Сепаратист

Глава 15

Столб поднятой взрывом земли медленно вырастает прямо перед оврагом, в котором мы укрывались. Это мне кажется, что медленно — должно быть, последствия контузии. Зрелище сюрреалистическое, но мне не до любования. Я вспоминаю слова Мануэля, которые он сказал мне четыре дня назад:

— Тебе повезло, — сказал он тогда. — Фантастически повезло, как и всем нам. Уверен, что такое будет продолжаться и дальше?

Я тогда не обратил внимания на его ворчание. Без того настроение ни к черту, еще он бубнит. Да и не до того, нужно как-то решать свалившиеся на голову проблемы. Короткий период эйфории, возникшей по причине неожиданного спасения, закончился как-то слишком быстро.

Все шло наперекосяк с самого начала. Беженцы двигались слишком медленно, и никакие наши усилия этого изменить не могли. Две манипулы легиона Освободители Ишпаны догнали нас не сильно напрягаясь, мы еще и на пятьдесят миль не отошли. Мы пытались их задержать. Все, как я предлагал старику: засады, несколько выстрелов из-за кустов… В первый раз удалось подловить довольно удачно. Пара очередей из картечницы, паника, беспорядочные выстрелы в ответ. Больше такого успеха повторить не удалось ни разу. Мы даже не смогли подогнать локомобиль с картечницей достаточно близко, не рискуя получить в ответ пару выстрелов из полевых орудий. Нас догнали и окружили на хуторе с претенциозным названием Рибагуда. Всего три кирпичных домика — хутор был брошен еще до того, как мы подошли. Слава богам, детей мы с Доменико успели перевезти. Сорок остававшихся женщин затолкали в подвалы — глупо, конечно. Кто-то из селян предлагал их застрелить, чтобы не оставлять на потеху легионерам, и мне это предложение казалось разумным. Хорошо, что решили подождать. Домина Петра, конечно же, отказалась прятаться. Отобрала у кого-то из крестьян старинный мушкет, буркнув, что даже одной рукой с ним обращается лучше и быстрее.

Немного повезло в том, что легионеры слишком близко разместили артиллерию. Нет, в принципе они были правы. На такое расстояние даже залпами стрелять бессмысленно. Если и подстрелишь кого, критично на боеспособности артиллерии это не скажется. Слишком далеко — но только не для старика. Он просто выбил всех, кто умел обращаться с пушками и картечницей, так что первоначальный план у легионеров сорвался. Они хотели для начала смешать нас с землей, а потом уж повеселиться с выжившими. Не вышло. Началась перестрелка, нас постепенно зажимали, к тому же внушительный, как мне казалось, запас патронов, который мы взяли в дорогу, начал заканчиваться.

Мы могли еще уйти. Если оставить беженцев, можно было попытаться прорваться, выбраться. Воспользоваться манном, силами Керы, и помощью старика. Я так и не решился, тянул до последнего, а потом уже и поздно стало — нас слишком плотно зажали, оба локомобиля были повреждены.

Помощь пришла, когда мы все уже начали прощаться с жизнью. Ребята из Бургоса, оказалось, действительно контролируют свою территорию. Никто не ждал их появления так скоро, ни мы, ни армия метрополии. Легионеров, уже праздновавших победу, просто смели.

Потом была радость от встречи с союзниками, переговоры. Домина Петра нашла своего брата, а Рубио — парней, которые взяли на себя ответственность за Бургос. Опять-таки повезло, необходимость в дальнейшей поездке отпала, обо всем, что необходимо, договорились на месте. Жаль, от беженцев, которых мы спасали, осталась едва ли половина.

Забавно, но Петра не хотела остаться с братом. Во-первых, он не сильно обрадовался ее появлению. То есть, нет, было видно, что сестру этот серьезный и взрослый уже мужчина любит до безумия, и именно поэтому он не мог одобрять того, что она, во-первых, сбежала от отца, а во-вторых нашла такой способ укрыться. Я невольно оказался свидетелем их ссоры. Не хотел подслушивать, просто они ругались возле нашего локомобиля, а я в этот момент пытался хоть немного вздремнуть в кузове, устранившись от переговоров. Доминус Валерий Алейр экспрессивно объяснял, насколько безрассудно и опасно было поступать так, как поступила Петра, и сколько боли и горя она принесла своим родным. Особенно отцу, сам-то Валерий понятия не имел, что его любимая младшая сестренка отправилась на фактически беззаконные территории в одиночку и без охраны. И тут такой сюрприз.

— Это еще удивительно, что ты отделалась лишь переломом, сестричка! — возмущался эквит. — Надо полагать, благодарить за это следует этих парней из Памплоны. Ты хотя бы понимаешь, что могло случиться, если бы они были не столь благородны? Опустим возможность, что тебя могли просто оставить без помощи или и того хуже. Ты представляешь, что случилось бы, вздумай они потребовать помощи от отца в обмен на твою безопасность?

— Милый Валерий, неужели ты полагаешь, что твоя сестра настолько глупа, что стала бы иметь дела с бесчестными людьми?! И, между прочим, главная опасность мне стала грозить только после того, как сюда пришел доблестный имперский легион. — Тут Петра явно лукавила, хотя, скорее, последние впечатления просто перекрыли более ранние воспоминания. — Ты просто не представляешь, какие ужасы творят эти мрази!

— Представляю, и получше тебя, — отрезал Валерий. — Если ты думаешь, что когда-нибудь легионы вели себя много лучше во время подавления бунтов, ты плохо учила историю. Впрочем, согласен, в этот раз они перешли всякие границы. Но и повстанцы, поверь мне, далеко не все образцы добродетели.

— Я и не говорю, что они невинные овцы. Но их к этому принудили! Людей лишили работы и средств к существованию. Целые области. Ты знаешь, что язычников вовсе не выселили? Их уничтожили, почти полностью! Меня удивляет, что повстанцев поддерживаешь только ты, а не вся наша семья! Все семьи! Как может отец улыбаться в сенате этим тварям, зная, что они творят?

— А вот это уже не твое дело, — отрезал Валерий. — И не дай бог, ты что-то такое скажешь по возвращении. Если не хочешь, чтобы наши семьи повторили судьбу неблагонадежных.

— То есть ты знал?! И отец знал?!

— Да. Об этом знает большинство, если не все главы семей эквитов в республике, и вообще все, кто хоть что-то значит. В красивые сказки, которые рассказывают плебсу, верит только плебс.

— И ты можешь спокойно ходить в храмы чистого зная, что они творили?

— Именно так. И, надеюсь, ты будешь поступать так же, если не хочешь стать неблагонадежной. В конце концов, язычникам никто не мешал отречься. Пускай хотя бы для вида! Нет, им нужно было непременно показать свою принципиальность. И чего они добились? Да у половины республики до сих пор в подвалах домашние алтари!

— Да? А что ты скажешь о том, что в Васконе проводились кровавые жертвоприношения в честь чистого бога? У доминуса Диего остались бумаги из магистрата: там каждый день убивали детей! Якобы для поддержания жизни остальных горожан. Я даже могу их тебе показать — он отдал их мне на хранение.

— Доминус Диего? — живо заинтересовался Валерий. — Это не тот ли Диего кровавый, палач иерарха Ноны, за которого обещают тысячу сестерциев серебром и прощение грехов? А неофициально еще и перемирие с бунтовщиками заключить обещают?

Тут мне пришлось приложить некоторые усилия, чтобы не выдать своего присутствия. Не знал, что я настолько популярная личность. Странные ощущения. С одной стороны — приятно, что я их настолько достал, что за меня объявили награду, но с другой стороны, проблем это может принести множество.

Петра пораженно замолчала на пару секунд, а потом стала яростно отрицать, что я тот самый Диего. Тем самым, на мой взгляд, выдала меня с потрохами. Впрочем, не думаю, что я сам смог бы сохранить невозмутимую физиономию, узнай такое, так что винить девушку не стал. Наоборот, удивился. Кто я ей, чтобы так защищать? Неожиданно, но приятно. Валерия, естественно, нисколько не обманули жалкие попытки Петры меня выгородить:

— Мне абсолютно плевать тот это Диего, или какой-то другой, — прошипел Алейр. — откровенно говоря, туда этому Ноне и дорога, мерзкая был личность. Доводилось общаться. Даже если это тот Диего, я буду молчать — Алейры умеют быть благодарными. Но вот эти документы, девочка, ты передашь мне. И не дай боги ты кому-нибудь про них расскажешь!

Мысленно я взмолился — соглашайся! Этот товарищ явно знает, как такими бумагами лучше распорядиться. А если он захочет их уничтожить… Что ж, на такую плату за молчание я согласен. Если он сейчас объявит всем, что тот, за чью голову назначена награда в тысячу сестерциев тут, рядом, мне вряд ли удастся уйти. Не знаю, как просто деньги, а вот прощение грехов и возможность убраться в метрополию и жить там спокойной жизнью слишком большой соблазн, чтобы не попытаться. Я не мизантроп, и не думаю, что все люди сволочи, но и не блаженный, готовый в каждом видеть брата. Десять человек не захотят предать, а одиннадцатый соблазнится. В общем, ничего сильно плохого в просьбе Валерия я не увидел, а вот Петра почему-то возмутилась:

— Вот, значит, как, дорогой братик? Шантажируешь меня? Готов предать человека, который спас сестру? Не ожидала от тебя такого!

— Не нужно все так остро воспринимать! — попытался сгладить углы доминус Алейр, но куда там, Петру было уже не остановить. В ход пошли обвинения в трусости, бесчестности, и прочих грехах, так что в конце концов даже сверх терпеливый и любящий мужчина вышел из себя:

— Можешь думать, что хочешь, сестренка. Но имей ввиду — потакать взбалмошной девчонке, каковой ты являешься, я не собираюсь. Не позволю тебе испортить жизнь себе и окружающим. Я и подумать не мог, что ты настолько ребенок! Хотя мог бы догадаться! Это додуматься надо было, вместо того, чтобы поговорить с отцом и аргументировано объяснить, почему не хочешь замуж, вздумала сбежать! Я до сих пор поверить не могу, что ты настолько безответственна!

— Это здесь ни при чем, — отмахнулась Петра. — Да, возможно, я перегнула палку, но ты не слышал, как папенька нахваливал мне этого хлыща. Просто образец благочестия и светоч разума, а уж как он перспективен! При том, что вся столица знает — этот любитель молоденьких мальчиков кроме них может думать только о вине и опиуме.

— Вот и рассказала бы об этом отцу, а не сбегала, — повысил голос Валерий. — В общем, разговор закончен, я не собираюсь с тобой спорить. Ты сделаешь то, что я говорю, или я приставлю к тебе охрану, которая будет следить, чтобы ты и шагу из дома не сделала. И не пытайся воздействовать на меня своим манном! Забыла, кто учил тебя им пользоваться?

Ссора закончилась, возмущенная Петра куда-то убежала — была бы рядом дверь, непременно бы хлопнула. Мне все же удалось немного поспать, но потом меня нашел Рубио, и поволок перед светлые очи доминуса Валерия. Ничего хорошего от разговора я не ждал, потому что заметил, что старика сопровождают аж двое парней из Бургоса. И, самое неприятное, такая же парочка сопровождала меня, Керу, и вообще каждого из отряда. Вроде и на глаза не лезли, но совершенно точно контролировали. Ох, не к добру это. Валерий определенно принял к сведению рассказ Петры, и решил, что за нами нужен пригляд. Или конвой? Спрашивать напрямую было как-то невежливо, так что пришлось делать вид, что слежки я не замечаю. Рубио, кстати, тоже обратил внимание на сопровождение, и тоже пока ничего в связи с этим не предпринимал — только показал мне на них глазами. Подумалось, что вежливая слежка после беседы с доминусом Валерием вполне может перестать быть вежливой. Любопытно, что он так жаждет обсудить? Да еще и с глазу на глаз со мной?

Оказалось, Петра наотрез отказалась отдавать ему бумаги из магистрата, и брат решил зайти с другой стороны. Думаю, если бы я не подслушал их с сестрой разговор, то непременно бы спалился, когда он рассказал о листовках, которые распространяет легион. А так я изобразил удивление и непонимание: думаю, достаточно правдоподобно, потому что Валерий был удивлен. Тем не менее, когда он плавно перевел разговор на происшедшее в Васконе, я скрытничать не стал. Рассказал, как было на самом деле, исключая ту часть, что касалась Керы. И про происходящее в храмах тоже. Правда, без пояснений богини суть того, что там происходит, не объяснишь, а в таком случае ничего по-настоящему шокирующего там и нет. Ну да, трубки, жидкости, человеческие органы. Бывает. Да, немного не вяжется с безупречным образом сверх-доброго бога, но ничего шокирующего.

Валерий выслушал меня внимательно. Видно было, что гибель целого города его впечатлила, но привычка держать лицо не позволила выказать эмоции.

— Это действительно ужасно. Впрочем, вряд ли удивлю вас, если скажу, что ничего хорошего от чистого и его служителей я и не ждал. Даже в метрополии восторги по поводу чистого выказывает только плебс, да и то, далеко не все. Квириты и доминусы предпочитают молчать. Скажите, Диего, как вы смотрите на то, чтобы передать жертвенные списки из Васконы мне? Буду откровенен — мне бы не хотелось, чтобы они были утеряны, и в то же время, обнародовать их нужно аккуратно. Как ни крути, это козырь. Совсем небольшой, если уж быть непредвзятым, однако выложенный в удачный момент он может быть полезен. Но именно в удачный, иначе можно только навредить.

Забавно он поставил вопрос. Козырь, удачный момент… Вот только почему-то не говорит, для кого этот момент должен быть удачным. Вероятно, я должен думать, что для повстанцев, но почему-то не получается. Не ассоциируется у меня фигура Валерия Алейр с повстанцами. Об этом я и спросил. В самом деле, риторике меня не учили, так и незачем плести словесные кружева.

— Вы наблюдательны, — скупо улыбнулся мужчина. — Я действительно не являюсь одним из лидеров повстанцев, однако в целом разделяю ваши взгляды и ваше возмущение. У нашей семьи есть интересы в охваченных восстаниях областях, и пока все складывается так, что нам выгоднее вести дела с повстанцами, а не с официальными властями. Вы же знаете о квотах и ограничениях, которые накладывает на производства сенат под давлением чистой церкви? Здесь они сейчас не действуют. Вот только и большинство производств остановлено. Получается, как представителю семьи Алейр мне выгодно, чтобы беспорядки, по крайней мере в промышленных районах Ишпаны закончились как можно быстрее, и при этом власть метрополии не должна вернуться. И знаете, как простой человек я стремлюсь к тому же: гражданская война — это отвратительно. Так что я пытаюсь стать в некотором роде посредником между конфликтующими сторонами.

Сохранить невозмутимость после этих откровений оказалось значительно сложнее, чем когда Валерий сообщил о том, что Освободители ищут некоего Диего кровавого. Я прямо физически почувствовал, как у меня земля под ногами горит. Я — решение всех проблем вот этого товарища. И у него есть все возможности эти проблемы решить. Ему достаточно передать меня легиону, подав это под нужным соусом, и уж он точно добьется прекращения боевых действий. Прекращения, или длительной отсрочки, не важно. У меня прямо рука к револьверу потянулась. И не то, чтобы я не хотел остановить бойню. Просто не ценой своей жизни. К тому же не верю, что восставших надолго оставят в покое — в любом случае. А покупать своей жизнью всего лишь отсрочку… Нет, ребята, я на это не подписывался. У меня еще чистые не все перебиты, мне пока моя жизнь дорога. И все-таки нужно поторговаться, нельзя сдаваться быстро. Этот волчара слабость почувствует на раз, и не замедлит вцепиться в горло — просто инстинкт, ничего личного.

— Забирайте, — небрежно махнул я рукой. — Если даете слово, что эти бумаги послужат скорейшему установлению перемирия — они ваши. Как гражданин и гуманист я тоже стремлюсь как можно быстрее остановить кровопролитие. Вообще-то я уже передал их вашей сестре, и, признаться, именно с тем расчетом, что они попадут в нужные руки. Однако, как повстанец я хотел бы кое-что за них получить. Думаю, для вас не составит труда поспособствовать в решении кое-каких вопросов…

В общем, мы договорились. Авторитет доминуса Алейра среди бургоссцев оказался достаточно высок, так что вопрос о взаимодействии с Памплоной решился практически мгновенно. Я не вникал в подробности, но Доменико, да и старик были удовлетворены результатами переговоров на сто процентов. Теперь у Памплоны будет порох, будет продовольствие, уголь и металл для заводов. Взамен Памплона будет поставлять готовую продукцию этих самых заводов. Ребята из Бургоса закидывали удочки насчет динамита. Оказывается, про новую взрывчатку слухи распространились уже достаточно широко. Но здесь пока решили попридержать коней. Собственно, динамита у нас пока и так нет, так что и говорить не о чем. Наладят производство — будет видно.

Встреча высоких сторон, в результате, заняла всего сутки — это учитывая время на то, чтобы разобраться с ранеными, распределить и принять решение, что делать с беженцами и поделить трофеи. Сами переговоры вышли и вовсе короткими — уложились буквально в пару часов. А потом мы развернулись и отправились обратно в Памплону. На новом локомобиле — бургоссцы поделились, точнее, обменяли свой на наш потрепанный. У них в городе работают ремонтные мастерские, так что не пропадет. Даже патронами с нами поделились. Меньше чем через декаду в сторону Памплоны должен отправиться поезд с оговоренными грузами. Можно сказать, полный успех. Особенно если учесть, что меня все-таки отпустили — я до последнего боялся, что Валерий не удержится от соблазна.

Единственная проблема возникла с доминой Петрой. Оказывается, она обиделась на брата гораздо сильнее, а устала и напугана гораздо меньше, чем это представлялось мне, и даже ему самому. По крайней мере, когда выяснилось, что она и дальше собирается путешествовать с нами, а не остается с братом, к которому так стремилась, одинаково сильно ошарашены были все. Сцена получилась откровенно безобразная: девушка как ни в чем не бывало устраивалась в локомобиле, когда за ней явился взбешенный брат в сопровождении двоих охранников — оказывается, она и от него чуть не сбежала. И когда ее уводили, смотрела на нас с Рубио и Керой так, будто это мы, предатели, оставляем ее на поругание врагу. У меня в какой-то момент сердце дрогнуло — столь несчастный вид был у девушки. Нет, в самом деле, я не сошел с ума, чтобы возражать! Наконец-то привели домину в безопасное место, к родственникам, к тому же проблема, от которой она бежала, вроде бы благополучно решилась… Ну в самом деле, это же глупо — потакать капризам взбалмошной девчонки, правильно ее Валерий назвал! И все равно на душе скребли кошки. И обсудить не с кем. Кере это вряд ли интересно, старик — еще и посмеется. Доменико остался с бургоссцами — он вернется в Памплону вместе с составом, когда он будет собран. Да и вообще настроение как-то упало. Не в последнюю очередь после разговора с командой.

Я все-таки выбрал время, чтобы выяснить, почему меня тогда не прикрыли. Там, в деревне. Хотя что там говорить, не выкроил время, а, скорее, заставил себя поднять этот вопрос, потому что старик прав, оставлять такие вещи нельзя. Мануэль, правда, советовал другое — устроить показательное наказание. Пусть не казнь, но что-нибудь такое унизительное, чтобы надолго запомнили. И в дальнейшем с этой командой дел не иметь, вовсе изгнав их из рядов ИРА. Вообще, он очень жестко воспринял промашку, допущенную парнями, а я вот решил сначала разобраться в причинах. Наивный. Лучше бы поступил так, как советовал Рубио, потому что объяснения ни в какие рамки не лезли.

Марк, которого я начал спрашивать первым, сначала делал вид, что вообще не понимает, о чем речь. Приказ был прикрывать, если нас заметят, а что делать, если попадем в плен, я, дескать, не распоряжался. К тому же он боялся задеть своих — расстояние внушительное, мало ли. В общем, действовали строго по приказу, а тех ребят, которые рвались как-то помочь он сам остановил, потому что нечего вопреки приказу действовать. Позиция откровенно слабая, и посыпалась сразу, как только я слегка надавил. Да он, в общем, и не запирался особо. Оказывается, меня не стали прикрывать потому что я слишком жесток, пренебрежительно отношусь к мнению подчиненных, и вообще недостоин быть командиром — на эту роль гораздо лучше подходит сам Марк.

— За то время, что мы ходим под твоим командованием, мы уже изничтожили кучу народа, — язвительно пояснял подчиненный. — Косим людишек, как будто они трава сорная. Ты ни разу не попытался договориться как-то, перетянуть на свою сторону. Всегда лучше всех знаешь, что делать — и в результате у нас уже руки по локоть в крови. И своих, и чужих, хотя будем честными — в этой бойне у нас чужих нет. И от того, с какой готовностью ты этим занимаешься, меня просто выворачивает. Тебе рано становиться командиром, — увещевал меня Марк. — Ты слишком озлоблен и слишком молод. Умение стрелять, удачливость, и наличие рядом цепной псицы, готовой в любой момент убивать людей не делает тебя хорошим лейтенантом. И ты сам это прекрасно понимаешь. Да, я не позволил ребятам тебе помочь. Тебе было полезно попасть в плен и немного подумать — например о том, как правильно отдавать приказы. Вспомнить, что ты, вообще-то в отряде не один, есть и другие люди, со своими мыслями и предложениями, которые вполне могут оказаться дельными. Со своими чувствами, в конце концов. Более опытные, пожившие люди, имеющие больший опыт управления.

Тут я не выдержал и рассмеялся. Марк явно говорил о себе. Про опыт управления. Дело в том, что в прошлой жизни, до того, как стать солдатом повстанческой армии, Марк был учителем. Наставлял юные умы в тривиальной[16] школе, для детей от семи до двенадцати лет. И, похоже, был свято уверен, что его богатейший опыт подтирания детских носов ставит его значительно выше, чем все окружающие и делает более квалифицированным боевым командиром. Смех получился недобрый — проняло всех, даже Марк, кажется, спохватился, что наговорил лишнего. Уж каких усилий мне стоило не убить его на месте, я и передать не могу. Я его не тронул, и даже бить не стал, хотя соблазн был просто непреодолим. Злоба душила настолько, что даже говорить толком не получалось.

— Я, может, плохой командир, — выдавил я. — Но никогда не бросил бы ни одного из вас во время боя. Даже если бы был уверен, что он поступил неправильно. Что ж, мне все ясно, дальнейших объяснений не требуется. В Римском легионе за твои слова ты был бы казнен.

Марк вскинулся, глаза загорелись — он явно хотел указать, что только этого и ждал от такого тирана, как я. Однако не успел — я зажал ему рот и сдавил щеки пальцами, попутно еще и впечатав затылком в борт грузовика. Каюсь, не удержался.

— Да-да, в легионе ты был бы казнен, — глядя ему в глаза сказал я. — Но у нас не легион, да и вообще не регулярная армия. Поэтому ты сейчас сдаешь оружие, и больше из машины не выходишь до Памплоны. И заклинаю, не раскрывай больше рот, я боюсь, что не смогу удержаться. Ты жив только потому, что сам не понимаешь, что чуть не сотворил, прекраснодушный идиот.

— Что касается остальных, — я обвел глазами парней. — Вас, вроде бы осуждать и вовсе не за что. Только, прошу, думайте, в следующий раз, когда всяких умников слушаете. А то вас так однажды кто-нибудь на мужеложство уговорит, и вы согласитесь — потому что умные же вещи рассказывает человек.