Сень

Глава 3

Октябрь сорок девятого года в политическом плане был весьма напряженным: закончились аресты в Ленинграде. Уже самые первые материалы расследования доказали массовое воровство руководителей Ленинграда и области, но эти факты в общем-то никого особо и не удивили. Высокопоставленных воров в стране было, в армии, например, десятки генералов были за это осуждены. Но Иосифа Виссарионовича больше всего интересовали материалы расследования работы Всероссийской оптовой ярмарки, уж больно необычными и неожиданными оказались ее результаты. То, что в Ленинграде сгноили продовольствия на четыре миллиарда, само по себе тянуло на расстрельную статью, однако это было лишь вершиной экономического айсберга: в южные республики было продано остродефицитных товаров, причем за бесценок, как «не пользующиеся спросом», почти на семь миллиардов, а промышленной продукции (в том числе и сырья, в котором очень нуждались заводы и фабрики) еще на столько же. С учетом потерь на производстве, по подсчетам Струмилина, чистый урон народному хозяйству превышал двадцать миллиардов.

Иосифа Виссарионовича больше всего поразил тот факт, что устроив такое разбазаривания народного добра ленинградские руководители получили взяток всего около трех миллионов…

Берия, который в последние дни активно вмешался в расследование (второй секретарь обкома Капустин, как выяснилось, оказался британским шпионом), пришел к Сталину с докладом:

— Я тут немного Абакумову помог разобраться со шпионами. Очень интересная картина вырисовывается…

— Виктор Семенович мне еще в августе докладывал о шпионе в Ленинградском обкоме. Вам удалось обнаружить что-то новенькое?

— Кое-что — да. Там на расстрел больше двух десятков товарищей наработали: знали ведь, суки продажные, что шпиону информацию сливают, но за мелкие подачки душонки свои вонючие продали и не поморщились. Сами признались, мрази.

— Ну, что сами признались — это не доказательство.

— Доказательство. Вы уж извините, Иосиф Виссарионович, но я был вынужден использовать специальные методы допроса…

— Тем более не доказательство.

— Да не эти! Я к допросам привлек нашу девочку…

Сталин мгновенно вспомнил соответствующий фрагмент давешней беседы с Лаврентием Павловичем:

— Как я говорил, в качестве врача она вообще чудеса творит, и ей абсолютно безразлично, перед ней наш боец или немец. Она всех вылечивает, но есть один момент не совсем понятный. Она довольно много немцев — причем после того, как они выздоравливали — передавала в НКГБ. И передавала их с подробным описанием преступлений против советского народа, которые те совершали. С подробным описанием где, когда и как эти сволочи убивали и мучили советских людей. Злодеяния эти в сопроводиловках описывались так, как будто эта девочка там рядом стояла и все, что видела, записывала. А на вопрос наших сотрудников, откуда дровишки, она говорила, что немцы ей сами все подробно рассказывали…

— Что-то я не очень представляю ублюдка, подробно описывающего свои преступления, тем более маленькой девочке.

— Я тоже, да и следователи наши поначалу сомневались. Но она не просто говорила, она несколько раз следователям это показывала. По ее словам человек, отходя от наркоза, в какой-то момент становится очень разговорчив и, что особенно важно, не в состоянии говорить неправду. Просто момент это очень короток, а она мол, может его точно определить. Как — рассказать не в состоянии, да и, говорит, кто не умирал, тот просто этого не поймет. Но факт имеет место быть: человек рассказывал все и с такими подробностями, что просто диву даешься. А еще у нее и память феноменальная: она просто слушала, а на бумагу все потом переносила, по памяти. Мы проверяли: она может через сутки, а то и больше, по памяти дословно пересказать двухчасовой разговор с пятью-шестью собеседниками. Правда, говорит, что дня через три-четыре она все это полностью забывает — но если успевает что-то зафиксировать, то мы можем быть уверены, что ни малейших ошибок она не допускает. Мы позже с этими немцами поработали: все, что Серова о них нам сообщила, было правдой, причем до малейших мелочей…

— Так… а как она сама отнеслась к тому, что вы ее к такой работе привлекли?

— Не сказать, что с удовольствием. Она сказала, что теперь ей придется неделю руки спиртом мыть, чтобы от всего этого дерьма отмыться. Но еще сказала, что если этих мразей не расстреляем, то ей этим самой заняться придется…

— Но у нас смертная казнь отменена…

— Я ей это тоже сказал. Она на меня ТАК посмотрела!

— И вы, Лаврентий Павлович, ей препятствовать, как я понимаю, не собираетесь…

— Я собираюсь ходатайствовать о восстановлении высшей меры социальной защиты. Потому что это будет мерой именно социальной защиты, защиты социалистического государства, самого социалистического строя. У меня, когда я читал ее отчеты о проведенных… дознаниях, так будет правильнее это называть, волосы дыбом вставали. Много я разных мразей в жизни встречал, но таких…

— Вы можете мне дать эти протоколы? Они, как я понял, абсолютно правдивы — но, возможно, в чем-то неполны. Ведь у нее все же опыта допросов нет, она могла какие-то моменты упустить…

— Тогда буквально два слова по процедуре… дознания. Они самостоятельно подготовила список вопросов, мы с ней этот список согласовали… должен заметить, что когда я его в первый раз увидел, то подумал, что у девочки за плечами минимум двадцать лет работы в органах безопасности, но это неважно. Она подозреваемым эти вопросы задавала, фиксировала ответы… их и наши сотрудники фиксировали: велась запись допросов на магнитофон, так что все ответы записывались дважды и ошибки в них исключены. Если в ответах всплывали какие-то новые детали, то она их тут же уточняла, очень профессионально: она не просто записывала ответы, она их немедленно и весьма глубоко анализировала. В нескольких допросах мы даже не сразу поняли, чем вызваны ее дополнительные, заранее не согласованные, вопросы, но она дала исчерпывающие пояснения и уже наши специалисты, после довольно долгого анализа этих ответов, пришли к выводу, что её спонтанные вопросы тоже были весьма важны для следствия. А пару раз она эти уточняющие вопросы задавала потому что её интонация подозреваемого насторожила.

— Очень интересно… когда я смогу ознакомиться с протоколами?

— Когда угодно, я их с собой захватил. Вы не поверите, но она предупредила, что вы сами захотите их прочитать…

На самом деле Лаврентий Павлович несколько слукавил, когда рассказывал о том, как Таню Серову привлекли к следствию по Ленинградскому обкому. Просто когда он прочел рапорт о ликвидации банд в Литве, вспомнил, как из раненых вытаскивала информацию беловолосая девочка — и решил попросить её помочь в деле выяснения сообщников бандитов среди гражданского населения. Девочка по его просьбе на следующий день посетила знакомый особнячок, и там, в ответ на просьбу о помощи, сама предложила:

— Прибалтов зачистить — дело святое. Но, в принципе, не самое спешное. А вот с ленинградцами разобраться… литовцы-то только людей убивали, но убийц вы ликвидировали, а гражданские сильно напакостить пока не смогут. А вот подонки из Ленинграда убивают само социалистическое государство, и все еще продолжают это делать. Так что, если вы хотите, я с удовольствием им помешаю предаваться этому приятному для них занятию.

— Но ты же говорила, что только раненые…

— Нет, я говорила, что отходящие от наркоза. А наркоз можно не только раненым давать.

— Мне идея нравится… а кроме тебя это кто-то еще проделать сможет?

— Нет, и я не смогу объяснить когда человека нужно будет спрашивать. Но просто вопросы задать… вы только поставьте там магнитофон, чтобы их ответы записывать: я буду спрашивать быстро, времени у меня не будет много свободного, я же к дипломной работе в университете готовлюсь.

— А подождать с университетом никак?

— Никак, и причин две. Первая: мне диплом нужен, а еще нужны знания. Хотя бы для того, чтобы передавать другим людям то, что я знаю. А вторая — человечков допрашивать нужно ночью, причем желательно, чтобы они предыдущую ночь все же поспали нормально. А ночью я всяко свободна буду: в университете-то обучение в дневное время проходит.

— И когда начнем?

— Успеете к завтрашнему вечеру помещение подготовить? Я имею в виду магнитофон поставить, прочее все… думаю, что за ночь я человек по пять-шесть опросить смогу без ущерба для моей учебы. Только, я думаю, в процессе число опрашиваемых сильно возрастет, но с остальными вы и без меня справитесь. Списочек клиентов у вас есть?

— Клиентов?

— Ну не пациентами же их называть. Пациентов я всегда выпускаю живыми и здоровыми, а тут половину надо к стенке ставить. А если вдруг кто-то их расстреливать не захочет, то придется мне самой этим заняться…

— Смертная казнь в СССР отменена, ты это знаешь?

Ничего не ответила Таня, только хвостиком… то есть рукой махнула. А спустя пять дней Лаврентий Павлович с протоколами допросов приехал к товарищу Сталину…

На очередном заседании Совмина было принято два важных постановления: об организации управлений по строительству Новосибирской и Иркутской ГЭС. А еще одно постановление выпустило министерство электротехнической промышленности — о создании в Новосибирске предприятия по производству турбогенераторов и тяжелых электрических машин. Поскольку товарищ Вознесенский оказался совсем не товарищем, экономическое обоснование этих проектов докладывал Струмилин — а технические проекты было решено «дорабатывать в процессе». Потому что одно дело — принять решение, а другое — воплощать эти решения в жизнь. Ведь перед тем, как начать воплощать, нужно было создать необходимую инфраструктуру: дороги проложить, жилье для строителей подготовить, стройки энергией и машинами обеспечить.

Станислав Густавович в своем обосновании предложил на подготовительном этапе широко использовать «артельный труд»:

— Опыт Владимирской области, в теперь и Рязанской, Ярославской, Белгородской областей и Белоруссии продемонстрировал, что в части строительства жилого фонда артели проводят его гораздо быстрее и, что немаловажно, с меньшими затратами.

— А как с материально-техническим снабжением? — поинтересовался Сталин. — Тоже на артели его возложим?

— Кое-что — безусловно. Пока что именно артели обеспечивают стройки жилого фонда кирпичом более чем наполовину. Я имею в виду кирпич прессованный. И, хотя есть ограничения на его применение, в частности, из него не рекомендуется строить здания выше четырех этажей, здесь мы получим более чем приличную экономию. Единственное, о чем уже центральным органам придется побеспокоиться — это обеспечение строительных артелей автотранспортом. Но тут у нас есть определенные внеплановые ресурсы, в частности, в Германии выпуск грузовиков Опель-Блиц приближается к семидесяти пяти тысяч в год и немцы их с удовольствием нам продадут.

— Так уж и с удовольствием?

— Вообще-то им все равно, кому их продавать. Пока что в плане закупок лидирует Болгария, но, по моим прикидкам, их рынок уже близок к насыщению. По крайней мере на следующий год Болгария заключила контракты на поставку менее чем трех тысяч машин против двадцати восьми тысяч в текущем году, так что…

— Немецких товарищей поддержать… с пользой для нас будет, мы думаем, правильно. Тем более, что автомобили Газ и ЗиС расписаны уже на несколько лет вперед. А все остальное? Металл, те же трубы для воды и отопления?

— Здесь, мне кажется, придется еще одно постановление принимать. Оцинкованных труб у нас не хватает катастрофически, но их так же можно приобрести в Германии.

— То есть вы предлагаете пересмотреть планы Внешторга?

— Нет, я предлагаю разрешить закупку оцинкованных труб строительным артелям взамен на поставки в Германию определенных стройматериалов. Сейчас Германия тоже активно строится, и у них наблюдается определенный дефицит продукции древообработки. Конечной продукции: рам оконных, дверей, даже паркетной доски — а такую продукцию наши артели выпускают в значительных количествах. Так что я подготовил предложение по учреждению отдельного совместного советско-германского предприятия по торговле стройматериалами, которое будет осуществлять такую торговлю на основе полного взаимозачета. И готов внести на рассмотрение кандидатуру руководителя этого предприятия: полковник Мерзликин практически этим и занимался последние несколько лет, продемонстрировав очень неплохие результаты.

— И сколько… сколько времени мы сэкономим, если утвердим подобный подход?

— По предварительным расчетам вся необходимая структура — я имею в виду жилье, дороги, даже учреждения социальной сферы — на стройках ГЭС могут быть выстроены примерно за год. То есть основную работу по возведению ГЭС можно будет начинать в марте-апреле пятьдесят первого года. А подготовительные работы на плотинах — уже следующим летом.

— Я так понимаю, что документы, определяющие взаимоотношения управлений строительства и артелей подготовлены?

— Как руководства по работе управлений с артелями — да. Предварительные договоренности с примерно десятком стройартелей тоже имеются, в принципе они готовы приступать к работе уже с нового года и даже раньше. Им ведь тоже необходима определенная подготовительная работа чтобы к весне приступать к строительству.

— Так, проект поручения Госплану о детальном планировании работ мы, я надеюсь, тоже сегодня примем. Конкретные замечания и предложения попрошу подготовить к следующему заседанию…

Окружающие не смогли не заметить, что Сталин стал принимать решения с одной стороны более спокойно, а с другой быстрее, чем раньше. Но о причинах не задумывались: страна развивалась, перспективы этого развития становились все четче, да и вопросы безопасности были в значительной степени решены. Но сам Иосиф Виссарионович просто чувствовал, что работа его стала утомлять меньше — так что получалось просто «переваривать» больше информации и решения принимать более обоснованно.

Однако некоторая тревога его не отпускала: через неделю беловолосая девушка на ближней даче не появилась, и на восьмой день после предыдущей встречи — тоже. Хотя она и говорила, что бутылки «зелья» ему хватит на десять дней…

Однако на девятый день Иосиф Виссарионович застал ее, уже сидящую в кабинете. Причем и сам ее увидел, лишь плотно закрыв входную дверь.

— Вы меня когда-нибудь до смерти напугаете своими появлениями, — в сердцах прокомментировал он свой испуг.

— Это не страшно, я вас и в этом случае оживлю. Так, давайте посмотрим, что у нас со здоровьем, — Таня слегка коснулась шеи Сталина, несколько секунд подержала его за запястье. — Все идет по плану, можно приступать и к процедуре омоложения. Но, прежде чем начать, я должна вам кое-что сказать.

— С огромным интересом вас выслушаю.

— Мне будет нужно встречаться с вами по крайней мере раз в неделю, но, откровенно говоря, мне не очень хочется сюда приходить. Во-первых, я могу случайно попасться на глаза кому-то из вашей охраны — а мне убивать хороших людей очень не хочется. Во-вторых, некоторые необходимые процедуры требуют определенного оборудования, а тащить его сюда не очень удобно. Так что нам нужно придумать, где мы сможем встречаться так, чтобы нам никто не мешал по крайней мере по несколько часов…

— А вы уверены, что это нужно мне?

— Да. Просто вы еще сами этого не знаете.

— Интересно… а вы — знаете?

— Конечно. Как я уже говорила, я врач-регенератор второй категории, и моей главной задачей сейчас является сохранения вам жизни и здоровья по крайней мере на следующие двадцать пять — тридцать лет.

— Боюсь, что у вас ничего не выйдет, люди просто только не живут. То есть живут, но редко, и со здоровьем у них в преклонном возрасте…

— Ерунда, даже мадларки в среднем живут сто сорок лет. А сервы и тем более гаверны и до трехсот чаще всего доживают.

— Кто?

— Ладно, начнем с самого начала, а то вы просто ничего не поймете. Садитесь поудобнее, разговор будет долгим… и не очень простым. Но, по моему единственно верному мнению, необходимым. Я ведь говорила, что вы не знаете, кто я.

— Серова Татьяна Васильевна, родилась третьего марта тридцатого года в деревне Некрасовка…

— Серова Татьяна Васильевна тысяча девятьсот тридцатого года рождения умерла третьего марта тысяча девятьсот сорок третьего года. Умерла окончательно и бесповоротно. А в освободившееся тело — поскольку биологическая смерть тела наступает гораздо позднее функциональной смерти мозга — была помещена энергетическая копия врача-регенератора из будущего Тани Ашфаль и самой неуловимой террористки Системы Шэдоу Бласс.

— Сразу двоих?

— Нет, просто в силу определенных обстоятельств врач превратилась в террористку. Но не в этом дело. Я пришла сюда из будущего, и это будущее столь ужасно, что единственной моей задачей… единственной моей мечтой было сделать так, чтобы это будущее никогда не настало. Оно уже не настанет… скорее всего — я тут немало уже натворить успела. Но чтобы исключить даже малейшую вероятность того, что будущее хоть немного станет похоже на то, откуда мне посчастливилось сбежать, нужно… сейчас нужно, чтобы СССР сохранился еще лет пятьдесят.

— Вы хотите сказать, что СССР может не сохраниться?

— В моей истории СССР прекратил свое существование лет через тридцать-сорок… я точнее не знаю, все же я лишь врач, а не историк. А чтобы страна не распалась — и не превратилась в колониальный придаток капиталистических стран — необходимым условием является сохранение вам жизни и здоровья. Почему — я не знаю, но обычно Решатель не ошибается.

— То есть вы хотите сказать, что достаточно меня вылечить от каких-то болячек…

— Нет. Я хочу сказать, что по расчетам Решателя для сохранения СССР необходимо, чтобы вы управляли страной еще минимум двадцать-двадцать пять лет. В моей истории вы умерли примерно через три года, и ваши, извините за выражение, наследники развалили политическое управление всего за четыре года, даже меньше. Экономическая основа еще продержалась как-то еще лет тридцать — а затем все пошло вразнос.

— И из какого же года вы к нам прибыли? — Таня отметила всю глубину сарказма с словах Сталина. — Кто там у вас заправляет, США?

— Про год я даже примерно сказать не могу. В Системе это был две тысячи триста девяностый, но у нас года считались не как здесь, с рождества Христова, а с покидания людьми Проклятых континентов. А если учесть, что к этому времени почти исчерпались запасы урана для электростанций… я лишь могу предположить, что прошло никак не меньше десяти тысяч лет. Хотя, если учитывать загрязнение двести тридцать шестым ураном… в любом случае несколько тысяч лет. Три, пять… нет, я не могу даже приблизительно подсчитать. Много. И там нет США, нет каких-то других стран. Там есть только Система… то есть будет… то есть уже никогда, надеюсь, не будет! Извините, мне вспоминать все это очень неприятно…

— Ну ладно, все страны пропали, появилась какая-то система… а вы оттуда смогли убежать, и убежали прямиком к нам. Зачем? Чтобы вылечить одного старика?

— Вовсе нет. Я вообще предполагала… надеялась попасть лет на полтораста раньше. Тогда все было бы гораздо проще, проще повернуть историю. Но — не повезло, попала в середину двадцатого века. То есть не совсем еще не повезло, сейчас еще есть шанс направить историю в правильную сторону с приемлемыми потерями. А последний шанс, в начале следующего века, он совсем уже маленький, и потери человеческие окажутся и вовсе кошмарными… ладно, сейчас моя основная задача — сохранить вам жизнь и здоровье минимально на следующие четверть века.

— И вы уверены, что это у вас получится…

— Если вы не будете особенно сильно сопротивляться, то да. Честно говоря, я хотела все проделать незаметно, как Шапошникова, Толбухина, Веденеева, других нужных людей в живых оставить…

— Насколько я слышал, что перечисленные вами товарищи и так прекрасно себя чувствуют.

— Да, и я этому очень рада. В моей же истории Шапошиков не дожил до победы над Германией, Веденеев умер в сорок шестом, Федор Иванович на этой неделе должен был умереть… Я понимаю, во все это трудно поверить, но вы в любой момент можете проверить одно: у меня не умер ни один пациент. А этим даже многие стоматологи похвастаться не могут. Вы там людей еще напрягите, пусть поинтересуются смертностью во Владимирской области…

— Я… я слышал, там смертность прилично сократилась…

— Да, практически до нуля. А еще она сократилась на всех предприятиях, куда из Коврова поставлялись эликсир бодрости и тормозуха. Я же сказала: даже мадларки живут до ста сорока лет!

— А мадларки — это кто?

— Вы хотите выслушать историю целиком?

— Я слышал насчет низкой смертности на некоторых предприятиях…и во Владимирской области… но мы считали… да, хочу услышать историю целиком. Вашу историю, я правильно понимаю?