. Атомная электростанция дает энергию самую дешевую, но она должна не то что днями — месяцами работать на полной мощности, потому что если она сломается, то энергия вокруг нее веками может уже вообще не требоваться. Так что строить их надо, просто заранее закладываться на то, что полностью вся система будет готова лет через пятьдесят. И не расстраиваться от этого.

— Наверное люди еще долго не научатся мыслить категориями столетий…

— Научатся быстро, благо примеры есть. У китайцев есть притча: старик строит новый дом, камни тешет, в стену их потихоньку укладывает. Прохожий его спрашивает: старик, зачем ты строишь дом из камня? Из кирпича ты бы выстроил его в десять раз быстрее! А старик отвечает: не могу я кирпичный строить, потому что каменный дом простоит тысячу лет, а кирпичный — всего четыреста.

— Хорошая притча. Вы ее там, в Системе у себя прочитали?

— Нет, здесь уже, этой весной. По приказу Мао китайцы на русском напечатали книжку с китайскими мудростями и я ее в магазине увидела и купила. Просто интересно стало: в Системе от китайцев практически ничего не осталось, все было тщательно уничтожено и я захотела подумать о том, почему. Не поняла, но притчи запомнились.

— Надо будет и мне ее прочитать… а политинформация у нас будет как и договаривались? У Лаврентия Павловича появились сугубо профессиональные вопросы после вашего последнего рассказа.

— Да, сразу после праздников. И передайте ему и Струмилину, пусть вопросов подзапасут: в этом году она последней будет. А потом где-то до последней декады января я буду очень сильно занята по медицинскому проекту, так занята что даже в случае начала атомной войны прерваться не смогу. Но войны, надеюсь, не случится…